Текст книги "Время не обманешь (СИ)"

Автор книги: Артем Курамшин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Время не обманешь

Пролог. Марк

На плацу жарко и уныло.

То есть, жарко не везде.

Да и не плац это вовсе. Этим словом, пришедшим из глубокой древности, мы называем широкую, вымощенную металлическими плитами площадку перед входом в жилой блок.

А жарко потому, что сегодня наш отряд провинился, за это и досталось самое паршивое место на плацу – прямо под выходом вентиляционного патрубка, нагнетающего в обширное помещение воздух, жаркий и сухой. Обветренные немытые лица шелушатся, и зудит кожа.

«Ничего, – мысленно успокаиваю себя, – скоро это закончится, ты попадёшь в душевой отсек, отмоешься, почистишь свою рожу и пойдёшь жрать». Как обычно: как это было вчера, как будет завтра, как это будет в ближайшие несколько лет. Сколько их там осталось? Шесть или уже меньше?

Я думаю о том, что всё на свете имеет конец. Мысль успокаивает и отвлекает от происходящего. Действительно – в мире нет ничего вечного.

Как невечным оказался человек, имя которого по ошибке выкрикнул конвоир.

– Пятьсот девятый! – не услышав ответа, повторяет он и с негодованием обводит строй взглядом.

Нет-нет, конечно, называет не имена, а инвентарные номера заключённых. Имя и фамилию должен в ответ выкрикнуть сам осуждённый, таким образом подтверждая наличие такового.

Мол – да, я тут и никуда не планировал убегать от вас, господин начальник. Дескать – вот он я, пересчитывайте меня, делайте со мной всё что хотите, весь к вашим услугам.

Ещё один анахронизм, с которым живём.

Прежде чем попасть в жилой блок, каждый из нас будет просканирован и идентифицирован по узору глазной радужки.

Но порядок есть порядок, и раз за разом, шесть раз в день нас строят и проводят дурацкую перекличку. Смысл, наверное, в том, чтобы внушить нам, подонкам и негодяям, что нет у нас больше имени, нет фамилии, нет личности как таковой, а есть только номер – унифицированный и учтённый. По большому счёту, всё в системе подстроено под эту идею.

И это работает.

К конвоиру подходит помощник. Вполголоса объясняет причину отсутствия пятьсот девятого, тот понимающе кивает, что-то себе отмечает и продолжает:

– Пятьсот десятый!

– Влад Масальский! – отзываются где-то слева.

– Пятьсот восемнадцатый!..

Да, жаль пятьсот девятого. Был лично с ним знаком, хороший дядька, добрый и отзывчивый. Эдгар – так его звали.

Хотя нет – не звали, а зовут: нельзя раньше времени хоронить товарища, может быть, ещё и выкарабкается. Правда, Хасан говорит, что схваченная Эдгаром доза с жизнью не совместима.

– Может, конечно, протянет пару недель, – говорил Хасан – высокий и худой, со смуглой кожей. – Но толку в этом никакого – лучше уж сразу сдохнуть, чем мучиться от «лучёвки».

В этом он прав. Как-то раз был в отсеке, где содержатся пациенты с лучевой болезнью – страх, да и только: жёлтые, тощие, как будто иссушенные солнцем листья. Кажется, дунь на них – рассыплются как обгоревшая бумажка.

А случилось это сегодня, после обеда. Эдгар работал в цехе готовой продукции, грузил брикеты обогащённого топлива. Не сам, конечно, как и мы не сами добываем руду в шахтах. Для этого есть машины, но даже роботам нужны надсмотрщики, чтобы следить за их работой и устранять возникающие неполадки.

Не знаю, как же так вышло, но один из брикетов при выходе из камеры упаковки оказался негерметичен и… Пятьсот девятого и ещё нескольких пятисотых номеров отправили в лазарет со страшными ожогами.

Из списка, разумеется, удалить забыли, поэтому старший конвоир и попал в нелепую ситуацию. Но ничего – младшие инспекторы помогли выпутаться.

Вот так посмотришь на них и кажется, что если кто-нибудь убежит из учреждения, они и хватятся-то не сразу: будут долго болтать и вспоминать – а не сняли ли мы его с работы?..

Болваны размалёванные.

– Сто шестьдесят третий!

– Кьюрри Маттч!

Я внутренне напрягаюсь: подходит моя очередь.

– Сто шестьдесят девятый!

– Марк Бартон! – что есть дури кричу я.

В этот момент к старшему конвоиру вновь обращается один из помощников. Что-то объясняя, косится в мою сторону, и это не может радовать.

Что за чёрт? Неужели чем-то провинился и меня ждёт «дисциплинарка»?

Старший опять согласно кивает, буравит меня взглядом и, недобро улыбаясь, говорит:

– Сто шестьдесят девятый! Иди сюда!

На секунду замираю, не в силах сдвинуться с места, и этого вполне достаточно, чтобы получить втык:

– Чего уставился? По зубам захотел? Сюда иди!

Я выхожу из строя и послушно приближаюсь к конвоирам.

– Тебе несказанно повезло, а ты дурака валяешь, – говорит старший. Задранный на затылок округлый шлем медленно сползает на глаза, конвоир поправляет его и продолжает: – Пойдёшь с Максом, – кивает в сторону помощника, – тебя ждёт хозяин, хочет с тобой потолковать.

Не могу поверить ушам. Начальник учреждения хочет поговорить со мной? О чём?

Прежде чем успеваю опомниться, Макс хватает меня за рукав и подталкивает к входу в жилую зону.

– Давай, пошёл!

Не понимая, что происходит, следую его указаниям. Оглядываюсь на строй, на товарищей, и вижу в их глазах только гнев и презрение, ведь каждый теперь считает меня стукачом и предателем. Иначе, зачем хозяину вызывать меня?

– Если повезёт, может быть, что-нибудь из тебя и получится, – произносит Макс, когда мы идём по коридорам здания администрации.

Вероятно, хозяин хочет видеть меня очень срочно, потому что Макс не повёл в душевую отмываться. Даже переодеваться не заставил, а потащил в кабинет прямо так – в робе и с чумазой мордой.

Впрочем, вполне возможно, что Макс просто поленился со мной возиться. А про хозяина говорили, что он – человек непривередливый, за долгие годы работы в учреждении привык ко всему, а тут, подумаешь – грязный заключённый, делов-то.

Когда мы зашли, начальник сидел за столом, держа в руках увесистую папку. Приглядевшись, легко определяю, что это за папка такая – это моё личное дело, описание последних нескольких лет моей жизни.

– Осуждённый под номером двадцать восемь тысяч сто шестьдесят девять, – докладывает Макс.

Хозяин – худой человек с седыми, зачёсанными назад волосами, в синем, в полоску костюме – снимает очки, приветливо улыбается и делает Максу знак покинуть помещение.

– Бартон, – говорит он. – Здравствуй, Бартон. Проходи, располагайся.

Я делаю несколько шагов вперёд и останавливаюсь посередине комнаты.

– Присесть не предлагаю – боюсь, заляпаешь стул.

– Да, конечно, – отвечаю я, стараясь придать лицу выражение как можно скромнее.

– Как у тебя дела, Бартон? Много ли руды сегодня добыл?

– Отправили около ста восьмидесяти тонн.

– Сто восемьдесят? – Хозяин поднимает глаза к потолку, пытаясь представить в уме гору грязно-серого каменистого вещества. А может быть, просто сопоставляет озвученное число с данными из ежедневных отчётов. В итоге всё-таки уважительно покачивает головой: – Молодец, Бартон, хороший результат. Ты и твои люди сегодня хорошо потрудились.

– Спасибо, господин… – произношу я и никак не могу вспомнить фамилию начальника учреждения.

Вообще-то, не мудрено: не каждый день приходится общаться с хозяином. На моей памяти это было один раз – когда только прибыл, и хозяин лично делал нам внушение о внутреннем распорядке в учреждении. О пути истинном, о расплате за грехи, об исправлении и много ещё о чём – всего не упомнишь. Говорят, всегда так делает, поэтому его ещё называют пастором – за глаза, естественно.

Чёрт побери, как давно это было…

– Тебя, конечно, удивляет мой вызов?

Не зная, что ответить, просто молчу. Конечно, удивляет. Не то что удивляет – я просто вне себя от разрывающего любопытства.

– А между тем, удивляться нечему. Тебе повезло. Считай, что вытянул счастливый билет…

«Где-то я сегодня уже это слышал», – отмечаю про себя и стараюсь улыбнуться хозяину. Видимо, получается, потому что начальник тоже улыбается в ответ.

– Не будем тянуть кота за хвост, – резюмирует хозяин. – Ты, конечно же, слышал о новой программе социальной адаптации осуждённых?

Ах, вот оно что! До меня наконец доходит смысл происходящего.

– Да, – говорю я.

– Раз так, то ты должен знать, что представляет собой программа? – Начальник смотрит на меня вопросительно.

– Да, – отвечаю.

Ну, разумеется, знаю.

В нашей среде эта программа называется перепрошивкой сознания. По-другому – промывание мозгов.

По замыслу, процедура должна раз и навсегда поменять личность человека, заставить не совершать впредь противоправных действий. Однако, на практике, говорят, ещё ни один эксперимент не завершился успехом. Большинство испытуемых либо погибли, либо окончательно свихнулись, переехали из одного учреждения в другое – из тюрьмы в психушку. Некоторых, впрочем, действительно выпустили на свободу, но я слышал, что этих некоторых процедура превратила в овощей, в безвольные комнатные растения, которые самостоятельно в туалет-то сходить не могут.

– Несмотря на неудачи, наши учёные продолжают работу, – говорит хозяин воодушевлённо – это он умеет. – Внедряют новую технологию, и у неё, несомненно, большое будущее. Методика сводит риски к минимуму. По прогнозам, девяносто пять процентов процедур будут иметь положительный результат.

Я учтиво киваю в такт словам, и хозяин продолжает:

– Как ты понимаешь, отбор кандидатов весьма строг. Мы не можем оказать такую честь первому попавшемуся заключённому. Комиссия перелопатила сотни тысяч дел в поисках двух десятков подходящих осуждённых. И я рад сообщить, что ты оказался в их числе. Поздравляю!

– Спасибо, – едва выдавливаю из себя.

– Дело за малым. Тебе остаётся лишь дать согласие на участие в эксперименте.

Ничего не скажешь – равнозначный обмен. Если соглашусь, то они скосят мне срок и выпустят на свободу.

Но!

Если эксперимент провалится, то я могу просто погибнуть. Или того хуже – останусь до конца дней моральным калекой. Сидеть в кресле и, пуская слюни, тупо пялиться в окно.

Видимо, моё лицо не выражает одобрения или понимания всей прелести полёта научно-технической мысли, потому что хозяин спешно приводит дополнительные доводы:

– Кроме свободы, программа предусматривает трудоустройство участника эксперимента. Тебе на выбор будет предложено несколько должностей, вроде той, на которой работал, прежде чем попал сюда. Так-с… – Он заглядывает в моё дело. – Ага, техническая должность на межзвёздном корабле… Ну, насчёт межзвёздного – не знаю, но на космическом точно что-нибудь найдут. Техник, а со временем, может быть, инженер. Что скажешь?

Я опускаю глаза.

Смотрю на свою грязную робу, всю в бурых разводах радиоактивной пыли. На ободранные руки, пропитанные насквозь машинным маслом. На изорванные ботинки.

– Я согласен.

А кто бы на моём месте не согласился?

I. Гленн

Климатическая система космического корабля – это сложный программно-аппаратный комплекс, отвечающий за поддержание необходимых условий на борту. Как и большинство систем, она имеет множество подразделений и надстроек, одной из которых является система контроля среды криокамер. Как правило, специалисты считают эти две системы независимыми друг от друга, но для меня всегда очевидным был другой факт: вторая не будет работать, если первая не исправна.

Почему обычно заостряют внимание на криокамерах? Ответ на поверхности: выдерживать температурный режим именно в них – очень важно, потому что большая часть обитателей межзвёздного корабля почти всё время полёта проводит в состоянии криоанабиоза. Прежде всего, это относится к той части путешествия, во время которой звездолёт совершает прыжок по червячной дыре. В этот момент экипаж корабля, за исключением дежурной смены, должен находиться в криосне. То же самое касается пассажиров, всех без исключения.

На самом деле, никакой это не момент, а достаточно продолжительный промежуток времени. Настолько продолжительный, что в некоторых системах отчёта проходят годы. Однако людям на корабле кажется, что прошло несколько часов или дней – таков принцип относительности в действии.

Чтобы не испытывать далеко не приятные ощущения, а также последствия перегрузок от разгона и торможения корабля, существуют криокамеры – удобный инструмент, дарующий сон и покой путешественникам космоса.

Разумеется, столь сложный механизм, имеющий крайне важную и ответственную функцию, требует бережного ухода и чуткого контроля. Стоит температуре в криокамере чуть снизиться, как в организме находящегося в ней человека произойдут необратимые изменения, проще говоря – он замёрзнет. Температура выше нормы не позволит поддерживать криосон – на этот случай предусмотрена аварийная система, в случае чего запустит процесс пробуждения и выведет человека из анабиоза, что опять же связано с дополнительным дискомфортом.

На «Артемиде» климатическая система барахлит с самого начала. Вероятно, правильнее будет сказать «с самого начала моей службы на катере», ибо только за этот период могу отвечать достоверно. Но я настолько измучен борьбой за работоспособность системы, что, как правило, употребляю более короткую формулировку – «с самого начала», таким образом подразумевая момент ввода «Артемиды» в эксплуатацию.

Я – главный инженер корабля, и у меня работа такая – налаживать оборудование. На небольших катерах вроде «Артемиды» главный инженер – это и механик, и электрик, и программист, и всё это в одном лице.

Короче, работы хватает.

Сегодня в жилых помещениях опять начала расти температура, за что получил очередной нагоняй от капитана. Командор Кнопфлер всегда так делает: даёт втык, я иду и ремонтирую. Потом опять что-то ломается, командор опять даёт втык, я – ремонтирую. И так снова и снова.

На самом деле, давно советую командору поставить корабль на капитальный ремонт и поменять всю климатическую систему «Артемиды» на более современную, но он привык слушать командира отряда, а командир нашего Армстронговского отряда дальних космических сообщений – жуткий жмот и вообще неадекватная личность. Иногда кажется, что пошевелится только после того как «Артемида» разобьётся где-нибудь на просторах космоса или её обитатели замёрзнут насмерть в неисправных криокамерах. Тогда будет, конечно, поздно, но такой уж он человек – командир отряда и страшный скряга.

Поругавшись с Кнопфлером, плюнул в сердцах, вооружился парочкой крепких выражений и пошёл в технические отсеки ремонтировать климатическую систему. Для осуществления операции взял с собой одного из самых толковых ребят коллектива – Марка Бартона.

Мы прошли, а местами – проползли, топливный отсек, потом – помещение компрессорной и, наконец, попали в нужное отделение, где рядком расположились пузатые бочки термомодулей. По моим прикидкам, один из них вышел из строя.

– Гленн, а это что такое? – спросил Марк, попинывая ботинком металлическую ёмкость.

– Гелий, – ответил я и зевнул.

– А зачем он тут? Не видел упоминаний гелия в технологическом цикле… – Марк почесал затылок.

– Ты смотрел документацию по технологическому циклу климатической системы? – Я одобряюще на него посмотрел. – Похвально!

– Ну, так, заглядывал… – Марк заскромничал и опустил взгляд.

– Всё равно – молодец! Ты совершенно прав – к климатическим системам гелий не имеет никакого отношения. Это – компонент резервной топливной установки. Находится ёмкость тут ввиду конструктивных особенностей катера. Короче – не нашлось места в топливном отсеке.

Я усмехнулся. Заметив, Марк тоже заулыбался.

Туповатый он всё-таки. Но смышлёный.

Как так? Вот я дал: туповатый, но смышлёный…

Попробуем разобраться. Туповатым назвал его потому, что задаёт много вопросов, а вовсе не в силу интеллектуальных способностей. А вопросы задаёт из-за того, что хочет всё узнать и постичь. В целом, молодец парень – старается. Пожалуй, самый способный из моих охламонов. Меньше двух месяцев с нами, всего-то второй полёт на «Артемиде», а разбирается в корабле не хуже опытных инженеров.

– Вот посмотри, – желая поддержать благой порыв, сказал я, – тут вентили, здесь блок распределения, и вот тут, дальше, по этим штукам, гелий идёт в топливный отсек… – Я похлопал ладонью по патрубкам, которые длинными сосисками тянутся в соседнее помещение. – Какие из них за что отвечают, я тебе без схем не скажу, но зато теперь ты знаешь, где если что искать.

– Ага, – радостно кивнул Марк, словно всю жизнь только и мечтал об этом – узнать, где в катере проходят топливные патрубки – и вот, теперь мечта сбылась. Он проследил взглядом и вернулся ко мне.

– Подключись-ка к вон тому! – скомандовал я и указал на один из термомодулей.

Марк достал проверочный планшет и присоединил его выходы к модулю.

– Показывает сто тринадцать, – удивлённо произнёс он. – Разве такое может быть?

– Нет, врёт он. Меняем.

Марк умело нажал нужные рычажки, подцепил руками модуль и с моей помощью опрокинул в сторону. Потом мы взяли запасной узел, примостили в нужные пазы, после чего Марк подключил к нему остальное оборудование, а также проверочный планшет.

– Триста двадцать восемь, – констатировал Марк.

– Ну и славно, – сказал я. – Подрубись-ка к терминалу.

Марк подключил планшет к настенным выходам и вышел в локальную сеть корабля. Можно было посредством беспроводной сети, но смышлёный Марк не стал лишний раз создавать помехи на радиочастотах.

– Вот видишь, – я указал на ряды чисел. – Температура в помещении дежурных начала падать. Вот тут тоже, – ткнул пальцем в столбик, отражающий динамику температуры в коридоре.

– Починилось? – с замиранием в голосе спросил Марк.

– Вроде того.

– Окончательно?

– До следующего раза, – хмыкнул я.

– А когда следующий раз? – не унимается Марк.

– А вот этот вопрос – лишний, – отрезал я. – Главное – командор будет доволен, а то уже всю плешь проел.

Марк убрал с лица улыбку и стал серьёзным.

– Давно в его команде? – осторожно спросил он.

– Порядочно. Лет семь, наверно, а может, и больше. Точно не помню. А что?

– Да нет, ничего… – Марк изобразил невинное выражение. – Просто, сложно с ним – такой требовательный и строгий.

– Хе, на то он и капитан, чтобы требовать. Имеет право. В полёте, сам понимаешь, нужное качество, без него никак.

– Ну да.

Марк присел на снятый модуль, отряхнул измазанную штанину, а мне вдруг вздумалось поиграть в бывалых космических волков. Сделал сурово-насмешливое лицо.

– Ты его ещё не знаешь… – Слегка опёрся о переборку, достал из кармана апельсин и принялся неспешно чистить. – Придёт время – попадёшь с ним в какую-нибудь передрягу и тогда поймёшь, что это за человек такой – командор Александр Кнопфлер. «Морского волка» читал?

– Да, в детстве. – Похоже, Марк клюнул на шуточную приманку. Буквально заглядывает мне в рот, стараясь не упустить ни единого слова.

– Так вот, Ларсен – это всё про нашего командора.

Глядя в удивлённые глаза, мне вдруг показалось, что он всё это принимает за чистую монету, и вообще – пожалуй, переборщил я со своей детской забавой. Нужно как-то заканчивать с нагнетанием, и я продолжил в более повседневном тоне:

– Да, знаешь, про Кнопфлера сочиняют всякие небылицы. В принципе, так и должно быть. Как и про любого капитана, про него должны ходить легенды. Это своего рода космический фольклор, ну любим мы это дело. Понял?

– Ага, понял.

– Всему верить, конечно, не стоит. Угу?

– Угу. – Судя по озадаченному взгляду, до Марка не дошёл смысл последних слов.

«Ну да ладно, – решил я, – дойдёт, наверное».

– Апельсин хочешь?

– Давай.

– Держи. – Протянул несколько долек. – А теперь, давай уберём сдохший модуль куда-нибудь подальше и пойдём к Кнопфлеру докладываться, отчитаемся о проделанной работе. Только не нужно говорить о том, что скоро опять всё накроется медным тазом. Хорошо?

II. Гленн

Командор Кнопфлер вглядывается в экран. Придирчиво.

Он вообще всё делает придирчиво. Со своего места я видел, как смотрит на ломаные линии графиков – вероятно, данные о температуре в разных частях звездолёта.

– Ну что же, – через несколько минут произнёс командор, – пусть пока так и остаётся.

Кнопфлер повернулся, и мы увидели его довольное лицо. Есть в нём что-то от капитанов старинных кораблей, которых показывают в кино. Статный, спокойный, аристократичный – не командир маленького катерка, а прямо – капитан роскошного океанского лайнера.

Поставил кофейную чашечку на стол и добавил:

– Но нужно с этим что-то делать.

«Опять ты за старое! – подумал я. – Ну сколько можно?»

– Александр, ты знаешь моё мнение по этому вопросу, – ответил я с раздражением. – На этом корабле нужно менять если не всё, то добрую половину.

– Гленн, это экстенсивный метод решения проблем, – вмешался Габриэль.

Он зацепился руками за край стола и потянул к себе, отчего кресло на колёсиках придвинулось ближе к командору. Заняв удобное место, Габриэль всецело готов влиться в дискуссию.

Габриэль – начальник оперативной службы. Его ребята – оперативные дежурные – составляют костяк экипажа корабля. В командном центре, где мы затеяли разговор, постоянно находятся трое-четверо сотрудников. Несут вахту – следят за курсом звездолёта и корректируют полёт. Кроме этого, мониторят состояние корабля, чутко реагируют на изменения.

В случае если для принятия решения не хватает знаний или ответственности, дежурные оповещают Габриэля, меня или Кнопфлера. Всего их четырнадцать человек – недобор, конечно, не всегда есть возможность полноценно отдохнуть после смены, но вполне терпимо.

Основополагающая роль дежурных возвышает Габриэля до уровня старшего помощника капитана. Как и командор, Габриэль, несомненно, обладает харизмой, и его просто распирает от осознания этого факта.

Ещё одна из деловых черт Габриэля – политкорректность. Как правило, что бы ни говорил капитан, Габриэль поддерживает его точку зрения. Занимает официальную позицию, что делает их двоих непрошибаемой стеной, преградой, которую мне, в силу специфики работы – оппозиционеру, преодолеть практически не возможно.

Я окинул взглядом моих визави и в очередной раз поразился их различиям.

Кнопфлер – чинный и интеллигентный, в строгом костюме, гладко выбритый, уже не молодой, но энергичный, правильнее сказать – зрелый. Осознаёт бремя лежащей на его плечах ответственности и спокойно ожидает моего ответа. Под его взглядом невольно начинаешь нервничать, елозить и искать оправдания, даже если прав на все сто. Но никакие оправдания не помогут переубедить капитана, на каждое моё слово найдёт контрдовод к тому, чтобы поставить в идиотское положение недальновидного и ленивого инженеришки. Сделает это изящно, тонко, без ругани и прочего, за что ещё будешь его благодарить.

И Габриэль – в своей грубой, непонятного цвета толстовке с торчащими в разные стороны нитками. В толстовке, явно заляпанной пролитыми консервами. В толстовке, не скрывающей мощное, слегка тучное тело. Совсем короткая стрижка, почти что налысо. Щёки и подбородок спрятаны под бурной чёрной растительностью. Взгляд – нагловатый, тяжёлый, блуждающий. Ищет повод, к чему бы придраться, пусть даже не по существу, но найти струну, рычажок, дёрнув который, вывести человека из себя. А потом, разгорячённого и открытого, подмять, навязать своё мнение.

Эти двое идеально исполняют избитые и затасканные роли плохого и хорошего полицейских. Хотя – нет, капитан и боцман со средневекового корабля – вот они кто. Крепкая, монолитная команда.

Всё это, конечно, игра. Не такие уж они кровожадные и не будут перегибать палку. Мы немного поругаемся, они будут налегать, а я – отстаивать своё и отговариваться. Но в конечном счёте уступлю, найдём компромисс, который устроит и их и меня.

Просто, очень уж напоминает переговоры двух воинствующих сторон.

Композицию завершают двое невольных участников: стоящий в паре шагов за мною Марк и находящаяся на таком же расстоянии за Габриэлем Сато – единственная девушка в коллективе дежурных.

Марк тут присутствует потому, что пришёл со мной и вовремя не успел ретироваться.

Сато же давно хочет что-то сказать своему начальнику, видимо, доложить о чём-то важном. Вот только, явилась несколько не к месту и стоит в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу и поджидая момента.

В создавшейся ситуации они напоминают оруженосцев, сопровождающих военачальников, но не смеющих мешать их беседе.

Если уж дальше продолжать аналогию, то остальные дежурные, что сидят за пультами управления, в некотором отдалении от нас, представляются лагерем противника. Тогда, мы с Марком – делегация, явившаяся в стан врага на переговоры.

Пауза затягивается, нужно что-то говорить. Я собрал скопившийся во мне сарказм и сдавленным голосом, через силу произнёс:

– Это очень большая работа. Сейчас нет сил и времени на реконструкцию климатической системы.

– Почему? – сухо осведомился Кнопфлер.

– Хотя бы потому, что не располагаю достаточными людскими ресурсами. Вернёмся на базу – там видно будет.

– Когда? – спросил Кнопфлер.

В этом он весь, это всё его. Ставит в тупик такими вопросами: нет конкретики, а без конкретики не могу решать проблемы.

Увидев моё замешательство, Габриэль идёт капитану на помощь:

– Ты обещал перманентно заниматься этим вопросом. Когда будут результаты?

Лучше бы этого не говорил. Я и без них знаю, что обещал, и занимаюсь вопросом.

Взывая к внутреннему спокойствию, терпеливо произношу:

– Мы постоянно там что-то ремонтируем, модернизируем и так далее. У меня есть план реконструкции систем корабля, я вам уже много раз его показывал. Если хотите, могу показать ещё раз.

– Это хорошо, – упрямо продолжал Кнопфлер. – Но мне не понятно: когда будут результаты?

Нет, я так не могу. Похоже, сегодня командор доведёт меня до белого каления.

Не в силах дальше препираться, я отвернулся и встретился взглядом с Сато. Черноглазая красавица, видимо, уловила немое отчаяние и решила помочь.

– Габриэль, прошу прощения… – встряла она.

– Да-да, – отозвался тот. – Что такое? Говори.

– Я только хотела сказать, что мы завершили манёвр разгона, показатели в норме, без происшествий.

– Хорошо. Спасибо, Сато.

– И ещё: у нас там археологи… – Сато кивнула в сторону рабочей каюты Габриэля.

Точнее – отросток помещения командного центра, отгороженный от основного пространства большущей матовой выдвижной дверью.

– И что с ними?

– Пришли минут пятнадцать назад, хотят пообщаться с капитаном. Я не стала их сюда пускать – помнится, ты запретил доступ пассажиров в служебные помещения. Но с другой стороны, не торчать же им в коридоре. Ваше совещание затягивалось, и я отвела их в твою каюту.

– Ага, всё правильно сделала, – недовольно буркнул Габриэль. – Чего ж они хотят-то?

– Не знаю, сказали – поговорить с командором. – Сато сморщила милую мордашку и посмотрела на Кнопфлера.

Габриэль тоже посмотрел на командора. Тот – на меня, затем – на Марка, решая, хватит ли нам на сегодня или стоит продолжить.

– Зови их сюда, – решил Кнопфлер.

– Хорошо, командор. – Сато развернулась и двинулась в сторону каюты Габриэля.

Потом обернулась и, удостоверившись, что никто кроме меня на неё не смотрит, показала Кнопфлеру язык.

Я одобряюще усмехнулся и подмигнул Сато.

Археологи, как мы их называем, были единственными пассажирами в этом рейсе. На самом деле, они не совсем археологи, скорее – ксенологи или что-то в этом роде.

Несколько недель назад на Юлиании обнаружены странные артефакты, которые сочли за постройки некой древней инопланетной цивилизации. Научное сообщество живо отреагировало на находку – были выделены необходимые ресурсы, собрана команда специалистов.

Для доставки одиннадцати археологов на Юлианию и зафрахтована «Артемида».

Я уже познакомился с некоторыми из них – на мой взгляд, слишком шумные ребята. Поэтому не горю желанием оставаться. К тому же, есть смысл слинять, пока Кнопфлер не взялся за старое.

– Я вам ещё нужен? Или мы можем идти? – спросил я, поднимаясь с кресла.

– Нет-нет, – ответил Кнопфлер. – Пока останься, мы ещё не закончили.

«Не получилось», – подумал я и плюхнулся обратно.

Археологов было двое.

Первый – полноватый смуглый мужчина в полупрозрачных сиреневых очках – показался очень похожим на Габриэля: такой же неряшливый, небритый и коротко стриженный. В придачу – подвижный и громкий.

Одет в белый лабораторный халат, наверное, для того чтобы придать себе налёт академичности, как бы говоря: «Я – археолог». Он пытался шутить и улыбался всем направо и налево. Не спрашивая разрешения, схватил одно из кресел и со всего размаха в него шлёпнулся. Потом спохватился, вскочил, пожал присутствующим руки:

– Стивен, очень приятно, можно просто Стив.

Вторым археологом была девушка. Такая же живая и смешливая как её товарищ, но слава богу, не такая тучная. Я бы даже сказал – излишне худа, что, впрочем, не портит её внешности. Видимо, из-за комплекции всё в ней казалось острым: худые, острые плечи, выглядывающие из вырезов лёгкого цветастого платья, острые сапожки, острые, длинные ногти на узких и очень женственных руках, хитрые лисьи глаза с острыми уголками, острый носик, явно любящий соваться в чужие дела.

– Это Кэрри, – пояснил Стивен, – ведущий специалист в нашей группе.

Кнопфлер по очереди представил нас археологам и предложил кофе. Стивен, само собой, не преминул угоститься, а Кэрри отказалась, так же как отклонила приглашение присесть. Вместо того, смущённо улыбаясь, предпочла постоять, демонстрируя нам свою великолепную фигурку.

Через пару минут я заметил, что красотка постоянно смотрит куда-то за мою спину. Сначала не понял, что могло привлечь внимание, но, обернувшись, увидел Марка, который тоже не сводил с неё взгляда.

Они переглядывались, улыбались друг другу – в общем, времени зря не теряли.

Ну, Марк, вот даёт, не подумал бы, что он такой ловелас.

Между тем, Стивен объяснил причину визита. Как оказалось, он руководитель научной группы, а его коллеги – достаточно весёлые люди и не желают весь полёт киснуть в каютах. Кроме того, почти все увлекаются разными видами спорта, а посему таскают с собой кучу инвентаря. В это путешествие взяли восьмиугольный стол для тенниса и в данный момент выискивают достойного соперника, так как играть между собой надоело. Соответственно, кроме как с экипажем, на космическом корабле играть больше не с кем, вот они и пришли.

– Раз уж предстоит провести эти четыре недели вместе, – заключил Стивен, – давайте и развлекаться совместно!

Кнопфлер благосклонно принял вызов и пообещал собрать команду. Соревнования, а с ним и вечеринку, назначили на сегодняшний вечер.

По-моему, капитана просто утомил шумный весельчак Стивен, поэтому и не стал особо упираться. Согласился, дав понять, что разговор окончен и археологам пора возвращаться в пассажирское отделение.

К удивлению, Стивен сходу уловил намёки Кнопфлера и засобирался.

– До вечера, друзья! – помахал на прощание ручкой и двинулся к выходу.

Кэрри грациозно последовала за ним, но перед дверью обернулась и сказала, обращаясь то ли ко мне, то ли к Марку: