Текст книги "Сорок бочек"

Автор книги: Артем Ледовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Пятая бочка.

К возвращению Темы все бокалы были наполнены, и слушатели были готовы к продолжению рассказа. Тема вернулся с конвертом в руках, и, достав два мелко исписанных листа бумаги, принялся читать.

"Уважаемый Артемий,

Мое имя Вам, возможно, известно – Елена Викторовна

Прочашковисская, супруга Владлена Иосифовича. Повод для моего письма печален. Неделю назад скончался несчастный Владлен Иосифович. Со слов моего покойного мужа у меня сложилось впечатление о Вас, как о человеке необычайных душевных качеств, поддержавшем Владлена в тяжелое для него время. В завещании, оставленном им содержалась просьба отправить Вам письмо, которое я прилагаю.

С искренней признательностью

[подпись неразборчива]

Письмо Владлена Иосифовича Прочашковисского:

Эдмонтон, Канада

25 сентября 2000 года

Дорогой Тема,

Мне так и не хватило смелости рассказать тебе все до моего отъезда к дочери. Видит Бог, несколько раз я уже набирал твой номер телефона, но всякий раз, не дожидаясь гудков, я бросал трубку.

Сейчас, когда ты читаешь это письмо, меня уже нет в живых. Прости, что так и не смог сделать этого раньше. Надеюсь, еще не поздно.

Несмотря на мои надежды, время, проведенное в кругу семьи, не принесло мне душевного спокойствия. Каждый прошедший день все более усиливает чувство вины перед тобою. Избавься от этой квартиры! Это ад, проклятое место! Месяцы, проведенные мною в тех стенах, забрали мой рассудок, высосали мою душу!

Ты думаешь, что я сошел с ума? Да, я сумасшедший старик, желающий тебе добра, хотя о каком добре я говорю после того, что сделал?

Ты помнишь те истории, рассказанные мною за коньячной рюмкой и нарезанным лимоном? Сейчас, когда прошли дни и недели, я понимаю, как низок был мой поступок по отношению к тебе, единственному человеку, который не побрезговал общением с безумным стариком.

Удалось ли мне убежать от своей судьбы, или надо мною до сих пор висит проклятье? Думаю, что не удалось. Каждую ночь я просыпаюсь в страхе, мне кажется, что я все еще там, среди голосов и видений.

Единственное, о чем я тебя прошу, – это не повторить моей ошибки.

Постарайся уйти сейчас, пока еще не поздно.

Прости,

Твой Владлен Иосифович.

P.S. Я надеюсь, я не ошибся в тебе. Помни: De mortuis aut bene aut nihil. Прости старика. Когда встретишь его

[далее неразборчиво три строчки].

Вот и окончание моего рассказа.

– Как это, неразборчиво? – воскликнул Пугач. – Дай-ка, я прочитаю.

Он выхватил из рук Темы письмо и начал рассматривать его, близко приблизив к глазам.

– А что это за фраза в конце, по-английски? – спросила Ксюша.

– Это латынь. – пояснил Алекс. – "О мертвых либо хорошо, либо ничего."

– Да-а-а, неразборчиво по-настоящему. – протянул Пугач.

– Интересно, – сказал Алекс, взяв письмо у Пугача. – А что не так в этой квартире? Темище, тебе не страшно после такого письма оставаться одному?

– Хлопцы, вы не правильно подходите к вопросу. – Тема был доволен произведенным от его истории эффектом. – Добрейший старикан был на самом деле очень не в себе. Он целый год провел в четырех стенах в компании книг и коньяка. Не удивительно, что ему чудилось разное, уже потому, что он продал мне эту квартиру за смешную цену. Скорее мне надо было бы извиниться перед ним.

– Похоже, он читал явно не комедии. – произнес Пугач.

– Разве что только божественную. – пробормотал Тема.

– Давайте обойдемся без Данте аллегорий, – ляпнул Алекс и потянулся за бокалами.

