Текст книги "Собрание сочинений. Том 4"

Автор книги: Артур Конан Дойл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 40 страниц)

Глава XLIV
ДЫХАНИЕ СМЕРТИ

После своего разговора с Ребеккой Эзра решил, что он, вероятно, сумеет повлиять на Кэт и выманить ее из дому, в парк, где она окажется во власти Бурта. Он предложил этот план отцу, и тот горячо его одобрил. Только одно обстоятельство вызывало беспокойство: решится ли девушка выйти из дому в такую ненастную зимнюю ночь. Единственно, что, по-видимому, могло заставить ее отважиться на такой шаг, – это надежда спастись отсюда навсегда. Искусно сыграв на этом, можно было, пожалуй, надеяться заманить ее в ловушку. Отец с сыном совместно составили вышеозначенное послание, и последний, вручив записку миссис Джоррокс, приказал доставить ее Кэт. Однако Ребекка, неусыпно следившая за своей хозяйкой и молодым коммерсантом, была на страже и сразу заметила, что старая ведьма ковыляет по коридору с письмом в руке.

– Куда это вы, мамаша? – спросила Ребекка.

– Да вот письмо ей несу, – прохрипела старуха, кивая трясущейся головой в сторону спальни Кэт.

– Давайте я снесу, – живо сказала Ребекка. – Я как раз собралась подать ей чай.

– Вот и спасибо. А то, глядишь, мой ревматизм доконает меня с этими лестницами.

Ребекка взяла записку и поднялась наверх. Но прежде чем отнести ее хозяйке, она направилась к себе в комнату и прочла всю записку от первого до последнего слова. Это послание, казалось, подтверждало самые черные ее подозрения. Эзра просил свидания у женщины, которую, по его словам, он ненавидел. Правда, просьба была изложена в довольно сдержанных выражениях и под самым благовидным предлогом. Но можно ли было сомневаться, что все это лишь для отвода глаз – на случай, если записка попадет кому-нибудь в руки? Конечно, между ними существует сговор, и это – просто-напросто любовное свидание. И Ребекка, словно раненая львица, металась по комнате, в ярости ломая руки и кусая губы до крови. Прошло немало времени, прежде чем она настолько овладела собой, что смогла доставить записку по назначению, но и тут, как мы видели, Кэт бросилось в глаза ее возбужденное состояние. Однако Кэт, разумеется, не подозревала о том, какие страсти бушуют в груди темноглазой служанки, какие усилия она прилагает, чтобы не броситься на свою воображаемую соперницу и, сдавив руками ее белое горло, не задушить ее насмерть.

Внизу Эзра беседовал с отцом.

– Уже восемь часов, – сказал он. – Пойдет она или не пойдет, хотелось бы мне знать.

– Пойдет, можешь не сомневаться, – уверенно сказал отец.

– А если все же не пойдет?

– Тогда нам придется найти другой способ выманить ее из дому. Мы слишком далеко зашли, чтобы в последнюю минуту отступать перед мелочами.

– Мне надо чего-нибудь выпить, – помолчав, сказал Эзра и налил себе виски. – Я весь продрог и просто сам не свой, точно кот, учуявший мышь. Не понимаю, как это вам удается сохранять хладнокровие. Вы так спокойны, словно вам предстоит проверить счета или подписать накладную. А я думаю только об одном – скорей бы! Это ожидание непереносимо.

– Что ж, тогда проведем время с пользой для души, – сказал Джон Гердлстон, и, достав из кармана небольшую пухлую библию, голосом торжественным и звучным начал читать из нее вслух. При этом он наклонился поближе к свече, и в желтом ее свете отчетливо выступили его крупные, резкие черты. Ястребиный нос и впалые щеки придавали ему хищное выражение, которое еще усиливалось блеском его глубоко посаженных глаз.

Отблески огня играли на осунувшемся, но все же красивом лице Эзры; развалившись в кресле, он с недоверчивым изумлением наблюдал за своим отцом. Эзра никогда не мог до конца решить для себя вопрос: что за человек его отец – отъявленный лицемер или религиозный маньяк? Бурт, взгромоздив ноги на каминную решетку, спал непробудным сном и громко храпел; голова у него свисала с ручки кресла.

