Текст книги "На шхерахъ"

Автор книги: Август Юхан Стриндберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Глава восьмая

На слѣдующее утро Борга сразу приняли, какъ будущаго зятя. Онъ сидѣлъ рядомъ со своей невѣстой за кофе и переживалъ новыя сложныя ощущенія: съ одной стороны, онъ испытывалъ спокойное чувство, сознавая себя своимъ въ этомъ маленькомъ кругу: съ нимъ онъ былъ связанъ общими интересами и неограниченнымъ довѣріемъ, которое ему было оказано; съ другой стороны, его охватывалъ страхъ потерять свое я въ этой атмосферѣ взаимной симпатіи и родства.

Вчерашній день ворвался вихремъ въ его жизнь и смѣшалъ въ кучу великое и малое, что давала ему жизнь. Въ исторіи его любви, которую онъ мечталъ пережить съ трезво открытыми глазами, пришлось, напротивъ, почти умышленно закрыть глаза. Онъ закрылъ ихъ передъ притворной или выдуманной болѣзнью дѣвушки и закрылъ такъ крѣпко, что самъ повѣрилъ въ серьезность ея болѣзни. Если бы онъ поступалъ не такъ, а сразу сказалъ: "Встаньте и будьте здоровы; ваша болѣзнь въ вашемъ воображеніи", – то она бы возненавидѣла его на всю жизнь, а его цѣлью было добиться ея любви. Теперь онъ добился ея любви, но, быть можетъ, она думаетъ, что обманула его. Значитъ, его любовь находится въ прямомъ отношеніи къ его легковѣрію. И когда она все утро задавала ему вопросъ: Вѣришь ли ты Маріи, или нѣтъ? – его отдохнувшій послѣ вчерашняго и выспавшійся разсудокъ замѣнялъ этотъ вопросъ другимъ: Увѣрена ли я, что я тебя обману? Нѣтъ, любви съ трезво открытыми глазами не бываетъ. Немыслимо завоевать женщину въ открытой борьбѣ; подойти къ ней съ поднятой головой и правдивыми словами, – это значитъ оттолкнуть ее отъ себя. Онъ началъ ложью и долженъ продолжать въ этомъ духѣ и дальше.

Однако, во время разговора, который, касаясь мелочей, прерывался взрывами чувства, не было времени разбираться во всемъ этомъ. Пріятное чувство отъ близости этихъ двухъ женщинъ дѣлало его такимъ веселымъ и ласковымъ, что онъ поддался удовольствію стать въ положеніе сына совѣтницы. Но при этомъ онъ замѣтилъ, что дочь, считавшая себя много выше матери и обращавшаяся съ ней, какъ съ ребенкомъ, стала и къ нему относиться какъ къ маленькому, разъ онъ равнаго ей человѣка называлъ матерью. Однако, это ниспроверженіе существующаго строя ему даже нравилось. Ему вспоминалась картина, изображавшая великана, который позволяетъ ребенку вырвать у него три волоса изъ бороды, но только три, не больше.

Они сидѣли за кофе и разговаривали, какъ вдругъ на берегу послышался шумъ толпы.

Изъ окна имъ было видно, что люди собрались около пристани у дамбы. Они то стояли неподвижно, закрывая глаза рукой отъ солнца, то какъ будто порывались куда-то бѣжать, не будучи въ состояніи устоять на мѣстѣ отъ волненія.

– Ахъ, это чудо, – вскрикнула дѣвушка и поспѣшила къ берегу. Мать и женихъ пошли за ней.

Взобравшись на гору, женщины остановились, точно пришибленные страхомъ: на фонѣ ярко освѣщеннаго утренняго неба всходила огромная мертвенно блѣдная луна, озаряя плывшее по волнамъ кладбище съ черными кипарисами.

Инспекторъ не расчитывалъ на такое впечатлѣніе и самъ не сразу понялъ, въ чемъ дѣло. Онъ стоялъ блѣдный, какъ полотно, отъ волненія, которое охватываетъ всегда при видѣ какого-нибудь ужаснаго неожиданнаго явленія обыкновенно всегда закономѣрной природы.

Онъ прошелъ мимо дамъ, которыя стояли, какъ окаменѣлыя, и не могли двинуться съ мѣста, и спустился на берегъ, гдѣ толпились люди. Онъ тотчасъ нашелъ разрѣшеніе загадки.

Устроенный имъ мраморный дворецъ помимо его желанія оказался въ рамѣ круглаго вырѣза скалы и вершины сосны. Отъ этого известняковая стѣна казалась круглой и напоминала лунный дискъ. Къ тому же окна были еще весьма слабо очерчены.

Люди были предупреждены, что чудо появится точно въ назначенный часъ, какъ это обѣщалъ инспекторъ. Теперь они съ суевѣрнымъ страхомъ смотрѣли на восходящую луну, и мужчины, вопреки обыкновенію сняли шапки.

– Ну, что вы скажете насчетъ моего марева? – спросилъ онъ, шутя.

