Текст книги "Битая карта (сборник)"
Автор книги: Ариф Сапаров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)
– С тринадцатой для чего-то, с несчастливой, – вздохнул Афоня. – Между прочим, идея самого Бориса Викторовича. Смеялся еще, шутил. Обожаю, говорит, поддразнивать судьбу…
Александр Иванович позвонил в библиотеку, и спустя полчаса ему доставили «Весь Петербург». Еще минут десять понадобилось на выяснение названия книги, избранной для тайнописи. Это был пятый том собрания сочинений Генриха Гейне, выпущенного в 1904 году приложением к журналу «Нива».
– Ключ к Гейне тоже заучивали? – спросил Александр Иванович.
– Нет, ключа мне не дали…
– Послушайте, Урядов, мы же условились не терять времени на бессмысленное вранье! – рассердился Александр Иванович. – Неужели вы надеетесь обмануть следствие? Приехали нелегально в Петроград, явки у вас не имеется, ключа к шифру вам не дали… Это как же прикажете понимать? Имейте в виду, всякому терпению бывает предел!
– Ей-богу, правда, гражданин начальник! – засуетился Афоня. – Решили, что рисковать нельзя, слишком дорожат своими людьми в Петрограде… А явки почему же не имеется? Явку дали. Остановиться, переночевать, если вдруг сорвется у брата… Записывайте, я скажу. Екатерининский канал, семьдесят четыре, квартира двадцать три, у генеральской вдовы Дашковой… Только явка эта временная, вроде ночлежки, а ключ к шифру мне должны вручить здесь, в Петрограде. Верней сказать, должны были…
– Когда и где?
– Вчера еще, в среду. Рандеву было назначено на Пантелеймоновской, возле паперти собора, от шести до семи вечера… Пароль: «Помолись, друг, за рабу божью Евдокию Ниловну…»
– Связной знает вас в лицо?
– Не могу сказать, возможно, и знает. На щеке у него должна быть наклейка из пластыря, косым крестиком, а в правой руке палка с медными кольцами…
– Когда следующее рандеву?
Афоня медлил с ответом. Чувствовалось, что до смерти хочется ему заполучить какие-то гарантии.
– Поторговаться намерены? Предупреждаю, Урядов, занятие бесполезное!
– Запасное рандеву в пятницу, в те же часы и на том же месте. Это уж последнее. Не явлюсь – будут считать, что влип.
Почти в точности повторялась псковская история. И вновь пришлось поспешно сворачивать допрос, как было с Колчаком, вновь торопиться к Станиславу Адамовичу.
Считанные часы оставались до рандеву у церкви. И нельзя было упустить ключ к вражескому шифру.
Рандеву с продолжением
Железное слово «надо». – Демьян Урядов становится Афоней. – Свидание у церковной паперти. – «Доброе застолье» в вечернюю пору. – Кем был и кем казался дядечка в чесучовом пиджаке
До встречи оставалось минут пятьдесят.
Демьян глянул на толчею возле трамвайной остановки, на переполненные до отказа вагоны и решил прогуляться пешком. С многолюдного Невского свернул на тихую улицу Желябова, не торопясь пересек нагретый июльским солнцем булыжник Конюшенной площади и, посмотрев еще раз на часы, направился в Михайловский сад.
День был знойный, с тягостной духотищей, особенно сгустившейся к вечеру. В тенистых аллеях сада шла бойкая торговля прохладительными напитками и мороженым. От полотняных навесов временной летней ресторации тянуло раздражающе острым ароматом шашлыков. Пиликала что-то свое, очень жалобное, одинокая скрипка на дощатой эстраде.
Освежившись кружкой хлебного кваса, Демьян с удовольствием присел на скамейку. Надо было хоть немного расслабиться, поудобнее устроить больное плечо.
