355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Аркадий Шугаев » Щепотка перца в манной каше » Текст книги (страница 8)
Щепотка перца в манной каше
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 01:06

Текст книги "Щепотка перца в манной каше"


Автор книги: Аркадий Шугаев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 5. Земля обетованная

Какая мразь – эта эмиграция…

М. Горький

Самолет набрал высоту, и по внутреннему радио стали что-то вещать на непонятном языке. Самолет принадлежал израильской авиакомпании. Инга, моя жена, сидящая в соседнем кресле, с неохотой стала мне переводить. Она и сама-то знала иврит неважно, но сложив в цепочку известные ей слова, получила довольно связное представление о сути монолога невидимого информатора.

– Мы летим на высоте десять тысяч метров, время полета – четыре часа, в полдень самолет приземлится в аэропорту «Бен-Гурион», Тель-Авив.

– Это все, что они сказали? – недоверчиво поинтересовался я.

– Да, это все! – огрызнулась Инга.

– Просто мне показалось, что прозвучало слово, похожее на алкоголь, – миролюбиво заметил я.

– Это ты всегда услышишь, на любом языке поймешь. У тебя же есть коньяк, какой тебе еще алкоголь нужен?

Я с сожалением побултыхал содержимым почти уже пустой четвертьлитровой фляжечки, заботливо припасенной еще в Санкт-Петербурге.

– Осталось-то всего на два неполноценных глотка! – сокрушался я.

– Дадут, дадут тебе сейчас спиртного за счет авиакомпании, – раздраженно фыркнула Инга и отвернулась, с подчеркнутым интересом уставившись в иллюминатор.

Я тоже посмотрел в окошечко. Там был только какой-то белесый туман, и ничего больше.

О! Везут уже! По проходу медленно двигались стюардессы с тележкой. Вся она была уставлена махонькими бутылочками – водка, джин, виски. Удручал только их микроскопический объем – не более 50 миллилитров в каждой. Кроме спиртного предлагались еще сок, кола, минералка. В числе пассажиров было много эмигрирующих из России, таких же, как и мы с Ингой, поэтому соком и минеральной водой мало кто заинтересовался, кола также не вызвала ажиотажа. Когда вожделенная тележка поравнялась с нашими креслами, Инга, вероятно, назло мне, заказала апельсиновый сок и, получив его, с вызовом посмотрела на меня. Я вызова не принял и попросил виски. К нему полагался пластиковый стаканчик. Ну смех ведь! Если бы давали хоть граммов по двести, стакан был бы уместен, а тут 50 миллилитров! Я попробовал пить маленькими глоточками. Не получилось. А ведь до Тель-Авива еще три с половиной часа лета и неизвестно, предложат ли нам еще выпить. Слава Богу хоть курить здесь было можно, я достал сигареты, зажигалку. Вдруг – чудо! Тележка поехала обратно, и пассажирам вновь предлагали напитки. Я радостно завладел еще полтинником виски. Смотрю, а сосед-то мой справа – тычет в лицо бортпроводнице два растопыренных пальца с обгрызенными ногтями и орет (чтобы та лучше поняла, наверное):

– Дабл! Можно? Дабл!

Стюардесса с улыбочкой протянула ему два по пятьдесят. Мужик, заметив мой взгляд, радостно улыбнулся.

– Вот так вот! Америка! – воскликнул он.

– Почему – Америка? Это ведь израильский самолет, – недоумевал я.

– Это без разницы, главное, пей сколько хочешь. Демократия! Понял? – мужик проворно вылил обе бутылочки в стакан.

– Будь здоров! – тостонул он в мой адрес и проглотил всю жидкость.

«Сволочь!» – подумал я.

Стюардессы с тележкой появлялись еще дважды и тут уж я, по примеру находчивого соседа, требовал себе «дабл». Инга только рукой махнула, когда я ей пытался объяснить, что таким образом снимаю стресс на почве эмиграции. Это я в брошюрке прочитал: «Эмиграция – сильнейший стресс». Так и было написано.

