Текст книги "Щепотка перца в манной каше"

Автор книги: Аркадий Шугаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– Давайте бутылку, деда нужно срочно опохмелить, – потребовал Александр.

Заполучив последнюю бутылку водки, Македон налил полный стакан и передал его старцу. Тот схватил водку с изумительным проворством и мгновенно выпил. Крякнул и прослезился. Македон угостил деда папиросой и вытащил из сумки рачевни.

– Пойдут такие? – начал деловой разговор Александр.

– Пойдут, а чего же нет, – старичок покрутил наши рачевни в крючках-пальцах и протянул Македону пустой стакан.

Урмац его вновь наполнил, а остатки водки выпил сам из горла, чокнувшись с дедом бутылкой.

– Саня, это ведь последняя бутылка была, – обреченно заметил Володя.

– Ну и слава Богу, будем вести здоровый образ жизни, пейте молоко, оно намного полезнее.

После второго стакана дедок оживился и стал намного разговорчивее.

– Первым делом лягух на лугу наловите, да шкуру не забудьте с них содрать. Рак – он на светлое лучше идет.

– Дед, а правда, что по тысяче штук за ночь ловят?

– Всяко бывает, но ведра два точно возьмете, – обнадежил туземец.

– А змеи тут есть? – задал я чрезвычайно интересующий меня вопрос.

– Змеи-то? Есть! А как же… Полно змей. Гадюки.

– А если укусит, что делать?

– В Борках бабка живет. К ней идтить надо. Заговаривает она.

– Где Барки-то эти?

– Километра три отсюдова, вниз по реке.

Дед, видимо, посчитал, что два стакана водки, которые ему налили, он уже отработал, дав нам всю эту информацию, и отправился домой. Опохмеленный и вернувшийся к жизни.

Сели мы завтракать. Молоко теплое еще, парное. Хлеб свежий, дымком пахнет. Овощи без нитратов, экологически чистые.

– Вкусная здоровая пища! – оценил Македон деревенскую снедь.

– Не вставляет только эта пища. Водку общаковую разбазарил, теперь о диете рассуждает, – ворчал недовольный Завгородний.

– Мы не пить сюда приехали, пошли работать, – встал я на защиту Македона.

Взяли мы каждый по полиэтиленовому мешку и разбрелись в разные стороны. Ловить лягушек. На лугу их было немеряно – квакали и шуршали в траве. Хватаешь ее, берешь за задние лапы, головой об камень – и в мешок. Через час возвратился к сеновалу, который служил нам временно лагерем. Там уже Македон с Вовой сидят, курят. У каждого из нас штук по двадцать лягух поймано. Хватит на ночь.

– Пойдем, Саня, палок для рачевен нарубим, – предложил я Македону.

Взяли топор, пошли в лес. Володя остался дремать на солнце. Вырубили мы с Македоном десяток двухметровых палок, перекурили. Идем обратно, вдруг видим – Ничко на опушке ползает по земле, выискивает что-то и складывает в консервную банку. На лягушек не похоже. Подошли к нему, смотрим – у Коли полная банка маленьких грибочков, поганок. Ножки у них тоньше спички, шляпки конусовидные.

– Что ты, Николай, обезумел? Зачем ты говна этого набрал? Эти грибы не едят.

– Да, их не едят. Ими закидываются. Шестьдесят штук – и наступает нирвана. Это грибы – галлюциногены, псилоциды! – Ничко выглядел абсолютно счастливым человеком.

– Откуда такая информация? – поразились мы с Македоном.

– Я, в отличие от вас, занимаюсь самообразованием, читаю современную литературу.

– А лягушек ты наловил?

– Вы что, идиоты? Какие лягушки? Посмотрите на это чудо.

– Я лично это дерьмо жрать не буду, не нужна мне нирвана никакая, – высказал свое мнение Македонский.

– А мне и с водкой-то пора завязывать, какие уж тут еще галлюциногены… – я тоже отверг Колино предложение.

– Ну и хер с вами! – обрадовался Ничко. – Здесь как раз только нам с Вовой и хватит.

– Только учтите, мы с Аркашей вас откачивать не будем, а если подохнете – бросим в реку, ракам на корм. – Македон умел быть жестким.

Выбрали мы на реке место для лагеря. Наметили площадку для костра, расчистили подходы к воде. Наркоманов мы с Петровичем отправили в лес, за дровами, а сами стали готовить рачевни.

Рачевня – это металлический обруч, внутри его сетка, в центр которой кладут приманку, в нашем случае – лягушку. Вся конструкция вешается на конец палки при помощи полутораметровой веревки. Раки, чувствуя запах приманки, выползают из своих укрытий, залезают в сетчатый круг и пожирают лягуху. Наша задача – вовремя вытащить рачевню и изъять оттуда попавшихся животных. Ловить надо в темное время суток, когда раки проявляют максимальную активность.

Ободрали мы с Македоном лягушек, прикрутили их проволокой к сеткам рачевен, сетки укрепили на палках. Дело сделано. Осталось только дождаться темноты. Вова с Николаем натаскали дров, запылал костер.

По берегу уже расставлены рачевни, промежуток между ними – около десяти метров. Ничко и Завгородний сожрали свои грибы и разлеглись около костра в ожидании прихода. Мы с Македонским заварили в котелке чаек. Вода в реке мягкая, чистая – чай великолепный получился. Выпили мы по два стакана терпкой ароматной жидкости, перекурили, а тут уж и смеркаться стало.

– Саня, пойдем проверим ловушки, может быть, уже кто-нибудь попался, – предложил я Македону.

– Пойдем. Вы-то пойдете, наркоши?

– Нет, – выдавил Завгородний сквозь сжатые губы.

– Нас уже прет, – хихикнул Ничко.

Подошли мы к первой рачевне, Македон взялся за палку.

– Саня, только резко, чтобы не разбежались, – дал я ему совет.

Александр резко выдернул рачевню из воды. В ее центре, как пьяная блядь, раскинув ноги, лежала лягуха. Больше никого. Рано еще, наверное. Вытащили вторую ловушку. Около белого, обескоженного тела лягушки что-то темное шевелится.

– Есть, Аркаша! – торжественно объявил Македон.

Да, это был он – настоящий десятиногий речной рак. Astacus leptodactylus. Темно-зеленого цвета, с длинными усами, он сидел в рачевне, агрессивно щелкая клешнями. Речной рак – хищное животное, это даже по внешнему его виду сразу понятно. Тело одето в прочную хитиновую броню, вооружение – сильные, надежные клешни. На голове острый шип – «ростр» – так и называется, прямо как у боевого корабля! Довершают впечатление две антенны – гибкие, прочные усы, все из того же хитина. Авторитетнейший, достоверный Альфред Эдмунд Брем описывает в своей книге «Жизнь животных» один занимательный поведенческий эпизод из жизни речного рака (готовясь в Питере к охоте на раков, я специально изучал эту книгу).

«Он (рак) в состоянии справиться даже с таким сильным и опасным противником, как водяная крыса. Членистоногий охотник подкарауливает ее где-нибудь под берегом, запирает между корнями деревьев или в ее же собственной норе. Дождавшись, когда крыса подохнет от отсутствия кислорода, десятиногий бронированный хищник спокойно и с наслаждением пожирает свою добычу».

«С наслаждением» – именно так написано у Брема! То есть гениальный натуралист придает речному раку почти человеческий разум, чувства, эмоции. Брем великолепен! Всякий раз, перечитывая его увлекательную книгу, я чувствую, как у меня в организме стремительно возрастает количество эндорфинов – гормонов радости. Его любовь и восхищение животным миром передаются и мне.

И вот наконец я увидел рака живьем. Произошло это впервые, раньше я их встречал только в вареном виде. Я потянулся к нему.

– Аркаша, только с боков, за спину бери, укусит! – предупредил меня Македон.

Вытащил я рака. Красавец, сантиметров пятнадцать, может, чуть больше. Хочет меня, гад, клешнями за пальцы схватить, щелкает ими, как ножницами, только не достать ему.

– Давай в лагерь вернемся, котелок возьмем, их же куда-то складывать нужно, – предложил я.

У костра сидят любители грибов, чай допивают. Глаза у них уже осоловевшие, координация движений немного нарушена – псилоциды начали оказывать свое воздействие.

Рака мы положили в стеклянную банку, он беспомощно заскользил по ее стенкам своими членистыми конечностями, но воинственности при этом не потерял, продолжая угрожать нам клешнями.

– Котелок давайте, дармоеды, – Македон перелил остатки чая в стаканы.

Вытряхнули мы спитую заварку, взяли посудину и пошли дальше охотиться.

Почти в каждой рачевне была добыча. В одной из ловушек сидело сразу четыре усатых красавца. Попадались нам экземпляры с единственной клешней, она была гипертрофирована. На месте второй, потерянной, вероятно, в рачьих междоусобицах, выросла маленькая, недоразвитая клешенка. Попав в котелок, членистоногие начинали шлепать себя хвостами по пузу и хватать клешнями соседей. Очень активные животные!

Стемнело.

– Пойдем, Саня, за фонарем. Не видно уже ничего.

Подошли к лагерю. В свете угасающего костра мы увидели, как Ничко, вытаращив на нас безумные глаза, резко сорвался со своего места и убежал в лес. Было слышно, как трещит кустарник.

– Да, грибы, видать, действительно галлюциногенные, – покачал головой Македон.

У костра стоял на четвереньках Володя Завгородний и, протянув руки к банке с пленным членистоногим, пальцами, которые, наверное, казались ему клешнями, сражался с раком через стекло. Выражение лица при этом он имел зверское.

– Вова, куда твой друг-то убежал? – поинтересовался я.

Ответа мне получить не удалось. Володя только зло и страшно улыбался, интенсивно вращая глазными яблоками. Сейчас он был раком, речным хищником и разговаривать, естественно, не мог. Только щелкнул в моем направлении «клешней».

– А ведь умный, интеллигентный парень, экзамен по физиологии человека недавно сдал на отлично, – горестно произнес Македон и сочувственно посмотрел на ползающего по земле Завгороднего.

– Ладно, Саня, черт с ними, бери фонарь, пойдем дальше ловить.

Котелок, уже полный раков, мы повесили на сук и взяли вместо него сумку, чтобы лишний раз не возвращаться. Мы спешили, было около часа ночи, а это, если верить Брему, лучшее время для ловли раков, у них сейчас самый жор.

Всю ночь мы с Урмацем бродили, светя фонарем, от одной рачевни к другой. Наловили полную сумку реликтовых животных. Мы даже не ожидали, что их будет так много.

На рассвете, уставшие, вернулись в лагерь. Костер давно потух. Володя спал. Мы развели огонь, подвесили в котелке воду – раков варить. Откуда-то из лесной чащи появился Ничко – одежда в грязи, щека разодрана, хромает. Где он был всю ночь и что делал, отвечать отказался. Вместо этого Николай растолкал спящего Завгороднего.

– Володенька, я опохмелиться принес, – обрадовал он товарища.

– Ты обезумел, что ли? Это же мухомор, он ядовитый! – возмутился Завгородний.

– Это для дураков пишут. Мухоморы содержат алкалоид – мускарин. Действие его аналогично действию мескалина, которым богаты вчерашние грибы, только немного слабее.

– Уверен ли ты в этом, Николай? – сомневался Володя.

– Еще викинги знали великую тайну этого гриба. Почему, ты думаешь, они всех побеждали? Вот их секретное оружие – мухомор!

Македонский отобрал у Коли волшебный гриб.

– Слышишь-ты, викинг… карликовый, похмеляться потом будете. Иди в деревню за укропом, раков варить будем.

– Мне не дадут.

– Скажи: Александр Петрович послал. Да не забудь, я им этнографом-фольклористом представился.

Ничко быстро вернулся с охапкой укропа. Тут как раз и вода в котелке бурно закипела. Я кинул туда щепоть соли, несколько стеблей укропа и по одному стал закидывать раков. Попадая в кипяток, они делали последние, судорожные движения и замирали, на глазах приобретая красный, очень аппетитный цвет. Дав ракам немного повариться, я вытащил их из котелка и забросил в ту же воду следующую партию. Вчетвером мы уселись вокруг костра и начали пировать.

Рак по праву считается деликатесом: в его клешнях и хвосте, под слоем хитина, находятся довольно большие куски удивительно нежного, ароматного мяса. Скоро вокруг каждого из нас выросло по впечатляющей горе пустых панцирей. А сожрали мы всего лишь половину сумки.

После мы с Македоном отправились спать на сеновал, приказав тунеядцам наловить лягушек. Уходя, мы заметили, как «миколог» Ничко делит мухомор.

– Володенька, по четверти шляпки нам хватит, – страстно шептал он Завгороднему на ухо и обнимал того за плечи.

– Какие вы нежные друг с другом, так ведь и до греха недалеко. Как там у викингов с однополой любовью дело обстояло? – спросили мы с Македоном.

Ничко махнул на нас рукой, идите, мол, не мешайте. Володя загадочно улыбался.

Рухнули мы с Урмацем в сено и моментально заснули. Через несколько секунд, как мне показалось, Македон уже тряс меня за плечо.

– Сколько время? – я находился в прострации.

– Вставай скорее, уже пять вечера, – Македон был взбудоражен и нетерпелив.

– Что за спешка-то?

Македон вкратце описал ситуацию. Он, оказывается, давно уже проснулся и детально ознакомился с деревней Ухошино. Ему попалось несколько заброшенных домов, и он обследовал их внутреннее содержание. Там он обнаружил несколько самоваров и массу старинной утвари. Я подскочил как ошпаренный.

– Пойдем посмотрим! – заорал я.

– Ну, так я тебя уже полчаса разбудить не могу.

Мы покинули сеновал и пошли к интересующим нас домам. В первом же ветхом строении мы поняли, что тут действительно есть, чем поживиться, в этой деревне – Клондайк!

– Саня, подельникам нашим ничего говорить нельзя, – прошептал я Македону.

– Это совершенно исключено! – согласился он.

– Нам надо всем вместе отсюда уехать, как можно скорее. А потом мы вернемся вдвоем и выгребем все ценное, – такой возник у меня план.

– Как вывозить-то будем? – беспокоился Македон.

– Сделаем плот и сплавимся по реке до Старой Русы.

– Это сколько же нам плыть?

– Семьдесят километров, а там сядем на автобус – и мы в Питере.

– Ближайший самолет отсюда вылетает завтра в полдень, – сообщил Македон.

– Ну, вот на нем и улетим.

Пора было возвращаться в лагерь. Там мы застали совершенно трезвых Завгороднего и Ничко, сидящих у костра. Раков, наловленных ночью, они почти всех сожрали. Лягушек, правда, наловили, чем сильно удивили нас с Македоном. Мы с Урмацем выпили простокваши, в которую превратилось вчерашнее молоко, и стали готовиться к ночной охоте. Поменяли в рачевнях наживку, благо лягушек было с избытком. Когда стемнело, ловушки пошли проверять все вместе, вчетвером. Когда вытащили первых раков, восторгу Ничко не было предела. Он очень пожалел, что прошлой ночью не принимал участия в охоте.

– Ну вот сегодня и ловите с Володей, а мы отдохнем, – предложил я Николаю.

– Не беспокойся, наловим побольше, чем вы.

– Вот и славно, пойдем, Саня, чайку попьем.

Всю ночь просидели мы с Македонским у костра. Пили чифирь, курили и обсуждали новую тему предполагаемой деятельности – антиквариат. Где его брать понятно – здесь. Реализация – вот основная задача. Тут я вспомнил, что мои соседки с четырнадцатого этажа – потомки то ли князей, то ли графов, чуть ли не наследницы царского престола. Мать и дочь. Обе – художницы. В доме у них постоянно собирается дворянская шушера. Шушера эта охотно скупает предметы старины и хранит в своих хрущевских квартирках, выдавая за фамильные реликвии. Дворянские титулы они дают себе сами. Родословные мифические придумывают. Неприятная публика. Мнят из себя неизвестно что, часто являясь на деле просто бесполезными членами общества.

Дедушка мой, говорят они, был дворянином. Ну и что? Ты-то здесь при чем? Да и что вообще хорошего – быть дворянином? Дворяне – это ведь, по сути, – слуги, лакеи, прихлебатели. Правда, при царском дворе, но это ведь не важно, кому прислуживать, царю – императору или барыге какому-нибудь. Холуй – он и есть холуй.

Мне, например, купцы или там крестьяне намного симпатичнее – живая, деятельная публика, есть у этих социальных групп потенциал для дальнейшего развития. А у графьев одни разговоры: пропала Россия, интеллигенция уничтожена… Это вы пропали, аристократы липовые. Мылись бы почаще, да в квартирах убирали. А то ведь сидит чучело бородатое и рассуждает о возрождении России, не имея при этом целых носков. Ну смешно ведь!

Македон в этом вопросе был со мной солидарен, но будучи более гибким и лояльным человеком, прощал «дворянам» их маленькие слабости.

– Тогда, Саня, я тебя представлю графиням, а ты уж будешь вести переговоры. Я боюсь сорваться и нарушить придворный этикет. Простолюдин ведь я.

Македон согласился с таким сценарием, и на этом мы закончили обсуждение.

Перед рассветом вернулись наши добытчики. Раков они наловили действительно не меньше, чем мы с Македоном. Стали готовить завтрак. Все те же вареные раки, овощи, хлеб. Во время трапезы мы с Урмацем сообщили компаньонам о своем решении немедленно возвращаться домой, в Питер.

– Да уж, пора. Раков у нас штук триста. Хватит, – обрадовался Ничко.

– Ты мухоморов-то набрал впрок? – иронично осведомился я.

– Мы лучше с Володей псилоцидов наберем. Вокруг Питера они уже давно все собраны. А мухоморов и там навалом.

Нас с Македоном обрадовало, что не пришлось объяснять подельникам причину поспешного отъезда. Сборы были недолгими – залили костер, загрузили раков в сумку, переложив крапивой. Рачевни спрятали в заброшенной бане, пригодятся в следующий раз.

Самолет доставил нас в Сущево. В поезд сели голодные, злые как собаки – денег не было.

– Сидите здесь, я скоро вернусь, – Македон взял сумку с раками и куда-то исчез.

– Слился ваш эстонец. Шваркнул нас на сумку раков и слился, – высказал Ничко свою версию.

– Заткнись ты, Коля, не суди о людях по себе, – ответил ему я.

Сидим, ждем. Через пятнадцать минут Урмац вернулся, в руках у него кроме рачьей сумки еще один пакет, на лице – довольная улыбка.

Как Дед Мороз, пришедший к детям с подарками, Македон начал вытаскивать из мешка сюрпризы – десяток котлет, банку с салатом «Оливье», аккуратно нарезанный хлеб, бутылку водки и даже баночку маслин, которым я был особенно рад.

Я-то уже давно привык к Урмацевским чудесам, а Вова с Колей просто онемели от восхищения. Оказывается, Македонский навестил вагон-ресторан, пообщался с тамошним персоналом и выменял всю эту вкуснятину на три десятка раков. Деловой человек! Благодаря его энергии и сообразительности до Питера мы доехали с комфортом и в прекрасном расположении духа.

Реализация товара не заняла много времени. Раков мы сдали в первом же попавшемся ресторане. Оптом. Деньги разделили на четверых и отправились в общагу праздновать успешное окончание экспедиции.

Я, правда, вскоре поехал навестить родителей. Заодно нужно было нанести визит в «дворянское гнездо», договориться насчет антиквариата.

* * *

Родители встретили меня чаем с пирогом. Рассказал я им о своей поездке. Мама внимательно выслушала меня и направила разговор в привычное для нее русло.

– Аркаша, когда ты все-таки устроишься на нормальную работу?

– Что значит – нормальную?!

– Нужна стабильность, дисциплина.

– Стабильность, дисциплина… Мама, ты ведь знаешь, что это одни из самых ненавистных мне слов. Ответственность еще забыла.

– Что же ты так и будешь всю жизнь болтаться? – Маманя завелась не на шутку.

Я вышел из комнаты, от греха подальше, сел в туалете перекурить, подумать.

Ну что за радость каждое утро, в одно и то же время ходить на работу, делать изо дня в день одно и то же? Ведь, если разобраться, любая профессия – это, в принципе, алгоритм отдельных, простых в общем-то действий. Только у слесаря или токаря их количество исчисляется десятком, а у врача, например, сотней-двумя. Раз в месяц получка, два выходных, месяц отпуска. И так – годами, до пенсии. А жить-то когда? Скучно это, господа! Начальство опять же. Идиот какой-нибудь еще указывать мне будет, что я должен делать. Ну не могу я так. Пробовал, не получается. Авантюристом родился, им, видимо, и останусь.

Вернулся я в комнату, включил телевизор. Сначала новости какие-то мелькали международные, потом наши папики выступали – клопы насосанные, воры и взяточники. Эти рассказывали, как они страну из кризиса выводить будут. Я уже собирался выключать телевизор, как вдруг показали репортаж из Испании. Какой-то национальный праздник у них там. Сумасшедшие, темпераментные испанцы, предварительно выпив, наверное, своего крепкого хереса, выпускают на узкие городские улочки разъяренных быков. Гигантские животные несутся по булыжным мостовым, сметая все на своем пути. Испанцы бегут впереди, им нужно очень интенсивно передвигать конечности, а то быки затопчут, на рога поднимут. Лица у бегущих людей радостные, счастливые. Они смеются. В крови у них бултыхается алкоголь и адреналин, им светит ласковое южное солнце. Красота!

Философы сколько веков бьются, пытаясь ответить на вопрос – что же такое счастье? Сидят в своих мрачных, плохо проветриваемых кабинетах, обложившись пыльными фолиантами, тонны бумаги переводят. Все им не понять – что же такое счастье. Господа ученые, не там вы ищете счастье! Бросьте вы свои ненужные книги в камин, а сами поезжайте в Испанию, на этот великолепный праздник быков! Вот оно – счастье, здесь и сейчас, на этих маленьких, залитых солнечным светом улочках.

Какие чудесные, приятные люди – эти испанцы. Они очень правильно и просто живут, не заморачиваются на всякую ерунду вроде глобального потепления и озоновых дыр. Кризис в Персидском заливе их тоже не волнует. Им плевать на все на это. После безумной гонки с быками они сядут отдохнуть. Будут играть на гитаре, петь жизнерадостные песни, есть мясо, обильно посыпанное перцем, потом со вкусом поимеют своих смуглых веселых красавиц. Вот это праздник! Может быть, это и есть счастье? Как хорошо было бы сейчас оказаться там, в оптимистичной Испании…

Этот великолепный репортаж заметно поднял мне настроение. Таких вот жизнеутверждающих сюжетов надо бы больше показывать.

«Не век же нам мыкать беду и плакать о хлебе!» – вспомнились мне слова знаменитого БГ.

Попрощавшись с родителями, я поднялся к дворянкам, графиня-мать открыла мне дверь. Договорились, что я сведу ее с Александром Петровичем, получившим якобы наследство от дедушки, бывшего мелкопоместного эстонского дворянина. Она со своей стороны выставляла какого-то авторитетного антиквара.

Графиня эта достойна того, чтобы написать о ней целую книгу, возможно, когда-нибудь я так и сделаю.

Ее имя – Светлана Сергеевна, она мать моей одноклассницы Аленки. С первого класса я бывал у них в доме. Страна в то время переживала скучнейшие годы застоя. Квартира на четырнадцатом этаже, в которой проживали мать с дочерью, представляла собой культурный оазис, чудом существующий в коммунистическом государстве с его первомайскими демонстрациями, стукачами, участковыми, цензурой и уголовной статьей за тунеядство. Здесь были запрещенные книги, картины свободных художников, велись антисоветские разговоры. Таким людям, как Светлана Сергеевна, законы не писаны, они живут так, как хотят, при любом политическом строе.

Графиня всегда элегантно и необычно одевалась, она была ярким явлением на фоне большинства советских женщин, одетых в одинаковый жуткий демисезон. Светлана Сергеевна курила длинные дамские сигареты, доставая их тайными путями, ведь такая обычная вещь, как хорошие сигареты, во время правления коммунистов была страшным дефицитом. Носила она сетчатые перчатки и вуаль, чем вызывала пролетарскую ненависть теток из ЖЭКа. Светлана Сергеевна говорила красивым и правильным языком и со всеми была на «Вы», она даже ко мне, ребенку тогда еще, обращалась: «Здравствуйте, Аркадий». Графиня нигде не работала, она писала картины, этим, наверное, и жила, я точно не знаю.

В советские времена у нее еще не собирались псевдодворяне, тогда эти «аристократы» работали на коммунистов и гневно осуждали ведущую «антиобщественный» образ жизни Светлану Сергеевну. Шушера эта появилась позже, после перестройки, когда каждый плебей начал выискивать у себя голубую кровь и предков-аристократов.

Я бывал у нее дома, потому что дружил с Аленкой, но это был только предлог. На самом деле меня привлекала сама Светлана Сергеевна. Я был тайно влюблен в нее. Она поражала мое детское воображение своей неординарностью, манерами, очевидной независимостью и гордостью. Она была человеком из другой жизни, из той, о которой я читал в книжках. В той жизни не было управдомов, коммунистических субботников и детской комнаты милиции, в которой я состоял на учете с одиннадцати лет. Там были благородные рыцари, прекрасные дамы и страстная любовь…

Все это было давно. Ко времени описываемых событий я уже перестал быть романтичным подростком, а превратился в желающего быстро разбогатеть и довольно беспринципного молодого человека. Светлана Сергеевна теперь зарабатывала деньги на своем благородном происхождении и известной фамилии: она богатела на тщеславных дураках, продавая им фальшивые дворянские грамоты и гербы, за большие деньги она писала портреты торговцев бананами и куриными окорочками, одевая их в дореволюционные мундиры с генеральскими погонами и царскими орденами.

Девяностые годы двадцатого века поменяли мировоззрение у многих людей, почти все жаждали денег и старались добыть их любыми способами. Светлана Сергеевна не избежала участи большинства. Как и я.

Вернувшись в общагу, я обнаружил в комнате Завгороднего знакомых мне по институту людей. В гости к Вове зашли Овчаров и Махарадзе. Об Овчарове хотелось бы немного рассказать.

Александр Овчаров – элегантный молодой человек с благородным, породистым лицом английского лорда. У него тонкие и длинные пальцы музыканта, чистые и красиво уложенные на пробор волосы. Сейчас заметно было, что Овчаров несколько дней не брился. Это не характерно для него, обычно он гладко выбрит и благоухает дорогим одеколоном.

Почему же вдруг на его лице появилась щетина? На это была веская причина – Овчаров пребывал в запое.

Месяц назад его выгнали с работы, на которую можно было устроиться только имея хорошую протекцию. Это было золотое место: Александр работал швейцаром в одном из самых навороченных, полулегальных казино Питера. В его обязанности входило стоять у парадного подъезда, открывать и закрывать дверь, складывая при этом в карман обильные чаевые. Месяца два Овчаров бдительно нес службу, был вежлив и предупредителен с клиентами. Хозяева были довольны интеллигентным, образованным швейцаром.

Но как-то раз Овчарова решил проведать на рабочем месте его друг детства, некто Павлик. Естественно, Павлик принес с собой бутылку. Александр пить отказался, дорожа своим доходным местом. Пить на работе было строжайше запрещено, но змей Павлик, спекулируя воспоминаниями детства, заставил все-таки слабохарактерного Овчарова выпить стопочку, а там уже Александр и сам завелся. Он провел своего друга в служебную каморку, где они и продолжили возлияние. Было о чем поговорить, давно не виделись. Мешали только посетители. Постоянно хлопали входной дверью, отвлекали.

Овчаров выдал Павлику денег на следующую бутылку, а сам, пока тот бегал в магазин, изготовил из плотного картона табличку: «ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ХЛОПАЙТЕ ДВЕРЬЮ!»

Этот призыв к совести клиентов Александр повесил при входе в казино. Теперь можно было поговорить спокойно. Но далеко не все посетители выполняли Сашину просьбу, некоторые нагло игнорировали табличку и продолжали греметь дверью. Тогда Овчаров выбегал из каморки и стыдил их: «Хамы, для вас ведь написано! Неужели трудно тихо закрыть за собой дверь? Где ваша культура?»

Вскоре в швейцарской подсобке появился белый от ярости хозяин и с ним два охранника. Овчарова вместе с упиравшимся Павликом выкинули на улицу.

И вот теперь Александр, пропив последние деньги, сидел в общаге и думал, как жить дальше.

Тем временем его спутник Махарадзе завел с пьяненьким Ничко разговор об их общей одногруппнице. Появилась она недавно, перевелась с другого потока – звали ее Наташа. У Махарадзе были серьезные информационные каналы в грузинской диаспоре института, по ним он собрал сведения об интересующей особе.

– Николай, а она ведь – голубая! – с большим сожалением объявил Мераб.

– Что такое? Как это? – Ничко широко открыл глаза, он явно был заинтригован.

– Она в рот берет… – сокрушенно ответил грузин и густо покраснел.

Ничко охватил приступ неудержимого хохота.

– Дорогой мой, мы ведь живем в Европе, оральный секс здесь является нормой. Привыкай, ты теперь тоже европеец, понимаешь ты это, чурка ты нерусский? – объяснял Коля.

– Как же с ней после этого целоваться можно? – недоумевал Махарадзе.

– Это все ваши средневековые комплексы. Запросто можно.

– Не знаю, какие уж это комплексы. Только у нас это – позор! Это вы тут в извращениях погрязли, а мы своих женщин уважаем.

– Да? А ишаков драть – это не извращение? – парировал Ничко.

– Каких еще ишаков?! – Махарадзе даже задохнулся от обиды и ярости.

– Говорят модно это у вас на юге. Кто ишака не ебал, тот не мужчина, – хихикает Ничко.

– Не знаю, может быть у других народов и есть подобный обычай, но не у грузин, – Мераб еле сдерживает себя, так ему хотелось дать Коле по башке.

Тут в спор решил вступить миротворец Овчаров. Он повел речь о своем отношении к сексу и о месте женщины в этом процессе.

Почему Саша Овчаров выбрал своей специализацией педиатрию мне не совсем понятно, судя по его пристрастиям, ему была намного ближе проктология. Дело в том, что всем женщинам Саша предпочитал крупных дам предпенсионного и даже пенсионного возраста, с которыми он занимался исключительно анальным сексом. В качестве смазки Овчаров использовал только майонез «Провансаль», других любрикантов этот эстет и гурман не признавал.

– Саша, но почему именно майонез? – прервал монолог Овчарова Коля Ничко.

– Дикари! Что за глупый вопрос! Майонез – одно из величайших изобретений человечества. Я жизни своей без него не представляю. Во-первых, его можно есть. Во-вторых, я давно уже эмпирическим путем установил, что для секса, который я предпочитаю, майонез подходит идеально. Анальный секс я имею в виду. В майонезе содержатся необходимые жиры, кроме того – белки, витамины, кислоты, создающие определенный барьер для бактерий и вирусов. Этот феноменальный продукт обладает приятной консистенцией, великолепно пахнет, что в сексе имеет огромное значение. Аромат майонеза, в сочетании с легким запахом говна, делает анальный коитус особенно пикантным. А вы еще спрашиваете, почему майонез, деревенщина! Об этом продукте я могу говорить часами, но сейчас мне хотелось бы еще немного выпить.

– Водка-то уже кончилась, – констатировал Завгородний.

– И денег нет, – соврал Ничко.

Деньги у всех еще были, просто Коля пытался раскрутить на бутылку Овчарова, который пока что пил на халяву.

– Деньги не проблема, мне нужен только доступ к телефонному аппарату, чтобы их достать, – Александр был явно уверен в своих силах.

Действительно, ради своего кумира Сашины женщины были готовы на все, к тому же все они являлись довольно состоятельными особами. На них-то Овчаров и рассчитывал, говоря о деньгах.

– Пойдем к Полипычу, на вахту, – предложил Завгородний.

У Полипыча Александр набрал первый попавшийся номер из своей объемистой записной книжки. Услышав, что на другом конце провода сняли трубку, Овчаров заговорщицки подмигнул вахтеру и начал разговор. Полипыч, выставив ухо, подслушивал.