Текст книги "Сеньор Кон-Тики"
Автор книги: Арнольд Якоби
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
Даже его доброжелательный соотечественник профессор Ессинг заметил в одобрительной рецензии на книгу «Американские индейцы в Тихом океане»: «Но автору может еще прийтись довольно жарко, когда он в августе будет отстаивать свои взгляды на Международном конгрессе американистов в Кембридже».
Многое говорило о том, что надвигается буря. Чуя схватку, отовсюду съезжались газетчики, и Тур сразу по прибытии почувствовал, что на него смотрят как на профана. Всего собралось двести представителей из тридцати стран, и многие бросали на него любопытные взгляды. Другие либо снисходительно улыбались, либо делали каменное лицо.
Почти все знали Тура по фильму и газетам, но Ивон никто не видел раньше. Однажды, когда она стояла в кулуарах с группой делегатов, кто-то поспешно сказал:
– Скорей отвернитесь. Хейердал идет.
В другой раз она разговаривала со шведским этнографом С. Линне. В это время к профессору Линне подошел один почтенный делегат и тепло обратился к нему:
– Извините, что я не поздоровался с вами раньше, я вас принял за Хейердала.
После ряда таких эпизодов Тур перестал возлагать большие надежды на свои доклады. Обычно желающие выступить представляли один доклад, но правила разрешали представить три, и Тур заявил такие темы: «Мореходство аборигенов Перу», «Цели и итоги экспедиции „Кон-Тики“» и «Некоторые основные проблемы полинезийской этнографии».
Председателем секции, где должен был выступать Тур, оказался профессор Кай Биркет-Смит. Тур отчетливо помнил заголовок, появившийся в датской газете, когда Биркет-Смит вернулся на родину с предыдущего конгресса: «Замолчать экспедицию Кон-Тики»… В день, на который был назначен первый доклад Тура, все ждали потасовки. В коридорах толпился народ, пришло много репортеров, что явно раздражало ученых.
До Тура в списке выступающих значились два других докладчика. Темы были настолько специальные, что в аудитории сидело совсем мало слушателей, в том числе Тур и Ивон. Вышло так, что один из докладчиков не явился. Полагалось объявить получасовой перерыв, но Биркет-Смит встал, окинул взглядом почти пустые ряды и предоставил слово следующему докладчику – Туру Хейердалу.
Ивон и Тур переглянулись. Выходит, почти никто не услышит доклад, который он так тщательно готовил и с которым связывал столько надежд… Тур медленно поднялся на кафедру и заговорил. Голос гулко отдавался в просторном помещении, и ему казалось, что он говорит сам с собой; даже Ивон вдруг исчезла.
Прошло несколько минут, Тур продолжал читать доклад десятку равнодушных слушателей, из которых никого не знал в лицо. Внезапно широкая дверь распахнулась, и в аудиторию хлынул поток людей во главе с Ивон. От множества голосов и стука сидений поднялся такой шум, что Туру пришлось остановиться и ждать, когда все успокоятся. Зал наполнился до отказа, слушатели стояли вдоль стен, в дверях. Наконец наступила тишина. Засверкали фотоблицы. Тур хотел читать дальше, но из зала попросили, чтобы он читал сначала, ведь никто не знал про перемену в расписании.
Председатель Биркет-Смит предложил Туру повторить начало. Теперь его слушали чрезвычайно внимательно. Большинство присутствующих явно были удивлены, увидев не коренастого бородатого мореплавателя, а худощавого молодого человека с изысканной речью.
После доклада Биркет-Смит похлопал в ладоши и поблагодарил Хейердала за «исключительно интересное сообщение», а затем пригласил желающих начать дискуссию. Было задано несколько вполне доброжелательных вопросов, Тур ответил и спустился с кафедры под громкие аплодисменты.
