Текст книги "Том 2. Круги по воде"

Автор книги: Аркадий Аверченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)

Праздник любви

I

По обширной базарной площади, мокрой от недавнего дождя и сверкавшей от солнца, – шли, взявшись за руки, два подрядчика: Никифор Блазнов и Иван Потапыч Стечкин.

– Конечно, – говорил Никифор, – будь я барон или там герцог – тебе было бы приятнее со мной идти.

– Мила-ай ты мой, – ласково возражал разнеженный Стечкин. – Что мне барон! Что мне герцог! Главное – чтоб душа была, да чтоб человек без поступков был.

– Без поступков человека не бывает.

– Бывает. Редко, но бывает.

– Нету такого человека, чтоб был без поступков. Все с поступками!..

– Ну хорошо, родной мой. Ну, может быть, бывает. Бог с ними. Пошли им Господь Вседержитель счастья… Ничего, Никифор Васильич, что я вас под руку держу?

– Ничего. Помилуйте-с.

– Ты бы застегнул пальто, Никифор Васильич. Дует, а?

– Ничего, благодарю вас. Вы, может быть, устали, Ваня? Мне бы очень не хотелось, чтобы вы уставали…

На глазах Стечкина блеснули слезы умиления.

– Ах, что вы, Никифор. Мне даже очень приятно с вами идти.

Приятели остановились среди площади и, припав друг к другу, обменялись долгим поцелуем.

– Смотрите, Ваня, – сказал подрядчик Никифор, указывая на деревянный балаган, обвешанный разноцветным полотном, – вот цирк. Не зайдем ли мы сюда повеселиться?

– В такой праздник не повеселиться грех. В буденный день нужно трудиться, а праздники посланы нам Господом для отдохновения.

– Что верно, то верно!

Приятели взялись за руки и подошли к кассе.

– Господин кассир! Христос Воскр… Чудеса! Кассира-то нет. Где же кассир?

– Они, может быть, внутри заняты? Пойдем внутрь, поищем…

Подрядчики вынули по трехрублевке и, держа деньги впереди себя на вытянутой руке, чтобы кто-нибудь ненароком не заподозрил в них желания повеселиться на дармовщинку, – шагнули за занавес.

Худой, костлявый человек, бормоча что-то, сидел на барьере, покрытом кумачом, и натягивал на тощие ноги темно-розовое трико.

– Актер! – благоговейно сказал Никифор. – Здравствуйте. Христос вам Воскресе. Извините, что так нахально… Нам бы кассира…

– Я кассир, – сказал худой человек и, не натянув как следует трико, побежал к кассе.

Получив билеты, подрядчики поблагодарили артиста и осведомились:

– Представление скоро?

– Да вот публика наберется – и начнем.

– А буфет тут есть? Лимонадцу бы…

– Пожалуйте!

Расторопный кассир, придерживая руками плохо натянутое трико, побежал вперед, юркнул за стойку и, взяв в руку штопор, сразу превратился в солидного буфетчика.

– Как дела? – спросил Никифор.

– Дела как будто ничего, только публики мало. Место выбрали неудачное, что ли, – уж не знаю.

– Публику зазывать надо, – посоветовал Стечкин. – Такое дело.

– Где ж тут нам разорваться, – жалобно сказал артист. – Мы только работаем вдвоем с братом да великан, да лошадь.

– А хозяин?

– Да мы-то и хозяева. И ничего тут не поделаешь. Великан с утра лежит пьян – разговелся сильно. А брат одевается к выходу. Хучь разорвись.

Опечаленные этим меланхолическим сообщением, подрядчики вздохнули и тихо поплелись на места.

– Нет, так нельзя… – сказал вдруг Никифор, приостанавливаясь. – Этак дело и лопнуть может. Пойдем, Ваня, наружу.

Подрядчики вышли на помост, отыскали какой-то барабан, звонок и энергично принялись за дело… Барабан загудел, застонал, колокольчик залился бешеным, тонким звоном, а Ваня, у которого голос был зычный, внушительный, – сложил руки рупором и крикнул на всю площадь:

– Пож-жалте! Замечательное представление лучших магиков, комиков и солистов лучших дворов! Будет выведена настоящая живая лошадь! Поразительный великан, небывалой еще длины, исполнит разные группы!!

Заметив нескольких прохожих, остановившихся около балагана, Ваня отнял руки от отверстого рта и сказал более интимным тоном:

– Заходите, господа, – чего там. По крайней мере, коммерцию поддержите…

И, подмигнув, сообщил совсем уж конфиденциально:

– Дело-то совсем швах… Хозяин худой, в чем только душа держится. Поддержали бы ради православного праздничка.

– Заходите! – приветливо поддержал его Никифор Блазнов. – Милости прошу к нашему шалашу.

Кое-кто из публики ухмыльнулся и нерешительно взошел на ступеньки.

Ваня хватал колеблющихся за талию и деликатно подталкивал их к кассе, а Никифор, выставив голову из окошечка кассы, напустил на себя профессиональный вид и, не стесняясь отсутствием хозяина, занялся коммерческими операциями: выдавал билеты, получал деньги и быстро, привычным жестом бросал сдачу.

…К кассе подошел хозяин в коротком поношенном пальто, из-под которого виднелись темно-розовые ноги. Нисколько не удавившись деятельности друзей, он заглянул в кассу и спросил:

– Много?

– Двенадцать сорок.

– Можно начинать. Идите на места.

II

Первый номер был такой: костлявый хозяин выкатил большой деревянный шар и вскочил на него… Но шар выскользнул из-под ног, и хозяин чуть не упал.

Длинноносый брат хозяина выглянул, из-за кулис и презрительно сказал:

– Эх ты! Растепа.

– Я тебе говорил, что не надо было мне давать натощак вина: «нет – выпей да выпей». Вот тебе и выпил, – возразил хозяин.

Он снова прыгнул на шар, но шар, как пугливая лошадь, сбросил его и отбежал в угол.

– Трудно, небось? – сочувственно спросил мастеровой с синяком под глазом.

– А ты думаешь что, – с досадой сказал хозяин. – Попробовал бы сам!

– Да, это дело трудное, – согласилась добродушная публика, грызя семечки.

Порывистый подрядчик Никифор вскочил с места.

– Позвольте, я вам помогу!

Он перешагнул через барьер, подкатил шар и, взяв хозяина под руку, подсадил его.

– Ну, теперь держись за меня… Постой… Экий, братец, ты… Так и ушибиться легко.

Подрядчик обратил к публике сияющее, неизвестно по какой причине, лицо и снисходительно сказал:

– Выпивши они… Дело праздничное.

– Ничего, – отвечала публика. – В этакий праздник – да не выпить?

Хозяин, устоявшись на шаре, засеменил ногами, подрядчик, держа эквилибриста под руку, одобрительно покрикивал, а шарманка, руководимая длинноносым братом, залилась веселым галопом.

Все захлопали.

– Готово! – сказал подрядчик. – Отзвонил – и с колокольни долой. Следующий!

Длинноносый брат хозяина вышел, из-за кулис, таща на веревке собаку.

Одет он был в ситцевый клоунский костюм, помятый цилиндр и кое-где робко присыпан мукой.

Вид его вызвал всеобщее сочувствие и жалость.

– Молоденький! – сказала старуха, утирая нос платком.

Длинноносый снял цилиндр, раскланялся и начал:

– Милосиви господа и госпожа! Я умей шрезвычайни шесть демонстровать этот четвероног, котори…

– Говори по-русски, – посоветовал Никифор.

– Ладно. Вот, братцы, собака. Замечательной работы! Стреляет из пистолета, умирает по команде и отгадывает цифры.

– Да ну? – удивились в публике.

– Ей-Богу. Вот, смотрите!

