Текст книги "Тайна серебряного зеркала"

Автор книги: Артур Конан Дойль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Артур Конан Дойл
Тайна серебряного зеркала

© DepositPhotos.com / lifeonwhite, Demian, обложка, 2020

© Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», перевод и художественное оформление, 2021

* * *

Привидения замка Горсторп-Грейндж

Уверен, природа просто не создала меня человеком, добивающимся всего самостоятельно. Порой мне бывает невыносимо от самой мысли о том, что я провел двадцать лет своей жизни, торгуя в бакалейной лавке в лондонском Ист-Энде, и что именно таким путем мне удалось обрести богатство и независимость, став владельцем Горсторп-Грейнджа. Привычки мои консервативны, а вкусы рафинированы и аристократичны. Все мое естество отвергает низменное стадо. Наша семья, д’Одды, уходит своими корнями в доисторическую эпоху – единственно возможное объяснение того факта, что роль, которую она сыграла в британской истории, не упомянута ни одним заслуживающим доверия ученым. Интуиция подсказывает мне, что в моих жилах течет кровь крестоносцев. Даже сейчас, по прошествии стольких лет, восклицания наподобие «Во славу Пресвятой Девы!», кажется, сами готовы сорваться с моих губ, и я чувствую, что, потребуй того обстоятельства, я был бы вполне способен вскочить в седло и поразить неверного ударом, к примеру, булавы, к вящему его изумлению.

Горсторп-Грейндж – это феодальное имение. Во всяком случае, так о нем говорилось в рекламе, которая изначально привлекла мое внимание. Именно сие прилагательное оказало наибольшее влияние на его цену, так что преимущества, которые дала мне его покупка, имеют скорее сентиментальный, чем реальный характер. И все же меня утешает, что, поднимаясь по лестнице, я прохожу мимо бойниц, в которые могу пускать стрелы; вдобавок обладание сложным приспособлением, позволяющим выливать расплавленный свинец на головы незваных гостей, дает ощущение могущества. Подобные вещи находят живой отклик у моего специфического чувства юмора, так что я не жалею о том, что заплатил за них. Я горжусь своими зубчатыми стенами и открытым сточным рвом, окружающим меня со всех сторон. Горжусь своими воротами с опускной решеткой, донжоном и цитаделью. Лишь одной вещи не хватает моей обители, чтобы ее можно было считать по-настоящему средневековой, чтобы ее старинный образ обрел завершенность. У Горсторп-Грейнджа нет своего призрака.

Любого человека старомодных вкусов и представлений касательно того, какими должны быть подобные места, огорчала бы подобная неполнота. Однако в моем случае это было особенно досадно. С самого детства я со всей серьезностью изучал сверхъестественное и искренне в него верил. Я взахлеб читаю истории о призраках – до тех пор, пока не останется ни одной, которую я бы не знал наизусть. Я выучил немецкий лишь для того, чтобы суметь прочесть книгу по демонологии. Малышом я запирался в темных комнатах в надежде увидеть одно из тех страшилищ, которыми няня так часто пугала меня, и сейчас я воспринимаю все столь же живо, как и тогда. Какое-то время я в гордыне своей думал, что призрак – это роскошь, которую можно купить за деньги.

Не стану вам лгать, в рекламе не говорилось ни слова о привидениях. Однако, осматривая покрытые плесенью стены и окутанные тенями коридоры, я возомнил, что нечто подобное в замке быть просто обязано – точно так же конура предполагает наличие пса; я решил, что просто невозможно, чтобы столь уютная обитель не привлекла какое-нибудь беспокойное порождение теней – а быть может, даже не одно. Святые небеса, что, должно быть, успело натворить за столько-то веков благородное семейство, у которого я приобрел этот замок! Неужто среди них не нашлось никого достаточно дерзкого, чтобы сбежать со своей возлюбленной или совершить еще какой-то шаг, который неизбежно привел бы к появлению передающегося по наследству призрака? Даже сейчас я пишу об этом, с трудом сдерживая свое нетерпение.