– Не пора ли его будить? – спросил Эзра, прерывая отца.

– Да, думаю, что пора, – отвечал старый коммерсант, благоговейно закрывая священную книгу и пряча ее в нагрудный карман.

Эзра взял свечу и, подняв ее повыше, осветил лицо спящего Бурта.

– Ну и животное! – пробормотал он. – Видели ли вы когда-нибудь второй подобный экземпляр?

Рудокоп и вправду представлял собой малопривлекательное зрелище. Он полулежал в кресле, раскинув в разные стороны руки и ноги, голова у него как-то нелепо свесилась набок, а огненно-рыжая борода торчала вверх, обнажив массивную жилистую шею. Налитые кровью, остекленелые глаза были полуоткрыты, толстые губы вздрагивали всякий раз, как дыхание со свистом и хрипом вырывалось из его груди. Грязная коричневая куртка была распахнута, и из кармана торчала короткая, толстая дубинка со свинцовой головкой.

Джон Гердлстон вытащил дубинку у него из кармана и подбросил в воздух.

– Мне кажется, этой штукой можно убить быка, – сказал он.

– Не крутите ее у меня над головой! – рявкнул Эзра. – Посмотрели б вы сейчас на себя со стороны – как вы стоите, на фоне огня: длинные ноги врозь, и размахиваете дубинкой!.. У вас и так-то не слишком привлекательная внешность, а с этой штукой в руках и подавно.

Джон Гердлстон улыбнулся и сунул дубинку в карман спящего Бурта.

– Проснитесь, Бурт! – крикнул он и потряс рудокопа за плечо. – Уже половина девятого.

Рудокоп с проклятием вскочил на ноги и тут же рухнул обратно в кресло; он тупо озирался по сторонам и никак не мог сообразить, куда это его занесло. Но тут на глаза ему попалась бутылка голландского виски, уже наполовину пустая, и он обрадованно потянулся к ней, как к старой знакомой.

– А я вздремнул, хозяин, – пробормотал он хрипло. – Надо бы промочить горло, чтобы очухаться. Говорите, приспело время за работу приниматься?

– Мы все подготовили так, чтобы она к девяти часам была в парке у сухого дуба.

– Так до девяти же еще целых полчаса, – хмуро сказал Бурт. – Могли бы пока меня не будить.

– Нет, нам следует уже сейчас направиться туда. Она может прийти немного раньше.

– Ну, тогда пошли! – сказал рудокоп, застегивая куртку и обкручивая шею рваным шарфом. – Кто идет со мной?

– Мы оба пойдем, – сказал Джон Гердлстон твердо. – Мы должны помочь вам оттащить ее на рельсы.

– Будто уж Бурт не может сделать этого сам, – сказал Эзра. – Что она весит-то!

Гердлстон отвел сына в сторону.

– Не будь дураком, Эзра, – сказал он. – Мы не можем довериться этому полупьяному кретину. Все должно быть выполнено крайне тщательно и четко и притом так, чтобы не осталось никаких следов. Ты знаешь старый девиз нашей фирмы: наблюдай за всем сам, и сегодня мы, безусловно, должны им руководствоваться.

– Вся эта затея чудовищна! – передернувшись, словно от озноба, сказал Эзра. – Как я жалею, что ввязался в нее!

– Завтра утром ты уже этого не скажешь. Да, завтра утром – после того, как поймешь, что фирма спасена и никто ничего не знает и не узнает. Бурт уже направился в парк. Не теряй его из виду.

Отец и сын поспешили к выходу и увидели, что Бурт стоит на пороге. Пронизывающий, ледяной ветер все крепчал, предвещая шторм. Голые вершины деревьев уныло и глухо шумели, и время от времени доносился треск – это ветер отламывал и швырял наземь какой-нибудь высохший сук. В просветы рваных, гонимых ветром туч порой проглядывала луна, и старый парк и стены древнего монастыря то серебрились в ее лучах, то погружались во мрак. Горевшая в прихожей лампа бросала широкую золотистую полосу света на лужайку перед домом, и на фоне желтого проема двери три темные фигуры и три длинные причудливые тени казались чем-то жутким и нереальным.