Два других доклада он прочел подряд на следующий день. На этот раз оппоненты, опомнившись от неожиданности, приготовились к более жаркому спору. Но борьбы не получилось. Первым взял слово известный канадский антрополог профессор Раглиз Гейтс, который заявил, что новейшие данные науки о составе крови подтверждают взгляды докладчика. Другие выступавшие оперировали уже знакомыми Туру аргументами и получили исчерпывающие ответы. Когда председатель подвел черту под дискуссией, один норвежский репортер телеграфировал в Осло: «Известный датский ученый, профессор Кай Биркет-Смит, который прежде отнюдь не принадлежал к самым горячим сторонникам теории Хейердала, поблагодарил докладчика и отметил выдающееся значение его работ».
В ходе конгресса знаменитый французский этнограф Поль Риве отказывался встречаться с Туром и демонстративно не пришел ни на один из его докладов. Это не помешало ему предложить резолюцию, в которой он называл теорию Хейердала ложной. Однако его проект отвергли как предложенный участником, который не присутствовал на данных докладах.
В заключение конгресса состоялся прием в залах университетского музея. Тур был немало удивлен, когда какой-то тихий американец, улыбаясь, подошел и пожал ему руку. Это был доктор Сэмюэль Лотроп из Гарвардского университета, тот самый, который утверждал, будто бальсовый плот не может пересечь Тихий океан. Тур чуть не пролил свой коктейль, когда доктор Лотроп горячо и искренне поздравил его с экспедицией и докладами.
– Я только что собрал модель плота «Кон-Тики», – продолжал Лотроп. – Она стоит у меня дома на пианино.
На следующий день после закрытия Кембриджского конгресса видная финская газета «Хуфвудстадсбладет» поместила рецензию на книгу «Американские индейцы в Тихом океане», подписанную инициалами Р. К. Тур решил, что это Рафаэль Карстен, который грозился сокрушить его «безмозглую теорию», как только она будет опубликована. Статья начиналась словами: «Тур Хейердал пережил первое испытание огнем после издания своего объемистого тома о „теории, легшей в основу экспедиции „Кон-Тики““. На конгрессе американистов в Кембридже он только что прочитал три доклада перед самой компетентной аудиторией. Оппоненты фактически отмолчались, ограничившись пока признанием того, что он сделал очень важный вклад в науку».
Но статью написал не Карстен. Старый профессор вообще никак не отозвался. В конце концов Финская академия наук взяла на себя инициативу и предложила Туру встретиться за круглым столом с Карстеном и другими виднейшими финскими учеными. Тур приехал, однако Карстен наотрез отказался участвовать в дискуссии, несмотря на настойчивые просьбы академии и норвежского посольства. Когда репортеры спросили, почему он отказывается встретить человека, которого критиковал в печати, Карстен ответил: «Я не собираюсь больше вдаваться в полемику по этому вопросу. Неужели миру еще не надоел „Кон-Тики“?»
Конференция круглого стола с самого начала пошла сердечно и непринужденно, участники обменялись ценной информацией. Все сожалели, что нет Карстена, но на следующий день Хейердал был приглашен к нему домой. Наконец он встретил своего самого яростного противника – старого человека, который сложил оружие и хотел только мирно побеседовать за чашкой чая.
Через несколько дней после XXX Международного конгресса американистов должна была начаться в Вене другая научная ассамблея – IV Международный конгресс антропологов и этнографов. Многие из участников кембриджской встречи решили ехать в Австрию. Тур и Ивон тоже собрались в путь, но перед самым выездом один дружественно настроенный австрийский ученый предупредил их, что Туру вряд ли придется сладко в Вене. Вице-президентом конгресса будет профессор Роберт Хейне-Гельдерн – один из самых упорных и ярых противников Хейердала. Еще до выхода научного труда Тура Хейне-Гельдерн громил его теорию в статье, опубликованной в «Географическом журнале» Лондонского географического общества. Однако в следующем номере того же журнала он получил неожиданно мощный отпор молодого исследователя. Теперь как вице-президент конгресса Хейне-Гельдерн мог отыграться. Тур узнал, что он написал новую резкую статью с критикой его теории, и эта статья будет роздана участникам конгресса в день открытия.
Рухнула мечта о приятной поездке. Тур с удовольствием вспоминал свой предыдущий визит в столицу Австрии. Тогда Хейне-Гельдерн был в Америке, Тура пригласили выступить с докладом в Венском антропологическом обществе и с большим интересом отнеслись к его взглядам. Профессор Вильгельм Копперс (теперь он должен был стать президентом IV конгресса) даже предложил для содействия изучению доколумбовых миграций учредить комитет в составе самого Копперса, Поля Риве, Хейне-Гельдерна и Хейердала. Вернувшись на родину и услышав эту новость, Хейне-Гельдерн пришел в бешенство; так комитет и не был создан. Бурную реакцию Хейне-Гельдерна было легко объяснить. Живя в Америке, он постоянно сталкивался с недоброжелательством тамошних этнографов, ибо считался глашатаем «диффузионистов» или так называемой «Венской школы», меж тем как почти все американские этнографы придерживались «изоляционистских» взглядов. Диффузионисты утверждали, что определенные культурные черты, развившись в какой-то области, распространились в ходе миграций в разные концы света. Изоляционисты полагали, что сходство культур в удаленных друг от друга областях – итог независимого развития, определяемого сходством климатических условий или одинаковым мышлением людей. С точки зрения Хейне-Гельдерна, переход «Кон-Тики» через Тихий океан подорвал позиции изоляционистов, но в то же время он нанес серьезный удар теории «Венской школы», согласно которой миграция через Тихий океан шла в направлении, прямо противоположном дрейфу «Кон-Тики».
Итак, Тур был предупрежден о западне. Нужно было молниеносно действовать. Он вернул в кассу железнодорожные билеты и сел вместе с Ивон на первый же самолет, вылетающий в Вену.
Из Венского аэропорта он отправился прямиком в университет к Хейне-Гельдерну и учтиво попросил у профессора экземпляр его критического выступления. Пожилой сутуловатый ученый с умными глазами удивленно воззрился на него сквозь очки. Потом ухмыльнулся и отыскал экземпляр для Тура. После этого Тур попросил, чтобы ему выделили на конгрессе время для ответа вице-президенту. На это Хейне-Гельдерн ответил отказом. Если Хейердал думал выступать, он должен был заявить об этом, когда получил приглашение. А теперь уже поздно.
Когда Тур вышел из кабинета профессора, его остановили два студента. Они возмутились, услышав, что гостю не дают защищаться. А чуть позже представители студентов обратились к Хейердалу и спросили, согласен ли он встретиться с Хейне-Гельдерном в открытой дискуссии, если удастся ее организовать в рамках конгресса. Тур согласился, и студенты пошли к профессору. Они вышли от него обескураженные: Хейне-Гельдерн отказался.
Потихоньку Туру устроили встречу с другим почтенным этнографом – профессором Домиником Вёльфелем. Встреча происходила в старом винном погребке. Вёльфель начал с того, что одобрил теорию об общем происхождении древних цивилизаций Перу и островов Южных морей. Он сам пришел к такому выводу, изучая оружие и трепанации черепа в Тихоокеанской области. Он даже писал об этом родстве в одном из своих трудов, но не брался судить о направлении, в котором шло влияние, пока не познакомился с теорией Хейердала. При свете тусклого фонаря, окруженные плотным кольцом студентов, молодой и старый ученый обменялись ценной информацией. Это смахивало на тайные встречи в римских катакомбах во времена преследования христиан.
Ночью Тур долго размышлял над всем, что услышал в винном погребке, и к утру план защиты был готов. Первым делом он пошел к профессору Блейхштейнеру, директору Венского этнографического музея. Тот принял его очень любезно и согласился поместить в ежегоднике музея ответ Хейне-Гельдерну.
Затем Тур поспешил к главному редактору ежегодника доктору Этте Бекер-Доннер, специалистке по этнографии Южной Америки. Его ожидал сюрприз: она показала ему модель доинкского плота, которую нашла в могильнике на берегу Тихого океана ниже Тиауанако. Но когда он попросил разрешения ответить Хейне-Гельдерну в приложении к ежегоднику, она покачала головой. Ежегодник уже отпечатан, он поступит в продажу через три дня, когда начнется конгресс. Тур знал об этом, он просил только позволить ему вложить в каждый экземпляр свой оттиск, если поспеет его подготовить к этому времени.
Этта Бекер-Доннер согласилась, улыбаясь, но ей казалось, что успеть невозможно.
Была пятница, конгресс начинался в понедельник утром. Тур доехал на такси до издательства «Ульштейн», которое успешно распространило его «Экспедицию Кон-Тики» в странах немецкого языка. Глава издательства и директор типографии обещали ему, если он сдаст рукопись в воскресенье утром, что оттиск будет готов вечером в тот же день. После этого Тур вернулся в гостиницу, чтобы хорошенько выспаться, перед тем как приступить к делу.
В субботу утром он сел писать ответ на критику Хейне-Гельдерна. К несчастью для профессора, его статья была написана еще до появления научного труда Тура. И теперь Хейердалу оставалось только подобрать выдержки из своего собственного тома, где все аргументы австрийского этнографа уже были разобраны. Хейне-Гельдерн сам не бывал в Полинезии, но прочитал бездну книг и подобрал примеры того, что бывают ветры, дующие в направлении, противоположном дрейфу «Кон-Тики». А потому, мол, древние люди вполне могли путешествовать из Азии на восток. В своем ответе Тур подчеркивал, что все примеры, подобранные Хейне-Гельдерном, представляют отклонения от нормальных условий, а при таком методе подбора можно доказать, скажем, что в Полинезии нельзя жить из-за частых ураганов.
Тур работал без перерыва с восьми утра до трех часов ночи. В воскресенье в шесть утра статья поступила в типографию. Она была написана по-английски, и набирали ее австрийцы, поэтому пришлось немало повозиться с корректурой. Весь день Ивон ездила взад-вперед с правлеными листами. Зато вечером в каждый экземпляр ежегодника вложили по готовому оттиску.
В понедельник утром Тур одним из первых вошел в украшенный флагами зал конгресса, где его приветствовали президент профессор Копперс и вице-президент – Хейне-Гельдерн. Тур воспользовался случаем вручить им по свежему оттиску, после чего занял место рядом с Ивон.
Поднимаясь на почетную трибуну, Хейне-Гельдерн был бледен, как простыня. После Ивон рассказывала, что многие почтенные ученые в зале перешептывались и толкали друг друга, словно школьники, стараясь заполучить экземпляры оттиска, которые она принесла в своей вместительной сумке.
Профессор Хейне-Гельдерн долго не мог забыть этого эпизода. Несколько лет он отзывался яростными газетными выпадами на каждый шаг Тура. В 1960 году неожиданно наступило перемирие. В Вене должен был проходить XXXIV конгресс американистов, и на Хейне-Гельдерна возложили почетную обязанность президента. Он сам послал Хейердалу сердечное приглашение, так как узнал, что тот в своем докладе собирается выступить против их общего оппонента американского этноботаника Э. Д. Меррилла.
Меррилл несколько десятилетий неистово сражался с диффузионистами. Он считался столпом американского изоляционизма и был одним из главных вдохновителей резкой оппозиции «Венской школе». Много лет ученые всех стран полагались на утверждение Меррилла, что до того, как Колумб пересек Атлантический океан, Америка и остальной мир не имели ни одного общего культурного растения. В этом видели доказательство того, что до европейцев никто не проникал в Америку и не покидал ее, ведь эти люди непременно везли бы с собой такой важный источник жизни, как культурные растения, и посадили бы их в землях за океаном.
В своем докладе в Вене Тур сказал, что аргументы Меррилла можно уподобить бочке с водой. Стоит вынуть одну клепку, и все вытечет. Когда утвердились взгляды Меррилла, бочка казалась прочной, но потом историки и ботаники отрывали от нее клепку за клепкой, и современной науке пора признать, что бочка пуста. Цитируя труды самого Меррилла, Тур показал, как ученый из года в год пересматривал свои взгляды. Ему пришлось согласиться, что батат, кокосовая пальма и тыква несомненно, а хлопчатник, банан и другие растения вероятно доказывают наличие культурных контактов между Америкой и Полинезией до прихода европейцев. В последнем труде Меррилла, подводящем итог его исследованиям, постоянно упоминалась экспедиция «Кон-Тики», которая явно была для автора главным камнем преткновения. Даже виньетка к алфавитному указателю в книге изображала «Кон-Тики». Сам почтенный ботаник в конце концов доломал свою бочку, заявив, что между Америкой и Полинезией был двухсторонний контакт. «Мы должны признать, – писал он, – что жители Южной Америки могли достичь некоторых островов Тихого океана на бальсовых плотах».
Таким образом, один из виднейших приверженцев изоляционизма потерпел поражение. Больше того, Хейне-Гельдерн как президент конгресса после доклада Хейердала вышел на кафедру и признал, что морской путь из древней Азии в Америку, возможно, пролегал по течению Куро-Сиво к северу от Гавайских островов. И он публично поблагодарил Тура за его вклад в исследование Полинезии.
Почему какая-то, казалось бы безобидная, миграционная теория вызвала такие страсти? Пожалуй, лучше всего на этот вопрос ответил председатель Норвежского географического общества профессор Кристиан Гледич, когда писал в газетной статье: «Человек, выдвигающий новую научную гипотезу, должен быть готов к критике и возражениям.
Человек, рискующий жизнью, чтобы доказать свою теорию, должен быть готов к особому недовольству кабинетных географов.
Человек, который в наш век специализации пользуется аргументами одновременно из десятка различных наук, неизбежно будет поражен олимпийскими молниями специалистов. И чаще всего он этого заслуживает, потому что никому не дано знать сразу все науки. И все же время от времени кто-то должен делать попытки сопоставить и объединить выводы разных наук.
Молодой человек, который, не сдав всех положенных экзаменов, ловит на ошибках многих уважаемых профессоров, не может ждать пощады. Никто не любит оказываться в дураках…
Тур Хейердал бросил вызов косности, он бросил вызов всем, кто излишне уверенно высказывался о бальсе и древнеперуанском мореходстве. Он бросил вызов специалистам, которые все знают лучше других и все или почти все сумели объяснить. И что хуже всего – он нашел простое решение на диво сложной проблемы. Полинезийцы превратились в гордиев узел. Человек с мечом не может рассчитывать на любовь всех тех, кто кропотливо и терпеливо распутывает каждый свою нить, добираясь до докторских степеней и стипендий».
XV. На «заколдованные острова»
Завершив наконец работу над книгой «Американские индейцы в Тихом океане», Тур почувствовал, что отчитался за экспедицию «Кон-Тики». Кончилась целая глава его жизни, и после шести лет непрерывного труда он решил взять короткий отпуск. Профессор Селлинг уговорил его вместе с Ивон слетать на Корсику; к ним присоединились супруги Маннерфельт. Беззаботные дни среди радушных корсиканских рыбаков, простая жизнь в деревушке на берегу, согретом лучами средиземноморского солнца… Это было так непохоже на борьбу и гонку последних лет. Ивон даже предложила штрафовать того, кто заговорит о науке. Условие было охотно принято. Для Тура, как мы увидим дальше, знакомство со Средиземным морем сыграло особенно важную роль.
Однако мирная жизнь длилась недолго. Всего через две недели после выхода «Американских индейцев в Тихом океане» случилось нечто такое, что привело Тура к новым приключениям в далеких краях.
