Текст книги "Две смерти Чезаре Россолимо (Фантастические повести)"

Автор книги: Аркадий Львов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Эврика!

На полпути между Маком и горизонтом разостлалась обычная африканская саванна, какой она бывает в сухое время года: жухлые травы, разбросанные небольшими парками деревья, увитые лианами и эпифитами, местами голая, выжженная солнцем и пожарами, земля. Из-за деревьев, которые по первому впечатлению были совершенно безжизненны, вышло четыре огромных бабуина, вооруженных дубинами. Они двигались фронтом, соблюдая правильные интервалы, и по мере продвижения принимали все более угрожающий вид. Вдруг они остановились, бабуин, крайний справа, наклонился, подобрал с земли камень и, остервенело мотая головой, швырнул его вперед, где трава была погуще. Из травяных зарослей выскочил гепард, вдогонку ему посыпался град камней. Казалось невероятным, что вся эта каменная туча поднята всего четырьмя обезьянами.

Гепард уходил огромными стремительно следовавшими один за другим прыжками, поджав по-собачьи хвост. Бабуины продолжали швырять камни, хотя опасность уже миновала и было вполне очевидно, что теперь забота самого гепарда – уйти от опасности. Когда хищник оказался в порядочном удалении, они перестали метать камни, но все еще не могли успокоиться и с прежним остервенением мотали головами. Со стороны эта неуемная ярость могла даже представиться несколько деланной, будто бы цель ее состояла исключительно в том, чтобы показать всему стаду, которое отсиживалось в деревьях, истинные размеры минувшей угрозы. Первым угомонился вожак, и тотчас, почти без паузы, прекратили свое головотрясение трое остальных. Этот внезапный переход от крайнего бешенства к абсолютному покою заключал в себе нечто фантастическое, как если бы клокочущий гейзер мгновенно обратился в ледовое, безжизненное свое подобие.

Вдали, ближе к горизонту, еще несколько раз мелькнуло скачущее желтое пятно, в котором могли опоззнать гепарда только те, что следили за ним с того самого момента, когда он бежал, спасаясь от дубин и камней бабуинов.

Выставив дозорного, воины вернулись в стадо и улеглись под деревьями, предоставляя женам и детям рыться у них в шерсти.

– Мгы, – бормотал Мак, улыбаясь, – мгы, мгы.

Между тем, инспектор Кси наблюдал за ним и, пожимая плечами, бубнил под нос:

– Странно, явный рецидив инфантильности, детская реакция на экзотику. Странно.

– Эврика! – снова воскликнула оргоп-психолог.

V

– Слушается дело гражданки Эг против гражданина Ация Виста, профессора клиники трансплантации. Обвинение поддерживают Органы Охраны Городского Порядка. Свидетели обвинения…

Судья перечислил свидетелей и попросил заседателей особо обратить внимание на то обстоятельство, что дело такого рода рассматривается впервые и в силу этого явится прецедентом. Не беря на себя смелости предвосхитить события, он, однако, полагает своим прямым долгом напомнить, что дело, единожды ставшее предметом судебного разбирательства, неизбежно находило впоследствии продолжение во множестве аналогичных дел. И это, заметил судья, вполне естественно, ибо ход, единожды найденный человеческим умом, содержит в себе тенденцию к многократному повторению, иногда в тождественных вариантах, иногда с некоторыми отклонениями. Упомянутая закономерность была обнаружена почти двести лет назад славным этнографом Эдуардом Тэйлором, который в своей монографии «Первобытная культура» совершенно справедливо заметил, что если существуют племена, не ведающие священного обряда поцелуя женщин, то отсюда может следовать только один вывод: это дикие племена, которые никогда и не знали его, ибо позабыть такой обряд невозможно.

В зале поднялся одобрительный гул, судья поклонился, выражая свою признательность публике, однако тут же позвонил в колокольчик и напомнил, что время – это энергия.

