Текст книги "Черты будущего"
Автор книги: Артур Чарльз Кларк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)
18
Человек устаревает
Около миллиона лет назад один примат весьма непрезентабельной внешности открыл, что передние конечности пригодны не только для передвижения. Оказалось, что ими можно хватать палки и камни и использовать их для того, чтобы охотиться на зверя, выкапывать корни, защищаться, нападать и так далее. На третьей планете от Солнца появились орудия: с тех пор мир уже не мог оставаться неизменным.
Первыми использовали орудия не люди – этот факт был осознан только за последние годы, – а антропоиды – предшественники человека. Этим открытием они обрекли себя на гибель. Ибо даже простейшее из орудий – заостренный природой камень, который случайно пришелся по руке, – служит колоссальным физическим и психическим стимулятором для своего обладателя. Тот, кто пользуется орудиями, должен ходить выпрямившись; ему уже не нужны острые волчьи зубы, поскольку острые кремни лучше справляются с делом; он должен развивать свои руки, чтобы они стали гораздо более ловкими. Все это, так сказать, технические условия, присущие homo sapiens и, как только они начали выполняться, все более ранние модели оказались обреченными на быстрое устарение. Профессор антропологического факультета Калифорнийского университета Шервуд Уошберн писал: «Именно освоение простейших орудий положило начало всей эволюции человека и привело к современной цивилизации».
Заметьте это выражение – «всей эволюции человека». Старое представление, согласно которому человек создал орудия, – это полуправда, вводящая в заблуждение; точнее следовало бы сказать, что орудия создали человека. Это были очень примитивные орудия, и ими пользовались существа, которые лишь немногим отличались от обезьян. Тем не менее эти орудия привели к появлению современного человека и к вымиранию обезьяночеловека, который впервые взял их в руки.
Теперь, по-видимому, цикл начнется снова; однако ни история, ни предыстория никогда не повторяются в точности, и на этот раз в жизни общества произойдет захватывающий поворот. Орудия, созданные обезьяночеловеком, послужили причиной его эволюционного превращения в своего преемника – homo sapiens. Орудие же, которое создали мы, само станет нашим преемником. Биологическая эволюция уступает дорогу несравненно более быстрому процессу – технической эволюции.
Эта идея, конечно, не нова. То, что творения мозга человека могут когда-нибудь стать угрозой для него и даже уничтожить его, – штамп настолько избитый, что ни один уважающий себя писатель-фантаст не посмеет им воспользоваться. Он восходит к таинственной, но, пожалуй, не совсем мифической фигуре Дедала (единолично представлявшего научно-исследовательский отдел при царе Миносе), позднее встречается в легенде о Фаусте, «Франкенштейне» Мэри Шелли, «Эревхоне» Самюэля Батлера, пьесе «R. U. R.» Чапека. До сих пор на протяжении по меньшей мере трех тысячелетий мыслящее меньшинство человечества высказывало серьезные опасения по поводу конечных последствий развития техники. С эгоцентрической, человеческой точки зрения эти опасения оправданны. Но я смею утверждать, что эта точка зрения не очень долго будет единственной или даже самой важной.
Когда лет пятнадцать назад появились первые крупные электронно-вычислительные машины, к ним быстро пристало прозвище «гигантский мозг». Ученые в целом крайне отрицательно отнеслись к этому названию. Но они выбрали не то слово в качестве объекта возражения. Электронно-вычислительная машина – это мозг, только не гигантский, а карликовый. Таким пока и остается этот тип машин, несмотря на то что он вырос в сотню раз на глазах одного поколения человечества. Однако уже сейчас, на стадии эволюции, которая соответствует стадии «кремневого топора», электронно-вычислительные машины делают то, что еще недавно всякий посчитал бы невозможным: переводят с одного языка на другой, сочиняют музыку и довольно прилично играют в шахматы. Но гораздо важнее любой из этих младенческих забав то обстоятельство, что машины разрушили преграду, отделяющую мозг от машины.
