355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Аристарх Нилин » Пандемия » Текст книги (страница 2)
Пандемия
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 17:46

Текст книги "Пандемия"


Автор книги: Аристарх Нилин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Глава 2

Николай открыл глаза. Все было как в тумане. Голова кружилась, и он почувствовал, как веки сами собой закрываются. Только голоса, еле различимые сквозь головную боль и месиво мыслей, которые кружилось в непонятном танце.

– Нет, эта гадость, что ему дали, еще действует.

– Не трогай его, сам придет в себя через пару часов, – услышал он чей-то слабый голос.

Потом тишина, и снова голоса:

– Олег, кинь подушку, подложу ему под голову, а то подымет и упадет на бетонный пол, разобьет чего доброго.

Он почувствовал, как кто-то осторожно приподнял его голову и сунул под неё что-то мягкое, правда, запах, исходящий от этого, сразу ударил в нос, подействовав не хуже нашатыря. Николай открыл глаза и вгляделся в полумрак. Высоко висящая под потолком лампочка, тускло горела, и разобрать что-то было сложно. В этот момент что-то заскрипело, словно открывали давно не смазанную щеколду и, судя по звуку, стали двигать по полу. Звук был жутко противный, метал по бетону. Голосов не было слышно, только чьи-то шаги. Он нашел в себе силы и приподнялся. Голова снова закружилась, и все поплыло. Он облокотился о стену и сразу почувствовал, как кто-то держит его за плечо. Он открыл глаза и посмотрел. Это была девушка, лет двадцати. Испачканное лицо и всклокоченные волосы, и глаза… Больше всего его поразили её глаза, обезумевшие от страха, и как ему показалось, просящие одного – еды.

– Где я? – произнес Николай.

– Не знаю.

– А ты кто?

– Донор.

– Кто?

– Донор, ты тоже.

– Не понял?

– Мы все здесь доноры, произнес молодой рослый парень, подошедший, к нему, – На, попей воды, легче станет, – и он протянул Николаю кружку с водой.

Николай взял и жадно выпил воды, после чего вернул парню кружку и спросил:

– Ничего не понимаю, какой еще донор, объясните, что происходит?

– Ты хоть помнишь, как тебя взяли? – произнес еще один парень, постарше, подошедший к ним, – тебя как звать, меня Виктор?

– А меня Ира, – ответила девушка, сидящая возле него.

– Олег.

– Илья, раздался чей-то голос.

– Николай, – произнес он, начиная осознавать, что с ним произошло что-то серьезное, от чего засосало под ложечкой.

– Там еще, Инга и Николай, только им так хреново, что они совсем не разговаривают. Мы так еще держимся, но с трудом.

– Так, где я?

– В тюрьме, как и все мы.

– За что, почему, какая еще блин, тюрьма?

– Кино смотришь, парень. Самая обычная тюрьма. Тебя как взяли?

– Да я сам не понимаю. Собака какая-то потерялась, потом нашлась, решили обмыть находку, и я вырубился.

– Ты гляди, опять этот прием повторили. Славку тоже так взяли. Один молодой парень, вроде нас, а второй мужик в годах, точно?

– Вроде того.

– И сеттер рыжий.

– Кажется.

– Я же говорю, повторяются. А меня в пивной взяли. Купили за бутылку, а я как самый последний лох клюнул на это дело. Вот суки, – он выругался и сплюнул, – Сам откуда?

– Из Москвы.

– Ни хрена себе, они уже народ из Москвы хапают. Видать круто дело поставили. А я из Питера, Ира тоже. Остальные кто откуда.

– Я из Твери, произнес парень, представившийся Виктором.

– Сколько же здесь нас и зачем мы?

– Скоро узнаешь, – понурив голову, произнесла Ира.

– С тобой стало семеро, а было девять.

– Что значит было?

– То и значит, – ответил Виктор, единственный, кто еще имел самообладание внятно говорить и объяснять происходящее, – нас взяли на органы. Сегодня придешь в себя, завтра возьмут анализы, проверят, на что годишься и две недели на водопой.

– Какой еще водопой?

– Натуральный. Жратвы ни грамма, только одна вода, чтобы очистить организм от всей дряни, что у тебя накопилась. Пьешь, колешься?

– Не понял?