Разобрав свое пиво, компания замерла в тишине, которая казалась естественной после рассказанной Темой истории. Тихо допивалось, каждый думал о чем-то своем. Опьянение подошло незаметно. Пугач завозился в кресле, он смотрел в полупустой бокал невидящими глазами, размышляя о том, что было бы неплохо и ему самому, буквально завтра, как следует покопаться в Теминой библиотеке. Можно и сейчас, да на пьяную голову ничего хорошего из этой идеи не выйдет. Он посмотрел на картину. Дом так же мок под дождем. Так же отваливалась от стен отсыревшая штукатурка. Так же хлестала ледяная вода из ржавой водосточной трубы. Тот же оборванец безжизненно валялся под крыльцом. Пугач посмотрел на Тему, тот, сложив руки на груди, медленно, но неумолимо проигрывал битву со сном. "Надо же," подумал Пугач. "Спокоен, как дохлый лев. Даже спит. Я бы, наверное, неделю места себе не находил после такого письма. А может, разыгрывает. Да, нет. На Тему не похоже. Не стал бы он так готовиться. Слишком сложная интрига. Впрочем, кто его знает…"

Тема с жалостью подумал про бедного Владлена Иосифовича. Он с необычной остротой представил, как старик медленно сходил с ума в огромной квартире, даже не от жадности своей, хотя он жаден был необыкновенно. Спивался бедняга, без жены, без детей. По внукам скучал, наверное. "Надо будет съездить в Канаду, цветы на могилу положить", подумал Тема, окончательно засыпая.

Ксюша, свернувшись калачиком, спала, положив голову Алексу на колени. Алекс тоже спал, уверенный в том, что Тема все неплохо придумал. Даже письмо не поленился написать разными почерками. Он был доволен впечатлением, оказанным теминым нехитрым рассказом на доверчивых девушек.

Ира с трудом пыталась сфокусировать взгляд на чем-то одном. Хотя бы на этом парне с бокалом пива. Серега, кажется? Ира не помнила.

Она еще не рассталась с надеждой уехать домой и лениво думала о том, как бы растолкать Ксюшу. Во сне она уже вызывала такси, с трудом выговаривая адрес онемевшими губами.

Первым проснулся Тема, солнце вызывающе светило в глаза. Он посмотрел на часы. "Пол четвертого! Ничего себе! Поспали! Пить!

Срочно пить!" Он вывалился из кресла на пол и направился на кухню.

Через минуту раздался хриплый вой с замысловатым матом. Пугач и

Алекс пробудились, и, не сговариваясь, бросились на шум. На полу кухни перед холодильником сидел Тема и держался за голову.

– Вода. – догадался Алекс. – Вы не купили воды, идиоты.

– Да. Идиоты. – согласился Пугач.

– Вы не просто идиоты. Вы идиоты эпические! – возопил Алекс. -

Легендарные! Мифологические! Ваш идиотизм достоин воспевания в балладах и сагах четырехстопным ямбом! Ибо только этот стиль одним своим названием адекватен вашему идиотизму.

Алекс бессильно рухнул на пол рядом с Темой.

– Во дает! – опешил Пугач и уселся, прислонившись к стене.

– Давайте, хлопцы, пиво откроем. – прохрипел Тема. – Пить хочется

– сил нет.

Шестая бочка.

Пенясь, пиво наполняло бокалы. Алекс сидел на корточках перед бочкой, смирившись с ролью утреннего виночерпия. Тема и Пугач, понурясь, смотрели, как отстаивается пена. Им очень хотелось пить.

Через секунду они уже жадно глотали янтарный напиток, успокаивая первое чувство утренней неуверенности после обильных возлияний.

Заблестевшими глазами они посмотрели друг на друга.

– Необходимо позаботиться о завтраке. – произнес Тема.

– Он же обед, плавно перерастающий в ужин. – усмехнулся Алекс.

– Грехи мои тяжкие, – вздохнул Пугач, он уже понял, что завтрак придется готовить ему. – Пойду я жарить, варить и парить. Кормить вас, дармоедов.

– Да будет тебе уже, – полувозмутился Тема. – Мы и сами могем.