– Прихватим с собой фонарь? – спросил Бурт.

– Нет, ни в коем случае! – воскликнул Эзра. – И без фонаря прекрасно все видно. Свет нам не нужен.

– У меня есть с собой фонарь, – сказал старый коммерсант. – Мы им воспользуемся, если понадобится. А сейчас, мне кажется, надо поспешить на место. Она может появиться раньше, чем мы ожидаем. А дверь мы так вот и оставим – настежь. Тогда она сразу увидит, что путь свободен.

– Пошевелите мозгами, – сказал Эзра. – Если оставить дверь настежь, она еще может заподозрить ловушку. Дверь столовой надо затворить совсем, а выходную прикрыть так, чтобы осталась небольшая щелка. Так будет выглядеть натуральнее. И она решит, что Бурт и вы, отец, дома.

– А где Джоррокс и Ребекка? – спросил Гердлстон, притворяя дверь, как было предложено.

– Джоррокс у себя в комнате, и Ребекка, само собой разумеется, тоже у себя.

– Ну, как будто все в порядке. Пошли, Бурт. Вот сюда.

Все трое зашагали по усыпанной гравием аллее, потом свернули с нее и по мокрой траве углубились в парк.

– Вон сухой дуб, – сказал Гердлстон, когда впереди из мрака проступили темные очертания дерева. Дуб стоял несколько в стороне на довольно большой лужайке, и вокруг него не было кустов куманики, разросшейся по всему парку.

Бурт обошел вокруг толстого ствола дуба и тщательно, насколько позволял мрак, осмотрел землю.

– Может быть, вам нужен фонарь? – спросил Гердлстон.

– Нет. Все в порядке. Я уже знаю, как с ней расправиться. А вы спрячьтесь вон там за деревьями или еще где, мне все равно, лишь бы не путались под ногами. Помощников мне не надо. Джим Бурт – мастер своего цела, и если уж он за что взялся, так все будет в ажуре. Только чтобы никто сюда не совался.

– Мы и не помышляли вмешиваться в ваши дела, – сказал Гердлстон.

– Вот и не вмешивайтесь! – проворчал Бурт. – Я спрячусь за этим дубом, понятно? Она прибежит, посмотрит и решит, что он еще не пришел. Будет стоять и ждать. А я улучу удобную минутку, подойду сзади, и пусть себе думает на том свете, что ее молнией убило.

– Превосходно! – воскликнул Джон Гердлстон. – Превосходно! Ну, нам, пожалуй, пора отойти в сторонку.

– С ней надо покончить одним ударом, понимаешь? – сказал Эзра. – Чтобы не было никаких криков и воплей. Я могу вынести что угодно, только не это.

– Вы что, не знаете, как я бью? – промолвил Бурт со зловещей усмешкой, оставшейся незамеченной в темноте. – Череп у вас больно крепок, а то бы не стоять вам сейчас здесь.

Рука Эзры невольно потянулась к старому шраму.

– Да, пожалуй, такого удара будет для нее предостаточно! – пробормотал он, отходя в сторону вслед за отцом. Они укрылись в густой тени деревьев, ярдах в пятидесяти от сухого дуба, за которым, в ожидании своей жертвы, притаился Бурт с дубинкой в руке.

Эзра, обычно смелый и решительный во всех своих действиях, на этот раз совсем утратил самообладание; он дрожал, как в лихорадке, у него зуб не попадал на зуб. Старый коммерсант, наоборот, был бесстрастен и хладнокровен, как всегда.

– Уже почти девять, – прошептал Эзра.

– Без десяти минут, – отвечал отец, с трудом вглядываясь в темноте в циферблат большого золотого хронометра.

– А что если она не придет?

– Придумаем какой-нибудь другой способ выманить ее из дома.

Оттуда, где они стояли, все здание старого монастыря было видно, как на ладони. Кэт не могла пройти незамеченной. Над входной дверью дома было высокое стрельчатое окно, выходившее на лестницу, и взоры отца и сына были прикованы к этому окну – они знали, что увидят Кэт, когда та будет спускаться с лестницы. И вот тускло освещенная амбразура окна потемнела, затем осветилась снова.

