Текст книги "Собрание сочинений. Том 4"

Автор книги: Артур Конан Дойл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 40 страниц)

Глава XXVII
МИССИС СКЭЛЛИ ИЗ МЕБЛИРОВАННЫХ КОМНАТ МАДАМ МОРРИСОН

Как-то раз майор Тобиас Клаттербек сидел возле окна в своей комнате, дымя папиросой и потягивая вино, что было у него в обычае, когда дела шли более или менее сносно. Во время этого приятного занятия он случайно бросил взгляд через улицу и заметил прядь темных волос и еще более темный глаз, глядевший на него из-за портьеры окна в доме напротив. Это видение весьма заинтересовало бравого майора, и он встал, чтобы получше его рассмотреть, но – увы! – прежде чем он успел навести на него монокль, видение исчезло! Майор весьма долго и упорно не позволял своему взгляду отвлекаться в сторону, выкурил по меньшей мере полдюжины папирос не говоря уже о бутылке вина, которую он прикончил, но, помимо каких-то одеяний, круживших и порхавших в темной глубине комнаты, не увидел ничего более определенного.

На следующий день в тот же самый час наш воин находился на своем наблюдательном посту и был вознагражден появлением теперь уже пары глаз, весьма лукавых и опасных, а также миловидного округлого личика, которое ни в коей мере нельзя было назвать непривлекательным. Обладательница всех этих очаровательных предметов, высунувшись из окна, чрезвычайно целеустремленно поглядела вправо, затем так же целеустремленно поглядела влево, после чего решила поглядеть прямо перед собой и была поражена, увидав солидного джентльмена довольно почтенного возраста, наделенного пунцовым румянцем и взиравшего на нее с беспредельным восхищением. Это повергло ее в такой испуг, что она тотчас скрылась за портьерой, а у майора возникло опасение, что он никогда ее больше не увидит.

По счастью, однако, испуг этой дамы был, по-видимому, не слишком непреодолим, ибо через пять минут она снова появилась у окна, и взгляд ее снова упал на улыбающееся лицо и элегантную фигуру майора, принявшего в этот момент самую эффектную позу, слегка подпорченную тем, что он еще был облачен в свой лиловый халат. Теперь глаза ее задержались на нем чуточку дольше, а на лице промелькнуло некое подобие улыбки. Тут майор улыбнулся и отвесил поклон, и дама улыбнулась еще раз, обнажив при этом хорошенькие беленькие зубки. На какой шаг отважился бы затем наш доблестный воин, сказать невозможно, ибо дама разрешила эту проблему сама, скрывшись из глаз, и притом на сей раз окончательно. Тем не менее майор был весьма доволен и, надев долгополый сюртук и безупречный белый воротничок, чтобы отправиться в клуб, все время тихонько посмеивался себе под нос. Он был когда-то лихим кавалером и в своей довольно бурной и пестрой жизни отличался в схватках с Венерой не меньше, чем с Марсом.

Воспоминание об этом маленьком эпизоде преследовало его весь день. Оно так занимало его воображение, что он даже допустил за картами грубый промах, чем погубил себя и своего партнера. Это был первый и единственный случай в истории клуба, чтобы майор проиграл так – по собственной небрежности. Воротясь домой, он поведал обо всем фон Баумсеру.

– Не знаю, кто она такая, но это чертовски хорошенькая женщина, заключил он свое повествование, перед тем как отправиться на боковую. Черт побери, давно я не встречал такой хорошенькой женщины.

– Она покойница, – сказал немец.

– Она… что?

– Покойница – жена покойного инженера.

– Вы хотите сказать, вдова? А что еще вам о ней известно? Как ее зовут и откуда она сюда прибыла?

– Слышал я – служанка болтала, – что какая-то покой… какая-то вдова живет там, напротив, столуется в пансионе мадам Моррисон и что это окошко ее личной циммер… ну, это самое… комнаты. А вот как ее имя, я что-то не слыхал, а может, и забыл.

– Черт побери! – сказал майор. – У нее такой взгляд, который пронзает тебя насквозь, и фигура Юноны.