Жизнь не баловала Демьяна своими благодатями, и он давно успел привыкнуть к суровым ее испытаниям. Если тебя без конца швыряет из жаркого в холодное, если сегодня злейший твой враг сыпнотифозная вошь, укладывающая на лазаретные койки целые эскадроны и полки, а завтра им объявлен кровавый барон Врангель, волей-неволей приобретаешь добрую закалку испытанного бойца. К тому же ты вовсе не исключение из правила. Таков жребий всякого, кто связал свою личную судьбу с судьбами революции, так что плакаться в жилетку не рекомендуется. Делай свое дело, выкладывайся на полную катушку и помни, что слушать твое нытье никому нет охоты.
Короче говоря, Демьян привык к требованиям текущего момента. Есть на свете такое железное слово «надо», вот оно-то и диктовало все его поступки. Надо идти в бой и непременно победить, хотя силы врага кажутся неодолимыми. Надо потуже затягивать ремень, отказывая себе в самом насущном, без чего жизнь становится довольно неудобной. Надо работать не щадя сил и здоровья, надо с усердием учиться.
И так вот всю дорогу, месяц за месяцем, год за годом. Надо! Надо! Надо! А передышкой, между прочим, даже не пахнет. Наоборот, все сложней очередные задачи, все большей отдачи требуют.
В сущности, и история с Генкой оказалась еще одним оселком, на котором испытывается характер. Мало разве бывало случаев, когда брат шел на брата, а сын на отца? Законы классовой борьбы безжалостно прямолинейны и компромиссов не терпят.
Только вот рассуждать на эту тему гораздо проще, нежели самому все это хлебнуть. И не зря, совсем не зря Демьян чувствовал себя как бы выбитым из седла. Напрасно было заниматься самообманом, притворяясь, будто все у него в порядке. Товарищи по службе и те успели кое-что заметить. Никому он ничего не рассказывал, но самочувствие человека всегда заметно со стороны, и скрыть его трудновато.
В понедельник с утра Демьяна вызвал к себе военком корпуса. Оглядел с головы до ног, точно впервые видел, затем поднялся навстречу, дружески похлопал по спине.
– Переживаешь, товарищ? – спросил военком, усаживая рядом с собой. – А ты брось это занятие и близко к сердцу не принимай. Брат за брата не ответчик, у каждого своя дорожка в жизни.
Беседа с самого начала пошла откровенная, и Демьян чистосердечно признался, что не смог уснуть до рассвета. Все лежал и все мозговал, пытаясь сообразить, как докатился его братеник до услужения врагам рабоче-крестьянской власти. Врагов ему встречать не в диковину, сталкивался с ними лицом к лицу, но то были золотопогонники, и все было как дважды два четыре, а тут все-таки Генка, родная кровь. Не просто это укладывается в башке.
Военком слушал молча, не перебивал. По глазам было видно, что сочувствует и помочь бы рад, да чем тут поможешь. Самому это нужно переваривать, желательно в одиночку.
Напоследок военком сказал, что работать следует, как и прежде, будто ничего не случилось, а переживания лучше всего отбросить, взяв себя в руки. В конце концов, нет от них никакого прока, от этих бесполезных переживаний.
Правильно, конечно, прока нет. И все же трудно опомниться, когда братишка твой вздумал сигануть в чужой лагерь. Росли вместе, крепко были связаны мальчишеской дружбой, и вот на тебе – явился с маузером за пазухой. Лучше бы уж погиб где-нибудь, пока околачивался у Деникина, или вовсе не приходил. Не виделись столько лет, могли бы и дальше обойтись без родственных связей.
Иногда он ловил себя на мыслях о невиновности Генки. Смехота и явный абсурд! Ни с того ни с сего принимался вдруг мечтать о роковой ошибке, которая скоро должна разъясниться. Бывает ведь так, что складываются обстоятельства против человека. Вот вернется Генка обратно, полностью оправданный, и начнут они вместе прикидывать, как получше устроить его будущее.
Неплохо так помечтать, если витаешь где-то в безвоздушном пространстве. Но факты были слишком очевидны, он это понимал и сердился на самого себя. Никакой, к сожалению, ошибки нет. Генка и впрямь был отрезанным ломтем.
А вчерашний разговор и совсем все обрубил. К тому же еще внес в его жизнь дополнительные сложности, да такие диковинные, что и во сне не каждому приснятся. Ну мог ли он, допустим, думать, что заделается человеком без имени и фамилии, но зато с кличкой, как у матерого бандюги, за которым охотится угрозыск? Афоня! Это его теперь так зовут, красного командира Демьяна Урядова. Афоня, или, иначе говоря, резидент савинковской контрреволюционной шайки, личность, не смеющая глянуть в глаза порядочным людям. Не мог он предвидеть и того, что надо будет идти на тайные рандеву, запоминать пароль, выслушивать подробнейшие наставления нового своего начальства. И что намалюет ему гример синей несмываемой краской голубка на запястье левой руки – точь-в-точь такого, какой наколот у Генки. И что приоденут в чужой заношенный пиджачок, в такие же заношенные брючишки. Надо иметь слишком пылкую фантазию, чтобы заранее вообразить всю эту тарабарщину.
Военком был не один в своем кабинете, когда его пригласили вчера. У окна, расстегнув тугой воротничок полувоенного френча, сидел тот самый неулыбчивый товарищ, что обращался к нему за помощью в «Астории».
– Знакомься – Александр Иванович Ланге, оперуполномоченный КРО, – представил военком. – Впрочем, вы уже знакомы. Александру Ивановичу требуется потолковать с тобой по весьма секретному вопросу.
Сказав это, военком направился к выходу. На пороге кабинета обернулся, подчеркнул со значением:
– Дельце-то серьезнейшее, товарищ Урядов. И нужда в твоем содействии огромная, иначе бы не беспокоили…
Примерно с того же начал и Александр Иванович, сразу сказав, что без содействия Демьяна обойтись будет очень сложно, а времени у них в обрез и изобретать другие комбинации попросту некогда.
Но прежде они поговорили о Генке. Он, понятно, не удержался и спросил, в чем, собственно, обвиняют его брата, а Александр Иванович тяжко вздохнул и выдержал длинную паузу, прежде чем ответить. Чувствовалось, что не хочется ему затрагивать этот вопрос, но раз спрашивают, ответить придется начистоту. И действительно, скрытничать не захотел, выложил все без утайки. И кем сделался его брат Геннадий Урядов, пока пребывал на эмигрантских харчах, и с какой миссией заслан своими хозяевами в Питер. Лицо при этом было у Александра Ивановича замкнутое, официальное, но в голосе слышалось сочувствие. Ты, дескать, интересуешься, дорогой товарищ, так вот тебе ничем не прикрашенная правда, и никто не в силах ее изменить.
Узнав, какой именно услуги от него ждут, он с ходу отказался. Причины выставлял самые разные, инстинктивно умалчивая о главной. И со здоровьем у него скверно, беспокоит проклятущий рубец, и соответствующего навыка нет, что, конечно, должно отразиться на результатах. Отчего-то ему казалось, что Александр Иванович всерьез разобидится, если сказать ему настоящую причину. И тут он здорово ошибся, не сообразив, какой перед ним человек. Александр Иванович не только не полез в бутылку, но и сам все высказал, точно это не составляло для него труда и угадывание чужих мыслей было его профессией.
– Понимаю тебя, Демьян Изотович. Работенка, само собой, не особенно приятная, а ты все же боевой командир, приучен действовать напрямик, в открытом бою. Словом, боишься запачкаться…
– Нет, ты меня неправильно понял, – попробовал он отрицать, хотя вышло у него как-то вяло и неубедительно. – Я, знаешь ли, вообще не умею притворяться, а тут надо быть артистом.
– Надо, – жестко подтвердил Александр Иванович. – Причем неплохим артистом, достаточно искушенным. Иначе не стоит браться. Самого себя подставишь под удар и, главное, сыграешь на руку нашим врагам…
– В открытом бою действительно легче. По крайней мере, все на виду.
– А мне, товарищ Урядов? Мне, думаешь, не легче было на фронте? Ты вбей себе в башку простую вещь. Никто из нас чекистом не родился, каждого заставила нужда. И втемную приходится играть в силу необходимости. Враги наши, сам знаешь, в средствах не стесняются. Так что же прикажешь, спокойно наблюдать за их махинациями? Мы, мол, из другого теста, нам подавай что почище и поблагороднее, а на разные там хитрости мы не способны?
– У всякого свое призвание: кто способен, а кто и не способен…
– Не тот разговор, товарищ Урядов! – непримиримо сказал Александр Иванович. – И не по Ленину выходит у тебя, учти это…
– Почему же не по Ленину?
– Очень просто. Ленин как ставит вопрос? Если требуется в интересах пролетарской революции, чекистом должен быть каждый коммунист. Причем чекистом умелым, не раззявой с гнилыми интеллигентскими замашками. А у тебя что получается?
Долго они спорили в кабинете военкома. И разошлись, наверно, не совсем удовлетворенные друг другом. Только вспоминать об этом, пожалуй, не ко времени и не к месту. Дело есть дело, а нравится оно тебе или не нравится – вопрос второстепенный. Зыркнешь еще как-нибудь не так на этого связного, чересчур откровенно, вот и вспугнешь птичку. Самое важное теперь – получше сосредоточиться, войти в свою роль, не сфальшивить.
На часах было четверть седьмого.
Демьян встал и медленно направился к выходу из сада. За пятнадцать минут он дойдет до церкви, поспеет точно к половине седьмого, как советовал Александр Иванович. Не раньше и не позже, в аккурат к половине седьмого.
Дальнейшее все было заранее обговорено. Войти в церковь, присмотреться, что там за публика, постоять в глубокой задумчивости, как бы шепча про себя молитву. Обратно не спешить, пусть подождет, поволнуется. Подойти к этому молодчику с достоинством. Если, понятно, явится на рандеву, не обманет.
Согласие он дал и внимательно выслушал все наставления Александра Ивановича, но в душе по-прежнему таилось сомнение. Больно уж напоминала вся эта история читанные в мальчишеские годы приключенческие книжечки. Таинственное свидание на церковной паперти, глупейший какой-то пароль с поминанием Евдокии Ниловны, маскарадные приметы связного. Поднакручено всякой всячины до полного неправдоподобия, хотя неизвестно, какая в этом была надобность.
Между тем связной уже топтался на условленном месте. Демьян приметил его еще издалека, не дойдя до входа в церковь, возле которого разноголосо гудели нищие.
И все было честь честью. В общем, соответственно описаниям Александра Ивановича. Молодчик рослый, здоровущий, лет, наверно, тридцати, не больше. В руке толстая суковатая палка, стянутая снизу медными кольцами. На щеке, как условлено, наклейка из пластыря. Именно косым крестиком, не иначе. Позиция выбрана у сучьего сына с расчетливым умыслом – чуть поодаль от других побирушек. Подходи прямо к нему с паролем…
А что, если так и поступить? Какая, собственно, разница – зайдет он в церковь или воздержится от разглядывания иконостасов? Шепнуть этому гусю насчет Евдокии Ниловны, тихонечко, вполголоса, сунуть положенную мелочь, а он тебе записочку или что там у него приготовлено для передачи Афоне. Просто и легко получится, без всякой канители. И сразу можно уйти с сознанием выполненного долга.
Но почему же тогда настаивал Александр Иванович на каждой детали своего плана? Работник он, видать, опытный, зря предупреждать не станет. Ведь мелочью одаривают нищих на обратном пути, выходя после молитвы, а он сунется с ходу. Нет, торопливость тут явно неуместна, действовать надо по инструкции.
А вырядился этот стервец довольно ловко. В стоптанных, видавших виды лаптишках с онучами, штаны деревенские, домотканые, с грубыми заплатами на коленях, взамен нательной рубахи грязная гимнастерка. И стоит, как все побирушки, с протянутой рукой, вот только канючить воздерживается, помалкивает.
Дойдя до связного, Демьян не вытерпел, чуть скосил глаз в его сторону. И едва не отпрянул, наткнувшись на ответный, явно заинтересованный взгляд.
Его узнали! Это означало, что Афоня совсем не вымышленная личность, как он втайне надеялся. Афоня, а точнее говоря – родной его брат Генка, несомненно существовал и имел сообщников, связанных с ним общими заботами. Это вражеский лазутчик, тайно переброшенный из-за рубежа, и в этом свойстве, в паскудном обличье Афони, его теперь принимают за своего разные мерзавцы вроде вот этого молодчика. Его, Демьяна Урядова, ничем не опороченного честного коммуниста! Ну ладно, ну погодите же, подлые приспешники мирового капитала…
Холодная ярость нахлынула на Демьяна, мгновенно завладев всем его существом. Знакомое было чувство, многократно испытанное. В трудные боевые минуты, например перед решающей контратакой или в ожесточенной рукопашной схватке, оно помогало вытеснить свойственный всему живущему на земле страх смерти. Очень ясная делается голова, очень рассудительная, быстро соображающая, а внутри тебя как бы закручена тугая пружина колоссальной энергии. В любой момент пружина готова раскрутиться, безошибочно ударить, и тут уж берегись, вряд ли сумеешь увернуться, потому что удар будет смертельный.
Вечерняя служба, похоже, приближалась к концу. В церкви было сумрачно и прохладно. Басовито рокотал голос дьячка, читавшего вечернюю молитву из Часослова, вздрагивали тоненькие языки свечей перед темными ликами святых. За спиной, где-то в боковом приделе, тихо шептались старухи богомолки.
Демьян примечал все это и вроде бы не видел вовсе, углубленный в свои размышления. Выходило, что напрасно он иронизировал и сомневался, хотя его предупредили о серьезности задания. И Генка, выходит, совсем не жертва случая, а вражина, причем опаснейшая, коварная. Что же из этого следует? А то, что и ему нужно действовать в соответствии с обстановкой. Без глупой наивности, без какой-либо отсебятины. Да и впредь, коли понадобится в интересах дела, нужно оставаться Афоней. В штабе найдутся другие работники, а Афоня в единственном числе. И было бы непростительной беспечностью не использовать его сходства с Генкой. Они небось хитрят, без стеснения идут на любую провокацию. Значит, и против них требуется хитрость.
Выйдя из церкви, он тотчас заметил ждущего его связного. Ишь ты, нарочно отодвинулся от толпы нищих. И руку больше не тянет за милостыней, спрятал в карман. Готов, стало быть, к встрече с Афоней. Вот и хорошо, Афоня тоже готов.
– Помолись, друг, за рабу божью Евдокию Ниловну! – негромко сказал Демьян, протягивая молодчику заранее приготовленные медяки.
– Спасибо тебе, Христос тебе помощник во всех деяниях! – привычно забормотал молодчик, как и положено было нищему, одаренному милостыней, но дальше произошло совершенно непредвиденное. Оглянувшись, молодчик вдруг шепнул: – Здесь нельзя… Приходи в пивную «Доброе застолье» на Сенной. К девяти часам…
Это был сюрприз. Они с Александром Ивановичем считали, что связной просто передаст ключ к шифру, на то он и связной. Если же вздумает заговорить, следовало буркнуть насчет правил конспирации, да посолидней, уверенным тоном начальника, и не спеша направиться своей дорогой.
Вместо этого ему предлагали новое свидание. По какой причине и для какой надобности – неизвестно. Как вести себя, что говорить, о чем умалчивать – тоже неизвестно. Проще бы, конечно, отказаться, выразив свое удивление, но это наверняка не выход. Откажешься – значит, упустишь ниточку, ведущую к этим типам.
Вот тут-то и сработала туго закрученная пружина. Не будь ее, он бы, наверно, стал задавать наивные вопросики, способные насторожить связного.
– Не опаздывай! – тихо предупредил молодчик, а он ни словечка не сказал в ответ, лишь посмотрел рассеянно, как смотрят обычно сытые люди на попрошаек, и пошел к трамвайной остановке. Правда, у Литейного проспекта, не доходя до угла, нагнулся, сделав вид, будто завязывает шнурок на ботинке. Связного у церкви уже не было.
До встречи в «Добром застолье» оставалось чуть поболее часа. И, что досаднее всего, нельзя было связаться с Александром Ивановичем. На Гороховую ему показываться запрещено, к тому же и некогда теперь, а по условленному адресу они сговорились встретиться лишь в девять часов вечера. Александр Иванович предупреждал еще, что раньше девяти не успеет прийти.
Хочешь не хочешь, надо соображать в одиночку. На свой, как говорится, страх и риск. Интересно все же, чем объясняется внезапная перемена. Быть может, с ним хотят поговорить подробнее или дать какие-то новые задания? Возможно и другое. К примеру, умело подстроенная ловушка. Сваляешь дурака, допустишь какую-нибудь оплошку – и не уберечься тебе от расправы.
Правда, не совсем понятно, с какой же стати назначать рандеву в пивнушке, да еще на Сенной площади, где допоздна толчется народ. Нет, тут другое, не западня. Но вести себя нужно с максимальной осторожностью. Без суеты, достаточно солидно, взвешивая каждое свое слово. Они, конечно, считают, что умнее их никого не найдется. Посмотрим, посмотрим, как это будет выглядеть…
Духотища в городе сделалась нестерпимой. Над крышами домов ползли тяжелые лохматые тучи, заметно стемнело. Вот-вот должна была разразиться гроза.
Скрипучий вагончик трамвая, заполненный дачниками с пригородного поезда, напоминал парное отделение бани. Окна были опущены с обеих сторон, двери настежь, а дышать все равно нечем.
Не дойдя до кондуктора, Демьян надумал сходить на следующей остановке. Времени было вполне достаточно, и в «Доброе застолье» он поспеет к сроку.
Вдобавок возникло вдруг ощущение, что кто-то за ним наблюдает. Непонятно даже, откуда оно взялось, это неприятное ощущение. Нервы, должно быть, подводили. Кругом распаренные духотищей пассажиры, которым нет до него дела. Поджарый дядечка в чесучовом пиджаке, загорелые какие-то девицы и парни, сердитая тетка с огромной корзиной. Кому тут за ним следить? И все же чувство это не проходило.
Выйдя из трамвая у улицы Некрасова, Демьян опять пригнулся, занявшись шнурком. За ним легко выскочил чесучовый пиджак. Подождал, пока тронулся вагончик, и направился своей дорогой.
Тем лучше, значит, ему почудилось. Теперь надо было как следует обдумать предстоящий разговор. Любопытно все же, о чем его собираются спрашивать. Попробуют, наверно, ловить на неточностях, проверочку устроят. А почему, спрашивается, он должен кому-то давать отчет? Атака всегда была верным средством обороны. Вот он и начнет сам, не дожидаясь вопросов. Во-первых, зачем его вынуждают шляться по злачным заведениям, где можно нарваться на неприятности? Во-вторых, где же, черт побери, ключ к шифру, без которого он обречен на бездействие? И так далее. Спрашивать требовательно, с злым напором. Пусть знают, что Афоне никаких проверок не требуется, Афоня сам любого проверит. А завладев ключом, немедленно подняться и уйти. Для пущей важности назначить новое рандеву. Допустим, завтра, где-нибудь у Пяти углов или на Витебском вокзале, возле билетных касс. После консультации с Александром Ивановичем проще будет ориентироваться, найти безошибочный тон.
Смущало лишь одно обстоятельство. Кто его знает, как положено держаться в подобных заведениях. В многочисленных петроградских ресторанах и даже в пивных сиживать ему не довелось, не было ни лишних денег, ни особой охоты, а излюбленный дядюшкой Никешей кабачок «Встреча друзей», по-видимому, не шел в счет. Там, в слободке ремесленников, все было запросто, чуть ли не по-родственному. Желаешь – присаживайся к столу, поддержи добрую компанию. Нет желания – можешь просто заглянуть на огонек. Каковы, хотелось бы знать, порядки в «Добром застолье»? Для Генки, конечно, это была бы не проблема. Генка пошлялся по ресторанам…
Однако опасения Демьяна оказались явно преувеличенными. «Доброе застолье» было самой обычной пивнушкой на бойком месте, где всякий сам по себе, а до других ему нет заботы. С накрытыми пестрой клеенкой столами, с богатым выбором специальных закусок, вызывающих жажду, и с входившим в моду маленьким возвышением в глубине зала. На возвышении, приплясывая и кривляясь, исполнял куплеты какой-то оборванец. Куплеты эти, с хлесткими словечками уголовного жаргона, также входили в моду, и Демьяну приходилось их слышать раньше.
Граждане, послушайте меня,
Гоп со смыком это буду я…
Аккомпанировал оборванцу лохматый баянист в красной шелковой косоворотке. Всякий раз, когда за столиками подхватывали припев куплетов, баянист, будто очнувшись от спячки, широко растягивал мехи своего баяна и громко топал каблуками, как бы собираясь пуститься в плясовую.
Ремеслом я выбрал кражу,
Из тюрьмы я не вылажу,
Исправдом скучает без меня…
Демьян облюбовал свободный столик подальше от буфетной стойки. В ту же минуту к нему подлетел расторопный молодой официант:
– Чего прикажете, ваше степенство? Жигулевское имеем свежее, портер отличный, сегодняшнего привоза. Опять же бархатистое с завода братьев Кашкиных. Из закусок могу предложить копченую медвежатинку, тартинки с белужьей икоркой, горошек провансаль. Раки только что получены. Отборные, ваше степенство, высший сорт экстра!
Надо бы поинтересоваться у этого официанта ценами, но спрашивать было неловко, да и рискованно. А вдруг следят за ним?
– Жигулевского! – велел Демьян небрежным тоном бывалого посетителя. – Друзья должны подойти, закуски пока не требуется.
– Слушаюсь, сей момент! – понимающе кивнул официант. И мигом притащил не одну бутылку, как рассчитывал Демьян, а почему-то пару. И еще тарелочку с каменно засохшими солоноватыми сухариками. Так, очевидно, полагалось, ничего не поделаешь.
Пиво было теплым и горьковатым, в накуренном зале вовсю горланило пьяное веселье, подогреваемое блатными куплетами. И очень хотелось домой, в свою комнатушку, где можно отдохнуть от всех этих свалившихся на него бед.
Связного в зале не было. Либо он опаздывал, либо спрятался за возвышением эстрады, выбрав укромное местечко. И никто не подходил вот уж минут десять. Инициатива была в чужих руках, сиди и жди, какую тебе свинью подложат.
Появился молодчик четверть десятого. Вошел с улицы запросто, без стеснения, пошептался о чем-то с толстомордым буфетчиком и, оглядев зал, направился прямо к столику Демьяна. Никого с ним вроде не было, явился без сопровождающих. Это вызвало чувство облегчения. На худой конец проще будет управиться.
Впрочем, тут же облегчение и исчезло. Следом за молодчиком в «Доброе застолье» ввалился чесучовый пиджак. Тот самый, вне всякого сомнения. Постоял, будто бы в раздумье, не зная, где устроиться, затем выбрал свободный столик у входа. На Демьяна, разумеется, глаз не пялил, исполнял роль занятого самим собой человека. В общем, все у них было расписано, как по нотам.
Молодчик тоже не стал терять времени. Бесцеремонно пододвинул стул, ни о чем не спрашивая, заговорил о деле:
– Слушай сюда, Афоня. Приказано сказать тебе, чтобы добывал скорей документики. Какие, сам знаешь. Изменилась, говорят, обстановочка и надо поспешить с этим дельцем, а варианты можешь выбирать на месте… Хоть первый, хоть второй, лишь бы не тянуть волынки… Понятно тебе?
Чесучовый пиджак по-прежнему восседал за своим столиком, с явным удовольствием потягивая жигулевское, связной спрашивал, все ли понятно, но ничего не было понятным, решительно ничего. Кроме того разве, что надо запоминать каждое слово этого прохвоста. На всякий случай Демьян молча кивал головой.
– Теперь слушай самое важное. Велено передать, чтобы с документиками не рисковал ни минуты. Одним словом, смываться нужно… Соображаешь? Отсидишься пока у генеральши, адресок тебе известен, а в понедельник двигай утренним поездом в Лугу. Ресторанчик там есть, недалеко от вокзала, «Пале-Рояль» называется… Спросишь Федьку Безлошадного, маркером он числится, в бильярдной. Шарики умеешь катать? Вот и хорошо, пригодится. Запомни пароль: «Привет вам и гостинцы от крестного, я его в Питере встретил»… Запомнил? Смотри не перепутай, а то зря съездишь. После этого Федька предложит сгонять партийку в американочку и форы даст пять шаров…
Связной налил себе пива, залпом опорожнил стакан и неожиданно рассмеялся, что было вовсе непонятно.
– Черта лысого выиграешь, но сыграть с ним придется. На интерес, учти. Даже с пятью шарами обставит как миленького.
– Документы кому передать? Этому Федьке? – осторожно спросил Демьян, чувствуя, что молчать больше нельзя.
– Там видно будет, – ответил связной с неопределенной усмешкой. – Ну, я исчезаю, бывай здоров!
– А если до понедельника не успею?
– Надо успеть! Перемена у них, неужто не дошло? Федька тебе все объяснит, когда приедешь. Посиди тут, за мной не тянись…
Чесучовый пиджак проводил связного долгим взглядом, а сам не шелохнулся, оставшись за своим столиком. И Демьяна он проводил до самого выхода. Чужой взгляд чувствуешь на спине, как острие штыка.
Возвращение из «Доброго застолья» напоминало гонку с преследованием, какие показывают в кинематографе. Выйдя на улицу, он шмыгнул в узкий проход между убогими лавчонками, которыми заставлена Сенная площадь. Ему хотелось оторваться от чесучового пиджака, он был уверен, что его начнут преследовать. И не ошибся. Вскочил на ходу в трамвай, обернулся назад: как раз в это время чесучовый пиджак влезал в пролетку лихача, дежурившего у подъезда пивной.
Злой азарт охватил Демьяна. За ним следили, откровенно стараясь разузнать, куда он пойдет из «Доброго застолья». Или у них другое на уме? Не исключено, что вся эта встреча со связным подстроена, а у чесучового пиджака особое задание. Так или иначе, но вести себя надо умеючи. Соскочить, к примеру, у Технологического института, проходными дворами вернуться на Фонтанку, а чесучовый пиджак пусть подгоняет своего лихача, торопясь за трамваем. С Фонтанки опять к Сенной площади, там еще раз крутнуть, но в другом направлении.
К Александру Ивановичу он добрался поздно, уже в двенадцатом часу ночи.
Грянула наконец-то долгожданная гроза, весь вечер висевшая над городом. Черное небо рассекали ослепительно яркие молнии, хлынул ливень. Последним переулком он мчался вприпрыжку и все равно успел промокнуть насквозь.
Входная дверь распахнулась после первого звонка. Похоже было, что ждут его с нетерпением.
– Задал ты мне задачку, дорогой Афоня! – сказал Александр Иванович, помогая ему снять намокший пиджачок. – Как же так, договаривались на девять, являешься в полночь? Сплошная получается трепка нервов. Ты имей в виду, нервничать мне запрещено докторами… Ну ладно, садись и рассказывай…
На столе, накрытом чистой скатертью, стоял пузатый домашний самовар. В комнате было светло и уютно, из распахнутых окон врывалась прохладная свежесть. Впервые за весь этот слишком тревожный вечер он почувствовал себя в безопасности.
Сбивчивый его рассказ был выслушан с должным вниманием. И с сдержанной похвалой за разумную сообразительность. Пароль для Федьки Безлошадного Александр Иванович почему-то переспросил дважды, записав себе в блокнот.
Правда, о чесучовом пиджаке и о том, как уходил он от преследования, досказать не хватило времени. Звякнул колокольчик в прихожей, Александр Иванович, извинившись, пошел открывать, а он налил себе чаю и с аппетитом занялся бутербродами.
Из прихожей доносились приглушенные голоса. Затем в комнату вошел улыбающийся Александр Иванович, а за ним с виноватой улыбкой вошел не кто иной, как дядечка в чесучовом пиджаке. Да, да, тот самый, от которого бегал он по всему городу.
– Не удивляйся, пожалуйста, – сказал Александр Иванович. – Это Петр Адамович Карусь, ему было поручено тебя подстраховать.
