Текст книги "Черты будущего"
Автор книги: Артур Чарльз Кларк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
Все грядущие инозвездные поселения будут независимыми, хотят они этого или не хотят. Их свободу надежно защитят время и пространство. Им придется идти своим путем и решать свою судьбу без помощи и вмешательства со стороны матери-Земли.
А теперь переведем наш разговор на другой уровень и рассмотрим одно очевидное возражение. В самом деле, можно ли с уверенностью утверждать, что скорость света – действительно предел скорости. Ведь в прошлом такое множество «непреодолимых» барьеров уже рухнуло; может быть, и этот разделит участь остальных?
Не будем спорить по этому поводу, не будем приводить аргументы ученых, которые убеждены, что ни один вид излучения, никакие материальные тела никогда не обгонят свет. Вместо этого попробуем предположить обратное и посмотрим, к чему это нас приведет. Рассмотрим самый крайний случай: допустим, что скорость перемещения в пространстве когда-либо станет бесконечной.
Представим себе время, когда развитие техники настолько превзойдет нынешний ее уровень, насколько транзисторный приемник превосходит каменный топор, и мы обретем возможность добираться до любого места мгновенно с той же легкостью, с какой мы набираем номер на диске телефона. Это действительно предельно сузит Вселенную и сведет ее физическую необъятность к нулю. Но что же тогда останется?
Так вот, останется все-все, что сколько-нибудь важно по-настоящему. Ибо облик Вселенной характеризуется двумя аспектами – ее масштабами и ошеломляющей, подавляющей разум сложностью. Устранив первый аспект, мы лицом к лицу столкнемся со вторым. Его-то нам и предстоит сейчас рассмотреть.
Попытаемся же теперь представить себе не размеры Вселенной, а количество объектов в ней. Большинство людей в наше время знакомы с простой системой записи больших чисел, которой пользуются ученые; ее сущность заключается просто-напросто в счете нулей: «сто» записывается как 102, «миллион» – как 106, «миллиард» – как 109 и так далее. Этот полезный прием дозволяет нам легко работать с числами любой величины. Даже военный бюджет выглядит достаточно скромным, когда его сумму запишут как 5,67 · 109 долларов – вместо 5 670 000 000 долларов.
Число солнц в нашей Галактике (в том вихревом скоплении звезд и космической пыли, на окраине которого, в одной из самых отдаленных, спирально изогнутых ветвей находится наше Солнце) приближенно равно 1011, или, если записать полностью, 100 000 000 000. Наши современные телескопы позволяют наблюдать примерно 109 других галактик. Нет никаких признаков того, что где-то, даже на предельном удалении, доступном для наблюдения, галактики располагаются реже. Вероятно, во всей Вселенной по меньшей мере столько же галактик, сколько в нашей Галактике звезд; впрочем, давайте ограничимся только теми галактиками, которые доступны обозрению. Число звезд в них в общей сложности равно примерно 1011 · 109, или 1020.
Единица с двадцатью нулями – величина совершенно недоступная нашему пониманию. Напрасно даже пытаться вообразить ее. Однако с помощью простого сравнения можно косвенно представить себе ее громадность.
Мы только что предположили, что наступит время, когда мы, набрав номер на диске, сможем с помощью какого-то фантастического способа телепортации очутиться в любом месте космического пространства так же легко и быстро, как сегодня вызываем абонента по телефону. Любопытно, как бы выглядел космический «телефонный справочник», если бы его содержание авторы ограничили только солнцами, не пытаясь перечислить планеты, а тем более – миллионы разных мест на каждой из планет?
Телефонными справочниками таких городов, как Лондон и Нью-Йорк, уже сейчас очень трудно пользоваться, хотя в них насчитывается всего примерно по миллиону абонентов. Космический справочник на 1020 номеров был бы в 1014 раз больше. В нем было бы больше страниц, чем во всех книгах, которые напечатало человечество со времен изобретения книгопечатания.
