Текст книги "Мио, мой Мио! Братья Львиное сердце. Ронья, дочь разбойника."

Автор книги: Астрид Линдгрен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 23 страниц)

Повсюду было так пустынно и тихо, что я испугался: а вдруг Юм-Юм тоже исчез? Я бросился бежать со всех ног. Я бежал все быстрее и быстрее. Но, приблизившись к башне, услыхал, что Юм-Юм наигрывает на флейте, – я сразу успокоился и повеселел.

Я распахнул дверь нашей темницы. Юм-Юм сидел на полу. При виде меня глаза его засверкали, он вскочил на ноги и сказал:

– Я ужас как боялся за тебя и, чтобы отвлечься, все время играл на флейте.

– Теперь тебе не о чем тревожиться, – ответил я.

Мы были так рады, что только глядели друг на друга и смеялись.

– А теперь уйдем отсюда, – сказал я. – Уйдем и никогда больше не вернемся.

Мы взялись за руки и выбежали из замка рыцаря Като. Сначала мы оказались во внутреннем дворе замка. И кто, вы думаете, поскакал нам навстречу? Мирамис! Моя Мирамис с золотой гривой! Около нее прыгал маленький белый жеребенок.

Мирамис одним прыжком оказалась возле меня, я обнял ее за шею и прижался головой к морде лошади, шепча ей на ухо:

– Мирамис, моя любимая Мирамис!

Лошадь посмотрела на меня своими преданными глазами, и я почувствовал, что она так же сильно тосковала без меня, как и я без нее.

Посреди двора по-прежнему стоял столб, возле которого валялась цепь. И тут я понял, что Мирамис и была той черной лошадью, которую я видел ночью прикованной во дворе. А маленький жеребенок – тем самым жеребенком, которого рыцарь Като выкрал в Дремучем Лесу. Из-за этого жеребенка целая сотня белоснежных лошадей плакала кровавыми слезами. Теперь им не придется больше плакать. Скоро жеребенок вернется к ним обратно.

– А что сталось с другими пленниками рыцаря Като? – спросил Юм-Юм. – Куда девались заколдованные птицы?

– Поскачем верхом к озеру и поищем их там, – предложил я.

Мы сели на спину Мирамис, а жеребенок побежал за нами изо всех сил. Мы выехали из ворот замка.

И в тот же миг мы услыхали удивительный, страшный грохот. Позади нас что-то рухнуло, сотрясая землю. Это обрушился замок рыцаря Като, он превратился в груду камней. Не было больше ни башен, ни пустынных залов, ни мрачных винтовых лестниц, ни потайных окошек, ничего. Лишь большая груда голых камней.

– Нет больше замка рыцаря Като, – сказал Юм-Юм.

– Остались одни камни! – добавил я.

С вершины скалы, на которой раньше стоял замок, к озеру круто спускалась узкая, опасная тропинка. Мирамис ступала по ней с величайшей осторожностью, медленно переставляя ноги, жеребенок следовал за ней.

Так мы добрались до берега целыми и невредимыми.

На каменной плите у самого подножия скалы собралась стайка малышей. Они, наверно, ждали нас, потому что бросились нам навстречу с сияющими лицами.

– О, да ведь это братья нашего друга Нонно, – сказал Юм-Юм. – А вот маленькая сестренка мальчика Йри и другие дети. Нет больше заколдованных птиц!..

Мы спрыгнули с лошади. Дети окружили нас. Они немного стеснялись, но были приветливы и радостны. Один из братьев Нонно тронул меня за руку и сказал тихо, словно боясь, что его кто-нибудь услышит:

– Я так рад, ведь на тебе мой плащ! Так рад, что нас расколдовали!

Одна девочка, сестренка мальчика Йри, тоже подошла ко мне. Не смея взглянуть на меня и глядя от смущения в сторону озера, она чуть слышно прошептала:

– Я так рада, ведь у тебя моя ложечка! Так рада, что нас расколдовали!

И другой братишка Нонно положил мне руку на плечо и сказал:

– Я так рад, ведь мы достали твой меч со дна озера. Так рад, что нас расколдовали!

– Теперь меч снова на дне озера, – сказал я. – Там ему и место, мне он больше не понадобится.

– Мы тоже не станем больше доставать его, раз мы больше не заколдованные птицы, – ответили дети.

Я окинул взглядом детей, окружавших меня.

