Текст книги "Первичный крик"

Автор книги: Артур Янов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 42 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Нормальные люди, поступающие реалистично, чаще всего приходят вовремя, так как живут и работают в реальном времени, а не в каком‑то прошлом времени. Это означает, что они не используют время символически для того, чтобы ощутить то, что он в противном случае почувствовать не сможет. Например, он не станет опаздывать только для того, чтобы дать другому почувствовать свою важность или для того, чтобы не чувствовать, как невротик, свою отверженность.

Например, опоздание может означать попытку сохранить нереальную надежду. Это еще один способ, с помощью которого невротик увиливает от встречи с реальной жизнью. Кроме того, невротик склонен заниматься таким делом, которое не оставляет ему ни одной свободной минуты, не дает ему ощутить реальный ход времени. Он работает, движется, ощущая снаружи внешнее давление, которое в действительности распирает его изнутри. Многие невротики умудряются жить так, что у них вообще нет времени на отдых и безделье. Они планируют так много дел именно для того, чтобы у них не оставалось времени на то, чтобы свободно что‑то почувствовать или о чем– нибудь поразмышлять. Очень скоро для всех дел им перестает хватать часов в сутках. В результате невротик начинает везде и всюду опаздывать и вечно чего‑то не успевать.

Общепризнано, что существуют ложные чувства, которым нет места в душе нормального человека. Это означает, что нормальный человек не испытывает ревности, и его не гложет чувство вины. Нормальный здоровый человек удовлетворен тем, что у него есть, не завидует другим, не хочет того, что хотят они и не требует для себя того же, чем обладают эти другие. Думаю, что это один из способов сказать, что душевно здоровый человек позволяет другим – своей жене, своим детям, своим друзьям – быть и оставаться самими собой. Он не живет их достижениями и их успехами. Он не пытается растоптать в них малейшие признаки счастья и радости жизни. Нормальный человек не чувствует отчуждения, ибо только первичная боль производит отчуждение одной части личности от другой. (Возможно, что отчуждение от собственного «я» позволяет апатичным людям с такой готовностью рассуждать об убийствах. Отлученные от собственной человечности, они не в состоянии ощущать ее в других. Очевидно, смерть не является реальной трагедией для тех, кто не чувствует в себе жизни. Ощущение внутренней «смерти» делает в глазах невротика чужую смерть менее реальной и, поэтому, не столь устрашающей.)

Нормальный человек чувствует в других людях биение жизни. Он может быть тактичным, но не из внутреннего затаенного лицемерия, но потому, что способен чувствовать боль другого человека. Он сознает всю глубину чувств, которые может испытывать другой.

Нормальный человек чувствителен в истинном смысле этого слова. Он живо откликается на нужды и побуждения других не только умом, но всем своим существом, всем своим организмом, в котором его ум и тело в равной степени испытывают воздействие внешних стимулов. Ябы отделил ментальную невротическую чувствительность от открытости нормального человека. Я хочу особо разъяснить этот пункт, потому что есть много весьма проницательных невротиков, которые очень точно разбираются в личностях окружающих их людей. Но они, как мне думается, не могут прочувствовать ситуацию, в которой находятся, так как не испытывают, а разыгрывают отвергаемые и отрицаемые ими чувства. Так, например, какой–ни– будь блистательно образованный человек может, сидя за обеденным столом в обществе рассуждать о каких‑то философских проблемах. Он превосходно понимает уровень слушателей, но он не понимает, что навязывает им тему разговора. Он слишком занят выплескивая свою потребность во внимании и признании собственной важности. Вот почему психотерапевт, помимо того, что он должен учиться воспринимать оттенки личности других людей, просто обязан быть душевно здоровым человеком. Если же он сам не здоров, то начинает выказывать лишь свою потребность в признании своей необходимости, например, для пациентов, чем сводит на нет любую пользу, какую могли бы принести больным его глубокие знания.

Нормальный здоровый человек не страдает от «предвкушений и ожиданий», которые помогают ему убегать от пустоты настоящего. Один пациент сказал мне: «Раньше я рассуждал так: я не хочу быть богатым, потому что богатые, должно быть, очень несчастные люди. У богатых есть все, что они хотят, следовательно им нечего ожидать, им нечего предвкушать. Теперь–то я понимаю, что если вы можете наслаждаться и радоваться в каждый данный момент, то вам совершенно не нужно чего‑то ждать.

Нормальный человек не путает надежду с планированием. Он может составлять планы и сценарии будущих ситуаций, но не тонет во множестве планов, само количество которых лишает его настоящего. Кажется, что некоторые невротики, откладывают все свои действия на будущее, накапливают их там, и поэтому никогда не получают от них радости теперь.Думаю, что это поведение берет свое начало в раннем детстве, когда жить собственной жизнью, делать именно то, что хочется сейчас, означало быть отвергнутым или покинутым родителями, которые ожидали от ребенка совершенно иных действий, иного поведения. Ребенку приходилось откладывать свои дела, свои игры, в надежде, что когда‑нибудь в будущем он сможет в полной мере насладиться ими. Этим можно объяснить так часто встречающуюся в детстве мысль: «Я буду так счастлив, когда стану взрослым». Думается, что невротики переносят этот детский принцип в свою взрослую жизнь. Здоровый же человек, оставив нереальные надежды и борьбу за будущие удовольствия, получает возможность жить так, как ему угодно.

Невротик живет «хотениями», здоровый человек – «потребностями». Для невротика захотеть то, что ему действительно нужно, означает ощутить первичную боль, и поэтому он вынужден довольствоваться суррогатами – чем‑то реально для него достижимым. Здоровый человек имеет простые потребности, потому что хочет того, что ему действительно нужно, а не символических заменителей. Невротик может хотеть выпивки или сигарет, престижа, власти, высоких научных степеней или модную машину – и все это только для того, чтобы укрыться от первичной боли зияющей пустоты, чувства собственной ненужности, бессилия или чего бы то ни было подобного. Здоровому человеку не от чего укрываться, нечего заполнять.

Иногда создается впечатление, что сама жизнь постоянно плетет заговоры против невротика. Он хочет слишком многого, потому что располагает слишком малым. Но именно потому, что ему приходится странными способами извращать свою личность для того, чтобы удовлетворить себя хотя бы в минимальной степени, он становится личностью, отталкивающей от себя других людей. Здоровый человек, который не пытается с помощью своих социальных контактов заполнить пустоту, часто становится человеком, общества которого ищут и которому стараются подражать.

Невротик—это человек, который берет. Неважно, сколько он получит от других, все это, скорее всего, не будет иметь в его глазах большой ценности, так он должен снова и снова удовлетворять свои символические потребности. И так продолжается до тех пор, пока потребности его не будут вскрыты, осознаны и разрешены – то есть, произойдет то, чего обычно можно достичь только с помощью первичной психотерапии.

Нормальный человек оперирует понятием «надо», а не «обязан». В контексте первичной теории невротическое поведение означает отказ личности от собственных потребностей в угоду желаниям и потребностям родителей. Желания родителей становятся долгом ребенка. «Плохой» ребенок – это такой ребенок, который не выполняет своих обязанностей. Маленький ребенок, пытающийся быть хорошим для того, чтобы его любили, старается стать таким, каким его хотят видеть родители. Он делает это с затаенной надеждой, что в благодарность родители, наконец, исполнят его потребность – например, возьмут его на руки. Но родительские потребности невозможно удовлетворить, как бы ребенок ни старался это сделать. Такая ситуация возникает тогда, когда ребенок вечно и непрестанно пытается удовлетворить родителей с тем, чтобы они сделали его счастливым, или, хотя бы, довольным. Но сил ребенка всегда будет недостаточно; ни один ребенок не может сгладить несчастья родителей.

Долги ребенка – это потребности его родителей. Невыполнение долга автоматически влечет за собой гибель надежды на родительскую любовь. Страдающий неврозом ребенок поглощается своими долгами и обязанностями – быть тихим, вежливым и полезным – настолько, что теряет из вида свои личные потребности. Потеряв же свои потребности, ребенок начинает желать того, что ему, в сущности, совершенно не нужно.

Отлучение ребенка от его истинных потребностей часто происходит скрытно. Невротические родители постоянно напоминают ребенку: «Ты долженбыть счастлив. Перестань жаловаться. Посмотри, как много мы для тебя делаем. Мы отдаем тебе все». Очень часто детей удается убедить. Они оглядываются по сторонам и, видя свое материальное благополучие, начинают верить, что у них есть все, что они хотят, не понимая даже, что отчаянно нуждаются в совершено иной вещи – в любви.

Трагедия вечного долга состоит в том, что исполняя его, ребенок воображает, что наступит когда‑нибудь день, когда родители, осознав, что он все делает ради них, осыплют его радужным дождем любви. Но так как его родители сами нуждаются в том, что он не может им дать, то такой день не наступает никогда.

Оперировать понятиями долга – это не то же самое, что поступать в согласии со своими чувствами. Поэтому долг содержит в себе не только надежду, но и гнев – гнев, возникающий из‑за того, что приходится делать то, чего не чувствуешь, к чему не испытываешь душевного влечения. Проведя всю жизнь заделами, делать которые у невротика не было никакого желания, невротик очень часто испытывает трудности при выполнении того, что действительно надо. Нормальный человек делает то, что надо, потому что действует в условиях реальности. Невротик же часто испытывает нерешительность, так как его сознание расколото между подавленными потребностями и необходимостью исполнения чужого долга. Здоровый человек может решать за себя, так как чувствует свое «я» и понимает, что именно ему нужно.

Для того, чтобы выполнить навязанный ему долг, невротик вынужден полагаться на других. «Что мне заказать из меню?» Невротик устраивает свою жизнь таким образом, что другие люди выполняют за него долг, а сам он никогда не поступает в соответствии со своими чувствами. Этот простенький с виду вопрос: «Что я должен заказать?» – часто является признаком омертвелой невротической души. Скрытый смысл вопроса: «У меня нет желаний, нет чувств, нет жизни. Проживите за меня мою жизнь».

Нормальный человек никогда не ищет смысла жизни, ибо смысл этот возникает сам из его чувств. Смысл жизни определяется тем, насколько глубоко человек чувствует свою жизнь (жизнь, как свои внутренние переживания). Невротик же, который вынужден отключиться от реального катастрофического смысла еще в раннем детстве, должен постоянно – сознательно или подсознательно – находиться в поисках смысла своего бытия. Он может попытаться найти смысл жизни в работе или путешествиях, и если системы его психологической защиты хорошо функционируют, то такой человек может искренне полагать, что его жизнь исполнена смысла. Другие невротики чувствуют, что им чего‑то не хватает, и принимаются за активный поиск смысла. Для этого они ездят к восточным гуру, изучают философию, восходят к вершинам религии или посвящают себя экзотическим культам – и все это для отыскания смысла, который находится на расстоянии одного шага от них.

Невротик самими своими обстоятельствами вынуждается к непрестанному поиску смысла жизни, ибо реальный смысл – это первичная боль, которой надо всеми силами избегать. Так поиск смысла подменяет собой смысл; так как невротик не в состоянии полностью ощутить свою жизнь, ему приходится искать смысл через других или в вещах, находящихся вне его. Он может найти смысл жизни в детях или внуках. В их достижениях и успехах. Он может найти смысл в высокой должности или в крупном бизнесе, которым он управляет. Невротик начинает по–настоящему страдать, когда эти внешние вещи исчезают. Именно тогда невротик начинает чувствовать: «Какая во всем этом польза?», «Зачем все это?», «Какой вообще во всем этом смысл?».

Нормальный человек живет внутри себя, и не чувствует, что ему чего‑то недостает; в его душе нет недостающих частей. Невротик может почувствовать себя так же, если когда‑нибудь прекратит свою борьбу за утраченную часть своей души. Один пациент выразил это так: «У меня восхитительная работа. Очень плохо то, что она меня совершенно не интересует». Работа перестала составлять смысл его жизни.

Невротик, неспособный полностью прочувствовать смысл своей жизни, часто вынужден изобретать сверх–жизнь или после–жизнь, придумывая для себя места, где он, наконец, заживет реальной, настоящей жизнью. Он принужден воображать, что где‑то там находится реальный смысл и цель всего его бытия. Невротик может воображать, что ученые могут найти для него эту обетованную землю, хотя в действительности только он один может это сделать. Нормальный человек, один раз открыв, что у него есть тело, не имеет нужды создавать особое место, где протекает реальная жизнь. В стремлении невротика искать помощи у психотерапевта скрывается надежда на то, что врач поможет ему отыскать более осмысленную жизнь. Хождение по врачам тоже превращается в долгий поиск. Здоровый человек делает простое открытие: смысл – это не то, что надо найти, это то, что надо почувствовать. Поэтому здоровый человек не ходит на воскресные семинары о том, как надо хорошо жить, находить радость и тому подобное.

Такой невротический поиск хорошо проиллюстрировал один больной, бывший ранее старшим преподавателем философии в колледже. «Мне нравилась философия, потому что она позволяет не знать ничего наверняка. Яникогда не понимал, насколько сильно нуждаюсь в состоянии неопределенности. Я не мог почувствовать, что в жизни правильно, и поэтому неопределенность была для меня спасением. Я искал в небесах и в интеллектуальном тумане некий сверх–смысл – все это делалось для того, чтобы не сталкиваться с докучным домом, но в этом не было никакого смысла. Искать смысл в Декарте и Спинозе – было лишь удобным прикрытием пустоты».

Нормальный здоровый человек не пытается извлечь какой– то особый смысл из каких‑то особых случаев – например, из Рождества или Дня Благодарения (из первичных сезонов, как образно сказал один мой пациент). В праздники невротик может ощущать подавленность, потому что застолья и компании не вызывали у него чувства того, что его любят и не создавали ощущения, что у него есть настоящая, дружеская и любящая семья.

У здорового человека нет потребности лепить из настоящей жизни воображаемую. Ему не приходится проводить для этого обширные философские изыскания. Он просто знает, что просто живет – и удовлетворяется этим.

Можно долго описывать, что такое норма. Но, проще говоря, нормально – это то, что делает здоровый человек – который не проделывает в своей реальной ей жизни бесчисленные ходы, чтобы отделаться от нее ради жизни воображаемой.

12
Пациент, прошедший курс первичной психотерапии

Какие пациенты проходят первичную психотерапию? Нет никаких критериев отбора больных, которым показана или подходит первичная психотерапия. Возраст пациентов, прошедших лечение колеблется от семнадцати до сорока восьми лет, с преобладанием людей в возрасте между двадцатью и тридцатью. По роду занятий пациенты варьировали от бывших монахов до профессионалов в разных областях, включая психологов и людей искусства. В то время как для проведения интроспективной психотерапии больше подходят представители среднего класса с высоким образовательным уровнем, первичной психотерапии также хорошо поддаются люди, не обладающие повышенным интеллектом. Больные придерживались самых разнообразных религиозных верований, приезжали со всех концов страны и принадлежали к разным субкультурам.

Больные, в массе своей, ранее в течение многих лет лечились у психоаналитиков, проходили курсы рациональной психотерапии, гештальт–терапии, экзистенциальной терапии, терапии по Райху. За исключением психотерапии по Райху, все остальные методы лечения предусматривают инсайт, интроспекцию (см. ниже). Хотя многие больные одиноки, нередко на лечение приезжали те, кто состоит в браке, или разведенные. Очень часто брачный статус пациента играет очень важную роль. Чем старше больной, имеющий семью, тем тяжелее он поддается лечению. Это происходит оттого, что такой человек, как правило уже успел, так сказать, пустить глубокие нереальные корни в отношениях со страдающей неврозом женой, или давно выбрал для себя нереальную работу или окружил себя нереальными друзьями. Иными словами, такому человеку надо от слишком многого отказаться, чтобы стать реальной личностью. Очень немногие люди соглашаются на это, когда им переваливает за сорок, а тем более за пятьдесят. Если зрелый или пожилой человек, находящийся в невротическом браке в течение десяти – двадцати лет, то супруг или супруга, не прошедшие первичной терапии, начинают подрывать процесс выздоровления, делая лечение неприятным или трудным для пациента. Вероятно, идеальным кандидатом на прохождение первичной психотерапии является молодой неженатый человек, не закостеневший в своей нереальности. Тем не менее, есть множество больных среднего возраста, открытых для благоприятных изменений и достигших замечательных успехов в ходе первичной терапии.

