Текст книги "Народ, да!"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 37 страниц)

«ПОЗОЛОЧЕННЫЙ ВЕК»

Т. Голенпольский
Фольклор «позолоченного века»

После окончания гражданской войны (1861–1865), после поражения рабовладельческого Юга и отмены рабства в США началось бурное развитие капитализма. Завершалось интенсивное освоение огромных естественных богатств страны. Расширялось и сельское хозяйство – благодаря обилию свободных земель еще было сравнительно легко приобрести участок земли и стать фермером. Казалось, что будущее всем и каждому сулит неограниченные возможности. Так казалось.

Но к началу XX века иссякла романтика фронтира и угас блеск жизни «кавалеров» на плантациях. Свободных земель оставалось ничтожно мало, хлеборобы огораживались, скотоводы оседали на постоянных ранчо. Еще недавно лежавший в руинах Юг индустриализировался.

Наступала эра пара, угля, нефти, электричества и эксплуатации трудящихся на капиталистический манер. Если вначале скотоводы и фермеры встречали приход железных дорог как своего рода благословение, то не прошло и года, как они почувствовали железную руку владельцев дорог у себя на горле. Одно за другим возникают крупные монополистические объединения – железнодорожные империи, стальные и нефтяные тресты и корпорации. Наука и техника пришла в буржуазную систему сразу же как враг трудящихся. «Америка избирает капиталистическую систему, – заявляет видный американский писатель и историк Генри Адамс, – а это значит, что ею можно управлять только при помощи капитала и капиталистических методов». Впрочем, почти одновременно он пишет в своем романе «Демократия»: «Весь мой жизненный опыт никогда не сталкивал меня с обществом более коррумпированным, чем то, что мы имеем в Соединенных Штатах». Язвы капитализма были очевидны в США с самых первых дней его появления.

Урбанизация страны привела к падению прироста населения. Города становились прибежищем для угнетенных и обиженных, для морально и физически больных. Американская история становилась историей проигравших и обманутых.

Неудачи тысяч не охлаждали пыла одиночек – имущих трудно удивить гибелью безымянных толп. Удачи же единиц разжигали воображение большинства. Человек в нужде всегда предпочитает верить не в правила, а в исключения. Так с самого начала радужные грезы столкнулись с кошмаром.

Целые армии предприимчивых дельцов, торговцев, спекулянтов ринулись в поисках наживы по стране. Огромные состояния сколачивались и терялись в считанные дни. Казалось, Америка вступала в золотую пору легкого обогащения, «бешеных денег». С легкой руки выдающегося американского писателя Марка Твена этот период в истории США получил название «позолоченный век».

Социальные контрасты становились с каждым годом все резче и резче. Постепенно сопротивление американских трудящихся гнету капитала начинало усиливаться. Последняя треть XIX века стала свидетелем крупных классовых боев американского пролетариата и широких, следовавших одна за другой, волн фермерского движения.

«Два обстоятельства долго мешали неизбежным следствиям капиталистической системы в Америке проявиться во всем своем блеске, – писал Ф. Энгельс в 1886 году. [10]10
  Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. XVI, ч. I, с. 253.


[Закрыть]– Это была возможность легко и дешево приобретать в собственность землю и прилив иммиграции. Это позволяло в течение многих лет основной массе коренного населения… „отказываться“ от наемного труда и становиться фермерами, торговцами или работодателями, между тем как тяжелая работа за плату, положение пожизненного пролетария большей частью выпадало на долю иммигрантов».

Закрытие фронтира предвещало для Америки начало обнищания трудящихся, начало грозных битв между трудом и капиталом.

Что представляет собой американский фольклор тех лет?

Перемены, происходившие в стране, отразились и в фольклоре. Как и в прошлом, восхищение вызывали всевозможные проявления находчивости и предприимчивости. Стремление преуспеть, быть первым становилось частью национальной психологии. Этими качествами в фольклоре наделялись даже животные. Примером тому приводимые здесь сказки о собаках Бом-Кливер и Да Скорей. Это и повествования о старателях калифорнийской золотой лихорадки и те истории, которые они рассказывали, сидя вечером после трудного и, как правило, не оправдавшего себя дня, у костров.

В повседневную жизнь приходила техника, но человек не хотел признать себя побежденным, ибо это означало быть выброшенным за борт жизни, и человек вступал с ней в единоборство, как негр Джон Генри. Он побеждал ее, и в этом был пафос веры в человека. Но ясно было, что наступало время машин. Может, поэтому Джон Генри, победив ее, умирал. Машины были опасны для людей еще и потому, что они, выходя из строя, несли смерть. Так гибнет машинист Кейси Джонс вместе со своим паровозом. Но перед этим он успевает предупредить людей об опасности. Позднее встречаются также песни о Кейси Джонсе, и в некоторых из них образ его приобретает новую, отрицательную оценку – штрейкбрехера.

И еще одно было характерно для фольклора тех лет. Народ не хотел расставаться со своими любимыми героями. Поэтому рассказчики, сказители иногда создавали образы, подобные им, как, скажем, техасцы, оживившие Поля Баньяна и приведшие его на нефтепромыслы. Родным братом Баньяна стал Пекос Билл – любимец пастухов. Появился и новый герой – человек из железа Йо Мадьярок. И Сэм Петч – самый популярный человек в течение шестидесяти лет после своей смерти. Небезынтересно наблюдение исследователей за эволюцией отдельных фольклорных героев. Так, если в первой половине века, скажем, Баньян выступал как жизнерадостный богатырь и труженик, то по мере приближения конца века его поступки становятся более социально мотивированными, он начинает бороться за справедливую жизнь, за народные интересы. Буквально осмыслив английское слово «подпольная» дорога как «подземная» и тем самым придавая ей вполне материальный облик, народ поведал о том, что Баньян в трудную минуту пришел на помощь угнетенным неграм, прорыв для них на Север «подземную дорогу», по которой они и скрывались от своих угнетателей.

Определенное место по-прежнему занимали рассказы о знаменитых людях, эти типичные американские истории о мифологизированных современниках, носившие характер анекдотов. Вы уже познакомились с рассказами из жизни Ф. Барнема (1810–1891). Типичный делец-пройдоха, он, не гнушаясь жульничества, шумной сенсационности и весьма сомнительного юмора, сумел сколотить себе огромное состояние. Пожалуй, Барнем был более всего известен за организацию передвижного Музея диковинок, который носил его фамилию.

К числу его наиболее крупных афер относится и платная демонстрация женщины по имени Джойс Хет, весившей всего 46 фунтов. Барнем рекламировал ее как няню Джорджа Вашингтона, которой, следовательно, был бы в 1837 году 161 год. После ее смерти при вскрытии было установлено, что ей стукнуло всего 80.

Вы уже знакомы и с историями из жизни политического деятеля США первой половины XIX века Дэниела Уэбстера. А теперь услышите и злые анекдоты про президента США (1923–1929) Кальвина Кулиджа. Кулидж славился своей немногословностью и любовью к максимам в стиле «Бедного Ричарда» Бенджамина Франклина: это ему принадлежит ставшее широко известным высказывание: «Бизнес Америки – делать бизнес». «То, чего я не говорю, никогда не доставляет мне неприятностей», – поучал он и утверждал, что «никогда не надо делать то, что за тебя может сделать другой». Резюмируя всю его деятельность, известный культуролог Г. Л. Менкен сказал в тон максимам Кулиджа: «Страна запомнила то… что он оставил ее в покое». Предчувствуя наступление экономической депрессии, Кулидж отказался остаться на дополнительный срок. Впрочем, историки утверждают, если бы тем не менее его выдвинули, он бы не отказался.

Кажущемуся американскому благополучию приближался конец.

Перед лицом грядущих классовых баталий крепла солидарность американских рабочих. Это привело к созданию крупных профсоюзных и партийных объединений – Американской Федерации Труда, Социалистической рабочей партии и других рабочих организаций, которые помогали американским трудящимся узнать истинных виновников их тяжелого положения, понять его причины и увидеть путь к изменениям. Именно в это время появляется песня, которой суждено будет стать самой популярной песней американских трудящихся. Она называлась «Единенье – наше знамя». Автором текста был Ралф Чаплин, один из организаторов союза, назвавшего себя Индустриальные Рабочие Мира (ИРМ). Она возникла под впечатлением забастовки шахтеров в долине Канауа.