– Вам доверить ничего нельзя. – проворчал Пугач, и, согбенный, двинулся на кухню.

Гулко булькая, растительное масло выливалось на раскаленную сковороду. Пугач, наскоро подвязанный каким-то пленным полотенцем, разыгрывал из себя кашевара, супил брови, оттопыривал нижнюю губу и, даже (!), полушепотом матерился, искоса поглядывая на друзей, усевшихся на высоких табуретах в углу кухни.

– Пельмени, судари мои, это основа жизни. – приговаривал Пугач, закладывая пельмешку за пельмешкой в кипящее масло. – И отношения к себе требуют самого серьезного.

– Да, сенсей. Конечно, сенсей. – согласно закивали Тема с Алексом.

– Главное, не спорь, – сделав страшные глаза, прошептал Тема Алексу.

Пугач разошелся. Ткнув пальцем Теме в грудь, он угрожающе вопросил:

– Ты, собака, пошто боярыню обидел? – Пугач задумался на секунду, переваривая собственную фразу, и тем же обличительным тоном продолжил. – Вот ты, Тема, знаешь, сколько тебе требуется пельменей на обед?

Тема растерялся. Он вжал голову в плечи и обиженно произнес:

– А что я? Вот Алекс тоже сидит.

– Спасибо, Темушка, – сипло процедил Алекс, почесывая кадык. -

Заложил кореша.

– Ну, – Пугач нетерпеливо постучал носком тапка. – Сколько?

– Двадцать пять – тридцать. – быстро проговорил Тема, и заискивающе посмотрел на Пугача.

– Двадцать пять – тридцать! – с издевкой повторил Пугач. – А что ты будешь делать с недоеденными пельменями? Или если не хватит, как ты намереваешься выжить?

Пугач вернулся обратно к сковороде, где скворчали пельмени.

– Я знаю совершенно точно, что сегодня за обедом мне потребуется восемнадцать пельменей, не больше и не меньше. – торжественно произнес он, помешивая поварешкой в сковороде. – Не верите?

– Верим, верим. – наперебой закричали Алекс с Темой. – Ты главное не нервничай!

– Вижу, что не верите, – проворчал Пугач. – Я вам докажу, двум

Thomas-unbelievers. Ради вас я сделаю следующее, – он выдержал многозначительную паузу– я возьму себе отдельную тарелку, на которую сложу именно восемнадцать пельменей, и уверяю вас, судари мои, съем их всех без остатка и сим удовлетворюсь.

– Э-э-э, дружище, может, обойдемся без экстремум, – предпринял робкую попытку вразумить товарища Алекс.

– Да, – протянул Тема. – Что-то ты, старик, погорячился.

– Теперь, – Пугач приподнял поварешку. – Это дело принципа.

Пельмени готовы! – объявил он.

Друзья собрались в гостиной перед большой тарелкой с румяными дымящимися пельменями. Пугач, беззвучно шепча, отсчитывал свои восемнадцать в отдельную тарелку. Алекс и Тема наблюдали за ним; им было весело. Пиво с пельменями пошло быстрее и, скоро, следующий круг наполненных бокалов разошелся по рукам.

– Если разобраться, хорошенько подумав, – сказал Тема. – Мужчина современности – это практически самодостаточный организм. Все, что необходимо, он получает от промышленно развитой инфраструктуры социума в виде полуфабрикатов и нехитрых достижений НТР, воплощенных в бытовой технике.

– Абсолютно согласен, Темушка, – поддержал Пугач. – Когда мне лень разогревать масло, я готовлю пельмени в микроволновой печи.

– И зачем люди женятся? Не понимаю. – сказал Тема. – Совершенно определенно брак себя изжил.

– Ты прав, как никогда. – сказал Пугач. – Женщина в жизни современного мужчины нужна лишь, как сезонный сексуальный объект.

– Причем сезон этот, как правило, очень непродолжителен. – ухмыльнулся Тема.

– В нашем обществе женщина изжила себя. Обленилась, успокоилась.

– продолжал Пугач. – Не та женщина пошла нынче.

– Да-а-а, – протянул Тема. – По сути только две функции и сохранились у женщины: детородная и сексуально-эротическая.

– Впрочем, и эти становятся не актуальными в связи достижениями цивилизации: клонированием и всевозможными резиновыми игрушками. – сказал Пугач. – Кстати, не будем, друзья мои, забывать и про онанизм! – Пугач значительно осмотрел развалившихся в креслах приятелей.

– Не являясь поклонником онанизма, я придерживаюсь простой методологии, – сказал Тема. – Встретился, все произошло, утром милый завтрак вдвоем и разошлись.

– Без слез, без истерик, без писем, без жалоб. – пропел Пугач и широко улыбнулся.

– При всем своем уважении, джентльмены, – сказал Алекс, сделав большой глоток пива. – Я вынужден с вами категорически не согласиться.

Алекс приподнялся в кресле и посмотрел на друзей.

– В нашем обществе каждый индивид в состоянии выжить самостоятельно. Давно прошли те времена, когда союз женщины и мужчины носил характер союза ради выживания. Достижения последнего времени указывают лишь на то, что отношения между мужчиной и женщиной поднялись на иную, качественно новую, ступень. Они очистились от архаики первобытного общества, основанного на экономической обусловленности семейных отношений. Как вам известно, в первобытном обществе семейный клан являлся основой социума. Люди выживали за счет совместной жизни, совместного ведения хозяйства.

Наше время дает нам возможность насладиться чистотой межличностных отношений.

Тема и Пугач с интересом посмотрели на Алекса, тот, очевидно, разгорячился; Тема разговора ему была не безразлична. Обычно расслаблено растекшийся по дивану, Алекс подобрался и внимательно рассматривал друзей.

– Вы, джентльмены, слишком поверхностно и безалаберно относитесь к своим душам. С вашим мировоззрением очень просто можно остаться без души, растратив ее попусту.

Пугач и Тема удивленно переглянулись.

– Будем очень обязаны, если ты просветишь нас, каким же это образом мы растратим наши души с нашим мировоззрением. – произнес, наконец, Пугач, почувствовав аромат возможного спора.

– Да-да, сделай одолжение. – улыбнулся Тема и взялся наполнять бокалы друзей.

Теория о растраченной душе,

изложенная Алексом вечером пьяного четверга

в компании Темы и Пугача

Душа, джентльмены, – это не есть нечто, данное человеку неизменным и неизменяемым. На протяжении всей человеческой жизни мы можем, как обогащать до бесконечности свою душу, так и разорять ее, растратив без остатка. Всякий раз, когда мы предаемся ночи с женщиной без любви, мы теряем кусочек души. Очнувшись утром в плотском похмелье, нередко, мы чувствуем пустоту размером в кулак где-то там, в сердце. Ощущение неловкости и потери – это тот траур, который мы празднуем по частичке души, исчезнувшей безвозвратно.

Ночь за ночью, преследуя сомнительные иллюзии, навеянные стереотипами, мы тратим души, как подаренные деньги, без счета и сожаления. Когда-нибудь наступит то утро, когда покопавшись внутри мы не найдем ничего, и, так и не поняв, что мы потеряли, будем жить дальше с пустыми глазами, в которых не будет души, отражающей мир и людей в нем. Когда придет любовь, не останется души, которая могла бы принять то, что мы искали и ждали столько дней. Нам нечем будет встретить любовь.

Алекс попытался отхлебнуть из бокала и обнаружил, что как-то незаметно выпил все пиво. Он растерянно поставил бокал на стол. Тема и Пугач, опустив глаза, смущенно улыбались. Тема взял коробку с сигарами, покопавшись, выбрал пару и протянул одну Алексу.

– Я полагаю, ты слегка односторонне подходишь к вопросу о целостности души. Не обижайся, конечно.

– Да-да. И я с тобой не совсем согласен. – сказал Пугач, опасливо косясь на сигары. – Я бы все же разделял физиологические потребности организма и тонкую материю души. Регулярное питание и регулярная половая жизнь – это нормальные потребности организма. Человек отличается от животного, знаешь чем?

– Милосердием? – предположил Тема.

– Разумом, который, я надеюсь, в состоянии различить духовное богатство и физиологический голод. Совершая утренний туалет, согласись, мы не расстаемся с душой, отправляя естественные позывы природы. Идеалистический подход к потребностям человека может привести тебя, сударь мой, к тому, что ты перестанешь принимать пищу из-за того, что это может казаться неэстетичным.

– Ты не прав уже из-за того, что путаешь отношения между мужчиной и женщиной с естественными отправлениями организма. – сказал Алекс.

– Секс без любви – это суррогат любви, которому мы предаемся сознательно, понимая, что мы ожидаем в конце. Суррогат любви – это ложь, прежде всего направленная на нас самих. Мы тратим душу, создавая в себе видимость влюбленности, зная о том, что мы никогда не приобретем ничего взамен и, утром мы осознаем потерю, с которой мы смирились вечером предыдущего дня.

– С другой стороны, хлопцы, духовные целостность и богатство формируются не только и не обязательно за счет любви. – сказал Тема.

– Совершенствование духа и его целостность – это то, что приобретается не за счет эмоций и чувств, пусть даже и искренних, а за счет познания самого себя. Концентрации разума. Стало быть, духовная целостность достигается путем самопознания через самодостаточность, и ни коим образом не зависит от отношений с другими людьми. И мысль моя заключается в том, что отношения с женщиной не могут и не должны определять наше духовное содержание.

– Однако, бочка опустела, судари мои. А не почать ли нам следующую? – произнес Пугач и под одобрительные комментарии друзей отправился на кухню.

Седьмая бочка.

Пугач, стоя на коленях перед журнальным столиком, возился с бочкой, прилаживая краник. Тема и Алекс пускали ленивые клубы дыма под потолок, раскуривая сигары.

– Говоришь, можно быть духовно богатым и жить полноценной жизнью, не испытывая при этом искренних чувств, Темище? – спросил Алекс.

– Что-то вроде этого. – лениво согласился Тема.

– А ведь ты не прав, Темушка. – вставил Пугач, выжимая в пиво засохшую дольку лимона. – Жизнь человека пуста и неполноценна без эмоций. Прожить жизнь и не испытать настоящей любви или настоящей ненависти – это есть постный хлеб без вкуса и соли. Где же, наконец, брать краски для картин, которые мы рисуем в своем воображении, создавая свое мировоззрение посредством образов. Так, мы и окружающий нас мир влияем друг на друга. Мы таким образом обогащаем свою душу и изменяем мир.

Комната наполнилась тишиной и сигарным дымом. Друзья замолчали.

Пиво медленно покидало бокалы. Алекс внимательно разглядывал кончик сигары. Интересно, думал он, неужели они на самом деле не понимают, как растрачивается душа, попадая в жернова непостоянства и лжи.

Алекс вдруг с острой болью осознал, что когда-то не так давно, но уже невозможно вспомнить когда, он еще мог с искренним восхищением смотреть, как утреннее солнце появляется над морем и краски восхода летят, как птицы перед глазами, стремительным полетом своим выжимая слезы. Он помнил, что когда-то любовь, наполнявшая его сердце, подарила ему волшебную способность замечать маленькие радости простой жизни, но года, ушедшие вслед за потерянным чувством, забрали эту способность. Безвозвратно растратив душу, радоваться каждый день самой жизни со всей полнотой палитры ее картин, стало уже невозможно. Такие дела, брат, подумал Алекс и пыхнул сигарой.

Любовь, подумал Тема, любил ли я когда-нибудь? Не помню.

Наверное, любил. Но что это такое, любовь? Почему Алекс так трепетно к этому относится? Скорее всего, эмоции, которые приносит любовь, дают ему возможность более тонко воспринимать мир. А как же я? Что мне дала любовь тогда, когда я знал, что любил? Какие новые выводы я сделал? Не могу вспомнить. Только парализованные мысли. Как это там было?

Я дам тебе любви земной

И мысли только об одной…

Кажется, мне тогда это не понравилось. Но я прекрасно помню чувство жутковатого восхищения перед неизведанным. Когда я стоял на сопке и держал обеими руками тяжелые санки, зная, что через минуту я покачусь вниз с огромной горки с трамплинами и ямами. Или, помню, в

Новосибирске в центре огромного аэропорта мама сказала мне, подожди, я сейчас вернусь. И долго не возвращалась, а мне было страшно, потому, что чемоданы были тяжелыми, и я не мог их поднять, чтобы найти маму. А потом после школы, когда я хотел поступить в университет больше всего на свете и боялся, что у меня не получится.

Как остро я тогда ощутил, что кроме зрения и слуха у меня есть еще нечто, что дает мне возможность чувствовать мир изнутри. Очень давно я не испытывал ничего подобного. Неужели, Алекс прав? Может и на самом деле, я растрачиваю душу? Нет, не может быть. Это все не так просто.

Душа, любовь, думал Пугач, слюняво это все как-то. Нет искренности. Приходится заставлять себя быть сентиментальным. Через напряжение неведомых бугристых мускулов души. Не могу избавиться от чувства неловкости, когда мы говорим об этом. А помню, стихи раньше писались, как текла вода. Без остановки и замешательства под впечатлением от любви, потерь, восторженной дружбы или осознания собственной вины. Сейчас стало проще. Отлажено находятся рифмы в нужном месте и в нужное время. Так же дежурно удачно и эстетично поется строка. Но почему не получается писать навзрыд? Почему творческий порыв уступил место привычке? Я утратил часть своей души?

Ту самую часть, что когда-то была зеркалом, отражающим мир в стихи и музыку? Нет, не правда. Это было слишком грустно. Надо с Темой поговорить по этому поводу. Он поклонник простых объяснений необъяснимым вещам.

– Предлагаю пойти спать, джентльмены. – сказал Алекс. – Я уже начинаю мечтать о мягкой постели и забытьи без снов.

– Да, хлопцы, – потянулся Тема. – предлагаю сегодня не повторять ошибок предыдущих дней и уснуть в кроватях.

– У тебя хватит места для всех? – вопросил Пугач, зевая.

– Обижаешь. – сказал Тема.

– Пиво, значить, допивать не будем. – констатировал Алекс. Друзья притворились, что не расслышали.

Было решено, что Алекс будет спать в кабинете, Пугач напросился ночевать в библиотеку. Тема, сами понимаете, собирался направиться в спальню, где, как он говорил, есть место только для него и, может быть, кого-то еще противоположного пола. Оставив Алекса разбираться с диваном, Тема с Пугачем двинулись на поиски библиотеки. Тема с невесть откуда взявшейся в руке керосиновой лампой двигался по темному коридору, а Пугач недоуменно всматривался в темноту, стараясь держаться в маленьком круге света, вырванном из мрака мерцающим огоньком коптящей лампы. Тема уверенно шагал вперед, мимо медленно проплывали двустворчатые двери, фрагменты массивных колонн, причудливые арки, спирали дубовых лестниц, ведущих вверх и вниз.

Пугач машинально сопоставлял масштабы квартиры со своими представлениями о стандартах архитектуры минувшего века. Что-то было не так. "Ладно, подумаю об этом завтра", сонно решил Пугач.

Алекс стоял в душе, подставив лицо под тугие струи воды и невесело размышлял о том, что минеральной воды в холодильнике нет, нет и зубной щетки, дабы вымести следы вчерашнего возлияния. Однако находил в себе силы радоваться тому, что не болит голова, и в холодильнике осталось некоторое количество пива, способное компенсировать дегидратацию организма. В ожидании своей очереди

Пугач сидел под дверью ванной комнаты, растерянно перелистывая желтые страницы фолианта, на деревянной обложке которого было выдавлено "Lexicon Cosri, Continens Colloquium sed disputationem de religione: typographus loannes Daubmannus".

Тема, к этому времени уже завершивший свой утренний туалет, гремел на кухне посудой.