Собственно, все началось на конгрессе в Вене в 1952 году, где Тур снова встретил доктора Альфреда Метро, впервые после примечательной беседы в Париже. В свое время Тур озадачил Метро снимками каменных скульптур Тихоокеанской области. Теперь французский ученый рассказал ему про удивительную фотографию идола, которую он недавно видел в Американском музее естественной истории в Нью-Йорке. Она изображала огромную каменную голову, только что обнаруженную на одном из Галапагосских островов, которые лежат на экваторе почти в тысяче километрах от побережья Южной Америки. Ученые утверждали, что до прибытия испанцев на эти острова не ступала нога человека. Однако этот идол, по мнению Метро, позволял предположить, что кто-то опередил европейцев. А так как скульптура очень похожа на статуи острова Пасхи, продолжал Метро, он уверен, что ваятели были скорее полинезийцы, чем южноамериканские индейцы. Рассказ Метро так увлек Тура, что он решил непременно побывать на Галапагосе, отыскать загадочную каменную голову и посмотреть, нет ли там других следов доевропейских визитов.
Тот факт, что архипелаг был необитаем, когда его открыли европейцы, тоже использовали как довод против теории Хейердала. Если южноамериканские бальсовые плоты доходили до Полинезии, почему же древние мореплаватели не открыли лежащие гораздо ближе Галапагосские острова? Во всех трудах писали, что на Галапагосе нет археологического материала и что впервые люди прибыли сюда в 1535 году, когда архипелаг обнаружил испанский епископ Томас де Берланга. Но когда Тур обратился к литературе, чтобы выяснить, на чем основаны эти слова, оказалось, что все цитируют друг друга. Кольцо замкнулось. Геологи и биологи во главе с Дарвином прилежно наведывались на Галапагос, но археологи никогда там не работали – так твердо они верили в недосягаемость архипелага для индейских плотов с материка.
Еще мальчишкой Тур слышал рассказы о засушливых Галапагосских островах. Он знал, что там сплошь лава и кактусы, условия для постоянного обитания плохие. Один из его школьных учителей вместе с несколькими другими жителями Ларвика уехал на Галапагос искать счастья в девственном краю. Они вернулись разочарованные. Нехватка пресной воды и прочие трудности вынудили их покинуть «заколдованные острова». Так прозвали архипелаг первые испанские конкистадоры и английские буканиры. Возьмут вечером курс на гористые островки, а утром они словно в воду канули. Морякам было невдомек, что корабль относит стремительным течением Гумбольдта, которое подходит к архипелагу на своем пути от Перу в Полинезию.
Осенью 1952 года Тур снова отправился в Америку. В Нью-Йорке археологи Американского музея естественной истории подтвердили, что Метро верно описал снимок идола и никто не сомневался в его подлинности. Фотографию предоставили музею лишь на время, и теперь она находилась у сделавшего снимок ботаника. Тур отыскал его в Бостоне и смог сам рассмотреть фотографию. При виде огромной угрюмой физиономии с клочками мха в морщинах на лбу Хейердал тоже перестал сомневаться. Ботаник заверил его, что открытие сделано в Галапагосском архипелаге. Он даже набросал план острова Флореана и показал, где находится истукан. Не теряя времени, Тур пригласил в задуманную экспедицию двух археологов – американца Эрика Рида и норвежца Арне Шёльсволда. В январе 1953 года они встретились в Гуаякиле на тихоокеанском побережье Эквадора.
В дневнике экспедиции, начатом 8 января, читаем: «Цель и задача экспедиции – провести первое археологическое исследование Галапагосских островов, отыскать возможные свидетельства того, что архипелаг был известен людям и до европейцев».
Удалось договориться с капитаном небольшого судна, которое шло на остров Санта-Крус. За надлежащее вознаграждение он согласился сделать крюк и высадить троих ученых на Флореане. И в конце января они сошли на берег, известный под названием Блек-Бич.
На следующий день экспедиция отправилась в горы по узкой крутой тропе. Стояла жара, подъем был тяжелый, и, когда они дошли до пещеры, Эрик и Арне с радостью сели передохнуть в тени. Тур пошел дальше один и вдруг увидел каменную личину. Она смотрела на него из зарослей – огромная, гротескная, обросшая мхом и лишайником. Но… С первого взгляда у Тура сжалось сердце. Потому что это сама природа придала камню вид сморщенного лица с крупным носом, а глаза и рот кто-то пририсовал для большего сходства уже совсем недавно.
Тур вернулся к археологам, и, стараясь не показывать своего огорчения, тихо сказал:
– Пошли, увидите, как может врать фотография.
Да, неприятная история. Он завез двух археологов в такую даль – только для того, чтобы показать им чью-то шутку.
Неподалеку кто-то работал. Они пошли на шум и увидели на расчистке немецкого поселенца Хейнца Виттмера. Он, его жена и двое детей были единственными обитателями острова. Уже много лет они жили здесь словно робинзоны. Весело улыбаясь, Виттмер признался, что это он дорисовал лицо на камне, чтобы позабавить детей. Он видел, как два американца фотографировали «идола», но они так радовались своему открытию, что у него не хватило духу сказать им правду.
Как ни расстроился Тур, он твердо решил не уезжать с Галапагоса, не попытавшись найти следы доевропейских поселений.
Несколько дней участники экспедиции бродили впустую по горам и прибрежным скалам, но затем произошел случай, с лихвой вознаградивший все их усилия. Тур спросил Виттмеров, не попадались ли им в земле черепки или что-нибудь в этом роде. И услышал в ответ, что они часто видели осколки старых кувшинов, больше всего в курятнике, где куры все время роются в земле.
Не может быть?.. Три исследователя попросили фрау Виттмер немедленно отвести их в курятник. После недавнего ливня там оставалась канава. В ее стенках торчали черепки, были и другие следы пребывания на острове древних индейцев. Арне осторожно копнул землю и поднял инкскую глиняную свистульку. Прочистив дырочку соломинкой, он поднес свистульку ко рту, и из нее после многовекового перерыва вырвался высокий звук.
По пути на Флореану Тур успел договориться с двумя жителями соседнего острова Санта-Крус, что они в условленный день заберут его и археологов на своем катере и покажут им другие острова архипелага, где могли побывать индейцы до прихода сюда европейцев. Определяя места для археологического обследования, члены экспедиции руководствовались простыми соображениями. Они старались представить себе, где могли остановиться индейцы, посещая архипелаг. Берега были большей частью неприступными – крутые обрывы, острые скалы черного и ржаво-красного цвета. Лишь кое-где горы отлого понижались к морю, образуя заливы с узким пляжем. Значит, надо осмотреть каждый доступный пляж, рядом с которым могли быть подходящие участки для стоянки.
Эта поездка оказалась исключительно интересной, и не только из-за новых археологических находок, но и потому, что здесь на редкость богатая и своеобразная морская и наземная фауна. Всеми красками радуги переливались огромные ящерицы, напоминающие крокодильчиков. Изредка попадались столь распространенные ранее гигантские черепахи, по-испански – галапагос, которые дали островам свое имя. Оба этих пресмыкающихся были прежде единственными в архипелаге наземными животными. Но испанцы и англичане привезли сюда кошек, собак, ослов и свиней, многочисленное потомство которых одичало и теперь бродит по островам. Много птиц, особенно совсем непуганных зябликов с красивым оперением. Кроме них есть пингвины, пеликаны, грациозные фламинго.
Море кишело рыбой. В прозрачной толще воды мелькали акулы; иногда над поверхностью моря взлетал огромный скат и шлепался обратно в воду со звуком, напоминающим пушечный выстрел. Идя вдоль берега на катере, члены экспедиции то и дело спугивали морских ящериц и морских львов. Попадались и здоровенные морские черепахи.
Тур, успевший пристраститься к плаванию, часто нырял прямо в гущу удивленно озиравших его морских львов. Однажды он оседлал большую морскую черепаху, желая ее поймать, но она нырнула так глубоко, что ему пришлось отступить. В другой раз он шел в маске, высматривая в трещинах разных редкостных тварей. Вдруг что-то зашевелилось в темной расщелине у него перед носом. Ближе, ближе… И он увидел уродливую голову мурены – злые глаза, пасть открыта для атаки. Тур поспешил уйти. Он помнил еще по Фату-Хиве, что этот огромный угорь не менее опасен, чем акула. Одним укусом он может отхватить человеку руку или ногу.
На суше Тур не расставался с кинокамерой, охотясь на ящериц – конолофов. Они, несомненно, были самыми интересными среди местных животных. Смотришь – одна юркнула в кустарник, другая медленно ползет по глыбе застывшей лавы, словно ярко раскрашенный дракон. И кажется, что ты на миг перенесся в далекое прошлое, когда царями фауны были гигантские ящерицы.
Однажды Тур уснул на выступе в прохладной пещере и проснулся от того, что его кто-то толкнул. Он обернулся и увидел круглую усатую морду, черную, с блестящими глазами. Это была морская «львица». Гость ей так понравился, что она ни за что не хотела от него уходить. Тогда он повернулся к ней спиной и лег досыпать. Морские львы казались довольно свирепыми, но самки были веселые и потешные, совсем ручные. Когда Арне вечерами на пляже играл на губной гармошке, они выбирались на сушу и окружали его плотным кольцом.
На большом безлюдном острове Сантьяго Тур и Арне, захватив киноаппарат, отправились с двумя проводниками выслеживать огромных наземных черепах. Охотники за морским зверем и рыбаки нещадно их истребляли ради мяса и жира, так что эти великаны теперь редкость. Но в кактусовых зарослях на подступах к потухшим кратерам можно было найти немногих уцелевших рептилий. Перед выходом отряд наполнил фляги водой. День выдался жаркий, а подъем был крутой, да еще им мешали огромные глыбы застывшей лавы и кактусы. Путники обливались потом, комары и слепни атаковали их такими полчищами, что хоть караул кричи. Тур и тот проводник, что постарше, берегли воду, но их товарищи живо опустошили свои фляги, и пришлось с ними поделиться.
Жажда становилась нестерпимой. Под вечер только у Тура оставалось во фляге несколько капель воды. В это время над кратерами собрались черные тучи и хлынул проливной дождь. Поспешно расстелили на земле тент, чтобы собрать драгоценную влагу. Но тент был грязный, поэтому воду пришлось слить. Только расстелили брезент снова, как дождь прекратился. Пористая лава мгновенно впитала влагу, не осталось ни одной лужи. Все-таки Арне удалось найти углубление, в котором задержалась вода. Крышкой он аккуратно вычерпал ее и наполнил флягу. Но вода была мутная, тогда он решил дезинфицировать ее и насыпал столько таблеток, что получилась какая-то неудобоваримая жижа. Так и побрели они дальше с пересохшими глотками. Вечером, когда отряд разбил лагерь, все говорили только о воде – простой, чудесной воде…
На следующий день кто-то предложил повернуть обратно и спуститься к морю. Но Туру очень хотелось увидеть черепах, и он уговорил спутников хорошенько обыскать кактусовые заросли. И вот они услышали странный звук, будто среди колючих кактусовых стволов работали мехи. «Галапаго», – сказали проводники и объяснили: когда черепаха заметит человека, она от испуга втягивает под щит голову и ноги, и вытесняемый воздух шипит. Пойдя на звук, они увидели огромную рептилию, укрывшуюся в панцире величиной чуть ли не с ванну. По соседству черепахи поменьше жевали стебли кактуса. Это напомнило им, что кактус – своего рода живой сосуд с влагой. Они срезали несколько стеблей, сняли с них шипы и жесткую кожицу, а под ней оказалась сочная белая мякоть, похожая на неспелую дыню. Они пожевали мякоть – ничего, только немного вяжет рот.