Это одно из величайших – и, вероятно, одно из последних – решающих свершений в истории человеческой мысли, подобное открытию того, что Земля вращается вокруг Солнца, или что человек – часть животного царства, или что Е = mс2. Понадобилось немало времени, чтобы осмыслить все эти идеи, и поначалу их неистово отвергали; точно так же людям понадобится некоторое время, чтобы осознать, что машины могут думать.
Вы можете вполне законно спросить меня: «А что вы подразумеваете под словом „думать“?» Я предпочту обойти этот вопрос с помощью изящной аналогии, которой обязан английскому математику Тьюрингу. Он предложил игру, в которой участвуют два оператора с телетайпами, сидящие в разных комнатах, – такой способ связи избран для того, чтобы исключить возможность передачи всякой дополнительной информации, которую могут нести интонация голоса, выражение лица и т. п. Предположим, что один оператор может задавать другому любые вопросы по своему усмотрению, а тот в свою очередь должен давать на них соответствующие ответы. Если через несколько часов или дней такого общения спрашивающий не сможет решить, кто его телеграфный собеседник – человек или механическое устройство, тогда он вряд ли сможет отрицать, что этот собеседник (он или оно) способен думать. Электронный мозг, выдержавший это испытание, конечно, должен был бы считаться разумным существом. И тот, кто стал бы утверждать обратное, просто показал бы, что он менее разумен, чем машина, и придает излишнее значение мелочам, наподобие того схоласта, который утверждал, что «Одиссея» создана не Гомером, а другим человеком, носившим то же имя.
Пока еще от создания такой машины нас отделяют десятилетия (но не века!), однако мы уже уверены, что ее можно построить. Если эксперимент Тьюринга никогда не будет поставлен, то только потому, что у мыслящих машин будет много более важных дел, чем пространные беседы с людьми. Я часто говорю со своей собакой, но никогда не говорю с ней подолгу.
Современные большие электронно-вычислительные машины – это пока еще быстродействующие тупицы, не способные ни к чему выходящему за пределы инструкций, которые заложены в их программах. Это обстоятельство вселяет во многих людей ложное чувство безопасности. Ни одна машина, говорят они, не может быть разумнее своих создателей – людей, которые проектировали ее и планировали ее работу. Она может в миллион раз быстрее выполнять операции, но это совершенно несущественно. Абсолютно все, что может выполнить электронный мозг, должно быть под силу и человеческому мозгу, при достаточном времени и терпении. К тому же, утверждают они, ни одной машине не свойственны оригинальность, способность к творчеству и иные достоинства, которые нежно зовутся «человеческими».
Эти доводы совершенно ошибочны; люди, которые еще держатся за них, уподобляются тем шорникам, которые полвека назад подшучивали над застрявшим в грязи слабосильным фордиком. Но даже если бы они были верны, утешения в этом мало, что легко уяснить, внимательно прочитав нижеследующие высказывания доктора Норберта Винера:
«Эту позицию (предположение о том, что машины не могут ни в малейшей степени обладать оригинальностью), по-моему, следует решительно отвергнуть.
…Я утверждаю, что машины могут переступить и переступают через некоторые ограничения, присущие их создателям… Очень может быть, что мы в принципе не в силах создать машину, элементы поведения которой мы не в состоянии понять раньше или позже. Но это вовсе не означает, что мы сумеем понять их за время намного меньшее, чем то, которое затрачивает машина на выполнение операции, или даже за какое-то данное число лет или поколений… Это означает, что хотя теоретически машины подвластны критическому анализу человека, однако такой анализ, может случиться, даст нужные результаты намного позднее того срока, когда они еще могли бы повлиять на ход событий».
Иными словами, машины, даже если они менее разумны, чем человек, могут выйти из-под нашего контроля благодаря колоссальной скорости выполнения операций. Фактически есть все основания предполагать, что машины станут намного разумнее своих создателей, так же как и несравненно быстрее их.
Остались еще авторитеты, которые наотрез отказываются наделить разумом как современные, так и будущие машины. Их позиция поразительно напоминает ту, которую занимали химики в начале XIX столетия. Тогда уже было известно, что все живые организмы состоят из нескольких обыкновенных элементов – в основном из углерода, водорода, кислорода и азота. Однако твердо считалось, что вещества, из которых строится живое, нельзя получить из одних «чисто» химических соединений. Должен быть еще какой-то ингредиент – некая сущность, или жизненная основа, которую человек никогда не сможет познать. Ни один химик не сможет, взяв углерод, водород и так далее, соединить их так, чтобы получилось какое-нибудь из тех веществ, на которых основывается жизнь. Миры «органической» и «неорганической» химии разделял неприступный барьер.
