Текст книги "Щепотка перца в манной каше"

Автор книги: Аркадий Шугаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– Ну, Арканя, бутылка с меня! – Гофман был счастлив.

Когда Сергуня ознакомился с условиями работы, восторгу его не было предела. На складе у нас было несколько тайников, в которых мы хранили запасы элитного спиртного, дорогие сигареты, деликатесную закуску – все это было украдено в торговом зале. В углу, за штабелями овощных ящиков я установил микроволновую печь, где мы разогревали еду. Скромно питавшийся в Приднестровье Сергуня с азартом поглощал все съестное, попадавшееся ему на глаза.

Однажды к обеду я испек в микроволновке картошку, разделал жирную малосольную сельдь. Мы выпили по стакану «Smirnoff», и Алекс стал зажевывать водку селедочной молокой.

– Один знакомый психолог как-то сказал мне, что поедание молоки, являющейся по своей сути рыбьей спермой, – признак латентного гомосексуализма, – заметил я.

Отсидевший в России несколько лет Алекс тут же сплюнул и стал полоскать рот водкой.

– Нет, Саня, теперь тебе, по понятиям, надо мыло жрать! – проявил знание уголовных законов Сергуня.

Расстроенный Алекс куда-то ушел, наверное, мыло искать. Мы продолжили трапезу, оставив молоки Мордехаю.

* * *

Живя на Родине, я был уверен, что ностальгия – это абстрактное понятие, выдумка вшивых интеллигентов, здесь же, вдали от любимого Питера, я убедился, что она все-таки существует. Испытывать ностальгию крайне неприятно, особенно такому критическому оптимисту и воинствующему похуисту, как автор этих строк. Больше всего я скучал по родным запахам. В Израиле запахов почти нет. Красивые внешне овощи напоминают вату, пропитанную дистиллированной водой. Земля не пахнет, она словно неживая, резиновые трубочки с водой, подведенные к каждому растению, скупо, по каплям увлажняют выжженную солнцем почву. Воздух на улице как будто прошел через кондиционер, он не имеет естественного запаха. Кошерное мясо, выдержанное в соляном растворе, утрачивает всякий вкус и аромат. Цветы не привлекают даже пчел, от них ничем не пахнет.

Мне остро не хватало аромата осеннего леса, морозного воздуха, навоза, прелых листьев и новогодней елки. Мне хотелось вдыхать дым настоящего костра, а не купленных в магазине готовых углей для барбекю. Я скучал по запаху питерских такси – лохматок, пропитанных бензиновым духом, никотином и одеколоном. Мне хотелось понюхать настоящие лесные грибы, а не стерильные, искусственно выращенные шампиньоны. Только на арабских рынках я чувствовал себя прекрасно, наслаждался обилием ароматов, с удовольствием вдыхал запахи Востока, жгучих пряностей, свежей рыбы и зелени. Но в этих прекрасных, живых местах я бывал редко…

Плюс еще ко всему мне стали сниться сны, вот один из них.

Сон первый

Я в Питере. 1837 год. Золотая осень. Иду по Фонтанке, пью пиво, головой по сторонам кручу. Листья разноцветные под ногами, вода в реке черная уже – начало октября, воздух густой, прозрачный, хоть пей его. Только я собрался закурить, вдруг гляжу – Пушкин чешет мне навстречу, Александр Сергеевич. Крохотный, худенький, плащик на нем болтается, цилиндр на голове кудрявой.

– Здорово, Пушкин! – обрадовался я.

– Здорово, Аркаша! – Александр Сергеевич тоже почему-то обрадовался, обниматься полез.

– Ну, чего, Саня, написал нового? – спрашиваю.

– Да некогда писать-то сейчас, в бабах запутался. Ты ведь тоже ебака знатный, должен понимать меня, – жалуется Пушкин.

Зашли мы с поэтом в трактир на Сенной, обсудили проблемы мировой литературы за графином водки. Смотрю – погрустнел Александр Сергеевич.

– Что, Саня, гнетет-то тебя, что за беда? – спрашиваю у любимого поэта.

