Текст книги "Сеньор Кон-Тики"

Автор книги: Арнольд Якоби

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Переговоры состоялись в кабинете патера Себастиана. Долго казалось, что выход не будет найден. Наконец Тур предложил, чтобы археологам разрешили увезти собранный материал в свои лаборатории, провести анализ и издать отчет. Затем чилийские ученые скажут, что может представить интерес для музеев Чили. Пенья согласился. Тогда Тур спросил, что думает профессор об изделиях, полученных от пасхальцев.

– То, что вы получили от пасхальцев, нас не интересует, – сказал Пенья. – Я сюда приехал не в качестве таможенного чиновника. Что вами куплено у пасхальцев, мы и сами можем купить. Нас занимает то, что археологи нашли в земле, потому что до вас здесь никто не занимался раскопками.

Итак, проблема благополучно разрешилась; две стороны подписали соглашение.

Выйдя из дома патера Себастиана, Тур увидел в темноте человека, который прижался к стене под окном. Это был один из его местных друзей. Пасхалец подошел к Туру и шепотом рассказал, что он побежал бы к бургомистру и привел бы двести человек, если бы переговоры сорвались.

Вскоре «Пинто» ушел, и жизнь островитян вернулась в обычную колею, если не считать распространившейся коконги. Патер Себастиан и все островитяне заболели. У бургомистра умерла от болезни внучка, сам он слег с воспалением легких и тоже едва не отправился на тот свет. Когда Педро Атан поднялся на ноги, его нельзя было узнать. Раньше он обещал сводить сеньора Кон-Тики в свои родовые пещеры и показать ему потрясающие вещи. Теперь он всячески уклонялся, даже попытался подсунуть Туру современные изделия. Видимо, беды, которые обрушились на него после визита «Пинто», он воспринял как месть аку-аку за то, что выдал тайны родовых пещер. Как только Тур понял, в чем дело, он перестал настаивать. Бургомистр продолжал ему помогать и в конце концов разрешил младшему брату Атану Атану показать свою пещеру сеньору Кон-Тики.

Атан Атан оказался не таким робким, как старший брат. Он считал себя добрым католиком и хотел поскорее положить конец всем этим языческим затеям с пещерами. После короткого ритуала он ночью привел сеньора Кон-Тики в свою пещеру и передал ему на хранение все, что там было. Естественно, Тур постарался не остаться в долгу. Получив много подарков, Атан Атан убедился, что сделал доброе дело, и предложил братьям своей жены Андресу и Хуану Хаоа поступить так же со своими тайниками.

Андрес не возражал против того, чтобы передать Туру камень-ключ, но требовалось согласие Хуана, который считался хранителем пещеры. А Хуан, человек суровый и несговорчивый, рассердился, узнав, что его брат доверился чужеземцу. В конце концов он все-таки согласился встретиться с сеньором Кон-Тики для переговоров. Войдя в дом Хуана, Тур сразу понял, что ему предстоит испытание. Хозяин дома устремил на него пронзительный взгляд, в котором угадывались незаурядная воля и настойчивость. За спиной Хуана неподвижно стоял туму – человек, которому принадлежало право выносить приговор в делах, касающихся рода Хаоа.

Хуан подошел вплотную к Туру и вызывающе прошипел:

– Видишь моего аку-аку? Это дом аку-аку!

– Знаю, – ответил Тур. – Вижу.

Хозяин будто не слышал его слов.

– Покажи мне силу своего аку-аку! – продолжал он.

Было ясно, что он и остальные ждут какого-нибудь чуда.

Теперь главное не растеряться…

– Если твой аку-аку такой же могущественный, как мой, – так же вызывающе заговорил Тур, – вели ему выйти за дверь. Вели ему обойти весь остров. Спроси его: видит он, как изменился остров? Видит, что все стало лучше? Что снова появились старые стены и дома, а из земли поднялись невиданные изваяния? Когда твой аку-аку тебе ответит, я спрошу тебя: «Нужны тебе еще доказательства силы моего аку-аку?»

Ответ Тура явно показался Хуану убедительным. Он вышел из комнаты и вскоре вернулся, держа под мышкой плоский сверток, а в руке была тяжелая корзина. Он отдал плоский сверток брату; тот положил его на стол. И снова Хуан уставился на Тура. Корзина оставалась у него в руке, очевидно в ней лежал камень-ключ. Тур старался выглядеть безразличным. Хуан показал на сверток.

– Что там внутри? – спросил он. – Покажи силу своего аку-аку.

Тур напряг свои мыслительные способности. Сверток слишком плоский и легкий, чтобы в нем мог быть каменный или деревянный предмет. Какое-нибудь красивое изделие из перьев? Пасхальцы приносили Туру копии головных уборов, в каких танцевали их предки…

– Мой аку-аку говорит: кон плюма – что-то с перьями, – осторожно произнес он.

– Нет! – крикнул Хуан и весь собрался, точно зверь перед прыжком. – Спроси своего аку-аку еще раз!

В комнате вдруг стало невыносимо жарко. Туму и Андрес подступили ближе к Туру. Он коснулся самого сокровенного в их частной жизни… А что произойдет, если он ответит неправильно? Тур усиленно думал. Вдруг там тапа – материя из луба?

– Что-нибудь из одежды… – рискнул он.

– Нет! Спроси снова, спроси получше!

– Материал? – Больше ничего он не мог придумать.

Ответом ему было презрительное хмыканье. Хуан сказал Туру, чтобы он развернул сверток. Внутри оказалась амбарная книга без корочек. Ее страницы были исписаны письменами ронго-ронго; чернила выцвели от старости.

Вдруг Тура осенило: испанское «плюма» означает и перо, которым пишут! Он с силой бросил книгу на стол и негодующе выпрямился.

– Мой аку-аку верно сказал! Он сказал «кон плюма» – и это написано «кон плюма», пером!

Пасхальцы оторопели.

– Какой у тебя могущественный аку-аку! – с трудом вымолвил Атан.

Они обменялись еще несколькими репликами, и сеньор Кон-Тики получил корзину и книгу с письменами. Потом все вместе закрепили свое братство бутылкой красного вина, изображающего кровь побратимов.

…Прошло полгода, настала пора собираться в путь. Ведь экспедиции еще предстояло побывать на остальных островах Полинезии, где встречаются каменные скульптуры.

Пасхальцы пришли проводить белый траулер, и среди них стоял патер Себастиан. Он очень много сделал для экспедиции. Отмечая вклад патера Себастиана во имя науки и человечности, норвежский король наградил его впоследствии орденом Св. Улава. А Тур перевел ему деньги на постройку новой церкви.

В числе объектов экспедиции были Питкэрн, Раиваваэ и два острова в Маркизском архипелаге – единственные, кроме Пасхи, острова Полинезии, где воздвигались монументальные статуи. Это очень показательно, что каменные исполины известны лишь на пяти островах, расположенных на восточной окраине Полинезии и, так сказать, смотрящих на Южную Америку. Раскопки на этих островах с последующей радиоуглеродной датировкой показали, что статуи раннего периода острова Пасхи, ближе всех расположенного к Южной Америке, на сотни лет старше остальных.

На обитаемых островах врач экспедиции Эмиль Ессинг брал кровь у наиболее чистокровных полинезийцев, чтобы ее потом подвергли анализу в специальной лаборатории в Австралии. Еще никто не привозил свежей крови из Восточной Полинезии, а для специалистов по физической антропологии очень важно знать все местные группы крови, так как они наследуются и подчиняются закону Менделя, тогда как изделия искусства и бытовые предметы могут быть плодом независимого развития.

На гористом острове Рапа-Ити экспедиция раскопала причудливую вершину, которая оказалась заросшим укрепленным селением с могучими каменными стенами и террасами. Это было самое большое искусственное сооружение, найденное на островах Тихого океана.

