Текст книги "Время не обманешь (СИ)"

Автор книги: Артем Курамшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

XVI. Кэрри

Обещанный командором матч-реванш не состоялся.

Мы собрались вместе только для того чтобы выпить и развеяться. Потом ещё выпить и поболтать. Окончательно не сойти с ума от скуки и мучительного ожидания. И, конечно же, выпить.

При чём тут теннис и реванш?

В какой-то момент дежурным стало наплевать на свой имидж, а моим коллегам наскучило играть в теннис – вот и всё.

Какой уж тут имидж, когда все только и делают что пьют? Некоторые делают это с утра до вечера.

Дисциплина на корабле упала. И если раньше Кнопфлер и Габриэль пытались сдерживать разгильдяйство и откровенную халатность, на «Артемиде» даже практиковались такие меры воздействия как штрафные смены и домашний арест, то к концу наших скитаний они с этим смирились.

Командор как-то обмолвился: «чепуха, ничего страшного в этом нет, всем сейчас тяжело, людям нужна разрядка».

Однако мне показалось, что он сдался, что под внешним спокойствием и желанием представить ситуацию как само собой разумеющееся, как свою милостивую волю, скрывается безразличие или хуже того – бессилие, покорность судьбе. Страшно видеть Кнопфлера таким, я испугалась.

Случались и срывы. Не далее чем вчера днём стала свидетелем того, как наш герой Матиас, будучи в далеко не трезвом состоянии, завалился в кают-компанию и устроил истерику. Что-то кричал и дико ржал, говорил, что нам больше нечего терять, что нам незачем экономить, ни к чему беречь себя и свои жизни, призывал к какому-то безумию…

Уныние. Около двух недель «Артемида» дрейфует на просторах космоса. Болтается – другого слова не подберёшь. Некоторое время назад снялись с орбиты Юлиании и перебрались поближе к Мнемозине. В ожидании «Одарённого» заняли положение, которое, согласно журналам, соответствует неизвестному кораблю пришельцев.

Через несколько дней посланник Земли появится из червоточины, после чего, по расчётам Гленна, произойдёт примерно следующее.

Дождавшись, когда «Одарённый» удалится из звёздной системы – по отчётам, пробыл здесь не больше суток – Гленн наладит связь с маяком. Без знания фаз червячной дыры, без полной синхронизации с ней, мы попадём чёрт знает куда, поэтому Гленн тщательно всё просчитает. Попробует поймать именно ту фазу, в которой червоточина находилась в момент первого прыжка. По его разумению, это позволит нам вернуться именно в наше время, а не в какое-либо другое. Как Гленн рассчитает нужную фазу, пока ещё сам не знает, но у него есть время подумать.

И это верно – времени у нас хоть отбавляй. Что у нас есть кроме времени?

Однако всё может пойти не так, как представляет себе Гленн. И это сказывается на общем настроении коллектива.

Чёрт его знает, что там впереди. Гленн может ошибиться и неправильно рассчитать фазы, что может привести к весьма плачевным последствиям – вплоть до гибели. Экипаж «Одарённого» может повести себя совсем не так, как описано в журналах. Может получиться, что Гленн ошибается во всём, никто не прилетит, и мы застрянем тут навсегда. И это накаляет обстановку, превращает ожидание в сидение на горячей сковородке.

Именно об этом пытался сказать пьяный Матиас, прежде чем Габриэль вышвырнул его из кают-компании.

Но, несмотря на довольно сомнительные шансы, на наше весьма смутное будущее, все только и ждут «Одарённого». До появления корабля остаются считанные дни. Считанные – потому, что каждый считает, сколько их ещё осталось.

Все, кроме меня. Потому что я не считаю, мне просто плохо. Просто жду и надеюсь на лучшее.

Марк совсем замкнулся, ушёл в себя. Постоянно молчит и о чём-то думает. Мне кажется, что-то скрывает от меня.