«Нужна была песня по-настоящему революционная, боевая, пружинистая», – рассказывал Чаплин. А мелодия пригодилась старая. Все тот же «Джон Браун». Текст несколько видоизменялся, таким образом, из изначальных шести куплетов сегодня большинству известны лишь приводимые нами три.

Горбатая кантина и золотая лихорадка

Пересказ Н. Шерешевской

История знала кое-кого из золотоискателей, промышлявших в калифорнийской пустыне Майав, у которых была любопытная встреча с диковинной рыбой. Рыба в пустыне – это всегда диковинка, будь то в наши дни или в историческом прошлом, особенно в такой засушливой пустыне, как Майав, которая не знает влаги большую часть года. Там нет ни озер, ни рек, достойных упоминания. Однако все меняется, когда наступает сезон дождей, и потоки воды выливаются на холмы и каньоны. Начинается настоящее наводнение, такое, что в нем может захлебнуться даже кит.

Как-то летом в поисках золота туда забрели два старателя: итальянец с шотландским именем Пэт Маккарти и шотландец с итальянским именем Антонио Джакомини. Чуднó, правда? Но все чуднó перепуталось в ту беспокойную пору золотой лихорадки.

Двое друзей выстроили жалкую хижину на склоне каньона, в котором надеялись найти золото. Но воды в тех местах не было на многие мили вокруг, правда, они прихватили с собой одну бочку для питья, но и та была почти уже пуста.

В один особо знойный день они спустились в каньон на поиски золота и нашли неплохой самородок. Окрыленные успехом, они продолжали искать и нашли еще несколько драгоценных кусков. Они так увлеклись, что не заметили, как ушли от своей хижины далеко-далеко и как фляги их опустели. Времени до заката солнца оставалось только-только, чтобы успеть засветло добраться до хижины. Однако, прежде чем поворачивать назад, они соорудили на том месте, где нашли золото, опознавательный знак из камня, дерева и кактусов.

Они были уже почти у дома, когда небо вдруг покрылось пурпурными облаками и его, словно огненная змея, прочертила молния. Тучи разверзлись, и на выжженную пустыню хлынул дождь. К сожалению, там не было ни травы, ни деревьев, которые поспешили бы напиться блаженной влаги. По песчаной земле понеслись бурные реки. Со склонов каньона тоже хлынули водяные потоки, прямо на Маккарти и Джакомини. Они закрутили их, завертели и унесли за собой. Бедные золотоискатели из последних сил бились, чтобы выплыть.

Наконец поток прорвался сквозь каньон. Нечаянно Маккарти ухватил рукой что-то скользкое. Испугавшись, что это змея, он перекинул ее через плечо, и она шлепнулась прямо на берег. Однако когда воображаемая змея мелькнула в воздухе, Маккарти успел разглядеть, что это вовсе не змея, а рыба. Через мгновение их обоих, то есть Маккарти и его напарника, окружили сотни рыб. Их также вынесло потоком из каньона, но они казались в воде еще более беспомощными, чем друзья-старатели, и пытались вскарабкаться им на плечи.

Маккарти и Джакомини обнаружили, что их отнесло к песчаной котловине, в которой теперь образовалось озеро. Едва дыша, они все же достали ногами дно у самого берега. Рыба билась и трепыхалась, стараясь держаться поближе к ним.

Жареная рыбка посреди пустыни – это ли не лакомство? Друзья стали хватать рыбу и вышвыривать ее на песчаный берег.

Вконец вымотавшись, Маккарти бросил это занятие.

– Я и раньше слышал о рыбном дожде, – признался он, – но только теперь поверил в такое чудо. Хватит с нас, мы набрали рыбы на целую неделю!