– Выпиваешь и наркотики принимаешь? – тихо пояснила Ира.

– Нет. Так, пивом балуюсь с ребятами иногда и все.

– Все правильно, значит, они тебя сразу усекли и взяли, потому что чистый.

– А что потом? – произнес Николай, хотя ответ уже понимал, какой будет.

– А потом, отрежут все, что им надо под заказ и всё.

– Что значит всё?

– То и все. Это значит, что всем нам здесь жить осталось меньше недели, – выкрикнул кто-то из темноты подвала, в котором они сидели, – Суки они. Лучше сдохнуть, чем отдать им себя. Слышите, вы, там, я коньки кину, но не дам вам порезать себя на куски, – и Николай услышал, как кричавший зарыдал.

– Скоро чокнется, а может, уже крыша поехала, – тихо констатировал Виктор, – Короче, жить тебе две недели, а сколько потом, одному богу известно и тем, кто заказ на тебя сделает.

Виктор облокотился на стену и запел какую-то блатную песню.

– Заткнись и так тошно, – произнес опять чей-то голос в темноте подвала.

– Могу и заткнуться, если вам мой репертуар не нравится.

В этот момент скрипнули петли, и дверь отворилась. Вошли четверо здоровых парней, держа в руках электрошокеры. На ремнях висели резиновые дубинки. Вслед за ними вошел человек в очках, белом халате и с чемоданом в руке. Сразу же появился стол и два стула. Дверь закрылась, и возле неё, широко расставив ноги, встал один из вошедших.

– Так, начнем, господа-товарищи, – произнес один из охранников, – Первый номер подходи.

Только тут, Николай вдруг заметил, что на одежде каждого из ребят, сидящих вместе с ним, были нарисованы краской спереди и сзади на одежде номера. Он опустил взгляд и увидел, что у него на футболке, в которой он остался, было нарисовано число тридцать восемь.

– Так, где у нас тут двадцать седьмой?

– Я умер, слышите, я уже умер, – раздался крик сидевшего в дальнем углу человека.

– Это ты еще успеешь.

Двое охранников, подхватили, словно пушинку парня и молча посадили его на стул, крепко держа за плечи, чтобы он не дергался, и не выкинул какой-нибудь фортель. Два других стояли поодаль и наблюдали за остальными. Человек в белом халате, раскрыл свой чемодан и, достав из него приборы начал, брать у парня кровь на анализ. Вслед за ним, выкрикнули номер двадцать девять. Девушка безвольно подошла к столу и присев на край стула, положила руку перед врачом. Было ощущение, что она настолько истощена, что её шатает от малейшего дуновения ветра. Шприц вошел в вену и стал быстро наполняться кровью.

– Если мой анализ будет плохой, вы меня отпустите домой? – неожиданно произнесла она, когда процедура была закончена и она зажала рану куском ваты, смоченной спиртом.

– У тебя отличные анализы дорогуша, – ласково произнес человек в белом халате, которого Николай про себя назвал очкастым, – просто на тебя пока нет пациента. У тебя редкая группа и соответственно ты дорого стоишь, но это дело времени, так что придется потерпеть.

– Тридцать второй, – произнес охранник.

Николай с ужасом стал понимать, что происходящее не просто реальность, а кошмар, который имеет место быть именно с ним.

– Нет, это невозможно, в нашей стране, в наше время, бред какой-то. Это просто извращенцы какие-то решили напугать нас и устроили здесь какой-то садомазохисткий спектакль. А потом им это надоест, и они выкинут его где-нибудь на пустом шоссе и этим все закончится. В этот момент, все было действительно закончено и врач, собрав взятые анализы, подошел к нему.

– Ну, как, тридцать восьмой, очухался, или еще не пришел в себя?

– Пока нет, – соврал Николай.

– Ничего, завтра придешь в норму, начнем и у тебя брать анализы, а пока пей воду и очищай организм от той гадости, которую ты на свободе наглотался.

– А что потом?

– А потом, как и все они. Почки, селезенка, все что закажут.

– Не понял? – заикаясь, произнес Николай.

– А чего тут понимать. Бизнес, брат, обычный бизнес. Лично против тебя, у меня ничего нет. Тебе просто не повезло. Зато не умрешь, от какой-нибудь язвы или под машиной. А то чего доброго террористы в метро бомбу бросят, и останешься инвалидом без ноги и будешь остаток дней милостыню просить и в собесе субсидии клянчить. А здесь людям послужишь. Понимаешь, философия какая. Ты принесешь конкретную пользу людям. Человеку пересадят твою, пока еще здоровую почку, и он будет жить. Богатый дяденька, сможет заработать еще деньжат, дать образования своим детишкам и быть нужным и полезным обществу.

Охранники впервые за все время заржали от услышанного, и один из них, произнес:

– Ладно, Спиноза, кончай демагогию разводить, пошли.

– Все отбой, детки, до завтра, ведите себя хорошо, – произнес врач и, поправив очки, которые сползли у него на нос, вышел в открывшуюся дверь. Лязгнул запор и лампочка на потолке, стала затухать, но не до конца, слабое подобие света, бросало на стены причудливые тени от каждого из сидящих в комнате людей.

Николай зажмурил глаза и подумал:

– Сон, чудовищно страшный и до безобразия правдоподобный сон. Скорее бы проснуться и оказаться дома в теплой мягкой постели. И чтобы вкусно пахло из кухни материными пирогами с капустой и яблоками.

Марина Владимировна посмотрела на часы. Время приближалось к полудню. Телефон сына по-прежнему не отвечал. Она еще утром предупредила на работе, что не придет по семейным обстоятельствам и, собравшись, отправилась снова в милицию.

В приемной сидел все тот же капитан, что и утром. Она подошла к нему и, стараясь говорить как можно спокойнее, хотя в ней все кричало и ныло от боли и страха, произнесла:

– Извините, я снова к вам.

– Дежурный, капитан Сломин слушает, – он кисло посмотрел в её сторону и добавил, – Видно, пришли извиняться, что все нормально и сын дрыхнет, и вы счастливы, а мне можно закрыть дело?

– Нет, дело закрывать не надо. Я обзвонила всех Колиных друзей. Его ни у кого из них не было. Единственный, кто его видел вчера вечером, был друг Игорь. По его словам, они должны были встретиться через час возле железнодорожной насыпи. Там такая, знаете, лесополоса меду гаражами и железной дорогой. Однако, когда он туда пришел, Николая не было, а телефон его не отвечал. Это наводит на мысль, что с ним могло произойти что-то страшное, – тут она не выдержала, и слезы потекли ручьем из её глаз, – Да имейте же совесть, ведь у вас у самого трое детей, а у меня он один, понимаете, один единственный. Ему всего-то семнадцать. В прошлом году девятый закончил и в этот, как его, колледж пошел. Он и курить-то по настоящему не курит, так для бравады балуется перед девчонками. А то, что поругались с ним, так это все ерунда. Я сердцем чувствую, что случилось что-то…

Все это она высказала одним махом, и капитан, до этого весьма спокойный, нахмурил брови и, сняв фуражку, провел рукой по волосам, после чего произнес:

– Я понимаю вас, но надо, чтобы прошли хотя бы сутки, чтобы начать действовать. Как я могу дать команду, если он вдруг вот сейчас уже, пока мы тут с вами разговариваем, не сидит дома и не смотрит телек, в ожидании взбучки от вас?

– А если время упустим? Вы же сами сказали, что, вовремя начав, можно и грабителей и насильников найти?

– Так то насильники. А вашего сына, что изнасиловали что ли? Ладно, дочь была бы, а то парень, ему через год в армию по годам, а вы все его за дите малое держите. Может он, где с девчонкой какой, азы, так сказать мужской жизни познает, а вы тут демагогию разводите, украли, зарезали.

– Вы знаете, сколько людей вот так пропадает бесследно и что, ничего, не могут найти, а почему, потому что поздно стали искать.

– Да если вам рассказать, вы сами не поверите. Добрая половина из пропавших, по стране мотается, бомжует, а с виду, приличные люди. Часть народа, просто с больной психикой. А сколько бежит из дома от жизни в кавычках, с любимыми предками, которые или пьют, или мордуют, так, что жизнь не в радость. Вот что я вам скажу. Идите-ка домой, и если завтра не объявится, даю вам слово, заведем дело, и примем все меры к розыску. Вам ясно?

– Да.

– Вот и отлична, голубушка.

Марина Владимировна повернулась и на одеревеневших, как ей показалось, ногах, пошла к выходу. Уже дойдя до самой двери, где стоял постовой, она неожиданно повернулась и опрометью бросилась обратно. Прижавшись лицом к стеклу, она чуть ли не влезла головой в овальное отверстие и плача, умоляюще произнесла:

– Товарищ капитан, может в порядке исключения, пошлете какого-нибудь сотрудника, и он посмотрит место, где они обычно собираются, и переговорит с Игорем, который его видел последним? Вдруг, хоть какую ниточку отыщет. Пожалуйста, – и она посмотрела на капитана глазами, что он дрогнул и тихо произнес:

– Ладно, чувствую, вы не отстанете, посидите в коридоре, сейчас что-нибудь придумаю.

Она отошла от окна и села на лавочку, стоящую у стены. Через парадную дверь входили и выходили люди. Милиционеры и просто граждане, которые пришли сюда по своим делам, кто паспорт получать или оформлять прописку, да мало ли кто и зачем приходит в милицию, и только она одна была в этом коридоре с настоящей бедой, и потому ей казалось, что весь мир должен замкнуться на ней и её проблеме. Её ничего не интересовало сейчас, кроме одного, где её сын, как он там, жив ли?

– Гражданочка, – услышала она чей-то голос. Она повернула голову. Рядом стоял совсем молоденький лейтенант и, взяв под козырек, представился:

– Лебедев Павел Юрьевич, инспектор райотдела милиции. Мне поручено побеседовать с вами и оказать посильную помощь в розыске вашего сына.

– Товарищ лейтенант…

– Можно просто Павел Юрьевич.

– Да, конечно, как скажете. Павел Юрьевич, понимаете, он ушел из дома вчера вечером, около восьми…

– Я прочитал запись в журнале, и дежурный рассказал мне подробности. Может быть нам лучше сразу найти приятеля вашего сына, Игоря, и переговорить с ним? Заодно он показал бы нам место, где они договорились встретиться?

– Конечно, конечно, и я так думаю, пойдемте, – она засуетилась, и, поднявшись, они направились к выходу. Уже на улице, она достала телефон и позвонила Игорю.

– Игорек, это мама Николая Гладышева, узнал? Коля не звонил? Нет, угу. Я обратилась в милицию, ты не мог бы с инспектором поговорить? Да-да, я как раз сейчас с ним к нашему дому направляюсь. Что? Нет, ты бы нам место показал, где вы должны были встретиться. Хорошо. Мы будем минут через пятнадцать. Договорились.

– Договорилась, Игорь подойдет к нашему подъезду минут через десять, пойдемте, Павел Юрьевич, – она посмотрела по-матерински на инспектора, тем более, что как ей показалось, он был не намного старше её сына. Впрочем, сейчас ей все молодые люди чем-то напоминали её сына. И она, прибавив шаг, направилась вместе с инспектором в сторону дома…

Минут через двадцать, они втроем стояли возле того места, где Игорь договорился с Николаем встретиться накануне вечером.

– Вот тут мы обычно тусуемся, – и он рукой указал на место. Кусты огораживали протоптанную дорожку, по которой обычно выгуливали собак, поваленная береза, рядом с ней росла еще одна, метров двадцать высотой. Внутри остатки костра, который не один десяток раз зажигали, чтобы согреться или что-то поджарить. Три пня, невесть откуда принесенных, служили вместо стульев. Сразу за кустами, овраг и далее насыпь, и железнодорожное полотно. Товарный, стуча колесами на стыках, медленно потащил тяжелые цистерны и платформы то ли с гравием, то ли с песком в сторону станции.

– Не шумновато ли здесь? – спросил Павел.

– Не, нормально.

– Давно облюбовали это место?

– А черт его знает, с детства.

Инспектор, улыбнулся, глядя на Игоря. Взъерошенные волосы, словно химия на голове, придавали тому озорной вид, напоминая воробья, попавшего под дождь.

– И часто вы здесь бываете?

– Ну, когда как? Летом часто, а зимой не очень, холодно, да и снега полно.

– А вчера просто хотели посидеть пива попить?

– Вроде того.

– А дома никак нельзя?

– Ха, кто же дома даст пива попить, скажете тоже, – Игорь исподлобья бросил скептический взгляд в сторону Марины Владимировны.

– Действительно, вряд ли, – чуть усмехнувшись произнес Павел, успев заметить взгляд Игоря, и добавил, – а кто-то еще должен был прийти, я имею в виду из друзей, может девушки или только вдвоем?

– Не, я ж говорю, бабла мало, наскребли сколько было. А девчонок, нет. Одна болеет, другая тоже не смогла.

– А так вообще и девчата собираются?

– Ну да, а че, нельзя? Нынче шкода уже в двенадцать вовсю камасутру изучает и субботники устраивает, не то, что мы, – и, снова насупившись, посмотрел на Колькину мать, стоящую поодаль.

– Это я так, к слову спросил.

Игорь промолчал, а Марина Владимировна стояла и слушала их беседу, не встревая со своими вопросами, хотя её так и подмывало спросить про сына.

Инспектор о чем-то подумал, потом достал записную книжку из кармана курки. Заглянул в неё, и, обращаясь к Игорю, спросил:

– Скажи, а вы когда собирались, брали с собой магнитофон или там гитару, к примеру, или просто сидели, пиво пили?

– Когда как. В основном так, трепались. Иногда Серега приносил маг, но он такой х… хреновый, ленту зажевывает. А на гитаре у нас никто не играет, так бренчим помаленьку и все.

– Значит, ничего ценного у Николая при себе вряд ли что-то могло быть, кроме сотового телефона?

– Ну да, а что еще?

– Скажем цифровой фотоаппарат, или видеокамера.

– Не, у нас нет. У Верки есть цифровик, но её жаба задушит, принести сюда, сколько раз просили фотки щелкнуть. Мне вот отец обещает на день рождения подарить сотовый с фотиком, вот тогда клева будет, можно прямо здесь щелкать.

– Хорошо, вы здесь постойте, пожалуйста, а я пока осмотрю место.

Марина Владимировна осталась с Игорем стоять рядом, а инспектор осторожно вошел внутрь импровизированного места отдыха подростков, и стал внимательно рассматривать кусты, нет ли чего подозрительного. Ему понадобилось минут пять, чтобы осмотреться. Не найдя ничего существенного, он огляделся по сторонам и произнес:

– Вы подождите меня немного, я пройдусь немного вокруг, мне надо посмотреть.

– Конечно, конечно, – произнесла Марина Владимировна.

Инспектор, обогнул кусты и спустился к насыпи. В самом низу было довольно сыро, но пройти было можно. Росли кусты, деревья, большинство из которых, были обрезаны путейскими рабочими, поэтому стволы выглядели причудливо убого. Он подобрал палку и, посмотрев снизу на место, где лежала сломанная береза, прошелся вдоль канавы. Отойдя метров на двадцать, он повернулся, и пошел в обратном направлении. Раздвигая кусты рукой, он палкой смотрел, нет ли что внутри. Пролетевшая ворона уселась на ветку дерева и громко каркнула два раза. Инспектор повернул голову и, посмотрев на неё, подумал:

– Черт тебя принес, накаркаешь еще чего…, – и в этот момент, он увидел, что в кустах что-то лежит. Осторожно раздвинув ветки посильнее, он протянул руку, но брать не стал. Это был сотовый телефон. Достав из кармана носовой платок, он осторожно, двумя пальцами взял телефон и положил его в платок на ладонь. Поднявшись с насыпи, прикинул, что от места, где лежал телефон, до места, где предположительно мог быть Николай, было метров пятнадцать. Вполне достаточно, чтобы бросить телефон в случае, если от него хотели избавиться.

– Марина Владимировна, а какой марки сотовый телефон, был у вашего сына? – спросил Лебедев, поднявшись и подойдя к ней.

– Сименс М35, старая модель, – не дав ей сказать, произнес Игорь.

Инспектор, держа на ладони платок с лежащим телефоном, показал ей его и спросил:

– Узнаете, телефон вашего сына?

– Его, – произнесла она, и в глазах у неё все потемнело. Она стала оседать на землю, и инспектор еле успел положить платок с телефоном и подхватить её. Они усадили её на пень. Инспектор, включил телефон и проверил входящие звонки. Все они были от Марины Владимировны, включая два сообщения, которые она послала.

Глава 3

– Спишь? – услышал Николай чей-то голос в полумраке.

– Нет.

– Я тоже. Который день не могу заснуть.

– А ты давно здесь?

– Нет, пятый день, а кажется, что целую вечность.

– Извини, я не запомнил, тебя как зовут?

– Виктор, а тебя кажется, Николай?

– Да.

– Значит ты из Москвы?

– Да. А где мы, не знаешь?

– Понятия не имею. Никто не знает, может, нас вообще за кордон вывезли, а может, наоборот, в какой-нибудь глуши, хотя вряд ли, быстрее заметят.

– Выходит, до меня здесь уже тридцать семь человек побывало и все они, ну кроме нас, конечно, были убиты?

– А кто его знает. При мне троих забрали и больше мы их не видели.

– Тебе страшно? – произнес Николай.

– А кому не страшно? Только дураку умирать охота. А я что, только школу кончил, думал армию отслужу и к бате устроюсь на работу.

– А отец фирмач какой?

– Скажешь тоже. Никакой он не фирмач. Бригадиром на стройке работает. Дома строит. Платят нормально. Вот и я хотел к нему в бригаду устроиться.

– А в армию зачем?

– Как зачем? Если в институт не поступать, так загребут все равно. Не бегать же мне от них до двадцати семи. И потом, я спортом занимался, первый разряд по лыжам, правда, юношеский, но все равно. Главное, чтобы в Чечню не кинули, но сейчас вроде как не посылают. Так что я особо армии не боюсь. Да и потом, пару лет посачковать можно на казенных харчах, романтики понюхать.

– Какая к черту в армии романтика?

– Самая что ни на есть. Вот у меня братан старший, из армии целый чемодан воспоминаний привез. И как по девкам в самоволку бегал и пацанов учил, когда год отслужил и ефрейтора дали. На учениях был. Да, чего говорить, приехал, не узнать. Такую пачку отрастил, мужик мужиком, а уезжал пацаном, вроде меня.

– Не знаю. Я вот в колледже учусь, думаю по окончании мать уговорить, чтобы денег дала и в институт на платный.

– Кому что.

– Это верно, – он вздохнул, и добавил, – Эх, сейчас бы пирожков с капустой, да чайку горячего.

– Заткнись. Про жрачку у нас здесь табу. Всем жрать знаешь как охота. Ты только первый день здесь, а вот Инга и Николай, скоро четвертая неделя пойдет, как тут маются. Им, правда, какой-то раствор раз в день вливают, а нам кроме воды ничего.

– А почему только воду?

– Чтобы все шлаки и дрянь из организма вывести, ну и чтобы копыта раньше времени не отбросили. Без еды-то еще можно протянуть, а без воды никак.

– Холодно здесь.

– Это так кажется. От страха холодно. Я первые два дня тоже мерз, словно меня в холодильник засунули, а потом отошел, сейчас даже разговаривать могу. Страшно конечно, но живой пока. А эти, – он показал рукой в темноту, – Инга с Николаем, совсем скисли. У тезки твоего, по-моему, вообще крыша поехала. Орет непонятно что, а потом весь обмякнет как вата и плачет.

– Холодно, черт возьми, – снова произнес Николай и поежился.

– Ничего, привыкнешь.

– Скорей бы уж все решилось, как говорят, пулю в лоб и конец мучениям.

– Это всегда успеется. А по мне, чем дольше, тем лучше, а вдруг что изменится в нашу пользу.

– В смысле?

– Ну, там, найдут эту банду. Представляешь фээсбешники, милиция и все такое, и нас по телеку, как узников Освенцима покажут. Ты че, на этом такие бабки можно сделать потом, всю жизнь упакованным ходить будешь.

– Какие еще бабки?

– Как какие, а интервью журналистам, статейки разные, может книжку или триллер какой снимут. А тебе гонорар за все.

– Скажешь тоже. Херня все это. Меньше смотреть телек надо с разными шоу. Выбраться бы отсюда, это да.

– Забудь. Видал, какие амбалы с врачом приходят. И у каждого дубинка в руках и разрядник. При мне Олег бросился раз, так его так шарахнули, он потом только к вечеру оклемался.

– И все же, хочется хоть во что-то верить.

– Вот я и говорю, пока мы здесь живы, вдруг нас спасут, только на это и надежда.

В этот момент послышался шорох и лязг открываемого засова. В проеме было светло, и в комнату вошли охранники. Николай не запомнил лиц тех, которые приходили с врачом, но кажется, это были те же самые. Они молча осмотрели сидящих по стенам молодых людей и, подойдя к Инге, приподняли её. Она дико заорала.

– Нет, отпустите меня. Мама, мама. Пожалуйста, отпустите меня, – и вдруг осеклась. Один держал её за руки, другой за ноги. Двое других, стояли в дверях и молча следили за остальными. Ингу вынесли и перед тем как закрыть дверь, один из охранников произнес:

– Радуйтесь, меньше народу, больше кислорода, – и заржал от собственной шутки.

Наступила гробовая тишина, в которой было слышно лишь мерное капанье воды. Впрочем, это были глюки. В помещении было сухо и, проведя рукой по лбу, Николай понял, что это капал пот. Ему вдруг сделалось невыносимо жарко, и он подумал:

– Так просто, взяли, вынесли, отрезали кусок тела и выкинули или закопали остальное, то, что не понадобилось. Совсем скоро наступит и его черед…

– Да, дело заведено по факту пропажи Гладышева Николая Витальевича, 1988 года рождения, русского, уроженца города Москвы. Хорошо, товарищ майор, передам. Понял, слушаюсь, – Павел повесил трубку и задумался:

– Итак, что мы имеем. Пропал семнадцатилетний паренек. Сотовый телефон был выброшен в предполагаемом месте исчезновения. Место для этого, кстати, весьма подходящее. Ограбление исключается, так как тогда зачем было выбрасывать телефон. Он хоть и копеечный, но все же, скупщики за него рублей триста дадут от силы, значит причина другая. Вопрос – какая?

Ручка, которую Павел держал между пальцами, вращалась и чем быстрее, тем все больше он погружался в размышления. В этот момент в кабинет вошел лейтенант Соловьев.

– Здоров, мыслитель.

– Привет.

– Как дела?

– Да вот, подкинули дело об исчезновении парня.

– Папаша при деньгах или как? Может вымогательство?

– Да нет, какое там вымогательство. Живет вдвоем с матерью. Она, простой служащий. Был у неё дома. Обстановка на уровне восьмидесятых.

– Что ты говоришь, а у тебя супер-пупер и плазменный в сто шесть см на стенке висит?

– Тебе все шутки, а мне капитан сунул дело и говорит, ты у нас на психолога учишься, вот и разберись.

– Старших слушаться надо. Капитан мудрый человек, он знает, кому дохляк подсовывать.

– Да пошел ты, – Павел улыбнулся, и добавил, – Ты все, домой?

– Пора, меня супруга ждет, а я тут с тобой лясы точу.

– Ладно, давай, Маше привет.

– Обязательно, пока.

Он закрыл дверь, и Павел остался снова один.

Так что же мы все-таки имеем, снова начал он, и перевернул лист дела. Осмотр места предполагаемого исчезновения показал, что рядом с отпечатком ботинка, в который был одет пропавший Гладышев, обнаружены многочисленные собачьи следы. Судя по отпечаткам, они принадлежат собаке породы ирландский сеттер. Кроме того, выявлены следы, принадлежащие людям, возможно присутствовавшим в этом месте в момент исчезновения Гладышева.

Опрос случайных прохожих, которые выгуливали собак в период осмотра места, где был найден телефон Гладышева, ничего не дал.

– Итак, – мысленно произнес Павел, – дело действительно дохлое, и в каком направлении работать, совершенно непонятно. Если телефон выбросили, значит явно не ограбление. Мать, простой служащий, следовательно, похищение с целью выкупа маловероятно, хотя, надо бы проверить, где она работает и чем занимается. Может от неё зависит кто-то или что-то, например какая-нибудь экспертиза или подписание акта, да мало ли чего? Решили таким образом нажать на принципиальную дамочку. Может такое быть? – в элементе.

– Хорошо, а что еще?

– Ничего. Ноль, Зеро. Даже противно, что не за что ухватиться. Стоп, а зачем собака?

– Собака, собака, может это просто совпадение. Гуляли с собакой, подошли, время спросить или… Отвлекающий маневр, чтобы легче было организовать похищение? Но для чего, кому это надо? Ребус, кроссворд. Нет, пожалуй, надо завтра с утра пройтись основательней по тем местам, где найден телефон.

– Интересно, какой сейчас час? – подумал Николай. Лежать на бетонном полу на тонкой, провонявшей потом подстилке, было противно и непривычно. Кости ныли, но сидеть было и того хуже. Непреодолимо тянуло в сон, веки смыкались сами собой, и тебя неудержимо валило набок. Упасть и удариться головой о бетонный пол было проще простого.

– Эй, не спишь?

– Вить, это ты?

– Я.

– Не могу заснуть. От этого пола, все кости ноют.

– Ты что, никогда не спал на полу?

– Нет, не приходилось, а ты что спал?

– Бывало, в деревне к бабке ездил, так там, на печь заберешься и спишь. Подстилка тонкая, разве что теплее, чем здесь, а так, то же самое.

– Не знаю, я ни разу в жизни на печи не спал.

– Слушай, а я в Москве ни разу не был.

– Серьезно?

– Честно. Все собирался, и так ни разу не съездил.

– Слушай, так ведь Тверь совсем недалеко от Москвы, или я ошибаюсь?

– Электричкой два часа с небольшим.

– И че, ты в Третьяковке, Пушкинском, не был?

– А ты был?

Николай засмущался, поскольку понял, что к своему стыду ни разу не был в Пушкинском музее, а когда они от школы посещали Третьяковку, то ходил по залам, мысленно думая, как бы поскорее отсюда слинять и смотаться в буфет.

– Чего молчишь?

– Так ничего. Был, конечно.

– А я вот не был. И Мавзолей только на картинке, да по телеку видел.

– Подумаешь Мавзолей. Я сам там ни разу не был. Мумия и мумия, лежит себе, кайфует как Тутанхамон.

– Как кто?

– Тутанхамон, царь такой Египетский.

– А… Слушай, а ты в самом центре в Москве живешь?

– Скажешь тоже. В центре жить хорошо, но с другой стороны, там и дворов-то настоящих нет. Кругом конторы, да магазины, везде тачки крутые понатыканы, не пройти, ни проехать. А у нас называется, спальный район. Кругом жилые дома, гаражи, да ракушки. Зато железка рядом и место отличное, где можно после школы потусоваться, пивка дернуть, девчонок покадрить, ну и вообще, место классное.

– Здорово. У нас тоже хорошо. Дом трехэтажный, говорят, сразу после войны немцы пленные строили. Правда, квартиры коммунальные, зато комнаты большие и потолки высокие. И двор хороший, и вообще отлично у нас, не то, что в Москве.

– А с чего ты решил, что у нас в Москве хреново?

– Да так, посмотришь телек, то взорвут где, то убьют кого, народу тьма, машин тоже. Не знаю, мне кажется, у вас там свихнутся можно.

– А я Москву даже на Париж не променяю.

– Париж, сказал тоже. А ты был в Париже?

– Не был я нигде, ни в Париже, ни в Пушкинском музее.

– А говоришь, был.

– Соврал. В Москве живу, а кроме, как в Третьяковке и цирке, нигде не был.

– А в Большом театре был?

– И в театре не был. На елку ходил в Лужники и Олимпийский.

– Тундра ты. Жить в Москве и нигде не побывать.

– Веришь, выберусь отсюда, по всем музеям пройдусь, чтобы на всю жизнь запомнить. Может и не пригодится, но хоть знать буду, что есть такой музей и я в нем был.

– Ну, ты даешь.

– Чего даешь?

– Надеешься отсюда выбраться.

– Надежда умирает последней.

– Песня или собственна мысль?

– А черт его знает, песня, по-моему.

– Ладно, пойду, посплю, и тебе советую.

– Уснешь тут.

– Докладывайте, – произнес майор Дроздов, и по-привычке, выработанной с начала службы в милиции, убрал в ящик стола лежащую перед ним папку с делом.

– Да особо нечего, товарищ майор.

– Плохо, что нечего. А все же, хоть какие-то зацепки есть?

– Так, предположения.

– Давайте хотя бы с предположений начнем, глядишь, ниточка появится.

– Я запрос сделал по аналогичным заявлениям граждан за последние несколько месяцев по городу.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю