Текст книги "«Русская земля» и образование территории древнерусского государства"

Автор книги: Арсений Насонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Тудоров погост был, возможно, но ближайший к «Обонежскому ряду» из отмеченных в грамоте Святослава. Выше мы говорили, что территория будущего Остречепского погоста по течению Свири не входила, повидимому, в состав «Обонежского ряда». В районе устья Пидьмы на Свири «Списки населенных мест Олонецкой губернии» отмечают группу деревень (в 130 км от уездного города): Репников конец, Ивановскую, Усть-Пидьма-речку, Мокрушину кару (Юрковская), д. Снирову гору (Исаковская), с. Спиркову гору (Гришинско-Евсеевское) с тремя церквами, д. Филип конец (Аристов конец)[242]242
  Список населенных мест Олонецкой губернии, № 3338–3344. Все селения ныне – на территории Подпорожского района Ленинградской области.


[Закрыть]. Хотя в Спировой горе (Исаковской) числилось 193 души обоего пола, а в Спирковой горе – 96, старым центром этой группы деревень было село Спиркова гора, где находились три православных церкви. В грамоте Святослава читаем, что в становище «на Спирковѣ» брали два сорочка. Приведенные данные позволяют локализовать Спирков погост грамоты Святослава и полагать, что он был первым приращением к территории Обонежского ряда с северо-восточной стороны его[243]243
  Н. Барсов указывал на Спирково-Ивановское в Каргопольском уезде на левом берегу Онеги («Очерки», стр. 317). Но в Списке населенных мест Олонецкой губернии такого селения не значится. Существует еще д. Спировская (но не Спирковская) на р. Онеге, в 131 км от уездного города Онеги (Сп. насел. мест. № 168).


[Закрыть].

На противоположной стороне Онежского озера лежал Тудоров погост, где давали св. Софии два сорочка. Это – существующий Тудозерский погост с церковью, лежащий близ Тудозера, недалеко от юго-восточного побережья Онежского озера[244]244
  Список населенных мест Олонецкой губернии, № 885, 888. Погост Тудозерский – в 15 км севернее Вытегры, ныне районного центра Вологодской области.


[Закрыть]. Согласно грамоте Святослава, брали но только в Тудоровом погосте, но отдельно и с какого-то Тудора – сорочек. Вероятно, этот Тудор был местным «чудским» «старейшиной», представителем местной знати; на «обруселую Чудь» в этой стороне Прионежья указывает материал, собранный в «Списках населенных мост Олонецкой губернии».

Путь к р. Онеге лежал севернее, по р. Водле до р. Мышьих черев.

Писцовая книга XVI в. отмечает старый путь, которым ездили в XV в.: «а гости тою дорогою ныне не ездят – ездят новою дорогою». «Новая дорога», очевидно, была вытегорско-каргопольским путем. Волочек на старом пути писец Ю. К. Сабуров в конце XV в. изоброчил в 4 гривны. Этот старый путь описан в писцовой книге так: «да в Водлезерском же погосте на Настасьинской земле на Мышьих черевех Волочек Кемской (Кенской?), а через тот Волочек торговые люди из Ноугородцкие земли ходят с товарам в Заволоцкую землю, а из Заволоцкие земли в Ноугороцкие земли водяным путем в судех, а великого князя крестьяне Настасьинские волости на Мышьих черевех через тот волочек товар волочат, а найму емълют з беремяни по деиги»[245]245
  «Писцовые книги Обонежской пятины», 1930, стр. 177.


[Закрыть]. В районе этого пути находились два становища: «в Онегѣ на Волдутовѣ погостѣ», где брали два сорочка, и «у Вавдита», где брали «с даромь два». Вероятно, они лежали несколько в стороне от него, у Водлозера. Здесь в XVI в. находился Водлозерский погост. Без сомнения, у Водлозера, как определил академик Шегрен, следует искать место «у Вавдита». Здесь, на берегу Водлозера лежит деревня Вавдиполе, отмеченная в Списке населенных мест Олонецкой губернии, № 3936, и указанная на 10-верстной карте (1920 г.) на берегу Водлозера, ныне – на территории Пудожского района Карело-Финской ССР.

Через оз. Волошево, или Волоцкое, и Кенозеро путь выходил к р. Онеге. На системе озер Кенозеро и Почеозеро при речке Волошке есть сел. Волок Малый[246]246
  Список населенных мест Олонецкой губернии, № 4085.


[Закрыть]. Далее он шел вниз по Онеге, причем по р. Моше, впадающей в Онегу, ответвлялся путь в Вельско-Важский край. Ниже по течению Онеги он опять разветвлялся, где начинался волок к р. Емце, втекающей в Сев. Двину; далее по р. Онеге он выходил к побережью Студеного моря.

На этом пути, по грамоте Святослава, было три новгородских становища. Первое – «на Волоци в Моши». Другой Моши, кроме втекающей в Онегу, мы не знаем. «Волок в Моши», если это поселение, мог лежать только в верховьях реки, где был волок к бассейну р. Вели. Но возможно, что вся местность по Моше и Онеге называлась «Волоком» («на Волоци в Моши»). Она служила как бы мостом, волоком из Новгородского края к бассейну Сев. Двины. По представлению Флетчера, река Онега (под Каргополем) встречается с рекою Volock, которая изливается в Финский залив[247]247
  «О Государстве русском». СПб., 1905, стр. 10.


[Закрыть].

По Онежской уставной грамоте 1536 г. великий князь держал доводчика на Усть-Мши[248]248
  ААЭ, т. I, стр. 152, 1536 г.


[Закрыть]. Существовал Устьмошский стан, Устьмошская волость, Мошенская волость[249]249
  ААЭ, т. III, стр. 101, 1615 г.


[Закрыть]. Так или иначе, но нот сомнения, что «Заволочьем» (термин, известный уже новгородским известиям второй половины XI в.) назывались места, лежавшие за волоком Заонежья, т. е. Подвинье, куда попадали с Онеги и по Емце, и Важско-Вельский край, куда попадали с Онеги и Моши[250]250
  В Паремейнике, хранящемся в Публичной библиотеке в Ленинграде, есть запись, что он писан в 1271 г. попом (совместно с сыном) св. Димитрия, т. е. церкви св. Димитрия на Даньславле-улице в Новгороде – «матигорьцамъ за Волокъ». Из позднейшей переписи первичной записи видно, что он писан «к церкви» Бориса и Глеба на Матигорах (И. И. Срезневский. Древние памятники…, стр. 138. О церкви св. Димитрия см.: Д. И. Прозоровский. «Зап. Отд. русск. и славянск. археологии Русск. археол. об-ва», 1887, т. IV, стр. 108). Шенкурский пролог, принадлежавший проф. Баузе, по известию Калайдовича, был писан в Новгороде в 1229 г. дьячком Давидом в храм Спаса за Волок в Шенкурье по приказанию Остафья Васильевича (Срезневский, стр. 99). См. также Новгородскую 1-ю летопись, 1342 г. («земля Заволоцкая по Двинѣ») и др. Вологда, Печора, Пермь и Терский берег не входили в состав Заволочья (см. договоры Новгорода с вел. князьями в издании А. Шахматова, № 1 и др.).


[Закрыть].

Из грамоты, 1546 г. видно, что устьмошане, наряду с турчасовцами, каргонольцами и др., ездили к морю соль покупать. В той же грамоте упоминаются порожане и Порог; соль у моря покупали у поморцев и возили ее в Турчасово и на Порог[251]251
  ААЭ, т. I, стр. 200–201.


[Закрыть]. В грамоте Святослава упомянуто, что «у Порогопустьцъ» берут полсорочка и что «на мори от чрена и от салгы по пузу»[252]252
  Црен – чан для выварки соли; пузо – мера.


[Закрыть]. Местоположение первого становища («Порогопустьцъ») определяется д. Порог, расположенной на правой стороне р. Онеги в 25 км от г. Онеги[253]253
  Список населенных мест Архангельской губернии, № 70, стр. 168. Онега теперь – город Архангельской области.


[Закрыть]. Становище на море – очевидно близ устья р. Онеги.

Из Заонежья новгородская дань распространилась в двух направлениях: к нижней Двине и на юг, к р. Вели и, далее, к р. Сухоне.

Основная двинская территория занимала сравнительно очень небольшое пространство – от морского побережья по берегам Двины до района Орлец-Ступинское. От Поморья до Орлеца тянулась по Двине территория двинских «лук», представлявших собой древнейшую местную территориальную единицу[254]254
  ААЭ, т. I, № 94. Б. Орлец и Ступино по карте Архангельской области 1938 г. лежат на Сев. Двине, к югу от Холмогор.


[Закрыть]. Двинская «лука», как первоначально была названа территория, определявшаяся изгибом реки, не имеет ничего общего со словом «лук» – мерой земли или мерой обложения[255]255
  И. И. Срезневский. Материалы…; ср. «Писцовые книги Обонежской пятины», 1930; ср. Уставную грамоту чердынцев и усольцев, напеч. у Дмитриева «Пермская старина», вып. I, Приложения, стр. 188.


[Закрыть]. Двинская «лука» не была, повидимому, принесена из Новгородского края. У этих рубежей в 1342 г. выходец из Новгорода Лука Валфромеев без разрешения новгородской власти поставил «городок» и с помощью «емчан» (т. е. обитателей Емцы) захватил «погосты» по Двине, но был разбит «заволочанами», вероятно двинскими боярами. Как раз до этих мест («до Орлеца») доходили земли, которых искал «на всѣхъ боярѣхъ на двинскихъ» впоследствии Лука Строганов[256]256
  Новг. 1-я л., 1342; ААЭ, т. I, № 94.


[Закрыть]. Матигорская лука доходила как раз до Орлеца. В XV в. по двинским грамотам мы видим в луках местных «старост» и двинских «бояр»[257]257
  А. А. Шахматов. Исследование о двинских грамотах XV в., стр. 48. № 86–87 и др.


[Закрыть]. Матигоры и Ухтостров, согласно преданию, отразившемуся в Двинском летописце, служили древнейшими местными административными центрами[258]258
  См. Двинский летописец. «Древняя Российская Вивлиофика», ч. XVIII, М., 1791.


[Закрыть]. Подтверждается это, в отношении Матигор, записью паремейника 1271 г. Гос. Публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина. Новгородская власть сделала центром Двинской земли не Матигоры, а Колмогоры. Любопытно, что устав но называет ни Матигор, ни Ухтострова, ни Курострова, ни Княжострова, ни Тайнокурья, ни Хочемины. Только к Колмогорам, точнее – к Ивановскому приходу, вошедшему в состав Колмогор, может быть отнесен Ивань-погост, упомянутый в грамоте Святослава[259]259
  В. В. Крестинин. Начертание… Ср. «Памятную книгу Архангельской губернии», 1862 г. Об «Ивановском конце» в Холмогорах см. упоминание в материалах, собранных П. П. Смирновым; «Посадские люди и их классовая борьба до середины XVII в.», т. I, стр. 223.


[Закрыть]. Согласно и летописям, и актам, именно Колмогоры, лежавшие на левом берегу Двииы, сделались резиденцией двинских посадников[260]260
  ААЭ, т. I, № 2, стр. 1. Новг. 1-я л., 1401 г. (о «двинских посадниках»).