Мак сидел слева от судейского стола, за партой, окруженной со всех сторон никелированной решеточкой, которая едва достигала до человеческой щиколотки. Парта была очень удобна, и Мак явно наслаждался покоем, не тревожа себя ни малейшим движением. Судья, хотя он превосходно видел, что Мак вполне удовлетворен, спросил, следуя традиции, не испытывает ли тот в чем-либо нужду. Поскольку Мак молчал, судья предложил секретарю занести в протокол: «Не испытывает».

Гражданка Эг, супруга Мака, и гражданин Аций Вист, профессор, сидели справа от судьи, причем парты их располагались чуть не впритык одна к другой, вследствие чего человеку, не посвященному в тонкости судопроизводства, могло даже показаться, что они представляют на процессе общие, а не полярные интересы. В широком смысле это было именно так, поскольку обе стороны были равно заинтересованы в охране порядка и благополучия граждан, однако в очень узком, конкретном, смысле это было не совсем так, иначе судебная тяжба, которую они затеяли, стала бы попросту бессмыслицей. Парты напоминали тяжущимся, что они вновь состоят в чину учимых и соответственно этому должны преимущественно отвечать на вопросы, а не задавать их.

По просьбе судьи гражданка Эг изложила обстоятельства, которые привели ее в этот зал, а именно: второго марта пополудни гражданин Мак, ее супруг, отправился в поездку, которая на полпути была прервана по причине катастрофы, и гражданин Мак, ее супруг, попал в клинику профессора Ация Виста.

Судья позвонил в колокольчик и обратился к Ацию Висту:

– Вы согласны?

– Да, – кивнул профессор.

В клинике гражданину Маку была произведена пересадка мозга, и по истечении трех недель его выписали из больницы. Она, гражданка Эг, горячо поблагодарила профессора за эффективное и быстрое лечение, однако…

Судья позвонил в колокольчик и спросил:

– Вы согласны?

В этот раз Аций Вист ответил не сразу: требовалось время, чтобы восстановить детали, которые тогда представлялись не слишком важными. Полуминуты оказалось достаточно, и профессор решительно подтвердил:

– Да, согласен.

Однако, продолжала Эг, последующие события показали, что благодарность эта была чересчур поспешной.

Судья опять взялся за колокольчик, чтобы узнать, подтверждает или не подтверждает профессор данное сообщение, но, видимо, передумал и сделал гражданке Эг поощрительный знак.

Последующие события, как показала Эг, то были сродни ночным кошмарам, то отдавали площадной буффонадой, и все это в равной мере было мучительно для нее, ибо теперь она не только не могла предвидеть на сколько-нибудь длительное время поведения своего супруга гражданина Мака, но бессильна была предусмотреть даже ближайший его шаг.

– Уважаемый судья, – воскликнула Эг, прижимая сплетенные добела пальцы к груди, – рассудите сами, что должна была чувствовать супруга, которая вдруг обнаружила, что она лишилась своего неотъемлемого права иметь достоверные сведения о поведении супруга в каждый грядущий час, каждую предстоящую минуту. А общество, как должно было чувствовать себя общество, которое оказалось в совершенно аналогичном положении!

Судья позвонил в колокольчик и уверил гражданку Эг, что суд понимает ее состояние. Касательно же самочувствия общества он прямо сказал, что это – компетенция суда, и до решения последнего гражданке Эг следует воздерживаться от его оценки.

Хорошо, немедля согласилась Эг, но тут же заметила, что она вовсе не давала оценки самочувствию общества, а только спросила, каким оно должно было быть, это самочувствие.

Аций Вист поднял руку:

– Уважаемый суд, я протестую: у здорового не спрашивают о здоровье, вопрос о здоровье – всегда намек на неблагополучие.

– Протест принимается, – объявил судья.

Первой жертвой гражданина Мака – речь идет о послеклиническом периоде его жизни – едва не стала она сама, истица Эг. И если она вышла телесно невредимой из чудовищной автомобильной гонки, которую он затеял сразу, едва они оказались за оградой больницы, то благодаря лишь самоотверженному вмешательству давнего друга их семьи доктора Радия Горта. К несчастью, для самого доктора Горта это вмешательство закончилось менее благополучно: в припадке ничем не мотивированного гнева гражданин Мак выбросил его в окно девятнадцатого этажа. Каждому ясно, каковы могли быть последствия, если бы… Аций Вист поднял руку:

– Я протестую: никто не вправе…

– Никто, кроме суда! – уточнил судья.

– …Никто, кроме суда, – повторил профессор, – утверждать, что факты могли быть иными, то есть не теми, которыми они были на самом деле. Если бы факты могли быть другими, они и были бы другими.

– Протест принимается, – объявил судья.

– Уважаемый судья, – возмутилась Эг, – но ведь это счастливый случай, что как раз накануне балкон семнадцатого этажа оборудовали навесом! К тому же, доктор Горт мог быть выброшен в окно рядом, а под ним никакого навеса и сегодня нет.

– Гражданка Эг, – сурово, чтобы пресечь бесполезные препирательства, произнес судья, – мы не можем с исчерпывающей достоверностью объяснить, почему навес появился именно накануне, а не днем раньше или днем позже. Но совершенно очевидно, что если бы он мог появиться раньше или позже, то не появился бы накануне. Точно то же касается и окна. Нас интересует только одно окно – то, в которое был выброшен доктор Горт, до других окон суду нет дела. Не исключено, что ваше жилище могло находиться на первом этаже, в таком случае доктору Горту…

– Уважаемый судья, – опять возмутилась Эг, – но стоит ли говорить о первом этаже, если уже три года мы безвыездно живем на девятнадцатом! И какое отношение это имеет к действиям моего супруга, гражданина Мака, и операции, жертвой которой он оказался?

– Никакого, – согласился судья. – Я дал вам материал исключительно для параллели.

– А мне не нужны ваши параллели! – воскликнула Эг. – Я жила, живу и буду, сколько захочу, жить на девятнадцатом этаже, а кому не нравится, пусть сам перебирается на первый этаж!

– Гражданка Эг, – спокойно произнес судья, – я снимаю свою параллель.

Хорошо, сказала Эг и попросила ввести в зал доктора Горта.

– Доктора Горта! – громко приказал судья.

В зал вошел трясущийся лысый человек, поддерживаемый под руки двумя служащими суда, – узнать в нем прежнего Радия Горта, щеголеватого медика, которому плешь придавала только большую респектабельность, было не слишком легко.

– Вот, уважаемый судья, посмотрите собственными глазами!

Судья взял колокольчик, намереваясь призвать к порядку истицу Эг и напомнить ей, что избыточная страсть только мешает объективному расследованию, однако новое происшествие отвлекло его внимание.

Всматриваясь в трясущегося человека, Мак, видимо, признал в нем доктора Горта и вдруг, причем никто даже не успел заметить, каким образом, вскочил на парту, которая оказалась для него великолепным трамплином. Дальнейшие намерения Мака не вызывали ниникаких сомнений и, промедли судья хотя бы четверть секунды, трудно было бы поручиться за жизнь доктора. Доктор, правда, и сам обнаружил недюжинную быстроту реакции и ловкость, удаляясь из зала, но главное было то, что не состоялся прыжок Мака: ноги его буквально приросли к парте, а тело, устремленное вперед застыло в воздухе.

В зале тремя волнами прошел стон, в котором странно сочетались явное облегчение и нетерпеливое ожидание новых осложнений. Судья нажал клавишу гравитатрона и очень строго приказал Маку занять положенное место. Мак послушно опустился на скамью, и профессор Аций Вист, глядя иа него, громко рассмеялся. Судья заметил профессору, что смех его весьма неуместен, профессор извинился, однако обратил внимание суда на несоответствие между картиной абсолютной неуправляемости Мака, представленной истицей;

Эг, и очевидной его дисциплинированностью.

Судья принял к сведению просьбу гражданина Ация Виста, во одновременно напомнил, что мнение о неуправляемости гражданина Мака поддерживают Органы Охраны Порядка. После этого разъяснения судьи оргоп-психолог Тета и оргоп-инспектор Эпсилон Кси попросили внести уточнение: перед словом «неуправляемость» поставить слово «частичная».

– Что значит частичная! – вскочила Эг.

– Совершенно то же, что у вас, – спокойно заметил профессор Аций и обратился за подтверждением к оргоп-психологу: – Разве не так, уважаемый докторант?

Отвечая на вопрос профессора, Тета сказала, что о подобии можно говорить лишь в очень ограниченном смысле, имея в виду общую тенденцию к частичной неуправляемости.

– Значит, – окончательно взорвалась Эг, – пусть он гуляет себе на свободе со своим обезьяньим мозгом! Нет, не надо мне такого!

Потом, хотя судья дважды призывал ее к порядку, она закричала, что будет жаловаться Совету Старейшин, и вообще, если этому Ацию Висту не прикажут пересадить новый мозг Маку, она уедет в другой Город и примет тамошнее подданство, потому что здесь нет справедливости, и пусть все Города об этом узнают!

Подчинись на мгновение естественному порыву негодования, судья воскликнул, что гражданин, который покидает свой Город, дабы сказать о нем дурное слово, заслуживает строжайшей кары, однако Город великодушен; он умеет прощать своим гражданам временные, случайные заблуждения, и спасибо за это, в первую чередь, родному и мудрому Совету Старейшин.

Публика одобрила судью аплодисментами, но, едва аплодисменты утихли, поднялось новое волнение, потому что истинный смысл слов Эг насчет обезьяньего мозга дошел до сознания публики во всем своем объеме только теперь. Судья очень строго предупредил присутствующих в зале, что суд может оказаться перед необходимостью продолжить свою работу при закрытых дверях, однако волнение не только не утихло, но, напротив, приобрело еще больший накал, поскольку у публики возникло подозрение, будто суд намерен скрыть от нее правду.

Судья, человек опытный и разумный, немедленно сориентировался, что нет ничего опаснее, нежели давать простор воображению и домыслам публики, в то время как правда, чем она суровее и жестче, тем больше чести делает тому, кто осмелился представить ее на суд общественности.

– Гражданин Аций Вист, – громко произнес судья, – что вы можете сказать по существу предъявленного вам гражданкой Эг обвинения? Напоминаю, ложные показания караются по всей строгости законов.

Профессор наклонил голову, свидетельствуя свою осведомленность в пункте о ложных показаниях, а гражданка Эг крикнула, что она только так, в сердцах, сказала насчет обезьяньего мозга, используя последний лишь как аллегорию, но никакого прямого смысла в эту аллегорию не вкладывала.

Судья на мгновение задумался и прикусил нижнюю губу, вроде бы досадуя на самого себя за непозволительную оплошность, однако профессор Аций Вист в это время произнес слова, после которых бессмысленно было уже оглядываться назад.

– Да, – произнес он, – гражданину Маку пересажен мозг антропоида. Обезьяны.

Зал ахнул и замер, и в мертвой тишине снова прозвучал голос профессора Ация Виста:

– Да, уважаемый судья, да, уважаемые соотечественники, у гражданина Мака обезьяний мозг. Но…

– Нет, нет! – судорожно замахала руками Эг, словно отбиваясь от огромной мерзкой птицы.

– Неправда! – закричали Хим и Кир, молодые физики, сослуживцы Мака. – Клевета! Никто не может позволить себе такого надругательства над гражданином нашего Города!

– Он лжет! – в один голос крикнули девушки из кафе «Астролябия». – Аций Вист, убирайся из нашего Города!

– Аций Вист, убирайтесь вон! – подхватили в последних рядах.

Судья трижды позвонил в колокольчик, прежде чем удалось восстановить порядок, точнее, не порядок, а то состояние равновесия на пределе, когда человек способен еще услышать не только свой, но и чужой голос.