– А кто из вас маленькая дочка ткачихи? – спросил я. Наступила тишина, все молчали.

– Кто же из вас маленькая дочка ткачихи? – повторил я.

Мне хотелось рассказать ей, что мой плащ подбит волшебной тканью, сотканной ее матерью.

– Дочкой ткачихи была Милимани, – сказал брат нашего друга Нонно.

– Где же она? – удивился я.

– Вот она! – ответил брат нашего друга Нонно.

Дети расступились. Среди пенистых волн на скалистой плите лежала маленькая девочка. Я подбежал и упал возле нее на колени. Она лежала неподвижно, с закрытыми глазами, мертвая. Ее личико было маленьким и совсем белым, а тело обгорело.

– Она погасила факел! – сказал брат нашего друга Нонно.

Я был в отчаянии. Милимани погибла из-за меня!

Я страшно горевал. Ничто не радовало меня, ведь Милимани погибла из-за меня.

– Не горюй, – сказал брат нашего друга Нонно. – Милимани сама полетела навстречу огню, хотя знала, что крылья ее вспыхнут и сгорят.

– Да, но она погибла, – сказал я в отчаянии.

Брат нашего друга Нонно взял ее маленькие обгорелые ручки в свои.

– Мы должны оставить тебя здесь одну, – произнес он. – Но прежде чем уйти, мы споем тебе нашу песню.

Все дети уселись на скалистой плите вокруг Милимани и запели ей песню, которую сами сочинили:

Милимани, наша сестренка,

Ты, сестренка, упала в волны,

Упала в волны с крылом обожженным,

Милимани, о Милимани!

Тихо дремлешь и не очнешься,

Не очнешься, не полетишь ты

С горестным криком над темной водою…

– Теперь темной воды больше нет, – сказал Юм-Юм. – А спокойные, ласковые волны тихо плещут, напевая песню Милимани, уснувшей на берегу.

– Хорошо бы завернуть ее во что-нибудь, – сказала сестренка мальчика Йри. – Тогда бы ей было не так жестко лежать на скалистой плите.

– Мы завернем Милимани в мой плащ, – сказал я. – Мы завернем ее в ткань, которую соткала ее мать.

И я завернул Милимани в плащ, подбитый волшебной тканью. Она была соткана из белого цвета яблонь, нежности ночного ветра, ласкающего травы, теплой алой крови сердца, – ведь это руки ее родной матери соткали такую ткань. Я бережно закутал бедняжку Милимани в плащ, чтоб ей было мягче лежать на скале.

И тут свершилось чудо. Милимани открыла глаза и посмотрела на меня. Сначала она лежала неподвижно и только глядела на меня. Затем приподнялась и села, а увидев всех нас, страшно удивилась. Оглядевшись по сторонам, она удивилась еще больше.

– До чего же голубое сегодня озеро! – сказала она.

Больше она ничего не сказала. Потом Милимани сбросила плащ и встала. На ее теле не осталось никаких следов от ожога. Как мы обрадовались, что она ожила!

Вдали на озере показалась скользящая по волнам лодка. Кто-то сильно работал веслами. Когда лодка приблизилась, я увидел, что это гребет Кующий Мечи; с ним был и старый Эно.

Скоро лодка ткнулась носом в скалу, и они сошли на берег.

– Ну, что я вам говорил? – закричал кузнец раскатистым басом. – Что я вам говорил: «Скоро пробьет час последней битвы рыцаря Като». Разве не так я говорил?

Эно бросился мне навстречу.

– Я хочу кое-что показать тебе, принц Мио! – сказал он.

Протянув свою морщинистую руку, он разжал ладонь. Там лежал маленький зеленый листочек. Такой маленький листочек, тоненький и хрупкий, нежно-зеленый, с чуть заметными прожилками.

– Он вырос в Мертвом Лесу! – сказал Эно. – Я только что нашел его на дереве в Мертвом Лесу!

Он закивал с довольным видом, и его старческая, седая всклокоченная голова закачалась, как челнок.

– Я буду приходить в Мертвый Лес каждое утро и смотреть, много ли прибавилось зеленых листочков. А этот оставь себе, принц Мио.

Он положил мне в руку листочек. Он наверняка считал, что отдает мне самое прекрасное, что у него есть.

Снова кивнув головой, он сказал:

– Я все время желал тебе удачи, принц Мио. Я сидел в своей лачуге и надеялся, что тебе повезет.

– А что я тебе говорил? – вмешался кузнец. – «Близок час последней битвы рыцаря Като». Ведь так я говорил?

– Как попала к тебе ладья? – спросил я кузнеца.

– Волны пригнали ее обратно, – ответил он.

Я взглянул на другую сторону озера, на гору Кующего Мечи, на лачугу Эно. Все новые и новые лодки скользили по озеру. Их было много, и в них сидели незнакомые люди. Бледные исхудалые люди. Они удивленно и радостно глядели на солнце и голубое озеро. Верно, они никогда раньше не видели солнца. А теперь оно взошло, ярко освещая озеро и окружавшие его скалы. Это было так чудесно! И только уродливая груда камней, оставшихся от замка на вершине горы, портила прекрасный вид. Но я подумал: со временем на этих камнях вырастет мох. Со временем шелковистый зеленый мох скроет каменистую осыпь, и никто не будет знать, что под этим живым ковром погребен замок рыцаря Като.

Я когда-то видел розовые цветы, похожие на маленькие колокольчики, которые пышно растут в расщелинах среди камней. Может, придет день, когда вот такие же розовые цветы вырастут во мху на развалинах замка рыцаря Като. Я думаю, это будет красиво.

Дорога была неблизкой, но возвращаться всегда легко. Дети ехали на Мирамис, а самых маленьких вез жеребенок. Их это забавляло. Остальные шли пешком до тех пор, пока не вошли в Дремучий Лес.

Опустилась ночь, и Дремучий Лес превратился в Лес Лунного Света. Кругом стояла тишина – мы неслышно пробирались среди деревьев. Но вдруг Мирамис громко и призывно заржала, и так же громко и призывно ответила ей сотня белоснежных лошадей. Они мчались к нам навстречу, стуча копытами. Маленький жеребенок тоже начал ржать. Он пытался ржать так же громко и призывно, как взрослые лошади, но у него получалось лишь слабое, чуть слышное, смешное ржание. И все же белоснежные лошади услыхали его.

О, как они обрадовались, что жеребенок вернулся домой! Они толпились вокруг него, и каждая пыталась подойти поближе, прикоснуться к нему, убедиться, что он и в самом деле вернулся домой.

Теперь у нас была целая сотня лошадей, и никому не пришлось больше идти пешком. Каждому досталось по лошади. Сам я скакал на Мирамис, а Юм-Юм, как обычно, сидел сзади, потому что не променял бы Мирамис ни на какую другую лошадь в мире. Маленькая девочка, самая младшая из всех, ехала на жеребенке.

Мы скакали лесом, и белоснежные лошади при лунном свете были так прекрасны!

Вскоре я увидел, как что-то забелело между деревьями. То были цветущие яблони вокруг домика ткачихи.

Белая кипень яблоневых цветов покрывала деревья вокруг домика, который предстал пред нами, точно в сказке. До нас донесся стук ткацкого станка, и Милимани сказала:

– Это ткет мама.

Спрыгнув с лошади возле калитки, она помахала нам рукой и сказала:

– Я так рада, что приехала домой! Так рада, что вернулась до того, как осыпался яблоневый цвет!

Она побежала по узенькой тропинке меж яблонями и исчезла в доме. И тотчас ткацкий станок смолк.

Но до Острова Зеленых Лугов путь был еще немалый, а я так хотел поскорее увидеть своего отца-короля. Сотня белоснежных лошадей с Мирамис впереди взлетела над Дремучим Лесом и взмыла выше самых высоких гор. Лошади плыли по воздуху к Острову Зеленых Лугов.

Было утро, когда мы прибыли к мосту Утреннего Сияния. Часовые только что опустили мост. Он сиял в золотых лучах солнечного света, и сотня белоснежных лошадей, вытянув шеи, с развевающимися гривами, неслась по нему во весь опор. Часовые растерянно уставились на нас. Вдруг один из них вытащил рог и громко затрубил, так что эхо разнеслось по всему Острову Зеленых Лугов. Из маленьких домиков и хижин выбежали все те, кто печалился и горевал о судьбе похищенных детей. Они увидели, что дети едут на белоснежных лошадях. Все они до единого вернулись домой. Лошади понеслись дальше по лугам, и вскоре мы подъехали к саду моего отца. Тут дети спрыгнули с лошадей, и к ним подбежали их мамы и папы. Они вели себя точно так же, как белоснежные лошади, когда увидели вернувшегося домой белоснежного жеребенка.

Там были Нонно и его бабушка, Йри со своими братьями и сестрами, папа и мама Юм-Юма и многие другие, кого я раньше никогда не видел. Они то плакали, то смеялись, целуя и обнимая вернувшихся домой детей.

Но среди них не было моего отца.

Белоснежные лошади могли теперь вернуться в Дремучий Лес. Я видел, как они рысцой бежали обратно по лугам. Впереди мчался маленький белоснежный жеребенок.

Юм-Юм с такой радостью рассказывал папе и маме обо всем, что с нами случилось, что не заметил, как я отворил калитку нашего сада и вошел. Никто не заметил, как я исчез, и это было к лучшему. Мне хотелось пойти туда одному. Я шел по аллее серебристых тополей, они звенели по-прежнему, по-прежнему цвели розы, все было по-прежнему.

И вдруг я увидел его. Я увидел моего отца-короля. Он стоял на том же самом месте, где я оставил его, отправляясь в Дремучий Лес и в Страну Чужедальнюю. Он стоял там, протягивая ко мне руки. Я бросился к нему и крепко-крепко обвил его шею руками, а он прижал меня к себе и прошептал:

– Мио, мой Мио!

Ведь отец так любит меня, а я очень люблю его.

Весь день был для меня праздничным. Все мы – и я, и Юм-Юм, Нонно и его братья, Йри и его сестры и братья, и остальные дети – играли в саду. Увидев шалаш, который построили мы с Юм-Юмом, они сказали, что шалаш просто замечательный. Мы катались верхом на Мирамис, и она легко перепрыгивала через живые изгороди из роз. А потом мы играли с моим плащом. Брат нашего друга Нонно ни за что не хотел взять его обратно.

– Подкладка-то уж точно твоя, – говорил он.

Мы играли в прятки, накидывая плащ на себя. Я надевал его подкладкой наружу, бегал среди кустов, словно человек-невидимка, и кричал:

– Никому меня не поймать! Никому!

И конечно, дети, как ни старались, не могли меня поймать.

Стало темнеть, и всем пришлось разойтись по домам. Папы и мамы не хотели, чтоб их дети гуляли допоздна в первый же вечер после возвращения домой.

Мы с Юм-Юмом остались в шалаше вдвоем. Как только вечерняя заря осветила розы в саду, мы заиграли на флейтах.

– Будем беречь наши флейты, – сказал Юм-Юм. – Если придется вдруг разлучиться, станем наигрывать старинный напев.

Тут за мной пришел отец. Я пожелал Юм-Юму спокойной ночи, и он побежал домой. Пожелал я спокойной ночи и Мирамис, которая щипала траву возле шалаша. Потом я взял отца за руку, и мы молча пошли домой среди роз.

– Мио, мой Мио, ты, наверно, вырос за это время, – сказал вдруг отец. – Сделаем нынче вечером новую метку на кухонной двери.

Мы шли по аллее серебристых тополей, и сумрак, будто легкий голубоватый туман, обволакивал сад. Белые птицы попрятались в гнезда. Только на верхушке самого высокого серебристого тополя в одиночестве сидела птица Горюн и пела. Я не знаю, о чем пела она теперь, когда все похищенные дети вернулись домой. Но у птицы Горюн, верно, всегда найдется о чем петь.

А далеко на лугах стали зажигаться костры. Они вспыхивали один за другим в темноте. И я слышал, как пастухи наигрывают вдали свою старинную песню.

Мы шли, держась за руки, отец и я.

Мой отец-король смотрел на меня сверху вниз и смеялся, а я смотрел на него снизу вверх и чувствовал себя таким счастливым.

– Мио, мой Мио! – сказал отец.

– Мио, мой Мио! – повторял он, пока мы в сумерках шли домой.

Незаметно настал вечер, а за ним и ночь.

Уже давно живу я в Стране Дальней и редко вспоминаю то время, когда жил на Уппландсгатан. Только Бенку я вспоминаю чаще – ведь он так похож на Юм-Юма. Надеюсь, что Бенка не слишком тоскует по мне. Ведь никто лучше меня не знает, как тяжела тоска. Но у Бенки есть отец и мать, и, конечно, он нашел себе нового друга.

Иногда я вспоминаю тетю Эдлу и дядю Сикстена, но вражды к ним я больше не питаю. Мне только интересно знать, что они подумали, когда я исчез. Они так мало обо мне заботились, что, может, и вообще этого не заметили. Тетя Эдла, верно, думает, что стоит ей пойти в парк Тегнера и поискать, как она непременно найдет меня на какой-нибудь скамейке. Она думает, что я все еще сижу там под фонарем, ем яблоко и забавляюсь пустой бутылкой из-под пива или еще какой-нибудь ерундой. Она, наверно, думает, что я сижу и смотрю на дома, где в окнах горит свет, а дети ужинают со своими мамами и папами… И тогда тетя Эдла совсем выходит из себя из-за того, что я еще не вернулся домой с сухарями.

Но она ошибается, тетя Эдла! И еще как! Буссе давно уже нет на скамейке в парке Тегнера. Он теперь живет в Стране Дальней. В Стране Дальней, где шумят серебристые тополя, где костры освещают и согревают ночь, где так вкусен хлеб насущный и где у Буссе есть отец-король, которого он так любит и который так любит его.

Да, все так и есть. Бу Вильхельм Ульссон сейчас в Стране Дальней, и ему прекрасно живется у его отца-короля.

БРАТЬЯ ЛЬВИНОЕ СЕРДЦЕ

1

расскажу сейчас о моем брате. Моего брата звали Юнатан Львиное Сердце. Мне просто необходимо рассказать вам о нем. Все это похоже на сказку и чуть-чуть на историю с привидениями, и все же это чистая правда. Но об этом знаем лишь мы с Юнатаном.

Сначала фамилия Юнатана была вовсе не Львиное Сердце, а Лейон, что по-шведски значит – лев. У нас с мамой такая же фамилия. Меня зовут Карл Лейон, а маму – Сигрид Лейон. Папу звали Аксель Лейон, хотя он бросил нас, когда мне было всего два года. Он ушел в море, и больше мы о нем не слышали.

Но я хочу вам рассказать о том, как мой брат Юнатан стал Юнатаном Львиное Сердце. И обо всем удивительном, что случилось потом.

Юнатан знал, что я скоро умру. Мне думается, все знали об этом, кроме меня. Даже в школе про это знали, ведь последние полгода я вовсе не ходил в школу, а все время болел. Лежал дома и кашлял. Все тетеньки, которым мама шьет платья, тоже про это знали, одна из них говорила об этом с мамой, а я случайно услыхал. Они думали, что я сплю. А я просто лежал с закрытыми глазами и не показывал вида, что слышу эти страшные слова, будто я скоро умру.

Я, понятно, расстроился и ужасно испугался и не хотел, чтобы мама об этом знала. Но когда Юнатан пришел домой, я заговорил с ним об этом.

– Ты знаешь, что я скоро умру? – спросил я и заплакал.

– Да, знаю.

Я заплакал еще сильнее.

– Какой ужас! – сказал я. – Почему же люди могут умирать, не дожив и до девяти лет?

– Знаешь, Сухарик, мне кажется, что это вовсе не ужас, – ответил Юнатан. – Мне кажется, тебе будет просто замечательно!

– Замечательно? – воскликнул я. – По-твоему, это замечательно – быть мертвым и лежать в земле!

– Да что ты! – сказал Юнатан. – Ведь это лишь только твоя оболочка там будет лежать, а сам ты улетишь совсем в другое место.

– Куда улечу? – удивился я, не поверив ему.

– В Нангиялу, – ответил он.

«В Нангиялу» – он сказал это запросто, будто это что-то такое, о чем знает каждый. А я прежде никогда об этом не слыхал.

– А что это за Нангияла? – спросил я. – Где она находится?

Юнатан ответил, что точно он этого и сам не знает. Где-то по другую сторону звезд. И он начал рассказывать про Нангиялу так, что мне чуть ли не захотелось тут же полететь туда.

– Там сейчас еще время костров и сказок, – сказал он, – тебе там понравится.

Он рассказал, что все сказки приходят из Нангиялы, ведь именно там случается все удивительное. И когда попадешь туда, то и с тобой будут случаться разные приключения с утра до вечера и даже ночью.

– Вдумайся, Сухарик, здесь вот ты лежишь и кашляешь, болеешь все время и не можешь играть. А там будет совсем другое дело.

Юнатан называл меня Сухариком еще тогда, когда я был совсем маленьким. Я спросил его почему, он ответил, что очень любит сухарики, особенно такие, как я.

Но в тот вечер, когда я так боялся умереть, он сказал, что как только я попаду в Нангиялу, сразу стану здоровым, сильным и даже красивым.

– Таким красивым, как ты?

– Куда красивее!

Но это он мне вкручивал зря. Таких красивых, как Юнатан, не было нигде и быть не может.

Как-то раз одна из тетенек, которым мама шьет, сказала:

– Милая фру Лейон, ваш сын похож на сказочного принца.

И она говорила не обо мне, это уж точно!

Юнатан и в самом деле был похож на сказочного принца. Волосы у него отливали золотом, глаза синие, сияющие, зубы белые, красивые, а ноги совсем прямые.

К тому же он был добрый и сильный, все умел, все понимал и учился лучше всех в классе. Все ребята во дворе ходили за ним по пятам и хотели играть с ним. Он придумывал для них разные игры и приключения, а я не мог с ним играть, ведь я только и делал, что изо дня в день лежал на старом кухонном диванчике. Но когда Юнатан приходил домой, он рассказывал мне про все, что он делал, что видел, что слышал и что читал. Он мог сколько угодно сидеть со мной на краю диванчика и рассказывать. Юнатан тоже спал в кухне на раскладушке, которую каждый день вытаскивал из шкафа. И даже когда он ложился спать, он продолжал рассказывать мне сказки и всякие истории, покуда мама не кричала нам из комнаты:

– А ну-ка замолчите! Калле нужно спать!

Но спать трудно, когда все время кашляешь. Иногда Юнатан вставал среди ночи и кипятил для меня воду с медом, чтобы смягчить кашель. Добрый был Юнатан!

В тот вечер, когда я боялся умереть, он сидел со мной по нескольку часов и рассказывал про Нангиялу, правда тихонько, чтобы мама не услыхала. Она, как всегда, сидела и шила, швейная машинка стоит у нее в комнате. Она и спит в этой комнате. Ведь у нас всего одна комната и кухня. Дверь была открыта, и мы слышали, как она поет про моряка, который плавает где-то далеко в море. Она, наверно, думает про папу, когда поет. Я помню только несколько строчек из этой песни:

Пусть суждено мне погибнуть

В морской пучине, —

Не плачь, моя нежная,

Милый тебя не покинет.

Душа моя – белый голубь —

В окно постучится.

Открой! Приголубь на груди

Усталую птицу…^[5]

Это красивая и печальная песня, но Юнатан только засмеялся и сказал:

– Послушай, Сухарик, может, ты тоже прилетишь ко мне однажды вечером? Из Нангиялы. Обернешься белой голубкой и сядешь на подоконник. Прилетай обязательно.

Тут я начал кашлять, и он, как всегда, взял меня на руки, чтобы мне полегчало, и пропел:

Ты обернись

Голубкой белокрылой

И прилетай ко мне,

Сухарик милый…

И тут я подумал: «Что мне делать в Нангияле без Юнатана? Без него мне там придется плохо. Что толку, если там будут сказки и приключения, а Юнатана не будет! От страха я и не пойму, что мне там делать».

– Не хочу я туда, – сказал я и заплакал. – Я хочу всегда быть с тобой, Юнатан!

– Так ведь я тоже когда-нибудь попаду в Нангиялу, ясно тебе? Когда-нибудь, хоть и не теперь.

– Да-а! Не теперь! Может, ты будешь жить до девяноста лет, а я буду там все время один.

Тогда Юнатан сказал, что в Нангияле время совсем другое, чем на земле. Даже если он проживет до девяноста лет, мне покажется, будто его не было со мной всего два дня. Ведь время там не настоящее, как у нас.

– Уж два-то дня потерпеть один ты сможешь, – сказал он. – Будешь лазить по деревьям, сидеть у костра в лесу или удить рыбу на берегу какой-нибудь речушки, ведь тебе этого всегда хотелось. Только ты вытащишь окуня, а я уже тут как тут, прилетел! А ты спрашиваешь: «Никак ты уж здесь, Юнатан?»

Я постарался перестать плакать, решив, что два дня-то уж, верно, смогу выдержать без него.

– Хотя было бы здорово, если бы ты прилетел туда первым, – сказал я. – А потом я прилетаю, а ты уже сидишь там и удишь рыбу.