– Она спускается по лестнице!

– Молчи!

Протекло в ожидании еще несколько секунд, и входная дверь медленно отворилась. Золотистая полоса света снова легла через всю лужайку, едва не достигнув деревьев, за которыми спрятались заговорщики. На крыльце в этой полосе света стояла темная фигура – фигура девушки. Даже на таком расстоянии было видно, что она закутана в серый плащ, который всегда надевала Кэт, и на голове у нее низко надвинутый на глаза капор. Чтобы спастись от бешеных порывов ветра, она повязала на шею шарф, закрыв им нижнюю часть лица. С минуту она стояла неподвижно, вглядываясь во мрак и словно не зная, на что решиться: спуститься с крыльца или воротиться обратно. Затем внезапно стремительно повернулась и притворила дверь. Полоса света исчезла, но заговорщики знали, что их жертва стоит там, на крыльце, и что встреча состоится.

Казалось, протекла целая вечность, прежде чем они услышали ее шаги. Она шла медленно, осторожно ступая, словно боясь наткнуться на что-нибудь в темноте и упасть. Раза два она совсем остановилась, стараясь, должно быть, оглядеться и удостовериться, туда ли она идет. В это мгновение луна выглянула из-за туч и осветила ее темную фигуру – она стояла уже совсем близко от заговорщиков. Увидев сухой дуб, она быстро направилась прямо к нему, но, подойдя ближе и заметив, должно быть, что явилась первой, снова замедлила шаги и стала неспешно приближаться к дереву, как делают, когда хотят протянуть время ожидания. Облака опять набежали на луну, мрак сгустился.

– Я вижу ее, – прошептал Эзра, в волнении хватая отца за руку.

Старик ничего не ответил, напряженно впиваясь взглядом в темноту.

– Вот она, стоит почти возле самого дуба, – шептал Эзра, тыча куда-то дрожащим пальцем. – Она далеко от него, он оттуда до нее не достанет.

– Вон он – вышел из-за дерева, – хрипло прошептал старик. – Видишь подкрадывается сзади.

– Вижу, – отвечал сын, и в приглушенном шепоте его звучал ужас. – Смотрите, он остановился! Нет, приближается к ней опять! О господи, он уже у нее за спиной! Она не видит его, смотрит в другую сторону!

Край луны показался в просвете между туч, и в этом смутном серебристом свете отчетливо возникли две темные фигуры – не подозревающая об опасности девушка и мужчина, притаившийся за ее спиной, подобно хищному зверю, стерегущему свою добычу. Вот он сделал еще шаг вперед и оказался почти рядом с ней. Должно быть, ее ухо уловило в реве бури шорох его шагов, потому что она внезапно обернулась к нему. И в то же мгновение на нее обрушился страшный удар. Она не успела произнести слова молитвы, не успела даже вскрикнуть. Мгновение назад она стояла перед ним во всем блеске своей молодости и красоты, теперь она лежала у его ног бесчувственным, бездыханным трупом. Рудокоп мог получить свои запятнанные кровью деньги. Он сдержал слово.

Услышав страшный звук удара и увидав, как упала девушка, старик отец и сын выскочили из засады. Бурт с дубинкой в руке стоял над распростертым на земле телом.

– Даже не пискнула! – сказал он. – Ну, что скажете?

Джон Гердлстон пожал ему руку и с жаром поздравил его с успешным завершением дела.

– Зажечь фонарь? – спросил он.

– Бога ради, не надо! – взмолился Эзра.

– Вот уж никак не ожидал, что ты такой слабонервный, сынок, – заметил старый коммерсант. – Ну что ж, я и с завязанными глазами найду дорогу к калитке. Как приятно, что обошлось без пролития крови! Вот преимущества дубинки перед ножом.

– Неплохо сказано, хозяин, – одобрительно хмыкнул Бурт.

– Вас я попрошу взяться за ноги, а я понесу ее за плечи. Разрешите мне пойти вперед – я лучше знаю дорогу. Поезд будет здесь минут через двадцать, так что нам теперь недолго ждать. А после этого уже ничто не может открыться.