Наш фантастический домысел можно развить и дальше, рассмотрев еще одно следствие появления двадцатизначных телефонных номеров. Подумайте о том, какая неразбериха будет твориться в космосе, если, набрав номер 27 945 015 423 811 986 385 вместо номера 27 945 015 243 811 986 385, вы окажетесь совсем не в том конце Вселенной… Это не пустая шутка; посмотрите хорошенько на эти многозначные ряды, попробуйте ощутить их весомость и значимость, помня, что вам нужен в них каждый знак, чтобы сосчитать общее число звезд. А если мы захотим подсчитать еще и количество их планет, то цифры возрастут еще больше.
Перед такими величинами должны спасовать даже те, чей дух не дрогнул перед безбрежностью световых лет. Перебрать поодиночке все песчинки на всех побережьях мира – задача, гораздо менее трудная, чем исследование космического пространства.
Итак, мы возвращаемся к нашему исходному утверждению. Космическое пространство можно наносить на карты, можно летать сквозь него, можно заселять его, и пределов этим свершениям нет; завоевать его окончательно нельзя. Когда человечество достигнет вершин своего развития и Адамово семя рассеется повсюду, как звезды во Вселенной, даже тогда мы все еще будем подобны муравьям, ползающим по поверхности Земли. Муравьи расселились по всему миру, но разве они завоевали его? Много ли знают об этом мире или друг о друге их бесчисленные колонии?
Так будет и с нами, когда мы распространимся далеко за пределы матери-Земли, когда ослабеют узы родства и взаимопонимания, когда до нас будут доходить лишь невнятные и запоздалые обрывки сведений из вторых или третьих – или тысячных – уст о каждой, относительно все уменьшающейся горстке, из которых будет тогда слагаться человечество. Хотя Земля не откажется от попыток поддерживать связь со своими детьми, но в конечном счете все усилия ее историков и архивариусов окажутся бессильными перед временем, расстояниями и самой огромностью объема информации. Ибо к тому времени, когда род людской станет вдвое старше, количество отдельных обществ или наций, возможно, намного превысит общее число людей, живших на Земле с зари человечества до наших дней.
Тщетно пытаясь осознать масштабы Вселенной, мы вышли за пределы постижимого; так будет и в дальнейшем; при всякой новой попытке мы подойдем к этим пределам рано или поздно. Чаще всего это будет «рано».
Когда вам случится выйти на улицу в летнюю ночь, посмотрите на небо. Почти прямо над головой у вас будет сиять самая яркая звезда северного полушария – Вега из созвездия Лиры. Она удалена на 26 световых лет. Для нас, недолговечных существ, это почти предел дальности космического путешествия, из которого мы еще можем возвратиться обратно. Но глубже за рубеж, отмеченный этим голубовато-белым маяком, сияющим в пятьдесят раз ярче нашего Солнца, может быть, проникнут только наш разум и наши тела – сердца человеческие туда посылать нельзя.
Ибо ни один человек не сумеет, вернувшись домой из путешествия на Вегу, вновь обнять тех, кого он знал и любил на Земле.
11
О времени
Человек – единственное живое существо, которое тревожит проблема времени, и этому его беспокойству обязаны своим появлением многие прекраснейшие творения искусства, а также почти все науки и в значительной части религия. Ведь именно постоянно наблюдаемая периодичность повторения во времени явлений природы: восхода солнца и движения звезд, более медленной по ритму смены времен года – привела к возникновению понятия о закономерности и упорядоченности, а затем и к древнейшей из всех наук, астрономии. Неизменность окружающей среды, как это имеет место, скажем, в глубинах океана или на поверхности вечно затянутой облаками Венеры, не стимулирует развитие разума, и в таких местах он может вообще не возникнуть.
Не удивительно поэтому, что культуры, сложившиеся в зонах с устойчивым, почти не меняющимся климатом, вроде Полинезии или тропического пояса Африки, примитивны, и им свойственно весьма смутное представление о времени. Другие культуры, принужденные под воздействием окружающей среды ориентироваться во времени, попали под его владычество. Пожалуй, классическим примером этому является древний Египет, где жизнь регулировалась ежегодными разливами Нила. Ни одна другая цивилизация, ни прежде, ни в более поздние времена, не пыталась столь решительно противостоять вечности и даже оспаривать само существование смерти.
