Текст книги "Золотой канон; Фигуры эзотерики"

Автор книги: Аристокл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Главное для людей, говорил Пифагор, в том, чтобы наставить душу к добру или злу. Счастлив человек, когда душа у него становится доброю; но в покое она не бывает и ровным потоком не течет. Справедливость сильна, как клятва, потому и Зевс именуется Клятвенным30. Добродетель есть лад (harmonia), здоровье, всякое благо и бог. Дружба есть равенство ладов. Богам и героям почести следует воздавать неодинаковые: богам – непременно в благом молчании, одевшись в белое и освятившись, героям же – после полудня. Освящение состоит в очищении, омовении, окроплении, в чистоте от рождений, смертей и всякой скверны, в воздержании от мертвечинного мяса, от морской ласточки, чернохвостки, яиц, яйцеродных тварей, бобов и всего прочего, что запрещено от справляющих обряды. От бобов воздерживаться Пифагор велел (по словам Аристотеля в книге "О пифагорейцах") то ли потому, что они подобны срамным членам, то ли вратам Аида31, то ли потому, что они одни – не коленчатые, то ли вредоносны, то ли подобны природе целокупности, то ли служат власти немногих (ибо ими бросают жребий). Не поднимать упавшего он велел, чтобы привыкать к сдержанности за едой, а может быть, потому что это указание на чью-то смерть: ведь и Аристофан в "Героях" говорит, что упавшее принадлежит героям:

И вкушать того не вздумай,

что упало со стола!32

Не касаться белого петуха он заповедовал, потому что петух – проситель и посвящен Месяцу; проситель-ство же есть доброе дело, а Месяцу он посвящен, потому что кричит в урочные часы; кроме того, белый цвет – от благой природы, а черный – от дурной. Не касаться рыб, которые священны,– потому что не должно богам и людям располагать одним и тем же, точно так же, как свободным и рабам. Не преломлять хлеб – потому что в старину друзья ели от одного куска, как варвары и посейчас, а того, что сводит людей, делить не нужно (впрочем, иные говорят, будто это – к посмертному суду; иные – что от этого робеют на войне; а иные – что от этого начинается целокупность).

Из фигур он считал прекраснейшими среди объемных – шар, а среди плоских – круг. Старость подобна всему, что умаляется, молодость – всему, что нарастает. Здоровье есть сохранение образа, болезнь – его разрушение. Соль, говорил он, нужно ставить перед собою, чтобы помнить правду, ибо соль сохраняет все, что ни примет, а рождается от чистейшего солнца и чистейшего моря.

Все это, говорит Александр, он нашел в пифагорейских записках, а дополнение к ним сообщает Аристотель.

Величавость Пифагора не упускает случая задеть и Тимон в "Силлах", где пишет так:

А Пифагор, преклоняясь к волхвам,

болтающим бредни, Ищет людей уловлять,

величавых речей говоритель.

О том, что Пифагор в иное время был иными людьми, свидетельствует и Ксенофан в элегии, которая начинается так:

Ныне другую я речь укажу и другую дорогу,

а о Пифагоре упоминает вот каким образом:

Как-то в пути увидав,

что кто-то щенка обижает,

Он, пожалевши щенка, молвил такие слова:

"Полно бить, перестань!

живет в нем душа дорогого

Друга: по вою щенка

я ее разом признал"33.

Так пишет Ксенофан. Насмехается над Пифагором и Кратин в "Пифагорейке"; а в "Тарентинцах" он говорит так:

Едва завидят человека пришлого,

Тотчас к нему пристанут с переспросами,

Чтоб сбился бедный с толку и запутался

В противоречьях, сходствах, заключениях,

Потоплен в бездне мудрости блуждающей.

Мнесимах в "Алкмеоне":

Мы Аполлона чтим пифагорически:

В чем есть душа, того к столу не требуем.

Аристофонт в "Пифагорейце":

Он видел всех, спускаясь в преисподнюю,

И ах, он говорит, какая разница

Меж мертвецами и пифагорейцами!

Лишь их зовет к столу

за благочестие Плутон-владыка.

– Странный вкус, поистине:

С подобной мразью тешиться приятельством!

И еще там же:

Пьют воду, а едят сырые овощи;

Плащи их вшивы, тело их немытое,

Никто другой не снес бы этой участи!

Погиб Пифагор вот каким образом. Он заседал со своими ближними в доме Милона, когда случилось, что кто-то из не допущенных в их общество34, позавидовав, поджег этот дом (а иные уверяют, будто это сделали сами кротонцы, остерегаясь грозящей им тирании). Пифагора схватили, когда он выходил,– перед ним оказался огород, весь в бобах, и он остановился: "Лучше плен, чем потоптать их,– сказал он,– лучше смерть, чем прослыть пустословом". Здесь его настигли и зарезали; здесь погибла и большая часть его учеников, человек до сорока; спаслись лишь немногие, в том числе Архипп Тарентский и Лисид, о котором уже упоминалось. Впрочем, Дикеарх утверждает, что Пифагор умер беглецом в метапонтском святилище Муз, сорок дней ничего не евши35; и Гераклид (в "Обзоре Сатаровых "Жизнеописаний"") рассказывает, будто, похоронив Ферекида на Делосе, Пифагор воротился в Италию, застал там Килона Кротонского за пышным пиршеством36 и, не желая это пережить, бежал в Метапонт и умер от голодания. А Гер-мипп рассказывает, что была война между акрагантя-нами и сиракузянами и Пифагор с ближними выступил во главе акрагантян, а когда началось бегство, он попытался обогнуть стороной бобовое поле и тут был убит сиракузянами; остальные же его ученики, человек до тридцати пяти, погибли при пожаре в Таренте, где они собирались выступить против государственных властей.

Тот же Гермипп передает и другой рассказ о Пифагоре: появившись в Италии, говорит он, Пифагор устроил себе жилье под землей, а матери велел записывать на дощечках все, что происходит и когда, а дощечки спускать к нему, пока он не выйдет. Мать так и делала; а Пифагор, выждав время, вышел, иссохший, как скелет, предстал перед народным собранием и заявил, будто пришел из Аида, а при этом прочитал им обо всем, что с ними случилось. Все были потрясены прочитанным, плакали, рыдали, а Пифагора почли богом и даже поручили ему своих жен, чтобы те у него чему-нибудь научились; их прозвали "пифагорейка-ми". Так говорит Гермипп.

У Пифагора была жена по имени Феано, дочь Брон-тина Кротонского (а другие говорят, что Бронтину она была женой, а Пифагору ученицею), и была дочь по имени Дамо, как о том говорил Лисид в письме к Гиппасу: "Многие мне говорят, будто ты рассуждаешь о философии перед народом, что всегда осуждал Пифагор, ведь и дочери своей Дамо он доверил свои записки лишь с наказом никому не давать их из дому. И хоть она могла продать его сочинения за большие деньги, она того не пожелала, предпочтя золоту бедность и отцовский завет, а ведь она была женщина!" Был у них также сын Телавг, который стал преемником отца и (по некоторым известиям) учителем Эмпедокла; недаром Эмпедокл, по словам Гиппобота, говорит:

Славный Телавг, дитя Феано,

дитя Пифагора!

Телавг, говорят, не оставил сочинений, а мать его Феано оставила. Она же, говорят, на вопрос: "На который день очищается женщина после мужчины?" сказала: "После своего мужа – тотчас, а после чужого – никогда". Женщине, которая идет к своему мужу, она советовала вместе с одеждою совлекать и стыд37, а, вставая, вместе с одеждою облекаться и в стыд. Ее переспросили: "Во что?" – она ответила: "В то, что дает мне право зваться женщиною"38.

Пифагор же, по словам Гераклида, сына Сарапио-на, скончался в восемьдесят лет, в согласии с собственной росписью возрастов39, хоть по большей части и утверждается, будто ему было девяносто. У нас о нем есть такие шутливые стихи:

Одушевленных созданий

не трогаешь хищной рукою

Ты не один, Пифагор: делаем то же и мы.

В том, что проварено, в том,

что зажарено, в том, что под солью,

Верно уж, нету души,

есть лишь законная снедь.

И еще:

Был Пифагор такой уж мудрец,

что пищу мясную

В рот принимать не желал

грех-де неправедный в том!

Всем остальным он, однако же,

мясо давал без запрета

"Сам,– говорил,– не грешу:

пусть остальные грешат!"

И еще:

Если ты хочешь постичь умом своим

дух Пифагора

Взгляд обрати лишь на щит,

с коим сражался Эвфорб.

"Жил я до жизни моей!"

таково Пифагорово слово,

Что ж! Коли был он, не быв,

стало быть, был он ничто.

И еще, о кончине его:

Горе, горе! Зачем, Пифагор,

ты бобам поклонялся?

Вот и погиб ты среди собственных учеников.

Не пожелал ты пятою попрать бобовое поле

И на распутье ты пал

под акрагантским мечом40.

Расцвет его приходится на 60-ю олимпиаду, а установления его держались еще девять или десять поколений41 – ибо последними из пифагорейцев были те, которых еще застал Аристоксен: Ксенофил из фракийской Халкидики, Фантон Флиунтский, Эхекрат, Диокл и Полимнаст – тоже из Флиунта; они были слушателями Филолая и Еврита Тарентских.

Пифагоров было четверо, и жили они одновременно и неподалеку: первый кротонец, человек тиранического склада; второй – флиунтянин, занимавшийся телесными упражнениями (умаститель, как говорят иные); третий – закинфянин; четвертый – тот, о ком шла речь, кто открыл таинства философии и учил им, от кого пошло выражение "сам сказал". Говорят, что был и еще один Пифагор, ваятель из Ре-гия, первый поставивший своею заботою соразмерность и ритм; и другой, скверный ритор; и третий, врач, писавший о грыже и составивший что-то о Гомере; и четвертый, сочинитель "Истории дорян" (как рассказывает Дионисий). Этот последний, по словам Эратосфена (которые приводит Фаворин в VIII книге "Разнообразного повествования"), впервые стал заниматься кулачным боем по-ученому, в 48-ю олимпиаду42: длинноволосый, в пурпурной одежде, он был с насмешками исключен из состязания мальчиков, но тут же вступил в состязание мужчин и вышел победителем. Это явствует из эпиграммы, сочиненной Феэтетом:

Странник, знаком ли тебе Пифагор,

Пифагор из Самоса, Длинноволосый борец,

многой воспетый хвалой? Знай: Пифагор – это я;

а чем я стяжал мою славу, Ты у элидян спроси:

трудно поверить, но верь!43

Фаворин говорит, что наш Пифагор стал употреблять определения для математических предметов; еще шире это стали делать Сократ и близкие к нему, потом Аристотель и стоики. Далее, он первый назвал небо мирозданием, а землю – шаром (хотя Феофраст говорит, что это был Парменид, а Зенон – что это был Гесиод). Противником его был, говорят, Килон, как противником Сократа – Антилох44.

О борце Пифагоре передают еще и такую эпиграмму:

Этот борец Пифагор,

самосским рожденный Кратетом,

Мальчиком в Альтис пришел

для олимпийских побед45.

Философу принадлежит такое письмо:

Пифагор – Анаксимену:

"Если бы ты, лучший из людей, не превосходил Пифагора родом и славою, право, ты бы снялся и покинул Милет; и удерживает тебя от этого только добрая слава твоих предков, как и меня бы она удерживала, будь я подобен Анаксимену. Но если вы, лучшие люди, покинете города свои, то весь порядок в них разрушится, а угроза от мидян станет сильней. Не всегда хорошо вперяться умом в эфир – лучше бывает принять заботу об отечестве. Я ведь тоже не весь в моих вещаниях – я и в тех войнах, какими ходят друг на друга италийцы".

Закончив рассказ о Пифагоре, надлежит сказать о знаменитых пифагорейцах, а потом – о тех философах, которых иные называют "разрозненными"; и это преемство достойнейших мы замкнем Эпикуром, как и намеревались. О Феано и Телавге уже было рассказано; теперь следует прежде всех сказать об Эмпедокле, который, по некоторым известиям, тоже был слушателем Пифагора.

КОММЕНТАРИИ

1 Тирренцы – этруски, считавшиеся народом, искушенным в тайных знаниях: отсюда и легенда, возводящая к ним Пифагора (еще красочнее – у Порфирия, 10).– 307.

2 Геродот. Ист. IV, 95.– 307.

3 См. выше, 1, 118-119.– 307.

4 Креофилиды – род аэдов (эпических певцов) на Самосе, подобный роду Гомеридов на Хиосе.– 307.

5 Гомер. Ил. 16, 806 и далее.– 308.

6 Возможен перевод: "...и, отобрав, эти сочинения создал" (двусмысленность в подлиннике).– 308.

7 Точнее об этом: Ямвлих. Жизнь Пифагора, 72-73; сперва три года испытаний, потом пять лет ученичества в молчании и из-за занавеси, потом доступ к эзотерическому учению.– 309.

8 Культ Аполлона Гиперборейского – наиболее мистический из культов Аполлона, ср. Порфирий, 28.– 370.

9 Эпитеты греческих богинь во многих культах: подробнее об этом см.: Ямвлих, 56. – 370.

10 Т. е. открыл зависимость изменения высоты тона от длины колеблющейся струны (монохорд – малоупотребительный инструмент с одной струной).– 310.

11 Примирение этого рассказа о гекатомбе (жертве в 100 быков) и традиционного пифагорейского вегетарианства см. у Порфирия, 36, и ниже, VIII, 53.– 370.

12 ПА, VII, 119.– 370.

13 Знаменитый делосский алтарь из рогов жертвенных животных, заложенный Тесеем после убийства Минотавра._ 370.

14 Ср. ниже, IX, 23. Геспер и Фосфор – названия вечерней и утренней Венеры.– 377.

15 Испорченное место, перевод по конъектуре Кобета. – 377.

16 Этот промежуток между двумя метемпсихосами, вероятно, искажен из 216 (=63, "психогоническое число" пифагорейцев). Таким образом, Пифагор должен был жить под именем Пирра в VIII в., Гермотима – в XI в., Эвфор-ба – в XIII в. до н. э., к которому приблизительно было относимо время падения Трои.377.

17 Перечисляются местные италийские племена; из римлян пифагорейцем считался преемник Ромула, царь Нума Помпилий.– 377.

18 См. выше, III, 9 и VIII, 84.– 377.

19 Несколько иначе у Порфирия, 4.– 377.

20 Имеются в виду пифагорейские "акусмы" (откровения) и "символы" (средства узнавания); ср. Порфирий, 41-42.– 377.

21 В большинстве источников (напр., Порфирий, 42) – наоборот, "не сваливать, а взваливать": Диоген Лаэртский дает чтение менее философски-символичное и более человечески-бытовое.– 377.

22 В большинстве источников – наоборот, "по торным тропам не ходить", ошибка такого же рода.– 377.

23 Рыбы ("эрифии", "меланур" и морская ласточка – "тригла"), посвященные подземным богам (Ямвлих, 109).-312.

24 Pelargan, редкое слово.– 312.

25 См. выше, IX, 8.– 312.

26 Пифагор значит "убеждающий речью". Этимология, связывающая его с культом Аполлона Пифийского.– 312.

27 Пространнее см. Порфирий, 40.– 372.

28 В большинстве источников единица соответствует точке, двойка – линии (два ее конца), тройка – плоскости (три вершины треугольника), четверка объему (четыре вершины пирамиды – тетраэдра). Диоген выражается неясно.373.

29 Ихор – всякая органическая жидкость (первоначально – "кровь богов", упоминаемая ниже, IX, 60, в гомеровской цитате).– 314.

30 Horkios, одно из прозвищ Зевса.– 375.

31 Дильс и Лонг предполагают здесь лакуну.– 375.

32 Стих из несохранившейся комедии.– 375.

33 ПА, VII, 120.– 376.

34 Килон, о котором см.: Порфирий, 54, 56.– 377.

35 Версия Дикеарха подробнее у Порфирия, 56– 57.– 377.

36 По-видимому, речь идет о торжествах в Кротоне после изгнания пифагорейцев.– 377.

37 Ср. Геродот. Ист. I, 8, 3.-318.

38 Натянутая этимология: куне – "женщина" и ais-chyne – "стыд".– 378.

39 См. выше, VIII, 10, о возрастах по 20 лет.– 378.

41 ПА, VII. 121; АПл. V, 34-35; ПА, VII, 122.– 379.

41 Т. е. девять – десять смен руководителей школы за 200 лет между Пифагором (ок. 500 г. до н. э.) и Аристок-сеном (ок. 300 г. до н. э.).-379.

42 48-я олимпиада – 588 г. до н. э.-379.

43 АПл. III, 35.-379.

44 Ср. выше, II, 46. Подробнее о заговоре Килона против пифагорейцев см. у Порфирия.-379.

45 АПл. III, 16. Алътис – священная ограда Зевса в Олимпии, место Олимпийских игр.– 320.

Порфирий

ЖИЗНЬ ПИФАГОРА

Почти все согласно утверждают, что Пифагор был сыном Мнесарха, но разноречиво судят о происхождении самого Мнесарха. Некоторые считают Мнесарха уроженцем Самоса. Но Клеанф (в V книге "Мифических повествований") говорит, будто Мнесарх был сириец из сирийского Тира и будто он однажды в неурожайный год приплыл на Самос по торговым делам, устроил раздачу хлеба и за это был удостоен самосского гражданства. Потом, так как Пифагор с детских лет оказался способен ко всем наукам, Мнесарх отвез его в Тир и привел к халдеям, где Пифагор и овладел всеми их знаниями. Вернувшись оттуда в Ионию, Пифагор сперва учился при Ферекиде Сиросском, а потом при Гермодаманте, сыне Креофила, доживавшем век на Самосе.

Впрочем, по словам Клеанфа, иные уверяют даже, что отец Пифагора был тирренец из тех, которые поселились на Лемносе1; оттуда он по делам приехал на Самос, остался там и получил гражданство; а когда он ездил в Италию, то брал с собою и мальчика Пифагора; Италия тогда благоденствовала, и потому-то Пифагор впоследствии опять отправился туда.

Клеанф перечисляет также двух старших братьев Пифагора – Евноста и Тиррена; Аполлоний (в книгах про Пифагора) упоминает и мать Пифагора Пифаиду из потомства Анкея, основателя Самоса; а некоторые, по свидетельству Аполлония, считали его отпрыском Аполлона и Пифаиды и лишь на словах – сыном Мнесарха. Так говорит и один самосский поэт:

Фебу, Зевесову сыну,

рожден Пифагор Пифаидой

Той, что в Самосской земле

всех затмевала красой.

Учился же он, по словам Аполлония, не только у Ферекида, но и у Гермодаманта и у Анаксимандра.

Дурид Самосский во II книге "Времясчисления" добавляет, что у Пифагора был сын Аримнест, наставник Демокрита; этот Аримнест, воротясь из изгнания, поставил за это в храм Геры медную статую двух локтей в поперечнике, сделав на ней такую надпись:

Сын Пифагора меня Аримнест

в этом храме поставил,

Миру в ученых речах

многую мудрость явив.

Статую эту похитил тот Сим, который присвоил сочинения "О гармонии" и "Канон" и издал их как свои; там были статуи всех семи наук2. Сим похитил одну из них, а после этого исчезли и остальные, указанные в посвятительной надписи. А другие пишут, что от критянки Феано, дочери Пифанакта, у Пифагора был сын Телавг и дочь Мия; иные упоминают и дочь Аригноту, от которой даже сохранились пифагорейские сочинения. И Тимей рассказывает, что дочь Пифагора в девичестве была в Кротоне первой в хороводе девиц, а в замужестве – первой в хороводе замужних и что дом ее кротонцы посвятили Деметре, а переулок, где он стоял,– Музам.

Наконец, Лин в IV книге "Истории" упоминает, что разногласия были даже относительно места рождения Пифагора: "Если ты затруднишься назвать родину и город, гражданином которых случилось быть этому мужу, то пусть это тебя не смущает: иные говорят, что он с Самоса, иные – что из Флиунта, иные – что из Метапонта".

Что касается его учения, то большинство писавших утверждают, что так называемые математические науки он усвоил от египтян, халдеев и финикиян (ибо геометрией издревле занимались египтяне, числами и подсчетами финикияне, а наблюдением небес – халдеи), а от магов услышал о почитании богов и о прочих жизненных правилах. Первое знакомо многим, потому что записано в книгах; зато прочие жизненные правила известны менее. О чистоте своей он так заботился (пишет Евдокс в VII книге "Объезда земли"), что избегал и убийств и убийц: не только воздерживался от животной пищи, но даже сторонился поваров и охотников. Антифонт в книге "О жизни мужей, отличавшихся добродетелью" рассказывает, какую выносливость выказал Пифагор в Египте. Пифагор услышал, как хорошо в Египте воспитывают жрецов, и захотел сам получить такое воспитание; он упросил тирана Поликрата написать египетскому царю Амасису, своему другу и гостеприимцу, чтобы тот допустил Пифагора к этому обучению. Приехав к Амасису, он получил от него письмо к жрецам; побывав в Гелиополе, отправился в Мемфис, будто бы к жрецам постарше; но, увидев, что на самом деле и здесь то же, что и в Ге-лиополе, из Мемфиса он таким же образом пустился в Диосполь. Там жрецы из страха перед царем не решались выдать ему свои заветы и думали отпугнуть его от замысла безмерными тяготами, назначая ему задания, трудные и противные эллинским обычаям. Однако он исполнял их с такой готовностью, что они в недоумении допустили его и к жертвоприношениям и к богослужениям, куда не допускался никто из чужеземцев.

Воротившись в Ионию, он устроил у себя на родине училище; оно до сих пор называется Пифагоровой оградой, и самосцы там собираются на советы по общественным делам. А за городом он приспособил для занятий философией одну пещеру и проводил там почти все свои дни и ночи, беседуя с друзьями. Но в сорок лет (по словам Аристоксена) он увидел, что тирания Поликрата слишком сурова, чтобы свободный человек мог выносить такую деспотическую власть; и тогда он собрался и отправился в Италию3.

Многие подробности об этом философе, которых я не хочу пропустить, сообщает Диоген в книге "Чудеса по ту сторону Фулы". Он говорит, что Мнесарх был тирренцем – из тех тирренцев, которые заселили Лемнос, Имброс и Скирос, что он объездил много городов и стран и однажды нашел под большим красивым белым тополем грудного младенца, который лежал, глядя прямо в небо, и не мигая смотрел на солнце, а во рту у него была маленькая и тоненькая тростинка, как свирель, и питался он росою, падавшею с тополя. С изумлением это увидев, Мнесарх решил, что мальчик этот – божественной породы, взял его с собой, а когда он вырос, отдал его самосскому жителю Андроклу, который поручил мальчику управлять своим домом. Мнесарх назвал мальчика Астреем4 и, будучи богатым человеком, воспитал его вместе с тремя своими сыновьями, Евирстом, Тирревом и Пифагором, из которых младший был усыновлен тем же Ан-дроклом. В детстве Пифагор учился у кифариста, живописца и атлета, а в юности пришел в Милет к Ана-ксимандру учиться геометрии и астрономии. Ездил он, по словам Диогена, и в Египет, и к арабам, и к халдеям, и к евреям; там он научился и толкованию снов и первый стал гадать по ладану. В Египте он жил у жрецов, овладел всею их мудростью, выучил египетский язык с его тремя азбуками – письменной, священной и символической (первая из них изображает обычный язык, а две другие – иносказательный и загадочный)5 и узнал многое о богах. У арабов он жил вместе с царем, а в Вавилоне – с халдеями; здесь побывал он и у Забрата6, от которого принял очищение от былой скверны, узнал, от чего должен воздерживаться взыскующий муж, в чем состоят законы природы и каковы начала всего. От этих-то народов и вывез Пифагор в своих странствиях главную свою мудрость. Пифагору и подарил Мнесарх мальчика Астрея; и Пифагор принял его, изучил его лицо и тело в движении и покое, а затем дал ему воспитание. Ибо Пифагор первый достиг такого знания человека и умения распознавать природу каждого, что ни с кем не дружил и не знакомился, не определив по лицу, каков этот человек. Был у него и другой мальчик, привезенный из Фракии, по имени Залмоксис; когда он родился, на него накинули медвежью шкуру, по-фракийски называемую залмою, отсюда и его имя. Пифагор его любил и научил его наблюдению небес, священнослужениям и иному почитанию богов. Мальчик этот (которого, по другим сведениям, звали Фалес) почитается у варваров богом вместо Геракла7. Дионисофан сообщает, что он был рабом у Пифагора, но попал в плен к разбойникам и был заклеймен выжженными на лбу знаками, когда хозяин его Пифагор из-за гражданских смут находился в изгнании. А другие уверяют, что имя Залмоксис означает "чужеземец".

Когда на Делосе заболел Ферекид, Пифагор за ним ухаживал, а когда он умер, то похоронил его и затем вернулся на Самос, чтобы повидаться с Гермода-мантом и Креофилом. Здесь он прожил некоторое время; тогда-то он и помог самосскому атлету Евримену, который благодаря Пифагоровой мудрости, несмотря на свой малый рост, сумел осилить и победить на Олимпийских играх многих рослых противников. Дело в том, что остальные атлеты, по старинному обычаю, питались сыром и смоквами, а Евримен по совету Пифагора первый стал ежедневно есть назначенное количество мяса и от этого набираться сил. Однако потом, усовершенствовавшись в мудрости, Пифагор посоветовал ему хоть и бороться, но не побеждать, ибо человек должен принимать на себя труды, но не навлекать, побеждая, зависти: ведь и увенчанные победители небезупречны.

После этого, когда Самос подпал под тираническую власть Поликрата, Пифагор рассудил, что не пристало философу жить в таком государстве, и решил отправиться в Италию. Остановившись по пути в Дельфах, он написал на гробнице Аполлона элегические стихи о том, что Аполлон был сын Силена, убитый Пифоном и погребенный в месте по имени Трипод; а имя это оно получило от трех дочерей Триопа, которые там его, Аполлона, оплакивали8. Приехав на Крит, он побывал у жрецов Морга, одного из идей-ских дактилей9, и принял от них очищение камнем-громовником, ложась ниц поутру у моря, а ночью у реки в венке из шерсти черного барана. Спускался он там и в так называемую идейскую пещеру, одетый в черную шкуру, пробыл там положенные трижды девять дней, совершил всесожжение Зевсу, видел его застилаемый ежегодно престол, а на гробнице Зевса высек надпись под заглавием "Пифагор – Зевсу", начинающуюся так:

Зан здесь лежит, опочив,

меж людьми называемый Зевсом10.

Достигнув Италии, он появился в Кротоне (об этом говорит Дикеарх) и сразу привлек там всеобщее уважение как человек, много странствовавший, многоопытный и дивно одаренный судьбою и природою: с виду он был величав и благороден, а красота и обаяние были у него и в голосе, и в обхождении, и во всем. Сперва он взволновал городских старейшин; потом, долго и хорошо побеседовав с юношами, он по просьбе властей обратил свое увещание к молодым и, наконец, стал говорить с мальчиками, сбежавшимися из училищ, и даже с женщинами, которые тоже собрались на него посмотреть. Все это умножило громкую его славу и привело к нему многочисленных учеников из этого города, как мужчин, так и женщин, среди которых достаточно назвать знаменитую Феано; даже от соседних варваров приходили к нему и цари и вожди. Но о чем он говорил собеседникам, никто не может сказать с уверенностью, ибо не случайно окружали они себя молчанием; но прежде всего шла речь о том, что душа бессмертна, затем – что она переселяется в животных и, наконец, что все рожденное вновь рождается через промежутки времени, что ничего нового на свете нет и что все живое должно считаться родственным друг другу. Все эти учения первым принес в Элладу, как кажется, именно Пифагор. Он так привлекал к себе всех, что одна только речь, произнесенная при въезде в Италию (говорит Никомах), пленила своими рассуждениями более двух тысяч человек; ни один из них не вернулся домой, а все они вместе с детьми и женами устроили огромное училище в той части Италии, которая называется Великой Грецией, поселились при нем, а указанные Пифагором законы и предписания соблюдали ненарушимо, как божественные заповеди. Имущество они считали общим, а Пифагора причисляли к богам. Поэтому, овладев так называемой "тетрактидой"11 ["четверкой"], одним из приемов, составлявших его тайное учение,– впрочем, приемом изящным и приложимым ко многим физическим вопросам,– они стали ею клясться, поминая Пифагора как бога и прибавляя ко всякому своему утверждению:

Будь свидетелем тот,

кто людям принес тетрактиду,

Сей для бессмертной души

исток вековечной природы!

Поселившись здесь, он увидел, что города Италии и Сицилии находятся в рабстве друг у друга, одни давно, другие недавно, и вернул им вольность, поселив в них помышления о свободе через своих учеников, которые были в каждом городе. Так он освободил Кротон, Сибарис, Катанию, Регий, Гимеру, Акрагант, Та-вромений и другие города, а некоторым, издавна терзаемым распрями с соседями, даже дал законы через Харонда Катанского и Залевка Локрийского. А Си-мих, тиран Кентурип, после его уроков сложил свою власть и роздал свое богатство, частью – сестре, частью – согражданам. Даже луканы, мессапы, певке-тии, римляне, по словам Аристоксена, приходили к нему. И не только через своих друзей умирял он раздоры внутренние и междоусобные, но и через их потомков во многих поколениях и по всем городам Италии и Сицилии. Ибо для всех, и для многих и для немногих, было у него на устах правило: беги от всякой хитрости, отсекай огнем, железом и любым орудием от тела болезнь, от души – невежество, от утробы – роскошество, от города – смуту, от семьи – ссору, от всего, что есть,– неумеренность. Если верить рассказам о нем старинных и надежных писателей, то наставления его обращались даже к бессловесным животным. В давнийской земле, где жителей разоряла одна медведица, он, говорят, взял ее к себе, долго гладил, кормил хлебом и плодами и, взявши клятву не трогать более никого живого, отпустил; она тотчас убежала в горы и леса, но с тех пор не видано было, чтобы она напала даже на скотину. В Таренте он увидел быка на разнотравье, жевавшего зеленые бобы, подошел к пастуху и посоветовал сказать быку, чтобы тот этого не делал. Пастух стал смеяться и сказал, что не умеет говорить по-бычьи; тогда Пифагор сам подошел к быку и прошептал ему что-то на ухо, после чего тот не только тут же пошел прочь от бобовника, но и более никогда не касался бобов, а жил с тех пор и умер в глубокой старости в Таренте при храме Геры, где слыл священным быком и кормился хлебом, который подавали ему прохожие. А на Олимпийских играх, когда Пифагор рассуждал с друзьями о птицегадани-ях, знамениях и знаках, посылаемых от богов вестью тем, кто истинно боголюбив, то над ним, говорят, вдруг появился орел, и он поманил его к себе, погладил и опять отпустил. И, повстречав однажды рыбаков, тащивших из моря сеть, полную рыбы, он точно им сказал заранее, сколько рыб в их огромном улове; а на вопрос рыбаков, что он им прикажет делать, если так оно и выйдет, он велел тщательно пересчитать всех рыб и тех, которые окажутся живы, отпустить в море. Самое же удивительное, что все немалое время, пока шел счет, ни одна рыба, вытащенная из воды, в его присутствии не задохнулась.

Многим, кто приходил к нему, он напоминал о прошлой их жизни, которую вела их душа, прежде чем облечься в их тело. Сам он был Евфорбом, сыном Пам-фа, и доказывал это неопровержимо; а из стихов Гомера он больше всего хвалил и превосходно пел под лиру следующие строки:

Кровью власы оросилися,

сродные девам Харитам,

Кудри, держимые пышно златой

и серебряной связью.

Словно как маслина древо,

которое муж возлелеял

В уединении,

где искипает ручей многоводный,

Пышно кругом разрастается;

зыблют ее, прохлаждая,

Все тиховейные ветры,

покрытую цветом сребристым;

Но внезапная буря,

нашедшая с вихрем могучим,

С корнем из ямины рвет

и по черной земле простирает,

Сына такого Панфоева,

гордого сердцем Евфорба

Царь Менелай низложил

и его обнажал от оружий12.

А общеизвестные рассказы о том Евфорбовом щите, который среди троянского оружия был посвящен в Микенском храме Гере Аргивской, нет надобности пересказывать.

Говорят, он переходил однажды со многочисленными спутниками реку Кавкас13 и заговорил с ней, а она при всех внятным и громким голосом ему отвечала: "Здравствуй, Пифагор!" В один и тот же день он был и в италийском Метапонте, и в сицилийском Тавроме-нии, и тут и там разговаривая с учениками; это подтверждают почти все, а между тем от одного города до другого большой путь по суше и по морю, которого не пройти и за много дней. Общеизвестно и то, как он показал гиперборейцу Абариду, жрецу гиперборейского Аполлона, свое бедро из золота в подтверждение его слов, что Пифагор и есть Аполлон Гиперборейский14; а когда однажды друзья его, глядя на подплывший корабль, гадали, прицениваясь, о его товарах, Пифагор сказал: "Быть у вас покойнику!" – и точно, на подплывшем корабле оказался покойник. Бесконечно много и других рассказов, еще более божественных и дивных, повествующих об этом муже согласно и уверенно; короче сказать, ни о ком не говорят так много и так необычайно.