Гердлстон приподнял голову убитой, Бурт взялся за ноги. Эзра как в тяжелом бреду шагал позади. Он сознательно шел на это убийство, признавая его необходимость, но никогда не отдавал себе отчета в том, насколько чудовищно все это будет выглядеть на деле. Он уже горько раскаивался, что уступил настояниям отца.

Но тут же мелькнула мысль о заманчивых перспективах торговли с Африкой и о том, что только смерть этой женщины могла спасти их от полного разорения.

А если бы фирма потерпела крах, разве мог бы он с его привередливостью, с его привычкой к роскоши влачить убогое, нищенское существование? Нет, уж лучше яд или веревка! Вот такие мысли бродили в его мозгу, когда он плелся через парк по скользкой от дождя тропинке к деревянной калитке в монастырской ограде.

Глава XLV
ВТОРЖЕНИЕ В ХАМПШИР

Когда Том и майор прибыли на вокзал Ватерлоо – майор, как было описано выше, в состоянии, близком к удушью, – фон Баумсер уже поджидал их там со своими друзьями-эмигрантами. Один из джентльменов – тот, что отличался нигилистическими наклонностями, был высок и худ: его застегнутый на все пуговицы сюртук заметно поистерся на швах. У него была короткая щетинистая борода и длинная седая шевелюра. Он стоял, заложив одну руку за борт сюртука, уперев другую в бедро, словно заранее готовясь позировать для своего монумента, который будет воздвигнут у него на родине, в России, когда народ возьмет власть в свои руки и упразднит деспотизм. Несмотря на потрепанное одеяние, внешность этого человека производила впечатление незаурядности и благородства, а непринужденная грация его поклона, когда фон Баумсер представил его майору и Тому, могла бы сделать честь двору любого европейского монарха. На шее у него на довольно грубом шнурке висело пенсне. Он водрузил его на свой ястребиный нос и окинул внимательным взглядом двух джентльменов, которым взялся услужить.

Бюлов из Киля – невысокий, темноглазый, чисто выбритый, очень подвижный и энергичный – больше походил на кельта, чем на тевтона. Он весь светился дружелюбием и поспешил на чудовищном английском языке заявить майору, как счастлив он оказать услугу тому, кто был всегда так добр к их уважаемому, подвергавшемуся многим гонениям коллеге и патриоту фон Баумсеру. Оба джентльмена держались с Баумсером крайне почтительно, и майор решил, что его друг – довольно важная персона в социалистических кругах. Иностранцы понравились ему с первого взгляда, и он мысленно поздравил себя с тем, что заручился их помощью в предстоящем деле.

Однако экспедиции их с первых же шагов не повезло. В билетной кассе они узнали, что нужный им поезд прибудет только через два часа, да и тот пойдет со всеми остановками, так что раньше восьми часов им никак не попасть в Бедсворт. При этом сообщении Том Димсдейл совершенно потерял голову и в полном отчаянии принялся бегать по всему вокзалу и заклинать железнодорожных служащих пустить дополнительный поезд, утверждая, что не остановится ни перед какими затратами. Тем не менее сделать это оказалось невозможным, так как в субботние дни путь был сильно загружен. Не оставалось ничего другого, как ждать. Все трое иностранцев отправились раздобыть какой-нибудь еды и набрели на довольно сносную харчевню, в недрах которой фон Баумсер с царской щедростью угостил их на славу. Майор Тобиас Клаттербек остался с Томом, ибо тот наотрез отказался покинуть платформу. Майору было хорошо известно одно уютное и укромное местечко неподалеку от вокзала, где можно было бы с приятностью провести оставшееся до поезда время, но деликатность не позволяла ему покинуть своего молодого спутника ни на минуту, и, думается мне, что эти два часа ожидания на продуваемой сквозным ветром платформе, без сомнения, зачтутся старому грешнику где-нибудь на небесах.

И в самом деле, это было большим счастьем для молодого Димсдейла, что в день испытаний друзья не оставили его в беде. Вид Тома был столь странен и дик, что прохожие невольно оборачивались посмотреть на него еще разок. Блуждающий взгляд его широко открытых глаз пугал всех встречных. Том не мог ни единой секунды усидеть на месте и носился по платформе то туда, то сюда, снедаемый жгучей тревогой, а майор мужественно шагал рядом, всячески стараясь утешить его и подбодрить и рассказывая десятки невероятных историй, подлинных и вымышленных, больше половины которых пролетало у Тома мимо ушей.