[Закрыть]. Указанная выше территория составляла как раз территорию, с древнейшего времени населенную по Двине славянами. По наблюдениям Шахматова, специально изучавшего и издавшего двинские грамоты, последние указывают на заселенные места по обеим сторонам Двины, начиная с юга, от села Ступинского, расположенного в 34 км южнее Колмогор. Можно указать еще на с. Ракульское, в 61 км южнее Колмогор, упомянутое в грамоте № 69, составлявшее, вероятно, с окрестными местами населенный островок[261]261
  А. А. Шахматов. Указ. соч. Село Стуготское – село Ступино, см. выше, стр. 181.


[Закрыть].

Еще значительно южнее грамоты отмечают Емцу. Но между Емцой и Ракулой тянулись безлюдные пустынные моста. Даже в начале XVI в., но житию Антония Сийского, между Ракулой и Емцей шли «непроходимые дебри и лесы темные и чащи и дрязги великие, и мхи и блата непостоянные, в них же живяху дивин зверие, медведи и волцы, олени и заяцы и лисицы, множество много их, яко скота бяше. Езера имать многи окрест себе и глубоки зело, водами же всюду, яко стенами окружено, и от создания мира никто же живяше от человек на месте том, дондеже преподобный вселися»[262]262
  Рукоп. сол. сборн. в библ. б. Казанск. духовной академии, № 230; А. А. Савич. Соловецкая вотчина. Пермь, 1927, стр. 27.


[Закрыть].

На отмеченную выше территорию славянское население начало приливать с незапамятных времен. Исследователь скандинавских поездок IX–XI вв. к Белому морю, склонный скорое преувеличивать их значение и влияние скандинавов на Нижнем Подвинье, пришел к выводу, что «русское влияние на севере несомненно могло сказаться уже до приезда сюда скандинавов вообще», хотя «более острую форму это русское вмешательство приняло лишь впоследствии». Само название Двины, нередко встречающееся в сагах и у Саксона Грамматика, «может быть, но признанию К. Ф. Тиандора, только русского происхождения». Как известно, финские народности не признают двух согласных в начале слова. Скандинавы получили это наименование через местных, родственных финнам обитателей Нижнего Подвинья в форме Vina[263]263
  К. Ф. Тиандер. Поездки скандинавов в Белое море. Зап. ист. – фил. фак. СПб. ун-та, 1906, т. XXIX, стр. 438 и др.


[Закрыть]. Во второй половине XI и в XII вв. очерченная территория уже была в какой-то мере заселена славянами. Иначе нельзя понять появление здесь в XIII–XIV вв. «двинских бояр», выросших из недр черного, волостного населения. Источники не смешивают их с новгородскими боярами в Заволочье. По мнению Ефименко и Шахматова, между мелкими собственниками (своеземцами, земцами наших[264]264
  т. е. двинских. – А. Н.


[Закрыть] грамот) и местными (двинскими. – А.Н.) боярами относительно прав на землю и способов землевладения не было никаких правовых граней[265]265
  А. А. Шахматов. Исследование о двинских грамотах XV в. СПб., 1903, стр. 52.


[Закрыть]. Во второй половине XI в. и XII в. социальная дифференциация среди местного населения, надо полагать, имела место. Позже, в XIV в., новгородские бояре захватывают земли в Заволочье[266]266
  АЮ, стр. 269.


[Закрыть], но в двинском Поморье территория поселения (Терпилов погост), занятого «сиротами» новгородских бояр, противополагается в начале XV в. «Двинской слободе»[267]267
  ЛИ, т. I, № 17.


[Закрыть]. По данным XIV–XV вв., территория Двинской земли охватывала «летний» берег, начиная от Лопшенги к западу от Унской губы. В Уставной грамоте 1397 г., пожалованной двинским боярам, сотскому и всем «черным людям Двинской земли», указаны места до Уны («до Уны тридцать бѣлъ»)[268]268
  ААЭ, т. I, № 13.


[Закрыть]. Двинские грамоты отмечают места на Лопшенге[269]269
  Сибирцев и А. А. Шахматов. Еще несколько двинских грамот XV в. СПб., 1909, № 127.


[Закрыть] у залива (?) Лахта[270]270
  Грамота № 115. По подлиннику выкупной: «на лѣтьнеи сторони… межю Лахтою и онѣскими тонямѣ»; «а межа той топи зъ Двиньского коньча от Лахти ручей, а с Онѣського коньча другой ручей». Здесь разумеется или залив Б. и М. «Лахта» у д. Лопшенги, или же места у Кудьмозера в Сюземской волости (Кудьмозерское по местным названиям: Лахта, Волость, Табор, Конец, Бор); см. «Список населенных мест Архангельской губернии», 1905 г., стр. 2–4. Сел. Кудьмозерское и с. Лахта по карте 1938 г. расположены к западу от Архангельска.


[Закрыть], по Яренге[271]271
  № 11, 113.


[Закрыть], по Неноксе[272]272
  № 106, 109.


[Закрыть], Сюзьме[273]273
  № 108.


[Закрыть], Сользе[274]274
  № 54.


[Закрыть], в Заостровье[275]275
  См. также акты Архангельского Михайловского монастыря.


[Закрыть], в районе устья Двины, по pp. Лодьме и Ижме, впадающим в Двину при ее устье[276]276
  См. там же акты церквей и частных лиц.


[Закрыть], близ устья Двины – Тайнокурье, Хочемину, Княжь-остров, Лисий остров, Негостров, Ухтостров, Кехту и Лавлю (местность по правой стороне Двины в 53 км выше Архангельска), Куростров, Матигоры и т. п.[277]277
  А. А. Шахматов. Указ. соч.


[Закрыть]. Погосты на Пинеге, помянутые в грамоте Святослава, лежали за пределами Двинской земли с востока, а погост на устье Емцы, впадающей в Двину, лежал за пределами Двинской земли с юга. В благословенной грамоте новгородского архиепископа Иоанна игумену Архангельского монастыря читаем: «и на всѣхъ крестьянахъ отъ Емцы и до моря». Из одной двинской купчей мы узнаем о покупке села «на Емъчи»: «а межа той земли отъ нижнеи Чюхци до Волочка». Но Емца в XV в. не входила в состав Двинской слободы, и подлинник рядной (№ 129) сообщает о ряде «со всею слободою Емечскою».

К какому же времени следует относить распространение новгородской дани на нижнее Подвинье? Можно предполагать, что первоначально не новгородцы, а ладожапе завязали какие-то политические связи с нижним Подвиньем. Предполагать это вполне естественно, поскольку, как мы выяснили выше, на новгородский север первоначально распространялось влияние Ладоги. Находим на этот счет и некоторые конкретные указания источников. Сага о Гольфдане, сыне Эйстейна, указывает на связь Альдейгиюборга (Ладоги) с Биармаландом[278]278
  Е. Рыдзевская. Указ. соч.; К. Ф. Тиандер. Указ. соч.


[Закрыть]. С распространением власти новгородцев на Ладогу, т. е. приблизительно с 40–60-х годов XI в., перед новгородцами стала задача распространения новгородского данничества на Нижнее Подвинье. Вехами при хронологическом определении этого события служат, с одной стороны, 1042 год – первый поход на емь, с другой стороны, 1079 год, когда Святослав, изгнанный новгородцами, ушел в Заволочье, где был убит заволоцкой чудью. Для нас в данном случае не важно, был ли он убит на Емце, где близ устья реки сохранилось предание о борьбе русских с чудью, или, что менее вероятно, в Шенкурье, где тоже передавалось предание аналогичного содержания[279]279
  П. Ефименко. Заволоцкая чудь, стр. 9, 16.


[Закрыть]. Для нас важно, что к концу 70-х годов XI в. Новгород уже распространил свои «становища» в Заволочье. Двинская земля приняла новгородскую власть; нет решительно никаких сведений о борьбе новгородцев с двинянами в эту эпоху; нечто вроде борьбы началось позже, в XIV в., и, может быть, раньше, в конце XII в., когда деятельность новгородских даньщиков в Заволочье и соседних краях стала вызывать недовольство двинян, вероятно тех двинян и новгородцев, которые стремились сами эксплоатировать население окраин.

К старой двинской территории может быть отнесен только Ивань-погост, о котором мы упоминали выше, где давали св. Софии «с даромь» 3 сорочка[280]280
  См. грамоту Святослава.


[Закрыть]. Другой погост был установлен в Ракуле, где брали 3 сорочка. По Уставной двинской грамоте 1397 г. «ѣзду» с Орлеца «вверх по Двинѣ до Кривого» – белка, а до Ракулы – две белки[281]281
  ААЭ, т. I, стр. 8.


[Закрыть]. Из этого видно, что Ракула лежала на Двине, выше Колмогор, и была погостом. Ясно, что Ракула грамоты Святослава находилась на месте села Ракульского, поминаемого в грамоте № 69, в 61 км к югу от Колмогор, или на левой стороне Двины, где ныне расположено с. Ракульское Холмогорского района, или на противоположной стороне реки, где 10-верстная военно-топографическая карта отмечает церковь «Ракульскую».

Пинега была связана с «Печерской стороной», как называли или земли по Печоре, или земли по пути к Печоре – по Кулою, Поморью и Мезени. Новгород с великим князем Иваном Калитой приказал «Печерскую сторону» Михайле, который ведал «погостом Кегрольский волок». Двинские бояре не должны были, согласно грамоте (двинскому посаднику и боярам двинским), «вступаться» на «Печерской стороне» «в гнѣздные потки, ни в мѣста»[282]282
  ААЭ, т. I, № 2. Путь с Пинеги на Печору (пинежским волоком, р. Кулоем, поморьем, Мезенью, Пезою и Цильмою) был хорошо известен позже; так возвращалось войско в 1364 г. (Новг. 4-я л.); в 1499 г. так шло войско под начальством кн. Ушатого. П. Н. Милюков. Древнейшая разрядная книга, стр. 25; П. Семенов. Словарь, т. IV, стр. 107. См. также: С. В. Бахрушин. Очерки по истории колонизации Сибири в XVI и XVII вв. М., 1928, стр. 67. В первой половине XVI в. слободка Окладникова «на усть Мезени» была приписана к Двинскому уезду, к «Пѣнегѣ к болшой» (ААЭ, т. I, стр. 184).


[Закрыть]. Отсюда понятен особый интерес новгородцев к Пинеге. На Пинеге ими установлено три становища – погоста. В двух из них брали св. Софии по 3 сорочка («в Пинезѣ» и «в Кегрелѣ»), а в одном – сорочек («у Вихтуя»). Местоположение их как будто не вызывает сомнений. Вихтуй – это Вихтово (по местному названию), или Вихтовская, расположенная на Пинеге в 53 км к юго-востоку от села Пинеги, районного центра Архангельской области[283]283
  Список населенных мест Архангельской губернии, 1905, стр. 122, № 90.


[Закрыть]. Кегрола бесспорно лежала на Пинеге. В списке 1471 г. мы читаем: «на Пинезѣ Кегрола да Чакола»[284]284
  ААЭ, т. I, стр. 74. Селение Чакольское на Пинеге, в 88 км от г. Пинеги (см. Список населенных мест Архангельской губернии, 1905, стр. 124). Сел. Чакола ныне – юго-западнее г. Пинеги.


[Закрыть]. Там же говорится, что новгородцы «городок Кегрольский сожгли». В патриаршей грамоте 1625 г. Кеврола помянута, как «город» наряду с Мезенью и Холмогорами[285]285
  ААЭ, т. III, стр. 242.


[Закрыть]. Селение Кеврола на Пинеге лежит и 146 км от города Пинеги вверх по реке, где и следует, очевидно, искать Кегролу грамоты Святослава[286]286
  Список населенных мест Архангельской губернии, стр. 126, № 148.


[Закрыть]. Город Пинега до 1780 г. входил в состав Кеврольского уезда[287]287
  Молчанов. Описание Архангельской губернии. СПб., 1813, стр. 194. В. М. Самарин был назначен воеводой в «Кевроль и на Мезень» (СГГ и Д, т. IV, стр. 180, грамота 1666 г.).


[Закрыть]. Но несудимая грамота канинским и тиунским самоедам 1545 г. называет «Пѣнегу болшую» в Двинском уезде[288]288
  ААЭ, т, I, стр. 184.


[Закрыть]. Отказная новгородская грамота 1471 г. отдельно упоминает Пинегу и Кегролу, как волости[289]289
  Там же, стр. 72.


[Закрыть]. Акты знают волость «Волок Пинежский», захватывавшую территорию пинежского волока (около 4 км)[290]290
  Сборник грамот колл. экономии, т. II, стр. 14. О протяжении волока см. у Молчанова, указ. соч.


[Закрыть]. Отдельно от Кегролы упоминает Пинегу и грамота Святослава. Но, повидимому, Кегролой называлась и вся местность по средней Пинеге. В грамоте Новгорода и Калиты на Двину «Кегрольским волоком» назван Пинежский волок; у деревни Кеврола никакого волока нет.

К югу от основной двинской территории новгородцы основали становище на Усть-Емцы, где давали св. Софии 2 сорочка. Нынешнее с. Емецкое лежит не у самого устья Емцы, а в нескольких километрах западнее, близ впадения в Емцу Ваймуги. Список 1471 г. различает «городок Емецкой» и «погост Емецкой»: «а Шастоозеро, Моржова гора, Коскошино до устиа до Емецкого городокъ Емецкой, Чюкчинъ конець, погостъ Емецкой, Ваймуга рѣчка отъ устиа» и т. д.[291]291
  ААЭ, т. I, стр. 74. Ныне с. Емецк – районный центр Архангельской области; а погост Емецкий в настоящее время расположен примерно в 5 км от Емецка.


[Закрыть]. В начале прошлого столетия Шастозерская волость на Двине лежала южнее Моржегорской, еще севернее – Коскошинская и севернее Емецкая[292]292
  Молчанов. Указ. соч., стр. 137.


[Закрыть]. Таким образом, «городок Емецкой» должен был лежать ближе к устью Емцы, чем «погост». Если погост Емецкой лежал на месте нынешнего села Емецкого, то «городок Емецкой» мог лежать близ самого устья. Купчая № 121, изданная Сибирцевым и Шахматовым, называет «село на Емъчи», а «межа той земли отъ нижнеи Чюхци до волочка»[293]293
  Сибирцев и А. А. Шахматов. Указ, соч., № 121.


[Закрыть]. Чюхца – это, очевидно, нынешняя Чюкса, отмеченная к западу от устья Ваймуги на Емце на военно-топографической карте[294]294
  См. также Список населенных мест Архангельской губернии, № 436 (Чюхча).


[Закрыть]; «волочок» – волочок к изгибу р. Ваймуги. Здесь, очевидно, лежал и «Чюкчинъ конець» списка 1471 г. Весь этот район близ устья Емцы н Ваймуги представлял собою населенный островок; и сейчас здесь заметно значительное количество поселений на небольшом пространстве. Устье Емцы представляло особый интерес для новгородцев еще потому, что здесь выходил к Двине путь с Онеги и скрещивались пути к нижнему Подвинью с запада и с юга.

Если можно говорить о новгородских колониях в Заволочье, то термин этот более всего применим к Важской области. Територия от Ваймуги и Емцы по Двине и по Ваге не хранит следов древнего славянского населения. Местные предания помнят о временах, когда тамошние обитатели, чудь, защищали свою землю от вторжения новгородцев[295]295
  П. Ефименко. Указ. соч., стр. 9–12.


[Закрыть]. Местные, повидимому не славянские, князьки в качестве «старост» (ср. «старост» в Нижнем Подвинье) стояли во главе так называемого Шенкурского погоста еще в начале XIV в.: Азика, Харагинец, Ровда (ср. Ровдинский стан на Ваге) я Игнатец[296]296
  См. мировую грамоту 1314–1322 гг., АЮ, стр. 269.


[Закрыть]. Территория, подведомственная им, тянулась от Ваймуги на севере до «ростовских меж» на юге, причем «заводь» землям определяли р. Паденга (левый приток Ваги), Сельменга (правый приток Ваги), Сулоида (приток Пуи), Поча и Шеньга (правые притоки Ваги). Во второй половине XII в. в Заволочье не все население давало дань Новгороду, часть его была под ростовской или «суздальской» данью; были «суздальские смерды», как называет их Новгородская 1-я летопись (Новг. 1-я л., 1169 г.; ср. под 1193 г. о Югре; высылая «с лестью», говорила: «копим сребро и соболи и ина узорочья, а не губите своих смьрд и своей дани»). Таким образом, в Важском крае новгородское данничество стало приходить в соприкосновенно с ростовским. Столкновения новгородцев с ростовцами начинаются с 1135 г. (1135, 1149, 1169 гг.). Под 1149 г. говорится о новгородских «даньниках». Но только о событиях 1169 г. мы точно знаем, что дело шло о дани в Заволочье[297]297
  Новг. 1-я и 4-я лл.


[Закрыть]. Во всяком случае к 30-м годам XII в. новгородские становища уже существовали на нижней половине Ваги. В становище на «Устье Вагъ» давали св. Софии 2 сорочка. «Усть Ваги» в московское время знает и летопись[298]298
  ПСРЛ 1452 г., тт. VI и VII.


[Закрыть]. Нынешнее село Усть-Вага Виноградовского района Архангельской области лежит в нескольких километрах от устья[299]299
  См. Список населенных мест Архангельской губернии, 1905 г., стр. 74, и военно-топографическую карту.


[Закрыть]. Так как Устьважский погост был наиболее значительный из трех погостов, установленных новгородцами на Ваге, то возможно, что под «Важанским погостом», упомянутым в договорной грамоте Новгорода с великим князем Ярославом Ярославичем 1269–1270 гг., разумелась Усть Вага[300]300
  А. А. Шахматов. Исследование о новгородских грамотах, тексты, № 3.


[Закрыть]; «у Пуйте» по грамоте Святослава давали сорочек. Река Пуя (Пуйте) – левый приток Ваги. Список населенных мест Архангельской губернии отмечает на реке Пуе два села, местное название которых «Погост»[301]301
  Список населенных мест Архангельской губернии, № 838, стр. 857. Оба села – Ровдинского района Архангельской области.


[Закрыть]. После Усть-Ваги и Пуйте мы вправе ожидать в грамоте Святослава упоминание о становище в Шенкурске, близ р. Шеньги. В грамоте далее читаем: «у Чюдила полъ сорочька». Местность самого Шенкурска, называвшаяся в древности Шеньг-курье (от р. Шеньги, впадающей в Вагу в 7 км от города), издревле составляло чудское поселение, доныне известное в памяти народа под именем Чудского. Городище было расположено на горе, с западной стороны его протекала Шеньга, а с левой – большой ручей, делавшие гору неприступной; с южной и восточной стороны был выкопан ров[302]302
  Архангельской губернии «Ведомости», 184В, № 14; 1850, № 11. Цит. по П. Ефименко, Заволоцкая Чудь, стр. 12.


[Закрыть]. По мировой 1314–1322 гг. территория «Шенкурского погоста» до Ваймуги переходила Василию Матвееву и его потомкам, в том числе и места по Шеньге. Но любопытно, что как раз Шенкурский район, т. е. места по Шеньге, Поче, Суланде, Сельменге и др., неназваны в списке 1471 г. в числе земель, принадлежавших частным лицам[303]303
  Список (см. ААЭ, т. I, стр. 73–74) подробно перечисляет места по Ваге и прилегающие к ним, называя места от рек Леди и Сюмы до устья Ваги, по Вели и по Пежме до Ярославского рубежа, вверх по Ваге от устья р. Кулуя до Ярославского рубежа, по р. Кулуй и по волоку от Кокшенги, по Кокшенге до устья, Великую Слободу, лежавшую в 53 км выше г. Шенкурска (см. «Книга Большому Чертежу», стр. 165), и ряд мест, расположенных на левом берегу Двины, несколько выше впадения в нее Ваги (о местоположении последних см. в статье Едемского, напечатанной в «Зап. Отд. русс, и славянск. археологии Русск. археол. об-ва», 1913, т. IX, стр. 50, прим. 1).


[Закрыть].

Реки Устье и Кокшенга, по которой шли весьма плодородные земли, не были отмечены новгородскими становищами в первой трети XII в. согласно грамоте Святослава. Но юго-западнее встречаем становище «у Вели», где брали 2 сорочка, расположенное за пределами территории Шенкурского погоста, а к югу от Вели – становище «у Тотьме», на р. Сухоне, где давали св. Софии сорочек. Не позже XIV в. земли на Вели были захвачены новгородским владыкой; в конце XIV в. на Вели сидел владычен волостель[304]304
  См. Архангелогородскую летопись.


[Закрыть], владычное землевладение на Вели подтверждается и списком 1471 г.

К Тотьме и к Векшенге[305]305
  Река Векшенга, в б. Тотемском уезде; правый приток Сухоны, впадает в 89 км ниже Вологды.


[Закрыть] на Сухоне новгородцы вышли с севера, а не с запада с верховьев Сухоны. Во-первых, ближайшим становищем к этим двум становищам был погост-становище на Вели; во-вторых, Вологда не упомянута в грамоте Святослава; следовательно, в то время на Вологде еще новгородского становища не было. Вологда как новгородская волость возникла позже. В летописях и грамотах она начинает упоминаться со второй половины XIII в.[306]306
  Новг. 1-я л., 6780 г. (как «волость новгородская», наряду с Волокоми Бежицей) договоры, тексты, изд. Шахматовым.


[Закрыть]. В житии Герасима Вологодского находим «извлеченное откуда-то… летописное известие о приходе Герасима в в 1147 г. на реку Вологду и об основании им монастыря в диком лесу, где потом образовался город Вологда»[307]307
  В. О. Ключевский. Жития…, стр. 332.


[Закрыть]. Таким образом, распространение новгородской дани шло от Тотьмы вверх по Сухоне, а не в обратном направлении. Северо-восточнее Тотьмы, вниз по Сухоне, где-то начиналась область распространения ростовской дани, судя по судьбе Устюга в XII–XIII вв. и по указанию на «ростовские межи» в бассейне р. Ваги в мировой грамоте 1314–1322 гг.

На карте Delille’я (лист 11) на левой стороне Сухоны помечена Totma, а немного ниже, по правой стороне реки, на небольшой речке, впадающей в Сухону, – Staraia Totma, где, вероятно, и следует искать древнее новгородское становище. Между Вологдой и Тотьмой на той же карте, по правой стороне Сухоны, обозначена Vexinga. По грамоте Святослава «у Вѣкшензѣ» давали 2 сорочка св. Софии.

Вверх по Двине крайним становищем-погостом было становище «въ Тоимѣ», впадающей в Двину, где давали св. Софии сорочек. Вероятно, становище было на Нижней Тойме, так как в Уставной двинской грамоте крайним местом вверх по Двине названа Тойма нижняя: «до Тоимы до Нижние тридцать бѣлъ»[308]308
  ААЭ, т. I, № 13.


[Закрыть].

В погостах не только брали «куны». Становище-погост служило базой, отправным пунктом для поиска новой дани, учета местного населения. В погостах, в XIII в. по крайней мере, можно было получить «корм» и «подводы»[309]309
  Там же, № 1.


[Закрыть]. Вопрос о расширении и освоении новгородской государственной территории имел первостепенное значение для новгородцев, и дело это находилось в руках влиятельной новгородской знати. О Даньславе Лазутиниче, посланном в 1169 г. за Волок «даньником», знаем, что за два года перед тем новгородцы отправляли его «с дружиной» в Киев за князем: «къ Мьстиславу по сынъ». Это ответственное поручение было сопряжено тогда с известным риском, так как Андрей Боголюбский, смолняне и полочане «пути заяша и сълы (послов) изымаша новгородьскыя вьсьде (везде), вести не дадуце Кыеву къ Мьстиславу». В апреле следующего года Роман Мстиславич все же благополучно был доставлен в Новгород[310]310
  Новг. 1-я л.


[Закрыть]. О другом крупном человеке, посланном новгородцами в область Тоймы («на Таймокары»), о Семьюне Емине, известно, что после его возвращения, когда Юрий и Ярослав Суздальские не пустили его «сквозь свою землю», новгородцы избрали его тысяцким[311]311
  Новг. 1-я л., 1219 г.


[Закрыть]. Очевидно, и он принадлежал к числу влиятельной новгородской знати. Смена посадника и тысяцкого стояла в связи с экспедицией в Тоймокары, как прямо о том свидетельствует Новгородская 1-я летопись под 1219 г. Еще важнее, что отряды «даньников», отправленных в Заволочье в 1169 г. и на Таймокары в 1219 г., состояли из определенного, постоянного количества «кметей» и посылались, повидимому, новгородскими «концами», так как «концы» в совокупности представляли собою Новгород, и в определенном количестве от каждого конца. В статье «Городские концы в древней Руси» А. В. Арциховский писал: «…по известию 1169 г., „новгородцы же послаша на Двину даньника Даньслава Лазутинича, а с ним из конца по 100 мужь…“. Другая летопись так передает это известие: „Ходи из Новгорода Даньслав Лазутиничь на Двину дани имать в 500 мужь“. Отсюда можно заключить, что уже в XII в. Новгород делился на пять концов, четыре из которых известны нам уже в этом веке по названиям»[312]312
  «История, зап.», 1945, вып. 16, стр. 3–4.


[Закрыть]. Заключение Арциховского было бы совершенно правильным, если бы он опирался на древнейший источник, а не на более поздние. Арциховский ссылается на ПСПЛ, тт. IV и V. В первом из них напечатана Новгородская 1-я летопись. Рассказ о событии в Новгородской 4-й летописи почти тождественен с рассказом Софийской 1-й летописи. Оба рассказа восходят к одному источнику, составленному в 30-х годах XV в. В пятом томе, на который ссылается Арциховский, напечатано сказание «о знамении, иже на острогу», помещенное в псковский свод конца XV в. Слова «в то же время двиняне не хотяху дани давати Новугороду, но вдашяся князю Андрѣю Суздальскому», показывают, что сказание писалось или обрабатывалось не ранее начала XV в., после известных двинских событий конца XIV в. Если же мы обратимся к древнейшему из всех сохранившихся летописей, к Синодальному списку Новгородской 1-й летописи, то прочтем, что новгородцев было не 500, а 400; то же прочтем и в Новгородской 1-й летописи младшего извода[313]313
  Любопытно, что у писца XV в. исправленная описка: в Комиссионном списке – сначала 600, потом 400.


[Закрыть]. Цифра эта но случайная. Под 1219 г., в рассказе об отъезде Семьюна Емина на Тоймакары, мы также прочтем, что новгородцев тогда было с ним 400. Трудно предположить, что автор сказания «о знамении» просто сочинял, когда писал: «а с ним из конца по 100 мужь». Автор, новгородец, все же знал, надо думать, новгородские порядки, во всяком случае XV в.

Зависимость «областной» территории от концов подтверждается и рассказом Герберштейна о былых временах цветущего состояния Новгорода («некогда, во время цвѣтущаго состояния этого города» и т. д.) и известием Псковской 3-й летописи под 1468 г. Если в ХII–XIII вв. действительно отправляли «даньников» по 100 человек от «конца», а всех данников было 400, то в таком случае необходимо предположить, что в XII и в начале XIII в. «концов» в Новгороде было не пять, а четыре. Новгородские летописи в известиях XII в. упоминают только четыре конца: Неревский, Людин, Словенский и Плотницкий. Что же касается Загородского конца, то он появляется в Новгородской 1-й летописи только под 1433 г., а в Новгородской 4-й летописи – под 1384 г. Ранее же, упоминая о концах, летопись не называет «Загородского конца», а говорит только о «загородцах» (см. например, Новг. 1-ю л. под 1220 г.: «Людинь коньць и загородци») или о «Загородье» (см. Новг. 1-ю л. под 1372 г.: «ровъ около Людина конца и Загородья и Неревьского конца»). Когда составлялся общий источник Софийской 1-й и Новгородской 4-й летописей, концов было пять, и понятно, что цифра 400 под 1169 г. была изменена на 500.

Но были земли, где установление постоянных становищ-погостов было делом невозможным. К числу таких земель принадлежали Пермь, Печера, Югра и Терский берег. И туда посылались «даньники», отряды сборщиков дани. Летопись называет «печерских даньников», «югорских», «терских». Одно указание летописи дает основание предполагать, что «даньники» назначались на более или менее продолжительный срок. Среди убитых в Липецкой битве, наряду с Онтоном «котельником» и Иванкой Прибышиничем «опоньником», назван Семьюн Петрилович, «тьрскии даньник»; видимо, слова «тьрскии даньник» определяли его социальное положение в Новгороде.

«Даньникам» в этих землях приходилось, вероятно, прибегать к помощи местных князьков, «старейшин», остававшихся, как известно, не только под новгородской, но и позже под московской властью (в Перми, в Югре). Представление о деятельности новгородских сборщиков дани в этих далеких землях дают некоторые детали рассказа Новгородской 1-й летописи под 1445 г. Новгородцы укрепились «острогом»; так как летопись называет его «Васильев острог», ясно, что «острог» этот был сооружен самим воеводой Василием, возглавлявшим новгородскую рать. Начались переговоры с югорцами. Югорцы говорили: «мы хотим вамъ дани даяти, а хотимъ счестися, и указати вамъ станы и островы, уречища». Таким образом, сбор дани был сопряжен с учетом населения. Сведения о поселениях и угодьях давало само местное население. Оно давало сведения о «станах», как на северном языке назывались места рыболовных ватаг; об «островах», т. е. чистых от леса, возвышенных, сухих местах, пригодных для обитания, обитаемых; об «уречищах», т. е. об уреченных, условленных местах, заимках.

О «пермских» данниках в летописи упоминаний не встречается. Можно отметить только, что в известии под 1187 г. слово «печерские» данники было заменено в «Софийском временнике» словом «пермские» данники. Из «Повести временных лет» нам известно, что «Пермь» давала дань «Руси», т. е. новгородцам, уже в начале XII в.

Нет никаких оснований полагать, что в первой половине XII в. в Перми имелись погосты, и не случайно в грамоте Святослава мы не находим становищ, которые можно было бы локализовать в пределах Пермской земли. Во-первых, среди народов, платящих дань «Руси», «Повесть временных лет» называет или те народы, относительно которых у нас нет оснований предполагать, что у них были установлены погосты, или те народы, у которых попытки установить погосты терпели неудачу (прибалтийская чудь). Составитель «Повести временных лет» знает, например, «Заволоцкую Чудь», но он не включил ее в число народов, платящих дань «Руси»[314]314
  Лавр. и Ипат. лл.


[Закрыть]. Во-вторых, погосты Перми второй половины XIV в. до Стефана Пермского не имели церквей, что отнюдь не свидетельствует об их древности. Уже в первой половине XIII в. была крещена Корела – «мало не всѣ люди»[315]315
  Лавр. л., 1227 г.


[Закрыть], и в том же столетии посылались богослужебные книги в Заволочье[316]316
  См. выше.


[Закрыть]. Весьма возможно, что в некоторых углах Заволочья «идолослужение» дожило до нынешнего столетия; но в Пермской земле только начаток распространения христианства был, по рассказу Епифаиия, положен во второй половине XIV в. Стефан поставил церковь на Устьвыми и начал ставить церкви «по рѣкамъ и по погостамъ». В-третьих, из рассказов Епифания видно, что условия деятельности духовенства и княжих людей в Пермском крае во второй половине XIV в. более или менее соответствовали условиям деятельности их в Ростовской земле в 60–70-х годах XI в., вскоре после установления там погостов во времена Леонтия, погибшего насильственной смертью. Стефану не раз пришлось испытать смертельную опасность: «яко убити и погубити хотяще, ополчишася на нь единодушно… напрязаа напрягоша лукы своя, и зѣло натянувше я на него, купно стрѣламъ смертоноснимъ сущимъ в луцѣхъ ихъ»; они хотели «ссѣщи» его острием топоров своих и т. п.[317]317
  См. «Житие св. Стефана». СПб., 1897, стр. 25–27.


[Закрыть]. Сведения, извлекаемые из биографии Стефана Пермского, написанной его младшим современником Епифанием, носят признаки достоверности. Как видно из епифаниевского жития Сергия, Стефан в поездках своих из Перми в Москву обыкновенно заезжал к Сергию, в лежавший на пути монастырь его, и здесь будущий биограф Стефана слушал его рассказы о Перми и об ее обращении в христианство[318]318
  В. О. Ключевский. Жития святых как исторический источник, стр. 90.


[Закрыть]. Некоторые эпизоды в рассказе Епифания напоминают – нам выступления кудесников в Белозерском крае, детально обрисованные летописцем со слов Яна Вышатича. И здесь, в Пермском крае, волхвы оказываются в роли вождей низов населения. Они дерзко перед Стефаном обличают тех, кто «обогащается» промыслами, «ловлями» народа (белки, соболи, куницы и рыси и «прочаа ловля наша») и зло высмеивают «бояр и вельмож» («в ня же облачатся и ходять и величаются подолки риз своих, гордящеся о народѣхъ людских, толикыми долгыми времены изобилующе и промысльствующе»)[319]319
  «Житие св. Стефана». СПб., 1897, стр. 47.


[Закрыть].