Вскоре в иллюминаторе появилась двухцветная картинка, похожая на украинский флаг – синее море и желтая полоса песочного берега. Вот и он – Израиль, Земля Обетованная! Температура за бортом «Боинга» 24 градуса со знаком плюс, а когда мы вылетали из Питера, заиндевевший термометр показывал тоже 24, но только минус. Было шестое февраля.

У трапа самолета стояла полицейская машина с мигалками, дверцы открыты, опираясь на них, замерли два израильских мента. Оба в черных очках, форма – как у американских копов. Они пристально всматривались в людей, спускающихся по трапу. Рядом поджидал автобус, доставляющий пассажиров в здание аэропорта.

Нас, прибывших сюда на постоянное жительство, отделили от остальных, прилетевших этим рейсом. Словоохотливый юноша в очках стал вежливо и терпеливо объяснять, как заполнить множество бланков и куда идти после прохождения паспортного контроля. С грехом пополам заполнили мы с Ингой документы и, миновав пограничников, оказались в прохладном зале. Работали кондиционеры. Из динамика на стене вдруг раздался голос, по-русски, но с акцентом, потребовавший от всех вновь прибывших мужчин в возрасте от 16 до 65 лет пройти к кабинету №1 для регистрации. Мне почему-то сразу вспомнился фильм про немецких фашистов, там тоже гнида какая-то орала в микрофон, чтобы все проходили в сарай для регистрации. Сарай потом подожгли. Вместе с людьми. Такая вот дикая ассоциация у меня возникла.

Нашел я кабинет №1, встал в очередь. Передо мной нервно переминался крепкий мужик с обширной лысиной.

– Сейчас члены у нас проверять будут. У кого не обрезан – отправят обратно, – шепнул он мне.

Когда подошла его очередь, и он оказался в кабинете, я оперся о дверной косяк и стал подслушивать. Я улавливал только голос плешивого мужика, он отвечал на какие-то вопросы. Реплики его были предельно лаконичны – «Да», «Нет», «Не знаю». Я догадывался, что в этом кабинете сидят люди из знаменитой организации «Мосад», поэтому и подслушивал. Мне было интересно, чего они от нас хотят. Плешивый выполз из кабинета, вытирая вспотевший лоб и лысину.

– Ну, проверяли член? – спросил я.

– Нет. Все намного хуже, – ответил он и, озираясь, скрылся за углом.

Я открыл дверь и зашел внутрь. В комнате стоял стол, за ним сидели двое молодых угрюмых парней. Я присел напротив них. Они стали засыпать меня вопросами. Еврей ли я? Не состоял ли в антисемитских организациях? Имел ли связи с КГБ? Я отвечал спокойно, без напряга. Нет, не еврей, не состоял, с КГБ связей не имею. Но какие-то подозрения на мой счет у ребят из Мосада все-таки возникли. Один из них встал у меня за спиной и кидал вопросы оттуда, второй вел фронтальную атаку. Ну, меня-то на такую плюшевую мутотень не возьмешь. Тоже мне мастера. У меня за спиной два года службы в конвойных войсках и сорок приводов в милицию. Я умею держаться на допросах – питерским следакам так и не удалось ни разу привлечь меня к уголовной ответственности. К тому же, уезжая из России, я не собирался изменять своей Родине, выдавать какие-то ее секреты. Да и не знал я никаких секретов…

Тут же в аэропорту нам выдали временные документы граждан Израиля, небольшую сумму наличных денег и банковский чек. Мало того, каждому вновь прибывшему полагалось бесплатное такси, которое доставит в любой названный город Израиля. Бесплатно. Город, в который нам было нужно попасть, носил какое-то несерьезное, смехотворное даже название – Кирьят-Моцкин. Население его составляло 35 000 человек, это после пятимиллионного-то Петербурга! Дыра!

Мы с Ингой закинули свои вещи в такси и поехали, направление – север Израиля. Моцкин-Поцкин располагался в окрестностях Хайфы. По дороге я неотрывно смотрел в окно автомобиля. Не могу сказать, что Израиль меня чем-то потрясал. Однообразный пейзаж, дома в основном три-четыре этажа, шедевров архитектуры не встречалось совершенно. Какие-то пальмы все время вдоль дороги. Почему именно пальмы? Можно ведь было высадить и другие, менее пошлые растения.

Но вот наконец показалось море. Это другое дело, обожаю море. Это было Средиземное. Еще дома я, изучая карту Израиля, узнал, что здесь еще имеются Красное и Мертвое моря. Интересно будет посмотреть. Тогда я еще наивно мечтал, что куплю снаряжение для подводного плавания и займусь прикладной ихтиологией…

Мы въехали в Кирьят-Моцкин. Ничего такой городишко, аккуратный, много зелени, на улицах чисто. Выходя из такси, я подарил «водиле» сувенир – пачку «Беломора». Тот подозрительно осмотрел картонную коробку, кинул ее на торпеду и укатил.

Мы стояли у дома, где жили Ингины родители, у них мы предполагали остановиться на первое время. Поднялись на третий этаж, позвонили. Открыл дверь мой тесть – Яков Моисеевич Цехмейстер. Рядом с ним стоял еще один человек внушительного роста. Широкие плечи, крепкие борцовские руки, мужественное лицо – это была моя теща Анна Исааковна. Я увидел ее впервые и тут же испытал жалость к тестю, он выглядел маленьким и несчастным рядом со своей повелительницей. О том, кто в доме хозяин, размышлять не было смысла.

– Шолом Алейхем! – поздоровался я, выдав двумя этими фонематическими конструкциями половину своего словарного запаса. Плоховато я еще пока знал иврит.

Нам с Ингой была уже выделена отдельная комната, мы бросили там вещи и пошли в гостиную перекусить с дороги. Стол был накрыт шикарно. Еды навалом, была даже пузатая бутылка местной водки, что меня особенно обрадовало. Тесть налил всем по стопочке. Выпили, закусили. Анна Исааковна прекрасно готовила, кухня ее была с азиатским уклоном, мне понравилось. Налили по второй, и тут теща, изъяв у Якова бутылку, унесла ее на кухню и там спрятала. Тесть беспомощно развел руками и бросил мне отчаянный взгляд. Я не ответил ему. Чего тут ответишь? Сам виноват – не сиди у жены под каблуком. Как это отобрать бутылку, разве можно жене такие вольности позволять?!

Тестя с двух стопок потянуло на разговоры.

– Вы участок-то свой в Громово продали? – бесцеремонно полез он не в свое дело.

– Яша, Котик, они сами разберутся, – поспешила вмешаться теща.

«Котик, ебаный ты в ротик!» – подумал я, но озвучивать этого не стал, не хотелось с первого же дня ссориться с родственником, мне еще здесь жить предстояло.

Яков Моисеевич сменил тему и повел речь об интересующих нас вещах.

– Вам здесь не Россия, здесь работать надо, вкалывать, – начал он учить нас жизни.

– Как с вакансиями дело обстоит? – поинтересовался я.

– Я поговорю у себя на работе, меня там очень сильно уважают, – высокомерно ответил тесть.

Работал мой новый родственник на каком-то производстве, уборщиком мусора. Пока уборщиком. Но планировал сделать там карьеру. До пенсии ему оставалось еще десять лет и он мечтал освоить прессовочный станок, чтобы не ходить эти годы с метлой.

– Штамповать какие-нибудь простые детали, – изложил мне Яков свою мечту.

А ведь у себя в Узбекистане Яков Моисеевич был хоть и мелким, но все же насосом, насосиком, точнее говоря. Там у него водились деньжата. Он проворачивал мелкомасштабные махинации, но семью содержал, были даже некоторые излишки. Что же заставило его бросить там все и уехать в Израиль, горбатиться тут на дядю?

– Потому что я еврей, и это моя страна, моя историческая родина, – пафосно слепил он нелепую отмазку.

Это была одна из его версий, по другой – он приехал на землю Израиля ради детей. Кроме Инги у него был еще один ребенок – сын. Хороший, способный парень, я вскоре с ним познакомился.