Имеет значение и то обстоятельство, что большая часть больных, пришедших на первичную психотерапию, не представляют себе, с чем они столкнутся. Следовательно, наши результаты в малой степени зависят от предварительных ожиданий больного. Несмотря на революционную форму первичной терапии, больные редко отказываются от такого подхода. Представляется, что лечение сразу обретает в их глазах смысл, независимо от их интеллектуального уровня, социального происхождения и профессии.

Давайте присмотримся к такому больному, который только что прошел курс первичной терапии. Как он выглядит?

Можно сказать, что в его жизни изменяется все. Очень часто такой пациент меняет работу. Многие пациенты, прошедшие первичную терапию, просто физически не способны и дальше делать что‑то нереальное; они, например, не могут больше торговать или заниматься бумажной работой, необходимой при выполнении многих работ. Двое работников органов по условно–досрочному освобождению нашли для себя невозможным продолжать работу, требовавшую надзора за бывшими преступниками, а не оказания им помощи с тем, чтобы избавить их от повторного попадания в тюрьму. Двое психологов, первоначально решивших посвятить себя работе в первичной терапии, предпочли стать обслуживающим персоналом и перестали заниматься психологией, сочтя эту работу нереальной. Один человек был консультантом по вопросам брака, но оставил эту работу, сочтя невозможным вернуться на работу, где принимались во внимание лишь чисто внешние поведенческие факторы. Телевизионный продюсер бросил свою сомнительную должность и начал писать сам. Один рабочий решил пойти в колледж, так как, по его словам, профсоюзный билет окончивших колледж, приносит больше денег, чем неквалифицированный труд. При этом человек не испытывал никаких иллюзий относительно того, чему его научат в колледже. Одна школьная учительница уволилась с работы и перешла в другую школу, так как работать под началом невротического директора стало для нее невозможно.

В других школах и направлениях психотерапии господствует всем известный показатель нормы. Так, нормальным здоровым человеком считается эффективный и работоспособный член общества. Подход к норме в теории и практике первичной психотерапии иной. Пациенты, прошедшие первичную психотерапию, не желают вечно себя подгонять. Согласно воззрениям первичной теории невроза, именно невротик беспрестанно подгоняет свою личность, чтобы наконец почувствовать себя ценимым, востребованным и любимым. Например, специалисты по первичной психотерапии сначала сами должны пройти курс первичной терапии, как часть своей профессиональной подготовки. Перед прохождением терапии эти кандидаты обычно готовы работать по тридцать – сорок часов в неделю, однако после прохождения терапии, они не соглашаются на такую нагрузку. Теперь они начинают понимать, что невротики черпают свою «идентичность» из своей функции, а не из своих личных персональных чувств – так, человек может быть председателем крупнейшего банка, президентом крупной компании или ворочать миллиардами и казаться прекрасно организованной и преуспевающей личностью, будучи, в действительности, совершенно больным. Одна пациентка, прошедшая курс первичной психотерапии, высказала это так: «Я поддерживала в себе и в своем окружении высокую организацию и порядок, чтобы не чувствовать моей собственной внутренней неорганизованности. Я должна была постоянно что‑то делать, планировать и исполнять. В противном случае, я бы просто распалась на куски». Работа этой женщины стала ее жизнью.

Многие пациенты, прошедшие курс первичной терапии, решают, что многое из того, что они делали раньше, в действительности не является очень срочным и неотложным. Так воскресенье становится временем игр с детьми, а не уборки гаража. «Теперь, когда я знаю, что «я» – это все, что у меня есть в этом мире, мне нет нужды ублажать кого‑то». Теперь я хочу быть доброй к самой себе и, наконец, расслабиться».

Не имея больше насильственных побуждений (побуждений изо всех сил добиваться одобрения и любви), пациент начинает меньше времени уделять борьбе. Но зато теперь он может гораздо больше сделать для удовлетворения своих собственных потребностей, и следовательно, обретает способность поделиться своей любовью с супругой и детьми.

Пациенты, прошедшие первичную терапию, делают меньше, но теперь то, что они делают, стало реальным, поэтому общественная значимость их работы становится выше. Школьные учителя, например, требуют от своих учеников меньше, но зато дают им больше знаний. Они теперь позволяют ученикам выражать свои чувства и мысли и пытаются научить их вещам, важным для реальной жизни (насколько это позволяет современная система образования).

Эти пациенты перестают продавать людям никому не нужные товары. Рабочий мастерской, который имел обыкновение пропадать на работе, так как считал реальным то, что он делал, перестал увлекаться сверхурочными, чтобы больше быть дома с семьей. Он перестал приобретать всякие технические безделушки и играть в азартные игры, и теперь у него появились деньги на удовлетворение реальных потребностей. Он говорил мне, что денег, которые он экономит на пиве, хватает на ежегодную поездку в отпуск вместе с семьей.

Очень важен вопрос мотиваций, ибо очень многое в этом мире приводится в движение невротическими мотивациями. Один пациент сказал, что если бы удалось применить с пользой энергию, которой кипит невротик, то ее хватило бы на то, чтобы возить большегрузные составы.

Я вспоминаю, как один пациент, недавно лечившийся у меня, в течение целого часа лежал неподвижно на полу, будучи не в силах оторвать от него голову. Его работа заключалась в чистке плавательных бассейнов. Он всю жизнь очень тяжело работал (он приветствовал своих друзей довольно примечательной фразой: «Работаешь?»). После того, как его перестали обуревать старые невротические мотивации, он очень долго не мог пошевелить ни одним своим мускулом. Пройдя курс первичной терапии, он взял отпуск, а когда вернулся на работу, то понял, что не может больше чистить по шестнадцать бассейнов в день. Ему казалось чудом, что когда‑то он был на это способен. Невроз замаскировал чувство безмерной усталости, которую он в действительности испытывал. Этот человек нанял помощника и, хотя он стал зарабатывать меньше денег, жизнь его стала намного радостнее.

Невротики очень многое делают не для того, чтобы сделать для себя что‑то важное, а скорее для того, чтобы почувствовать себя важными. Один психолог, пройдя курс первичной терапии, перестал носиться по заседаниям психологических обществ с докладами. Он сказал, что энергия, которую он тратил, была направлена не на общение с коллегами, а на продвижение вверх по лестнице престижа и признания.

Но, пожалуй, самая разительная перемена, происходящая с пациентами, прошедшими первичную терапию – это преображение их физического облика. Оно происходит благодаря тому, что при первичной терапии используется психофизический, а не интроспективный подход. Например, приблизительно у трети женщин с довольно плоским бюстом после прохождения терапии начала расти грудь. Приходя в магазины, эти женщины были удивлены тем, что им приходилось покупать бюстгальтеры большего размера. Одна женщина, приехавшая на лечение издалека, вернувшись домой, просто поразила мужа, который решил, что она проходила лечение инъекциями гормонов. Многие из таких женщин просили врачей измерить им грудь и зафиксировать результат. То, что я говорю, было подтверждено документально.

Есть и другие подтверждения взросления пациентов. Двое мужчин в возрасте двадцати с небольшим лет, сообщили о том, что у них наконец‑то начали расти бороды. Другие говорили, что у них впервые в жизни исчез неприятный запах пота. Некоторые пациенты отметили, что у них начали расти кисти и стопы. Эти открытия не являются результатом внушения; никто из больных не ожидал результатов такого рода. Например, одна женщина не подозревала, что у нее выросли кисти рук до тех пор, пока не надела в магазине новые перчатки. Ей понадобились перчатки на один размер больше.

Объяснения этих фактов останутся чисто спекулятивными и умозрительными до тех пор, пока не будут проведены соответствующие физиологические исследования. Один мой коллега биохимик указывает, что такие изменения могли произойти в результате изменения выработки и секреции гормонов. Эти изменения, в конечном счете, могут влиять на механизмы экспрессии генов в клетках. Гипотеза заключается в том, что из‑за подавления секреции гормонов в раннем возрасте некоторые процессы реализации генетической информации не были запущены; поэтому, например, у некоторых больных борода не начала расти в положенном возрасте.

Согласно мнению этого биохимика, у больных были нарушения, касающиеся взаимодействия различных гормональных систем, то есть, нарушения целостной гормональной регуляции функций организма; снятие блока запустило механизмы, которые невозможно было бы имитировать с помощью каких бы то ни было гормональных инъекций.

Сеансы первичной терапии могут запустить механизмы нормального роста. Мы ожидаем результатов физиологических исследований, которые в настоящее время проводятся для объяснения наблюдаемого феномена*.

*В книге «Пленники боли», вышедшей тринадцать лет спустя после того, как были написаны эти строки, приведены соответствующие физиологические данные.

Уж коли мы говорим о гормональных изменениях, то хочу отметить, что во многих случаях женщины, страдавшие от предменструальных судорог или от нарушений регулярности менструального цикла, полностью избавились от них в ходе первичной психотерапии.

Бывшие до этого фригидными женщины, которые часто испытывали боль во время половых сношений, вдруг обнаружили, что влагалище стало нормально увлажняться даже при отсутствии явной сексуальной стимуляции. Одна женщина стала очень озабоченной по поводу того, что она назвала постоянной «игривостью». Впервые в жизни она поняла, что такое радость секса. До этого сексуальные отношения были обязанностью, которую она исполняла только потому, что так хотел муж.

Пациенты меняются во многих отношениях – например, некоторые обретают неведомое прежде чувство физического равновесия. Один больной описывал это так: «В прошлом каждый шаг, который я делал, был тщательно контролируемым и предсказуемым действием. Теперь же, поднимая ногу, я не знаю, куда именно я ее поставлю. Я хожу по тому же тротуару, по которому я ходил всегда, но теперь я испытываю от хождения совершенно иные ощущения. Я чувствую себя свободно, и в каждый момент времени отчетливо ощущаю все свое тело, знаю, как именно оно движется. Я перестал быть роботом».

Больные, прошедшие курс первичной терапии, часто сообщают о том, что у них кардинально – и к лучшему – изменилась координация движений. Они рассказывают о том, как они стали бегать, как стали бросать и ловить мяч. Игроки в теннис рассказывали, что стали побеждать соперников, которые раньше легко одерживали над ними верх. Отчасти это можно объяснить снятием давившего прежде напряжения. Исчезло расщепление, которое прежде мешало части тела и дыхательной системы участвовать в согласованных движениях. Во время одного из сеансов первичной терапии этот больной вдруг заметил, что его дыхание, наконец, пришло в гармонию с ритмами остальных частей организма.

Сеансы первичной терапии не вызывают эйфории, чувства «приподнятости»; они производят ощущение реальности, вызывают состояние, которое кажется приподнятым на фоне подавленности, которая была характерна для больного (также как любое реальное чувство по сравнению с нереальным). Напряжение притупляет сенсорный аппарат, то есть, органы, обеспечиваюшие восприятие ощущений, поэтому у невротиков нарушается не только поведение, но также вкус и обоняние. Так, многие невротики любят обильно приправлять блюда специями, чтобы чувствовать хоть какой‑то вкус.

Один пациент так описывал изменения в восприятии ощущений: «Я никогда не ел просто потому, что бы голоден. И я никогда не ощущал настоящего вкуса блюд, которые я ел. Прошлым вечером я ел мясо, приготовленное на гриле, и вдруг понял, что не могу переносить запах угля. Я ел жареное на углях мясо много лет, и никогда не ощущал их запаха». Когда притуплены чувства, притупляется и сама жизнь.

Сеансы первичной психотерапии не создают нового и особого качества восприятия ощущений, как не создают и СМИ ощущения; они лишь позволяют пациенту полностью ощутить свои дремавшие до поры сенсорные (чувствительные) способности. Двое больных перестали пользоваться очками. Такое улучшение сенсорного статуса делает пациентов, прошедших первичную терапию, особенно бодрыми и живыми. Люди начинают различать недоступные им прежде нюансы человеческих голосов или музыки.

Одна пациентка так описывала результаты первичной терапии: «До сих пор вся моя жизнь была расплывчатой и неопределенной, как не фокусированное изображение. Сеансы как будто снабдили меня линзой, которая вернула картине четкость. Все стало определенным и ясным. Я начала ощущать запахи, которые прежде для меня просто не существовали. Я впервые почувствовала, что от мужа неприятно пахнет потом. До этого моя жизнь была серой. Я впервые ощутила живость цветов».