Долгое время я без надежды надеялся. Всякий раз, стоило мне заслышать писк крысы за стенной панелью либо звук капель дождя, барабанящих по крыше, по моему телу пробегала дрожь дикого возбуждения, словно я наконец напал на след беспокойного духа. Страха я не чувствовал ни разу. Если подобное случалось ночью, я посылал миссис д’Одд – женщину решительную – проверить, в чем дело, а сам накрывал голову одеялом, наслаждаясь экстатическим чувством ожидания. Увы, результат всегда был одним и тем же! Источником подозрительного звука оказывалось нечто столь абсурдно естественное и тривиальное, что даже самое пламенное воображение не сумело бы наделить его хотя бы ноткой романтики.

Я мог бы примириться с таким положением вещей, если бы не Джоррокс с фермы Хэвисток. Джоррокс – здоровенный, грубый, начисто лишенный фантазии детина, с которым я познакомился лишь потому, что по стечению обстоятельств его поля, как выяснилось, граничили с моими владениями. И все же этот человек, совершенно неспособный ценить археологические находки, оказался владельцем призрака, чья личность была вполне определенной и чье существование отрицать было невозможно. Появился этот призрак, как я полагаю, всего-то во времена правления Георга II, когда некая юная леди перерезала себе горло, услышав о смерти своего возлюбленного в Деттингенском сражении[1]1
  Битва, состоявшаяся 27 июня 1743 года между т. н. «прагматической армией» (австрийско-англо-ганноверской коалицией) и французскими силами под командованием маршала Адриана-Мориса де Ноая у баварского селения Деттинген в ходе Войны за австрийское наследство и завершившаяся победой коалиции. (Здесь и далее примеч. пер., если не указано иное.)


[Закрыть]. Впрочем, даже такое заставляет ощущать к дому почтение, особенно если на полу сохранились кровавые пятна. Джоррокс даже не осознает, каким сокровищем владеет; а уж выражения, в которых он отзывается о призраке, невозможно слушать, не поморщившись. Он и помыслить не может, как страстно я жажду услышать хотя бы один из тех стонов и ночных воплей, рассказы о которых он сопровождает совершенно ненужной бранью. Когда склонным к вольнодумству призракам дозволено покидать помещиков и, невзирая на какие бы то ни было социальные различия, селиться в домах людей великих, но непризнанных, воцаряется сущая неразбериха.

Человек я по природе упрямый – иначе мне не удалось бы достичь заслуженных высот, учитывая атмосферу непонимания, окружавшую меня в юные годы. Я пребывал в решимости раздобыть призрака, впрочем, как это сделать, не приходило в голову ни мне, ни миссис д’Одд. То, что мне удалось узнать из книг, говорило, что подобные феномены обычно являются результатом преступления. Но коль так, какое именно преступление должно было свершиться и кто должен был его совершить? Меня посетила дикая мысль, что Уоткинса, дворецкого – к примеру, – можно было бы убедить пожертвовать собой или кем-нибудь еще в интересах имения. Я упомянул об этом при нем в полушутливой манере, однако Уоткинса подобная идея не вдохновила. Другие слуги были с его мнением согласны – во всяком случае, иного объяснения их дружному увольнению в тот же день я найти не могу.

– Мой дорогой, – сказала миссис д’Одд однажды после обеда, когда я сидел, мрачно потягивая из кубка сэк – люблю старые добрые названия[2]2
  Сэк (англ. sack) – английское архаичное название хереса.


[Закрыть]. – Мой дорогой, этот отвратительный призрак Джоррокса опять что-то бормочет.

– Ну и пусть себе бормочет! – ответил я небрежно.

Сыграв несколько нот на своем клавесине, миссис д’Одд задумчиво устремила взгляд в огонь.

– Я скажу тебе, в чем дело, Арджентайн, – произнесла она наконец, обращаясь ко мне по моему домашнему имени, которое мы обычно использовали вместо Сайласа[3]3
  Английская игра слов: Silas – Silver – Argentine – «Серебряный».


[Закрыть], – нам нужно выписать себе призрака из Лондона.

– И как тебе только в голову мог прийти такой идиотизм, Матильда? – заметил я строго. – Кто бы смог нам его раздобыть?

– Мой кузен Джек Брокет смог бы, – ответила она уверенно.

Кузен сей был для нас довольно болезненной темой. Щеголеватый и умный, этот молодой человек пробовал себя во многих делах, однако ему не хватало настойчивости, чтобы добиться успеха хоть в чем-то. В то время он жил в меблированных комнатах в Лондоне, утверждал, что служит генеральным агентом, и, по правде говоря, действительно зарабатывал на жизнь в значительной мере собственным умом. Матильда все устроила так, чтобы бóльшая часть наших дел проходила через его руки – что и вправду избавляло меня от львиной доли беспокойства; однако я видел, что комиссионные Джека обычно превосходят все остальные счета вместе взятые. Именно данный факт заставлял меня противиться любым дальнейшим сделкам с этим молодым джентльменом.

– О да, он смог бы, – настаивала миссис д’Одд, выискивая выражение неодобрения на моем лице. – Помнишь, как хорошо он решил тот вопрос с навершием герба?

– Это было лишь возвращением старого фамильного герба, моя дорогая, – возразил я.

Матильда улыбнулась весьма раздражающей улыбкой.

– Это было еще и возвращением семейных портретов, дорогой, – заметила она. – Ты должен признать, что Джек подобрал их весьма разумно.

Я подумал о длинном ряде лиц, украшавших мой банкетный зал, начиная с дюжего нормандского грабителя, чьими потомками были личности во всевозможных шлемах с плюмажами и с пышными фрезами вокруг шей, и заканчивая хмурым, напоминавшим чем-то графа Честерфилда типом, в агонии опершимся о колонну при вести о том, что его первая рукопись, которую он конвульсивно сжимал в руке, была отвергнута издателем. Я был вынужден признать, что в том конкретном случае Джек справился со своей работой хорошо и что было бы лишь честно, заплатив привычную комиссию, заказать у него семейного призрака, если получить такового вообще представлялось возможным.

Действовать без промедления, когда решение принято, – это одна из моих максим. В следующий полдень я уже поднимался по каменной винтовой лестнице, ведшей в меблированные комнаты мистера Брокета, созерцая цепочку стрелок и отпечатков пальцев на беленой стене, указывавших путь в обитель джентльмена. Как оказалось, подсказки подобного рода были совершенно неуместны, поскольку звук оживленной пляски не мог исходить откуда бы то ни было еще; впрочем, стоило мне оказаться наверху, звук этот сменился мертвой тишиной. Дверь открыл юноша, явно ошарашенный появлением клиента; он проводил меня к моему молодому другу, яростно писавшему что-то в гроссбухе. Гроссбух, как я впоследствии заметил, лежал вверх ногами.

Произнеся слова приветствия, я сразу перешел к делу.

– В общем, Джек, – сказал я, – мне не хватает духа.

– Да уж, ты сегодня какой-то совсем поникший! – воскликнул кузен моей жены. Сунув руку в корзину для бумаг, он с ловкостью фокусника извлек оттуда бутылку. – Ну да не беда, хорошая выпивка живо вернет тебе присутствие духа!

Я поднял руку в немом протесте против увеселений подобного рода в столь ранний час; впрочем, опустив ее, я осознал, что пальцы мои почти невольно сомкнулись вокруг стакана, пододвинутого ко мне моим юрисконсультом. Я спешно опорожнил его, словно опасаясь, что кто-нибудь может войти и счесть меня пропойцей. Впрочем, по правде говоря, эксцентричность молодого человека казалась мне весьма забавной.

– Я не о том духе, – пояснил я с улыбкой. – Я о привидении. О призраке. Если это возможно, я готов заплатить любую сумму.

– Призрак для Горсторп-Грейнджа? – переспросил мистер Брокет столь невозмутимо, словно я говорил о новом гарнитуре для гостиной.

– Верно, – ответил я.

– Проще простого, – произнес мой компаньон, вновь наполняя мой стакан и игнорируя мои возражения на сей счет. – Посмотрим! – Он взял большую красную записную книжку с алфавитным указателем вдоль края страниц. – Призрак, говоришь? Это буква «п». «П» – перламутр – пилы – патрубки – перчатки – пистолеты – пакетботы. Ага, вот. Призраки. Том девять, раздел шесть, страница сорок один. Прошу прощения!