– Ей не меньше как фирциг… как это, сорок, – заметил фон Баумсер.

– А хотя бы и так, дружище! Женщина в сорок лет как раз в самом соку. Поглядели бы вы на нее, когда она стояла у окошка, так попали бы в плен с ходу. Стоит она вот эдак, потом поднимает глаза вот эдак и тут же опускает их вот эдак. – И бравый майор постарался придать своим воинственным чертам выражение, которое, по его мнению, должно было совмещать в себе невинность с завлекательностью. – Затем она бросает взгляд через улицу, видит меня, и ее ресницы захлопываются, как крышка фонаря. После этого она заливается румянцем и украдкой бросает на меня еще один взгляд – из-за края портьеры. Она два раза поглядела в мою сторону, я это ясно видел, черт побери!

– Так это очень хорошо, – ободряюще сказал немец.

– Ах, мой друг, конечно, двадцать лет назад, когда объем груди у меня был сорок дюймов, а в талии – тридцать три, на меня стоило посмотреть дважды. Увы, приходит старость, а с нею – одиночество, и начинаешь понимать, каким ты был дураком, что так мало пользовался жизнью, когда представлялась возможность.

– Майн готт! – воскликнул фон Баумсер. – Может, вам хочется сказать, что вы будете жениться, если бы вдруг получилась возможность?

– Не знаю, – задумчиво произнес майор.

– Женщинам нельзя доверять, – печально сказал немец. – У себя на фатерланд я знал одну девушку – дочь хозяина гостиницы. Так мы с ней дали друг другу слово, что поженимся друг на друге. Карл Хагельштейн должен был у нас быть это самое… ну, что у вас называется дружкой. Он был очень красивый мужчина, этот Карл, и я часто посылал с ним моей девушке разный маленький презент, когда какие-либо причины мешали мне этого сделать сам. Карл был больше обаятельный, чем я, потому что у меня волосы рыжие, и он быстро нравился ей, и она быстро нравилась ему. И вот за день до свадьбы она садится на пароход и плывет по Рейну во Франкфурт, а он едет туда же на поезд, и там они встречаются и женятся друг на друге.

– Ну, а вы что сделали? – с интересом осведомился майор.

– А, вот это самый скверный вещь и есть, потому что я поехал за ними и взял еще один друг, и когда мы их настигли, я не пошел к моей девушке, а пошел в гостиницу к Карлу и сказал ему, что он должен со мной драться. И это был моя ошибка. Мне следовало нанести ему оскорбление, и тогда он вызвал бы меня на дуэль, а я выбирал бы себе оружие. А выбирал-то он и выбрал шпаги, потому что я шпагу еще в руке не держал, и ему это было известно, а сам он был первый фехтовальщик на весь земной шар. Ну, утром мы с ним встретились, и не успел я это самое… глазами моргнуть, как он проткнул мне левое легкое. Я вам показывал этот рубец. Два месяца или больше я лежал в постели, да и сейчас у меня покалывает в боку, когда холодная погода. – Баумсер помолчал. – Говорят, что это называется получить удовлетворение, – добавил он, задумчиво пощипывая свою длинную рыжую бороду. – А я скажу вот как: такого неудовлетворения я еще никогда за свою жизнь не получал.

– Не удивительно, что вы боитесь женщин после такого случая, – смеясь, сказал майор. – Тем не менее на свете очень много хороших женщин, надо только, чтобы посчастливилось с одной из них встретиться. Знаете вы такого малого – Тома Димсдейла? Нет, верно, не знаете, а я встретился с ним как-то в клубе. Он ухаживал за воспитанницей того самого старика Гердлстона, о котором мы с вами толковали. Я видел как-то раз эту молодую парочку вместе. Они ворковали – счастливые, как голубки. Стоит посмотреть на ее личико, и сразу видно: эта девушка – чистое золото. И ручаюсь, что дама в доме напротив такого же сорта.