– Уважаемые соотечественники, – сурово произнес судья, – замечательной чертой граждан нашего Города всегда было и останется навеки истинное уважение к правде; ибо правда – это информация, а без информации немыслим прогресс. Но практика показывает, что бывают еще отдельные случаи, когда не так-то просто отличить информацию от дезинформации и, наоборот, дезинформацию от информации. В подобных случаях незаменимым компасом для нас была эта социально врожденная наша любовь, к правде. Так неужели мы позволим чувству гнева, пусть даже справедливого, захлестнуть эту замечательную черту нашего социального характера!

В зале, как в сурдокамере, чуть только захлопнули ее крышку, мгновенно утвердилась тишина. Судья выждал секунд тридцать, желая удостовериться, что это не случайное затишье, а надежная и стойкая реакция на его обращение. Разумеется, вполне естественно было ждать здесь возгласов одобрения, но, пожалуй, более убедительного единодушия, нежели единодушие всеобщего молчания, быть не могло.

Первые слова Ация Виста прозвучали в здешней тишине как бесконечно далекие и чуждые. Профессор и сам прислушивался к ним не без удивления, словно бы мысли его, обретя словесный образ, изменялись до неузнаваемости.

– Да, – подтвердил Аций Вист прежнее свое заявление, – мы трансплантировали гражданину Маку мозг антропоида. Я мог бы в оправдание действий клиники сослаться на пересадку человеку сердца свиньи – явление настолько банальное, что оно перестало уже не только удивлять людей, но даже сколько-нибудь привлекать их внимание. Но к чему ссылки, если существует долг медика, который повелевал нам сделать все, чтобы спасти жизнь нашего соотечественника! А что, уважаемые сограждане, прикажете делать в том случае, когда клиника не располагает свежим экземпляром человеческого мозга? Сложа руки ждать смерти пострадавшего или убить другого, чтобы получить мозг для этого пострадавшего?

– Гражданин Аций Вист, – сказал судья, – клиника располагает аппаратом «искусственный мозг». Почему вы не воспользовались им?

– Уважаемый судья, – удивился профессор, – но разве жизнь человека, прикованного к аппарату, предпочтительнее жизни человека, который, подобно нам с вами, может свободно, в осуществление своих неотъемлемых прав, перемещаться на плоскости и в пространстве! И, наконец, почему мозг антропоида представляется нам чем-то более оскорбительным, нежели протез из пленки и проволоки!

В этом месте судья прервал профессора и предоставил слово сотруднику Органов Охраны Порядка.

– Уважаемый судья, – сказала оргоп-психолог Тета, – гражданин Аций Вист утверждает, что в оправдание своих действий он мог бы сослаться на массовую трансплантацию свиных сердец людям. Нет, уважаемый судья, он не мог этого сделать, ибо сердце – простое нагнетательно-всасывающее устройство, а мозг – это Личность. Я, неповторимая индивидуальность гражданина Города. За каждым нашим соотечественником стоят века и тысячелетия человеческой цивилизации, а какая цивилизация стоит за плечами антропоида – гориллы, бабуина, орангутанга?

В зале рассмеялись, потому что в самом деле звучало нелепо даже простое, механическое сочетание этих слов: горилла, бабуин – и цивилизация!

– Позвольте, – воскликнул профессор, – но потенциальный объем памяти антропоида намного превосходит объем информации, который мы усваиваем, не говоря уже о том, что из каждых десяти долей последнего девять лишены отчетливой практической целесообразности.

– Я протестую, – заявил оргоп-инспектор Кси, – гражданин Аций Вист превышает свои права: суждения о практической целесообразности – компетенция Совета Старейшин и суда.

– Протест принимается, – объявил судья.

– Уважаемый судья, – напомнила Тета, – меня прервали.

Зазвонил колокольчик, и оргоп-психолог получила возможность продолжить прерванное, отчасти и по ее вине, выступление.

– Я хотела бы задать один вопрос: сознавал ли профессор, что, пересаживая мозг обезьяны гражданину Маку, он сохраняет для нашего Города только его оболочку, между тем как своего подлинного соотечественника мы лишались навсегда?

– Позвольте, – сказал профессор, – контрвопрос: разве оргоп-психолог полагает, что индивидуальные качества наших сограждан исключают общие начала, то есть собственно социальные? Но как в таком случае возможна общественная жизнь!

– Я отвечу, профессор: главная цель нашего общества – всемерное развитие каждой индивидуальности.

– Но, – подхватил Аций Вист, – на основе общих всем нашим согражданам социальных свойств. Я позволю себе напомнить, что лишь несколько минут назад публика сочла ложным и оскорбительным для себя сообщение о трансплантации гражданину Маку мозга антропоида. А отсюда можно заключить…

В зале опять поднялся гул, и судья принужден был встать, чтобы водворить порядок.

– …Можно заключить, – продолжал профессор, – что поведение гражданина Мака, хотя и отмеченное некоторыми странностями, укладывалось в рамки привычного стереотипа. Более того, гражданке Эг, ее соседке Ди, оргоп-психологу, оргоп-инспектору и многим другим известно, что Мак даже нашел последователей.

– Профессор, – быстро вставила Тета, – вы повторяетесь: мы уже говорили о тенденции к частичной неуправляемости, которая еще имеет место в отдельных случаях.

– Прекрасно, – воскликнул Аций Вист, – так этих отдельных случаев будет теперь всего одним больше.

– Но почему, – возмутилась Эг, – именно у меня, что я хуже других!

Профессор возразил гражданке Эг, что для случайности не существуют хорошие и плохие: в отличие от закономерности, она выбирает свои объекты вслепую.

– Полагаю, – уточнил судья, – что под слепой случайностью профессор имеет в виду не фатум, а известную всем еще не познанную реальность.

Да, подтвердил Аций Вист, именно это он имел в виду.

Оргоп-инспектор Эпсилон Кси поднял руку:

– Уважаемый судья, разрешите замечание по существу разбирательства: мы ушли от главного вопроса – способен или не способен гражданин Мак уважать законы Города. Когда речь идет об аппарате «искусственные мозги», мы имеем дело с программой, которая составлена с нашего ведома. Когда речь идет о мозгах гориллы или орангутанга, программа составлена целиком без нашего участия и, стало быть, неизвестно, чего и когда следует ждать. А где нет надежного прогноза поведения каждого гражданина, там нет истинной безопасности.

Последние слова инспектора Кси публика поддержала дружными хлопками и возгласами «браво!»

– Уважаемый судья, – с неожиданной и, пожалуй, неуместной жесткостью возразил профессор, – инспектор Кси плохо осведомлен о работах нашей клиники. Предварительные эксперименты показали, что возможно как стирать старые записи в коре мозга, так и производить новые. Правда, запись новой информации – процесс многостадийный, требующий длительного времени. На нынешнем этапе мы еще вынуждены следовать естественному циклу, то есть начинать с детства. Мак, а ну покажи им.

Мак вскочил со скамьи, стал рядом с партой и звонким мальчишеским голосом произнес:

– Спасибо родному и любимому папе Ацию Висту за счастливое детство!

Аций расхохотался:

– А теперь, инспектор Кси, объясните уважаемым соотечественникам: иногда приходится ждать. Ничего не поделаешь: надо!

Столбняк, который нашел на публику после неожиданной благодарности Мака в адрес профессора, быстро терял в силе и десятки голосов закричали одновременно:

– Остракон! Вон из Города! Остракон!

Это был вполне справедливый гнев, ибо профессор воздал себе устами гражданина Мака почести, принадлежащие исключительно Городу и Совету Старейшин.

Перекрикивая возмущенные голоса, Мак снова воскликнул:

– Спасибо мудрому Ацию Висту за радостную и счастливую юность!

– Гражданин Аций Вист, – сказал в мегафон, едва превозмогая ярость, судья, – немедленно принесите свои извинения народу!

В ответ на это крайне умеренное требование опять раздался наглый хохот, однако парта, за которой только что сидел профессор, была пуста.

– Уважаемые сограждане, – объявил судья, – в связи с внезапным исчезновением обвиняемого Ация Виста слушание дела прерывается на неопределенное время.