Взлетев по лестнице, Джек стал рыться в куче гроссбухов, лежавшей на верхней полке. Увидев, что он отвернулся, я подумал о том, чтобы вылить содержимое своего стакана в плевательницу. Впрочем, поразмыслив, я решил опорожнить его традиционным способом.

– Вот! – вскричал мой лондонский агент, с грохотом спрыгивая с лестницы и кладя на стол огромный рукописный том. – У меня все сведено в таблицы, чтобы я в любой момент мог быстро найти то, что нужно. Все в порядке, оно не очень крепкое, – добавил он, вновь наполняя наши стаканы. – Так что мы ищем?

– Призраков, – предположил я.

– Разумеется; страница сорок один. Вот. «Т. Х. Фоулер и сын», Данкел-стрит, поставщики материалов аристократам и прочим господам; торгуют амулетами, приворотными зельями, мумиями, гороскопами. Полагаю, ничего такого, что могло бы заинтересовать тебя.

Я уныло покачал головой.

– «Фредерик Тэбб, – продолжил кузен моей жены. – Единственный связной между живыми и мертвыми. Владелец духов Байрона, Кирка Уайта, Гримальди[4]4
  Джозеф Гримальди (1778—1837) – английский актер итальянского происхождения, считающийся отцом современной клоунады.


[Закрыть], Тома Крибба[5]5
  Английский боксер без перчаток XIX века, чемпион мира.


[Закрыть] и Иниго Джонса». Полагаю, он именно тот, кто нам нужен!

– Недостаточно романтично, – возразил я. – Святые небеса! Представь себе призрака с фингалом под глазом и платком, обвязанным вокруг талии. Или выделывающего сальто и говорящего: «Как у вас завтра дела?»

Сама мысль об этом была столь возмутительной, что я опорожнил стакан и вновь его наполнил.

– Вот еще один, – сказал мой компаньон. – «Кристофер Маккарти; сеансы дважды в неделю; посещаем всеми знатными духами древности и современности. Гороскопы, амулеты, магические формулы, послания от умерших». Возможно, он нам поможет. Впрочем, завтра мне нужно будет все разузнать и увидеться с некоторыми из этих ребят. Я знаю, куда они захаживают, и я очень удивлюсь, если не смогу подыскать что-нибудь подешевле. На том и порешим, – постановил он, швырнув гроссбух в угол. – А теперь выпьем чего-нибудь.

Выпили мы порядочно – настолько порядочно, что голова у меня на следующее утро едва варила, и мне не сразу удалось объяснить миссис д’Одд, почему я повесил свои очки и сапоги на крючок вместе с одеждой, прежде чем отправиться спать. Новые надежды, рожденные тем, с какой уверенностью мой агент взялся за дело, позволили мне превозмочь похмелье; я бродил по запутанным коридорам и старомодным комнатам, представляя, каким будет мое ожидаемое приобретение, и решая, в какой части строения его присутствие покажется наиболее гармоничным. После долгих размышлений я остановился на банкетном зале как на месте, в целом наиболее подходящем для приема. Это было длинное помещение с низким потолком, с дорогими гобеленами и интересными семейными реликвиями прежних владельцев. Кольчуги и всевозможное оружие поблескивали в свете огня, а задувавший под дверь ветер заставлял портьеры колыхаться с жутковатым шорохом. В одном конце зала стояло возвышение, на котором в старину накрывали стол для хозяина и его гостей, в то время как вассалы и прислуга трапезничали, сидя на добрую пару футов ниже. Ковров на полу не было, однако по моему указанию его усыпали тростником. Во всем помещении ничто не напоминало о том, что на дворе стоит XIX век, не считая моего собственного блюда из чистого серебра с восстановленным фамильным гербом, лежавшего на дубовом столе в центре зала. Это, решил я, и должна быть комната с призраком, если кузену моей жены удастся договориться с торговцами духами. Теперь оставалось лишь терпеливо дожидаться вестей о его поисках.

Письмо пришло через несколько дней – короткое, но обнадеживающее. Оно было нацарапано карандашом на обратной стороне театральной программки и запечатано, судя по всему, топталкой для табака. «Я напал на след, – говорилось в нем. – У профессиональных спиритов ничего не нашлось, однако вчера я повстречал в пабе малого, который говорит, что может для тебя все устроить. Отправлю его к тебе, если ты не телеграфируешь об обратном. Звать его Абрахамс, и он уже пару раз занимался такими делами». Заканчивалось письмо невнятным намеком на выписывание чека; внизу стояла подпись моего любящего кузена Джека Брокета.

Стоит ли говорить, что я ни о чем не телеграфировал и стал с сильнейшим нетерпением дожидаться прибытия мистера Абрахамса. Несмотря на мою веру в сверхъестественное, я с трудом мог поверить в то, что кто-либо из живущих обладал такой властью над миром духов, чтобы торговать привидениями, выменивая их на презренный металл. И все же Джек ручался, что таковая торговля имела место; ручался, что есть некий джентльмен с иудейским именем, готовый предоставить доказательства этого. Сколь вульгарным и тривиальным покажется призрак XVIII века, обитающий у Джоррокса, если мне удастся заполучить настоящее средневековое привидение! Я почти подумал, что одного такого духа мне прислали авансом, когда, прогуливаясь перед сном вдоль рва, наткнулся на темную фигуру, изучавшую устройство моих опускной решетки и подъемного моста. Впрочем, то, как незнакомец, вздрогнув от неожиданности, скрылся во тьме, быстро убедило меня в его земной природе; я счел его воздыхателем одной из моих прислужниц, томившимся на берегу грязного Геллеспонта, отделявшего его от возлюбленной. Кем бы этот человек ни был, он исчез и больше не вернулся, хотя я некоторое время и послонялся у моста в надежде разглядеть его получше и поступить с ним сообразно моему праву феодала.

Джек Брокет сдержал свое слово. На следующий день, когда вокруг Горсторп-Грейнджа уже начинали сгущаться сумерки, звон колокольчика и скрежет подъемного механизма возвестили о прибытии мистера Абрахамса. Я поспешил вниз, чтобы встретить гостя, почти ожидая увидеть толпящихся у него за спиной призраков. Впрочем, торговец призраками оказался не тем болезненного вида человеком с печальными глазами, которым я его себе представлял; это был коренастый толстячок, чьи глаза сверкали проницательностью и на чьих губах все время играла жизнерадостная, пусть и несколько деланая улыбка. Его единственный товар, похоже, был спрятан в небольшой кожаной сумке, тщательно застегнутой и стянутой ремнями; когда гость положил ее на плиточный пол в коридоре, сумка металлически звякнула.

– Ну так как вы поживаете, сэр? – спросил он, самым энергичным образом выкручивая мне руку. – А хозяюшка-то как? А все остальные – как у них со здоровьицем?

Я дал понять, что дела у нас идут довольно неплохо, однако мистер Абрахамс издалека разглядел миссис д’Одд и принялся засыпать ее вопросами о здоровье, задавая их с такой искренностью, что я бы не удивился, если бы он закончил этот перекрестный допрос, проверив у моей жены пульс и попросив ее показать язык. Все это время он не прекращал вращать своими маленькими глазками, переводя их с пола на потолок и обратно; всякий раз, когда он бросал взгляд на какой-нибудь предмет мебели, его взгляд становился понимающим.

Не обнаружив ни у кого из нас патологического состояния и удовлетворившись этим, мистер Абрахамс проследовал со мной наверх, где для гостя был накрыт стол, за которым он весьма щедро угостился. Его таинственная маленькая сумка лежала у него под стулом на протяжении всего ужина. Лишь когда со стола убрали и мы остались вдвоем, мистер Абрахамс перешел к делу, которое его сюда и привело.

– Как я понимаю, – заметил он, раскурив индийскую сигару, – вам нужна моя помощь в том, чтобы оснастить этот дом привидением?

Я ответил, что его предположение верно, не прекращая думать о его беспокойном взгляде, продолжающем бегать по комнате так, словно он проводил инвентаризацию.

– Тогда вам не найти лучшего человека для подобного дела, да и искать не стоит, – заметил мой компаньон. – Тому молодому сударю, который заговорил со мной у стойки в «Хромом псе», я ведь че сказал? «Сможете такое провернуть?» – спросил он. «А вы меня проверьте, – сказал я. – Меня и мою сумку. Просто проверьте». Воистину, так и сказал.

Я почувствовал, что мое уважение к деловой хватке Джека Брокета серьезно возрастает. Он явно решил вопрос наилучшим образом.

– Вы ведь не хотите сказать, что ходите повсюду с сумкой, полной призраков? – заметил я недоверчиво.

Мистер Абрахамс одарил меня улыбкой человека, которому доступно высшее знание.

– Вы погодите, – произнес он. – Дайте мне подходящее место в подходящий час да чуток эссенции лукоптолика, – он извлек из кармана своего жилета маленький флакончик, – и вы не найдете призрака, который был бы мне не по зубам. Вы сами их увидите и выберете того, что вам по душе, истинно говорю.

Так как все заявления мистера Абрахамса касательно истинности его слов сопровождались хитрым подмигиванием, хотя его глаза и без того были плутоватыми, чистосердечие их обладателя вызывало определенные сомнения.

– Когда вы собираетесь это сделать? – спросил я почтительно.

– Без десяти час, – сказал мистер Абрахамс решительно. – Некоторые говорят «полночь», но по мне – без десяти час, когда нету такого столпотворения и вы можете выбрать своего собственного призрака. А сейчас, – продолжил он, вставая, – полагаю, вам лучше всего будет провести меня по комнатам и показать мне, где б вам хотелось его поселить, ведь одни места их привлекают, а о других они и слышать не хотят и готовы селиться где угодно, но только не в них.

Мистер Абрахамс осматривал наши коридоры наблюдательным взглядом опытного критика, с понимающим видом касаясь гобеленов и повторяя вполголоса: «Чудесно, просто чудесно». Впрочем, настоящим восторгом его восхищение сменилось, лишь когда мы добрались до банкетного зала, который я выбрал сам.

– Вот оно! – воскликнул мистер Абрахамс, танцуя с сумкой в руке вокруг стола, на котором лежало мое блюдо; видом своим он и сам напоминал какого-то причудливого мелкого гоблина. – Вот оно; лучше не придумаешь! Чудесная комната – благородная, солидная, никакого тебе гальванизированного барахла! Как раз то, что нужно, сэр. Вдоволь места, чтоб они могли парить. Распорядитесь принести бренди и сигар; я здесь все подготовлю – работенка-то куда как более кропотливая, чем можно подумать; с ними, призраками, нужно немало времени, пока до них дойдет, с кем они имеют дело. Окажись вы в комнате, они б, не ровен час, вас в клочья порвали. Оставьте меня, чтоб я с ними разобрался, а в полпервого приходите; к тому времени они уже достаточно успокоятся, даю слово.

Просьба мистера Абрахамса показалась мне разумной, так что я оставил его сидеть с ногами на каминной полке и посредством возлияний готовить себя к встрече с несговорчивыми визитерами. Находясь внизу вместе с миссис д’Одд, я слышал, как он, посидев некоторое время, встал и принялся мерить зал быстрыми нетерпеливыми шагами. Затем мы услышали, как мистер Абрахамс проверил дверной замок, после чего поволок к окну какой-то тяжелый предмет мебели, на который, судя по всему, залез, поскольку до меня донесся звук заскрипевших ржавыми петлями оконных створок с ромбовидными стеклами, которые, как мне было известно, располагались в нескольких футах выше, чем коротышка мог дотянуться. Миссис д’Одд утверждала, что после этого слышала, как он быстро что-то шептал, – впрочем, это могло быть игрой ее воображения. Признаюсь, я был впечатлен сильнее, чем ожидал. Мысль об одиноком смертном, стоящем у открытого окна и призывающем из царившего снаружи мрака духов мертвых, внушала какое-то странное благоговение. Я вряд ли сумел бы скрыть от Матильды тот трепет, с которым заметил, что стрелки часов добрались до половины первого и что мне пора присоединиться к бдению моего гостя.

Когда я вошел, мистер Абрахамс сидел в той же позе, в которой я его оставил; ничто не указывало на подслушанные мной таинственные перемещения, не считая игравшего на его полном лице румянца – признака недавнего напряжения.

– Получилось? – спросил я, входя в комнату и стараясь выглядеть настолько небрежно, насколько это было возможно, однако невольно окинув взглядом комнату, чтобы увидеть, одни ли мы.

– Для завершения нужна лишь ваша помощь, – ответил мистер Абрахамс торжественно. – Вы сядете рядом со мной и примете эссенцию лукоптолика, которая срывает пелену с наших земных очей. Что бы вы ни увидели, молчите и не двигайтесь, иначе вы разрушите заклятье.

В нем читалась какая-то подавленность, а от его типичной для кокни грубоватости не осталось и следа. Сев в указанное им кресло, я принялся дожидаться результата.

Мой компаньон расчистил участок пола вокруг нас от тростника и, опустившись на четвереньки, мелом начертил на нем полукруг, отделивший нас и камин от остальной части зала. Вдоль края этого полукруга он нарисовал несколько иероглифов, напоминавших символы знаков зодиака. Затем мистер Абрахамс встал и испустил протяжный зов, столь быстрый, что он звучал как одно гигантское слово на каком-то грубом гортанном наречии. Закончив молитву – если это было молитвой, – он достал маленький флакончик, который мне уже довелось видеть ранее, и налил пару чайных ложек прозрачной жидкости в чашу, которую и вручил мне, дав понять, что я должен выпить ее содержимое.

У жидкости был едва различимый сладковатый аромат, напоминавший аромат некоторых сортов яблок. Мгновение я колебался, не решаясь поднести чашу к губам, однако нетерпеливый жест моего компаньона положил моим сомнениям конец, и я залпом ее осушил. Вкус не был неприятен, так что, поскольку никакого немедленного эффекта не последовало, я откинулся на спинку кресла, готовясь к тому, что меня ждало. Мистер Абрахамс сел рядом со мной; я чувствовал, что он то и дело поглядывает на мое лицо, не забывая, впрочем, повторять воззвание, которое прозвучало из его уст чуть раньше.

Постепенно меня начало охватывать ощущение приятной теплоты и слабости, вероятно, из-за жара огня, но и еще по какой-то необъяснимой причине. Мне невыносимо захотелось спать, и мои глаза начали слипаться; однако в то же время мой мозг активно работал; в нем пронеслась сотня прекрасных и сладостных мыслей. Я ощущал такую вялость, что, когда мой компаньон положил руку мне на сердце, словно желая проверить, как оно бьется, я не только не попытался ему помешать, но даже и не спросил его, зачем он это делает. Казалось, все в комнате кружится вокруг меня в каком-то сонном танце. Огромная лосиная голова, висевшая в дальнем ее конце, торжественно раскачивалась, а массивные подносы на столах выплясывали котильоны вместе с ведерком для льда и канделябром. Моя голова тяжело упала на грудь, и я бы лишился чувств, не приведи меня в сознание открывшаяся в другом конце зала дверь.

Дверь выводила на возвышение, где, как я уже упомянул, трапезничали хозяева дома. Сжав руки, я сидел в своем кресле, полными ужаса глазами глядя, как она медленно открывается, являя взору темный проход. В проходе показалось нечто – нечто бесформенное и бестелесное, но все же оно явно было чем-то. Я смотрел, как оно, подобно тусклой тени, перелетает через порог; по комнате пронесся порыв холодного ветра, который, казалось, пронзил меня насквозь, оледенив само сердце. Я ощущал таинственное присутствие; затем я услышал голос, подобный дуновению восточного ветра среди сосен на берегу пустынного моря.

– Я – невидимое отсутствие всякой сущности. Я имею склонности, и мне присуща неуловимость. Я – порождение электричества, магнетизма и спиритизма. Мои вздохи тяжелы и эфирны. Я убиваю собак. Выберешь ли ты меня, смертный?

Я хотел ответить, однако горло мое сдавило; и, прежде чем я сумел произнести хоть слово, тень скользнула через зал и скрылась во тьме, царившей на другой его стороне; по дому разнесся протяжный печальный вздох.

Я вновь устремил взгляд на дверь и, к своему изумлению, увидел крохотную старушку, которая, хромая, вошла из коридора в зал. Пройдя по нему взад-вперед несколько раз, она присела у края полукруга, явив взгляду лицо, выражение чистой злобы на котором я не смогу забыть никогда. Казалось, каждая гнусная страсть оставила на этой отвратительной физиономии свой отпечаток.

– Ха-ха! – завопила она, растопырив свои иссохшие пальцы подобно когтям неопрятной птицы. – Ты видишь, что я собой представляю. Я – дьявольская старуха. Я ношу желто-бурые шелка. Мое проклятие нисходит на людей. Сэр Вальтер был ко мне неравнодушен. Буду ли я твоей, смертный?

Мне удалось в ужасе покачать головой, в ответ на что она, замахнувшись на меня костылем, исчезла с жутким криком.

Однако глаза мои к тому моменту словно сами собой устремились к открытой двери, и я уже почти не удивился виду вошедшего в нее высокого мужчины с благородной осанкой. Лик его был мертвенно-бледен, однако с ним резко контрастировала темная челка ниспадавших назад волос. Подбородок мужчины украшала короткая острая бородка. На нем были свободные, но все же подогнанные по фигуре одежды, сшитые, судя по всему, из желтого шелка с большой белой фрезой. Пройдя через комнату медленным величественным шагом, он обернулся и заговорил со мной приятным голосом с изысканными модуляциями.

– Я – рыцарь. Я – тот, кто пронзает, и тот, кто пронзен. Вот моя шпага. Я звеню сталью. На сердце моем кровавое пятно. Я могу испускать глухие стоны. Мне покровительствовало немало старых консервативных семей. Я – изначальное привидение поместья. Я работаю один или в компании визжащих девиц.

Он вежливо склонил голову, словно ожидая моего ответа, однако мое горло вновь сдавило, и я вновь не смог произнести ни слова; низко поклонившись, призрак исчез.

Впрочем, еще до его ухода меня охватило чувство сильного страха, и я ощутил присутствие в комнате жуткого существа смутных очертаний и неопределенных размеров. Оно, казалось, то заполняло собой все помещение, то становилось невидимым, всегда, впрочем, оставляя явственное ощущение своей близости. Когда существо заговорило, голос его был дрожащим и прерывистым.

– Я – тот, кто оставляет следы и капли крови. Я блуждаю по коридорам. Чарльз Диккенс сделал на меня намек. Я издаю странный и неприятный шум. Я выхватываю письма и кладу невидимые руки людям на запястья. Я весел. Я разражаюсь жутким смехом. Рассмеяться ли мне сейчас?

Я отрицательно поднял руку, однако слишком поздно для того, чтобы остановить неприятный хохот, эхом отразившийся от стен комнаты. Привидение исчезло еще до того, как я успел опустить руку.

Я повернул голову к двери как раз вовремя, чтобы увидеть человека, спешно и украдкой вошедшего в комнату. Это был загорелый крепкий детина с серьгами в ушах и небрежно повязанным вокруг шеи каталонским платком. Голова мужчины была склонена на грудь, и весь его вид выдавал в нем человека, терзаемого невыносимыми угрызениями совести. Он метался взад и вперед подобно тигру в клетке, и я заметил блестевший у него в одной руке нож, в то время как другая сжимала нечто, выглядевшее как кусок пергамента. Когда он заговорил, его голос был глубоким и звучным.

– Я убийца, – сказал он. – Я негодяй. Я хожу украдкой. Ступаю беззвучно. Я немало знаю об Испанском Мэйне[6]6
  Принятое у английских пиратов название северного побережья Южной Америки.


[Закрыть]. Умею искать утраченные сокровища. У меня есть карты. Я силен и хороший ходок. Могу наводить страх в большом парке.

Он с мольбой взглянул на меня, однако прежде, чем я успел ему ответить, ужас парализовал меня при виде возникшего в дверях кошмарного фантома.

Это был чрезвычайно высокий человек – если это вообще можно было назвать человеком; длинные кости выпирали сквозь свинцового цвета гниющую плоть. Фигуру окутывал саван, накинутый на голову как капюшон, из-под которого выглядывали два дьявольских глаза, глубоко сидевших в своих жутких глазницах, пылая подобно раскаленным докрасна уголькам. Нижняя челюсть отвисла на грудь, являя взору сморщенный, иссохший язык и два ряда неровных черных клыков. Содрогнувшись, я вжался в кресло при виде того, как это ужасное привидение двинулось к краю полукруга.