Текст книги "Похороны ведьмы"

Автор книги: Артур Баневич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 28 страниц)

– Из Думайки, – поправил Дебрен. – Что же касается одежды, то я в соответствии с вашими указаниями уже купил синюю с серебряными звездами, чтобы на работе выглядеть настоящим чародеем, а не лесником или Бобином Чапой, лесным разбойником. Я ношу ее на работе. Однако в город возвращаюсь, одевшись по-цивильному, что вы весьма точно связали с финансовыми проблемами. Здесь, во фрицфурдских трактирах, от чародея в парче и звездах надеются получить бог знает какие чаевые, а за куриное бедрышко требуют платить как за фазана, украшенного перьями. Страшно взвинчивает цены соседство телепортодрома.

Пекмут фонт Герсельбрюкер, не вставая с бездонного кресла, обитого шкурой единорога, глянул в огромное, доходящее до потолка окно. Окно было не только остеклено, но вдобавок изготовлено из больших, размером в два локтя, пластин с идеально гладкой поверхностью. Дебрен даже боялся подумать, во что это чудо обошлось. А окон в кабинете было ровно полдюжины.

– Самое большое в мире, – замурлыкал Герсельбрюкер, глядя на тянущуюся милями равнину, идеально гладкую и пустую, словно поверхность озера в безветренную погоду. – Шестьдесят четыре лана урожайной почвы, рядом с рекой и совсем близко от города. Понадобилось целое состояние, чтобы выкупить эти земли, и это всего лишь капля в море расходов. Три полосы, шесть наводящих башен, двенадцать залов для персонала, четыре силочерпалки, две стоянки для веретен, две стоянки для лошадей, кузницы, мастерские, постоялый двор на двести душ, филиалы контор, магазин-прокатная телег и лектик, баня, бордель, таможенный склад, три часовни и две церкви, медицинский кабинет, торговые ряды… Даже собственное кладбище, черт побери! В Тамбурке могут болтать что угодно, но им до нашего телепортодрома так же далеко, как крестьянской халупе до собора. Поэтому неудивительно, что запах золота, причем в слитках, а не в монетах, витает вокруг этого места.

– Я не удивляюсь, – заверил Дебрен.

– Это была риторическая фигура. – Пекмут указал на кресло поменьше на противоположной стороне длинного, заваленного книгами секретера. – Садись. Я велел вернуть тебя с полпути домой. После дня производительного труда ты наверняка утомлен.

– Не очень, – сказал Дебрен и сел.

– Прикинусь, будто не слышал, – ласково бросил телепортовик. – Мало уставший работник, возвращающийся со смены, все равно что колокол, отзвонивший тревогу. К нему надобно приглядеться как следует и либо гнать взашей, либо загрузить работой. Заруби это себе на носу, иначе ты никогда не сможешь хорошо управлять даже самым малочисленным коллективом.

– Зарублю. А что касается управления… Я магун, а не десятник. И я не честолюбив.

– Ну так учись честолюбию, я от своих людей требую честолюбия. Продвижение вверх по лестнице присуще ценным работникам. Внизу остаются глупцы и шалопаи. Этот принцип касается всех сфер человеческой деятельности.

– За исключением штурма крепостей, – усмехнулся Дебрен. _ Там взбираться по лестнице как раз посылают первыми глупцов и шалопаев.

– Теперь мне понятно, почему ты не сделал карьеры в армии. Хуже таких разлагающих мораль замечаний там считается только крик: "Спасайся кто может!" – Герсельбрюкер глянул на обрамленную золотом, наполненную серебряным песком клепсидру с выгравированной по-верленски надписью: "Время – деньги". Дебрен не был уверен, но ему показалось, что теперь телепортовик заговорил немного быстрее. – Мне также понятно отсутствие у тебя опыта работы в коллективе. Если только ты не принц крови, то такие всегда начинают с выслушивания поучений мэтра. И оплеух за сомнения в высказанном им мнении общего характера путем указания ему на какие-то малосущественные исключения.

– Вы абсолютно правы, господин фонт Герсельбрюкер.

– Я управляю здесь, поэтому прав по определению. – Телепортовик раскинулся в кресле. – Однако всегда приятно услышать это лишний раз. Браво, Дебрен! Несмотря на отвратительный характер, ты обладаешь свойствами, кои вызывают у меня уважение. Быстро научаешься. Может, даже когда-нибудь тебя возьмут в армию, как знать.

Дебрен поблагодарил мимолетной улыбкой. Пекмут фонт Герсельбрюкер открыл рот, но, увидев вспышку за окном, раздумал и принялся вычищать из густой бороды остатки пищи. Это означало, что он намеревается произнести длинную речь. Более короткая свободно уместилась бы между предупредительным сигналом и первыми звуками. Телепортодром во Фрицфурде был оборудован самыми чувствительными системами раннего обнаружения и располагал лучшими операторами этих систем. Вспышка магического огня на башне предваряла свист приближающегося веретена за добрую бусинку, а поскольку тормозные устройства тоже являли собою вершину технических возможностей, то в течение следующей бусинки было еще относительно тихо и спокойно.

– Зеленый, – усмехнулся Герсельбрюкер. Вроде бы облегченно, что удивило Дебрена. Он был здесь уже почти полгода и лишь несколько раз видел предупредительные вспышки какого-либо другого цвета. За единственным исключением это неизменно был желтый. В сентябре на южной башне зажегся красный свет, но это оказалось ошибкой какого-то чародея-курсанта, проходившего во Фрицфурде практику и не очень хорошо справлявшегося с написанными по-верленски инструкциями по обслуживанию. Курсанта немедленно отослали в родную Академию, сопроводив пожеланиями углубить знания и четким оттиском длинного Пекмутова башмака на заднице.

Желтый цвет обозначал сдвиг веретена с установленного курса, отклонение от нормы – в основном в пространстве, реже во времени. По городу ходили слухи о каком-то трансфере из Мадрелли несколько лет назад, когда вроде бы веретенопровод закупорило на три месяца, и выданная замуж полгода назад княжна Паталонии, выйдя из веретена, тут же родила герцогу Фрицфурда здорового полноразмерного и правильно доношенного сына. Однако, поскольку еще до свадьбы все средства массовой информации предельно широко и громогласно восхваляли добродетельную и богобоязненную жизнь нареченной местного суверена, а спасательная операция проводилась под личным присмотром телепортовика и проходила в чрезвычайно спокойной обстановке, то эксперты согласно опустили занавес молчания касательно несчастного инцидента. Желтая вспышка предвещала небольшие проблемы – впрочем, тоже не обязательно, поскольку порой опережающее ее веретено успевало исправить курс на последнем участке веретенопровода, именуемого на жаргоне простоты ради "кишкой", и попадало в нужное пространство точно там, где требовалось, быстро, как требовалось, и в требуемый графиком трансфера момент.

У Пекмута фонт Герсельбрюкера не было повода испытывать облегчение при виде икрящегося зелеными отблесками снега за окном. В принципе-то он вообще не должен был отрывать свое ценное внимание от процесса управления огромным, самым крупным в мире телепортодромом и шестьюдесятью четырьмя ланами насыщенной магией земли. Тем более сидя здесь, в огромном, как дворцовая часовня, кабинете.

Здание управления стояло в южной части огороженной забором территории, неподалеку от главных ворот. До сумерек оставалось еще много времени, а лежащий на мураве снег не поглощал серого зимнего света, поэтому Дебрен мог, слегка заострив зрение, заметить реакцию столпившихся перед шлагбаумом людей и животных. Солдаты из охраны телепортодрома спешно сбрасывали обшитые мехом шапки и натягивали на головы глубокие шлемы с выстилкой для ушезащиты. Их собаки выли или захлебывались сумасшедшим лаем. Оказавшийся между въездом и конюшней конь какого-то очередного пассажира встал на дыбы, сбросил хозяина, но не смог вырваться от опытных, привыкших к таким случаям конюхов. С пастбища за оградой в панике удирали зайцы и улетали вороны, в кустах даже мелькнула спина несущегося в лес кабана. Ораторы же – некоторые именовали их демонстрантами – принялись горланить, норовя перекричать друг друга.

Криков, конечно, слышно не было. Люди стояли слишком далеко, а в кабинете были специальные окна с повышенной сопротивляемостью шуму, да к тому же веретено уже вошло в конечный узкий участок "кишки". Свист перешел в яростный вой, заполненный гулом разрядов, но еще не грохотало. Горлопаны, пикетирующие шлагбаум, были старыми практиками и, вероятно, действительно представителями здешней общественности, потому что не удивились и не запаниковали, а принялись активно потрясать шестами, к которым были прибиты щиты с требованиями.

"Больше леса, меньше шума!" – гласила самая большая из надписей. Дебрен начинал свою карьеру в Телепортганзе с практики в роте охраны и из рапортов тамошнего разведывательного пункта знал, что этот транспарант сперли из украденного в ближайшем бору дровяного склада, а тащили его напуганные возможностью увольнения подмастерья лесника. Телепортодром постоянно разрастался, а из-за пронзительных звуковых эффектов, сопровождающих трансферы, поголовье зверья в еще не вырубленных лесах опасно уменьшалось.

"Требуем молока, а не сыворотки!" – писали фермеры. "Не пугайте коров и кур – а то у них молоко скиснет. У коров то есть". "Магический трансфер – гибель сельского хозяйства". "Хотите жить – перестаньте выть". "Перепахать телепортодром!" "Верленская деревня умирает – спасите ее!" "Долой дотационное маримальское продовольствие!" "Тебе нравится потреблять чароактивные, облученные магией яйца?" И наконец: "Герсельбрюкер, дай жить крестьянину!", к чему иногда в приливе огорчения добавляли: "Не то получишь пинка под зад".

Представители могущественного цеха возчиков размахивали богатыми символикой сломанными колесами и полотном для укрытия телег, растянутым между шестами из тележных дышл. Требовали не трансферовать вообще, а если уж трансферовать, то низко и медленно, не сбивать цены, не распространять ложной антивозчиковой рекламы, не плодить возниц-пьянчуг, уважать божеские законы и помнить, что ангелы на небеси – то же, что и птицы, и также, как птицы, боятся гула, производимого трансфертной "кишкой". Грозили кострами и взывали к Инквизиции. Пророчили падение междугородного и прочего сообщения, голод, хаос и конец свободного мира.

"Маримальская болезнь прилетела веретеном" – сообщали фрицфурдские проститутки, огорченные тем, что портодром перехватывает самых богатых путешественников, которые некогда останавливались в городе на двух-трехдневный отдых, а теперь, если у них вообще было время и желание грешить при пересадке с одного веретена на другое, оставляют свои талеры и дукаты чуть ли не исключительно в телепортодромном доме утех. "Любовь в магическом поле грешна и нездорова", "Грешите в городе, как Бог велел".

Протестовали также купцы, сепаратисты, усматривающие в функционировании портодрома угрозу суверенности княжества и всего Вердена, сторонники интеграции Биплана, которые, наоборот, сокрушались по поводу фатального влияния трансферов на процесс взаимного познавания, устранения психологических барьеров и – как результат – объединения махрусианских народов. Ну и разумеется, святоши.

– Дебрен, – Пекмут повысил голос, заглушаемый гомоном, – я понимаю, что тебе скучно ждать, – он перешел на крик, потому что гомон перешел в гул, – минуты тишины! Но изволь не пользоваться магией! В моем каби…

Остальное понять не удалось. Веретено было большое и трансферировало из Драклена, а значит, тормозило долго и тяжело и садилось на полосе "север – юг". Каменистый, лесистый и холодный Дракленский полуостров был довольно беден и слабо заселен, туда легко можно было добраться морем, а дракленцы здорово досаждали североверленским княжествам, пытаясь улучшить жизнь грабежами и дебошами. По этим причинам трансферы в том направлении были явлением редким и не очень массовым. Потому-то здание управления и стояло посреди южного края телепортодрома. Вероятность того, что массивное веретено, проскочив всю трехмильную полосу и пробив сети, заберется так далеко, была минимальной, и мастера магии могли спокойно работать в своих тихих кабинетах со стеклянными окнами размером с городские ворота.

Дебрен взглядом извинился за бестактность. Он все еще не мог привыкнуть к работе в здании, в котором за каждой дверью, не исключая и тех, что вели в пристроенное к зданию отхожее место, работал какой-нибудь чародей. Даже туалетная уборщица чаще размахивала волшебной палочкой, чем тряпкой, проталкивая чарами через трубы то, что высший и средний персонал удалял в невероятно роскошных условиях, то есть не выходя во двор. Низший персонал, разумеется, бегал в кусты.

Выходя из "кишки" в реальное пространство, дракленское веретено стрельнуло молнией длиною в милю, промелькнуло над южной башней и с зубодробительным гулом начало тормозить, двигаясь над полосой по гиперболе. Полоса была целиком покрыта листовым железом, на нее ушло больше металла, чем потребовалось бы нескольким броневым армиям, но зато она была самой большой и самой тяжелой не только во Фрицфурде, но и вообще в мире. Именно отсюда обслуживались линии на Зулю, а толпы богатых паломников требовали особого к себе отношения. В остальных направлениях люди летали – потому что вынуждены были, – чтобы заниматься политикой, шпионажем, торговлей или информационной деятельностью. Таких было немного, они не перегружали веретен, а убогость удобств и элемент риска не вызывали недовольства. Зарабатывание больших денег, как правило, занятие муторное – хоть и не столь мучительное, как зарабатывание малых, – и не совсем безопасное. Другое дело, если есть желание большие деньги тратить.

Металл полосы передал силу торможения металлу веретена и значительно облегчил задачу коллектива телекинетиков южной башни. Но коллектив здесь был малочисленный и – как обычно на третьеразрядном направлении – не очень компетентный. В результате приземление получилось скверным, и Пекмут фонт Герсельбрюкер впервые за свою руководящую карьеру наблюдал за посадкой веретена, не вставая с кресла и не подходя к окну во фронтальной стене. Трансфер из Драклена не только пролетел по всей длине слабо или неумело питаемой магией полосы, не только врезался в растянутые на ее конце аварийные сети, но и пробил их, вспахал снег и землю к югу от здания управления и в конце концов замер меж досок разбитой ограды. Дебрен, даже не обостряя зрения чарами, заметил какую-то фигуру в лисьей шубе, мчащуюся к месту происшествия со стороны толпы горлопанов. Демонстранты не присоединились. Снега намело у ограды на три стопы, сама ограда успела ударить пришельца слабой молнией, но главное – неприятности, выпавшие на долю персонала портодрома, не задевали интересов пикетчиков.

– Выгоню! – рявкнул Пекмут фонт Герсельбрюкер, треснув кулаком по крышке секретера. – Намертво ослиные уши к башке приколдую! Дурни! Неучи! Свинские псы! Ты видел, Дебрен? Сквозь две сети пролетело! Пятнадцатистоповец, мать их так! Курсант бы его на половине полосы, сунув палец в зад, остановил, а эти тупицы забор раздолбали! Махрусе милосердный, и куда мир катится?!

Было бы тихо, если б не звон бочковоза, мчащегося во весь опор к дымящимся останкам веретена. Дебрен мог позволить себе многозначительно кашлянуть.

– Что? – буркнул телепортовик. Борода его, возможно, от злости, но скорее всего от рассеявшейся и обратившейся в электричество магии распушилась и встала дыбом.

– Там бежит какой-то прекрасно одетый бездельник, – указал пальцем Дебрен. Указание пальцем считалось в кругах чернокнижников малокультурным, ибо для этого применялись световые точки, генерируемые на интересующем объекте, окне или просто в пространстве между наблюдателем и наблюдаемым, но Дебрен хотел доказать, что действительно способен быстро обучиться. Никакой магии в кабинете? Извольте.

– Ну и что с того?

– А то, что у него в руке, по-моему, не тросточка. Скорее факел.

– Может, какой-нибудь добрый махрусианин хочет осветить дорогу спасателям? – продемонстрировал управленческий оптимизм Пекмут. Хотя это могла быть и шутка. Уверенности у Дебрена не было. Он был маленькой и малозначительной шестеренкой в сложной машине телепортодрома и великого Пекмута фонт Герсельбрюкера в основном видел издалека.

– Добрые махрусиане, проявляющие самоотверженность ради ближних своих, не ходят в лисьих шубах. Не дам голову на отсечение, но этот факел может быть закрепителем памяти.

– Что?

На сей раз Дебрен искренне пожалел, что так слабо знает начальника телепортодрома. Объяснять чародею то, что чародей знает и сам, – значит вызвать опасную для объясняющего вспышку. Ну что ж, кто не рискует, тот не взбирается по карьерной лестнице.

– Маримальцы выпустили на рынок факелы под названием "Блеск-фиксатор". Его зажигают, как лучину, и считают до десяти, глядя на объект, который хотят запомнить. Затем происходит вспышка. Картина запоминается.

– Прекрасное изобретение, – хмыкнул в бороду старый чародей. – Сразу видно – маримальское. И зачем же оно нужно? Для лечения склероза? Уже сто лет назад известный совройский ученый Лежнев доказал, что склероз неизлечим. Правда, его записи пропали, так как он их куда-то убрал, а куда – забыл, но в самом выводе никто не усомнился.

– "Блеск-фиксатор" обеспечивает смотрящему кодирование на сетчатке глаза каждой детали изображения. Если потом это закодированное изображение хороший рисовальщик расшифрует с помощью медиума и нанесет на бумагу, то можно будет рассмотреть все, даже муравья в траве, хоть смотревший его вроде бы и' вообще не видел. Это называется сетчаточным снимком или окографией. Теперь информаторы из лучших хроник без ассистента-вспышкодела уже никуда не ходят. Хроники, иллюстрированные реалистичной графикой, стали очень модными.

– Что? – Пекмут вскочил с кресла. – Информаторы?! Ясный перец! Только не это! Эти трупоеды обделают нас в своих продажных газетенках! Да еще и окографию развалившегося веретена добавят! – Ударом кулака он включил большой хрустальный шар, стоящий на секретере. Шар был поляризован, поэтому Дебрен со своего места по другую сторону секретера не видел, на кого кричит телепортовик. – Шевелите задницами и поймайте того паршивца, который у ограды по сугробам скачет! Ну!! Делайте что хотите! Что? Пикет? Не морочьте мне голову всякими голодранцами! Из пожарной помпы их, холера! И хватайте рыжего лиса, чертова пергаментомарателя! Иначе – с работы выкину!

Охранники вместе с тем, кто обслуживал второй шар, немедля приступили к делу, поэтому Пекмут из-за отсутствия собеседника выключил свой. За окном были видны рыжая фигура, продирающаяся сквозь сугробы, и выбегающие из сторожевого помещения фигурки охранников далеко позади нее. Все шло к тому, что информатор не только успеет добежать до развалившегося веретена и выбирающихся из него пассажиров, но и спокойно досчитает до десяти и сверкнет закрепителем.

– Давай палочку, – буркнул Герсельбрюкер. – Нет, погоди… Палочка так далеко не достанет. Там над камином висит самострел. Давай его сюда, Дебрен. А, холера! Куда я болты положил?

– Не очень удачная мысль. – Дебрен встал, но за самострелом не побежал. – Хроники в наши времена – сила. Некоторые говорят, что это шестая власть. После законодательной, исполнительной, судебной, церковной и божьей. Стрельба в информатора может сильнейшим образом навредить фирме. Особенно если мы промахнемся.

Пекмут пару раз рванул бороду, выругался, плюнул до самого камина, поддержав струю слюны магией. И сел.

– Налей пива, – буркнул он, указывая на бочонок с краном, стоящий на подпорках у окна. – Себе тоже.

Он оказал честь Дебрену, чокнувшись с ним кубком. Пиво оказалось холодное, хотя в комнате было почти жарко, несмотря на огромные окна и каменные стены. Ну что ж, чары.

– Это мне в тебе нравится. – Телепортовик смахнул пену с носа. – Ты видишь различные аспекты проблемы и умеешь выбирать меньшее зло.

– Я магун, – напомнил Дебрен.

– Да-да… Старомодный мудрец-универсал, гордящийся тем, что знает обо всем понемногу, а фактически не знающий ничего.

– К сожалению, – Дебрен грустно усмехнулся, – уже не старомодный. Времена гениальных специалистов по черной, белой, медицинской, алхимической и любой другой магии – далекое прошлое. Даже среди магунов. Хотелось бы сказать: особенно среди магунов. Потому что, по мужицкому разумению, именно магун, топтатель дорожек, должен быть ориентирован на специализацию. И продираться сквозь дебри незнания, не глядя по сторонам, не интересуясь, что делают другие разведчики темного леса, именуемого магией. Вы же, чародеи-практики, придерживаетесь метода "собственной тропинки".

– Потому что знаний все больше, а мозги у людей не выросли с древних времени. Сегодня, чтобы что-то делать хорошо, надо сосредоточиться на одном направлении.

– Верно, – согласился Дебрен. – Не поймите меня неверно, господин Герсельбрюкер. Я же сказал – я не древний универсал. И никого не уговариваю быть таковым. Сегодня магун, если он хочет хорошо жить, должен избрать себе специализацию. Как чародей. Все труднее придумывать новые заклинания в нескольких далеких областях. Талантливый и обожающий изнурительную и дикую работу человек выбирает в Академии направление под коварным названием "Общая познавательная специализация". В мои студенческие времена туда направляли самых плохих по результатам курсантов, с низким КП ^[15]и тощим кошельком, лентяев, внебрачных детей бедного дворянства, чудаков, малоразвитых провинциалов, и если добровольцев недоставало, то девушек. Сегодня вообще берут наобум. Потому что человек намается, голову знаниями набьет, а потом приличной работы найти не может.

– Маг, что побыл в ОПСе, не годится вовсе, – похвалился знанием пословиц Пекмут. – Так говорят. А ты какое отделение оканчивал?

– ОПС.

Телепортовик помолчал, с кислым видом посматривая в окно. Кажется, он сожалел о неосмотрительно заданном вопросе. Дебрен почувствовал беспокойство. Фонт Герсельбрюкер был столь же тонок, как черенок бердыша, и только в одном случае его могло бы огорчить подозрение, что он доставит кому-то неприятность. А именно: если бы он свалился в колодец, а тот человек как раз проходил рядом с веревкой в руках.

– Далекоидущая скромность обращает достоинства в недостатки, – наконец отметил телепортовик. – Если все опэ-эсники так себя рекламируют, то неудивительно, что работодатели смотрят на вас косо. Я знаю, что многие неудачники выбрали то же самое направление, и знаю, что вы оказываете услуги "вразнос", однако и оборотней, именующих себя странствующими магунами, наплодилось сверх меры. Но это первородный грех вашей профессии, Дебрен, а не вина отрицательного отбора. Ибо что делает чароходец? Он в обыденном понимании не делает ничего. И в том проблема. Простой кмет, да и рыцарь, а порой и князь не понимают, что если у них хлеб на поле гниет и приходит магун, сканирует, анализирует, а потом объясняет, почему гниет, то это часть тяжкой, трудной и взвешенной работы. Дурной работник записывает сам или просит приходского священника записать, кого ему магун посоветует нанять, чтобы снять наговор, а потом бросает магуну три гроша и ворчит, что это очень дорого. В голове темных, хоть, бывает, коронованных особ не мелькнет мысль, что, нанимая узкоспециализированных чародеев, они заплатили бы каждому вдесятеро больше и должны были бы пропустить через свое поле с дюжину таких спецов, прежде чем напали бы на настоящего специалиста, и чары управились бы с гниением. Потому обычно заклинание получается, а хлеб по-прежнему гниет.

– Вижу, – усмехнулся себе под нос Дебрен, – вы прекрасно ориентируетесь в специфике нашей профессии.

– Бывшей профессии, – поправил Герсельбрюкер, – потому что теперь, парень, ты ухватил Господа Бога за палец. Год попрактикуешься и станешь полноправным мастером Телепортганзы. А ТПГ не только высоко летает. Она, Дебрен, высоко поднимает своих людей. Ты уже не очень молод, но ручаюсь, прежде чем начнешь седеть, заработаешь у нас столько, что хватит на каменный дом в городе, причем ближе к рынку, нежели к городским валам, и на хозяйство в деревне, и на плату за обучение в самых лучших школах для потомков, даже если ты настругаешь их, как кролик. Мы здесь мастерам платим не серебром, чтобы они искривление позвоночника заработали. Золото будешь жене носить регулярно, каждую первую субботу месяца. Фирма гарантирует стабильность и светозарные перспективы… Ха! – вдруг указал он пальцем на окно. – Я же говорил, что эта маримальская игрушка ничего не стоит! Ты видел? Кресал, кресал, да так и не успел зажечь свой дурной факел! Ну, наши его уже взяли. Ты правильно посоветовал оставить самострел в покое.

Стоящий на секретере хрустальный шар неожиданно осветился.

– Поймали пеленг, – проговорил слегка гнусавый голос. Дебрен узнал Юхамма Клейхунса, первого заместителя телепортовика. – Дело скверно.

– Где? – буркнул Герсельбрюкер.

– Не через шар, – предостерегающе бросил голос. – Могут подслушать. Конкуренты не спят. Прийти к тебе или?..

– Я приду. – Телепортовик погасил шар, встал, заткнул за пояс искусно украшенную, инкрустированную жемчугом и бриллиантами волшебную палочку. – Пошли, Дебрен. Для тебя есть очень интересное предложение.

Дебрен повернулся к дверям, но Пекмут, хлопнув в ладоши, запустил секретный проход за остекленным шкафом с книгами. За панелью был узкий коридорчик, освещенный свечами. Они пошли гуськом, беззвучно ступая по толстой красной дорожке. Время от времени проходили мимо прикрытых крышечками глазков, немного удивлявших Дебрена своей примитивностью, пока он не вспомнил, кто был объектом наблюдения. В слежке за чародеями все еще наиболее эффективными были малосовременные, совершенно немагические методы.

– Ты на полпути, – начал Герсельбрюкер.

– Уже? – удивился магун. – Я думал, мы идем в навигаторскую.

– Ты на полпути к достижению титула "мастер Телепортганзы". Даже если потом ты поглупеешь и решишь уйти, у тебя останется наш патент, а это лучшее рекомендательное письмо, о каком может мечтать чароходец. Только работа при королевском дворе или участие в программном совете "Волшебной палочки" ставят мага выше. Никто уже не предложит тебе гонорар, исчисляемый грошами. Потому что в соответствии с законом ты сможешь дать такому наглому хаму по роже. Простому мужику – кулаком в глаз, тому, кто имеет собственный герб – влепить пощечину, коронованной особе сможешь плюнуть слюной в количестве восьми сотых кварты на расстоянии в две анвашские стопы от ноги либо трона, а если он едет на коне либо его несут в лектике, то на копыто коня или ногу носильщика. Только не выше колена. И у тебя за это волос с головы не упадет.

– Знаю.

– И наверняка знаешь также, что номинация предваряется безукоризненной защитой магической диссертации. На идеальном верленском.

– Кажется, я значительно преуспел в верленском, – похвалился Дебрен. – Мы разговариваем на староречи, потому что…

– Я знаю почему. Послушай, парень. Ты родился на Западе, к тому же очень дальнем, с верленской точки зрения. Наши войска никогда не осаждали твоей Думайки, так что не имели случая осквернить и оплодотворить благородным семенем северной расы ни одной твоей прабабки. Если б ты родился в Доморье, Лонске или восточной Лелонии, другое дело. Члены комиссии смотрели бы на тебя гораздо благосклоннее. Глаза у тебя светлые, волосы тоже скорее светло-русые, чем черные или каштановые. Типичный представитель расы северян из западных районов, свой парень. Я знаю, что это глупо, но здесь, в Верленской Империи, такие моменты учитываются. И боюсь, если кому-либо из коллег не понравится твой акцент, то он возьмет карту, проверит, где находится твоя Думайка, и станет придираться. Таким вопросом тебя припечет, что забудешь, как колдовать надобно. Я знаю, что ты никогда адептов не экзаменовал, и у тебя могут быть в этой материи сомнения, поэтому сейчас я с печалью в сердце их рассеиваю. Нет такого гениального жака, который бы экзаменатора облапошил. Провалить можно любого.

– Знаю.

– Ну и хорошо, что знаешь. Тем лучше поймешь значимость моего предложения. Ты отдаешь себе отчет в том, что, находясь на полпути к началу лучезарной карьеры, можешь её никогда не начать, так что наверняка подскочишь от радости.

– Попробую сдержаться, – пообещал Дебрен. Коридор кончился. Пекмут отворил окованную железом дверь, отвел портьеру и вошел в затемненную галерейку. На ее противоположном конце, опершись о дубовые перила, стоял плотный сорокалетний мужчина в синем кафтане с одинокой звездой, вышитой на груди, в розовых рейтузах и башмаках от двух разных, хотя, на первый взгляд, и одинаковых пар. Юхамм Клеихунс, повсеместно слывший гением и мозгом телепортодрома, был типичным ученым из анекдотов, и способность подобрать нормальную одежду решительно превышала его возможности.

– Пожалуй, я знаю, как отправить человека на Луну – сказал он удивленно скорее самому себе, нежели приближающемуся телепортовику. – Господи Боже.

– Не сейчас, – проворчал Пекмут. – Где это?

– Где? – Клейхунс заморгал. – Ты имеешь в виду… тебе нужны точные координаты или только?..

– Лучше с точностью до локтя. – Палец начальника портодрома обвиняюще направился вниз, к большому навигаторскому залу, где стояли столы, сновали люди, висели карты. – И не говори мне, как это сложно и трудоемко. Что-то не видно, чтобы здешние ленивцы взопрели от перегрузки. О, вон тот, к примеру, что около колонны. Жует фрицфурдер с горчицей вместо того, чтобы пеленговать. А тот тощий листает не атлас, а какую-то бульварную газетенку. Возможно, даже с голыми бабами. Либо результатами рыцарских турниров.

– Мы только что закончили.

– Юхамм, парень, это самый скверный день в истории Телепортганзы. У нас финансовые затруднения, нас жмут конторы и банки, анваши трубят о новой ширококорпусной модели веретена, в которую какие-то засранцы ухитрились, кажется, коня запихать, а тут еще эта история! Причем в декабре, перед самыми праздниками! Знаешь, как это может нас по карману ударить? Вы должны трудиться до седьмого пота!

– Но, Пекмут, на таком оборудовании…

– Не хочу слышать ни слова об устаревшем оборудований. Хочу услышать координаты. Точные. – Герсельбрюкер перестал бросать угрюмые взгляды вниз, на две дюжины кружащих между картами и хрустальными шарами чародеев, отвернулся и ткнул Клейхунса в середину звезды. – Потому что если не услышу, то прекращу тебя спонсировать, и ты будешь гробить на твой кретинский проект уже собственные деньги. Надо же! "Исследование природы падения яблок с дерева!" – фыркнул он. – Неужто неглупый в общем-то человек мог напасть на столь идиотскую мысль! Яблоко падает, ибо это в природе вещей, вот и все!

– Ты этого не сделаешь… – Клейхунс побледнел. – Я… я только что купил сад. Нанял садовника, заказал измерительные приборы, начали поступать задатки…