Эзра Гердлстон опередил их на четыре часа. Эта мысль язвила мозг Тома и сводила на нет все другие умозаключения. Хорошо зная характер Кэт, Том был убежден, что она никогда не высказала бы миссис Скэлли опасений за свою жизнь, не будь у нее на то самых веских причин. Но даже если не принимать во внимание ее письма, что могло скрываться за всей этой таинственностью, за этим внезапным затворничеством, как не какие-то преступные планы? После того, как Тому стали известны махинации со страховкой судов, после того, как Гердлстон хитростью и обманом заставил его прервать переписку с Кэт, он уже считал своего компаньона способным на все. И он знал, что в случае смерти Кэт ее состояние переходит к опекуну. Таким образом, все логически увязывалось одно с другим и все с полной очевидностью указывало, что замышляется преступление. А кто этот, похожий на мясника верзила, которого Эзра потащил с собой? И Том готов был волосы на себе рвать при мысли о том, какого он свалял дурака, позволив Эзре Гердлстону ускользнуть от него, и поэтому теперь все еще бессилен прийти на помощь Кэт.

А майор тем временем отметил про себя, что никогда еще два часа не тянулись для него столь долго, и Том, без сомнения, мог бы поставить под этим утверждением свою подпись. Но всему приходит конец, и стрелки вокзальных часов, которые порой, казалось, совсем перестали двигаться, начали все же приближаться к той минуте, когда должен был отправиться поезд на Портсмут. Появился фон Баумсер со своими друзьями: все трое курили папиросы, и все заметно повеселели после посещения харчевни. Наконец пятеро путешественников разместились в купе первого класса и снова принялись ждать. Кончат здесь когда-нибудь проверять билеты, штемпелевать багаж и проделывать прочие нудные формальности? Ну, наконец-то, слава тебе господи! Раздается свисток, паровоз пыхтит в ответ, и, кажется, они и в самом деле трогаются в путь – вперед, на помощь Кэт!

Теперь предстояло еще выработать план действий. Том, фон Баумсер и майор совещались, понизив голос, а оба социалиста пока что болтали друг с другом по-немецки и истребляли несметное количество папирос. Том стоял за то, чтобы направиться прямиком в аббатство и потребовать у Гердлстона свидания с Кэт. Однако и майору и немцу это казалось неразумным, так как с юридической точки зрения сразу ставило их в ложное положение. Гердлстону достаточно будет заявить, и он, конечно, не преминет это сделать, что все их обвинения – смехотворная чушь, и что тогда? Какие доказательства могут они привести в подкрепление своих слов и чем оправдают свое вторжение? Сколь бы ни были обоснованны их подозрения, в конце концов это только подозрения, и те же самые факты в глазах других людей могут предстать совсем в другом свете.

– Что же вы в таком случае предлагаете? – вопросил Том, потирая ладонью пылающий люб.

– А вот что, черт побери, сейчас я вам это изложу, – отвечал старый солдат. – И думаю, что мой друг фон Баумсер согласится со мной. Насколько я понимаю, это аббатство окружено стеной, в которой имеются только одни ворота. По-моему, мы все должны ждать снаружи, а один из нас проникнет за ограду как лазутчик и разузнает, что там происходит. Он должен выяснить у самой мисс Кэт, действительно ли она нуждается в том, чтобы ей была немедленно оказана помощь и в какой именно форме. Если же ему не удастся проникнуть к этой молодой особе, пусть понаблюдает за домом и постарается побольше увидеть и услышать. Тогда, быть может, у нас появятся какие-нибудь основания, чтобы действовать. Я прихватил с собой – прицепил к часовой цепочке – свисток, который подарил мне когда-то мой приятель Чарли Джилл из Иннескилленского полка. Наш лазутчик может взять с собой этот свисток, и если ему срочно потребуется наша помощь, пусть только свистнет, и мы все четверо тотчас бросимся к нему на выручку. Хотя как, черт побери, перелезу я через стену мне пока еще не ясно, – сокрушенно заключил майор, окидывая скептическим взглядом свою дородную фигуру.