Никто не отвѣтилъ. Самый храбрый изъ всѣхъ, старшій лоцманъ, указалъ на сѣверо-востокъ, гдѣ всходила блѣдная, настоящая луна въ первой четверти.

Чудо было поражающее, и впечатлѣніе, произведенное появленіемъ сразу двухъ лунъ, было слишкомъ сильно, чтобы объясненіемъ можно было его сгладить. Когда инспекторъ попробовалъ объяснить, въ чемъ дѣло, его сначала никто не слушалъ: люди стояли, словно ошалѣвъ, какъ будто наслаждаясь ужасомъ передъ непонятнымъ. Поэтому Боргъ оставилъ всякую попытку поколебать вѣру въ чудо. Онъ хотѣлъ имъ показать, что ни онъ, ни природа не могутъ нарушить законы, а между тѣмъ этотъ случай сдѣлалъ его чародѣемъ.

Обернувшись, онъ увидѣлъ, что его невѣста стоитъ какъ очарованная, и что мать ее удерживаетъ. Когда онъ подошелъ, она вырвалась изъ рукъ матери, упала на колѣни и закричала съ полубезумными жестами, какъ будто на какомъ-нибудь спиритическомъ сеансѣ:

– Великій духъ, мы боимся тебя. Освободи насъ отъ страха, чтобы мы могли тебя полюбить.

Дѣло начинало принимать серьезный оборотъ, и Боргъ призвалъ на помощь все свое искусство, чтобы объяснить это ничтожное чудо, но все было напрасно. Экстатическое наслажденіе, полное оцѣпенѣніе отъ страха, а больше всего суевѣріе, не желающее признать обмана чувствъ, такъ овладѣли дѣвушкой, что никакія объясненія и увѣренія не могли помочь.

Мать въ своемъ непоколебимомъ спокойствіи, казалось, не понимала, въ чемъ дѣло: встревоженная страннымъ поведеніемъ дочери, она не обращала вниманія на явленіе природы.

Крики и жесты Маріи обратили вниманіе стоявшей на берегу толпы. Когда люди увидѣли молодую женщину, склонившуюся передъ одѣтымъ въ бѣлое человѣкомъ съ глубокими черными глазами и непокрытой головой, они тотчасъ вспомнили разсказы библейской исторіи о юношѣ, творившемъ чудеса. Они столпились въ кучу и стали шептаться между собою. По совѣту старшаго лоцмана, одна изъ женщинъ побѣжала въ ближайшую хижину и вынесла трехлѣтняго ребенка съ открытой гноящейся раной на щекѣ.

Кто можетъ вызывать марево, тотъ, конечно долженъ имѣть чудесный даръ исцѣлять болѣзни Роль, навязанная Боргу, начала тяготить его выше мѣры. Когда онъ увидѣлъ, что рыбаки, лоцманы и таможенные побросали свою работу, плотники и каменщики оставили постройку, чтобы внимать его словамъ, какъ пророчеству, имѣющему чудесную силу, ему стало страшно передъ той стихійной силой, которую онъ вызвалъ, и съ которой не умѣлъ справиться. Однако, наступилъ такой моментъ, когда надо было объясниться ясно и опредѣленно.

– Добрые люди, – началъ онъ. Потомъ снова остановился въ легкомъ смущеніи, не зная съ чего начать, какими словами говорить, такъ какъ каждое выраженіе требовало объясненія, предполагавшаго запасъ свѣдѣній, которыхъ, въ дѣйствительности, ни у кого не было. Въ эту минуту, когда ему стало такъ ясно, какая пропасть лежитъ между нимъ и этими людьми, онъ вдругъ услышалъ шумъ шаговъ, обернулся и увидѣлъ человѣка, по наружности напоминавшаго отставного моряка среднихъ лѣтъ.

Этотъ человѣкъ приподнялъ круглую поярковую шляпу и сначала, повидимому, смутился; подойдя ближе, онъ выпрямился и хотѣлъ что-то сказать, но Боргъ выручилъ его, спросивъ:

– Вы, можетъ быть, тотъ проповѣдникъ, котораго мы ожидаемъ?

– Да, это я, – отвѣтилъ вновь пришедшій.

– Можетъ быть, вы будете такъ добры сказать нѣсколько словъ этимъ людямъ: они нѣсколько взволнованы явленіемъ природы, котораго они не хотятъ себѣ объяснить, и которое въ настоящій моментъ я не могу имъ растолковать, – сказалъ Боргъ, стараясь выйти изъ ложнаго положенія.

Проповѣдникъ тотчасъ согласился. Онъ провелъ рукой по своей длинной бородѣ и вынулъ изъ кармана библію.

Когда люди увидѣли черную книгу, по толпѣ прошло движеніе, и всѣ одинъ за другимъ обнажили головы.