– А эта дама крепко сидит у вас в голове, – усмехаясь, сказал немец. – Она, как пить давать, приснится вам сегодня. Вот когда я был в Германии, одна дама… – И так эти два холостяка проболтали до утра, вспоминая свои былые похождения и потчуя друг друга воспоминаниями, часть которых, пожалуй, следует опустить и предать забвению. Удалившись к себе, майор заснул, и его последняя мысль была о даме у окошка и о том, каким образом может он о ней что-нибудь разузнать.

Дело это оказалось более легким, чем он предполагал, так как на следующее утро, допросив ту же самую девочку-служанку, от которой фон Баумсер получил свои сведения, майор тотчас выяснил все, что ему требовалось. Согласно утверждению этого осведомленного лица, дама эта была некая миссис Скэлли, оставшаяся вдовой после смерти мужа-инженера и недавно поселившаяся в пансионе мадам Моррисон – предприятии, конкурирующем с тем пансионом, в котором проживали майор и фон Баумсер.

Вооружившись этими сведениями, майор некоторое время предавался размышлениям, вырабатывая план действий. Он не видел возможности быть представленным очаровательной соседке, и ему оставалось только прибегнуть к какой-либо отчаянной хитрости. Поговорка «Смелость города берет» всегда была девизом этого отважного воина. Поднявшись со стула, он скинул с плеч лиловый халат и облачился в лучшее из своих одеяний. Еще никогда не уделял он такого внимания туалету. Чисто выбритое лицо его блестело, редкие волосы прикрывали лысину наивыгоднейшим манером, воротничок был белоснежен, сюртук – угнетающе безупречен, и весь его облик – крайне респектабелен. «Черт побери! – подумал он, обозревая себя в трюмо. – Будь у меня чуть побольше волос на голове, я бы выглядел так же молодо, как Баумсер! Чтоб им пропасть, всем этим киверам и каскам, от них у меня весь ворс повытерся».

Когда туалет был завершен парой светлых перчаток и эбеновой тростью с серебряным набалдашником, наш ветеран с весьма решительным видом, но немалым трепетом в душе тронулся в путь, ибо укажите нам столь хладнокровного мужчину, который не испытывал бы робких опасений, предпринимая первый шаг к сближению с очаровавшей его женщиной. Тем не менее что бы ни творилось у майора в душе, он весьма успешно сумел скрыть это от посторонних взоров, когда позвонил у подъезда конкурирующего пансиона и справился у открывшей ему дверь служанки, дома ли миссис Скэлли.

– Да, сэр, она дома, – ответила служанка и испуганно присела, воздавая должное воинственному виду майора и его элегантному костюму.

– Не будете ли вы так любезны передать ей, что мне бы хотелось ее увидеть, – храбро сказал майор. – Я не злоупотреблю ее временем. Вот моя визитная карточка – я майор Тобиас Клаттербек из 119-го полка легкой пехоты. Ныне в отставке.

Служанка исчезла, взяв карточку, и тут же возвратилась и предложила майору подняться наверх. Бравый воин зашагал по лестнице поступью решительной и твердой, как человек, намеренный любой ценой довести предпринятое дело до конца. Где-то в отдалении ему послышался женский смех. Но, даже если он не ошибся, смех, по-видимому, не мог иметь никакого отношения к даме, знакомства с которой он искал, ибо его ввели в большую, хорошо обставленную комнату, где сидела его дама с видом вполне серьезным и даже подчеркнуто застенчивым, так же как и другая молодая особа, помещавшаяся с вышиваньем в руках на оттоманке возле нее.

Майор отвесил самый изысканный поклон, хотя чувствовал себя в эту минуту одним из тех испанцев, которые, оглянувшись, увидели свои объятые пламенем корабли.

– Я надеюсь, вы извините меня за вторжение, – начал он. – Мне случайно довелось узнать, что в этом пансионе проживает некая миссис Скэлли.

– Это я – миссис Скэлли, сэр, – сказала дама, чьи черные глаза заставили майора совершить этот отчаянный подвиг.

– В таком случае, сударыня, – сказал наш воин, снова отвешивая поклон, – позвольте мне спросить вас, не состоите ли вы в родстве с генерал-майором Скэлли, который командовал индийскими саперами?

