Текст книги "Жена мудреца (Новеллы и повести)"

Автор книги: Артур Шницлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 47 страниц)

II

Когда Вильгельм в полдень вышел в Бадене из поезда, он был в весьма недурном настроении. На вокзале в Вене с ним очень любезно побеседовал подполковник Возицки – на службе очень неприятная личность, – а в купе с ним так живо кокетничали две девушки, что он почти обрадовался, когда они не вышли вместе с ним, – иначе весь его распорядок дня был бы нарушен. Но, даже пребывая в благодушном настроении, он не мог внутренне не упрекать своего бывшего товарища Богнера – не за то, конечно, что бедняга залез в кассу; это ввиду злополучного стечения обстоятельств было в известной мере простительно, – а за ту глупую историю с картами, которая три года назад разом прервала его карьеру. В конце концов офицер обязан уметь вовремя остановиться. Он сам, например, три недели назад, увидев, что ему подряд не везет, встал без всяких околичностей из-за карточного стола, хотя консул Шнабель любезно предоставил в его распоряжение свой кошелек. Вообще он всегда умел противостоять искушению и обходиться скудным жалованьем и ничтожным пособием, которое он получал сперва от отца, подполковника, служившего в Темешваре, а после его смерти – от дяди Роберта. С тех пор же как это пособие перестало поступать, он сумел соответственно перестроить свой бюджет: стал реже ходить в кафе, отказался от новых костюмов, начал экономить на папиросах, а на женщин больше вообще не тратил деньги. Маленькую, но многообещающую интрижку, завязанную три месяца назад, тоже пришлось оставить: как-то вечером Вилли оказался буквально не в состоянии заплатить за ужин на две персоны.

«Собственно говоря, все это очень грустно», – думал он. Никогда еще свою стесненность в средствах он не ощущал так остро, как сегодня – в этот прекрасный весенний день, когда в мундире, к сожалению, далеко не с иголочки, в суконных залоснившихся на коленях брюках и в фуражке с тульей, значительно более низкой, чем требовала последняя офицерская мода, он шел по благоухающим аллеям парка к даче, которую сняли на лето Кесснеры. Возможно даже, это была их собственная вилла. Сегодня Вилли впервые было стыдно сознавать, что он ждет приглашения к обеду или, вернее, надеется на него.

Тем не менее он все же был рад, когда эта надежда осуществилась, и не столько из-за того, что у Кесснеров вкусно готовят и подают чудесные вина, сколько из-за фрейлейн Эмилии, которая, как обычно, сидела справа от него и была весьма приятной соседкой – она приветливо поглядывала на Вилли и то и дело доверчиво дотрагивалась до него; впрочем, прикосновения ее казались совершенно случайными. Лейтенант был не единственным гостем. За столом сидел еще молодой адвокат, которого хозяин дома привез с собой из Вены и который умел вести беседу весело, легко, иногда чуть-чуть иронически. Хозяин был с Вилли вежлив, но несколько холоден: его, как видно, не приводили в особый восторг воскресные визиты господина лейтенанта, который был представлен его жене и дочери на прошлой масленице и, пожалуй, слишком буквально воспринял приглашение заходить при случае на чашку чая. Все еще хорошенькая хозяйка дома, казалось, тоже совсем забыла, как две недели тому назад на отдаленной садовой скамейке она выскользнула из неожиданно смелых объятий лейтенанта лишь тогда, когда песок зашуршал под чьими-то приближающимися шагами. Сначала за столом в не совсем понятных для лейтенанта выражениях говорили о процессе, на котором адвокат должен был представлять интересы хозяина дома и его фабрики. Затем разговор зашел о летнем отдыхе и путешествиях, и тут уже Вилли получил возможность принять в нем участие. Два года назад он был на имперских маневрах в Доломитах, и ему было что порассказать о ночевках под открытым небом, о двух чернокудрых дочках хозяина гостиницы в Кастельруте, которых за их неприступность прозвали двумя медузами, и о фельдмаршал-лейтенанте[59]59
  Фeльдмаршал-лейтенант – чин в австрийской армии, соответствовал генерал-майору в прусской армии.


[Закрыть], который однажды из-за неудачной кавалерийской атаки буквально на глазах у Вилли впал в немилость. Как это всегда бывало с ним после третьего или четвертого бокала вина, он становился все непринужденней, веселей и даже остроумнее. Вилли чувствовал, как постепенно завоевывает внимание хозяина дома, как все менее ироническим становится голос адвоката, как в хозяйке начинают пробуждаться некоторые воспоминания, а выразительное прикосновение колена Эмилии к его колену уже не кажется больше случайным.

Когда подали кофе, появилась еще одна солидная пожилая дама с двумя дочерьми, которым Вилли был представлен как «наш партнер по балу в промышленном клубе». Вскоре выяснилось, что три новоприбывшие дамы года два назад тоже были в Южном Тироле. Уж не господин ли лейтенант в одно прекрасное летнее утро промчался мимо их отеля в Зайсе на вороном коне? Вилли не стал этого отрицать, хотя совершенно точно знал, что он, скромный лейтенант девяносто восьмого пехотного полка, никак уж не мог скакать на гордом коне ни по Тиролю, ни где бы то ни было.

Обе молодые дамы были в прелестных белых платьях; фрейлейн Кесснер – в светло-розовом. Она подхватила их под руки, и они втроем весело побежали по лужайке.

– Три грации, не правда ли? – заметил адвокат.

В голосе его зазвучала ирония, и у лейтенанта уже вертелось на языке: «Что вы хотите этим сказать, господин доктор?» – но он промолчал, тем более что фрейлейн Эмилия оглянулась и весело помахала ему с лужайки.

Она была белокура, немного выше его ростом и, как нетрудно было догадаться, могла рассчитывать на порядочное приданое. Но до этого было еще далеко, – если вообще отважиться мечтать об этаких возможностях, – далеко, очень далеко, а тысячу гульденов для попавшего в беду товарища нужно раздобыть не позже завтрашнего утра.

Таким образом, ради бывшего обер-лейтенанта Богнера Вилли пришлось откланяться как раз в то самое время, когда беседа была в полном разгаре. Все сделали вид, будто хотят его задержать; он высказал сожаление, что не может остаться, – к несчастью, он занят: обещал навестить в гарнизонном госпитале товарища, который лечится здесь от застарелого ревматизма. Адвокат опять иронически усмехнулся. Неужели этот визит отнимет у лейтенанта все остальное время до ночи, многообещающе улыбаясь, осведомилась фрау Кесснер. Вилли неопределенно пожал плечами. Ну, во всяком случае, им будет очень приятно увидеть его еще и вечером, если ему удастся освободиться.

Когда он выходил, к даче подъехали на извозчике два элегантных молодых человека, и Вилли это было неприятно. Мало ли что может произойти в этом доме, пока он вынужден зарабатывать в кафе тысячу гульденов для сбившегося с пути Богнера! Может быть, гораздо умнее вовсе не ввязываться в это дело и примерно через полчаса, – этого достаточно, чтобы якобы навестить больного, возвратиться к трем грациям в прекрасный сад Кесснеров? Тем более, подумал он самодовольно, что его шансы на карточный выигрыш за это время сильно понизились.

III

С афишной тумбы на него уставился большой желтый плакат – объявление о скачках, и ему пришло в голову, что как раз в эту минуту Богнер уже находится во Фрейденау на скачках и, может быть, самолично выигрывает там спасительную сумму. Ну, а вдруг Богнер умолчит о своей удаче, чтобы обеспечить себе еще тысячу гульденов, которую Вилли тем временем выиграет у консула Шнабеля или полкового врача Тугута? Ведь если он уж пал так низко, что залез в чужую кассу… А вдруг через несколько месяцев или даже недель Богнер снова окажется в таком же положении, как сегодня? Что тогда?

До него донеслись звуки музыки. Это была какая-то полузабытая итальянская увертюра, одна из тех, которые обычно исполняются лишь курортными оркестрами. Но Вилли хорошо знал ее. Много лет назад, еще в Темешваре, он слышал, как его мать играла ее в четыре руки с кем-то из дальних родственников. Сам он так и не преуспел в музыке настолько, чтобы стать для матери партнером, а когда восемь лет назад она умерла, то прекратились и уроки музыки, которые раньше он брал на каникулах, приезжая домой из кадетского корпуса. Звуки тихо и как-то трогательно разносились в трепещущем весеннем воздухе.

Он перешел по миниатюрному мостику через мутный Швехат и, сделав еще несколько шагов, очутился перед просторной, по-воскресному переполненной террасой кафе Шопф. У самого барьера за маленьким столиком сидел лейтенант Грейзинг, вечно больной и язвительный, рядом с ним – Вайс, толстый секретарь дирекции театра, в плохо отутюженном фланелевом костюме канареечного цвета, с неизменным цветком в петлице. Лавируя между столиками и стульями, Вилли не без труда протиснулся к ним.

– Немного же нас сегодня, – сказал он, протягивая им руку, и с облегчением подумал, что игра, возможно, не состоится.

Но Грейзинг растолковал ему, что они оба, он и секретарь, потому и сидят здесь на воздухе, что хотят набраться сил для «работы». А остальные уже внутри, за карточным столом; господин консул Шнабель тоже – он, как обычно, приехал из Вены в фиакре.

Вилли заказал себе холодный лимонад. Грейзинг спросил его, где это он так разгорячился, что ему уже понадобились прохладительные напитки, и тут же, безо всякого перехода, заметил, что баденские девушки вообще очень хороши собой и весьма темпераментны. После этого он, не особенно стесняясь в выражениях, рассказал о маленьком приключении, которое вчера вечером произошло с ним в курортном парке и в ту же ночь завершилось желанным успехом. Вилли медленно и молча потягивал свой лимонад, и Грейзинг, угадав, о чем думает собеседник, сказал, словно в ответ, с коротким смешком:

– Так уж ведется на свете, что там ни говори!

Внезапно перед ними вырос обер-лейтенант Виммер фон Трайн, которого люди непосвященные часто принимали за кавалериста.

– Что же вы это, господа, уж не думаете ли, что мы будем одни сражаться с консулом?

И он протянул руку Вилли, который, по обыкновению, вытянулся и отдал честь старшему в чине товарищу, хотя они были сейчас и вне службы.

– Ну, как там? – спросил Грейзинг подозрительно и сердито.

– Потихоньку, потихоньку, – ответил Виммер. – Консул сидит над своими деньгами, как дракон, и над моими, к сожалению, тоже. Итак, смелее в бой, господа тореадоры.

Все встали.

– Я сегодня приглашен в гости, – заметил Вилли, с наигранным равнодушием закуривая папиросу. – Я лишь понаблюдаю за игрой минут пятнадцать.

– Ха-ха-ха, – засмеялся Виммер. – Дорога в ад вымощена благими намерениями.

– А в рай – дурными, – вставил секретарь Вайс.

– Хорошо сказано! – одобрил Виммер, хлопнув его по плечу.

Они вошли в кафе. Вилли бросил еще один взгляд назад, на улицу, на крыши домов, на холмы за ними, и поклялся себе, что не позже, чем через полчаса, будет сидеть в саду у Кесснеров.

Вместе с другими он углубился в полуосвещенный угол зала, где ничто не напоминало о том, что на улице яркий весенний день. Он отодвинул подальше кресло, ясно давая понять, что ни в коем случае не намерен принимать участия в игре. Консул, худощавый господин неопределенного возраста с подстриженными на английский манер усиками и рыжеватой, уже седеющей шевелюрой, одетый в изящный светло-серый костюм, с присущей ему обстоятельностью, медленно открыл карту, которую сдал ему банкомет доктор Флегман. Он выиграл, и доктор Флегман достал из бумажника несколько новых ассигнаций.

– И глазом не моргнув! – с ироническим почтением бросил Виммер.

– А моргание в таких делах мало помогает, – холодно ответил Флегман, полузакрыв глаза.

Полковой врач Тугут, начальник отделения в баденском гарнизонном госпитале, поставил в банк двести гульденов.

«Игра сегодня действительно не про меня», – подумал Вилли и отодвинул кресло еще дальше.

Актер Эльриф, молодой человек из хорошей семьи, более известный своею ограниченностью, чем талантом, показал Вилли свои карты. Он делал маленькие ставки и беспомощно покачивал головой, когда проигрывал. Тугут вскоре удвоил банк. Секретарь Вайс занял деньги у Эльрифа, а доктор Флегман достал новые ассигнации из бумажника. Тугут хотел было выйти из игры, но консул, не считая денег, бросил: «Ва-банк!» – и проиграл. Одним движением он выхватил из кармана триста гульденов – сумму проигрыша, швырнул их на стол и объявил:

– Еще раз ва-банк!

Полковой врач вышел из игры, доктор Флегман взял банк на себя и раздал карты. Вилли в игру не вступал. Лишь шутки ради, поддавшись на уговоры Эльрифа, он поставил «ему на счастье» один гульден на его карту – и выиграл. При следующей сдаче доктор Флегман бросил ему карту, и он не отказался. Он снова выиграл, проиграл, придвинул свое кресло поближе к столу – остальные с готовностью освободили ему место. И он выигрывал… проигрывал… выигрывал… проигрывал, словно судьба все еще не решалась назначить ему определенную участь. Секретарь ушел в театр, забыв вернуть долг господину Эльрифу, хотя уже давно с лихвой его отыграл. Вилли был в небольшом выигрыше, но до тысячи гульденов все еще не хватало около девятисот пятидесяти.

– Ничего не получается, – недовольно проворчал Грейзинг.

Теперь банк снова держал консул, и все почувствовали, что наконец начинается серьезная игра.

О консуле Шнабеле было известно лишь, что он был консулом какой-то небольшой южноамериканской республики и крупным коммерсантом. В офицерское общество его ввел секретарь Вайс, а знакомство их началось с того, что консул устроил ангажемент одной маленькой актрисе, которая тотчас же после вступления в труппу сошлась с господином Эльрифом. Многие были бы не прочь по старому доброму обычаю посмеяться над обманутым любовником, но когда он недавно, с сигарой в зубах, сдавая карты и не поднимая глаз, прямо спросил Эльрифа: «Ну, как там поживает наша общая приятельница?» – всем стало ясно, что с этим человеком шутки плохи. Это впечатление еще более укрепилось, когда однажды поздно ночью лейтенант Грейзинг между двумя рюмками коньяку отпустил язвительный намек насчет таинственных доходов консула, и консул с вызывающим видом ответил ему: «Зачем вы дразните меня, господин лейтенант? Вам следовало бы предварительно убедиться, насколько я дуэлеспособен».

Ответом на его слова была настороженная тишина. Все, словно по тайному соглашению, постарались замять этот инцидент и, не сговариваясь, но единодушно, решили вести себя по отношению к консулу осторожней.

Консул проиграл и, вопреки обычаю, тут же заложил новый банк, опять проиграл и опять стал держать следующий, третий по счету банк. Остальные не возражали, потому что выигрывали, и Вилли больше всех, Свой первоначальный капитал, сто двадцать гульденов, он спрятал, решив ни в коем случае ими больше не рисковать. Затем он сам заложил банк, вскоре удвоил его, снял, и в дальнейшем счастье уже почти не изменяло ему и при других, часто менявшихся банкометах. Сумма в тысячу гульденов, которую он должен был выиграть для другого, уже была превышена на несколько сотен, и когда господин Эльриф поднялся, чтобы идти в театр исполнять роль, о которой он в ответ на иронические вопросы Грейзинга так и не мог ничего рассказать, Вилли воспользовался случаем и тоже распрощался. Остальные же тотчас углубились в игру; и когда, в дверях, Вилли еще раз оглянулся, он увидел, что взгляд одного только консула, холодный и быстрый, следит за ним поверх карт.

IV

Лишь очутившись снова на улице и подставив лицо мягкому вечернему ветерку, Вилли осознал свою удачу, вернее, тут же поправил он себя, удачу Богнера. Но и на его долю от выигрыша оставалось столько, что он мог, как и мечтал, заказать себе новый мундир, новую фуражку и новую портупею. Да и на несколько ужинов в приятном обществе, которое теперь ему нетрудно будет найти, у него кое-что останется. Но и без этого, с каким удовольствием, завтра утром, в половине восьмого, у Альзеркирхе, он вручит старому товарищу спасительную сумму – тысячу гульденов, тот пресловутый хрустящий кредитный билет в тысячу гульденов, о котором он до сих пор только читал в книгах и который сейчас покоился у него в бумажнике вместе с несколькими другими ассигнациями.

«Вот возьми, милый Богнер. Я выиграл ровно тысячу. Точнее – тысячу сто пятьдесят пять. Затем я вышел из игры. Вот самообладание, а? И надеюсь, милый Богнер, что отныне ты…» Нет, нет, он не станет читать мораль бывшему товарищу. Тот сам извлечет урок из случившегося и, наверно, окажется настолько тактичен, что не использует этот столь благополучно закончившийся для него инцидент для возобновления в дальнейшем приятельских отношений. Впрочем, быть может, будет осторожнее или даже правильнее послать с деньгами к Альзеркирхе денщика.

По дороге к Кесснерам Вилли спрашивал себя, оставят ли его там и ужинать. К счастью, теперь ему это было безразлично! Теперь он был и сам достаточно богат, чтобы пригласить на ужин все общество. Жаль только, сейчас нигде не купишь цветов. Впрочем, кондитерская, мимо которой он проходил, была открыта. Он купил коробку конфет, затем, уже выходя, вернулся и купил вторую, побольше, и начал обдумывать, какую из них поднести матери и какую дочери.

Когда он вошел в сад к Кесснерам, горничная доложила ему, что господа и все общество отправились в Гелененталь, по-видимому, в «Крайнерхютте». Там они, наверно, и поужинают, как всегда по воскресеньям.

Лицо Вилли изобразило легкое разочарование, а горничная усмехнулась при виде двух коробок, которые лейтенант держал в руках. В самом деле, что с ними делать?

– Что ж, передайте им, пожалуйста, поклон и… вот что… – Он протянул коробки горничной. – Большую для фрау Кесснер, другую для фрейлейн. Очень сожалею, что их не застал.

– Может быть, если господин лейтенант поедет туда на извозчике… сейчас господа наверняка еще в «Крайнерхютте».

Вилли важно и задумчиво взглянул на часы.

– Посмотрю, – бросил он небрежно, с шутливо преувеличенной вежливостью отдал горничной честь и ушел.

И вот он стоял один, в вечереющем переулке. Мимо него прошла небольшая веселая компания туристов, мужчин и женщин в запыленной обуви. Перед одной из дач в соломенном кресле сидел старик и читал газету. Чуть поодаль на балконе второго этажа сидела пожилая дама, она вязала и переговаривалась с другой, что стояла у распахнутого окна в доме напротив, опершись скрещенными руками о подоконник.

Вилли подумалось, что эти несколько человек – единственные жители Бадена, которые в этот час не уехали никуда за город. Кесснеры могли бы все же передать ему с горничной хоть несколько слов. Ладно, он не станет им навязываться. В сущности, ему это и ни к чему. Но что же делать? Не возвратиться ли в Вену? Может быть, это самое благоразумное! А что, если предоставить решение судьбе?

Перед курзалом стояли две извозчичьи пролетки.

– Сколько возьмете до Гелененталя?

Один извозчик был занят, другой заломил несусветную цену, и Вилли решил просто погулять по парку.

В этот вечерний час здесь еще было довольно много народу. Супружеские и влюбленные пары, – Вилли казалось, что он безошибочно отличает одних от других, – девушки и молодые женщины, поодиночке, по двое, по трое, прогуливались мимо него, и он то и дело ловил их смеющиеся, обнадеживающие взгляды. Но в таких случаях никогда не знаешь, не идет ли сзади отец, брат или жених, а ведь офицер обязан быть вдвойне – нет, втройне осторожен. Вилли немного прошелся вслед за изящной темноглазой женщиной, которая вела за руку мальчика. Она поднялась по ступеням на веранду курзала и, казалось, начала кого-то искать глазами. Сначала попытки ее были безуспешны, но потом ей оживленно замахали с отдаленного столика, и она, насмешливо оглядев Вилли, уселась там посреди довольно многочисленного общества. Вилли тоже сделал вид, что кого-то ищет, перешел с веранды в еще довольно пустой ресторан, спустился оттуда в вестибюль и заглянул затем в ярко освещенный читальный зал, где за длинным зеленым столом одиноко сидел какой-то отставной генерал в мундире. Вилли щелкнул каблуками и отдал честь, генерал раздраженно кивнул, и Вилли быстро вышел. На улице, перед курзалом, все еще стоял один из фиакров, и кучер сам услужливо предложил за небольшую сумму отвезти господина лейтенанта в Гелененталь.

– Нет, теперь уже не стоит, – ответил Вилли и быстрыми шагами направился в кафе Шопф.

V

Игроки сидели на тех же местах и в тех же позах, словно после ухода Вилли не прошло еще и минуты. Из-под зеленого абажура струился бледный электрический свет. Консул первый заметил появление Вилли и, как тому показалось, насмешливо улыбнулся. Никто не выразил ни малейшего удивления, когда Вилли снова придвинул к столу свое незанятое кресло. Доктор Флегман, державший банк, сдал ему карту, словно иначе и быть не могло. В спешке Вилли поставил более крупную ассигнацию, чем собирался, выиграл, затем осторожно сделал следующую ставку. Счастье, однако, отвернулось от него, и вскоре настал момент, когда банкноту в тысячу гульденов начала угрожать серьезная опасность. «Ну и пусть, – подумал Вилли, – все равно он не мой». Но тут он выиграл снова, так что кредитный билет остался неразмененным, счастье вновь улыбнулось ему, и к девяти часам, когда игра закончилась, Вилли принадлежало уже больше двух тысяч гульденов. «Тысячу – Богнеру, тысячу – мне, – решил он. – Половину своей доли я отложу на игру в следующее воскресенье». Однако он не чувствовал себя таким счастливым, каким, казалось, должен был быть.

Ужинать все отправились в «Город Вену», где уселись в саду под развесистым дубом и завели разговор об азартных играх, в частности, о нашумевших битвах за карточным столом и огромных ставках в «Жокей-клубе».

– Все-таки игра порок и всегда останется пороком, – совершенно серьезно объявил доктор Флегман, Все рассмеялись, но обер-лейтенанта Виммера это замечание задело за живое.

– То, что считается пороком у адвокатов, отнюдь не является таковым для офицеров, – возразил он.

Доктор Флегман вежливо разъяснил, что порок не мешает быть порядочным человеком, что подтверждают многочисленные примеры: взять хотя бы Дон-Жуана или герцога Ришелье. Консул заметил, что игра – порок лишь тогда, когда человек не в состоянии уплатить свои карточные долги. Но в таком случае это, собственно, уже не порок, а просто надувательство, к тому же самое подлое. Все замолчали. К счастью, в этот момент появился господин Эльриф, с цветком в петлице и с победоносно сияющими глазами.

– Вы уже здесь? А как же овации? – спросил Грейзинг.

– В четвертом акте я не занят, – ответил актер и небрежно снял перчатки жестом, каким он, видимо, намеревался наделить какого-нибудь виконта или маркиза в одной из следующих премьер. Грейзинг закурил сигару.

– Лучше бы тебе не курить, – сказал Тугут.

– Но, господин полковой врач, у меня же горло совсем прошло, – возразил Грейзинг.

Консул заказал несколько бутылок венгерского. Их распили за здоровье каждого из присутствующих. Вилли взглянул на часы.

– К сожалению, я должен откланяться. В десять сорок уходит последний поезд.

– Допивайте спокойно, – сказал консул. – Мой экипаж доставит вас на вокзал.

– О, господин консул, – я не смею…

– Смеешь, – прервал его обер-лейтенант Виммер.

– Ну что? – спросил полковой врач Тугут. – Побалуемся сегодня еще немного?

Никто не сомневался в том, что после ужина игра возобновится. Так повторялось каждое воскресенье.

– Только не долго, – сказал консул.

«Хорошо им», – подумал Вилли и позавидовал: сейчас они снова усядутся за карточный стол, будут испытывать счастье и, может, выигрывать тысячи. Актер Эльриф, которому вино немедленно ударило в голову, с несколько глупым и нахальным выражением лица передал консулу привет от фрейлейн Ригошек – так звали их общую приятельницу.

– А почему вы не привезли фрейлейн с собой, господин комедиант? – спросил Грейзинг.

– Она зайдет в кафе чуть попозже, посмотреть на игру, если господин консул не возражает, – ответил Эльриф.

Консул и бровью не повел. Вилли допил вино и встал.

– До следующего воскресенья, – сказал Виммер. – Тогда мы малость вытряхнем тебе карманы.

«Не обольщайтесь! – подумал Вилли. – Если играть осторожно, можно вообще ничего не потерять».

– Будьте любезны, господин лейтенант, скажите кучеру, чтобы с вокзала он снова ехал к кафе, – попросил консул и, обращаясь к остальным, добавил: – Сегодня мы не будем, господа, засиживаться до темноты, вернее, до рассвета, как в прошлый раз.

Вилли еще раз попрощался со всеми и направился к выходу. Каково же было его радостное удивление, когда за одним из соседних столиков он увидел семейство Кесснеров и их гостью с двумя ее дочками. Ни иронического адвоката, ни элегантных молодых людей, подъехавших к даче на извозчике, с ними не было. Его любезно окликнули, он остановился около столика, был весел, непринужден. Еще бы! Он блестящий молодой офицер с приятной наружностью и видами на будущее, к тому же он выпил крепкого венгерского вина и соперников у него сейчас нет. Ему предложили сесть, он поблагодарил, но отказался, небрежно указав на выход, перед которым его ждал фиакр. Тем не менее его забросали вопросами: кто этот красивый молодой человек в штатском? Ах, актер? Эль-риф? Не слыхали. Здесь довольно убогий театр – там можно смотреть разве что оперетты, заявила фрау Кесснер. И, многообещающе взглянув на Вилли, предложила: когда господин лейтенант приедет в следующий раз, он, может быть, сходит в театр вместе с ними.

– Это было бы чудесно! Мы бы взяли две смежные ложи! – воскликнула фрейлейн Кесснер и улыбнулась господину Эльрифу, который, весь засияв, улыбнулся в ответ.

Вилли поцеловал дамам руки, еще раз откозырял офицерам, сидевшим за столом, и минуту спустя уже устраивался в фиакре консула.

– Живо! – бросил он кучеру. – Получите хорошие чаевые.

В равнодушии, с которым кучер воспринял это обещание, Вилли усмотрел обидную непочтительность. Тем не менее лошади бежали резво, и через пять минут он уже был на вокзале. Но в тот же самый момент поезд, прибывший на минуту раньше, отошел от станции. Вилли выскочил из экипажа, увидел, как освещенные вагоны медленно и тяжело прогрохотали по виадуку, услышал свисток паровоза, растаявший в ночном воздухе, и покачал головой, сам не зная, разозлен он или обрадован. Кучер равнодушно сидел на козлах, поглаживая кнутовищем одну из лошадей.

– Ничего не поделаешь! – промолвил наконец Вилли и скомандовал кучеру: – Ну что ж, едем назад в кафе Шопф.