– Да с бакланом одним дуэль у меня завтра, а я стрелять не умею. Замочит он меня, гнида, – горько отвечает Пушкин.

– Что за баклан-то?

– Дантес.

– Пошли ты его на хуй, и не ходи никуда.

– Нельзя, я – дворянин, – вздохнул пьяный уже Пушкин и заплакал.

– Ладно, Пушкин, не ссы! Во сколько дуэль-то у тебя?

– В пять часов утра.

– Хорошо, Санька, иди спокойно спать, повезло тебе, что меня встретил. Где дуэль, ты говоришь?

– На Черной речке.

Посадил я Пушкина на извозчика и поехал по своим делам.

Еду на пролетке, ищу военную часть. В Парголово нашел подходящую. На КПП солдатик молодой стоит, на все пуговицы застегнут, в петлицах мотострелковые эмблемы.

– Эй, боец, старшину позови! – кричу я из пролетки.

Выходит прапор. На погонах у него две гигантские звезды, сразу и не поймешь – то ли прапорщик, то ли генерал-лейтенант. Я вытаскиваю из кармана две бумажки по сто баксов и по алчному блеску в глазах военнослужащего делаю вывод – все-таки прапор. Мы с ним быстро договариваемся. Через полчаса он выносит мне СВД (снайперская винтовка Драгунова) и две обоймы к ней.

Утром я занимаю позицию в пятистах метрах от намеченного места дуэли. Винтовка почищена, смазана, подготовлена к бою. Ложусь на землю, жду. Приехали они. Наглый, самоуверенный Дантес. Пушкин бледный, растерянный. Секунданты с ними. В оптический прицел вижу: у Сашки руки трясутся, пистолет антикварный дрожит. Стали они целиться и сходиться. Я загнал патрон в патронник. Калибр 7,62, не хер собачий. Впился я в винтовку, правильное положение телу придал, поправку на ветер выставил в оптике. Жду.

Из дряхлого пушкинского оружия дымок показался. Тут и я плавно, на выдохе, нажал на спусковой крючок. Дантес, как мешок с говном, упал в пожухлую траву. В оптику за Пушкиным наблюдаю. Сначала он не понимал ничего, потом вижу – пистолет бросил, руками машет и орет радостно:

– Ай да, Арканька, ай да сукин сын!

Так-то вот, Александр Сергеевич, я ведь снайпером в Советской Армии служил. Оперативный полк Внутренних войск. Так что живи Пушкин, пей водку, трахай своих и чужих баб, но главное пиши побольше, радуй трудящихся гениальными стихами.

Может, сон тот был и не таким стройным, но в голове у меня он сам собою сложился в такой вот рассказец (хоть в издательство неси).

Сон этот я пересказал жене. Она сделала недовольную гримасу и заметила:

– Дуэль у Пушкина с Дантесом, если мне не изменяет память, была зимой, а не осенью.

– Ну не знаю, во сне это происходило в октябре месяце, – слабо защищался я.

Тогда Инга посоветовала мне устроиться еще на одну работу, чтобы ерунда всякая не снилась.

– На ртутном заводе, я слышала, есть вакансии, – добавила она и пошла делать маникюр.

* * *

Суббота – святой для евреев день. Называется Шабат. Работать иудеям нельзя, поэтому автобусы не ходят и попасть в это время куда бы то ни было без собственной машины невозможно.

А сегодня как раз и есть субботнее утро. Скучно. Охота выпить. Водка у меня, конечно же, есть, со вчерашнего дня лежит в холодильнике, я заблаговременно ее купил, так как магазины в субботу не работают. Жара стоит чудовищная. Водка, вытащенная из рефрижератора, моментально становится теплой, пить ее неприятно. Я давно уже нашел оригинальный выход из этого затруднительного положения: в морозильной камере у меня постоянно лежит десяток стопок из толстого хрусталя. Какую водку ни наливай в замороженное стекло – она тут же становится холодной!

Я наливаю первую стопку и с удовольствием проглатываю. Закуска – соленый лимон. Лимоны я солю так же, как заготавливал в Питере огурцы: трехлитровую банку заполняю цитрусовыми плодами вперемешку с пряными травами, перцем и чесноком, а потом заливаю крепким рассолом. Месяц лимоны просаливаются – и вот вам прекрасная оригинальная закуска в восточном стиле. Научил меня этому один араб. Под лимон я выпиваю еще пару стопок, доставая каждый раз новую из морозилки. Но вскоре мне это надоедает – не очень-то весело бухать одному. Гофман куда-то уехал с женой, Борька живет в другом городе, и мне к нему не попасть. Тогда меня осеняет: «Если существует секс по телефону, то почему бы не попробовать осуществить пьянку по телефону?»

Я открываю телефонную книгу и начинаю выбирать себе партнера. На букву «А» никого подходящего не оказалось, перехожу к следующей литере. Великолепно! Буйвол Алексей. Как же это я про него забыл?! Мы вместе учились на курсах иврита. С надеждой набираю его номер.

– Леха! Здорово. Что делаешь? – спрашиваю Буйвола.

– Ничего. Лежу голый на диване, потею, – безрадостно отвечает Леха.

– Может быть, что-нибудь поинтересней придумаем?

– Что же мы придумаем? Ты в Моцкине, я в Нагарии, нам даже выпить не удастся до завтра…

– Я изобрел принципиально новый вид общения – «Пьянка по телефону»!

– Как это? – воспрянул Леха.

– Ты сидишь у себя в Нагарии с телефонной трубкой, а я у себя дома. Мы одновременно наливаем по стопке водки, произносим тост и выпиваем, потом сидим, закусываем, курим и базарим по телефону. Все как во время обычной пьянки, разница только в том, что мы не видим друг друга.

– Интересно… – Леха, похоже, задумался.

– У такого вида пьянки есть еще один колоссальный плюс: когда ты нажрешься, как скотина, я просто повешу трубку – и все! Мне не нужно будет тащить твое бесчувственное тело домой, как это обычно происходит.

– Идея мне нравится. Особенно то, что во время данного мероприятия я не буду видеть твою неприятную морду, – Леха по достоинству оценил мое изобретение.

– Ну вот видишь! Одни только плюсы в такой форме общения. Если у тебя есть водка, то мы можем прямо сейчас и начать.

– Нет уж. Ты, я чувствую, уже начал бухать, а я еще абсолютно трезв и потому грустен, как Стена Плача.

– Ну и что ты предлагаешь? – насторожился я.

– Сколько ты уже успел выпить?

– Три стопки по 50 миллилитров.

– Сейчас я тоже в одиночестве хлопну 150 грамм, чтобы быть с тобой на одной стадии.

– Сколько тебе для этого нужно времени?

– Перезвоню через десять минут, – пообещал Леха и повесил трубку.

Он перезвонил даже на две минуты раньше. Мы договорились пить пятидесятиграммовыми стопками, не пропуская и выпивая до дна (для того чтобы идти на одной волне опьянения).

– Ну, поехали! – начал я эксперимент.

– С богом! – ответил на своем конце провода Леха, и мы одновременно выпили.

Первая, пробная, «пьянка по телефону» удалась на славу. Мы с Лехой прекрасно провели два с половиной часа у телефонных аппаратов. Безнадежный, казалось бы, выходной день не пропал благодаря моему революционному изобретению.

* * *

Весь срок беременности Инга проходила легко, без каких бы то ни было неприятностей. И вот я повез ее в роддом, чтобы она родила мне сына. Я знал, что у меня будет сын, видел его, еще когда он находился у Инги в животе. Доктор с помощью аппарата УЗИ вывел на экран монитора изображение моего сыночка. Писька была видна. Звать его будут Бенджамин, так мы уже решили. Почему именно Бенджамин? Не знаю, просто понравилось имя.

Израильские врачи придумали такую извращенную, дьявольскую пытку – муж всю процедуру родов должен находиться в палате вместе с женой, смотреть, как она мучается. Я очень этого не хотел, но Инга попросила, сказала, что ей будет легче, если я буду стоять рядом и держать ее за руку. Я уступил. Заранее подготовил себя к тяжелым часам, которые мы с женой проведем в родильной комнате.

Но Инга – здоровая сильная тетка. Родила она меньше чем за два часа, причем без всяких там диких, истерических криков, ломания рук, прокусывания губ от боли. Родила и все. Медсестра показала мне тельце, обтерла его тряпкой, завернула в пеленку, только голова ребенка осталась открытой. Сын мой перестал орать и вдруг посмотрел на меня. И тут я чуть не потерял рассудок – на меня смотрел я сам! Только фантастически, невероятно помолодевший. Медсестра что-то петюкала на малопонятном мне иврите, а я все не мог поверить своему счастью – я стал отцом, полноценным мужчиной!

После того как я увидел свою уменьшенную копию, в голове у меня появилась и осталась уже навсегда мысль: дети – это и есть бессмертие. С этого дня жизнь моя будет продолжаться всегда. Сначала в сыне, потом во внуке и так далее. Когда разложится в земле моя физическая оболочка, я все равно буду жить. В них, в потомках своих! Моя кровь будет бежать по их сосудам. Вот так! Все просто! И не надо никаких философий. Отныне я бессмертен!

Ингу и Бенджамина развезли по разным палатам, и я оказался в коридоре в полном одиночестве. Я вытащил пачку сигарет и намеревался уже пойти покурить, но тут из родильной комнаты №2 вывалился довольный, смеющийся израильтянин, в руках у него была видеокамера.

– Сын! – орал он на весь роддом. – У меня сын родился!

– А зачем тебе камера? Ты что, роды снимал что ли? – поинтересовался я.

– От первой до последней секунды! – ответил счастливый папаша.

– Кому же ты будешь показывать этот увлекательный фильм?

– Ну, я думаю желающих посмотреть будет предостаточно, – самодовольно ответил этот странный кинематографист и скрылся, сунув в рот мятую сигарету.

Я спустился на первый этаж роддома, там оформляли новорожденных.

– Как будут звать твоего сына? – спросила меня строгая регистраторша.

– Биньямин, – это неизвестно откуда появившаяся теща влезла в разговор.

– Анна Исааковна, это мой сын, и как его будут звать, решать буду я, – стал я отстаивать свои права. – Имя моего ребенка – Бенджамин.

Так регистраторша и записала – Шугаев Бенджамин. Теща надула губы и перестала со мной разговаривать. Мне тут же, в регистратуре выдали банковский чек. Израиль вручает определенную сумму каждому отцу за рождение нового гражданина. Мальчики ценятся дороже девочек. Кроме денег я получил еще объемную коробку.

– А это что такое? – улыбаясь, спросил я.

– Противогаз для твоего ребенка, – последовал ответ.

Улыбка медленно сошла с моего лица. Пока у мужчины нет детей, он ничего не боится. Меня совершенно не волновала враждебная, опасная ситуация, сложившаяся вокруг Израиля. Сейчас же мне захотелось посадить семью в самолет и покинуть страну, в которой первый подарок новорожденному – противогаз. От мысли, что какой-нибудь шизанутый Саддам Хусейн может отравить газом моего сына, мне стало жутко. Мне остро захотелось оторвать Саддаму его усатую башку. Но потом я подумал, что у израильтян и арабов свои счеты, и решил не вмешиваться в их разборки. Израиль – не моя страна. «Все, надо валить отсюда. И не в Канаду или Америку, а домой, в Питер. Какого дьявола здесь сидеть?» – размышлял я.

Действительно, мне ведь невероятно повезло: я родился в богатейшей, интереснейшей стране и даже не просто в России, а в красивейшем городе на планете – Санкт-Петербурге. И на что же я променял свое счастье? На страну четырехэтажных небоскребов, которая настолько мала, что даже на большой политической карте мира обозначается цифрой из-за того, что семибуквенное ее название не умещается на отведенной площади? Для евреев Израиль – историческая Родина, но ведь я-то не еврей! Каким же идиотом я был, когда принимал самое глупое решение в своей жизни – поменять величественный, имперский Санкт-Петербург на Кирьят-Моцкин!

О решении возвращаться на Родину я сообщил Инге на следующий после родов день.

– Хорошо, только давай денег подкопим, – согласилась жена.