А ещё, Марк много пьёт. Пьёт в одиночестве в своей каюте, уходит в служебные отсеки и там пьёт – один или на пару с Гленном. Когда напивается, тоже молчит. Спит, просыпается, уходит в себя и опять пьёт.

Вначале я уговаривала его убежать с «Артемиды». Пока не поздно, пока не появился «Одарённый» и не установил маяк, мы ещё можем угнать «Стрелку» и улететь на Юлианию.

Марк сам говорил о том, что если мы в прошлом, то микрочип, который в него, возможно, вшили, должен бездействовать. Ведь те, кто может привести чип в действие, находятся далеко, они, возможно, ещё даже не родились – значит, некому нажать на ту самую красную кнопку, и Марк свободен как птица в полёте.

Существовала, правда, вероятность, что оборудование, с помощью которого активируется чип, находится здесь, на «Артемиде». То есть, мы и раньше предполагали, что на корабле есть какое-то оборудование, но думали, что только ретранслирующий приёмопередатчик, обеспечивающий связь чипа с центром исследований. Однако, оказавшись в полной изоляции от внешнего мира, Марк уверовал в непогрешимость их расчётов, предположил, что должны были предусмотреть подобную ситуацию. В таком случае, Кнопфлер как капитан корабля, а возможно и Габриэль как его первый помощник, наделены правом нажать пресловутую кнопку и подчинить себе Марка.

С одной стороны, подобной расклад кажется вполне логичным и оправданным. Это даёт возможность оперативного реагирования – ведь Кнопфлер находится рядом. Послание же с отчётом о поведении Марка до центра исследований будет идти несколько суток. Отсюда напрашивается вывод: командору и карты в руки.

С другой стороны, я верю в человечность Кнопфлера. Несмотря на придирчивое отношение к сотрудникам, скептицизм, граничащий с цинизмом, командор мне кажется человеком порядочным.

Я долго убеждала Марка в том, что Кнопфлер не будет применять столь изощрённое и подлое оружие. Более того, оказавшись без спускаемого модуля, командор не будет преследовать беглецов или пытаться посадить «Артемиду» на поверхность Юлиании. Ведь если что-то пойдёт не так, корабль может получить повреждения, и тогда всему конец – экипаж рискует остаться тут навсегда. Командор не пойдёт на такую авантюру, для меня это очевидно.

Марк соглашался. Для проформы упоминал о том, что на «Артемиде» есть несколько ракет, которые командор при желании может выпустить вдогонку, однако это был явный перебор – чисто гипотетическая, маловероятная возможность.

Марк соглашался, но не отступал. Я не смогла убедить. Каждый раз находил всё новую причину, чтобы не рассматривать бегство как реальную возможность остаться вдвоём. Когда отговорки закончились, Марк просто перестал отвечать на мои вопросы и замолчал.

Вечеринка прошла в атмосфере уныния и всеобщего мрачного настроения. Не смогли оживить ни Стивен, который много шутил, ни Гленн, долго и увлечённо рассказывавший о своей концепции прямолинейного течения времени, ни Габриэль, призывавший всех веселиться и танцевать.

Шутки Стивена были глупыми, наигранными и совершенно не уместными. Стивен сначала старался не обращать внимания на кислые физиономии, потом обиделся и стал налегать на спиртное.

Гленн, которого отсутствие слушателей не очень-то и смущало, не отставал в количестве потребляемого алкоголя. В конце концов, дошёл до стадии, когда внятная речь и связанные между собой мысли – это уже нечто недостижимое. После чего скромно присел в угол зала, но ещё долго не оставлял попыток продолжить рассказ.

Габриэля же попросту все игнорировали.

Марк весь вечер держался особняком. И от коллег, и от меня. Стоял в стороне от основного действа, ел маслины и пил мартини, изредка огрызался на разглагольствования Стивена. Особенно когда тот имел неосторожность пройтись по «Одарённому», экипаж которого считал компанией трусов и лоботрясов.