– Прошу вас, садитесь, майор… майор Клаттербек, – сказала миссис Скэлли, заглядывая в визитную карточку, которую она держала в своей изящной ручке. – С генерал-майором Скэлли, говорите вы? Ах, боже мой, я знаю, что один из родственников моего мужа был в армии, но мы не знаем, что с ним сталось. Он генерал-майор, говорите вы? Кто бы мог подумать!

– И при том самый лихой вояка, который когда-либо врубался в ряды противника или штурмовал снежные вершины Гималаев, сударыня, – сказал майор, разгорячаясь и становясь красноречивым.

– Подумать только! – воскликнула молодая особа с вышиваньем.

– Бывало не раз, – продолжал воин, – что мы с ним после жестокой сечи спали рядом на залитой кровью земле, укрывшись одним плащом.

– Как вообразить себе такое! – в один голос воскликнули обе дамы, и трудно, пожалуй, было бы подобрать более уместное выражение.

– И когда наконец он умер, разрубленный надвое кривой индийской саблей в схватке с горными племенами, – продолжал майор с чувством, – он обернулся ко мне…

– После того, как его разрубили надвое! – вмешалась дама помоложе.

– Он обернулся ко мне, – стойко продолжал майор, – вложил свою руку в мою и сказал, испуская свой последний вздох: «Тоби, – так он меня называл всегда, – Тоби, – сказал он, – у меня есть…» Ваш муж доводился ему братом, вы, кажется, сказали, мадам?

– Нет, в армии служил дядюшка мистера Скэлли.

– Ах, совершенно верно. «У меня есть племянник в Англии, – сказал он, – к которому я очень привязан. Он женат на очаровательной женщине. Разыщи эту молодую чету, Тоби! Береги ее, охраняй ее!» И это были его последние слова, сударыня. Еще миг, и его душа отлетела. И когда при мне случайно упомянули ваше имя, сударыня, я понял, что не успокоюсь до тех пор, пока не появлюсь перед вами и не удостоверюсь, что вы именно та дама, о которой шла речь.

Рассказ этот, признаться, не только удивил вдову, что отнюдь не было странно, так как он являлся чистым плодом фантазии старого воина, но задел и кое-какие слабые ее струнки. Отец господина Скэлли был человеком низкого происхождения, и узнать, что среди его родственников отыскался генерал-майор (хотя бы и покойный), было для вдовы весьма приятной неожиданностью, ибо она лелеяла честолюбивые мечты, которые до сих пор никак не сбывались. Поэтому она столь нежно улыбнулась старому воину, что это еще больше окрылило его для новых полетов фантазии.

– Да, поверите ли, мы с ним были как братья, – сказал он. – Это был такой человек, что всякий мог только гордиться знакомством с ним. Сам главнокомандующий сказал мне как-то раз. «Клаттербек, – сказал он, – ума не приложу, что мы будем делать, если Европа начнет воевать. Нет у меня человека, на которого я мог бы положиться». Да, вот как он сказал. «Но у вас есть Скэлли», – говорю я ему. «Верно, – говорит он, – Скэлли – вот кто нам нужен». Главнокомандующий был совсем убит, когда случилось это несчастье. «Какой удар для британской армии!» – произнес он, глядя на Скэлли, который лежал с пулей в голове. Именно так он и сказал, сударыня, клянусь богом!

– Но как же, майор! Вы как будто сказали, что он был разрублен надвое?

– Так оно и было. Он был разрублен надвое, в черепе у него засела пуля, и еще десяток смертельных ран было нанесено ему в различные другие части тела. Ах, если б он мог предвидеть, что я встречусь с вами, он умер бы счастливым!

– Как странно, что он, пока был жив, никогда не ставил нас в известность о своем существовании, – заметила вдова.

– Гордость мешала ему, сударыня, гордость! «Пока я не взберусь на самую вершину этой лестницы, Тоби, – говорил он мне, бывало, – я не открою своего инкогнито моему брату».

– Племяннику, – поправила вдова.

– Совершенно верно… «Нет, я не откроюсь своему племяннику!» Он сказал мне эти слова буквально за несколько мгновений до того, как роковое ядро уложило его на месте.

– Ядро, майор? Вы хотите сказать – пуля?

– Ядро, сударыня, ядро, – решительно заявил майор.

– Бог ты мой! – несколько растерянно воскликнула миссис Скэлли. – Как все это ужасно! Мы чрезвычайно вам признательны, майор Боттлтоп…

– Клаттербек, – сказал майор.

– Прошу прощения, майор Клаттербек. Это очень любезно с вашей стороны, что вы нанесли нам дружеский визит и сообщили все эти подробности. Когда умирает кто-нибудь из родственников, всегда, разумеется, интересно знать, как это произошло, даже если мы довольно мало знали о нем при жизни. Ты только подумай, Клара, – продолжала вдова, вытаскивая из ридикюля носовой платок и вытирая глаза, – ты только подумай, что этот бедняга, разрубленный надвое пулей где-то там в Индии, вспоминал Джека и меня за несколько секунд до смерти! Мы, конечно, чрезвычайно вам признательны, майор Боттлнос…

– Клаттербек, сударыня! – с некоторой досадой воскликнул майор.

– Ах, ради бога, простите! Мы должны, Клара, очень поблагодарить майора за то, что он взял на себя труд навестить нас и все это нам рассказать.

– Не благодарите меня, дорогая миссис Скэлли, – сказал майор, протестующе взмахнув рукой, и, откашлявшись, добавил: – Я уже полностью вознагражден, получив удовольствие познакомиться с вами и лицезреть на более близком расстоянии все то, чем я до сих пор восхищался издалека.

– Ах, тетушка, вы слышите?.. – воскликнула Клара, и обе дамы хихикнули.

– Не исключая и вас, мисс… мисс…

– Мисс Тиммс, – сказала миссис Скэлли. – Дочь моего брата.

– Включая и вас, очаровательная мисс Тиммс, – продолжал майор, отвешивая элегантный поклон. – Для такого одинокого мужчины, как я, один вид столь прелестной дамы благодетелен, как роса для цветка. Я обновлен, сударыня, я воодушевлен, я чувствую прилив сил! – И майор расправил плечи, а лицо его над высоким белоснежным воротничком апоплексически побагровело.

– Главная цель моего посещения, – сказал старый воин, помолчав, – выяснить, не могу ли я быть вам чем-либо полезен. После понесенной вами тяжелой утраты, о которой мне довелось слышать, я, даже не будучи близко с вами знаком, был бы счастлив оказать вам услугу в деловых вопросах.

– Вы, право, очень добры, майор, – отвечала вдова. – После смерти бедного Джека все дела у нас пришли в беспорядок. В дальнейшем я буду очень рада воспользоваться вашим советом, если это не покажется вам слишком обременительным. Как только я немного разберусь в делах сама, я с большой радостью прибегну к вашей помощи. А то ведь эти стряпчие думают только о своей собственной выгоде.

– Совершенно верно, – сочувственно вздохнул майор.

– После бедного Джека осталась тысяча пятьсот страховых полисов. И они еще никуда не помещены.

– Тысяча пятьсот! – воскликнул майор. – Это семьдесят пять фунтов в год из пяти процентов.

– Ну, я могу получить проценты и повыше, – весело сказала вдова. – Я поместила две тысячи из семи процентов, верно я говорю, Клара?

– И очень надежно притом, – заметила девушка.

«Черта с два!» – подумал майор.

– Так что, когда мы начнем заниматься этими делами, я буду просить вашего совета и помощи, майор Танглбобс. Я знаю, что мы, женщины, очень слабо смыслим в делах.

– С нетерпением буду ждать этого дня, – галантно сказал майор, поднимаясь и беря шляпу. Он был очень доволен своей маленькой хитростью, которая помогла ему так успешно сломать лед.

– Черт побери, – сказал он фон Баумсеру вечером. – У нее не только хорошенькая мордашка, но еще и деньги водятся. Повезет тому, кто ее заполучит.

– Держу пари, что вы сделаете ей предложение, – усмехаясь, сказал фон Баумсер.

– Держу пари, что получу отказ, даже если сделаю, – уныло отвечал майор, но тем не менее отправился на покой значительно более окрыленный, чем накануне вечером.

Глава XXVIII
СНОВА У ХОЛОСТЯКОВ

В последнее время счастье снова улыбнулось нашим холостякам. После достопамятного посещения Фенчерч-стрит майор получил возможность жить в достатке, уже давно ставшем для него непривычным. В это же самое время его дядюшка-граф снизошел вспомнить о своем скромном родственнике и выделил ему небольшое содержание, что в соединении с прочими источниками дохода освобождало майора от тягостных забот о будущем. Фон Баумсер также по мере сил помог наступлению этого неожиданного процветания. Немец снова поступил на службу в торговый дом «Эккерман и Компания» на прежнюю должность коммерческого корреспондента, так что его материальное положение тоже изменилось к лучшему. Оба холостяка даже поговаривали о том, что сейчас было бы вполне своевременно перекочевать в другое жилье – попросторнее и подороже, но крепнущее и становившееся все более интимным знакомство майора с прекрасной вдовушкой, обитавшей напротив, стояло на пути такого переселения. Да и к тому же каждому из наших друзей, в сущности, совсем не хотелось покидать свой четвертый этаж и обременять себя перевозкой имущества.

Это имущество было чрезвычайно дорого сердцу майора и служило предметом его гордости. Хоть и невелико было помещение, где хранились все эти сокровища, оно представляло собой подлинный музей всевозможных диковинок, вывезенных из самых разных уголков света; большинство из них не представляло особой ценности, но для их хозяина все они были овеяны прелестью воспоминаний. То были его трофеи – трофеи путешественника, охотника, воина. Каждый из этих предметов – от бизоньих и тигровых шкур на полу до большой летучей мыши с острова Суматра, свисавшей, как в дни своего земного бытия, вниз головой с потолка, – имел особую историю. В одном углу стоял афганский мушкет и рядом – связка копий с берегов южных морей; в другом – резное индийское весло, кафрский дротик и американская духовая трубка с пучком маленьких отравленных стрел. Был тут и богато инкрустированный кальян со всеми полагающимися к нему принадлежностями, подаренный майору двадцать лет назад неким магометанским властителем, и высокое мексиканское седло, в котором он путешествовал по земле ацтеков. Каждый квадратный фут стен был украшен либо ножами, либо копьями, либо малайскими мечами, либо китайскими трубками для курения опиума и еще разными безделушками – неизменным ассортиментом всех закоренелых путешественников. Возле камина приютилась старая полковая сабля в потускневших ножнах – особенно потускневших вследствие того, что приятели нередко пользовались ею как кочергой, когда этот нужный предмет куда-нибудь исчезал.

– Дело не в их стоимости, – говаривал майор, окидывая взглядом свою коллекцию. – Тут, понимаете ли, нет ни одной штуковины, у которой не было бы своей истории. Вот поглядите на эту медвежью голову, которая там над дверью скалит на вас зубы. Это тибетский медведь, он не крупнее ньюфаундлендского пса, но свиреп, как гризли. Это тот самый, что сцапал Чарли Траверса из 49-го. Да, черт побери, была бы ему крышка, если бы не мое ружье. «Голову прячь, голову!» – крикнул я ему, когда они с медведем сплелись в такой клубок, что уж не разобрать, где один и где другой. Чарли спрятал голову, и моя пуля угодила зверю точнехонько между глаз. Там и сейчас виден ее след.

Майор умолк, и оба приятеля некоторое время задумчиво покуривали папиросы; сгущались сумерки, фон Баумсер только что вернулся из Сити, и все располагало к табаку и размышлениям.

– А видите это ожерелье из раковин каури, которое висит рядом с головой? – продолжал старый воин, тыча папиросой в направлении вышеназванного предмета. – Оно снято с шеи одной готтентотки, и, клянусь Юпитером, это была настоящая черная Венера! Мы пробирались через страну перед второй Кафрской войной. Ну, назначил ей свидание, не смог пойти: получил наряд на дежурство, – послал одного надежного малого предупредить… Наутро его нашли с двадцатью ассегаями в теле. Это, понимаете ли, была просто ловушка, а Венера служила у них приманкой.

– Майн готт! – воскликнул фон Баумсер. – Ну и жизнь у вас происходила! Вот который-раскоторый месяц живем мы с вами, как это… бок к боку, и я всяких историй от вас наслушался, и все вы мне что-нибудь новенькое рассказываете.

– Да, это была удивительная жизнь, – отвечал майор, вытянув свои длинные ноги в гетрах и глядя в потолок. – Вот уж не думал, что могу на старости лет остаться без средств. Впрочем, не разъезжай я, а сиди на месте, можно было неплохо жить на мою пенсию, но я однажды взял все свои деньги и отправился в Монте-Карло с намерением сорвать банк. Однако вместо этого ободрали там меня, ободрали как липку, и тем не менее я все равно верю в свою систему и не сомневаюсь, что выиграл бы, будь у меня денег побольше.

– Многие так говорят, – недоверчиво проворчал фон Баумсер.

– А я все-таки верю в свою систему, – упорствовал майор. – Послушайте, дружище, мне же всегда черт знает как везло в карты. Конечно, я в первую очередь полагаюсь на умение играть, но то, что мне везет, – это само собой. Помнится, как-то раз в штиль я на целых две недели застрял в Бискайском заливе на маленьком транспортном суденышке. Мы со шкипером старались убить время, играя в наполеон. Ну, сначала играли по маленькой, а потом ставки стали расти, потому что шкиперу хотелось отыграться. К концу второй недели все, что он имел, перешло ко мне. «Слушай, Клаттербек, – сказал он наконец, и вид у него при этом был довольно жалкий, – это судно более чем наполовину принадлежит мне. Я основной его хозяин. Ставлю мою долю в этом судне против всего, что я тебе проиграл». «Идет!» – сказал я, стасовал, дал ему снять и сдал. У него туз и три старших козыря, и он объявил «четыре», а у меня четыре маленьких козыря! «Жаль мне моих кредиторов!» – сказал он, бросая карты на стол. Черт побери! Я уходил в это плавание бедным капитаном, почти без гроша, а возвратился в порт с неплохими денежками в кармане да еще на собственном судне. Ну, что вы скажете?

– Вундербар! – воскликнул немец. – А что же шкипер?

– Коньяк и белая горячка, – изрек майор между двумя затяжками. – На пути домой прыгнул за борт где-то возле мыса Финистерре. Страшная штука карточная игра, когда тебе не везет.

– Ах, готт! А эти два ножа, там, на стене, – один прямой, а другой кривой. Они тоже с какой-нибудь историей?

– Так, эпизод, – небрежно бросил майор. – Странная история, но истинная правда. Видел собственными глазами. Во время Афганской кампании я конвоировал обоз с боеприпасами, который надо было переправить через перевал, а мы тогда были окружены со всех сторон этими разбойниками – горцами-афридиями. У меня под командованием было пятьдесят солдат из двадцать седьмого пехотного полка и один сержант. А у афридиев был вождь, здоровенный такой детина, он стоял на скале, вон с тем самым, длинным, ножом в руке и всячески поносил наших солдат. А мой сержант был очень ловкий, сметливый, маленький такой темнокожий малый, и он не стерпел этой наглости. Да, черт побери! Он швырнул свое ружье на землю, вытащил вот тот, кривой, нож – это ножи гурков – и бросился на того здоровенного горца. И мы и наш неприятель прекратили стрельбу – стали наблюдать, как они сражаются. Когда наш сержант полез на скалу, их вождь бросился к нему и со всей силой нанес удар. Да, черт побери! Мне уже показалось, что кончик его ножа торчит между лопатками нашего сержанта! Но только тому удалось увернуться от ножа, и в то же мгновение он нанес вождю такой удар снизу вверх, что поднял его на воздух, и тут мы все увидели, что афридий уже похож на овечью тушу, вывешенную перед входом в лавку мясника. Он был рассечен ножом от низа живота до горла! Это зрелище нагнало такого страху на всех остальных негодяев, что они припустились улепетывать от нас во весь дух. Я взял себе нож убитого вождя, а сержант продал мне свой за несколько рупий, и вот теперь они оба здесь. Когда рассказываешь, это не очень получается занятно, но там было на что поглядеть. Я бы на этого вождя поставил три против одного.

– Никудышная была дисциплина, никудышная, – заметил фон Баумсер. – Вышел из строя и бросился куда-то с ножом, да наш унтер-офицер Критцер, как дать попить, взбесился бы. – Фон Баумсер служил когда-то в прусской армии и все еще хорошо помнил годы муштры.

– Вашим упрямым колбасникам пришлось бы хлебнуть лиха в этих горах, – отвечал майор. – Там каждый должен был действовать на свой страх и риск. Хочешь – лежи, хочешь – стой, хочешь – делай все, что тебе вздумается, только не беги. В такой войне вся дисциплина летит к чертям.

– Ну да, это то, что у вас называется война партизанская, – сказал фон Баумсер не без горделивого сознания, что он овладел этим мудреным иностранным словом. – А все же дисциплина – прекрасная вещь, отличная. Я вот помню: во время большой войны – нашей войны с Австрией – мы изготовили мину, и была надобность ее испытать. Поставили часового – там, где зарыли мину, – а потом фитиль подожгли, а часового снять забыли. Часовой хорошо понимал, что порох под ним сейчас взорвется и его на воздух поднимет, но он ведь не получал другой приказ на место первый приказ и потому остался на посту до самого взрыва. Больше его никто не видел. И, может, и не вспомнили бы, что он там стоял, только нашли его нагельгевер [12]12
  Игольчатое ружье (нем.).


[Закрыть]. Вот это был настоящий солдат! Оставайся он живой, его бы поставили командовать ротой.

– Его бы поместили за решетку в сумасшедший дом, останься он в живых, – раздраженно сказал ирландец. – Эй, кто это там?

Последнее относилось к появившейся в дверях служанке из пансиона напротив; в руках у нее был поднос с маленьким розовым конвертиком, на котором чрезвычайно изящным женским почерком было начертано: «Майору Тобиасу Клаттербеку Ее Величества сто девятнадцатого пехотного полка, в отставке».

– А! – воскликнул фон Баумсер, посмеиваясь в свою рыжую бороду. – Послание от женщины! Вы, как это у вас, англичан, говорится, – хитрый лисец… или, как это… лисий хитрец, ну, сами понимаете.

– Это касается и вас тоже. Слушайте: «Миссис Лавиния Скэлли шлет поклон майору Тобиасу Клаттербеку и его другу мистеру Зигмунду фон Баумсеру и надеется, что они окажут ей честь своим посещением во вторник в восемь часов вечера, дабы она имела возможность представить их своим друзьям». Там будет бал, – заметил майор. – Теперь понятно, зачем им понадобилась арфа и все эти столы, и стулья, и корзины с вином, которые тащили туда сегодня все утро.

– А вы пойдете?

– Разумеется, я пойду, и вы пойдете тоже. Давайте-ка пошлем ответ.

Итак, радушное приглашение миссис Скэлли было принято, о чем она без промедления и была поставлена в известность.

Никогда еще в комнатах верхнего этажа пансиона миссис Робинс не производилось такой яростной чистки одежды и наведения такого глянца на башмаки, как это имело место два вечера спустя в тихой спальне двух холостяков. Ухаживание майора за вдовой продолжалось с неослабной энергией с того самого дня, когда он позволил себе сделать первые смелые шаги в этом направлении, однако протекало оно не без трудностей и приносило не слишком обнадеживающие результаты. При каждой случайной встрече с прелестной соседкой майор очаровывался ею все больше и больше, но не имел возможности узнать, разделяет ли она его чувства. Приглашение на бал обещало, по-видимому, что теперь он получит эту возможность, к которой так стремился, и, стоя перед зеркалом и добиваясь, чтобы вид воротничка и галстука мог его удовлетворить, бравый майор принимал самые непреклонные решения одно за другим. Фон Баумсер, облаченный в долгополый сюртук устарелого покроя, сильно лоснившийся на локтях и плечах, присев на краешек кровати, с завистью и восторгом взирал на безупречный наряд своего приятеля.