– Надеюсь, друг мой, – сказал фон Баумсер, – что вы окажете мне честь – дадите пробраться туда первому. В свое время в Швабском егерском я был на очень хорошем счету как лазутчик.

– Нет, это мое право, – решительно заявил Том.

– Ваши притязания основательны, – сказал майор. – Но что это за поезд! Он движется не быстрее того, на котором путешествовал в Америке Джимми Траверс. По словам Джимми, они себе пыхтели не спеша и вдруг увидели впереди на железнодорожном полотне корову, шагавшую в том же направлении, что и поезд. Они, конечно, подумали, что сейчас ее переедут, но только ничего подобного не произошло – им так и не удалось ее нагнать, она себе шла и шла и в конце концов просто скрылась из глаз. Ну вот, кажется, мы прибыли на какую-то станцию! Далеко еще до Бедсворта, проводник?

– Следующая остановка Бедсворт, сэр.

– Слава тебе, господи! Уже без двадцати восемь. Здорово мы запоздали. Так всегда получается, когда спешишь.

Когда они прибыли в Бедсворт, было уже почти восемь часов. Начальник станции посоветовал им обратиться в трактир «Летящий бык», где они раздобыли ту самую повозку, которая в свое время доставила в аббатство Кэт и ее опекуна. Пока запрягали лошадь, прошло еще около получаса.

– Гони во весь дух в аббатство, дружище, – сказал майор.

Угрюмый возница ответствовал на это молчанием, но что-то похожее на удивление потревожило его флегматичные черты. Столько лет никто не заглядывал в старую обитель, что в Бедсворте стали уже забывать о ее существовании. А теперь вот целые отряды лондонцев прибывают на станцию один за другим и требуют, чтобы их везли в монастырь! Всю дорогу возница, погоняя свою лошадку, размышлял над этим странным обстоятельством, но единственный вывод, к которому сумел прийти ум этого поселянина, сводился к тому, что пора, видно, брать побольше с тех, кто захочет поехать туда.

Была ненастная ночь; дул пронзительный холодный ветер с дождем. Впрочем, всем пятерым мужчинам, ехавшим в аббатство, было сейчас не до погоды. Даже двое иностранцев так заразились скрытым волнением своих спутников и так близко принимали к сердцу их тревогу, что тоже были охвачены нетерпеливым волнением.

– Далеко еще? – спросил майор.

– Вон там, за поворотом дороги, сразу будут ворота, сэр!

– Не останавливайся у ворот, проезжай немного дальше.

– Кроме как через ворота, вы туда никак не попадете, – возразил возница.

– Делай, что тебе велят, – строго сказал майор.

И снова на лице возницы отразилось удивление. Полуобернувшись на козлах, он окинул долгим, пристальным взглядом лица своих седоков, неясно различимые в полумраке. Кажется, у него мелькнула мысль, что, похоже, ему еще придется опознавать их в полицейском участке. «Вот того, толстого, с красным лицом, я, пожалуй, признаю, – подумалось ему. – Да и этого – с рыжей бородой и палкой – тоже».

Они миновали каменные столбы ворот с полуразрушенными геральдическими гербами и двинулись дальше вдоль парковой ограды. Проехав ярдов сто, майор приказал вознице остановиться, и все вышли из повозки. Повышенная плата за проезд была уплачена без малейших возражений, и возница погнал свой экипаж обратно, окончательно решив отправиться прямо в полицейский участок и сообщить там о подозрительных личностях, которых он доставил в старое аббатство.

– Ворота, разумеется, кто-нибудь сторожит, – сказал майор. – Значит, надобно держаться от них подалее. А стена-то высоченная. Давайте обойдем кругом – посмотрим, может, где будет пониже.

– Я и здесь могу перелезть, – нетерпеливо заявил Том.

– Обождите. Две-три минуты дела не меняют. Старик сэр Колин говорил, бывало, что из-за излишней спешки было проиграно больше сражений, чем из-за излишних промедлений. А что это за насыпь там, справа?