И когда экспедиционное судно после года полевых работ вернулось из Тихого океана, Тур и его товарищи были вправе гордиться тем, что успешно завершили первые стратиграфические раскопки в Восточной Полинезии, если не считать Гавайский архипелаг. Радиоуглеродная датировка археологических находок показала, что в Восточной Полинезии, то есть на ближайших к Южной Америке островах, люди жили по меньшей мере на тысячу лет раньше, чем считали ученые.

XVIII. Ветер меняется

На пути домой из Полинезии Тур был вынужден покинуть экспедиционное судно в Панамском канале. Вместе с Ивон и маленькой Аннет он вылетел самолетом в Копенгаген, где открывался XXXII Международный конгресс американистов.

Среди первых, кто встретил его в Европе, были репортеры. Они сообщили Туру, что его критиковали английские и норвежские газеты – дескать он необоснованно приписал себе честь открытия: как передвигали и устанавливали пасхальские изваяния. Печать поместила короткое сообщение с острова о приемах, которые показал ученым бургомистр. Старший этнограф Британского музея мистер Адриан Дигби сразу выступил с протестом в лондонском «Таймсе». Он заявил, что метод бургомистра был открыт и описан еще экспедицией Раутледж в 1919 году. Теперь репортеры просили Хейердала прокомментировать этот протест.

Тур очень высоко ценил работу Кэтрин Раутледж, ее книга была у него с собой, и он открыл страницу, где написано: «Итак, мы не нашли ни одной статуи, о которой можно сказать, что она находилась в стадии перемещения, и способ транспортировки остается загадкой». Об установке изваяний Раутледж писала, что их, вероятно, «втаскивали на земляную насыпь, которая была выше пьедестала, потом опускали на пьедестал». Всякому очевидно, что это совсем не похоже на способ постепенного подмащивания, который показали Хейердалу пасхальцы. И когда Тур встретил в Копенгагене Дигби, тот первым признал свою ошибку и попросил извинить его. Впоследствии он оказал Хейердалу всемерную помощь, когда Тур приехал в Лондон изучать замечательную коллекцию пасхальского материала, хранящуюся в Британском музее.

На Копенгагенском конгрессе Тура ожидали еще два сюрприза. Его старый противник П. Риве предложил доклад на коварную тему «Белокожие индейцы в Америке», и все ждали, что он станет опровергать мнение Тура, что в Новом Свете до прибытия европейцев в самом деле были «белые бородатые» люди, О которых говорят легенды. Тур сел в первом ряду и приготовился отстаивать свой взгляд. Риве заметил его, лукаво улыбнулся и, ко всеобщему удивлению, для начала зачитал доводы Хейердала из труда «Американские индейцы в Тихом океане». А дальше весь доклад свелся к обзору конкретных свидетельств того, что первые европейцы, прибывшие в Америку, в самом деле наблюдали в разных частях Нового Света светлокожих бородатых индейцев.

В программе конгресса значилось новое имя. Доктор Т. Бартель, немецкий этнограф и специалист по расшифровке, выступил с сенсационным заявлением, что прочел пасхальские письмена ронго-ронго. До сих пор эти письмена упорно не поддавались расшифровке; Альфред Метро даже заявил, что это, строго говоря, и не письменность. И вот теперь Бартель говорит, будто проблема решена и он читает, что написано на дощечках. Еще больше удивился Тур, когда Бартель заявил, что из текстов ронго-ронго явствует, будто первые поселенцы прибыли на остров Пасхи около 1400 года, вероятно с острова Раиатеа, лежащего неподалеку от Таити. И выходит, заявлял Бартель, что дощечки опровергают теорию Хейердала.

Два русских этнографа доктор Ю. В. Кнорозов и Н. А. Бутинов возразили докладчику. Они работали над тем же материалом ронго-ронго и пришли К совсем другим выводам.

Взяв слово, Тур сообщил, что археологи, участники только что завершенной экспедиции на остров Пасхи, нашли свидетельства того, что освоение острова началось по меньшей мере за тысячу лет до века, названного докладчиком. Экспедиция побывала также на Раиатеа и не обнаружила никаких признаков миграции с этого острова на Пасху. Бартель явно не ожидал увидеть в Копенгагене Хейердала, и в ответ сказал лишь, что не является археологом и не может обсуждать этот вопрос. Ему известно только то, что он «прочел» на ранее нерасшифрованных дощечках. Бартель обещал вскоре опубликовать текст своего перевода.

Утверждение Бартеля, якобы он истолковал пасхальские тексты и они опровергают теорию Хейердала, обошло мировую печать. После Копенгагенского конгресса он поехал в Осло, где в качестве гостя Тура Хейердала смог ознакомиться с тетрадями, полученными Туром от Хуана Хаоа и других пасхальцев. Эти материалы так его увлекли, что он решил с первым же рейсом чилийского корабля отправиться на остров, надеясь найти еще новые образцы текстов. Но сперва он все-таки написал большую статью для «Сайентифик Эмерикен», что письменность ронго-ронго им расшифрована и тексты «решительно опровергают» теорию Хейердала о миграции из Перу. Правда, примеры перевода по-прежнему отсутствовали. «Гамбургский университет готовит к печати полный отчет о моем переводе дощечек», писал он. А когда наконец появилась гамбургская публикация, читатель увидел внушительный свод таблиц и каталогов с письменами, буквами и цифрами – и никаких намеков на перевод хотя бы одной дощечки.

Через восемь лет после выступления Бартеля в Копенгагене Меллой, Шёльсволд и Смит на страницах «Эмерикен Антрополоджист» призвали его обнародовать перевод любой дощечки. Это позволило бы проверить правильность перевода, сопоставить его с другими дощечками. Бартель не ответил.

Тем временем в дискуссию о пасхальских письменах снова включились советские ученые. Они усомнились в словах Бартеля, что он расшифровал ронго-ронго. А через год после Копенгагенского конгресса ленинградские этнографы Кнорозов и Бутунов неожиданно поставили под вопрос и подлинность тетрадей, полученных на Пасхе Хейердалом, хотя никто, кроме Бартеля, их еще не изучал. Дескать, пасхальские друзья Хейердала ввели его в заблуждение, рукописи представляют собой всего-навсего копии каталога письмен, составленного в прошлом веке на Таити французским епископом Жоссаном. Иностранная печать по-своему изложила это заявление. «Русские ученые обвиняют Хейердала в плагиате», – писали норвежские газеты.

В это же время новой атаке подверглась экспедиция «Кон-Тики». Два молодых норвежских этнографа заявили, что управлять плотом очень просто, и с перуанскими гуарами Хейердал вполне мог избежать аварии на рифе, просто ему захотелось придать своему плаванию более драматическую окраску.

Тур лежал в постели. Во многих странах Европы свирепствовал азиатский грипп. Непрерывная работа над монографией «Археология острова Пасхи», намеченной к выходу после рассчитанной на широкого читателя книги «Аку-Аку», подорвала силы Тура, и он свалился. Весь в испарине от высокой температуры, с дикой головной болью, из-за которой он едва мог читать одним глазом, Тур пытался, несмотря на запрет врача, составить ответ своим оппонентам. Один лист бумаги за другим летел в корзину… Кончилось воспалением мозга. На этот раз он не смог дать отпор в печати.

Как только здоровье позволило ему встать, Тур, отложив все дела, собрал вещи и весной 1958 года вместе с Ивон, Аннет и маленькой Мариан отправился в теплые края искать себе тихий уголок подальше от телефонов, почты и прессы. Помня чудесный отпуск на Корсике шесть, лет назад, они взяли курс на средиземноморскую Ривьеру. Впервые попав в Италию, Тур скоро обрел верного друга в лице таксиста Гандольфо. На его машине семья Хейердалов ежедневно совершала экскурсии из Алассио в зеленеющие оливами долины и ущелья, которые соединяют Приморские Альпы и солнечное побережье Лигурии. Им никак не удавалось найти укромное местечко, и они уже хотели перебираться в другую область, но однажды Гандольфо остановил свою машину у подножия Капо-Меле и провел их на гору Колла-Микери. На горе, высоко над Средиземным морем, среди вековых пиний дремал окутанный плющом средневековый поселок. При виде этого полузабытого и полузаброшенного сказочного уголка Тур тотчас в него влюбился. Он говорил позже: «Я сразу понял, что остановлюсь здесь. В общем-то у меня не было настоящего дома с тех самых пор, как я жил дикарем на Фату-Хиве. В тропиках я скучал по горам Норвегии, а пожив некоторое время на родине, начинал тосковать по южному солнцу и буйной растительности. Здесь, на Колла-Микери, было все, о чем я мечтал. Пальмы и синее море, пинии и апельсиновые рощи, а рядом – снежные горы, которые защищают радушных пастухов и виноделов от северного ветра».

По соседству со старинной деревенской церковью стояла такая же старинная усадьба – высокие окна разбиты, крыша провалилась. На земляном полу под сводами ходили куры. Высокая стена отделяла дом от деревушки и огораживала сад. В саду среди старых деревьев на бугре стояла узкая каменная башня.

Надпись над дверью на розовой церковной стене говорила о визите папы Пия VII в 1814 году; тогда древняя римская булыжная дорога, пересекающая деревенскую площадь, была единственной наземной коммуникацией между Римом и Францией. Потом Наполеон проложил вдоль самого берега новую дорогу, а крутая поросшая мхом римская дорога оказалась такой же забытой, как поселок Колла-Микери.

Приобрести заброшенную усадьбу с оливковой плантацией, а также маленькую церковь и еще несколько участков с дряхлыми постройками оказалось нетрудно. Тур поставил палатку под старыми деревьями и с помощью местных жителей принялся за восстановление.

Прошло четыре года, прежде чем Тур смог встретиться со своими оппонентами в СССР и опровергнуть газетные обвинения. Институт географии Академии наук СССР и Общество «СССР – Норвегия» пригласили Тура посетить Советский Союз, побывать в научных учреждениях. Он захватил с собой тетради ронго-ронго. Президент Академии наук академик М. В. Келдыш очень тепло принял Хейердала в Президиуме академии, где собрались многие виднейшие ученые страны.

В Институте этнографии АН СССР в Москве Тур познакомил своих коллег с тетрадями ронго-ронго и передал материал для изучения ленинградским специалистам. После выступлений в научных учреждениях состоялась беседа в филиале Института этнографии в Ленинграде, в которой участвовали крупные советские этнографы.

Обсуждались миграционная теория Хейердала и тетради ронго-ронго. Кнорозов и Бутинов, ознакомившись с тетрадями, отказались от своих обвинений и признали, что рукописи чрезвычайно интересны. Они согласились сотрудничать с Хейердалом в изучении и публикации этих материалов. С одобрения Академии наук СССР Кнорозов и двое его коллег позднее прислали Хейердалу статьи, которые вошли во второй том отчета об экспедиции на остров Пасхи. В Московском университете Туру вручили медаль имени Ломоносова.

Через два года в Москве собрался VII Международный конгресс антропологов и этнографов. Советские ученые сообщили, что попытки разгадать письмена ронго-ронго пока не увенчались успехом и вообще бесполезно пытаться их расшифровать, если (как это делал Бартель) исходить из того, что тексты написаны на современном рапануйском диалекте. Во время конгресса орган Президиума Верховного Совета СССР «Известия» пригласил Тура Хейердала на конференцию круглого стола с участием ведущих советских ученых. Здесь Кнорозов указал, что в пасхальском диалекте полинезийского языка заметен субстрат какого-то другого языка. А еще он сказал, что во всем мире известно только два места, где писали по системе, которую ученые называют «перевернутый бустрофедон». Эти два места – остров Пасхи и Перу.