Проповѣдникъ перевернулъ нѣсколько страницъ и остановился; потомъ откашлялся и началъ читать:

– "И когда онъ снялъ шестую печать, я взглянулъ, и вотъ произошло великое землетрясеніе, и солнце стало мрачно, какъ власяница, и луна сдѣлалась, какъ кровь; и звѣзды небесныя пали на землю, Бакъ смоковница, потрясаемая сильнымъ вѣтромъ, роняетъ незрѣлыя смоквы свои; и небо скрылось, свившись, какъ свитокъ; и всякая гора и островъ сдвинулись со своихъ мѣстъ; и цари земные и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякій рабъ, и всякій свободный скрылись въ пещеры и въ ущелья горъ; и говорятъ горамъ и камнямъ: падите на насъ и сокройте насъ отъ лица Сидящаго на престолѣ и отъ гнѣва Агнца; ибо пришелъ великій день гнѣва Его, и кто можетъ устоять!"

Боргъ увидѣлъ, что дѣло стало еще хуже, и почти насильно увлекъ дѣвушку прочь отъ этого опаснаго общества. Онъ привелъ ее на берегъ и старался, объясняя явленіе, показать, что это вовсе не луна, откуда-то съ неба упавшая, а итальянскій ландшафтъ, который онъ обѣщалъ ей ко дню ея рожденія.

Но было уже поздно: въ представленіи дѣвушки явленіе оставалось въ томъ же первоначальномъ видѣ, и волнующее изложеніе проповѣдника еще болѣе укрѣпляло очарованіе. Боргъ игралъ силами природы, призывалъ врага къ себѣ на помощь, и вотъ всѣ перешли на сторону его врага, и онъ остался одинъ.

Взоры Маріи все еще были обращены къ проповѣднику, и инспекторъ попытался обратиться за содѣйствіемъ къ матери. Онъ сказалъ ей тихо:

– Помогите намъ выйти изъ этого положенія. Поѣдемте съ нами на шхеру, и вы увидите, что все это шутка, сюрпризъ ко дню рожденія.

– Я не могу судить объ этихъ вещахъ, – сказала совѣтница, – и не хочу. Мнѣ только кажется – вамъ слѣдовало бы поскорѣе пожениться.

Это былъ трезвый и прозаическій совѣтъ, но въ устахъ этой старой женщины, которая сама была матерью, онъ звучалъ такъ умно, что былъ въ пору его, острому уму, хотя объясненіе и казалось слишкомъ простымъ. Однако, онъ тотчасъ подошелъ въ дѣвушкѣ, обнялъ ее, посмотрѣлъ на нее съ улыбкой, которую она должна была понять, и поцѣловалъ ее прямо въ губы.

Въ то же мгновеніе дѣвушка какъ будто освободилась отъ чаръ стоявшаго на горѣ проповѣдника, оперлась уже безъ всякаго сопротивленія на руку своего друга, и они вмѣстѣ радостно, почти подпрыгивая, пошли домой.

– Благодарю тебя, – прошептала она, обмѣнявшись съ нимъ взглядомъ. – Спасибо тебѣ, что ты меня – какъ это сказать...

– Освободилъ отъ власти горнаго духа, – докончилъ Боргъ.

– Да, отъ власти горнаго духа.

И она обернулась, желая посмотрѣть, какой опасности она избѣжала.

– Не оглядывайся, – предостерегающе крикнулъ Боргъ и увелъ Марію въ домъ. А вѣтеръ донесъ до него еще нѣсколько отрывочныхъ словъ проповѣдника.

Глава девятая

Однажды утромъ, недѣлю спустя, инспекторъ проснулся, хорошо выспавшись, и его первой ясной мыслью было то, что онъ долженъ уѣхать съ этого острова, безразлично куда, лишь бы быть одному, чтобы очнуться, найти самого себя. Прибытіе проповѣдника оказало должное дѣйствіе: народъ удалось «припугнуть». Шумъ и брань прекратились. Однако, съ другой стороны, Боргъ не могъ радоваться вновь обрѣтенному миру, такъ какъ возбужденіе, не покидавшее его невѣсту, не позволяло ему оставлять ее ни на минуту.

Онъ былъ съ ней съ утра до вечера и самымъ настоящимъ образомъ стерегъ ее. Все время безконечными разговорами о религіи онъ пытался освободить ее отъ дѣйствія увлекательныхъ рѣчей проповѣдника. Теперь ему приходилось начинать снова всю ту борьбу, которую онъ велъ въ молодости. Съ того времени были найдены новые доводы, и ему приходилось всю защиту пересматривать заново. Онъ импровизировалъ психологическія объясненія понятія о Богѣ, религіи, чудѣ, вѣчности, молитвѣ, и ему казалось, что дѣвушка его понимаетъ.

Однако, три дня спустя, онъ замѣтилъ, что онъ стоитъ на томъ же мѣстѣ, что это область чувства, совершенно недоступная разсудку. Тогда онъ оставилъ все это, стараясь занять ее любовными темами, чтобы новыми чувственными мотивами вытѣснить старый.