– Это – железнодорожное полотно, – сказал фон Баумсер. – Вон, видите, столбы, а там, вдали, – красные огоньки.

– Да, вы правы. И ограда здесь вроде бы пониже. А что это там темнеет? Смотрите-ка, тут есть калитка в парк!

– Верно, только она заперта.

– Слушайте, подсадите-ка меня здесь, – умоляюще сказал Том. – Ведь каждая минута дорога. Неизвестно, что сейчас творится там, за этой стеной. Может быть, в эту самую секунду они готовятся ее убить.

– Он дело говорит, – сказал фон Баумсер. – А мы стоять будем, сигнала от вас ждать. Помогите-ка ему, друзья, – вверх его толкайте!

Том ухватился за верх ограды, сильно порезав себе руки битым стеклом. Он подтянулся, вскарабкался на стену и уселся на ней верхом.

– Возьмите свисток, – сказал майор, поднимаясь на цыпочки и стараясь дотянуться до руки Тома. – Если понадобится наша помощь, свистите в него посильнее, и мы будем возле вас в мгновение ока. Не перелезем через ограду, так выломаем калитку. Сам черт с рогами нас не остановит!

Том уже готовился спрыгнуть со стены, как вдруг все наблюдавшие за ним снизу заметили, что он распластался на стене и замер, притаившись; казалось, он к чему-то прислушивался.

– Тише! – прошептал Том, наклоняясь к ним. – Кто-то идет через парк.

Ветер затих, буря улеглась. Уже слышнее стал звук шагов и приглушенные голоса. Все прижались к ограде, прячась в ее тени. Том лежал наверху прямо на битом стекле; совсем слившись со стеной, он был почти неразличим в полумраке.

Шаги все ближе и ближе, все громче звучат голоса… Вот они уже почти у самой ограды – по ту сторону ее. Слышно, что идут несколько человек – они дышат тяжело, тяжело ступают. Скрежещет ключ, поворачиваясь в замочной скважине, скрипят ржавые петли, и деревянная калитка распахивается. Появляются три темные фигуры: они, по-видимому, что-то несут.

Притаившиеся у стены еще теснее прижались к ней; все глаза тревожно, напряженно вглядывались во мрак. Они не могли разглядеть ничего, кроме неясных очертаний темных мужских фигур, и тем не менее при виде их безотчетный страх заползал к ним в душу, леденя в жилах кровь. На них повеяло дыханием смерти.

Три темные тени пересекли дорогу, пробрались между негустых кустов живой изгороди и поднялись на насыпь. Видно было, что ноша их изрядно тяжела, потому что, взбираясь по крутому травянистому склону, они раза два приостановились, а когда были уже почти на самом верху, у края насыпи, один из них поскользнулся и, по-видимому, упал на колени, глухо выбранившись. Но вот они все взобрались на насыпь, и их фигуры, почти скрывшиеся из глаз, снова стали отчетливо видны на фоне серого, пасмурного неба. Наклонившись, они осторожно опустили на рельсы свою темную, бесформенную ношу.

– Надо бы посветить, – сказал один.

– Нет, нет, совершенно ни к чему, – возразил другой.

– Куда это годится – работать в темноте, – сказал третий, очень громко и хрипло. – Где ваш фонарь, хозяин? Спички у меня есть.

– Надо же положить так, чтобы колеса пришлись куда следует, – сказал первый. – Давай, Бурт, зажигай.

Резко чиркнула спичка, и слабый, мерцающий огонек вспыхнул во мраке. Он колыхался на ветру, и казалось, вот-вот погаснет, но тут затеплился фитиль фонаря, вырвав из мрака пятно резкого желтого света. Луч фонаря упал на майора и его товарищей, уже вышедших на дорогу, и осветил группу мужчин, стоявших на железнодорожном полотне. Но пораженные ужасом убийцы смотрели не на майора и его товарищей, а те тоже забыли на мгновение о преступниках, ибо там, на рельсах, словно призрак с того света, стояла та самая несчастная, замученная страдалица, для которой предназначался удар смертоносной дубинки Бурта, и колеблющийся свет фонаря играл на ее нежном, бледном, без кровинки лице.