Да, его дети были здравомыслящими, деятельными, амбициозными людьми. Они могли устроить себе в Израиле приличное будущее, без помощи получающего грошовую зарплату Якова Моисеевича. Интеллектом, знаниями какими-то тесть тоже вряд ли мог помочь, самому не хватало. Так что обе версии Цехмейстера-старшего были лживыми. Правды я от него добиваться не стал, у меня своя жизнь, своя семья. Если с работой поможет, спасибо. Для начала я согласен был потрудиться даже уборщиком. Дело в том, что после женитьбы я решил пересмотреть свое отношение к жизни. Мне захотелось стать отцом семейства в общепринятом понимании этого слова. Я решил стать таким как все – много работать, покупать необходимые в быту вещи, в выходные отдыхать в кругу семьи. Был даже фантастический план – прекратить употребление алкоголя. Даже на это я готов был пойти. Проще говоря, я собирался кардинально изменить свою жизнь. Конечно, это была моя ошибка, законов природы не изменить. Если родился вольной птицей, питающейся свежим мясом, то травоядным, глупым, рабочим животным тебе не стать. Тут даже никакие генетики не помогут.

Но тогда я этого не понимал, тогда мне хотелось размеренной, стабильной жизни. Стыдно даже вспоминать.

Мюллер спрашивает: «Штирлиц, вы еврей?» – «Да вы что?! Я русский!» – отвечает возмущенный разведчик. «Ха, ха, ха. А я – немецкий».

В Израиле евреев, приехавших из России, Украины и Молдавии, называют «русскими». Некоторые эмигранты настолько к этому привыкают, что начинают чувствовать себя чистокровными русаками. Многие становятся антисемитами и мечтают восстановить утраченную во время ритуального иудейского обрезания крайнюю плоть.

* * *

Уборщиком меня не взяли, не было свободных рабочих мест. Я устроился в пекарню. В Израиле всего несколько лет назад не было русского черного хлеба, и репатрианты скучали по «Бородинскому» и «Рижскому». Но к счастью для еврейского народа, в Хайфе уже несколько лет проживал энергичный и предприимчивый человек Миша Каганович. Бывший питерский таксист, он приехал сюда в начале девяностых годов, испугавшись первого антидемократического путча. Тогда в еврейских кругах России прогнозировались погромы, и Миша благоразумно вылетел в Израиль: береженого – бог бережет. Здесь он попробовал себя в различных отраслях – строительство, уборка помещений, ирригация пустыни Негев, он даже оплодотворял индюшек на птицеферме кибуца (не как самец, а как служащий). Приходя вечером домой с тяжелой физической работы, он наливал стакан водки, выпивал его и каждый раз, закусывая апельсином или манго, ностальгировал по куску черняги с балтийской килькой и кружочком репчатого лука.

Однажды он зашел в эмигрантскую лавочку и купил там килограмм ржаной муки. Дома, не зная рецепта, замесил тесто, полагаясь исключительно на интуицию, и выпек в духовке буханку черного хлеба. Миша был не тем человеком, что будет сидеть и скучать о прошлой жизни. Нет! Это был человек действия. Отсутствует в стране ржаной хлеб, так его значит нужно сделать самому. Экспериментальная буханка напоминала по форме толстый блин, а по вкусу и консистенции – глину. Кагановича это не остановило, он записался в библиотеку, взял случайно оказавшуюся там книгу о производстве хлеба и приступил к делу серьезно. Оказалось, чтобы выпечь полноценный ржаной хлеб, одной муки и дрожжей мало. Нужна была закваска. Где же ее взять? В Питере, на хлебозаводе. Миша давно уже планировал проведать город на Неве, и теперь быстро собрался, взял отпуск и полетел.

На Ржевском хлебокомбинате договорился с работягами, и за бутылку портвейна ему вынесли полкило закваски. Это живой организм, его надо поить чистой водой, подкармливать мукой, перемешивать. Михаил упаковал закваску в термос и спешно вылетел обратно в Хайфу. В первый же вечер Каганович выпек у себя на кухне два чудесных «Бородинских» хлеба, добавив в тесто кориандр и сахар. На следующий день Миша отправился на работу, с собой у него были бутерброды с хлебом собственного приготовления. Работяги-эмигранты не поверили, что Михаил сам выпек этот чудный «Бородинский», думали, что он привез его из Питера. На следующий день Каганович принес каждому из шести работяг по целой ковриге. Захватило человека хлебопекарное дело. Ему стали поступать заказы, теперь уже за наличные деньги.