Тура избрали почетным членом Географического общества при Академии наук СССР.

Когда советские специалисты по ронго-ронго критиковали Хейердала, они думали, что весь научный материал был опубликован в его книге «Аку-аку», вышедшей осенью 1957 года. Повторилась та же история, что и после издания «Экспедиции Кон-Тики». Люди спешили с выводами, не дожидаясь, когда выйдет научный отчет. Показательно, что эти же самые советские специалисты выступили сотрудниками и соавторами второго тома отчета об экспедиции на Пасху.

Нечто в этом роде произошло и в США. Среди тех немногих, кто не хотел признавать Тура серьезным ученым, особенным пылом выделялся один новоиспеченный американский археолог. Он решил прославиться на весь мир и выпустил покетбук, изобилующий недостоверной информацией о Полинезии и о теории Хейердала. Но такого рода нападки производили впечатление скорее на непосвященных читателей, чем на ученых, и авторитет Тура в научных кругах США продолжал расти. Географическое общество Филадельфии присудило ему золотую медаль. В 1960 году он был избран членом Нью-Йоркской академии наук, которая потом, отмечая научные заслуги Тура, сделала его действительным членом.

Первый том отчета экспедиции – «Археология острова Пасхи» – вышел осенью 1961 года. Его составителями были Тур Хейердал и Эдвин Фердон. Книга весила три килограмма – было что погрызть зубастым рецензентам! В трех специальных журналах поместил свои отзывы преемник Те Ранги Хироа, американский специалист по Полинезии, руководитель музея Бишопа на Гавайских островах доктор Кеннет Эмори. Его статья в «Эмерикен антиквити» начиналась так: «Этот том заметно продвинул вперед полинезийскую археологию». Эмори заключал, что книга будет «солидным и важным источником для тех, кто занимается археологией Полинезии».

Крупный американский археолог из Национального музея США, доктор Бетти Меггерс выступила в «Журнале американской археологии» и назвала отчет «одним из самых основательных исследований, когда-либо проведенных в Океанийской области». Она заканчивала: «В заключение важно отметить, что Хейердал внес крупный вклад в археологию, не только преодолев могучее сопротивление ученых-археологов, не желавших признавать областью серьезного исследования контакты через Тихий океан, но и организовав и финансировав полевые работы с участием опытных археологов, которые прежде не были склонны разделять его взгляды. Итогом явился не только важнейший вклад в разгадку проблемы происхождения и развития культуры острова Пасхи, но и также доводы в пользу влияния со стороны андской Южной Америки, которыми исследователи этой области больше не могут пренебрегать».

Но важнее всего для Тура было тогда письмо видного американского археолога, знатока бальсовых плотов доктора Сэмюэля Лотропа. Прочитав первый том научного отчета, он написал: «Годы идут, и я все более склонен безоговорочно признать вашу точку зрения. Меня восхищает глубина знаний, на которых она основана».

Важная встреча тихоокеанистов была назначена в США на осень 1961 года. Через несколько дней после выхода «Археологии острова Пасхи» Ивон и Тур вылетели на X конгресс тихоокеанистов в Гонолулу. Здесь собралось около трех тысяч специалистов по Тихоокеанской области. Прибыли и коллеги Тура по работам на Пасхе – Фердон, Меллой и Смит. Три американских археолога доложили о главных итогах экспедиции, после чего один из бывших оппонентов Тура, доктор Роджер Дафф из Новой Зеландии, под аплодисменты собравшихся поблагодарил с трибуны Хейердала за его вклад в археологию Полинезии. А затем Дафф неожиданно предложил Хейердалу сказать несколько слов.

Тур воспользовался случаем, чтобы подчеркнуть то, что он всегда подчеркивал, но на что мало кто обращал внимание: ответы на проблемы Полинезии надо искать не только в Перу, корни второй миграции тянутся к побережью Юго-Восточной Азии. Он никогда не отрицал, что один из компонентов прибыл из Азии, оспаривал только господствующий взгляд на то, каким маршрутом шла вторая волна. Земля круглая, это всем известно, однако этнографы почему-то забывают, что Тихий океан занимает почти целое полушарие. Экватор не прямая линия на листе бумаги, он огибает океан, образуя полуокружность. Тропические берега Юго-Восточной Азии и Южной Америки расположены в противоположных точках земного шара. Поэтому полагать, будто экваториальная полуокружность, соединяющая Юго-Восточную Азию и Южную Америку, короче маршрута, проходящего севернее Гавайских островов, так же нелепо, как искать кратчайшую дугу, соединяющую Северный полюс с Южным. Огромные просторы океана одинаково покаты во все стороны, и Хейердал утверждал, что, когда люди неолитической культуры выходили в пустынное море, путь любой далекой заморской миграции определяли ветры и течения, если только переселенцы не знали заранее, куда идут. Течение Куро-Сиво и путь через Северо-Западную Америку, а не экваториальная дуга, где надо идти против течений и пассатов, – вот самый легкий и единственный естественный маршрут из неолитической Азии в Полинезию.

Никто не оспорил эти слова Тура.

Доктор Р. Т. Симмонс из Австралии, крупнейший знаток групп крови полинезийцев, доложил, что показали анализы крови, взятой экспедицией Хейердала. Впервые оказалось возможным исследовать в лаборатории живую кровь из Восточной Полинезии на все известные факторы, причем ABO, MNS, Rh и Fy ^aпрямо указывали на Америку. Ни одна из групп крови не указывала на Меланезию и Микронезию; с Индонезией сходен высокий процент М, но столь же высокий процент М отличал американских индейцев. Это подтверждало выводы, полученные за двадцать лет работы серологической лаборатории в Мельбурне, и то, к чему давно пришли доктор Симмонс и трое его коллег: «Существует тесное генетическое родство между американскими индейцами и полинезийцами, но такое генетическое родство не обнаруживается, когда полинезийцев сравниваешь с меланезийцами, микронезийцами и индонезийцами…» Доктор Симмонс допускал, что какое-то число переселенцев могло проникнуть в Полинезию с запада, но узы крови гораздо прочнее связывают полинезийцев с американскими индейцами, чем с любым племенем на западе. Он считал возможными два пути миграции, названные Хейердалом: из Перу и из Северо-Западной Америки.

Под руководством французского ботаника-тихоокеаниста доктора Жака Барро на конгрессе проходил этноботанический симпозиум. Жак Барро открыл симпозиум словами: «В 1947 году произошли два события, которые, каждое по-своему, ознаменовали начало новой эры в этноботанике Тихого океана». Этими событиями он назвал труд, изданный Оксфордским университетом, и экспедицию «Кон-Тики». В труде Оксфордского университета три специалиста по хлопчатнику рассказали о своем открытии: они обнаружили, что хлопчатник, растущий по обе стороны Тихого океана, по числу хромосом разделяется на две ботанические группы. Одну из них искусственно вывели индейцы Мексики и Перу до Колумба. У хлопчатника этой группы хромосом вдвое больше, чем у всех видов Старого Света. Этот американский вид попал на острова Полинезии, где рос в диком состоянии, когда сюда пришли европейцы. А плавание бальсового плота Тура Хейердала, продолжал Барро, показало, как полезные растения могли распространиться из Нового Света в Полинезию. Он добавил: «Мне хотелось бы сказать, что экспедиция „Кон-Тики“ заставила многих из нас пересмотреть некоторые едва ли не всемирно распространенные догмы о миграциях людей в Тихом океане».

Убежденный изоляционист Меррилл перед своей смертью подверг сомнению американское происхождение батата, который был одним из важнейших доводов в пользу теории Хейердала о доколумбовых плаваниях из Перу в Полинезию. Поэтому три специалиста – новозеландский, японский и американский – заново рассмотрели этот вопрос. Теперь на этноботаническом симпозиуме все трое сделали один и тот же вывод: батат – американское растение, до открытия Колумбом Нового Света его не знали ни в Азии, включая Индонезию, ни в Африке. Зато еще до прибытия европейцев земледельцы-аборигены распространили батат по всем островам Полинезии. От Пасхи до Гавайских островов и Новой Зеландии он был важнейшим пищевым продуктом и сохранял свое древнее южно-американское название – кумара.

После всех этих интересных сообщений Тур прочел доклад о происхождении культурных растений и домашних животных Полинезии. Он показал, что вопреки многим скоропалительным утверждениям ни в фауне, ни во флоре не видно ни одного следа полинезийских контактов с Индонезией и Азией в целом. Свиней, кур и большинство полезных растений полинезийцы получили от своих соседей на островах Фиджи, там же они научились делать лодки с одним балансиром. До Новой Зеландии ничего из этого не дошло, потому что она была заселена гораздо раньше, до контакта полинезийцев с Фиджи, а затем изолировалась. Тыква, батат, собака попали на Новую Зеландию с первой волной миграции из Перу. Мореплаватели из древнего Перу привезли на разные острова Полинезии культурный хлопчатник, камыш тотора и много других полезных растений. Итак, говорил Тур, маленький архипелаг Фиджи и Америка вместе дают ответ на происхождение всех домашних животных и культурных растений Полинезии.

На том же конгрессе состоялся симпозиум по Галапагосу. Этнографы, зоологи, ботаники и геологи выслушали доклад Тура об археологических свидетельствах того, что люди бывали на Галапагосских островах в доколумбовы времена.

Словом, многосторонние исследования Тура Хейердала в Тихом океане отразились в работе самых различных секций X конгресса тихоокеанистов.

К концу конгресса археологи собрались на конференцию круглого стола. Впервые за одним столом в дружеской дискуссии встретились три человека, которые проложили путь современной археологии в три разных угла полинезийского треугольника. Кеннет Эмори первым начал научные раскопки на своем родном острове в Гавайском архипелаге; Роджер Дафф был пионером раскопок на своей родине – Новой Зеландии; наконец, Тур Хейердал приплыл с противоположного конца земли, чтобы осуществить первые стратиграфические раскопки в Восточной Полинезии. Была выделена комиссия из пяти человек, которой поручили координировать дальнейшие археологические работы на островах Тихого океана. Тур Хейердал вошел в состав этой комиссии. Его просили уделить особенное внимание Маркизскому архипелагу, другими словами, помогать работе на тех самых островах, где он совсем молодым человеком сделал свои первые археологические открытия.

За круглым столом разделились мнения о хронологии и преобладающем значении американских и азиатских плаваний в восточной части Тихого океана, но никто больше не отрицал роли Нового Света. По предложению профессора Роджера Грина из Оклендского университета составили проект резолюции, где Юго-Восточную Азию с прилегающими островами и Южную Америку называли двумя главными областями, откуда берут свое начало население и культуры островов Тихого океана. Конгресс единогласно одобрил эту резолюцию.

Тур с радостью подписывал резолюцию. Пути переселения из Америки в Полинезию стали предметом серьезного научного анализа и исследования.

Усталые, но довольные Ивон и Тур через два дня после конгресса приземлились на аэродроме в Осло. Они как раз поспели на торжественное празднование 150-летия университета Осло.

Все годы университет был верен традиции присуждать звание почетного доктора только иностранным ученым; теперь этой чести впервые удостоился норвежец – Тур Хейердал. Еще до этого он был избран академиком. Доктор и академик – это высшие научные титулы, которых может быть удостоен этнограф в Норвегии.