– Эта рыба взялась вовсе не с неба, – заметил Джакомини. – Это совсем другая рыба, она горбатая. Только в пустыне Майав водится такая рыба – горбатая кантина. Она живет в маленьких бочажках, разбросанных по песчаной равнине. Ты не обратил разве внимания, какой странный у нее вид?

Тут только Маккарти внимательно пригляделся к рыбам, облепившим его со всех сторон. Вот чудеса, у рыб на спине красовался настоящий горб, совсем как у верблюда!

Джакомини подцепил еще одну рыбину, но не спешил бросать ее на берег.

– Видишь, у нее на спине кантина, вроде как резервуар? В ней она держит запасную воду. Эта рыба чувствует, когда вода в бочажке вот-вот пересохнет, и набирает ее в свой резервуар, а потом идет через всю пустыню, пока не встретит еще один бочаг со свежей водой. Думаю, она чует воду за двадцать миль, а то и больше. Эти бедные создания, наверное, пересекали каньон как раз, когда хлынул дождь. Они боятся глубокой воды. Если бы мы не выкинули почти всю рыбу на берег, она бы просто потонула, понимаешь?

– Но когда ты успел все узнать про горбатую кантину? – удивился Маккарти.

– Да только что! – отвечал Джакомини. – Увидел и все понял.

В это время одна рыбка, которая была еще в воде, с мольбой посмотрела на Маккарти. Маккарти сжалился и выкинул ее на берег, присоединив к остальным. И только тут он вдруг осознал, что, собственно, выкидывали-то они с Джакомини рыбок на берег, чтобы устроить славное пиршество! Но и оставлять их в воде значило обречь на погибель, потому они с таким отчаянием и смотрели на друзей-старателей, что боялись утонуть.

Нет, вынести их страдальческого взгляда было невозможно, и Маккарти с Джакомини занялись спасением остальных рыбок. А когда вода постепенно спала и ушла в песок, им и самим удалось выбраться на берег.

Спасенная кантина столпилась вся наверху. Счастье и благодарность были написаны на их лицах, и друзья-старатели отбросили всякую мысль воспользоваться ими для своего пиршества. Вместо этого они побежали скорей к другому водоему, где оставалось еще много воды, наполнили свои фляги и поспешили с ними к хижине. Там они перелили воду из фляг в бочку и вернулись к убывающей воде за второй порцией. Ведь вода была им нужна не только для питья, им еще предстояло промывать песок, взятый из каньона, чтобы добыть из него золото. Им очень хотелось разбогатеть, чтобы вернуться с победой домой: итальянцу с шотландским именем Маккарти в свою солнечную Италию, а шотландцу с итальянским именем Джакомини в лесистую Шотландию.

Когда они в третий раз пришли к водоему, они поняли всю тщетность своих усилий. Вода уходила в песок слишком быстро, в лучшем случае им удастся еще раза два наполнить фляги, а разве столько воды им нужно? Это же капля в море!

И вот подходят они с наполненными флягами к хижине, оглядываются, а за ними следом длинной вереницей выстроились те самые рыбки, которых они спасли от потопа. Идут, подпрыгивая на хвосте, в глазах восторг и решимость. Друзья-старатели так и застыли на месте: что дальше будет?

Стоят смотрят и что же видят: вожак рыбьего шествия взбирается по старым доскам и штабелям дров, сложенным возле бочки с водой и, достигнув верха, наклоняется и выливает из своей кантины всю воду в бочку. А за ним и остальные рыбы проделывают то же самое. Опустошив свои кантины, рыбы по сигналу вожака выстраиваются снова длинной цепочкой и быстро топают к водоему, чтобы еще раз пополнить свои резервуары.

Они повторяли это путешествие до тех пор, пока бочка не наполнилась водой до краев. И теперь уже в глазах у старателей стояли восторг и благодарность. Прощаясь с горбатой кантиной, счастливые золотоискатели даже прослезились от умиления.

Много лет спустя, когда Маккарти и Джакомини наконец разбогатели, они вернулись в пустыню Майав и попытались найти своих старых друзей, чтобы отблагодарить их. Они заглядывали во все водоемы этой необъятной пустыни, но так и не нашли ни одной горбатой кантины. Их друзей больше не стало. То ли рыбки утонули, когда еще раз случился потоп, то ли погибли от жажды, прихватив слишком мало воды, когда вернулись от хижины к водоему.