Эта мистика была развеяна в 1828 году, когда Вёлер синтезировал мочевину и показал, что между химическими реакциями, идущими в организме, и теми реакциями, которые происходят в реторте, никакой разницы нет. Это был сокрушительный удар по тем святошам, которые верили, что механика жизни навсегда останется недоступной для понимания или воспроизведения. Точно так же сегодня многие люди возмущены предположением, что машины могут думать, однако их недоброжелательство ничего не изменит в существующем положении.
Поскольку эта книга не трактат о проектировании вычислительных устройств, читателю не следует ждать от меня объяснений, как построить думающую машину. И вряд ли человек когда-нибудь сумеет дать такое объяснение во всех деталях. Но можно указать последовательность событий, которая приведет от homo sapiens к machina sapiens[42]42
Machina sapiens – мудрая машина (по аналогии с биологическим наименованием человека). – Прим. ред.
[Закрыть]. Первые два-три шага по этому пути уже сделаны: существуют машины, которые способны обучаться, извлекая уроки из своих ошибок и – в отличие от человека – никогда не повторяя их. Существуют машины, которые не бездействуют в ожидании инструкций, а исследуют окружающий их мир, как если бы им была свойственна любознательность. Есть машины, которые отыскивают доказательства математических или логических теорем и иногда получают неожиданные решения; которые никогда не приходили в голову их создателям.
Эти слабые проблески оригинального мышления пока присущи лишь немногим лабораторным моделям; их совсем лишены гигантские вычислительные машины, которые может купить любой, у кого найдется несколько сот тысяч долларов. Но машинный разум будет развиваться, и он начнет выходить за рамки, присущие мышлению человека, как только появится второе «поколение» вычислительных машин – «поколение», которое будет спроектировано не людьми, а другими «почти разумными» вычислительными машинами. Машины станут не только проектировать, но и строить, ибо машины второго «поколения» будут иметь слишком много компонентов, чтобы их можно было собирать вручную.
Возможно даже, что первая подлинно думающая машина будет выращена, а не построена. В этом направлении уже проведены некоторые несовершенные, но очень перспективные эксперименты. Построено несколько искусственных организмов, которые могут изменять свои схемы в целях приспособления к изменяющимся обстоятельствам. За этими экспериментами кроется возможность создания таких – вначале сравнительно несложных – вычислительных машин, которые будут запрограммированы на достижение определенных целей. В поисках путей к решению поставленной задачи они начнут конструировать собственные контуры, вероятно, посредством выращивания сетей проводников в проводящей среде. Такое разрастание, возможно, будет всего лишь механической аналогией процесса, происходящего в каждом из нас в первые девять месяцев существования.
Все раздумья о мыслящих машинах с неизбежностью обуславливаются и вдохновляются нашими знаниями о человеческом мозге – единственном мыслящем устройстве, которым мы располагаем. Никто, конечно, не претендует на полное понимание работы мозга и не надеется, что оно будет достигнуто в обозримом будущем. Кстати, вот превосходная задача для философов: способен ли мозг когда-нибудь, хотя бы в принципе, познать себя? Но мы достаточно много знаем о его физическом строении, чтобы сделать целый ряд выводов об ограничениях, присущих мозгу – как органическому, так и его машинному аналогу.
Под черепом скрыто около десяти миллиардов отдельных переключателей – нейронов, соединенных между собой в невообразимо сложные цепи. Десять миллиардов – это настолько большое число, что до недавнего времени его использовали в качестве довода против возможности создания механического разума. Лет десять назад один известный нейрофизиолог заявил (это заявление и поныне защитники превосходства человеческого мозга используют как некое охранительное заклинание), что электронная модель головного мозга по величине была бы сравнимой со зданием Эмпайр Стейт Билдинг, а для ее охлаждения во время работы понадобился бы Ниагарский водопад.
Это прорицание теперь надо отнести к тому же разряду, что и утверждение: «Машины тяжелее воздуха никогда не смогут летать». Расчеты, на которых основывалось заявление физиолога, были сделаны во времена господства вакуумных электронных приборов (помните?), а теперь транзисторы совершенно изменили картину. Но темп технического прогресса сегодня таков, что на смену транзистору уже пришли гораздо более миниатюрные и быстродействующие приборы, основанные на фундаментальных принципах квантовой физики. Если бы все дело было в размерах, то современная электронная техника позволила бы нам разместить вычислительную машину, равную по сложности человеческому мозгу, всего на одном этаже здания Эмпайр Стейт Билдинг.
Здесь я вынужден прерваться для мучительной переоценки. Успевать за наукой – нелегкое дело; с тех пор как я написал последний абзац, Отдел астронавтики фирмы «Марквардт корпорейшн» сообщил о создании нового запоминающего устройства, которое способно хранить в объеме куба с длиной ребра около 180 сантиметров всю информацию, записанную на протяжении последних 10 000 лет. Здесь имеются в виду, разумеется, не только все книги, которые были когда-либо напечатаны, но вообще все, что было записано на любом языке – на бумаге, на папирусе, на пергаменте или на каменных плитах. Такая емкость превосходит в несказанное количество миллионов раз вместимость памяти одного человека. И, хотя между просто хранением информации и творческим мышлением дистанция огромного размера (библиотека Конгресса не написала сама ни одной книги), это указывает, что машинный мозг колоссальной мощи может быть очень небольшим по размерам.
Это не должно удивлять тех, кто помнит, как уменьшились в размерах радиоприемники – от громоздких ящиков моделей 30-х годов до современных транзисторных приемников, умещающихся в жилетном кармане (и при этом гораздо более сложных). Притом миниатюризация еще только набирает темпы. Теперь созданы радиоприемники величиной с кусочек сахара; пройдет еще немного времени, и они уменьшатся до размеров зерен, ибо у специалистов по микроминиатюризации есть лозунг: «То, что можно увидеть, слишком велико».
Только для того, чтобы доказать, что я не преувеличиваю, я назову несколько цифр, вы сможете воспользоваться ими при очередной встрече с каким-нибудь фанатичным любителем звукозаписи, когда он поведет вас осматривать свой радиокомбайн размером от стены до стены. В 50-х годах специалисты по электронике научились умещать до ста тысяч деталей в одном кубическом футе[43]43
Один фут равен 30,5 см.
[Закрыть]. (Для сравнения укажем, что в приемнике высшего класса насчитывается 200–300 деталей, а в обычном домашнем приемнике их около сотни.) В начале 60-х годов это число возросло уже примерно до миллиона деталей на кубический фут; к 1970 году, когда сегодняшние экспериментальные методы микроминиатюризации придут в промышленность, плотность монтажа деталей, возможно, будет измеряться уже сотней миллионов на кубический фут.
Хотя эта последняя величина и выглядит фантастической, но человеческий мозг превосходит ее примерно в тысячу раз: он умещает десять миллиардов своих нейронов в одной десятой кубического фута. И хотя миниатюрность вовсе не обязательно является достоинством, может статься, что компактность, достигнутая мозгом, далеко еще не предел.
Дело в том, что клетки, из которых состоит наш мозг, медлительны, громоздки и энергетически расточительны по сравнению с теоретически возможными элементами вычислительной машины, которые будут лишь немногим крупнее атомов. Математик Джон фон Нейман однажды подсчитал, что электронные клетки могут быть в десять миллиардов раз производительнее протоплазменных: они уже сейчас работают в миллион раз быстрее, а скоростью во многих случаях можно поступиться ради уменьшения размеров. Если проследить эти идеи в их развитии до логического конца, то окажется, что вычислительная машина, эквивалентная по мощности человеческому мозгу, вполне может уместиться в спичечной коробке.
Эта несколько ошеломляющая мысль покажется более обоснованной, если критически посмотреть на мышечную ткань, кровь и кости как на конструкционные материалы. Все живые создания удивительны, но давайте не будем терять чувства меры. Пожалуй, самое удивительное заключается в том, что живое вообще живет, если учесть, что живому приходится использовать столь необычные материалы и решать различные проблемы столь окольными путями.
Идеальной иллюстрацией этой мысли может служить глаз. Предположим, что вам дано задание сконструировать фотокамеру, – а глаз, по существу, и есть фотокамера, – которая должна быть построена исключительно из воды и студня, без единого кусочка стекла, металла или пластмассы. Задача покажется вам явно неосуществимой.
Вы совершенно правы: такую камеру создать невозможно. Наш глаз – чудо эволюции, но как фотокамера он просто никуда не годится. Вы можете убедиться в этом сами, прочитав следующее предложение. Перед вами слово средней длины – «фотографирование». Закройте один глаз, а другим уставьтесь неподвижно – повторяю, неподвижно – на среднюю букву «Ф». Наверное, вас удивит – если вы не обманете себя, изменяя направление своего взгляда, – то, что вы не можете отчетливо видеть все слово. Три-четыре буквы влево и вправо от центра – и все; остальное исчезает из поля зрения.
Ни одна камера в мире, даже самая дешевая, не имеет столь скверных оптических характеристик. Что касается цветного зрения, то здесь глазу тоже нечем похвалиться; он эффективен лишь на очень узком участке спектра. В мирах инфракрасного и ультрафиолетового излучения, которые доступны зрению пчел и других насекомых, наш глаз совершенно слеп.
Мы не осознаем этих ограничений, потому что мы выросли с ними, а если бы даже их удалось устранить, мозг просто не справился бы с переработкой во много раз увеличившегося потока информации. Но не будем говорить, что «зелен виноград»; если бы наши глаза обладали оптическими характеристиками даже самой дешевенькой миниатюрной фотокамеры, мир вокруг нас стал бы невообразимо богаче и красочнее.
Все эти дефекты объясняются тем, что из живых материалов просто невозможно изготовить точные научные приборы. Что касается глаза, уха, носа, да и остальных органов чувств, природа проделала поистине невероятную работу, преодолев неимоверные трудности. Однако для будущего наши органы чувств недостаточно хороши; а если говорить по существу, то они недостаточно хороши и для настоящего.
Есть некоторые органы чувств, которых не существует и которые, вероятно, никогда не смогут возникнуть в органическом мире. Между тем нам они неотложно нужны. На нашей планете, насколько я знаю, ни у одного существа не развились, например, органы, способные обнаруживать радиоволны или радиоактивное излучение. Хотя мне очень не хотелось бы выступать в роли провозглашателя законов и утверждать, что нигде во Вселенной не могут существовать органические счетчики Гейгера или живые телевизоры, я все же думаю, что их существование в высшей степени маловероятно. Некоторые виды работ способны выполнять только электронные лампы, или магнитные поля, или пучки электронов, и поэтому они совершенно недоступны для чисто органических структур.
Есть еще одна важная причина, по которой такие живые машины, как вы и я, не могут рассчитывать на победу в состязании с неживыми машинами. Не говоря уже о тех неважных материалах, из которых мы построены, нас ставит в невыгодное положение одно из самых жестких технических условий, которые когда-либо формулировались. В самом деле, каких показателей можно ждать от машины, которая должна вырасти в несколько миллиардов раз в процессе ее изготовления и которую нужно полностью и непрерывно воссоздавать заново, молекулу за молекулой, каждые несколько недель? А с нами все время именно это и происходит; вы уже не тот человек, каким были в прошлом году, – в самом буквальном смысле этих слов.
Большая часть энергии и сил, которые нужны для поддержания жизни, расходуется на непрерывное разрушение и воссоздание; этот цикл завершается каждые несколько недель. На полную перестройку Нью-Йорка, структура которого во много раз проще структуры человеческого организма, понадобилось бы в сотни раз больше времени. Если попытаться вообразить себе мириады строительных и коммунальных фирм организма, которые неистово трудятся, растаскивая по кусочкам артерии, нервы и даже кости, то покажется удивительным, что какая-то энергия еще остается на долю процессов мышления.
Я отлично понимаю, что многие из «ограничений» и «дефектов», о которых только что говорилось, предстанут в совершенно ином свете, если посмотреть на них с другой точки зрения. Живые существа по самой своей природе могут эволюционировать от простых организмов к сложным. Возможно, это единственный путь развития, на котором можно достичь разума, ибо несколько затруднительно представить себе, каким образом безжизненная планета может перейти непосредственно от руд металлов и залежей минералов к электронно-вычислительным машинам только за счет собственных усилий, без всякой помощи извне.
Хотя разум может возникнуть лишь на основе жизни, он же впоследствии может и уничтожить ее. Возможно, на более поздней стадии, как предполагают мистики, разум уничтожит даже материю; но это предположение уведет нас в область таких размышлений, которых лишенный воображения человек, подобный мне, предпочел бы избежать.
Часто подчеркивают преимущество живых существ, состоящее в том, что они сами без труда, – более того, с энтузиазмом – ремонтируют и воспроизводят себя. Но это превосходство над машиной будет недолговечным; уже разработаны общие принципы конструирования саморемонтирующихся и самовоспроизводящихся машин. Между прочим, по иронии судьбы А. Тьюринг, блестящий математик, который был пионером в этой области и первым указал, как можно построить думающую машину, застрелился через несколько лет после того, как опубликовал свои данные. Трудно не извлечь мораль из этого факта.
Величайшим стимулом эволюции машинного разума в противоположность органическому – является вызов, брошенный космическим пространством. Лишь исчезающе малая часть Вселенной непосредственно доступна человечеству в том смысле, что мы можем жить там без машин и тщательно разработанных защитных средств. Если сделать щедрое предположение, что потенциальное жизненное пространство человечества простирается от уровня моря до высоты примерно 5 километров над всей Землей, то его объем составит примерно два миллиарда кубических километров. На первый взгляд это величина внушительная, особенно если вспомнить, что все человечество можно уместить в куб с ребром длиной в 1,6 километра. Но это ничто по сравнению с Космосом с большой буквы. Наши современные телескопы, которые, уж конечно, не являются последним словом техники в своей области, обозревают пространство по меньшей мере в 1060 раз большее.
Такое число, разумеется, совершенно невозможно себе представить, но попробуем все же придать ему некоторую наглядность. Если уменьшить доступную наблюдениям Вселенную до размеров нашей планеты, то ее часть, в которой мы можем жить без космических скафандров и герметичных кабин, будет равна по величине атому!
Правда, мы намерены со временем исследовать и заселить многие другие «атомы» обозримой части космоса, но это будет достигнуто ценой колоссальных технических усилий. Ведь большая часть нашей энергии будет направлена на защиту наших хрупких и уязвимых тел от предельных значений температур, давлений и тяготений, существующих в космическом пространстве и в иных мирах. Машины же в очень широких пределах безразличны к таким крайним условиям. И, что еще более важно, они могут терпеливо ждать годы и века, которые потребуются для путешествий к дальним пределам Вселенной.
Существа из плоти и крови, подобные нам, могут исследовать и освоить лишь исчезающе малую часть космического пространства. Только создания из металла и пластмассы смогут действительно завоевать его (чем они уже начали заниматься). Крохотные мозги наших «Проспекторов» и «Рейнджеров» лишь предвестники того машинного разума, который когда-нибудь устремится к звездам.
Очень может быть, что только в космическом пространстве, там, где условия намного суровее и сложнее, чем где бы то ни было на Земле, разум сможет достичь своего наивысшего расцвета. Так же как и другие качества, разум развивается в борьбе, в столкновениях; в грядущих веках тупицы смогут оставаться на безмятежной Земле, а истинный гений расцветет только в космическом пространстве.
В истории нашей планеты можно найти поразительно сходную ситуацию. Несколько миллионов лет назад самые смышленые из млекопитающих покинули поле битвы на суше и возвратились в обиталище своих предков, в море. Они и поныне там. Мозг у них больше и потенциально мощнее нашего. Однако, насколько нам известно, они мало используют возможности своего мозга; неизменность окружающей их морской среды не предъявляет особых требований к разуму. Дельфины и киты, которые могли бы быть равными нам, а может быть, и превзошли бы нас, если бы остались на суше, теперь простодушно и невинно резвятся рядом с новыми морскими чудовищами, несущими на борту по шестнадцать мегатонн смерти. Возможно, не мы, а именно они сделали правильный выбор; но теперь нам уже слишком поздно поворачивать за ними.
Если вы проследили за ходом моих суждений, то теперь протоплазменная вычислительная машина, сокрытая в вашем черепе, должна быть уже запрограммирована для восприятия мысли – хотя бы ради того, чтобы поспорить, что машины могут стать разумнее и разностороннее человека и что это может произойти в очень недалеком будущем. А допустив такую возможность, мы обязаны немедленно поставить вопрос: что же будет тогда с человеком?
Я опасаюсь, что, вообще говоря, этот вопрос не так уж и важен, разумеется если не учитывать интересы человека. Вероятно, неандертальцы тоже испускали подобные жалобные вопли примерно сто тысяч лет назад, когда на сцене появился homo sapiens с его безобразным вертикальным лбом и смешным выступающим подбородком. Любой философ каменного века, который дал бы своим сородичам правильный ответ, вероятно, кончил бы свою жизнь в котле; я готов пойти на такой риск.
Что касается ближайшего будущего, то ответ, пожалуй, должен быть ободряющим, а не вселяющим уныние. Возможно, настанет непродолжительный золотой век, когда люди будут процветать, пользуясь могуществом своих новых партнеров. Если исключить войну, мы стоим уже в преддверии этого века. Как сказал недавно доктор Симон Ремо, «расширение человеческого интеллекта с помощью электроники станет самой важной нашей задачей в ближайшее десятилетие».
Думающие машины возьмут на себя выполнение несложных повседневных обязанностей, освободив человеческий мозг для сосредоточения на более высоких проблемах. (Разумеется, нет никакой гарантии, что он займется именно этим.) Возможно, на протяжении нескольких поколений каждого человека будет сопровождать в жизни этакий электронный компаньон размером не больше нынешних транзисторных приемников. Этот компаньон будет «расти» вместе с человеком с самого детства и изучит его привычки, его дела, выполняя за него все второстепенные обязанности вроде ведения текущей переписки, составления налоговых деклараций, переговоров о деловых встречах. При случае он сможет даже заменять хозяина на свиданиях, которые тот предпочитает пропустить, а затем докладывать о них кратко или подробно, как того пожелает человек. Электронный компаньон сможет заменять человека в телефонном разговоре, притом настолько совершенно, что никто не догадается, что это говорит машина; может быть, через столетие «игра» Тьюринга станет неотъемлемым элементом нашей общественной жизни со всеми вытекающими отсюда осложнениями и возможностями, – тут я полагаюсь на воображение читателей.
Может быть, вы помните восхитительного робота Робби из кинофильма «Запретная планета» – одного из тех трех-четырех фильмов, сделанных до сих пор, на которые любой поклонник научной фантастики может ссылаться не краснея; этому, несомненно, способствовал сюжет, заимствованный у Шекспира. Я смею утверждать со всей серьезностью, что большая часть способностей Робби и более известного персонажа – Дживса – когда-нибудь воплотится в некоем электронном компаньоне-секретаре-слуге. Он будет гораздо меньше и изящнее, чем те ходячие автоматы – радиолы или механизированные рыцарские доспехи, которые Голливуд с присущей ему скудостью воображения демонстрирует, когда хочет изобразить робота. Он будет в высшей степени талантливым, с быстродействующими переключателями, позволяющими ему соединяться с неограниченным многообразием органов чувств и конечностей. Это – по существу, нечто вроде универсального разума, лишенного телесной оболочки, способного подключаться к любым устройствам, какие только могут понадобиться в том или ином конкретном случае. Сегодня, скажем, он мог бы работать с микрофоном, электрической пишущей машинкой или телевизионной камерой; завтра – управлять автомобилем и самолетом или подключиться к телу человека, а то и животного.
Теперь, пожалуй, настал момент рассмотреть идею, которая большинству покажется еще более устрашающей, чем мысль о том, что машины смогут заменить или вытеснить нас. Я уже упоминал об этом в предыдущей главе: машины могут сочетаться с нами.