Юнатан согласился со мной. Он долго смотрел на меня ласково, как всегда. Я понял, что ему было жаль меня, потому что он сказал тихо и печально:

– А вместо того мне придется жить на земле без своего Сухарика. Может, даже целых девяносто лет!

Да, мы думали, что так оно и будет!

2

Теперь я расскажу о самом трудном. О чем я не в силах думать. И о чем не могу не думать.

Мой брат Юнатан мог бы все еще быть со мной, говорить со мной по вечерам, ходить в школу, играть с ребятами во дворе, кипятить для меня воду с медом… Но все вышло не так… нет его больше со мной!

Юнатан теперь в Нангияле.

Тяжело мне, я не могу, не могу я про это рассказывать. Но вот что после написали в газете:

«Ужасный пожар бушевал вчера у нас в городе в квартале Факкельрусен. Один из деревянных домов сгорел дотла, и погиб один человек. Когда дом загорелся, в квартире на третьем этаже находился больной десятилетний мальчик, Карл Лейон. Вскоре пришел домой его тринадцатилетний брат, Юнатан Лейон. Его никто не успел остановить, и он бросился в горящий дом, чтобы спасти брата. Мгновение спустя вся лестница уже была объята пламенем. Детям оставалось спастись лишь через окно. Перепуганная толпа, собравшаяся возле дома, была бессильна помочь им. Людям оставалось только с ужасом смотреть, как тринадцатилетний подросток, держа брата на спине, не раздумывая прыгает из окна. При падении на землю мальчик ударился так сильно, что почти сразу скончался. Его младший брат, которого он заслонил от удара своим телом, напротив, не получил никаких повреждений. Мать обоих мальчиков, портниха, была в это время у своих клиенток. По возвращении домой с ней случился тяжелый шок».

На другой странице газеты еще напечатано про Юнатана. Это написала школьная учительница:

«Милый Юнатан, не правда ли, тебя следовало бы назвать Юнатан Львиное Сердце? Ты помнишь, мы читали в учебнике истории про храброго короля Ричарда Львиное Сердце? Ты тогда сказал мне: «Надо же, быть таким храбрым, чтобы потом про тебя написали в учебниках истории! Я никогда не смог бы стать таким!» Дорогой Юнатан, если даже про тебя и не напишут в учебниках, ты все равно герой, ты проявил настоящее мужество в решающий момент. Твоя старая учительница никогда тебя не забудет. Твои школьные друзья тоже будут долго помнить тебя. В классе будет пусто без нашего веселого красивого Юнатана. Но тот, кого любят боги, умирает молодым. Покойся в мире, Юнатан Львиное Сердце!»

Она была слегка чокнутая, школьная учительница Юнатана, но она его очень любила, да и все любили его. И потом здорово, что она придумала про Львиное Сердце, просто здорово!

Во всем нашем городе не найдется, поди, ни одного человека, кто бы не жалел Юнатана и не считал бы, что лучше бы умер я, а не он. По крайней мере, я понял это, глядя на тетенек, которые бегают сюда со своими тряпками, муслинами и разным там барахлом. Проходя через кухню, они глядят на меня и вздыхают, а после говорят маме:

– Бедная вы, фру Лейон! Ведь именно Юнатан был у вас такой замечательный!

Мы живем рядом с нашим бывшим домом. Точно в такой же квартире, только на первом этаже. Общество призрения бедных дало нам старую мебель, и эти мамины тетеньки тоже дали кое-что. Я лежу почти на таком же кухонном диванчике, какой был у меня раньше. Все у нас почти такое же, как раньше. И все, все совсем не такое! Ведь с нами нет больше Юнатана. Никто больше не сидит со мной по вечерам, никто мне ничего не рассказывает. Мне до того одиноко, что даже грудь болит. Я могу только лежать и шептать слова, которые Юнатан сказал перед смертью. Тогда, когда мы прыгнули и упали на землю. Он лежал вниз лицом, но потом кто-то повернул его, и я увидел его лицо. Из уголка рта у него текла кровь, и говорить он не мог. И все же он попробовал улыбнуться и с трудом сказал: «Не плачь, Сухарик, мы увидимся в Нангияле!»

Больше он ничего не сказал. Он закрыл глаза, и люди унесли его. И больше я его не видел.

Мне не хочется вспоминать, что было потом. Но забыть, как мне было страшно и больно, никак нельзя. Я лежал на диванчике и думал о Юнатане, пока голова у меня не начинала раскалываться. Сильнее тосковать, чем я тосковал по нему, просто невозможно. И еще мне было страшно. Мне пришло в голову, что, может быть, и нет никакой Нангиялы! А вдруг Юнатан просто выдумал ее, ведь он умел придумывать разные удивительные истории! И я стал плакать.

Но потом Юнатан пришел и утешил меня. Да, он пришел, и как это было прекрасно! Все стало снова хорошо, почти как раньше. Он понял там, в Нангияле, как мне плохо без него, и решил меня утешить. Потому он и пришел ко мне, и теперь я больше не горюю, а просто жду.

Он пришел ко мне вечером, совсем скоро. Я был дома один, лежал и плакал о нем, и был до того растерянный, больной и несчастный, что словами не расскажешь. Окно кухни было открыто, ведь вечера теперь стоят теплые, весенние. Я слышал, как за окном воркуют голуби. Их у нас целая стая на заднем дворе, и весной они вечно воркуют.

И тут это случилось.

Я лежал и плакал, уткнувшись лицом в подушку, и вдруг услыхал, что где-то совсем рядом воркует голубь. Я взглянул и увидел, что на окне сидит голубка и смотрит на меня добрыми глазами. Белоснежная голубка, запомните, а вовсе не серая, как голуби у нас на дворе! Белоснежная голубка! Никому не понять, что я почувствовал, увидев ее! Ведь это было прямо как в песне: «Я прилечу к тебе голубкой белоснежной». И мне показалось, что я снова слышу, как Юнатан поет: «…и прилетай ко мне, Сухарик милый!». Но вместо этого он сам прилетел ко мне.

Я хотел что-то сказать, но не смог, а просто лежал и слушал, как воркует голубка. А за этим воркованием, нет, в самом этом ворковании я слышал голос Юнатана. Хотя он теперь был какой-то другой. Какой-то шепот раздавался по всей кухне. Это было похоже на историю с привидениями, и можно было бы даже испугаться, но я не испугался, а обрадовался до того, что готов был прыгать до потолка. Ведь то, что я услышал, было просто замечательно.

Так вот, все, что брат рассказывал про Нангиялу, было правдой! Юнатан хотел, чтобы я поскорее оказался там, потому что там очень хорошо. Подумать только, когда он туда пришел, его уже ждал дом, в Нангияле у него теперь собственный отдельный дом. Это старая усадьба, рассказал он, называется она Рюттаргорден, то есть «Усадьба всадника», и находится в Долине Вишен. Правда, красивое название? И подумать только, первое, что он увидел в Рюттаргордене, – зеленую дощечку, а на дощечке надпись:

«Братья Львиное Сердце».

– Это значит, что мы будем там жить вдвоем, – сказал Юнатан.

Надо же! Когда я явлюсь в Нангиялу, меня тоже будут звать Львиное Сердце! Я этому очень рад, ведь мне хочется, чтобы у меня была такая же фамилия, как у Юнатана, хотя я и не такой храбрый, как он.

– Только приходи поскорее, – попросил он. – Если не найдешь меня дома в Рюттаргордене, значит, я сижу на речке с удочкой.

Потом стало тихо, и голубка улетела. Поднялась над крышей и полетела назад в Нангиялу.

А я лежу на своем диванчике и хочу скорее улететь. Я надеюсь, что дорогу туда найти не трудно. Ведь Юнатан сказал, что это очень просто. На всякий случай я записал адрес:

Братья Львиное Сердце

Рюттаргорден

Долина Вишен

Нангияла.

Вот уже два месяца, как я живу один, без Юнатана. Два длинных, страшных месяца. Но теперь я уже скоро попаду в Нангиялу. Скоро, скоро я полечу туда. Может, даже сегодня ночью. Я напишу записку, положу ее на кухонный стол, и мама найдет ее, когда проснется утром.

А в записке я напишу:

Не плач, мама!

Мы увидимся в Нангияле!

3

И вот это случилось. Такого чуда со мной никогда еще не было. Я вдруг оказался у калитки и прочитал на зеленой дощечке:

«Братья Львиное Сердце».

Как я туда попал? Как прилетел в Нангиялу? Как нашел дорогу, никого не спрашивая? Я и сам не знаю. Знаю лишь, что я вдруг очутился у калитки и увидел надпись на дощечке.