Так или иначе, самоотверженный поступок их доказал, что и рыба тоже помощник в беде, особенно тому, кто отправился искать золото в пустыню Майав и очень нуждается в воде.

Непоседа и Да Скорей

Пересказ Н. Шерешевской

Что и говорить, быстро бегал олень, которого подстрелил дядюшка Дэви Лэйн, быстрее молнии, особенно когда ветер дул ему в спину. Однако, случись ему состязаться в беге с неким псом по кличке Да Скорей, неизвестно, кто бы победил. Эту кличку пес получил еще будучи щенком, а было это на заре его детских лет, и вышло это само собой, – потому как он готов был скорее бегать, чем есть. Собственно, это относилось ко всему, что он делал, и все про него так и говорили: «Да скорей он будет бегать, чем пить, есть, спать или играть». Так все и звали его Да Скорей.

А когда ему не за кем было бегать, он гонялся за собственной тенью. И почти всегда он намного обгонял ее, и тень оставалась лежать позади него при последнем издыхании. Если же тени рядом не было, Да Скорей бегал вокруг своего хозяина. Хозяин пса был кочегаром на паровозе, который с грохотом бежал по рельсам с Востока на Запад и с Запада на Восток. И не просто кочегаром, но еще и большим непоседой. Он никогда не работал подолгу на одном месте: месяц поработает на одну железнодорожную компанию, глядишь, на другой месяц уже переходит в другую. Наверное, оттого его и прозвали все Непоседой.

Непоседа и Да Скорей вели вместе чудесную жизнь. Пока Непоседа подбрасывал уголь в кочегарку паровоза, Да Скорей бежал рядом с паровозом – неважно, вез тот товарный состав или экспресс. Да Скорей был преданным псом, так ему на роду было написано, а потому не хотел расставаться со своим хозяином дольше чем на секунду. Единственный раз их разлука длилась целую минуту, это когда Да Скорей на закате солнца помчался за горизонт, желая обогнать садящееся светило. Но он бежал так быстро и убежал так далеко, что обогнал не заход, а восход солнца, и очень сконфузился.

В один прекрасный день Непоседа решил перейти на работу в Тихоокеанскую объединенную железнодорожную компанию – ТОЖ. Он зашел к начальнику дороги, чтобы спросить о месте, а Да Скорей вприпрыжку, конечно, за ним. Начальник оглядел Непоседу с ног до головы, решил, что для кочегара он подходит, и сказал, что место за ним.

– Только придется вам пристроить вашего пса в собачий пансионат, – предупредил начальник дороги. – Администрация запрещает пускать пассажиров, будь то хоть блоха, в кочегарку или в служебный вагон. А мы собираемся назначить вас на товарный состав.

– Да Скорей не проблема, – возразил Непоседа. – Какой бы я поезд ни вел, он знай себе бежит за любым составом, и все тут. Когда я работаю на товарном, ему приходится делать забеги в сторону – в поле или еще куда, иначе ему скучно бежать так медленно. Но, впрочем, он на все согласен, лишь бы не разлучаться со мной.

Начальник дороги фыркнул:

– Нет на свете собаки, которая угналась бы за поездом, пусть даже за самым медленным, товарным.

– Вы не знаете Да Скорей! Молния, а не пес, – заявил Непоседа. – Ставлю все мое жалованье против пятидолларовой бумажки, что в конце пути Да Скорей будет ждать у стрелки, да еще пробежится до того раз пятьдесят вокруг станции для разминки.

– По рукам! – с радостью согласился начальник дороги, предвкушая выиграть кругленькую сумму.