В какой-то момент я потеряла его из виду. Обведя взглядом наше, прямо скажем, немногочисленное сборище, поняла, что Марк незаметно улизнул, скрылся в неизвестном направлении.

Я решила, что дальше так продолжаться не может и мне просто жизненно необходимо поговорить с Марком, вызвать на откровение, а дальше – будь что будет. Если не доверяет или что-то скрывает, то чем раньше об этом узнаю – тем лучше. Даже если разлюбил – пусть скажет напрямую.

Я покинула кают-компанию и побрела по тёмным коридорам «Артемиды». Казались мне мрачными и холодными. Всё на этом корабле стало каким-то безжизненным, как и наше бытие – долгое, вялотекущее и лишённое всякого смысла.

Когда вошла в его каюту, Марк полусидел-полулежал на кровати, спустив одну ногу на пол. В одной руке – бутылка мартини, в другой – пачка листов, скреплённых в уголке канцелярской скобкой.

Услышав шаги, он встрепенулся, тревожно на меня посмотрел, после чего невозмутимо вернулся к чтению.

– А, это ты… – только и произнёс Марк.

Мне показалось, что тон недовольный, словно пытается сказать, что отвлекаю.

Я застыла в дверях, не зная, с чего начать, а Марк как будто бы не обращал на меня никакого внимания.

– Что ты читаешь? – тихо спросила я, стараясь выглядеть как можно скромнее и ненавязчивее.

– Да, так… ничего… – ответил, не поднимая головы. Потом всё-таки взглянул, вымученно улыбнулся и добавил: – Техническая литература. Про топливную систему.

– Я тебе помешала? – Я потупила взор. – Ты хотел побыть один?

– Ммм… Нет… Скорее нет, чем да, – сказал Марк, но я поняла, что помешала.

– Может быть, мне уйти?

– Нет, ну что ты… – Поднялся с кровати и приблизился ко мне, крепко обнял.

Впервые за последнее время почувствовала его нежность, что нужна ему. Объятие не было просто формальностью, в нём было тепло. Марк увлёк меня к кровати, заставил присесть и сам сел рядом.

– Мы так мало разговариваем, – пожаловалась я, понимая, что сейчас расплачусь. – Так мало времени бываем вместе. Что происходит? Что-то не так?

Вновь обнял – ещё крепче.

– Всё хорошо, радость моя, – прошептал Марк. – Дело в том, что… Ну как тебе объяснить?.. У меня в голове появилась идея. Полностью захватила меня, не могу думать о чём-то другом. Это временно, это пройдёт.

Висевший у меня на шее тяжёлый камень в один момент исчез. Провалился куда-то вниз, в пустоту. Слова Марка не вызывали сомнений, я верила ему. Эти слова оказались самым радостным, что было у меня за последнее время.

– Это правда? – не веря в своё счастье, спросила на всякий случай. – Ты меня не разлюбил?

– Нет, конечно, не разлюбил. – Марк улыбнулся, как взрослые улыбаются детским страхам.

На душе стало спокойно и легко. Я обняла Марка и положила голову ему на плечо.

Мой взгляд упал на бумаги, которые он читал до этого. Прошла, наверное, целая минута, прежде чем поняла, что передо мною вахтенный журнал «Одарённого».

XVII. Кэрри

Тепло и умиротворённо.

Кажется, это называется негой. Мои растрёпанные по подушке волосы щекочут лицо. Совсем чуть-чуть, ненавязчиво. Я обнимаю Марка, всем телом ощущая каждую клеточку его тела. Очень чувственно – прикасаться к нему, сильному и могущественному.

Я приподнимаю голову и заглядываю в его лицо.

Как это красиво – одухотворённый, задумчивый лик увлечённого и умного человека. Такое солнышко, рассматривающее звёзды.

Какое-то время назад Марк включил стереографию, и пространство комнаты наполнилось захватывающими дух звёздами, вращающимися вокруг них разноцветными планетами, далёкими яркими галактиками и неясными, будоражащими воображение туманностями.

Странно находиться среди всего этого благолепия и не иметь возможности вживую насладиться его красотой. Раньше, путешествующие по морю люди могли запросто выйти на палубу и разглядеть места, мимо которых проплывают. У нас же такой возможности нет – в маленькие иллюминаторы, имеющиеся далеко не в каждой каюте, много не увидишь. По закону подлости, самое красивое проходит мимо, когда мы спим или заняты работой – по крайней мере, у меня всегда так получается. Когда же я свободна и жажду насладиться прекрасным, в окошке обычно ничего интересного не показывают – просто кусочек чёрной пустоты, безжизненное, безвоздушное пространство.

Марк тихо и увлечённо рассказывает о разворачивающихся перед нашими взорами картинах: про Неоновое созвездие, яркой цепочкой уходящее вдаль, про Землю – колыбель человеческой цивилизации, про её сестёр-близняшек – Ауру и Конкордию, чрезвычайно похожих на Землю, но находящихся далеко-далеко, совсем в других галактиках.

Я довольно слабо воспринимаю детали рассказа, иногда поддакивая Марку словами «ага», «да-да», «это так интересно, продолжай», улавливаю лишь общее настроение. Но Марк – рассказчик столь талантливый, что почти физически ощущаю движение звёзд и планет по тёмному, но ласковому и мягкому пространству.

Марк заметил, что я за ним наблюдаю, и ненадолго замолчал. Потом повернулся, внимательно и серьёзно посмотрел мне в глаза и вдруг спросил:

– Ты когда-нибудь хотела что-то поменять в своей жизни?

Как это всегда бывает, подобный вопрос поставил меня в тупик.

– Ну, не знаю, – промямлила, – может быть…

– А я бы хотел, – решительно сказал Марк. – Об этом я и думаю. Вообще-то, и раньше задумывался. Когда был там… Ну, ты знаешь – где.

– Да, – с замиранием в голосе ответила я.

– Вот… – протянул Марк, не решаясь продолжить.

Видимо, не уверен, что стоит рассказывать дальше. Полагает, что сказал лишнего.

К тому моменту я уже догадывалась, к чему клонит. Чтобы подтвердить свои худшие предположения, но, всё же надеясь на то, что ошибаюсь, осторожно спросила:

– Но ведь ничего нельзя поменять. Зачем же мучить себя?

– Можно, – с ещё большей решительностью и уверенностью ответил Марк. – В этой истории есть ещё одна, последняя, страница, о которой ты ничего не знаешь. Впрочем, не только ты – об этом не знает почти никто. Но прежде чем я что-либо сделаю, хочу, чтобы ты всё знала… Я уже рассказывал тебе о том, что раньше служил на межзвёздном корабле… – Замолчал, ожидая ответа.

– Да, – прошептала я. – Ты говорил.

Но он опять молчит. Опять сомневается, нужно ли мне знать всю историю.

– Марк, не молчи! – попросила я.

– Я был на «Одарённом». В тот самый рейс к Юлиании. В тот самый рейс, которого мы с нетерпением ждём.

Я посмотрела ему в глаза.

Да, и раньше догадывалась. Марк давно выказывал излишнюю, казавшуюся мне странной и подозрительной, осведомлённость о деталях того рейса и в целом – об «Одарённом». Сюда же можно отнести нервозность и раздражение, которое охватывало Марка, когда речь заходила о звездолёте.

Я гнала от себя тревожные мысли, но, как оказалось, напрасно. Не стоит избегать данности, того, что и так очевидно, нельзя спрятаться от проблемы, которая рано или поздно, но встанет перед тобой.

Сейчас в его взгляде была только целеустремлённость, холодная и расчётливая. Она пугала меня. Ведь в реальности, просчитанной этой целеустремлённостью, мне места не было.

– Я не могу мириться с тем, что через несколько дней из червоточины вынырнет этот корабль, а на его борту буду я, – воодушевлённо сказал Марк. – Я–молодой, я из прошлого, ещё до того, как ввязался в ту историю. Одно моё слово может уберечь его от роковой ошибки. Уберечь меня…

– Именно поэтому ты хотел вступить в контакт с «Одарённым»? Настаивал на необходимости попросить у них помощи.

– Да. – Вспомнив неприятный разговор, Марк поморщился. – Сначала я думал, что командор, как добропорядочный офицер, сделает всё, чтобы спасти вверенные ему жизни. Однако он руководствуется совсем другой логикой – политикой невмешательства.

– Но ведь это правильно! – горячо заговорила я, увидев в таком повороте спасительный для себя шанс. – Если ты вмешаешься, то всё поменяется. Это приведёт к неизгладимым последствиям. Что из этого получится? Марк, подумай! – Я взяла его за руку и сжала. – Если ты убережёшь себя от того поступка, то не попадёшь в тюрьму, а если не попадёшь в тюрьму – то как окажешься на «Артемиде»? А, не попав на «Артемиду», как предупредишь себя?

Я не нашла силы проговорить самое главное, то, что тревожит больше всего. Эта мысль была страшной настолько, что боялась произнести вслух: если Марк не попадёт на «Артемиду», то никогда не встретит меня. Неужели это не важно для него? Неужели ему наплевать?

– Чепуха! – отозвался Марк. – Я долго думал и пришёл к выводу, что каким-то образом всё-таки окажусь на «Артемиде» и попаду в нынешнюю ситуацию. Я снабжу себя-молодого подробной инструкцией о том, как попасть на «Артемиду»: дата вылета, имена и координаты Кнопфлера и всех остальных. В послании будет подробно изложена история полёта, руководство к действиям на Юлиании. И так далее. Так что, я-сегодняшний, тот, которым я был перед путешествием, найдёт возможность пробраться на «Артемиду», чего бы ни стоило. С мотивацией, думаю, у него тоже будет в порядке: ведь он должен совершить путешествие, чтобы обеспечить себе благополучное прошлое.

Выглядит это крайне неубедительно. Слишком прямолинейно, математически просчитано, в реальной жизни так не бывает. Идея явно притянута за уши. Не верю я в это.

Кроме того – а как же я? Наши отношения тоже предусматривают некую инструкцию? Неужели для общения со мной он тоже предусмотрел какое-то руководство?

Хотелось спросить, но сдержалась. Потому что теперь Марк казался наивным ребёнком. Мальчишка, гордый и уверенный в том, что познал всё на свете. Маленький наивный Марк…

– Ты, правда, так думаешь? – спросила я.

– Да, убеждён в этом, – подтвердил Марк, как нечто само собой разумеющееся. – Хоть Гленн и пытается убедить меня в обратном.

Похоже, Гленн для него важнее, чем я.

– И что же говорит твой ненаглядный Гленн? – холодно спросила я.

– Он выдвигает свою концепцию, – не обращая внимания на мои слова, ответил Марк. – Концепцию мёртвой истории. Гленн считает, что историю не поменять. Она как бы мертва, нельзя изменить ход истории. Даже если кому-то придёт в голову что-то поменять, у него ничего не получится, как бы ни старался. Гленн видит тут две равновероятные возможности. Либо у путешественника во времени что-нибудь получится, но это приведёт, в конечном счёте, к тому, что мы наблюдаем в действительности. То есть, его действия либо никак не повлияют на развитие событий, либо даже будут способствовать тому, что произошло. Возможен даже такой расклад, что событие, которое он будет пытаться предотвратить, без его участия и вовсе не состоялось бы.

– Не понятно. – Я немного остыла и уже почти не злилась на Марка. Тон, которым он всё это рассказывал, увлечёт любого. Поддалась чарам, позволила вести за собой в дремучие дебри теоретических предположений: – Что за чепуха?

– Ну, к примеру, известная притча про путешественника во времени, который решил проверить реальность одного мифа. Он отправился в прошлое с целью посмотреть на явление какого-то бога. Так вот, путешественник настолько неестественно выглядел для того времени, что его-то и приняли за бога. Таким образом, его скептицизм и был причиной появления мифа, в реальность которого он сам не верил.

– Забавно. – Я продолжала ломать голову над тем, за что бы зацепиться. Должно быть слабое место, лазейка, приняв во внимание которую, можно разрушить всю цепь и уберечь его от опрометчивого поступка. – Ты говорил о двух возможностях. Какая же вторая?

– Да. – Марк вернулся к идее Гленна. – Либо у этого самого путешественника во времени ничего не получится. То есть произойдёт что-то, что помешает осуществить путешествие. Ну, например, сломается машина времени, вмешаются какие-то третьи силы и не дадут отправиться в прошлое. Таким образом, мы опять имеем незыблемость исторического процесса. То, что уже произошло, оно произошло: либо само собой, либо из-за вмешательства кого-то извне. И мы никак не можем на это повлиять, а если и можем, то это приведёт к тому, что мы и так знаем.

Вот оно! Это как раз то, что нужно!

– Марк, мне кажется, что Гленн прав, – взволнованно и радостно сказала я. – Что-нибудь обязательно помешает тебе! История мертва. Гленн говорит правду. Гленн всегда оказывается прав, и ты знаешь не хуже меня.

– Нет, – твёрдо возразил Марк. – Это – не научно, это – мрак, средневековый фатализм. То, что называют роком, судьбой, а эти категории не приемлемы для современного здравомыслящего человека.

– Марк, это безумие.

– Нет. Это и есть мой шанс.

Марк отвернулся и обратил взгляд к звёздам. Лицо стало грустным и каким-то одиноким. Мне показалось, что он мною разочарован, что злится за то, что сопротивляюсь, не поддерживаю, а наоборот – разрушаю его теорию, его идеи и желания.

При мысли о том, что он замыслил, стало по-настоящему страшно.

– Марк… – тихо позвала я.

Он не ответил.

– Марк, – повторила я, – ты ведь не пойдёшь туда и не попытаешься связаться с «Одарённым»?

Но Марк больше ничего не сказал. Он просто смотрел на звёзды и молчал.

XVIII. Габриэль

До последнего не верил, что он придёт.

Сомневался в справедливости предположений командора – это с одной стороны.

С другой же – не верил в неразумность, опрометчивость Марка. Ну, правда – каким нужно быть одержимым, чтобы явиться сюда и выйти на связь с «Одарённым»?

Марк, конечно, иногда бывает импульсивным. Правильнее сказать – достаточно часто поддаётся эмоциям. Зачастую ведёт себя как болван, особенно – в последнее время. Но не до такой же степени!

Кнопфлер тоже хорош – не поленился, в преддверии появления «Одарённого» перелопатил архивы, раскопал упоминания о Марке и решил, что именно в эту ночь, когда звездолёт возникнет в окрестностях Мнемозины, Марк предпримет отчаянную вылазку ради избавления от своего непутёвого прошлого.

Я, конечно, не против провести ночь за картами или шахматами, попивая бренди в компании хорошего собеседника, но… Как-то это глупо, по-моему.

После ужина мы заняли удобную позицию в резервном командном модуле – это небольшое помещение в хвостовой части «Артемиды».

В случае крупной аварии, например – разгерметизации корпуса, здесь можно запереться, отгородиться от неблагоприятных условий толстой оболочкой, не пропускающей вредоносные излучения. Припасы, хранящиеся в специальном холодильнике, обеспечат существование нескольким десяткам человек в течение достаточно продолжительного времени, а автономная система воспроизводства кислорода снабдит чистым воздухом.

В целом – ковчег, в котором команда и пассажиры вполне комфортно и безбедно могут жить неделями или даже месяцами.

Вдоль стен тянутся блестящие стойки со всевозможным оборудованием, позволяющим управлять кораблём, а также поддерживать связь с окружающим миром. Эти стойки напоминают мне интерьер кухни. Да, именно кухни – в ресторане.

Тесно, а точнее – уютно. Мы расположились за небольшим металлическим столиком в глубине модуля, в дальнем от входа углу. Зажгли тусклую настольную лампу. Кнопфлер по своему обыкновению прихватил бутылку коньяка, которым мы тут же наполнили маленькие алюминиевые кружечки из аварийного набора. Завели чинную, неспешную беседу и принялись ждать.

Ночь обещает быть долгой, спокойной и, в моём понимании, бестолковой.

Я проверял – из коридора не видно ни нас, ни света от лампы: не подвели конспираторские таланты Кнопфлера. Также, по нашим прикидкам, вошедший человек не сразу различит нас в полутьме. Скорее, подумает, что кто-то забыл выключить свет.

Именно поэтому Марк растерянно озирался по сторонам, когда я по команде Кнопфлера включил большой свет.

Застали врасплох. В нелепой позе человека, ослеплённого ярким неожиданным светом. Стоит, слегка пригнувшись, возле стойки с оборудованием дальней связи. И несомненно, что-то заговорщицкое, тайное, что-то от киношных шпионов в его позе и выражении лица.

Марк сощурился и принялся часто моргать. Из рук выпала какая-то железяка, вроде бы – программный модуль памяти.

– Сколько волка не корми, а он всё равно в лес смотрит, – уверенно и неспешно провозгласил я, направляя в сторону Марка ствол пистолета.

Марк пролепетал о том, что мы тут делаем, но толком не расслышали его слов.

– Бартон, – отчего-то называя его по фамилии, сказал командор. Говорил зычно, раскатисто, и в то же время – с лёгкой насмешкой, с высокомерной иронии, всем видом и речью показывая, кто тут хозяин. – Бартон, как вы объясните своё появление здесь, да ещё и в столь позднее время?

Марк открыл было рот, чтобы произнести заготовленную для подобного провала отговорку, но тут же обмяк, видимо – сдался и, что называется, повесил нос. Вероятно, уже осознал, что потерпел фиаско, прокрутил в голове возможные исходы сложившейся ситуации и пришёл к выводу, что ничего не светит.

Стержень целеустремлённости, который поддерживал его, вмиг сломлен, Марк осунулся, опустил глаза и, глядя прямо перед собой в пол, упавшим голосом ответил:

– Да, – после чего замолчал и через несколько секунд добавил: – Вы, разумеется, правы.

– Что-что? – Кнопфлер изобразил на лице удивление. – Боюсь, мы тебя не поняли.

– Всё вы поняли, – огрызнулся Марк.

Вид у него подавленный, как говорится – убитый.

Мне стало жаль: тихий забитый парень, который хочет-то всего-ничего – просто быть счастливым. Пошёл на это не ради денег, не из меркантильных интересов, его цель намного выше и понятнее. Разве не оправдывает средств, которые избрал для реализации замысла?

Видимо, нечто подобное испытывал и Кнопфлер – вдруг смягчился и сказал:

– Убери ствол.

Я положил пистолет на стол рядом с собой.

– Пойми, Марк, – примирительно, тоном мудрого доброго учителя-наставника продолжил командор, – я не хочу тебе зла. Нам всем не хочется препятствовать тебе в твоих стремлениях изменить свою жизнь и исправить ошибки прошлого. Но ты должен придерживаться дозволенных для этого рамок. Я не могу допустить, чтобы ты переделывал историю. Это уже преступление. Это… – Кнопфлер задумался, подбирая слово. – Это мошенничество, если позволишь употребить подобную формулировку.

– Но почему? – Марк освоился в роли защищающегося, увидел хоть и зыбкую, но возможность, и решился вступить в спор: – Разве от этого кому-то станет плохо? Я же не хочу причинить кому-либо вред.

– Хе-хе, – усмехнулся командор, отпивая коньяк из кружечки. – Он не хочет причинить вред! А если все захотят того же? Представляешь, к чему это приведёт? Если каждый будет перекраивать прошлое как ты, вот так запросто, по своему разумению, на свой вкус. Что из этого выйдет, по-твоему?

– Но ведь я…

– Нет! – отрезал Кнопфлер. – Можешь злиться или обижаться, Бартон, но я не допущу этого. А посему предлагаю: добровольно, если так можно выразиться, вернуться в свою каюту и провести там следующие сутки. Безвылазно. Пока «Одарённый» не покинет пределы этой звёздной системы, ты будешь находиться под домашним арестом. Мера оправданная и, заметь, весьма гуманная. Другой на моём месте… – Кнопфлер зажмурился и глотнул коньяка. – Эх, да что там говорить!..

Говорить и в самом деле не обязательно.

Я тоже выпил и почувствовал себя немного неловко – вроде бы, нужно предложить и Марку. С другой стороны – как будто и не совсем корректно: вышло бы несколько высокомерно и фальшиво, мол – на тебе, объедки с барского стола.

Марк покорно кивнул. Видно, что смирился со своей участью и отказался от дерзкого плана.

– Ну, да, вполне так, – согласился он. – Особенно, если учесть ваши возможности…

– Что ты имеешь в виду? – спросил я.

– Я про микрочип, – объяснил Марк. – Ведь вы могли активировать его и, например, обездвижить меня.

– Ах, ты об этом… – рассмеялся я.

Командор добродушно улыбнулся и скромно ответил:

– Ну, что ты. Не преувеличивай наши возможности.

– То есть? – встрепенулся Марк. – Уж не хочешь ли ты сказать, что никакого чипа нет? Не выдумки ли это экспериментаторов?

По лицу можно понять, что его озарило некое открытие. Вероятно, в его голове сейчас мелькали далёкие воспоминания, которые лихорадочно сопоставлял с новыми данными, пытаясь уместить всё в единую картину. Также, наверняка перебирает упущенные возможности, лишения, которым подвергся, идя на поводу у своих страхов.

– Я этого не говорил, – строго сказал командор. – Давай не будем. Я и так сказал много лишнего, без чего вполне можно было обойтись.

Марк совершенно скис. Руки опустились, плечи опали. Он сгорбился, а взгляд потускнел. Кажется, уже собрался уходить, но всё же спросил:

– Пожалуй, только один вопрос. Если вы, конечно, позволите. Можно?

– Валяй, – разрешил я, – можно.

– Что будет дальше? Что вы напишите в отчёте?

Сказано было без заискиваний и преданных заглядываний в глаза. Просто, как безоговорочно признавший свою вину подсудимый спрашивает у судьи, насколько суровым будет приговор. Не любящий неизвестности Марк интересуется своей дальнейшей судьбой – без намёков, без ожиданий снисхождения.

– В отчёте? – Кнопфлер задумался. Упёрся локтем в стол и положил подбородок на сжатый кулак. – Право, и не знаю, что я должен там написать… – Повернулся в мою сторону и спросил: – Как ты думаешь, Габриэль?

– Без происшествий, – невозмутимо ответил я.

– Да! – Кнопфлер обрадовался моим словам как неожиданному и оригинальному решению. – В точку! Именно так и напишем. Марк, ты хороший человек, и мы не будем рассказывать комиссии о том, что ты не прошёл этот спонтанный тест. Так ведь? – он опять обратился ко мне.

– Нет, не будем, – подтвердил я.

– Ну и славно, – заключил Кнопфлер. – Так что, не переживай и иди спать. А мы тут ещё посидим, поговорим. Прекрасная ночь для задушевных бесед. Ты не находишь, Габриэль?

– Просто великолепная, – согласился я, – и очень спокойная.