Клоун разложил на земле несколько кусков картона с цифрами, раскланялся с публикой и спустил с веревки собаку.

Собака повернулась и побежала за кулисы.

– Куда она?! – закричал клоун. – Иси сюда, проклятая! Ты чего там стоишь, разиня?.. Придержи ее!..

Костлявый хозяин поймал собаку и подтащил к своему горемычному брату.

– Иси, чтоб тебе подохнуть! А-лле! Господа, назовите какую-нибудь цифру.

– Раз, – сказал, мальчишка.

– Сто семнадцать тысяч пятьсот двадцать три, – крикнул мастеровой.

– Нет, нет, чтоб одна цифра была. До десяти!

В публике подсказали:

– Один! Семь! Два! Девять! Пять! Четыре! Восемь! Шесть! Три! Десять!

Собака, ободренная увесистым пинком длинноносого хозяина, взвизгнула, прыгнула и схватила цифру 6.

– Кто сказал 6? – спросил клоун.

– Я, – пролепетал гимназист, вспыхнув от гордости.

– Вот-с ваша цифра! Собака сама взяла.

Шарманка, заведование которою, по просьбе хозяина, взял на себя гимназист, заиграла, публика бешено зааплодировала.

Ободренный успехом, клоун вынес стул, на спинке которого висел пистолет с веревкой, привязанной к курку, и сказал:

– Сейчас моя собака будет стрелять. Сейчас будет японская война двух держав. Алле!

Собака забилась под стул.

– Алле!!

Ни просьбы, ни пинки, ни угрозы не могли заставить собаку вылезть из-под стула.

– Алле, мразь разнесчастная!!

– Позвольте, я выстрелю, – предложил Иван Потапыч, искренно болея душой за клоуна.

– Пожалуйста… Сделайте одолжение.

Подрядчик встал и, потянув за веревку, выстрелил из пистолета.

Ему поаплодировали.

– Трудно? – спросил гимназист.

– Нет, пустое, – скромно ответил подрядчик.

– Еще что будет? – спросил хозяина Никифор.

– Лошадь еще могу вывести, если хотите.

– Не стоит. Чего там животное зря мучить. Повеселились и баста.

– Может, шпагу проглотить? – несмело предложил хозяин.

– Еще что выдумай, я в позапрошлом году был на Святую в балагане – так один тоже шпагу глотал. Только (покушал он плотно, что ли) возьми и затошни его, извините. Что же вы думаете? Шпагу эту аршина на три вперед выбросило. Не пасхальное это дело – шпага…

– А я тоже в Армавире видел… – сказал мастеровой…

III

Хозяева и публика уселись на барьер, на первые места и погрузилась в разные интересные воспоминания. Старуха рассказала, как детей в молоке варят, чтобы они были мягче; подрядчик Ваня вспомнил случай, когда один из его рабочих поднял на спине 18 пудов.

– А у нас великан есть, – таинственно сказал длинноносый клоун. – Пьет и пьет. Так уж сложили его в уборной и не показываем публике,

– Большой? – спросил мастеровой.

– Не особенно. Так, средний. Больших-то на праздники всех разобрали, осталась только мелочь, Может, посмотрите?

Все гурьбой встали и отправились осматривать пьяного великана.

Братья оказались правы наполовину: он был скорее пьян, чем великан.

– Так в лежачем виде не видно его, – сказал подрядчик. – Его бы поставить.

– Илья! – сказал хозяин, – прислони его к стенке.

– Пошел! – закричал великан, поднимая кулак. – Тронь только, я тебе покажу, стерва!

– Ох, эти уж закулисные интриги, – вздохнул Никифор. – Чистая беда с ними. Пойдемте, господа.

Все вышли. На правах старого знакомого хозяин удержал за руку двух подрядчиков и шепнул им:

– Может, по рюмочке водки выпьете?

– Дело, паренек! Только уж мы угостим! Может, ваш братец за коньяком сбегает?

Была ночь… Маленькая керосиновая лампочка тускло освещала уборную цирка. В углу висели украшенные бумагой обручи, клоунский костюм, и лежал тот самый шар, который был, укрощен хозяином лишь при помощи подрядчика. На полу, укрытые размалеванной, парусиной, мирно спали четверо: два подрядчика, хозяин и его длинноносый брат. Издали, из другой уборной, доносился тоненький носовой свист великана.

Голодная лошадь отвязалась, вышла из стойла и долго бродила всюду, молчаливо отыскивая какой-нибудь пищи.

Зашла в уборную, стянула со стола соленый огурец и, разжевывая его, посмотрела на спящих.

«Хороши голубчики, – подумала она про хозяев. – И с какой только вы подозрительной компанией не свяжетесь! Сегодня напились, а завтра опять есть нечего».

Призвание

I

Угадать призвание в человеке, направить его на настоящий путь – что может быть прекраснее этого?

Издатель газеты «Суета сует» критически оглядел мою фигуру и…

– Гм… Что же вы можете у нас делать?.. Гм… Василий Васильевич очень просил за вас, а мне хотелось бы сделать ему приятное. Знаете, что? Поступайте к нам на вырезки.

– На вырезки, так на вырезки, – равнодушно согласился я. – На какие вырезки?

– Это очень несложное дело. Вы берете пачку только что полученных чужих газет и начинаете проглядывать их, вырезывая ножницами самое интересное и сенсационное. Потом наклеиваете эти вырезки на бумагу и, сопроводив их соответствующими примечаниями, отсылаете в типографию. Справитесь с этим?

– Всякий дурак справился бы с этим.

– Ну, а вы?

– Тем более, я справлюсь, – скромно подтвердил я.

– Ну, с Богом.

Я сел на указанное мне место и прилежно занялся своим новым делом. Я читал газеты, резал их ножницами, мазал клеем, наклеивал, приписывал и, хотя устал, как собака, но зато с честью выполнил свою задачу.

На другой день утром редактор подошел ко мне и решительно сказал:

– Не делайте больше вырезок!

– Почему?

– Потому что у вас получается черт знает что.

– Рассказывайте – недоверчиво возразил я. – Приснилось это вам, что ли?

– Нет, не приснилось… Ну, посмотрите, что вы навырезывали! Ну, прочтите сами, своими глазами, что напечатано в нашей газете, благодаря вам! Можно это допустить?

Я пожал плечами и, развернув газету, просмотрел свою вчерашнюю работу.

– «Обзор печати». Газета «Тамбовский Голос» интересное сведение: вице-губернатор Мохначев выехал в Петербург. К сожалению, причина выезда этого администратора не указана…

«В „Калужских Вестях“ читаем: „Вчера его пр-во присутствовал на панихиде по усопшем правителе канцелярии. Вечером его пр-во отбыл в имение“.

„Небезынтересное для наших читателей сведение сообщает Эхо“: „Акмолинский архиерей собирается в поездку по епархии. Генерал-губернатор вчера, по недосугу, обычного приема у себя не делал. Городской голова возвращается 15-го“.

„Минскому Листку“ удалось узнать, что вчера предводитель праздновал обручение своей дочери с полковником Дзедушецким. Его сиятельство собирается за границу».

Я внимательно прочел все до конца и спросил редактора:

– А разве плохо?

– Не плохо, а бессмысленно. Кому интересны ваши поездки вице-губернатора, семейные радости предводителей дворянства и экскурсии архиереев. Неужели кому-нибудь из нас интересно, что Акмолинский городской голова вернется 15-го. Начхать нам на него!

– Ну, вы поосторожнее… Ведь он все-таки начальство.

– Вы не годитесь для вырезок, – категорически заявил редактор. – Вы слишком раболепны.

– Ну попробуем что-нибудь другое, – равнодушно согласился я. – В самом деле, вырезки мне не по душе. Дайте мне что-нибудь повыше.

Редактор задумался.

– У нас как раз нет заведующего театром. Хотите попробовать? Вы понимаете что-нибудь в театре?

– Что ж тут понимать? Тут и понимать-то нечего.

– Ну, попробуем вас. Займитесь пока назначением рецензентов в театры на сегодня – кому куда идти. А потом составьте хронику. Ну, с Богом.

II

Оставшись один, я первым долгом ознакомился с отделом зрелищ и после краткого раздумья решил остановиться на самом интересном:

1. Опера.

2. Симфонический концерт.

3. Борьба.

Когда я разобрал редакционные билеты, ко мне постучались.

– Войдите.

В комнату вошел один из рецензентов.

Он опрокинул попавшееся на его пути кресло, вежливо поклонился портрету Толстого и, обратившись к печке, спросил ее:

– Вы, кажется, заведуете теперь театром? Куда я сегодня должен пойти?

Сразу же я выяснил, что в словах рецензента не было никакой иронии. Просто он был преотчаянно близорук, почти слеп. Когда я окликнул его, он обернулся, наткнулся на другое кресло и, добродушно извинившись, пожал ручку этого кресла.

– Куда мне этого калеку? – пробормотал я. – Хорошие сотрудники, нечего сказать. Ну, как я пошлю его куда-нибудь в ответственное место?..

Я выбрал билет похуже и сказал:

– …Эй, вы! Вот вам, нате билет на сегодня. Дайте отчет. Да только, смотрите, хороший!

Он взял билет и побрел обратно, натыкаясь на все стулья и путаясь ногами в ковре.

Потом зашел другой рецензент и тоже осведомился насчет вечера.

– Надеюсь, у вас зрение в порядке? – спросил я.

– Что?

– Видите-то вы хорошо?

– Что?

Я открыл рот и заревел во все горло:

– Я говорю – глаза хорошие?

Он прислушался к моему голосу и нерешительно отвечал:

– Да уж, если этот дождик зарядит, так держись.

– Какой же вы рецензент, – спросил я, – если вы глухи, как бревно? Зачем вы лезете в это дело, черт вас побери?!

– Были у меня калоши, – печально отвечал рецензент, – да их украл кто-то.

– В оперу я тебя не пошлю, – сказал я вслух, разглядывая его. – Это слишком серьезное дело. Возьми-ка, братец, этот билетик. Это не так опасно…

Он ушел с самым бессмысленным выражением лица, а я позвал третьего рецензента и спросил его:

– Глаза хорошие?

– Прекрасные.

– А уши?

– Помилуйте! Я могу расслышать топот лошади за три версты.

– Вот это настоящий! – подумал я, удовлетворенный. – Вот что, голубчик… Берите этот билет и отправляйтесь в театр. Я вам приберег самый лучший.

Он взглянул на билет и нерешительно сказал:

– Должен вам заметить…

– Вы? Мне? Заметить? Этого только недоставало! Кто здесь заведующий? Вы или я? Это я могу вам заметить, а не вы мне. Ступайте!

III

После окончания театров, около двенадцати часов ночи, моя команда съехалась, и через час я имел уже в своих руках три добросовестных талантливых рецензии. Оригинальность замысла сквозила в каждой из них и придавала всем трем ту своеобразную прелесть, которой не найдешь и днем с огнем в других шаблонных измышлениях рецензентов.

Рецензии были таковы:

«ФРАНЦУЗСКАЯ БОРЬБА… Сегодняшняя борьба проходила под аккомпанемент духового оркестра, который, к сожалению, нас совсем не удовлетворил. Ремесленность исполнения, отсутствие властности и такта в дирижерской палочке, некоторая сбивчивость деревянных инструментов в групповых местах и упорное преобладание меди – все это показывало абсолютное неумение дирижера справиться со своей задачей… Отсутствие воздушности, неумелая нюансировка, ломаность общей линии, прерываемой нелогичными по смыслу пьесы барабанными ударами, – это не называется серьезным отношением к музыке! Убожество репертуара сквозило в каждой исполняемой вещи… Где прекрасные Шумановские откровения, где Григ, где хотя бы наш Чайковский? Разве это можно назвать репертуаром: сменяется „Ой-рой“, а „Ой-ра“ – „Хиоватой“ – бесконечности. И еще говорят, что серьезная музыка завоевывает себе прочное положение… Ха-ха!»

* * *

«СИМФОНИЧЕСКИЙ КОНЦЕРТ… Прекрасное помещение, в котором давался отчетный концерт, вполне удовлетворило нас. На эстраде сидела целая уйма музыкантов – я насчитал шестьдесят пять человек. Впрочем, по порядку. Ровно в девять часов вечера на эстраду вышел какой-то человек, раскланялся с публикой и, схватив палочку, стал ею размахивать. Сначала он делал это лениво, еле заметно, а потом разошелся, и палочка сверкала в его руке, как бешеная. Он изгибался, вертел во все стороны свободной рукой, вертел палочку, мотал головой и даже приплясывал. Потом, очевидно, утомился… Палочка снова лениво заколебалась, изогнутая спина выпрямилась, руки поднялись кверху – и он, усталый, положил палочку на пюпитр. Музыканты тогда занялись каждый по своему вкусу: кто натирал канифолью смычок, кто выливал из трубы слюну. Передохнув, снова принялись за прежнее. Начальник размахивал палочкой и плавно, и бешено, и еле заметно, а все не сводили с него глаз, следя внимательно за его движениями. Через некоторое время симфонический концерт был таким путем закончен, и поднялась невообразимая толкотня публики…»

* * *

«ОПЕРА… Хорошая погода собрала массу спортсменов. Большое число записавшихся певцов делало невозможным угадывание фаворита, и первый заезд или, как здесь говорят – акт, – поэтому прошел особенно оживленно. Состязались в первом заезде: князь Игорь (камзол красный, рукава синие), княгиня Ярославна (камзол серебристый, рукава белые) и Владимир Галицкий (голубое с черным). Первой весьма заметно стала выдвигаться в дуэтах с „Игорем“ „Ярославна“, но на прямой „Игорь“ к концу дуэта, оба пришли голова в голову. Приятное впечатление произвело появление настоящей лошади (гнедая кобыла зав. Битягина, от „Снежинки“, как нам удалось узнать, за кулисами, на поддоке). ней Игорь (камзол красный, рукава синие)…»

IV

На другое утро, когда эти оригинальные, бойкие рецензии появились в свет, редактор подошел ко мне и сказал:

– Можете больше театром не заведовать.

– Неужели нехорошо?

– Нехорошо?! Вас убить мало за такое распределение рецензентов. Вы послали симфонического рецензента на борьбу! Полуслепой человек вместо музыки должен был писать черт знает о чем!! Вы могли на борьбу послать глухого, потому что в борьбе важен не слух, а зрение… Нет! Вам понадобилось погнать его на симфонию, которую он так же слышал, как тот видел борьбу. Спортивного обозревателя вы погнали в оперу, которую он понимает не лучше конюшенного мальчика!! Ну, чего же вы молчите?

– Да как же я мог знать, кто из них куда годен!!

– Вы не знали? А я вот знаю, куда и на что вы годны!! О, я это теперь хорошо знаю!!

– Куда? – с любопытством спросил я.

– Идите в редакционные сторожа!! Вы подобострастны, тупы и исполнительны!! Подавайте сотрудникам чай и подметайте по утрам комнаты!!

– Ну, хорошо, – согласился я.

* * *

Теперь иногда, внося редактору чай на подносе, я с уважением гляжу на этого проницательного человека, вспоминаю свои неудачные шаги в оценке театральных рецензентов и думаю:

– Угадать призвание в человеке, направить его на настоящий путь, – что может быть прекраснее этого?..