Михаил купил жарочный шкаф, установил его на кухне и уволился с работы. Выпечка хлеба занимала теперь все его время. В эмигрантских лавочках, куда Каганович сдавал свою продукцию, хлеб исчезал в первые минуты после открытия. Мощности жарочного шкафа уже не хватало, дело стремительно набирало обороты. Каганович снял подвальное помещение и приобрел подержанную печь, работающую на солярке. Производительность ее была – двести двадцать буханок в час. Но и ее вскоре стало не хватать. Каганович спешно вылетел в Петербург, где за бесценок приобрел еще две печки, промышленный тестомес и делитель для теста. Переправил все это оборудование в Хайфу и разместил в арендованном подвале. На входной двери повесил табличку: «ПЕКАРНЯ ЛЕНИНГРАД» – и нанял на работу нескольких горемык-пенсионеров, недавно прибывших из России и Украины.

К моменту, когда я устроился работать на это производство, пекарня выпускала уже несколько тысяч хлебов в сутки.

Работа была адская. В подвале царило настоящее пекло. В Израиле и так-то жаркий климат, а тут еще непрерывно работающие печки изрыгали из своих раскаленных недр огненный воздух. На кондиционер Каганович разоряться не собирался, ему было наплевать на работающих здесь людей, которым он платил зарплату ниже официального минимума, да еще и обсчитывал. Себя он уже возомнил хлебным королем и к рабочим относился как к рабам, зная, что пожилым эмигрантам некуда больше устроиться. Так на чужих горестях Миша толстел и увеличивал количество цифр на своем банковском счету.

Меня как нового неопытного сотрудника поставили работать на печи. Это было самое тяжелое место. Нужно было задвигать в раскаленные амбразуры тяжеленные коляски с подошедшим, уложенным в формы тестом, следить за температурным режимом, потом разгружать испеченные хлеба. Охренеть можно было от такой работы! Но я работал как проклятый. У меня ведь семья, Инга к тому же была беременна.

Одновременно с ночной работой в пекарне я устроился на курсы языка. Иврит не похож на языки других народов. В его письменности не существует гласных букв, слова пишутся справа налево. У израильтян нет заимствованных слов. Даже такое распространенное сейчас слово, как компьютер, звучащее одинаково почти на всех языках мира, в иврите произносится иначе – махшев. Зато из иврита даже в наш богатейший язык проникли многие, в основном жаргонные, словечки: фрайер, шмон, пендель, шахер-махер – этим неприятным заимствованиям в свой язык мы обязаны уголовникам еврейского происхождения. Кабала – чисто ивритское слово. Даже такое, казалось бы, исконно русское слово, как «решето», вероятно, имеет еврейский корень. «Решет» с иврита переводится как «сеть», а ведь решето – это не что иное, как натянутая с одного края полого цилиндра сетка. Фамилия известного опального олигарха Березовского происходит вовсе не от названия нашего национального дерева. «Берез» – в переводе с иврита обозначает «кран»…

Учить язык, совмещая это занятие с каторжной работой в пекарне, было нелегко. Я часто засыпал на уроках, но упорно продолжал посещать занятия. Без языка в Израиле делать нечего, так и будешь катать тележки с хлебами за нищенскую зарплату.

Вскоре в пекарне появился новый рабочий, недавно прибывший из Приднестровья. Сергей Гофман имел классическую славянскую внешность, но нагло утверждал, что он чистокровный еврей, потомок первосвященников Коэнов и Левитов. Сергей был среднего роста, с великолепно развитой мускулатурой, уши его напоминали пластилиновые лепешки – бывший борец. Курчавые волосы делали его похожим на теленка Гаврюшу из мультфильма «Простоквашино». Лицо у Гофмана было доброе, открытое, располагающее.

Сергей занял место у печей, а я, соответственно, пошел на повышение – мне доверили тестомес и рецептуру хлебов.

После работы мы с Сергуней решили попить пивка и зашли в кафе. Мучимый жаждой Гофман зубами открыл бутылку, взял у бармена соломинку и принялся высасывать через нее пиво, булькая и поднимая пену. Наверное, в кино видел, что именно так пьют пиво за границей.

– Серега, ты чем в России занимался?

– Таксистом работал. А с детства мечтал космонавтом стать, не взяли меня. Из-за пятого пункта, – пожаловался потомок первосвященников.

Я очень удивился: впервые мне встретился человек, мечтавший стать космонавтом, хотя почему-то считалось, что все мальчишки только и думают о полете в звездное небо. Что хорошего – быть космонавтом? Лететь хер знает куда. В пустоту, в вакуум. Зачем? Там же нет ничего. Ну, я понимаю – отправиться в экспедицию в дальние страны, это действительно безумно интересно: новые люди, новая, необычная природа. Это да.

Единственной целью, оправдывающей такое идиотское занятие, как полет в пустоту, может быть только зарабатывание больших денег. Ведь даже славы не добудешь таким путем. Был первый – Юрий Алексеевич Гагарин, все лавры заслуженно достались ему, остальным ловить нечего. Себя испытать в космосе тоже нельзя. Сидят астронавты эти в железной бочке и тупо выполняют команды с Земли, от них самих почти ничего не зависит. Собачки вон летали, и не менее успешно, говорить только они не могли, вот и вся разница. Так и не понял я, чего это здорового, добродушного Сергуню потянуло в такую скучную, неинтересную профессию.

– А здесь что планируешь делать? – спросил я у своего нового знакомого.

– Не знаю пока еще, на тебя вот надеюсь. Ты, я вижу, парень оборотистый.

Что Сергуня мог увидеть? Мы знакомы всего-то пару часов.

– Давай, Арканя, придумывай тему, – потребовал Гофман. – Я сам не очень способный в интеллектуальном плане, но выполнять конкретные поручения могу.

– Ладно, буду думать, – согласился я.

* * *

Как-то поехали мы с Ингой в Акко. Это древний город, он старше Иерусалима и намного живописнее его. Акко стоит на берегу моря, к воде спускаются крепостные стены античного города, в гавани стоят лодки рыбаков. Лодки в основном старые, обшарпанные, но оснащенные сверхсовременными мощными моторами, на многих из них установлены компьютеры, навигаторы, эхолоты; кучами навалены километровые сети. Рядом с лодками сидят их хозяева – черные, обветренные рыбаки. Они варят тут же на пристани свой обжигающий, крепкий черный кофе с кардамоном, пьют его из маленьких узких стаканов, запивая ледяной водой, и курят кальян. Смесь запахов кофе, соленого моря, свежей рыбы и кальяна приводят меня в сильное возбуждение.

На пристани, как и во всем старом городе, безраздельно властвуют арабы. Это расслабленные с виду добродушные люди, они разговорчивы и приветливы, все как один улыбаются, демонстрируя здоровые белые зубы. Евреи утверждают, будто арабы – коварные, чрезвычайно опасные враги, но мне не верится, что эти милые, жизнерадостные люди могут быть врагами хоть для кого-нибудь, от них исходит гостеприимство и доброжелательность. Среди арабских женщин встречаются экземпляры потрясающей красоты. Здесь, в отличие от ортодоксальных исламских стран, женщины не закутываются в тряпки, не прячут лица – Израиль все-таки современное государство.

На узких, мощенных булыжником улочках старого города живописно раскинулся восточный базар. В основном здесь рыбные ряды. Свежайшие, только что выловленные морские обитатели лежат на прилавках, обложенные кусками льда, – диковинные, разноцветные рыбы, крабы, кальмары, осьминоги, лобстеры, креветки, мидии, устрицы. Это арабский базар, законы иудейского кашрута здесь бессильны. Ортодоксальному еврею в этих рядах стало бы плохо с сердцем: все продукты, разложенные на прилавках, строжайше запрещены к употреблению в пищу «богоизбранному» народу.

Я же испытываю огромное наслаждение, рассматривая всю эту экзотическую красоту и вдыхая острый запах рыбного базара – пахнет морем, свежим ветром, простором и свободой. Здесь светлой радостью наполняется душа, и слюнные железы начинают интенсивно работать.

В мясных рядах висят освежеванные бараньи туши. Улыбающиеся арабы за прилавками непрерывно точат гигантские ножи, они готовы по первому требованию отрезать от туши понравившийся тебе кусок. Но мяса нам с Ингой сегодня не хочется. Так же, без особого интереса, мы минуем фруктово-овощные развалы и подходим к торговцам сластями. Какой же это Восток без сластей? Сочетая мед, сахар, орехи и муку с различными пряностями, арабские кулинары создают множество разновидностей кондитерских изделий. Здесь все пестрое, свежее, истекающее сладким сиропом, дурманно пахнущее. Пройти мимо торговцев восточными сладостями невозможно. Мы с Ингой решаем полакомиться и делаем заказ, наугад тыкая пальцами в приглянувшиеся нам изделия. Названий сластей мы не знаем, о вкусе можем только догадываться, поэтому при выборе руководствуемся только интуицией. Вместе с кондитерскими чудесами нам подают знаменитый арабский кофе, а я еще и арака шестидесятиградусного себе заказал. После всей этой вкуснятины я почувствовал непреодолимое желание выкурить крепкую сигару, купил ее тут же на базаре и, элегантно попыхивая табачным цилиндром, повел жену к торговцам сувенирами.

Здесь предлагали купить морские раковины, золотые и серебряные изделия, старинные монеты, поделки из дерева и камня, футболки и кепки с еврейской и арабской символикой. Все это меня не впечатлило и я завел Ингу в спортивно-рыболовно-оружейную лавку. Здесь мы купили прочные стальные наручники с ключами. Эта забавная вещица призвана была разнообразить нашу сексуальную жизнь.

Мы с Ингой еще в России практиковали сексуальные игры со связыванием и другими видами фиксации. Инга уверяла, что многие женщины имеют склонность к мазохизму. Женщине порой приятно чувствовать себя слабой, незащищенной. Поэтому ограничение свободы движений с помощью посторонних предметов (веревок, ремней, наручников, колодок и т.д.) возбуждает женщину с нормальной психикой, а если при этом она еще находится в беззащитной позе с обнаженными и легкодоступными половыми органами, то это вообще взвинчивает.

Раньше мы пользовались веревками, и нам этого было вполне достаточно, но, увидев крепкие, блестящие, строгие и агрессивные наручники, Инга не могла сдержать волнения. Я заметил, что она сильно возбудилась от одного только их внешнего вида.

– А ты знаешь, ведь некоторые мужчины тоже любят чувствовать себя беззащитными, – игриво крутя наручники, сказала мне она.

– Некоторые мужчины любят и письки у других мужчин сосать, – грубовато ответил я жене и отобрал у нее никелированную игрушку, давая понять, что распоряжаться наручниками буду только я.

– Только родителям моим не показывай нашу покупку – они не поймут.

– А ты думала, что я с тестем буду советоваться по вопросу их грамотного применения?

Инга не стала отвечать на мой риторический вопрос.

Опробовать наручники мы с Ингой решили на следующий же день после покупки. Дождавшись, когда тесть с тещей уйдут на работу, я завел обнаженную Ингу в ванную комнату и пристегнул ее там стальными браслетами к трубе. Труба проходила невысоко над полом, поэтому Инга вынуждена была находиться в положении «раком», другую позу она принять не могла.

– Ты ключи не потеряешь? – спросила у меня жена.

– Вот они, – я покрутил на пальце ключи от наручников.

– Положи их на полку и раздевайся, – потребовала она.

– Представляю, какое лицо было бы у твоей матери, если бы она увидела тебя сейчас: ее любимая доченька стоит раком, голая, пристегнутая наручниками к трубе, и негодяй-зять может делать с ней все, что захочет, – я продолжал крутить на пальце ключи от наручников.

– Оставь мою маму в покое и займись наконец делом, – Инга нервничала, могли вернуться родители.

– А ты не командуй, я сейчас твой хозяин, ты полностью в моей власти.

– Мы только теряем время, – Инга начинала злиться.

– Молчи, рабыня! Тебе слова не давали! – крикнул я, входя в роль деспота и тирана. Нам с женой нравились такие импровизированные спектакли.

– Слушаюсь, мой господин, – Инга приняла позу покорности.

В этот момент я обернулся и увидел Анну Исааковну, она раньше времени вернулась домой и со свойственным ей любопытством заглянула в ванную.

Теща была в ступоре, она явно отказывалась верить своим глазам и ушам.

– Здравствуйте, Анна Исааковна, – сказал я онемевшей женщине и, передав ей ключи от наручников, поскорее убрался из квартиры, пока она не вызвала ментов.

* * *

Работу в пекарне я вскоре бросил. Борис Костенко (или попросту Борюня), Ингин родственник, устроил меня в супермаркет, где он сам работал мясником. Мне предстояло трудиться в овощном отделе. Это была прекрасная должность для такого любознательного человека, как я. Супермаркет располагался в гигантском ангаре, овощной отдел занимал около 300 кв.м. полезной площади, плюс еще обширный склад.

Меня поразило количество овощей и фруктов, со многими из которых я был знаком только по книгам. Сейчас я мог не только видеть их вживую, но и осязать, обонять и даже пробовать на вкус. Артишоки удивляли необычностью своей формы, у нас в отделе продавались их головки, покрытые крупными, жесткими чешуйками. Арбузы евреи умудрились вывести совершенно бескосточковые. Совсем уже чеканулись эти генные инженеры! Баклажаны, с идеально белой кожей, соседствовали со своими классическими чернокожими братьями. У привычной европейцу тыквы здесь нашлись родственницы – тыквы бутылочные. Кроме обычных гладких авокадо на прилавке лежали бугристые, шершавые «аллигаторовы груши», эти были почти черного цвета. Капуста – любая: белокочанная, краснокочанная, брокколи, кольраби, брюссельская, савойская, пекинская. В холодильном прилавке – грибы, связанная в пучки спаржа, пряные коренья, ароматная зелень. Отдельно – орехи и каштаны. Все это я пробовал, ел, жрал!

Коренные жители давали мне советы по приготовлению того или иного плода. Я готовил их дома, оперируя новыми, неизведанными пряностями, которых здесь было изобилие (Восток!). Овощи стоят копейки! Мне стало казаться, что Израиль – рай для трудящихся.

В отделе царствовал молодой веселый парень, марокканский еврей – Шломи Ивги. Помогали ему кроме меня еще два эмигранта – бывший боксер, приблатненный Алекс и Мордехай Бен-Давид, которого еще недавно звали Мераб Давиташвили – жадный и мелочный выходец из Грузии. У меня сложилось впечатление, что за 100 шекелей он был готов поменять не только фамилию, но и пол. С Алексом и Шломи я очень быстро подружился, сближаться с Мордехаем не возникло желания.

Работа наша начиналась в 7 часов утра, огромный грузовик ежедневно подвозил несколько тонн овощей и фруктов, их нужно было взвесить, рассортировать и разложить на прилавках. От постоянной физической нагрузки и хорошей, здоровой пищи кости мои быстро обрастали крепкими, упругими мышцами, вес приближался к отметке 100 кг.

– Арканя, ты, говорят, хорошую работу нашел? – позвонил мне Гофман.

– Да, очень доволен я сейчас своей жизнью.

– А меня-то нельзя туда устроить? – с надеждой спросил Сергуня.

– Спрошу завтра, – пообещал я.

– Арканя, обязательно только узнай. Не могу я больше в пекарне этой въябывать, – умолял Сергуня.

Устроить Гофмана к нам в отдел мне было выгодно. Во-первых – он свой парень, здоровый и работоспособный, во-вторых, мы с Алексом и Шломи планировали избавиться от жадного и ленивого Мордехая, оказавшегося ко всему еще и стукачом, и управляемый Сергуня мог быть полезен для усиления оппозиции Бен-Давиду.

– Завтра выходи к семи утра на работу! – радостно заорал Шломи, как только увидел накачанного, добродушного Сергуню.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю