Текст книги "Переговорщик (СИ)"

Автор книги: Артемий Джоча

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Под днищем вертолета проплывало редколесье. Тень винтокрылой машины скользила среди деревьев, стремительно взбираясь на опушки и также стремглав падая в овраги, похожая на странное убегающее животное. В вертолете находились трое пассажиров и пилот. Вой турбин и рокот винтов не располагали к активному разговору внутри салона, и пассажиры глазели вниз через иллюминаторы или заглядывали за плечи пилота в прозрачный со всех сторон остекленный фонарь кабины вертолета. Исключением был лишь недавний сеанс связи с оперативной группой, находившейся в монастыре. Раферти орал в микрофон так, что сидевший рядом доктор Лиссьер постоянно морщился, как от зубной боли. Связист, настраивавший рацию, был невозмутим, хотя иногда с некоторой опаской смотрел на переговорное устройство в руке Раферти – может, всерьез опасался, что от крика оно, да и вся рация вместе с ним развалится. Впрочем, пауза после этого сеанса связи длилась недолго. Лиссьер наклонился к Раферти и, пробуя голос, попытался задать вопрос. Раферти какое-то время с подозрением смотрел на шевелящиеся губы ученого, затем в свою очередь наклонился к Лиссьеру и крикнул:

– Что? Говорите громче, Лиссьер! Вас ни черта не слышно!

Лиссьер отшатнулся и протестующе поднял руки. Собравшись с духом, он вновь начал говорить, но уже громче и тщательней выговаривая слова. Повышать голос Лиссьеру приходилось редко – все же он привык работать, да и разговаривать тоже в тиши лабораторий, а когда спорил, то обычно делал ставку не на громкий голос, а на строго выверенные аргументы.

– Зачем вы отдали приказ о ликвидации гражданских? – наконец смог задать вопрос Лиссьер.

– Посмотрите вниз, Лиссьер! – крикнул в ответ Раферти. – Что вы там видите?

Лиссьер слегка растерялся. Это что, потуги начальника спецотдела зайти издалека или такая манера уйти от ответа? Раферти выжидающе следил за доктором. Лиссьер пожал плечами и повернулся к иллюминатору. Все тот же ландшафт внизу: редкие островки растительности, еще более редкие участки леса, в основном же голый песчаник и каменистая поверхность.

– Лес, – ответил Лиссьер, сомневаясь, впрочем, что это можно было назвать лесом.

Будто уловив сомнения в голосе Лиссьера, Раферти помотал головой.

– Нет, Лиссьер, это не лес! Это нельзя назвать лесом! Это вырождение леса! – крикнул Раферти. Он ткнул толстым пальцем в иллюминатор, будто намеревался пробить в нем дырку. – Там внизу все больное. Настоящий лес на побережье – большая редкость. А этот, там внизу – его надо выжечь, а затем произвести рекультивацию почвы и заново высадить леса. Это нам предстоит в будущем проделать, если мы хотим возродить нашу страну, Лиссьер!

– Причем здесь те люди? – прокричал недоумевающий Лиссьер.

– Вы меня не слушаете, Лиссьер. Хотя могли бы и догадаться, о чем я говорю, – Раферти замолк и отвернулся. Лиссьер подумал, что тот обиделся и решил прервать разговор, но Раферти лишь отдал пилоту какое-то распоряжение и вновь повернулся к доктору. – Эти люди выродки! Мы не можем позволить им размножаться, Лиссьер, как тем уродливым деревьям внизу. Если в скором времени мы не выдерем эту заразу с корнем, она заполонит весь континент, и тогда нам некуда будет возвращаться! Вы же ученый, Лиссьер, а я практик и пользуюсь выводами таких, как вы.

По чести сказать, Лиссьер слегка оторопел от столь вольной интерпретации выводов своих коллег, к коим выводам и он сам имел определенное касательство. Интересно, предполагали ли специалисты научного отдела, строя демографическую модель, что результаты их работы послужат оправданием расстрела гражданских? При всем желании плотность населения на континенте еще долго не достигнет довоенного уровня. Опасения Раферти были, мягко говоря, надуманными. Лиссьер не преминул тут же сообщить ему об этом.

– Это сейчас их мизерное количество, – хмуро проорал на это Раферти. – Но пускай! Вы сравните их число с тем, что располагаем мы. Мы! Нормальные люди. На Острове, в убежищах! Неприспособленные к суровым условиям, подверженные новым невиданным болезням, не привыкшие к повышенному уровню радиации! Прибавьте сюда то, что территорий, более или менее пригодных для жизни, пока слишком мало, и все они опять же населены этими выродками. Нет, мы должны добиться доминирования сейчас! Или время будет упущено.

– Но не такими же методами, – негодующе всплеснул руками Лиссьер. – Это ведь настоящий геноцид.

– Называйте как хотите, – махнул рукой Раферти. Этот спор ему явно надоел. – История нас рассудит. И вас, доктор, тоже. Ваши эксперименты, признайтесь ведь, тоже не столь безобидны. Похищение детей, знаете ли, не очень-то похоже на благотворительность.

– Но это совсем другое! – попытался оправдаться Лиссьер. – Мы хотим достичь того же, чего и вы, но совершенно другим, более гуманным способом. Мы планируем сделать человека более приспособленным к новым условиям и в то же время позволить ему сохранить свою человеческую сущность. И потом, это же не откровенное убийство!

– А что это, по-вашему? – разозлился Раферти. Этот изворотливый шишколобый уже стал действовать на нервы. Лицемер, каких еще поискать. Моралист хренов. – Я хотя бы не издеваюсь над этими выродками. Пуля в лоб и все дела. А что будет с этими детьми, когда вы выкачаете из них всю кровь и спинномозговую жидкость? Молчите? А я вам отвечу, если вы вдруг об этом не задумывались. Запаянные свинцовые контейнеры, отправленные на океанское дно – вот что с ними будет. И вы как обычно со своими коллегами будете после этого разглагольствовать о высшей цели спасения человечества!

Лиссьер нахохлился и избегал смотреть на Раферти. Раферти счел, что немного перегнул палку. Не секрет, что на последнем заседании совета безопасности он тоже высказался за проведение операции по захвату биоматериала для продолжения работ группы Лиссьера. Биоматериала! Звучит-то как! Так ведь назовут, что и не подкопаешься – все пристойно и возвышенно. На поверку – то же убийство, но названо по-иному. Но по большому счету, какая ему разница, как сгинут выродки – от пули или в результате опытов этих высокоинтеллектуальных мясников. Раферти успокоился и покровительственно похлопал Лиссьера по плечу.

– Не переживайте, Лиссьер! Господь Бог давно покинул эту землю, и судить нас некому ни на этом свете, ни на том. А иначе как бы Он допустил все это? – Раферти кивнул себе под ноги.

Лиссьер промолчал, усмехнувшись чему-то. Чтобы сгладить размолвку со своей стороны, он примирительно спросил:

– Хотите узнать, что думают ученые о Боге?

Раферти поморщился. Ему не очень-то хотелось выслушивать очередные научные россказни Лиссьера, тем более на теологическую тему. Этим шишколобым только дай рот раскрыть – будут болтать без умолку. Но Раферти счел из вежливости в пол уха послушать, что скажет Лиссьер, иначе доктор будет дуться на него до самого Острова.

– Валяйте, – снисходительно сказал Раферти.

Лиссьер одновременно пытался перекричать шум, и в тоже время старался вложить в свои слова весомость, которую трудно было выразить, когда приходиться почти кричать, чтобы собеседник тебя услышал, но Раферти, похоже, решил просто наугад корчить рожи и кивать, как бы давая понять, что все воспринимает. Довольный проявлением внимания со стороны собеседника, Лиссьер начал излагать:

– Известно ли вам, что еще древние мыслители задолго до открытия генов и первых робких попыток познать человека выдвигали идею, что бренное человеческое тело – это лишь временное вместилище для бессмертного разума. Современные религии свели эту концепцию к примитивной и довольно костной догме о так называемой бессмертной душе, ничего по сути не объясняя и выводя сей феномен за рамки научного обоснования. – Раферти впопад кивнул и Лиссьер продолжил. – Между тем, как я уже сказал, у многих древних культур подобная концепция лежала в основе совершенно определенной модели бытия, призванной достаточно полно описать взаимосвязь разума и тела. Зачатие и рождение человека, его жизнь, а затем физическая смерть – все это рассматривалось как некий обязательный эволюционный цикл, подобно тому, как бабочке предшествует куколка, а той гусеница. И бессмертие разума или души, называйте как вам угодно – это не божественная фигура, а, по мнению древних, имеющий практическое воплощение достоверный факт. Смерть в их понимании, то есть освобождение духа от материальной оболочки – это всего лишь переход к следующей эволюционной стадии существования человеческого разума... – В глазах Раферти впервые мелькнул интерес, и Лиссьер сделал драматическую паузу, заставив своего собеседника чуть наклониться вперед.

– Причем же тут Бог? – спросил Раферти.

Лиссьер ухмыльнулся, поняв, что Раферти заглотил наживку.

– Потерпите, Раферти, я еще не закончил. Если принять на веру все то, что я только что говорил об эволюции человеческого разума, то логично предположить, что существует некая особая форма бытия, сохраняющая разум и после смерти тела, и которая, быть может, даже служит источником зарождения разума во все новых бренных оболочках на Земле. Тут конечно на ум сразу приходят Нирвана, Эдем, Валгалла и масса других мифических мест, куда по толкованиям различных религий и верований, переносится душа умершего. Уместно здесь вспомнить и те описания, что дают люди, перенесшие клиническую смерть. Многие годы современная наука пыталась воедино свести все эти полунамеки, факты и погребенные под толстым слоем фольклора и иносказаний вне сомнения здравые зерна истины в единую теорию, которая могла бы объяснить к тому же многие другие не менее удивительные феномены, зафиксированные за историю современной науки и до сих пор не нашедшие убедительного объяснения.

– Например? – поинтересовался Раферти.

– Переселение душ, телепатия, чтение мыслей, телекинез, феномен близнецов и многие другие, – стал перечислять Лиссьер. – Все это навело ученых на мысль, что разум человека есть нечто большее, чем просто химизм в клетках мозга. Скорее, предположили они, химические процессы обмена сигналами между нейронами и прочие проявления высшей нервной деятельности – это лишь верхушка айсберга, являющаяся следствием функционирования некой энергетической структуры, недоступной пока для исследования современными приборами. Наш мозг играет роль необходимого передаточного звена, которое служит материальным посредником в управлении нашим телом – все равно, как клавиатура, на кнопки которой мы нажимаем, чтобы добиться чего-то от вычислительной машины. Можно даже сказать, что мозг, как орган – это своего рода очень сложная антенна, улавливающая сигналы от разума.

– Позвольте, доктор, но из ваших слов явствует, что мое тело, – майор ткнул себя пальцем в живот. – Всего лишь необязательный придаток к моему разуму? Может тогда проще всего сразу покончить с собой в расцвете сил и обрести Рай? – Раферти засмеялся, довольный своей шуткой.

Лиссьер смутился.

– Не все так просто. Подумайте сами, если куколку раньше времени извлечь из ее кокона – она погибнет! Так и с нашим телом. От зачатия и до самой смерти оно служит тем твердым основанием, на котором постепенно, год за годом в течение всей нашей жизни формируется наш разум, приобретает стабильность, укрепляется в своей окончательной форме. Преждевременная гибель тела возможно влечет неизбежный распад не до конца сформировавшегося разума. Вы могли познакомиться с подобными выводами, если рассматривали материалы экспедиции капитана Форсайта, предпринятой десять лет назад на побережье. Если помните, тогда велись поиски материалов, оставшихся после исследований по программе так называемого "Идеального Человека". К сожалению, материалы были отрывочны, и не давали практических подходов к решению проблемы, стоявшей перед проектом, но выводы из проведенных исследований, изложенные в тех материалах, подтверждали многие теории, что я вам изложил сейчас.

– Да, я помню эти материалы, – кивнул Раферти. – Хорошо, это-то мне понятно, но что дальше происходит с разумом? Как ваша теория объясняет эти самые перечисленные вами фокусы?

– Тут мы можем строить пока лишь догадки, – развел руками Лиссьер. – Есть мнение, что энергетическая структура, являющаяся носителем разума, выходит за рамки нашего четырехмерного континуума и пролегает в иных, не открытых пока современной наукой измерениях. Предполагается, что в одном из этих измерений все разумы практически пересекаются друг с другом, объединенные в некую сложную структуру. Если говорить проще – все разумы на Земле – есть всего лишь отдельные тени единого разумного пространства, вселенского разума, если хотите, который во множестве спроецирован, как миллионы индивидуальностей, в наш трехмерный мир. Каждый из нас ныне живущих является обладателем отдельной клеточки этого сверхразума, и мы пока еще не осознаем свою принадлежность к единому целому...

– К Богу? – криво усмехнувшись, спросил Раферти.

– Да, да, именно! К Богу! – не заметив в запале иронии, продолжил Лиссьер. – В конце пути не смерть, а слияние с целым разумом Вселенной, который подобен Богу. И в этом смысле каждый разум на более высоком уровне организации теоретически способен без труда непосредственно взаимодействовать с любым другим разумом, так как в том неизведанном измерении они практически рядом, даже если в нашем трехмерном мире наши тела физически находятся на разных сторонах земного шара. Расстояние не имеет значения. Ни время, ни пространство! Практически же на это способны лишь очень одаренные люди или люди, связанные друг с другом тесными родственными и эмоциональными узами. Им как-то удается получить доступ к тому измерению и воспользоваться этим еще на уровне телесного существования. Конечно же, мало кто из них отдает себе отчет в том, какова природа их способностей, но представьте, что найдется человек, который осознает, какое могущество в его руках? Он станет настоящим проводником Бога на Земле. Миссией или Люцифером! Он сможет получить власть над любым разумом на Земле! – Глаза Лиссьера загорелись.

Раферти поневоле поддался на эту горячую речь.

– Второй Иисус Христос? Вы рассчитываете обнаружить такого человека среди этих детей?

– Может быть, – задумчиво ответил Лиссьер, но, опомнившись, поправился: – Нет, конечно, мои цели намного скромнее. Естественное эволюционное развитие человека требует огромного времени, чтобы выкристаллизовались определенные свойства, поднимающие человека на качественно новый уровень. Но глобальная атомная катастрофа оказала нам в этом плане ни с чем несравнимую услугу. Радиация за короткое время так перемешала человеческие гены, что среди возникшего разнообразия можно обнаружить те, чьи свойства могли бы появиться при нормальном развитии только через несколько тысяч лет естественной эволюции. И как знать, может среди них найдутся те самые, позволяющие каждому из нас проложить тропинку в то неизведанное измерение...

– Я на месте обладателя такого дара сошел бы с ума, – криво усмехнулся Раферти.

Лиссьер, задумавшись, промолчал.

– Подлетаем, – крикнул через плечо пилот.

Раферти привстал со своего места, вглядываясь через стекло фонаря в холмистую местность. По курсу вертолета показался монастырь. Его территория почти целиком занимала плоскую, будто нарочито срезанную верхушку холма. Примерно две трети плоскости были обнесены монастырской стеной, к которой с восточной стороны примыкало здание церкви. Почти в центре обнесенной стеной территории возносилась стройная часовня. С южной стороны стена почти вплотную подходила к крутому склону холма, а с севера перед монастырскими воротами была довольно обширная площадка, на которую по пологому склону холма взбиралась, петляя, узкая дорога, шедшая между соседними холмами откуда-то с северо-востока.

– Что это там горит? – поинтересовался Лиссьер, имея в виду тянущийся высоко в небо черный столб дыма, который сразу бросался в глаза.

– Это грузовик выродков, которые попытались атаковать группу Харди, – пояснил Раферти.

– Так там небезопасно? – с опаской спросил доктор.

Раферти усмехнулся.

– А вы что думали, Лиссьер, отправились на увеселительную прогулку? Это военная операция и мы на передовой. К счастью для нас ребята Харди уладили все проблемы до того, как мы вылетели с побережья, так что не беспокойтесь. Здесь совершенно безопасно.

– Надеюсь, – с сомнением ответил Лиссьер.

Раферти вновь повернулся к пилоту:

– Сделайте круг вокруг церкви – надо отыскать подготовленную Харди площадку.

Пилот кивнул, и вертолет, послушно отозвавшись на наклон рукоятки управления, дал небольшой крен и стал заходить по правую сторону от монастыря. От открывающегося вида захватывало дух. Даже толстокожий Раферти поддался этому чуду и неотрывно смотрел, как за бортовым иллюминатором медленно проплывает изящный архитектурный ансамбль, расположившийся на живописном фоне природы. Все портил лишь уродливый столб дыма и неестественная пустота посреди территории монастыря, замусоренная остатками битого кирпича и каким-то хламом. Там, по-видимому, еще совсем недавно было еще одно строение.

– Наверное, это там! – крикнул пилоту Раферти, указывая на свободное место у западной кромки стены.

Пилот кивнул и начал маневрировать, чтобы как можно точнее выйти на замеченную площадку. Тяжелая машина развернулась носом к монастырю и стала приближаться к нему, одновременно плавно снижаясь. По мере того, как монастырь увеличивался в размерах, стали заметны детали, которые были неразличимы издалека: дыры в крыше церкви, кое-где обвалившаяся под воздействием эрозии кирпичная кладка стены и заросшее бурьяном кладбище.

– Что-то я никого не вижу! – вытянув шею, заметил Лиссьер. – Нас должны встречать ваши люди или нет?

Раферти нахмурился. Действительно, на площадке и возле нее, насколько мог судить Раферти, не наблюдалось ни одной живой души. Отсутствие пленных гражданских, которые были задействованы для расчистки площадки, еще можно было объяснить тем, что Харди неукоснительно выполнил приказ Раферти, касающийся судьбы пленников, но чтобы все до одного члены оперативного отряда, и даже тот же Хачкинс, проигнорировали прибытие вертолета и не вышли встретить его снаружи – это было возмутительно.

– Сделаем полный круг вокруг монастыря, – как можно спокойней сказал пилоту Раферти.

Беспокойство никак не отразилось на его лице, но Лиссьер все понял и скорчил укоризненную мину – мол, кто-то здесь только что говорил о безопасности! Раферти решил не обращать внимания на гримасы ученого и повернулся к связисту:

– Вызовите Харди.

Связист стал вызывать руководителя оперативной группы, но на связь так никто и не вышел. Это было уже серьезно.

Вертолет заканчивал облет монастыря, оставалось только пролететь над площадкой перед монастырскими воротами. Прямо по курсу вновь замаячил столб дыма. Пилот наклонил голову в шлеме и смотрел вниз через прозрачную боковину фонаря.

– Сэр, там внизу бегут какие-то люди! – прокричал он, указывая вниз рукой.

Раферти почти протиснул свою голову между креслом пилота и плексигласом кабины, пытаясь разглядеть замеченных пилотом людей. Под кожей на скулах у Раферти заиграли желваки, его лицо сделалось каменным, а брови сошлись на переносице.

– Разверни вертолет на церковь и приготовься открыть огонь из пушки! – отрывисто рявкнул он.

Лиссьер, который не понимал, что происходит, переводил взгляд с лица мрачнеющего на глазах Раферти на пилота и обратно. Пилот, подчиняясь приказу, отщелкнул на рукоятке управления кожух, под которым обнаружился небольшой джойстик. Большой палец пилота лег на верхушку джойстика и слегка пошевелил его. Под кабиной вертолета, послушно отзываясь на команды, задвигала из стороны в сторону своим рылом скорострельная роторная пушка. Пилот наклонил рычаг управления влево, и вертолет, одновременно скользя вбок, стал разворачиваться на купол церкви. Справа по борту совсем близко возносился черный дым, отдельные клочья которого, изрубленные винтами, пролетали перед кабиной вертолета. Теперь и Лиссьер смог рассмотреть бегущих от церкви людей, среди которых были и взрослых и дети. Вне всякого сомнения, это были пленники, захваченные группой Харди, сейчас по какой-то пока необъяснимой причине оказавшиеся на свободе. Навстречу им со стороны площадки через распахнутые ворота монастыря тоже бежали какие-то люди. Некоторые из них останавливались и задирали головы, глазея на вертолет, но большинство бросилось навстречу бывшим пленникам.

– Огонь! – скомандовал Раферти.

Вертолет покачнулся, наклоняя нос, и ринулся вниз, будто сорвался в воздушную яму. Лиссьер не удержал равновесия и навалился на Раферти, вцепившись в его форменный комбинезон пальцами.

– Стойте! – закричал Лиссьер. – Там же мои дети! Вы их убьете!

Раферти оторвал от себя скрюченные пальцы ученого и бесцеремонно оттолкнул его от себя.

– Я не дам сбежать этим выродкам! – прорычал он.

Лиссьер судорожно хватался за кресла в салоне, пытаясь удержаться на ставшем наклонным полу, а вертолет продолжал падать. Пилот вдавил гашетку, и к шуму турбин и лопастей добавился яростный вой автоматической пушки. Поток свинца, отмеченный трассерами, брызнул из-под кабины вертолета, зацепил край стены, тут же взорвавшейся градом кирпичных осколков, и ударил по территории монастыря, взметая в воздух куски дымящегося дерна и осколки уложенной на тропинках плитки. Некоторые люди внизу в ужасе падали на землю в надежде, что их минует смертоносный ливень, другие в панике, волоча за собой детей, бросились назад к церкви, надеясь укрыться там, третьи – преимущественно те, кто бежал со стороны площадки, стали стрелять в проносящийся над ними вертолет. Но даже если они и попадали в цель, то вряд ли могли причинить какой-либо вред бронированной машине. Вертолет пронесся над дорожкой, вившейся от ворот монастыря, и пилот, избегая столкновения с церковью, дернул рычаг управления на себя, заставляя тяжелую машину задрать нос и подняться над куполом здания. Последние снаряды, выпущенные из пушки, разнесли в щепы входную дверь церкви и проделали несколько отверстий в стене и крыше здания, прежде чем пилот наконец снял палец с гашетки. Раферти, раздраженный неповоротливостью вертолета, в ярости подгонял пилота, когда тот стал выполнять разворот, чтобы вновь зайти на цель, а Лиссьер, забившийся в дальний угол салона, безучастно взирал на все происходящее, с трудом справляясь с подкатившим приступом тошноты.

Сержанта Диксона била крупная дрожь. Он смотрел на свою непослушную руку, готовую выронить тяжелый пистолет, и пытался заставить пальцы крепче стиснуть рукоятку. Но ничего не получалось. Пистолет выскальзывал из неловких пальцев, а его дуло описывало замысловатую кривую, в центре которой просматривалась голова мертвого агента Хачкинса, скорчившегося у стены.

"Возьми себя в руки, черт возьми!" – вот уж не думал сержант, что придется говорить себе такое. Или это он не себе? Нет, не себе. Тому сопляку, который чуть не угробил их обоих. – "Тряпка! Размазня! Если бы мы не убили его, то он уничтожил бы нас не задумываясь! Ты же видишь, что стало с моими ребятами! И ты виноват в этом тоже! Ты не знаешь этих сволочей из спецотдела, а я знаю!"

Вот тряпка, продолжает дрожать, как осиновый лист! Или это я дрожу, подумал про себя Диксон? Черт, голова идет кругом! В памяти остался лишь зрачок дула направленного ему в лицо пистолета, страх, в мгновение затопивший сознание и характерный звук. Вжик! Это пистолет, который он пытается удержать сейчас, выскользнул из кобуры, и еще до того, как сорванный клапан кобуры успел опуститься вниз, прогремел выстрел. Животный инстинкт самосохранения и та выучка, впечатавшаяся в рефлексы и ставшая второй натурой сержанта, даже не его личности, а скорее его тела, грубо отодвинули чужака на задворки сознания, усадив на скамейку запасных рядом с настоящим хозяином, и взяли бразды управления жаждавшим жить телом в свои руки. И вот теперь все мертвы: капитан Харди, его подчиненные и эти сволочи из спецотдела вместе со своим сволочным Хачкинсом. Все, кроме Диксона. Нет, пожалуй, после всего произошедшего это он сам дрожит, как мокрая мышь! А тот другой здесь ни при чем!

Где-то снаружи послышался нарастающий гул. Возвращался вертолет... Диксон внезапно вспомнил, что все началось именно с этого звука. Затем были выстрелы, крики, ужас, паника и... боль в пальцах, ногти которых до боли впились в деревянную скамью, вид разбитых снарядами створок дверей церкви и прошитое насквозь тело мужчины, не успевшего убраться от входа. Диксон не мог сам этого видеть – все то время, пока продолжался налет, он был здесь, в тесной келье вместе с остальными пленниками Джимми, но он все видел, он чувствовал, он уже знал, что будет сейчас, когда звук вертолетных винтов вновь стал приближаться! И сержант стал сопротивляться, кричать без звука, протестовать...

Потому что ноги сержанта против его воли шагнули к выходу из кельи, рука оттолкнулась от притолоки, и тело Диксона, превратившееся в узилище для его разума, бросилось бегом по галерее, неуклюже стуча тяжелыми армейскими ботинками, задыхаясь, спеша на... смерть! Он понял, почему его рука вдруг уверенней перехватила пистолет, он догадался, зачем чужак спешит в зал, но что-то поделать, как-то воспрепятствовать тому, что должно было произойти, сержант никак не мог. Его безмолвный крик оглушал лишь его самого, но и только. Винтовка больно била по шее, башмаки, ставшие какими-то непривычными, невыносимо натирали ступни, глаза слезились, дыхание участилось до предела. Шум вертолетных винтов стал оглушающим...

Покинув галерею, Диксон лишь мельком успел заметить все также сидящего на скамье Джимми, взор которого был устремлен в снесенный снарядами проем двери, а побелевшие пальцы судорожно вцепились в спинку скамьи. Второй ряд скамей был разбит шальным снарядом в щепки, и вместе с остатками двери среди обломков лежало изломанное тело мужчины, залитое кровью. Из глубины зала, прячась за скамьями, в страхе выглядывали те, кому посчастливилось укрыться в здании церкви до того, как вертолет открыл огонь. Диксон в отчаянии попытался заставить себя броситься вглубь зала, спрятаться за кирпичными стенами, распластаться за скамьями, лишь бы не быть мишенью, но его ноги будто прилипли к полу, и он застыл напротив входа, не имея сил сдвинуться с места. Он против собственной воли повернулся в двери и увидел, как тяжелый вертолет, беременный смертью, завершив разворот, держит курс прямиком на здание церкви и хищное жерло пушки под днищем тяжелой машины с воем начинает раскручиваться, готовясь вновь исторгнуть смертоносный ливень. И он, Диксон, будет одним из первых, кто примет своей грудью этот удар. Никакого шанса выжить!

Внезапно Диксону стало все безразлично. Глупо сопротивляться, кричать, осталось только успеть побыстрее сойти с ума до того, как горячий металл и собственный страх будут рвать его непокорное тело на части. Даже то, что его рука, совсем недавно такая неловкая, сейчас, уверенно обхватив рукоятку пистолета, нацелила его на вертолет, вызвало у Диксона лишь приступ гомерического смеха!

"Ты идиот! Дурак! Этим стальное чудовище не остановишь! Вот если бы у тебя была базука наподобие той, что использовал Круз, или там пулемет – это куда ни шло, а пистолет – безнадежно... Постой-ка!" – В этот краткий промежуток времени у Диксона вдруг мелькнула искра надежды. Винтовка! Его малышка – ведь она до сих пор у него за спиной. Если бы выстрелить из нее, но ведь ты не умеешь! Бесполезно...

Пистолет немедленно упал на пол и руки сержанта судорожно нашарили ремень винтовки, сдернули ее с плеча и привычным жестом приложили приклад к плечу, обхватив ложе. Все было настолько обыденно, что Диксон вдруг подумал, что он наконец-то свободен. Сержант дернулся в сторону, но не тут то было. Его глазница неумолимо прижалась к окуляру прицела, и перед взором замаячил прыгающий силуэт вертолета.

"Стой! Не все так просто. Обычной пулей кабину вертолета не взять. Разряди!"

Рука механически дернула рычажок, и магазин вывалился на пол, от удара рассыпав патроны.

"Так, отлично. Теперь обойма с лепестковыми пулями с вольфрамовым сердечником. В правом... Нет, в левом кармашке! Да, там! Быстрее!"

Пальцы нащупали вожделенную обойму и, чуть не раздирая карман, выдернули ее наружу. С первой же попытки магазин удалось вбить в винтовку. Диксон мысленно выдохнул, заставляя себя отрешиться от надвигающегося страха.

"Спокойно! Теперь взвести затвор..."

Рука дернула затвор, досылая патрон, и в этот момент вертолетная пушка начала стрелять. Несущийся прямо на церковь вертолет, раскачиваясь из стороны в сторону, широким веером разбрасывал искры выстрелов. Каменная крошка и дерн полетели со всех сторон, мешая прицелиться. За спиной Диксона закричали люди, снаружи тоже послышались крики, раздались выстрелы из автоматов и отдельные винтовочные выстрелы, но все это мгновенно потонуло в слившихся в единое рычание шуме лопастей и визге стреляющей пушки. Цепочка фонтанчиков земли, оставляемая вонзающимися в почву снарядами, неумолимо приближалась к входу в церковь. До момента, когда снаряды начнут влетать внутрь здания, оставались считанные секунды...

Остатки лояльности, чувство, что ты предаешь своих, еще теплившиеся в сознании Диксона, окончательно испарились, смытые страхом за собственную жизнь. Палец вцепился в спусковой крючок, глазница до боли вжалась в окуляр прицела. Но даже в такой момент сержант оставался непревзойденным профессионалом.

"Не торопись," – шептал он чужаку! – "У нас только один выстрел! Один! На другой нет времени! Сохраняй хладнокровие, ощути ток времени, смакуй каждую секунду, замри, застынь во времени и в пространстве. Отгородись от всего! От звуков, шумов, от себя самого, заглуши свое сердце, заставь его остановиться. Не дыши, черт возьми! Сосредоточься. Нам нужен пилот. Только он! Иначе никак. Поверь, моя малышка все сделает сама, только доверься ей..."

Пальцы сержанта тронули муфту настройки, и прицел послушно увеличил кабину вертолета. Вертолет постоянно смещался, дрейфуя поперек курса, и сержант синхронно смещал винтовку, удерживая в прицеле кабину машины. За бронированным плексигласом он различил пилота. Лицо того скрывали очки и шлем. Так даже лучше, подумал Диксон, потому что если бы он увидел лицо пилота, то точно не решился бы выстрелить, а так в душе сержанта лишь шевельнулись последние отголоски угрызений совести, уже не способные на что-то повлиять, да к тому же за спиной пилота мелькнуло лицо Раферти. Этого гада Диксон прищелкнул бы не задумываясь.