Непоседа поднялся в кочегарку паровоза, развел под котлом огонь, и начальник станции дал сигнал к отправлению. Да Скорей затрусил вприпрыжку рядом с лязгающими колесами, то и дело поглядывая на Непоседу. Даже когда товарный набрал скорость, Да Скорей не спеша бежал рядом. Разве это была для него скорость? На ходу он то и дело останавливался, чтобы поймать у себя блоху или вынюхать кролика. Под конец Да Скорей бежал далеко впереди прямо к стрелке. Обежал раз сто вокруг станции и уселся дожидаться своего хозяина.

Начальник дороги стиснул зубы от злости, да так, что сломал их, и растоптал свою шляпу, до того досадно ему было проиграть пари.

Он перевел Непоседу на местный пассажирский и удвоил ставку. Конечно, пассажирский шел намного быстрее товарного поезда, но Да Скорей спокойно бежал рядом с паровозом, у него даже не участилось дыхание. Он совсем не спешил, и все-таки ему приходилось то и дело останавливаться, чтобы не слишком обгонять поезд.

На этот раз начальник дороги в ярости растоптал свои вставные зубы и проглотил свою шляпу. Он решил во что бы то ни стало избавиться от Непоседы, но в тот момент его просто некем было заменить. Оставалось одно: ждать и придумать новое пари, которое он бы выиграл.

А Непоседа знай себе катался на пассажирском туда и обратно. И Да Скорей не отставал от него. Но, хотя поезд развивал хорошую скорость, пассажиры стали ворчать, что он плетется слишком медленно, раз обыкновенная собака может догнать его. Какую скорость ни давал паровоз, все равно эта пятнистая дворняга, будто не зная другого дела, все время увивалась около него, не ведая усталости. Наконец, дела приняли совсем уже дурной оборот, когда пассажиры заявили, что лучше вообще ходить пешком, чем плестись на ТОЖ (то есть в поезде Тихоокеанской объединенной железной дороги).

Как только начальник дороги нашел нового кочегара, он тут же вызвал Непоседу к себе.

– Так вот, голубчик, – заявил он ему, – не такой уж ты хороший кочегар, как хвастаешься. И твой пес не так уж быстро бегает. Я перевожу тебя на экспресс Пушечное Ядро. И если хоть одна живая тварь на четырех ногах угонится за этим поездом, который бегает на самых скорых колесах, я навсегда расстанусь с железнодорожной компанией.

Непоседа ничего не сказал на это, но про себя чуть обеспокоился. Насчет Пушечного Ядра начальник дороги был прав, это самый быстрый из всех экспрессов, пыхтевших и свистевших в то время на железнодорожных путях. А все-таки его вера в любимого пса была непоколебима, и он сказал:

– Бьюсь об заклад на мое двухмесячное жалованье, что Да Скорей заставит попыхтеть даже Пушечное Ядро, которое его все равно не обгонит!

Весть о предстоящем состязании между собакой и экспрессом быстро облетела весь штат. Фермеры побросали свои плуги и поспешили на гонки, их жены оставили очаги и стирку. Даже школы в городах, через которые проходила Тихоокеанская железная дорога, распустили учеников, чтобы они могли увидеть это великое состязание. Позакрывались конторы и фабрики, даже похоронные бюро.

В назначенный день толпы людей собрались вдоль пути следования экспресса и собаки. Некоторые принесли плакаты: «Да Скорей да придет скорей!» А у других были: «Пушечное Ядро летит как пушечное ядро».

Начальник дороги поднялся вместе с Непоседой в кочегарку: он решил проследить, чтобы Непоседа подбрасывал сколько надо угля в топку паровоза и не мешал бы ему мчаться быстрей. На сотни миль вперед путь был открыт для знаменитого экспресса, все семафоры были подняты.

Да Скорей стоял рядом с паровозом позевывая, словно в удивлении, чего это все егозят вокруг. И даже после того, как начальник станции дал свисток и Пушечное Ядро, выпуская пары, застучал по рельсам. Да Скорей сначала почесал у себя за левым ухом, потом полизал правую заднюю ногу и только тогда припустил за поездом.