Время – один из важнейших исходных элементов всех религий; оно сочетается в них с такими идеями, как перевоплощение, предсказание будущего, воскрешение из мертвых и поклонение небесным телам – на это указывают нам каменный календарь Стонхенджа[26]26
Стонхендж – одно из циклопических, так называемых мегалитических сооружений неолита, или бронзового века. Расположено близ города Солсбери (Англия). – Прим. ред.
[Закрыть] знаки Зодиака в храме Дендеры[27]27
Храм Дендеры – древний храм богини Габор. Его развалины сохранились в местности Дендера на левом берегу Нила. На стенах главного зала высечены надписи и изображения астрономического содержания, в том числе знаки Зодиака, ставшие предметом многих исследований. – Прим. ред.
[Закрыть] и культовые сооружения народа майя. Некоторые верования (например, христианство) относят акт сотворения мира и начало времен к весьма недавнему прошлому и ожидают светопреставления в недалеком будущем. Другие религии, такие, как индуизм, устремляют свой взгляд в невообразимо далекое прошлое и заглядывают в еще более отдаленное будущее. Западным астрономам пришлось нехотя признать, что Восток был прав и что возраст Вселенной надо измерять миллиардами, а не миллионами лет, если его вообще можно измерить.
Лишь за последние пятьдесят лет мы узнали кое-что об истинной природе времени и научились даже изменять его течение, правда, пока еще не больше, чем на миллионные доли секунды. Нашему поколению, впервые с тех пор, как начали колебаться маятники и балансиры, выпало на долю осознать, что время не является ни абсолютным, ни непреодолимым и что тирания часов, возможно, не будет продолжаться вечно.
Трудно не думать о времени как о враждебной силе, и в определенном смысле все достижения человеческой цивилизации – добыча, отвоеванная человеком в его схватке с временем. Какими бы ни были побуждения пещерных художников из Ласко, они первыми вырвали у времени нечто нужное человечеству. Примерно за тысячу поколений до нашей эпохи, когда по Земле еще бродили мамонты и саблезубые тигры, они открыли способ пересылать в будущее не только свои останки, но и в какой-то мере свои мысли и чувства. Мы можем взглянуть их глазами сквозь бездну времен и увидеть животных, которые населяли их мир. Но, кроме этого, мы мало что сможем увидеть…
Следующим шагом вперед было изобретение поэзии, по-видимому, как элемента религиозных ритуалов. Обычные слова и фразы эфемерны, их забывают, едва они произнесены. Однако, когда они располагаются в определенном порядке, происходит некое чудо. Как справедливо заметил Шекспир, писатель, больше всех других одержимый загадкой времени,
Барды и менестрели, наподобие Гомера, сохранили в своей памяти те единственные свидетельства предыстории, которыми мы располагаем ныне, хотя, конечно, за время, прошедшее до изобретения письменности, эти предания легко могли быть искажены, а многие из них и безвозвратно исчезнуть.
Письменность, – вероятно, самое важное изобретение человечества – изменила все это коренным образом. Платон и Цезарь говорят с нами через века более внятно, чем многие из наших современников. А с изобретением типографского станка печатное слово стало, по существу, бессмертным. Манускрипты, свитки, папирусы недолговечны и могут быть легко уничтожены, тогда как со времен Гутенберга лишь очень немногие произведения непреходящей ценности канули в Лету.
Немногим более столетия назад на помощь письменности и изобразительному искусству пришло замечательное устройство – фотокамера. Фотография стала теперь настолько заурядным явлением, что мы давно уже не отдаем себе отчета в том, какое это чудо; если бы фотоснимок стоил таких же денег и трудов, как, скажем, запуск искусственного спутника Земли, тогда бы, наверное, мы оценили фотокамеру так, как она этого заслуживает.
Ни одно другое творение разума или рук человека не будит в нас таких чувств, как фотография. Она одна может перенести нас в прошлое, может заставить нас почувствовать с радостью или с печалью: «Вот как все это было в действительности, там-то, тогда-то…» Величайшие скульпторы древнего мира годами работали, чтобы воссоздать для императора Адриана точный образ его погибшего любимца Антиноя. Сейчас нам это может предоставить дешевенькая фотокамера. С изобретением фотографии некоторые стороны прошлого стали впервые обозримы непосредственно, почти без искажений и навязанной человеческим разумом избирательности. Немаловажным отличием гражданской войны в Америке от предыдущих военных конфликтов было участие в ней фотографа – Мэттью Брэди.
Съемочная камера – и особенно кинокамера, которая появилась примерно на пятьдесят лет позже, – наделила нас способностью не только возвращать минувшее, но и анатомировать время, убыстрять и тормозить его бег. Процессы, неуловимые для человеческого глаза из-за чрезмерной скоротечности или, наоборот, медленности, вдруг стали зримыми с помощью высокоскоростной или замедленной съемки. Всякий, кто наблюдал смертельную схватку между двумя виноградными лозами, которые хлещут друг друга своими усиками (причем каждый удар продолжается целый час), уже никогда не сможет воспринимать растительное царство как прежде. Движение облаков, всплеск дождевой капли, взмах крыла колибри, поступь времен года – до начала нынешнего столетия люди могли только строить догадки о протекании этих процессов или отрывочно наблюдать их на единичных, не связанных друг с другом снимках. Теперь люди могут следить за их ходом своими глазами и составить органически связное представление о них в целом.
Когда в 1877 году в наш мир ворвался фонограф, время утратило свою абсолютную власть и над звуками. Подобно фотоаппарату, фонограф появился совершенно неожиданно, хотя изобретательный Сирано де Бержерак упоминал о «говорящих книгах» в одном из своих научно-философских фантастических романов[29]29
Кроме пьес и сатирических памфлетов, Сирано де Бержерак (1619–1655) написал два философских фантастических романа. – Прим. ред.
[Закрыть]. Однако в отличие от фотоаппарата и большинства других современных изобретений, фонограф, в силу своего исключительно простого устройства, стоит совершенно особняком. Мы не умалим заслуг Эдисона, если скажем, что любой опытный древнегреческий ремесленник, получив необходимые наставления, смог бы построить прибор, который сохранил бы для нас голоса Сократа и Демосфена. В афинском музее есть останки астрономического вычислительного устройства куда более сложного, чем акустический фонограф, и иногда я невольно задумываюсь…
Как ни внушительны достижения человечества за последние сто лет, но если представить себе, что мы хотели бы сделать со временем, будь это в нашей власти, эти достижения покажутся чрезвычайно жалкими. Философы, ученые и поэты давно уже ломают свои головы над проблемой времени; человек, который был одновременно и философом, и ученым, и поэтом, выразил всеобщее чувство горечи, когда он сетовал почти тысячу лет назад: «Движущийся перст пишет и, написав, движется дальше». Все наше «благочестие и ум» бессильны изменить прошлое или хотя бы изменить стремительность нашего движения в будущее. Впрочем, может быть, так будет не вечно.
Если составить перечень всех проявлений власти над временем, которыми мы хотели бы обладать независимо от их осуществимости, то он мог бы выглядеть примерно так:
Ви´дение прошлого
Воссоздание прошлого
Изменение прошлого
Путешествие в прошлое
Ускорение или замедление настоящего
Путешествие в будущее
Ви´дение будущего
Мне не приходит на ум ни одно мыслимое (или, пускай, немыслимое) желание, которое не охватывалось бы одной из этих рубрик; посмотрим же, насколько можно надеяться на их осуществление.
Что касается первой рубрики, то уместно напомнить, что мы всегда видим и переживаем только прошлое. Звуки, которые вы слышите сейчас, пришли из прошлого, затратив по три тысячных доли секунды на каждый метр, отделяющий их источник от вашего уха. Нагляднее всего это демонстрируется во время грозы: раскат грома, сопутствующий молнии, сверкнувшей в двадцати километрах от вас, доносится с опозданием в целую минуту. Если вам когда-нибудь доведется увидеть вспышку молнии и одновременно услышать гром, радуйтесь, если останетесь в живых. Мне однажды пришлось это испытать, и я никому не желаю пережить подобное.
То, что справедливо в отношении звука, справедливо и для света, правда в масштабе почти точно в миллион раз меньшем. Раскат грома, сопровождающий молнию, сверкнувшую в двадцати километрах от вас, вы услышите через минуту, а ваши глаза узнают об этом менее чем через одну десятитысячную долю секунды. Поэтому для всех повседневных земных целей скорость света можно считать бесконечной. Только обращая свой взгляд в космическое пространство, мы видим события, которые произошли сотни или даже миллионы лет назад.
Это весьма ограниченный по своим возможностям способ проникновения в прошлое. В частности, он не позволяет видеть наше собственное прошлое. Нельзя надеяться и на то, что, достигнув миров, принадлежащих к системам ближайших звезд, мы найдем там высокоразвитые цивилизации, представители которых наблюдали за нами и регистрировали забытые нами события нашей истории с помощью неких сверхтелескопов (эту идею выдвигали авторы некоторых наивных научно-фантастических произведений). Световые волны, отражающие какие-либо события на Земле, жестоко искажаются при прохождении через атмосферу, даже в том случае, когда облака не поглощают их полностью. А проникнув через атмосферу, световые волны столь быстро ослабевают с расстоянием, что нельзя даже теоретически построить такой телескоп, который позволил бы наблюдать, например, с Марса земные объекты протяженностью менее нескольких километров. В звездной системе, удаленной от нас на 900 световых лет, никто не наблюдает сейчас сражение при Гастингсе. Лучи света, которые начали свой путь в 1066 году, теперь слишком ослабли даже для того, чтобы донести туда изображение Земли в целом.
Дело в том, что существует предел усиления света, зависящий от самой природы световых волн, и никакой научный прогресс не может преодолеть его. Примерно аналогичным образом невозможно уловить исчезнувшие звуки, как только они стали слабее уровня шумового фона. Иногда говорят, что звук никогда не затухает полностью, он просто становится слишком слабым, чтобы его можно было услышать. Это неверно: звуковые колебания затухают настолько быстро, что через несколько секунд они перестают существовать в прямом физическом смысле этого слова. Ни один усилитель не сможет восстановить слова, сказанные вами минуту назад; даже если бы он обладал бесконечно большой чувствительностью, он воспроизвел бы лишь беспорядочные шипящие звуки, возникающие при столкновении молекул воздуха между собой.
Если и возможен какой-либо способ обозревать прошлое, то он должен опираться на технику, которой мы не только еще не располагаем, но пока что не можем даже себе представить. Однако сама по себе идея эта не содержит никаких логических противоречий и с научной точки зрения не абсурдна, а если принять во внимание новейшие достижения в методах археологических исследований, то лишь глупец возьмется утверждать, что она совершенно неосуществима. Ведь мы сумели восстановить такую информацию о прошлом, которая, казалось бы, должна быть безвозвратно утраченной без малейшей надежды на восстановление. Как могли мы надеяться, например, измерить количество осадков, выпавших в 784 году нашей эры? Оказывается, это можно сделать, измерив толщину древесных годовых колец. Как можем мы датировать обломок кости неизвестного происхождения? Определение возраста с помощью углерода-14 позволяет осуществить и это. Куда показывало острие магнитной стрелки двадцать тысяч лет назад? Об этом нам рассказывает ориентация магнитных частиц в древних глинах. Как изменялась температура океанских вод на протяжении последних пятисот тысяч лет? Мы располагаем ныне – и это, пожалуй, самое поразительное из открытий – «хронологическим термометром», который, по существу, позволяет установить время начала и окончания периодов оледенения; мы можем даже с достаточной уверенностью сказать, что 210 000 лет назад средняя температура моря равнялась 29 °C, а спустя 30 000 лет она упала до 21°. Вряд ли вы догадаетесь, как это было установлено. Секрет тут в том, что химический состав известковых раковин некоторых морских животных зависит от температуры воды, в которой они формировались. Исходя из этого, можно посредством тонкого и очень сложного анализа восстановить картину изменения температуры. Так, например, профессор Юри сумел определить, что ископаемый моллюск, обитавший в морях, которые покрывали Шотландию 150 миллионов лет назад, родился летом, когда температура воды была 21 °C, прожил четыре года и умер весной.
Еще недавно такое знание прошлого показалось бы ясновидением, а не наукой. Оно было добыто в результате разработки особо чувствительных измерительных приборов, которые, как правило, представляют собой побочный продукт атомных исследований. Эти приборы могут обнаруживать невообразимо слабые следы, оставленные на предметах их прошлой историей. Пока еще никто не в состоянии сказать, каковы пределы возможностей такой методики. Может быть, в каком-то смысле все события оставляют свои следы во Вселенной, но на таком уровне, который пока еще недоступен нашим приборам. Впрочем, может быть, при некоторых из ряда вон выходящих обстоятельствах эти следы улавливаются нашими органами чувств: не здесь ли кроется объяснение привидений? Возможно, придет такое время, когда мы сумеем прочесть эти следы, которые для нас пока что столь же невидимы, как и следы тропы, совершенно явственные для индейского разведчика или для следопыта. И тогда поднимется завеса, скрывающая от нас прошлое.
На первый взгляд способность заглядывать в глубь времен кажется самой волшебной властью, какая только может быть дана человеку. Все утраченное знание было бы восстановлено, все тайны – объяснены, все преступления – раскрыты, все спрятанные сокровища – найдены. История перестала бы быть мешаниной из умозаключений и предположений. Там, где сегодня мы гадаем, мы бы знали. И, возможно, мы пришли бы даже к тому, что столь поэтично описал Уэллс в рассказе «Гризли»:
«Может быть, наступит день, когда эти воскрешенные воспоминания станут такими живыми, как если бы мы сами были там и разделяли трепет и страх, владевшие людьми в те первобытные времена; может быть, наступит день, когда гигантские звери прошлого вновь вернутся к жизни в нашем воображении, и мы снова будем бродить среди давно исчезнувшего ландшафта, и, распластав пестро раскрашенные руки и ноги, которые, думалось, давно уже обратились в прах, греться под солнцем, сиявшим миллион лет назад».
Обладая таким могуществом, мы воистину уподобились бы богам, способным странствовать по своей воле в глубинах времен. Но обладание подобным могуществом, бесспорно, по плечу только богам. Если бы перед нами внезапно открылось прошлое, мы были бы ошеломлены не только гигантской массой информации, но и жестокостью, ужасом, трагизмом веков, которые остались позади. Одно дело читать о массовой резне и сражениях, о чуме и инквизиции, другое – видеть все это на киноэкране. Но у кого из людей хватит сил наяву увидеть непреоборимое зло давно прошедших лет, сознавая, что все это реально существовало и что в увиденном ничего нельзя изменить? Уж пусть лучше добро и зло навсегда останутся недоступными для столь пристального исследования.
У этой проблемы есть и другой аспект. Как нам самим понравится мысль о том, что когда-нибудь в будущем люди, мало отличающиеся от нас, если не считать намного более высокого уровня научного развития, станут пристально вглядываться в нашу жизнь и наблюдать все наши безрассудства и пороки, равно как и более редкие добродетельные деяния? В следующий раз, когда вам доведется ввязаться в какое-нибудь неблаговидное дело, остановитесь, чтобы поразмыслить: а что если через тысячу лет вы будете фигурировать именно в таком виде, в качестве демонстрационного образца перед аудиторией, изучающей психологию первобытных людей. А может быть еще хуже: соглядатаи из некоего упадочного общества будущего могут использовать свою извращенную науку, чтобы подглядывать за нами. Но даже это, пожалуй, лучше, чем перспектива оказаться настолько примитивными и архаичными, что будущее вообще не заинтересуется нами.
Воссоздание прошлого – идея еще более фантастичная, чем его обозрение. Она включает в себя ви´дение прошлого и нечто намного большее. Ведь это не что иное, как идея воскрешения из мертвых, только рассматриваемая в научном, а не в религиозном плане.
Допустим, что когда-нибудь люди обретут способность наблюдать прошлое столь детально, что смогут регистрировать движение каждого атома, который когда-либо существовал. Предположим, далее, что на основе такой информации они смогут избирательно воссоздать людей, животных, отдельные ситуации и ландшафты прошлого. Иными словами, хотя вы в действительности умерли в XX веке, другое ваше «я» со всем объемом жизненного опыта, накопленным к моменту наблюдения из будущего, может внезапно оказаться в отдаленном будущем и зажить новой жизнью.
Это выглядит самой необузданной фантазией, какую только способен создать человеческий ум, но отсюда вовсе не следует, что такую возможность надо исключить из рассмотрения, как нелепость. Кто-то, кажется один французский философ, выдвинул предположение, что с помощью подобных средств люди будущего, возможно, попытаются исправить зло, содеянное в прошлом. Разумеется, ничего подобного сделать нельзя. Даже если бы какая-то сверхмогущественная наука нашла способ воссоздать вновь жертвы давно забытых несправедливостей и преступлений и дать им возможность продолжить жизнь в новых более благоприятных условиях, это ни в малейшей степени не изменило бы меры тех страданий, которые «оригиналы» претерпели в прошлом.
Изменить прошлое, заставить движущийся перст стереть письмена, им начертанные, – это предмет фантастических грез, а не науки. Изменение прошлого сопряжено с таким количеством парадоксов и противоречий, что мы без малейшего сомнения вправе признать его невозможным. Классический довод против возможности путешествия в глубь времен таков: будь оно возможно, человек смог бы вернуться в прошлое, убить одного из своих прямых предков, тем самым исключив возможность существования своего, а возможно, и значительной части человечества вообще.
Некоторые дотошные писатели (особенно Роберт Хайнлайн и Фриц Лейбнер) приняли этот вызов и сказали примерно следующее: «Очень хорошо, – но предположим, что подобные парадоксы действительно имеют место в жизни. Как их объяснить?» Один из их ответов – идея параллельных течений времени. Они считают, что прошлое не является неизменным, что можно было бы, например, вернуться в 1865 год и, скажем, предотвратить выстрел Джона Бута[30]30
Убийца Авраама Линкольна. – Прим. ред.
[Закрыть]. Но сделавший это по существу уничтожил бы наш мир и создал другой, ход истории которого настолько отклонился бы от фактического, что мир стал бы в последующем совершенно иным.
Может быть, в некотором смысле все мыслимые и возможные вселенные существуют одновременно и параллельно, подобно путям бесконечно большой железнодорожной станции, но движемся-то мы в каждый отдельно взятый момент времени лишь по одному из этих путей. Если бы мы смогли повернуть назад и изменить исход какого-то решающего события прошлого, то, по существу, это означало бы, что мы возвратились к стрелке и свернули на другой путь.