* * *

На работе у меня появился новый друг. Он работал у Бори Костенко в мясном отделе, куриц разделывал. Это был молодой араб-христианин, звали его Салим. Я не просто так конкретизировал его вероисповедание, дело в том, что арабы в Израиле делятся на три основные группы: христиане, мусульмане и друзы. Общего у этих групп не так уж и много, а именно только язык у них общий.

Внешне арабы разных конфессий отличаются друг от друга разительно. Мусульмане все поголовно носят усы, лица у них мужественные, грубоватые. Образованию они уделяют немного внимания, предпочитая физический труд. Книг почти не читают. Зачем? В Коране написано все, что нужно человеку.

Христиане не имеют ярко выраженной арабской внешности, гладко бреются, одеваются по-европейски. Существует мнение, что представители этой группы являются потомками крестоносцев, которые, совершая свои походы в Иерусалим, оставляли после себя беременных арабок, у которых потом рождались дети, удивительно похожие на пришедших из далеких северных стран рыцарей. Христианские арабы стараются дать своим детям хорошее образование, отправляют их учиться за границу.

Друзы считают себя совершенно отдельным этносом, хотя говорят на арабском языке и набор генов у них точно такой же, как и у всех остальных арабов. Из своей религии друзы делают тайну, несмотря на то, что их священная книга – Коран, как и у мусульман. Верующего друза невозможно спутать ни с кем другим. Они наголо бреют голову и прикрывают ее маленькой шапочкой, усы обязательны. Одежда – синяя блуза без всяких украшений и штаны. Штаны эти не простые, они имеют огромную мотню. Для чего? Я спросил об этом у Салима. Оказывается, друзы так же как и евреи ждут мессию, но, по их представлениям, он должен появиться весьма необычным образом. Мессию должен родить мужчина, и когда это произойдет, никто не знает. Чтобы явившийся людям спаситель не разбился при рождении о твердую землю, друзы и носят между ног эту мотню, которая в нужный момент выполнит функцию улавливателя и люльки одновременно. Оригинально, правда? Но в правдоподобности этой легенды я, честно говоря, сомневаюсь. Ведь мне ее рассказал Салим. А он запросто мог и лапшу навешать… Я лично вижу более приближенное к реальности объяснение специфическому внешнему виду этой этнической группы. Наголо бритые головы, совершенно одинаковые усы и одежда единого покроя и цвета превращают всех друзских мужчин в братьев-близнецов, а мотня на штанах мешает женщинам строить догадки о различиях в размерах половых органов. Может быть, именно поэтому у друзов чрезвычайно редки случаи супружеской неверности? Действительно, какой же смысл изменять мужу с соседом, если они одинаковы как две капли воды? Друзы – единственные из всех арабов – служат в израильской армии, за что их и не любят соплеменники других вероисповеданий.

Есть в Израиле и кочевые племена, говорящие на арабском языке, – бедуины. Салим убеждал меня, что к арабам они имеют весьма условное отношение.

– Бедуин – это смесь араба с верблюдом, – такие нехристианские слова говорил Салим.

Себя этот молодой человек, естественно, считал существом высшего порядка, был самоуверен, дерзок. Внешности своей Салим уделял много внимания: полировал ногти, тщательно брился, волосы мазал какой-то жирной херовиной.

– Арканя, а не кажется ли тебе, что он просто-напросто пидор? – как-то спросил меня Борька.

– Да нет, не думаю. Скорее всего, просто выебывается, – ответил я и, как показало время, оказался прав.

Во время очередной трапезы, состоящей из ворованных продуктов, Борька сказал:

– То, что мы здесь бесплатно питаемся и выпиваем – хорошо, но ведь жратва и водка лишь частично компенсируют те деньги, которые работодатель крадет из наших карманов.

– Точно! Меня в прошлом месяце Гринберг на двести шекелей наебал, я специально учет вел, – возмущался Сергуня.

– Вот так и богатеют капиталисты. Обворовывают честных тружеников, – Борька подливал масла в огонь Сергуниного гнева.

– Что же ты предлагаешь? – спросили мы с Алексом, почувствовав, что Борька не просто так завел разговор о несправедливости капиталистического строя.

– Наказывать надо этого зажравшегося хищника, – туманно ответил мясник.

– Мочить будем? – бывший уголовник Алекс предпочитал кардинальные меры.

– Ты что, обалдел что ли? Мало сидел?

– Ну а что еще с этим беспредельщиком делать? – недоумевал Алекс.

– Экономически душить будем, – объявил Борька.

В каждом супермаркете работает служба безопасности. Сотрудники этой службы развешивают по всему магазину камеры слежения, маскируют их и следят за покупателями, чтобы те ничего не сперли. Кроме электроники торговый зал контролируют и сами сотрудники. Они берут тележки и путешествуют по торговому залу, складывают в тележки товары, изображают из себя добропорядочных рядовых покупателей, а сами зорко следят, чтобы никто не обокрал Гринберга. Хозяин щедро платит своим сторожевым псам.

Если псам удается схватить кого-либо за руку во время воровства, они ведут этого несчастного в подсобное помещение к своему начальнику, главной овчарке Гринберга – Мати. Мати этот приехал в Израиль из Румынии лет десять назад. Гнида редкостная. Он сидел в своем кабинете почти круглые сутки и, не отрывая глаз от мониторов, хищным взглядом следил за посетителями супермаркета, в каждом из них он видел потенциального вора. Когда к нему приводили пойманного с поличным, Мати предлагал несчастному два варианта: вызвать полицию, или денежный штраф. Штраф этот многократно превышал сумму украденного, но провинившиеся неизменно выбирали второй вариант. Лучше расстаться с крупной суммой денег, чем попасть в поле зрения полиции. Полиция если и не посадит, все равно хорошего мало – внесут в компьютер и тогда конец карьере, спокойной жизни, работе.

Кроме покупателей, объектами внимания Мати были все, кто работал в супермаркете. Мати следил за работниками, прячась в темных углах складского помещения. Как черт из табакерки он выскакивал около касс, проверял чеки, на выходе из магазина обыскивал сумки. Его боялись все, кроме Салима. Мати долгое время охотился за ним, но никак ему не удавалось поймать хитрого, изворотливого араба, хотя Мати точно знал, что Салим ворует.

– Арабчонка этого надо будет в команду взять, – решил Борька.

Мы согласились: Салим, с его богатым опытом действительно был бы очень полезен.

Итак наша преступная группа сформировалась: главарь – Борька, я – заместитель, рядовые – Алекс и Сергуня, Салим – консультант. Несколько дней мы посвятили камерам слежения, изучили их расположение и зоны, которые камеры покрывали. Затем была составлена карта супермаркета и на ней закрашены все сектора, попадающие в зону видимости камер. В слепых пятнах, отмеченных на карте, мы и будем действовать.

Вот мы берем стандартную тележку, которыми пользуются покупатели, и по очереди, в течение нескольких часов наполняем ее товарами, стараясь складывать в телегу максимально дорогие и ликвидные продукты: элитный алкоголь, сигареты, деликатесные консервы. Затем собранный и подготовленный к вывозу из супермаркета груз постепенно, по участкам, не попадающим в зону видимости камер, перемещается к выходу из магазина. У каждого из членов группы есть мобильный телефон. Мы расходимся по разным углам огромного магазина и поддерживаем телефонную связь, наблюдая за сотрудниками службы безопасности.

Все уже готово, груз от наружной двери отделяют несколько метров. Наступает момент действий Салима. Он встает в самом доступном для видеокамер месте и делает вид, будто набивает себе карманы продуктами. Через несколько секунд из своего кабинета вылетает торжествующий Мати.

– Попался! – кричит он тонким противным фальцетом. – Я обещал тебе, что поймаю!

Мати хватает Салима за руки, чтобы тот не смог скинуть награбленное, и истерично сзывает своих подчиненных. Через мгновение все сотрудники службы безопасности окружают арабского воришку. В магазине крик, суета, неразбериха…

Именно в этот момент Алекс выталкивает из супермаркета нагруженную телегу и, спокойно подкатив ее к Борькиной машине, перегружает товар в багажник. Тем временем в торговом зале происходит обыск. Потный, красный от возбуждения Мати выворачивает карманы Салима. Молодой араб нагло улыбается и с вызовом смотрит в глаза врагу.

– Ты не полицейский и обыскивать меня не имеешь права. Я на тебя в суд подам, – аргументировано угрожает ненавистному Мати Салим.

К обыску подключаются все ищейки Гринберга. И конечно же, ничего не находят. Как побитая собачонка, Мати на полусогнутых ногах ковыляет к себе в кабинет. Он опозорен, уничтожен, разбит. Салим торжествует.

– Ищите себе места уборщиков! – нахально кричит арабчонок в адрес службы безопасности.

После работы мы отвезли добычу в Хайфу, в предпортовую ее часть. Здесь располагается несанкционированный рынок; торговцы – контрабандисты, валютные спекулянты, наркоманы, просто воры. Мы за полцены сдаем свой товар жуликоватому, с бегающими глазами человеку неопределенной национальности.

– Борюня, а ведь мы стали уголовниками, нас полагается в тюрьму посадить, – раскрыл я свои потаенные мысли.

– Нет, Арканя, мы всего лишь вернули себе часть украденных у нас денег. Проще говоря, мы восстановили справедливость, – так Борис объяснил истинное положение вещей.

– Тут и рассуждать не о чем. Все по понятиям, – поддержал разговор Алекс.

– Мы все понервничали сегодня, предлагаю на выходные съездить куда-нибудь, отдохнуть, расслабиться, – выдвинул идею Борька.

Все с радостью согласились.

* * *

Какая самая доступная и приятная развлекуха может быть у мужчины? Рыбалка, конечно! Вот и поехали мы на Иордан. Борюня, Гофман, я и наш новый друг Салим. Алекс по неизвестным причинам отказался.

В новостях постоянно слышно: «На западном берегу реки Иордан произошло вооруженное столкновение». Иордан представляется широкой, полноводной, могучей рекой, на высоком, обрывистом берегу которой происходит кровопролитное сражение, видятся горящие танки, огромные воронки от многотонных авиабомб. А на самом деле это солдаты израильской армии, выйдя из джипа, выпустили несколько автоматных очередей в воздух, разогнав – таким образом кучку безобидных, пугливых арабов, и происходит это «масштабное» действо на берегу ручья, название которому – река Иордан. Туда-то мы и выехали, погрузившись ранним субботним утром в Борькин «Рено-Меган». По дороге нам встретилось библейское место – именно здесь якобы крестили Иисуса. Борька остановил машину и мы, трое христиан – я, Борюня и Салим – решили пойти поклониться святому для нас месту. Сергуня тоже вылез из автомобиля.

– А ты куда, жидовская морда? Мы к вам в синагогу не ходим, что же ты прешься наши святыни осквернять? – беззлобно спросил Борис у Гофмана.

Сергуня не стал спорить, а молча расстегнул рубаху, и мы увидели у него на волосатой груди золотой православный крест. Никогда раньше его не было, да и в паспорте у Гофмана было четко написано, что он иудей. Борька потерял дар речи, я же нисколько не удивился: любые чудеса и превращения возможны на Святой Земле.

– Совсем уж вы за еврепотама какого-то меня держите, – недовольно бубнил Гофман.

Затем мы тронулись дальше – искать место для рыбной ловли. Это очень не просто – в выходные дни найти в Израиле свободный пятачок земли для лагеря. У воды тем более. Только благодаря Салиму, родившемуся здесь и хорошо знающему местность, нам удалось обнаружить незанятую площадку.

Разгрузили машину, и каждый занялся своим делом. Борюня, известный гурман и чревоугодник, возился с мангалом. Мы с Сергуней готовили снасти для рыбной ловли. Салим ходил по берегу, трындел и всем мешал. Чтобы как-то его занять, я отправил нашего арабского друга копать червей для рыбалки. Это совершенно бесполезное и бесплодное занятие: земля в Израиле и не земля даже – камни и песок, найти червей здесь невозможно, но Салим послушно отправился выполнять поручение. Дисциплинированный парень.

У нас с Сергуней было шесть донных удочек, на каждой из них по два гигантских крючка из кованой стали – мы собирались ловить крупную рыбу. Ихтиоситуация на Иордане следующая: здесь водятся карпы, усачи, говорят, встречается форель, но в это мне мало верится: форель предпочитает прозрачную, холодную, бурлящую воду северных рек, что, спрашивается, делать ей тут, в мутном, теплом ручье? Мы с Гофманом планировали ловить хищников. Здесь их два вида: мушт, или как называют ее здесь европейцы – рыба Святого Петра, полосатая, энергичная рыбина, с жадностью хватающая любую животную насадку. Мушт очень вкусен в любом виде, его можно жарить на мангале, коптить, да что угодно можно делать с этой рыбой. Второй хищник израильских водоемов – сом. Если где-то есть лужа, содержащая хотя бы три литра воды, будьте уверены – там уже живет сом. Поскольку рыба эта напрочь лишена чешуи, евреям ее есть нельзя, религия не позволяет. Местные арабы, беря пример со своих братьев по отцу – евреев – тоже брезгуют сомятиной, так что некошерный сом расплодился в израильских водах чрезвычайно.

Установив донки на некотором расстоянии друг от друга, мы с Сергуней принялись наживлять гигантские крючки. Насадок у нас несколько: мясо курицы, ее же кожа (слегка обжаренная), маленькие рыбки и, как это неудивительно, консервированная кукуруза. Сом, которого принято считать стопроцентным хищником, мясо-рыбоедом, охотно хватает и крючок, спрятанный в кукурузных зернах. Зерна эти вообще – универсальная насадка, на нее идет практически любая рыба. Управившись со снастями, мы с Сергуней вернулись к машине.

Борька священнодействовал. Наблюдать за специалистом своего дела во время его работы – увлекательное, приятное занятие. Особенно если сам при этом ничего не делаешь.

Борис – основательный сорокапятилетний мужчина. К любимому занятию – приготовлению пищи, он подходит очень серьезно, считая кулинарию настоящим искусством, а себя творцом, автором блюд. В мангале уже почти готовые угли. Борька проверяет температуру, проводя ладонью над ними, недовольно морщится – еще слишком сильный жар. Борька тщательно моет руки, вытирает их насухо и подходит к «операционному» столу. На столе – разделочная доска, на ней аппетитным куском лежит курдюк – срезанный с бараньей задницы жир.

– Из всех животных жиров только бараний не содержит холестерина, поэтому он практически безвреден, – сообщает нам Борюня Костенко ценные сведения.

Он режет курдюк ломтями, посыпает каждый из них перцем и солью, откладывает в сторону. На столе появляются маленькие баклажаны. Борис отсекает у них плодоножки, надрезает каждый плод вдоль и фарширует. В полость каждого баклажана гурман вкладывает зелень кинзы, чеснок и ломоть бараньего сала, затем нанизывает эту прелесть на шампуры и укладывает на решетку мангала. Через некоторое время иссиня-черная кожа баклажанов начинает морщиться, затем проступает шипящий бараний жир, он стреляет и вспыхивает. Борька быстро и умело крутит шампуры, которые во всю уже источают искушающий аромат, запах невыносим, терпеть невозможно.

– Немедленно разливайте водку! – командует магистр кулинарии Костенко.

Гофман мчится к машине за бутылкой, она в холодильном ящике. Вдруг я слышу Сергунин крик, на иврите.

– Тебя же, собака, за червями послали!

Оказывается, Салим и не думал искать насадку, он тихонько залез в машину, включил кондиционер и проспал все это время в приятной прохладе.

– Некогда сейчас выяснять! Бутылку сюда подать мгновенно! – кричит возбужденный Борька, он уже укладывает испеченные баклажаны на поднос. – Сейчас мы проведем премедикацию, – объясняет он.

– Это еще что такое? – настораживается Гофман.

– Выпьем сейчас по полному стакану и закусим этой жирной, полезной, витаминизированной пищей, – объясняет Костенко. – Потом около часа ни капли спиртного, зато по истечении этого срока пить можно будет литрами, не запьянеешь и голова утром болеть не будет.