Но и это осталось безъ результата. Разговоръ о томъ, что ожидаетъ ихъ впереди, только возбуждалъ чувственную сторону ея натуры. Онъ скоро увидѣлъ, что между религіознымъ и чувственнымъ экстазомъ существуетъ тайная связь. Отъ любви къ Христу по широкому мосту любви къ ближнему она очень легко переходила къ любви по отношенію къ мужчинѣ. Воздержаніе она связывала съ самоотреченіемъ и умерщвленіемъ плоти. Незначительная размолвка вызывала чувство виновности, которое должно требовать удовлетворенія въ радостномъ ощущеніи искупленія.

Ему приходилось прежде всего сломать эти мосты, поставить ее лицомъ къ лицу со страстью, пробудить въ ней стремленіе къ радостямъ жизни, которыя онъ рисовалъ ей въ самыхъ радужныхъ краскахъ.

Это ему удавалось, но тогда самъ онъ отступалъ въ послѣдній моментъ, и ею овладѣвало холодное разочарованіе. Онъ пытался облагородить ея чувство, навести ее на мысли о дѣтяхъ, о семьѣ, но это ее пугало, и она опредѣленно заявляла, что не желаетъ имѣть дѣтей. Марія даже пользовалась тѣмъ доводомъ, который въ большомъ ходу у женщинъ извѣстнаго круга: она не хочетъ быть самкой, какъ онъ того хочетъ; ей вовсе не интересно вынашивать ему наслѣдниковъ и рождать ихъ съ опасностью для собственной жизни.

И вотъ онъ почувствовалъ, что природа поставила между ними что-то такое, чего онъ еще не понималъ. Онъ утѣшалъ себя тѣмъ, что это только страхъ бабочки, которая кладетъ яички и потомъ умираетъ: боязнь цвѣтка, что вмѣстѣ съ появленіемъ и развитіемъ завязи пропадетъ его красота.

Эта недѣля его утомила. Тонкіе колеса его мысли расшатались въ своихъ осяхъ, и пружины механизма ослабли.

Когда онъ днемъ послѣ такого напряженія хотѣлъ нѣсколько часовъ поработать, его голова оказывалась совершенно заваленой разнымъ мусоромъ. Въ ушахъ еще отдавались обрывки разговоровъ; передъ глазами стояли ея жесты и мины, которыми она сопровождала разговоръ: все думалось о томъ, какъ, когда и что онъ долженъ былъ ей отвѣтить, и отвѣтъ, казавшійся ему удачнымъ, доставлялъ ему минутное удовольствіе. Словомъ, голова была занята всевозможными пустяками.

Теперь онъ попробовалъ привести въ порядокъ этотъ хаосъ. Обмѣнъ мыслями со зрѣлой женщиной онъ обратилъ въ разговоры со школьникомъ; юнъ. затратилъ массу энергіи, не получивъ ничего взамѣнъ. Онъ положилъ въ душу сухую губку, которая вобрала въ себя все и изсушила его.

Онъ былъ сытъ по горло, усталъ и стремился уйти, хотя бы ненадолго, такъ какъ уйти навсегда онъ не могъ.

Когда теперь, въ пять часовъ утра, онъ выглянулъ въ окно, онъ увидѣлъ только густой туманъ, стоявшій неподвижно при легкомъ южномъ вѣтрѣ. Эта свѣтлая, нѣжно-бѣлая тьма не только не пугала, но даже манила къ себѣ. Она скроетъ его и отдѣлитъ отъ того клочка земли, къ которому онъ чувствовалъ теперь себя прикованнымъ.

Барометръ и флюгеръ показывали, что нѣсколько позже погода разгуляется. Поэтому, не собираясь долго, онъ сѣлъ въ свою лодку, захвативъ съ собой лишь карту и компасъ. Но ему не хотѣлось пользоваться ими, такъ какъ онъ слышалъ въ полумилѣ отсюда ревъ буя, какъ разъ въ томъ направленіи, куда онъ хотѣлъ ѣхать.

Боргъ поставилъ парусъ и скоро потонулъ въ туманѣ. Только здѣсь, когда глазъ освободился отъ всѣхъ впечатлѣній красокъ и формъ, онъ почувствовалъ, какъ пріятно побыть совершенно отдѣльно отъ этого пестраго міра.

У него теперь была своя атмосфера, и въ ней плылъ онъ какъ бы на другой планетѣ въ средѣ, состоявшей не изъ воздуха, а изъ паровъ воды; вдыханіе этихъ паровъ подкрѣпляло и освѣжало гораздо больше, чѣмъ изсушающій воздухъ съ его ненужными семьюдесятью девятью процентами азота, которые по недоразумѣнію въ немъ остались съ тѣхъ поръ еще, когда масса земли стала формироваться изъ хаоса газовъ.

Это не была темная дымная мгла, это былъ свѣтлый, похожій на расплавленное серебро туманъ, придававшій еще больше красоты солнечнымъ лучамъ. Теплый, какъ вата, исцѣляюще ложился онъ на его усталую душу, предохраняя отъ толчковъ и ударовъ. Инспекторъ наслаждался этимъ чистымъ покоемъ чувствъ, этой атмосферой безъ звуковъ, запаха и красокъ. Онъ чувствовалъ, какъ его измученная голова отдыхаетъ при мысли, что здѣсь онъ обезпеченъ отъ соприкосновенія съ другими людьми. Здѣсь онъ спокоенъ, что его никто не будетъ мучить разспросами, здѣсь ему не надо отвѣчать и говорить. Аппаратъ на минуту остановился, всѣ соединенія были прерваны.

Затѣмъ онъ снова началъ думать, ясно, опредѣленно. Но все, что онъ испыталъ за послѣднее время, было такъ мелко и такъ ничтожно, что онъ долженъ былъ сначала спустить застоявшуюся за эти дни воду и потомъ уже дать мѣсто новой.

Вдали съ промежутками въ нѣсколько минутъ слышались призывы буя; онъ направилъ лодку прямо черезъ туманъ въ направленіи, откуда доносился звукъ.

Потомъ опять стало тихо. Только плескъ воды передъ носомъ лодки и шумъ за кормой показывали, что онъ движется впередъ. Вдругъ раздался крикъ чайки въ туманѣ, и въ ту же минуту сзади послышался шумъ. Чтобы не столкнуться, инспекторъ окликнулъ, но не получилъ отвѣта и только услышалъ шумъ уходящей лодки.

Проѣхавъ еще немного, онъ замѣтилъ съ навѣтренной стороны верхушку мачты съ большимъ парусомъ и фокъ; но ни самого корпуса судна, ни рулевого не было видно – они были скрыты за высокими волнами.

При другихъ обстоятельствахъ онъ не обратилъ бы на это вниманія. Теперь же у него получилось впечатлѣніе чего-то необъяснимаго, пугающаго. Отсюда уже одинъ шагъ до мысли о преслѣдованіи. Пробужденная подозрительность имѣла тѣмъ большее основаніе, что сейчасъ же вслѣдъ за тѣмъ это призрачное судно проскользнуло мимо него еще разъ, выступая совершенно явственно, какъ будто нарисованное на бѣломъ фонѣ тумана. Рулевого все-таки не было видно: онъ былъ скрытъ за парусомъ.

Инспекторъ крикнулъ снова, но вмѣсто отвѣта юнъ увидѣлъ, что лодка такъ быстро пошла подъ вѣтромъ, что надъ водой виденъ былъ руль. Потомъ видѣніе исчезло во всепоглощающемъ туманѣ.

Стараясь по привычкѣ отогнать страхъ передъ неизвѣстнымъ, онъ тотчасъ сталъ искать объясненія и, въ концѣ концовъ, задумался надъ вопросомъ: почему рулевой прячется? Вѣдь въ парусной лодкѣ безъ двигателя долженъ быть рулевой – въ этомъ онъ ни минуты не сомнѣвался. Почему же онъ не хочетъ, чтобы его видѣли? Обыкновенно прячутся въ тѣхъ случаяхъ, когда хотятъ сдѣлать что-нибудъ дурное или ищутъ покоя, или же, наконецъ, желаютъ кого-нибудь напугать. Что неизвѣстный путешественникъ не просто ищетъ уединенія, можно было заключить изъ того, что онъ держался опредѣленнаго курса. Если онъ хотѣлъ напугать безстрашнаго, недоступнаго суевѣрію человѣка, то, право, онъ могъ бы изобрѣсти что-нибудь болѣе остроумное.

Боргъ продолжалъ держать курсъ по направленію къ бую, между тѣмъ какъ призрачное судно упорно преслѣдовало его, держась все время въ нѣкоторомъ отдаленіи, едва вырисовываясь, похожее скорѣй на сгустившійся въ одномъ мѣстѣ туманъ.

Когда онъ доплылъ до мѣста, гдѣ вѣтеръ былъ сильнѣе, туманъ немного разсѣялся. Проходящіе сквозь него солнечные лучи серебрили гребни волнъ. Съ вѣтромъ призывы буя сдѣлались чаще. Весь залитый лучами солнца инспекторъ поплылъ къ мѣсту, гдѣ уже не было тумана, и полнымъ ходомъ направился къ бую.

Буй качался на волнахъ, ярко-красный, блестящій, влажный, какъ только что вынутое легкое съ вытянутой кверху черной дыхательной трубкой. Волна сжимала воздухъ, и буй ревѣлъ и, казалось, будто это море ревомъ привѣтствуетъ появленіе солнца. Опускаясь, онъ гремѣлъ цѣпью, и, когда волна падала и воздухъ съ шипѣніемъ входилъ внутрь, изъ глубины его каждый разъ вырывался ревъ, какъ будто изъ гигантской глотки утопающаго мастодонта.

Это было первое сильное впечатлѣніе, полученное имъ за этотъ мѣсяцъ, который цѣликомъ былъ заполненъ глупостями и ничтожными мелочами.

Инспекторъ пришелъ въ восхищеніе отъ человѣческаго генія, умудрившагося навѣсить эту погремушку хитрому волку – морю, чтобы оно само предупреждало своихъ беззащитныхъ жертвъ. Онъ позавидовалъ этому отшельнику, который былъ прикованъ среди моря къ подводной свалѣ и ревѣлъ день и ночь, соперничая съ вѣтромъ и моремъ, слышный на разстояніи многихъ миль. Онъ первый привѣтствовалъ чужеземца въ своей странѣ; онъ могъ повѣдать міру о его страданіяхъ, ибо всѣ его слышатъ.

Зрѣлище скоро скрылось. Полутьма сомкнулась снова, и лодка продолжала свой путь къ шхерѣ, гдѣ инспекторъ хотѣлъ отдохнуть. Онъ полчаса держался одного и того же направленія, пока, наконецъ, не услышалъ шума прибоя. Повернувъ лодку, онъ быстро скользнулъ въ бухту, гдѣ можно было причалить.

Это была самая крайняя шхера у выхода въ море. Она состояла изъ площади въ нѣсколько десятинъ[3]3
  Tunnland – около 9,361 десятины.


[Закрыть] краснаго гнейса, совершенно лишеннаго всякой растительности, кромѣ лишаевъ въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ скалы были несовсѣмъ сглажены плавучими льдинами. Здѣсь лишь гнѣздились стаи различныхъ породъ чаекъ. Чайки подняли тревогу, когда Боргъ присталъ съ своей лодкой къ берегу и сталъ взбираться на самую высшую точку шхеры. Тамъ Боргъ завернулся въ свое одѣяло и, найдя гладкую выбоину въ скалѣ, усѣлся въ ней, какъ въ удобномъ креслѣ.

На свободѣ, безъ зрителей и слушателей, Боргъ предался своимъ мыслямъ. Онъ исповѣдовался передъ самимъ собой, заглядывалъ въ глубины собственной души и прислушивался къ ея внутреннему голосу. Какихъ-нибудь два мѣсяца онъ провелъ въ общеніи съ другими людьми, и вотъ, по закону приспособленія, онъ успѣлъ растерять лучшую часть своего я. Онъ не протестовалъ во избѣжаніе ссоръ, пріучился соглашаться, чтобы избѣжать разрыва; словомъ, превратился въ безхарактернаго, покладистаго, свѣтскаго человѣка. Съ головой, вѣчно занятой пустяками, онъ привыкъ къ краткому, упрощенному разговору. Гамма его рѣчи растеряла всѣ свои полутоны. Его мысли попали на старыя избитыя колеи, которыя ведутъ къ мѣсту отправленія. Въ немъ снова закопошились старые негодные предразсудки о томъ, что надо уважать чужую вѣру, что каждый долженъ быть счастливъ на свой ладъ. Благодаря чисто салонной любезности, онъ попалъ въ роль волшебника и, въ концѣ-концовъ, посадилъ себѣ на шею опаснаго конкурента, который каждую минуту могъ оторвать отъ него единственную человѣческую душу, которую онъ хотѣлъ связать со своей.

Улыбка скользнула по его губамъ, когда онъ подумалъ, какъ руководилъ тѣми, кто разсчитывалъ его побѣдить. Невольно воскликнулъ онъ вполголоса: "Ахъ, вы, ослы!" И вздрогнулъ. Ему показалось, что кто-нибудь можетъ его услышать.

Потомъ онъ продолжалъ думать про себя. Они воображаютъ, что уловили его душу, въ дѣйствительности же, онъ уловилъ ихъ. Они вообразили, что онъ дѣлаетъ ихъ дѣла, а сами не понимаютъ, что, напротивъ, онъ ими пользуется для упражненія своихъ духовныхъ силъ.

Эти мысли, которыхъ онъ до сихъ поръ не рѣшался высказать, теперь родились какъ истинныя дѣти его души. Большія здоровыя дѣти, которыхъ онъ признавалъ своими! Что же онъ дѣлалъ, какъ не то, что они хотѣли дѣлать, но не могли? А эта молодая женщина, воображавшая, что нашла себѣ подходящую шарманку, – она и не подозрѣвала, что ей суждено было сдѣлаться резонаторомъ его души.

Вдругъ онъ вскочилъ, прервавъ нить своихъ мыслей. Сквозь туманъ ему явственно послышались шаги на скалѣ. Онъ подумалъ что это обманъ слуха, вызванный одиночествомъ и страхомъ передъ какой-нибудь неожиданностью, но все-таки спустился внизъ къ лодкѣ. Найдя все въ порядкѣ, онъ рѣшилъ обойти кругомъ всю шхеру, чтобы поискать лодку, которая должна здѣсь быть, если только на шхерѣ, кромѣ него, есть кто-нибудь другой. Идя все время вдоль берега, онъ скоро нашелъ въ ближайшей бухтѣ плоскую лодку, ту самую, которую онъ видѣлъ въ морѣ. Значитъ, рулевой, навѣрное, здѣсь, на шхерѣ.

Боргъ продолжалъ въ туманѣ свои поиски, не отходя далеко отъ бота, чтобы отрѣзать возможность отступленія. Крикнувъ нѣсколько разъ, онъ увидѣлъ, что ему придется уйти отъ лодокъ, чтобы настигнуть таинственнаго незнакомца. Онъ спустился къ лодкамъ и убралъ руль, чтобы сдѣлать бѣгство невозможнымъ. Потомъ онъ снова погрузился въ тьму тумана. Услышавъ шаги впереди себя, онъ направился въ эту сторону, но вдругъ шаги послышались совсѣмъ въ другомъ направленіи. Утомленный этой погоней и раздосадованный тщетными усиліями, инспекторъ рѣшилъ сразу покончить съ этимъ, такъ какъ ему вовсе не было охоты ожидать, пока разойдется туманъ.

Онъ крикнулъ, что было силы:

– Если тутъ есть кто-нибудь, отвѣчай, а не то буду стрѣлять.

– Ради Христа, не стрѣляйте! – раздался голосъ изъ тумана.

Инспектору показалось, что онъ гдѣ-то уже слышалъ этотъ голосъ, но очень давно, можетъ быть, въ юности. Когда онъ приблизился къ тому мѣсту, гдѣ стоялъ неизвѣстный, силуэтъ котораго теперь вырисовывался сѣрымъ пятномъ въ сѣромъ туманѣ, обликъ его пробудилъ въ немъ старыя воспоминанія. Согнутыя колѣни, не въ мѣру длинныя руки и косое лѣвое плечо напомнили ему одного изъ его школьныхъ товарищей по третьему классу низшей школы. Однако, когда изъ тумана вынырнула американская борода странствующаго проповѣдника, эти два образа уже не совпали и разошлись, и Боргъ увидѣлъ въ немъ лишь того человѣка, который тамъ на горѣ воспользовался Откровеніемъ Іоанна для объясненія явленій миража.

Снявъ шапку, съ испуганнымъ выраженіемъ лица, проповѣдникъ подошелъ къ инспектору, который почувствовалъ себя не совсѣмъ въ безопасности передъ этимъ ускользающимъ преслѣдователемъ, такъ какъ, въ дѣйствительности, не имѣлъ при себѣ никакого оружія для защиты. Чтобы скрыть свои опасенія, онъ спросилъ рѣзкимъ голосомъ:

– Почему вы отъ меня прячетесь?

– Я не прячусь. Сегодня такой туманъ, – отвѣтилъ проповѣдникъ мягко и заискивающе.

– А почему васъ не было видно у руля?

– Я не зналъ, что непремѣнно надо сидѣть у руля. Я сидѣлъ на другой сторонѣ, чтобы лодка лучше шла, и держалъ въ рукахъ канатъ отъ руля. На родинѣ у меня всѣ такъ дѣлаютъ.

Объясненіе было удовлетворительно, но все же не давало отвѣта на вопросъ, съ какой цѣлью онъ поѣхалъ сюда вслѣдъ за инспекторомъ. Послѣдній теперь ясно чувствовалъ, что между ними неизбѣжно должно произойти столкновеніе, потому что ихъ встрѣча, повидимому, не была случайной.

– Что вы здѣсь дѣлаете въ такой ранній часъ, – продолжалъ Боргъ.

– Знаете ли, какъ вамъ сказать? Иной разъ я, знаете ли, чувствую потребность остаться наединѣ съ самимъ собою.

Отвѣтъ нашелъ нѣкоторый откликъ у вопрошавшаго. А проповѣдникъ, замѣтивъ выраженіе сочувствія, промелькнувшее на лицѣ Борга, прибавилъ:

– А когда я ищу себя въ размышленіи и молитвѣ, то вмѣстѣ съ тѣмъ нахожу и своего Бога.

Эти слова звучали очень наивно. Боргъ не хотѣлъ обнаружить скрывавшейся въ нихъ ереси, сдѣлавъ прямой выводъ: Богъ это мое я, Онъ во мнѣ самомъ. Онъ чувствовалъ нѣкоторое уваженіе къ этому человѣку, который могъ быть одинъ со своей фикціей, т.-е. могъ быть одинокимъ.

Боргъ всматривался въ лицо миссіонера, обросшее длинной темной бородой, какая обыкновенно бываетъ у моряковъ и странствующихъ проповѣдниковъ, которые отпускаютъ бороду очевидно для того, чтобы имѣть возможность говорить и въ то же время быть похожимъ на апостола. Боргу казалось, что за этимъ лицомъ онъ видитъ другое, ему знакомое. Утомленный безсознательнымъ напряженіемъ памяти, онъ прямо спросилъ:

– Мы съ вами гдѣ-то уже встрѣчались?

– Совершенно вѣрно, – отвѣтилъ проповѣдникъ. – И вы, господинъ инспекторъ, можетъ быть, сами того не зная, такъ глубоко повліяли на мою жизнь, что я могу смѣло сказать: моя жизненная карьера опредѣлена вами.

– Ну, что вы? Разскажите, я ничего не помню, – сказалъ инспекторъ, усаживаясь на камень и пригласивъ миссіонера сѣсть рядомъ.

– Тому уже прошло двадцать пять лѣтъ, какъ мы были съ вами въ третьемъ классѣ.

– Какъ же васъ звали тогда?

– Тогда я назывался Ульсонъ, а прозвище у меня было Уксолле. Отецъ мой былъ крестьянинъ, и я всегда ходилъ въ платьѣ домашняго издѣлія.

– Ульсонъ? Постойте же. Вы у насъ были сильнѣй всѣхъ въ ариѳметикѣ?

– Да, да. Можетъ быть, помните, однажды нашъ ректоръ праздновалъ пятидесятилѣтіе дня рожденія. Мы украсили школу зеленью и цвѣтами. Послѣ уроковъ кто-то предложилъ собрать и поднести цвѣты ректоршѣ и ея дочери. Я помню, вы были противъ этого, заявляя, что дамы не имѣютъ никакого отношенія къ школѣ и, наоборотъ, часто весьма некстати вмѣшиваются въ наши дѣла. Но всетаки вы пошли, и я тоже. Когда мы подымались по лѣстницѣ, вы обратили вниманіе на мое самодѣльное платье и, должно быть, увидѣли, что у меня самый красивый букетъ. Вы воскликнули: Какъ попалъ Саулъ въ число пророковъ?

– Все это я совершенно забылъ, – сказалъ коротко Боргъ.

– А я этого никогда не забуду, – сказалъ проповѣдникъ. – Мнѣ прямо въ лицо было брошено, что я паршивая овца, что къ моему поздравленію порядочная женщина не можетъ отнестись серьезно. Я вышелъ изъ школы, занялся торговлей, чтобы поскорѣе добиться денегъ и хорошаго костюма, чтобы пріобрѣсти манеры и умѣнье складно говорить. Но ничего лучшаго мнѣ не удалось достигнуть. Противъ меня была моя внѣшность, мой языкъ, мои манеры. Тогда я сталъ уходить въ себя и въ одиночествѣ я почувствовалъ, какъ у меня растутъ силы, о которыхъ я раньше не подозрѣвалъ. Я хотѣлъ сдѣлаться священникомъ, но было уже поздно. Одиночество научило меня чуждаться людей, а страхъ передъ людьми сдѣлалъ меня совершенно одинокимъ, такимъ одинокимъ, что единственное знакомство, которое у меня осталось, было съ Богомъ и Спасителемъ всѣхъ униженныхъ, страждущихъ, Господомъ Іисусомъ Христомъ. Этимъ я обязанъ вамъ.

Послѣднія слова были сказаны не безъ горечи, и Боргъ счелъ за лучшее говорить безъ обиняковъ.

– Значитъ, вы меня ненавидѣли двадцать пять лѣтъ?

– Безгранично. Но теперь ненавидѣть пересталъ, предоставивъ мщеніе Богу.

– За васъ, значитъ, мститъ Богъ. И вы думаете, что Онъ васъ изберетъ орудіемъ своей мести? Что жъ, Онъ убьетъ меня электрической искрой? Или опрокинетъ мою лодку, или, наконецъ, пошлетъ мнѣ оспу?

– Пути Господни неисповѣдимы, пути же грѣшника открыты всѣмъ.

– Неужели въ томъ, что сболтнетъ мальчишка, можетъ быть такой грѣхъ, за который Богъ будетъ преслѣдовать его всю жизнь? Мнѣ думается, не въ вашемъ ли сердцѣ живетъ этотъ мстительный Богъ – тамъ-то вы его и находите, какъ это вы сами недавно говорили.

– Да, да, богохульствуйте. Теперь я знаю, кто вы такой. Яблоко не далеко падаетъ отъ яблони. Теперь мнѣ понятны всѣ эти дьявольскія шутки. Вы строите не домъ Божій, а публичный домъ, чтобы принести его въ жертву развратной дѣвкѣ. Вы играете роль мага и волшебника, чтобы народъ преклонился передъ вами и молился невѣрующему. А Господъ говоритъ: "блаженны тѣ, которые моютъ одежды свои, чтобы имѣть имъ право на древо жизни и войти въ городъ воротами. А внѣ – псы, и чародѣи, и любодѣи, и убійцы, и идолослужители, и всякій любящій, и дѣлающій неправду."

Послѣднія слова онъ выкрикнулъ быстро съ большимъ подъемомъ и возбужденіемъ. Потомъ повернулся, какъ бы боясь получить мѣткій отвѣтъ, который могъ бы ослабить впечатлѣніе, и спустился внизъ къ своей лодкѣ.