Но, пожалуй, все это не так уж просто, если здесь вообще можно говорить о простоте. Другие авторы утверждают, что, даже если бы было возможно изменять отдельные события прошлого, инерция истории столь колоссальна, что в конечном счете ничего бы не изменилось. Иначе говоря, вы спасли бы Линкольна от пули Бута в Фордовском театре, чтобы другой сторонник южан с бомбой в руках подстерег президента в фойе. И так далее…
Самый убедительный довод против возможности путешествий во времени – полное отсутствие сведений о подобных путешественниках. Каким бы малоприятным ни показался наш век для людей будущего, надо полагать, что ученые и исследователи, бесспорно, побывали бы у нас, будь это возможно. Конечно, они пытались бы замаскироваться, но отдельные разоблачения были бы неизбежны: стоит только представить себе, что может случиться, если мы, запрятав под нейлоновыми тогами фотоаппараты и магнитофоны, окажемся в Древнем Риме. Путешествия во времени немыслимо долго хранить в тайне. Не раз и не два на протяжении всех прошедших веков аргонавты Хроноса (если использовать первоначальное исключительно невыразительное название уэллсовской «Машины времени») попадали бы в разные переделки и неминуемо разоблачали бы себя. А пока что единственным свидетельством просачивания информации из будущего могут служить только записные книжки Леонардо да Винчи. В них действительно поражает обилие замыслов изобретений, которые были осуществлены в последующие века, однако вряд ли это можно считать исчерпывающим доказательством того, что в XV веке в Италии побывали гости из будущего.
Некоторые авторы научно-фантастических произведений пытались обойти это затруднение, выдвинув предложение, что время подобно спирали: нам не дано по доброй воле скользить вдоль ее витков, но, может быть, мы способны перескакивать с одного витка на другой и попадать в эпохи, отделенные друг от друга такими огромными промежутками времени, что никакой опасности нежелательных столкновений между различными уровнями культуры попросту не существует. Так, скажем, динозавров могли истребить охотники на крупного зверя, прибывшие из будущего, но эпоха homo sapiens, возможно, лежит в своего рода «мертвом пространстве», куда они не в состоянии проникнуть.
Из всего вышесказанного вы справедливо заключите, что я не особенно серьезно отношусь к путешествиям во времени; впрочем, я полагаю, что их никто не принимает всерьез – даже те писатели, которые вложили уйму сил и изобретательности в их описания. И все-таки эта тема – одна из самых увлекательных, а подчас и самая волнующая во всей литературе; она вдохновила писателей на создание произведений столь различных, как «Юрген» и «Беркли-сквер». Она взывает к глубочайшим инстинктам человечества и поэтому никогда не умрет.
Гораздо менее надуманна и более реалистична по сравнению с путешествием в прошлое идея возможности регулирования скорости, с которой мы движемся – или думаем, что движемся – в будущее. Медицинские препараты в какой-то мере уже выполняют эту задачу. Для человека, находящегося под общим наркозом, время проходит бесконечно быстро. Он закрывает глаза на мгновение, а открывает их фактически через несколько часов. С помощью различных стимулирующих средств достигается, правда незначительный, обратный эффект; есть много сообщений об ускорении умственной деятельности, действительном или мнимом, вызываемом мескалином, гашишем и другими наркотиками. Впрочем, даже если бы при этом не было нежелательных, побочных явлений, возможности такого способа искажений ощущения времени очень ограниченны. С какой бы скоростью ни работал мозг человека, сама инерция его тела не позволит ему двигать руками и ногами намного быстрее, чем обычно. Если залить в бак автомобиля какое-нибудь сверхмощное горючее, двигатель попросту разлетится на куски, а человеческое тело ведь бесконечно более тонко уравновешенный механизм, чем автомобильный мотор. Может быть, мы научимся почти беспредельно замедлять процессы, идущие в организме, и осуществим давнюю мечту о глубоком анабиозе. Тогда будут возможны путешествия в грядущее, наподобие путешествия Рип ван Винкля[31]31
Рип ван Винкль – герой одного из рассказов американского писателя Вашингтона Ирвинга (1783–1859). Встретив на охоте духов и выпив их зелья, Рип ван Винкль заснул на двадцать лет. Проснувшись, он обнаружил, что его жена умерла, его самого забыли, а колонии превратились в Соединенные Штаты Америки. – Прим. ред.
[Закрыть]. Но мы никогда не сумеем ускорить с помощью медикаментов работу организма настолько, чтобы человек мог за минуту пробежать два километра или за час выполнить дневной объем работы.