Пушечное Ядро полетел как стрела. Тук-тук-тук, тук-тук, – тук, тук-тук-тук… Он мелькал в глазах у зрителей, точно молния. «Идет!.. Вот он!.. Пролетел!..» – эти крики раздавались одновременно, так быстро он проносился. Даже разглядеть толком было ничего нельзя из-за пара, дыма и летящей золы. Под паровозными колесами рельсы пели, точно арфа, и еще полчаса стонали и гудели после того, как экспресс проносился по ним.

Однако Непоседа был уверен в своей собаке и не боялся подбавить в топке жару. Огонь у него чихал и кашлял. Он так бойко орудовал лопатой, что дверца топки почти не закрывалась. Пот катил с него градом, за один перегон он похудел на пятнадцать фунтов, никак не меньше.

Начальник дороги высунул было голову из кочегарки, и тут же ветер сорвал с его головы шляпу и оттянул назад уши. Шлеп, шлеп – шлепали они на ветру, точно праздничные флажки. Он ничего не увидел впереди, потому что зола и дым закоптили его защитные очки, и, оглянувшись назад, завопил от восторга: Его нет! – заорал он прямо в уши Непоседе. – Ваш Да Скорей не торопится, его даже не видно! Он отстал!

Непоседа чуть не выронил лопату с углем, сердце у него екнуло.

– Не может быть! – прошептал он.

– Отстал! Отстал! – вопил начальник дороги в восторге, точно муха, попавшая в шоколадную шипучку.

– Не верю! – перекричал Непоседа грохот паровоза. – Мой пес никогда меня не подводил! Дайте-ка я сам посмотрю!

И, швырнув еще тонну угля в топку, он высунулся из окна. Бросил взгляд назад, потом вперед, и глазам своим не поверил: ни следа, ни признака бегущей собаки. Зато он увидел такое, от душа ушла у него в пятки.

– Остановите поезд! – крикнул он начальнику дороги. – Впереди красный флаг!

– Да это нарочно воткнули там флаг, чтобы приветствовать нас, – возразил начальник дороги.

Но сам все-таки тоже выглянул в окно и завопил громче Непоседы:

– Стоп! Впереди размыт путь!

Не мешкая, он стал нажимать на все кнопки и рычаги, чтобы остановить Пушечное Ядро. Колеса заскрежетали по рельсам, из-под них посыпались искры, целый фейерверк искр – нет, что там, тысяча фейерверков, можно было бы открыть целую фабрику, готовящую фейерверки для праздника 4 июля в День Независимости.

Пассажирские вагоны, бежавшие за паровозом, не знали, что случилось, и потому не остановились, а продолжали гнать вперед и перелетели через паровоз, словно решили поиграть с ним в чехарду. Но, увидев, что впереди размыты пути, закрутили назад колесами и вернулись благополучно вспять.

Пушечное Ядро содрогнулось и со скрипом застыло на месте всего в нескольких дюймах от края обрыва в том месте, где река подмыла опоры моста. Непоседа тут же соскочил с поезда, начальник дороги за ним.

И вот перед ними, виляя хвостом, стоит Да Скорей. В зубах у него красный флаг. Тут начальник дороги все понял. Да Скорей опередил поезд и первым увидел размыв. Потом вернулся туда, где их приветствовал красный флаг, схватил его в зубы и снова забежал вперед, чтобы вовремя просигналить и предотвратить крушение поезда.

Итак, начальник дороги опять оказался в дураках и вынужден был признать, что в жизни не видел живой твари на четырех ногах, которая бы бегала скорей, чем Да Скорей. Он, не задумываясь, выплатил Непоседе проигранные деньги и даже потрепал Да Скорей по голове.

– Такая собака заслуживает награды, – сказал он Непоседе. – Я поговорю с боссом и добьюсь, чтобы отныне и пожизненно Да Скорей мог ездить в любом поезде Тихоокеанской железнодорожной компании и в любом направлении в собственном вагоне.

– Благодарю вас от имени моего пса, – сказал на это Непоседа, – однако, насколько я знаю характер Да Скорей, он скорее побежит, чем поедет.

И это была сущая правда. Да Скорей и так всем был очень доволен. И все-таки именно с того дня на поездах Тихоокеанской и прочих железных дорог разрешают перевозить в вагоне собак, если, конечно, за них заплатят.