Текст книги "С каждым днем сильнее (ЛП)"

Автор книги: Ариадна Талия Соди-Миранда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Цыганская жизнь

Очень рано в моей профессиональной карьере, а именно с того самого момента, как мы с мамой поехали жить в Лос-Анджелес, моя жизнь стала смахивать на цыганскую. Мы довольно долго колесили по странам и континентам, и все это время жили в гостиницах, перетаскивая чемоданы с места на место, из одной гостиницы в другую. Хорошо, если мы возвращались в родной дом самое большее три раза за год, не задерживаясь в нем надолго. Мне нравилась такая жизнь, потому что каждый день нас поджидало что-то новое, увлекательное, захватывающее и чарующее, и можно было быть уверенной в том, что это никогда не надоест. Мы с мамой жили счастливо, но мои сестры скучали по ней, ведь ее не было рядом с ними в какие-то особые моменты их жизни, или когда им приходилось туго, да и просто по воскресным вечерам. На долгие годы наша мама сосредоточила свое внимание исключительно на мне, хотя у нее было еще четыре дочери, которые тоже любили ее и нуждались в ней так же, как я. Но, чего бы нам ни хотелось и к чему бы мы не стремились, а дела обстояли именно так.

Сестры часто думали, что я – мамина любимица, что меня она любит гораздо больше, а они просто перестали для нее существовать. Разумеется, это было неправдой, но им казалось, что они были правы, и, честно говоря, до определенной степени я их понимала. В глубине души они хотели, чтобы мама была рядом, и, видимо, поэтому не понимали также и того, что мы жили, погрузившись с головой в мою профессию, в мое творчество. Работы навалилось столько, что нам не хватало времени, чтобы собраться всем вместе в семейном кругу, как в старые добрые времена.

Если мы не улаживали финансовые дела об оплате концертов по телефону, или нам не предлагали новую роль в сериале, мы решали вопросы с персоналом, бухгалтерами, адвокатами и другими людьми, связанными с нашими проектами. Помню, однажды в День Матери, мы были дома у одной из сестер, как вдруг нам позвонили и сказали, что лидера моей группы и звукорежиссера арестовали в одной южноафриканской стране, потому что они приехали туда без меня, и им не поверили, что они собираются организовать мой концерт. Деньги за выступление уже были переведены на мой счет, и группа организаторов направилась вперед, чтобы успеть все подготовить до моего приезда. Мы пытались решить этот вопрос по телефону, но это оказалось невозможным. Тогда нам пришлось оставить всю собравшуюся семью и срочно улететь, чтобы разобраться со сложившейся ситуацией. На самом деле наша с мамой жизнь была довольно бурной и неспокойной, и нам было трудно объяснить все это близким и любимым существам.

В Мексике устраивается масса праздничных гуляний, связанных с весной, животноводством и местными городскими или районными празднествами, и на них всегда в избытке разного рода манежей. Манеж – это такая круглая сцена, похожая на мини-арену для корриды, вокруг которой в несколько рядов располагаются зрительские места – кресла, скамейки или просто деревянные брусья. Здесь разворачивают свои шоу популярные артисты, и здесь же проводятся всем известные петушиные бои. Можно с уверенностью сказать, что большинство мексиканских артистов прошло через эти «петушиные ристалища». Если говорить о себе, то могу честно сказать, что петь на этих манежах было для меня труднее всего, потому что тебе приходится ждать, когда закончатся петушиные бои, когда почистят сцену, подключат музыкальные инструменты, и музыканты настроят их для того, чтобы начать свое шоу. Выступление могло начаться очень поздно и проходить с двенадцати ночи до двух часов утра. Все зависело от того, сколько продержится проигравший петух. На подобного рода «левых» концертах все оплачивается наличными, это целая теневая экономика. Однажды мама принялась ругаться с организатором одного из таких «манежей», похожим на мафиози. «Если Вы не заплатите нам вперед, Талия не будет петь, она не выйдет на сцену», – решительно заявила она. Ничего не говоря, мужчина выхватил пистолет и, нацелив его прямо маме в висок, угрожающе процедил: «Как это не выйдет, дорогуша?» Излишне говорить, что три минуты спустя шоу началось.

Мы не делились подобным жизненным опытом с моими сестрами, чтобы не волновать их. Они видели только то, что видели все остальные люди. Нам с мамой было проще, чтобы они узнавали о нашей жизни из новостей или из печати, потому что у нас не было времени на обстоятельные беседы о том, как мы живем на самом деле. Возможно, поэтому сестрам было так сложно понять, как мы вели себя в повседневной жизни. Мы находились с ними в разных жизненных плоскостях. У сестер было время, чтобы встречаться с подругами и переживать вместе с детьми их радости и беды, ходить в кино или театр и наслаждаться жизнью. А я вместе с мамой в шарфике в это время носилась по земле со скоростью тысяча километров в час.

Тяжело объяснить, что требует от тебя эта профессия, и сколько приходится работать, когда успех и слава постучались в твою дверь. Порой ты оказываешься вовлеченным в вихрь работы, проектов, разных лиц; ты живешь под давлением этого ураганного завихрения, в котором не существует времени; оно течет как вода, и внезапно ты даже не осознаешь, где ты. Ты просыпаешься в одной гостинице, а засыпаешь в другой; ты садишься в самолет и летишь двенадцать часов, чтобы добраться до какого-нибудь совсем непривлекательного места своего назначения; ты мчишься по длинным, нескончаемым коридорам разных аэропортов, чтобы долететь до другой страны. С тобой прощаются на одном языке, а здороваются на другом; ты плохо питаешься, ешь все, что было и оказывается под рукой; ты недосыпаешь, теряешь часы, которые мог бы прожить с родными, теряешь часы, дни, месяцы своей жизни. Продюсеры хотят, чтобы ты участвовала в их шоу, весь мир хочет иметь что-то общее с тобой; они хотят кусочек тебя, твою маленькую частичку. Еще больше это проявляется, если тебе присваивают титул «короля рейтингов». На тебя смотрят глазами дядюшки Скруджа, и ты почти знаешь их мысли: «На ней мы неплохо заработаем». За свою работу ты начинаешь получать больше денег, и эта цифра растет с каждым разом. В действие вступает слава, и в этот момент зрители и твои фаны начинают составлять основную часть твоей жизни, потому что именно они удерживают тебя на настоящей вершине.

Когда я возвращалась домой, сестры звали меня к себе, чтобы встретиться, и мы шли обедать или ужинать. Мы собирались у кого-нибудь дома и вместе смотрели фильмы, но я была настолько вымотана, что, придя к ним, засыпала, сидя в кресле, и просыпалась только для того, чтобы попрощаться и пойти к себе домой. В других случаях я была настолько влюблена в свое дело, настолько помешана на работе, что не могла понять, что сестры искали в нас своих маму и младшую сестренку, а не менеджера с артисткой. Мама же говорила только о своих результатах или обо мне; помимо этого у нее было слишком мало тем для разговора. Каким-то образом маме удалось добиться успеха в своей профессии – авторитета и уважения, которых она никогда не имела, – за счет моей успешной карьеры. Я отлично это понимала, потому что могла вблизи видеть, как тяжело ей бывало, и сколько приходилось работать для того, чтобы я продвигалась вперед.

Дело в том, что мама полностью посвятила себя моей карьере. Думаю, это было связано с тем, что мама и сама была актрисой, но несостоявшейся, которая так никогда и не смогла осуществить свою мечту. В юности мама была потрясающе красивой женщиной, настолько красивой, что когда она шла по улице, люди оборачивались и заглядывались на нее. Она была столь же красива, как кинодивы времен «золотого века», как Рита Хейворт[40]40
  Рита Хейворт (Маргарита Кáрмен Кансино) – американская киноактриса и танцовщица, одна из самых знаменитых звезд Голливуда 1940-х годов.


[Закрыть]. У нее было роскошное тело для пятнадцатилетней девушки, поэтому в районе, где она жила, за ней охотились не только все парни квартала, но и весьма влиятельные мужчины. Был, к примеру, такой случай – дон Эмилио Фернандес, более известный как «индеец Фернандес», знаменитый продюсер-кинематографист эпохи «золотого мексиканского кино», увидев мою маму, пошел за ней и вручил ей свою визитку, чтобы она пришла на студию «Чурубуско», где проводились просмотры. В середине 50-х годов это была очень известная киностудия, наш мексиканский Голливуд. На этой студии снимались старые черно-белые фильмы, здесь на самом деле развивалась мексиканская киноиндустрия. Но мама так и не пошла.

В другом случае один сеньор, живший неподалеку от ее дома, пригласил маму принять участие в программе «Полуденное варьете». Мама рассказывала нам, что продюсеры приходили к нашей бабушке с просьбой разрешить им снять маму в кино, но бабушка всегда отвечала неизменное: «Нет, нет и нет!», оставляя маму в волнении и сомнениях, кем она могла бы стать. Да, моя мама сама так никогда и не стала актрисой, но она пережила все это при помощи меня. Она стала довольно влиятельным импресарио. Да, она не мелькала перед объективом, о чем, возможно, мечтала когда-то в глубине души, но она имела свое лицо позади камер, и это придавало ей сил.

Когда слава и известность поворачиваются к тебе лицом, когда все тебя любят, когда все поют твои песни, когда импресарио дерутся за тебя и платят тебе вдвое, а то и втрое, лишь бы ты пришла туда-то, когда за тобой посылают частные самолеты со всем, что пожелаешь, очень легко потерять свое будущее. Твои ноги отрываются от земли, и ты даже не понимаешь, что происходит, потому что все происходящее, словно сон.

Слава выдергивает тебя из реальности и помещает в плоскость, где все возможно, и иной раз это ощущение всемогущества заставляло меня совершать глупости и быть высокомерной лишь из простого удовольствия поступить именно так. Как-то у меня был гастрольный тур по Испании, у нас выдалось свободное время, и я с коллегами пошла на дискотеку в танцклуб поразвлечься. Я была со своими девчонками из подтанцовки и музыкантами, которые в то время были моими единственными друзьями. Мы уселись в VIP-зале, и нам стали приносить бутылки шампанского. Я сидела на диване в окружении чертовски красивых парней, попивающих шампанское из бокалов, поглядывающих на меня и кокетничающих со мной. Один из моих приятелей сказал мне:

– Ну и дурочка же ты! Ну чего ты уставилась на того красавчика, который остановился там, глядя на тебя? Если бы я был ты, я стоял бы рядом с ним и болтал бы.

Мое тогдашнее «я» ответило дружку:

– Ты что, не понимаешь, что я имею то, что хочу, и когда захочу? Смотри, сейчас я щелкну пальцами, и он придет сюда, как ягненок на заклание.

Так я и сделала. Я пристально посмотрела на парня и поманила его пальцем. Бедняга подошел познакомиться со мной. Парнишка был самым красивым на дискотеке, просто конфетка. Широко улыбаясь, он подошел и сел рядом со мной. Едва он сел, как я повернулась к своему другу и сказала ему, абсолютно уверенная в том, что сделала:

– Ну что, доволен? Я имею то, что хочу. Если я хочу кого-то куда-то привести, то привожу, а если хочу купить, то покупаю.

Сейчас я думаю об этом и не могу поверить, что могла говорить подобные вещи. В то время мне было двадцать два или двадцать три года, не больше, и я чувствовала себя богиней. Я думала, что весь мир находится у моих ног, и считала, что могу управлять всем и всеми, кто меня окружает… Я не владела собой и абсолютно не сознавала, что мы имеем на самом деле, и насколько хрупкой может быть жизнь. В то время я привыкла к тому, что все было так, как я хотела, и если что-то получалось не по-моему, я бесилась и шумела или уходила в себя. Был, помнится, в частности, один случай, который был для меня ударом по моему же собственному «я». Почти два года я встречалась с парнем, одним из молодых импресарио, который выделялся в тамошнем обществе. Для моего мирка у нас с ним были идеальные отношения – два молодых, успешных человека, которым нравится вместе развлекаться. Но в один прекрасный день он безо всяких объяснений перестал звонить мне, что крайне меня удивило. Я почувствовала себя очень обиженной, ведь он оскорбил непосредственно меня. Никто не бросал Талию! Наоборот, это Талия давала всем пинка, посылая в полет!

В те дни, что он мне не звонил, я решила пойти с подругами в городской ресторан, и каково же было мое удивление, когда, войдя в ресторан, я увидела, как он подает пальто какой-то женщине, собираясь выйти через ту же дверь, в которую я только что вошла. Увидев его, я остановилась, как вкопанная, не зная, что делать. Я не знала, подойти ли поговорить с ним, спустить ли с него шкуру или вздохнуть в стиле Мари Феликс[41]41
  Мария Феликс (Мария де лос Áнхелес Фéликс Гуэрéнья) – крупнейшая мексиканская актриса «золотого векакино», модель, натурщица.


[Закрыть], посмотрев на него сверху вниз, как на полное ничтожество. По правде говоря, я продолжала стоять, как истукан, и подружки потащили меня, как деревяшку, в бар, где, ничего не говоря, заказали мне пять порций текилы. Пока я глушила свою текилу, в моей памяти прокручивались все случаи, когда я поступала точно так же. У меня была та же стратегия. Когда отношения с парнями переставали приводить меня в трепет, я очень мягко и ненавязчиво намекала им, что мы должны расстаться, чтобы каждый шел своей дорогой. В большинстве своем они не желали ничего слушать, затыкали уши и продолжали, как ни в чем не бывало, ухаживать за мной. Про себя я думала: «Воистину нет большего слепца, чем тот, кто не хочет видеть. Если он мазохист, так до смерти им и останется». Ничуть не церемонясь с прежним ухажером, я начинала мутить с новым соискателем моей руки и сердца. Когда же прежние кавалеры понимали, что все кончено, и начинали предъявлять мне свои претензии, я отвечала: «А-а-ай… Я же по-разному говорила тебе об этом тысячи раз, но ты не хотел меня слушать».

Той ночью, сидя с текилой в руке, я в полной мере хлебнула чашку собственного «шоколада». Это был грандиозный урок, который вызвал у меня чувство вины и необходимость ее искупления. Мне было так плохо, что я схватила все записные книжки, которые заполнила за всю свою жизнь, и сняла телефонную трубку, чтобы одного за другим обзвонить всех и попросить прощения за ту боль, что я им причинила. Одни говорили: «Да о чем ты говоришь? Это же было пять лет назад, я уже и не вспоминал…», другие отвечали: «Знаешь, мне было просто необходимо услышать это от тебя. Спасибо». На самом деле моя душа хотела услышать от них только одно, чтобы они сказали: «Знаешь что, Талия? Я прощаю тебя». После того, как я попросила у всех прощения, множество осколков моей души вернулись ко мне.

В жизни есть моменты и обстоятельства, которые неожиданно останавливают тебя, чтобы ты свернул с пути, по которому идешь. Они должны наметить вехи, чтобы остановить твою безумную гонку и манеру поведения, или сильно ударить тебя, залепить тебе славную затрещину, чтобы ты собрался с мыслями и провел переоценку своей человеческой сути. Такие моменты должны дать тебе понять, что ни слава, ни успех, ни эгоцентризм не могут дать тебе спокойствие и любовь, которые являются сутью мироздания, и ради которых человек живет в этом мире.

Незабываемые моменты

А между тем прошли годы, и в жизни Талии наступил этап царствования. Я вела себя, как «царь Мидас», ошибалась бесконечно много раз, и так же бесконечно много раз должна была просить прощения. Мне все еще странно видеть свои фотографии того времени, потому что после успеха «Марий» были три абсолютно сумасшедших, невероятных года титанического, нечеловеческого труда. Поэтому когда я вижу, как разведенная с мужем и имеющая двоих детей, выбившаяся из колеи обритая наголо Бритни Спирс, крепко зажав в руках зонт, разбивает им машину папарацци, меня пробирает до мозга костей, мне очень больно за нее, но я ее отлично понимаю. Когда ты так молода, так ранима и ничего не знаешь о жизни, а весь мир с жадностью следит за каждым твоим движением, ловит каждое твое слово, допытывается, как зовут твоего плюшевого медвежонка, с которым ты спишь с самого детства… ты доходишь до последней точки и бунтуешь. Это все равно, что сказать фанам и журналистам: «Это вы сделали меня такой, так теперь терпите. Я уже не та славная девочка, какой вы хотели меня видеть, у меня есть и другое лицо». И это выливается в ожесточенный конфликт, противостоять которому можешь только ты один.

Если у тебя переизбыток возможностей, ты чувствуешь, что управляешь целым миром, чувствуешь себя пупом земли. Ты чувствуешь, что можешь делать все, что захочешь и когда захочешь, и на самом деле делаешь это. Сколько раз я не давала закрываться целым ресторанам, чтобы пойти поужинать экстравагантными блюдами с родственниками и друзьями? Когда я снималась в сериалах, в моей гримерке на «Телевисе» был свой собственный спортзал. Такого не видели никогда прежде; спортзала не было даже у более известных и именитых актрис в истории мексиканского телевидения. У меня был холодильник, микроволновка, кровать, душ, словом, все, что было мне необходимо или что я просила. Мои героини, достигнув успеха, носили одежду от «Версаче», «Москино», «Дольче-Габана», «Чада». Многим может показаться, что я была безграничной сумасбродкой, но на самом деле я по полтора года безвылазно жила в павильонах съемочных студий, не имея времени даже поесть за их пределами и практически не видя солнечного света. У меня не было жизни, возможно, поэтому мне во всем потакали. У меня было особое меню, и специально для меня блюда готовили шеф-повара лучших столовых предприятий. Ежедневно мне приносили еду в гримерку, потому что у меня не оставалось сил даже на то, чтобы доползти до столовой. По сути, у меня всегда был один и тот же выбор: либо я трачу энергию, из последних сил плетясь в столовую, либо сохраняю ее на следующие двадцать четыре сцены, которые нам предстояло снять. Для того чтобы осуществить вселенскую мечту, которая вертелась в моей голове с детских лет, мне пришлось очень сильно перестроить свою жизнь.

Если я работала в Мехико, то иногда выходила поразвлечься с друзьями, но это было лишь в исключительных случаях. Например, когда наша сборная оказалась в полуфинале чемпионата мира по футболу, и вся столица собралась у Ангела (памятника Независимости), чтобы отпраздновать это событие. Мы все надели маски и смешались с тысячами болельщиков, праздновавших на улицах города… Мы даже купили баллончики с водой и приняли участие в потасовках с совершенно незнакомыми людьми, поливая друг друга водой. Эта проделка дала мне ощущение жизни; я кричала и веселилась, как любой другой горожанин, принимая участие в минутах национальной славы.

Но, на самом деле таких моментов было мало. Несмотря на все, что я имела, в действительности моя жизнь заключалась в работе, именно там я проводила почти все свое время. Да, я привыкла заходить в магазины одежды, которые закрывались для меня. Там я покупала себе последнюю коллекцию какого-нибудь модельера, привлекшую мое внимание. Мы отвозили покупки в гостиницу, и я проводила вечер, примеряя свою новую одежду. А почему бы и нет? Я рассматривала это как заслуженное вознаграждение за все эти часы, за все эти годы непосильно тяжелого труда. Это было сродни тому, когда ты все время сидишь на диете, но приходит воскресенье, и ты ешь кусок пиццы, шоколадное пирожное с кремом и молочно-клубничный коктейль с мороженым. Время от времени мне заказывали отдельный кабинет в каком-нибудь из моих любимых ресторанов после семнадцати часов работы на съемочной площадке «Телевисы». Все это создавало некий загадочный образ, вокруг которого вертелась масса слухов. Много говорилось о том, что со мной происходило, и что я делала, начиная с того, что мне, якобы, удалили три ребра. Так вот согласно этим слухам, хирург говорит, что эти ребра находятся в растворе формальдегида в его клинике, как награда за труды. И все в подобном духе, вплоть до моих нескончаемых списков всего необходимого. Мол, приходя на работу, я требую то белые свечи, то арабские цветы, то бутылки воды, привезенные с экзотических островов… словом, вещи, которые мне даже в голову никогда не приходили. Жаль, но люди ведутся на подобные бредни, слушая разные скандальные передачи, откуда и проистекают байки такого рода. И сейчас часто случается, что когда я разговариваю или как-то еще взаимодействую с незнакомыми людьми, они мне говорят, что никогда не думали, что я настолько обычная и, если можно так выразиться, натуральная женщина. Они удивлены тем, какая я на самом деле, поскольку после прочтения каких-то статеек в желтой прессе, рассказывающих обо мне, они представляли меня не более чем достижением пластической хирургии. Возможно, что когда-то этот созданный образ значил больше, чем я сама, чем то, что было во мне и что я могла дать, и имел мало общего с моим истинным я.

Но, несмотря на все это безумие, на все эти мифы, часы, проведенные в студии или редкие свободные часы, использованные по полной программе, настоящим блаженством для меня были минуты, когда я могла получить улыбку от другого человека. Например, когда приближалось Рождество, я становилась заводной, как будто в меня влили энергию. Я начинала все планировать, чтобы завершить свои личные дела: привезти грузовик с игрушками наиболее нуждающимся соседям или послать приготовить рождественские корзинки с индюшкой, хлебом, сосисками, разными консервами, песочным печеньем, макаронами, рисом, зерном и предметами первой необходимости для всей рабочей группы; также я привозила целый грузовик, полный плюшевых медвежат в детский дом. Это было не только моей личной необходимостью, но и способом почувствовать себя живой, видя улыбающиеся личики детей и других людей. Их улыбки наполняли меня, и в тот момент они на самом деле были единственной пищей для моей души. Какой урок извлекла я из этого? Чему научилась? А вот чему – я накрепко усвоила, что успех лишает тебя многих вещей, но и дает многое. Я поняла, что за моими собственными чаяниями и одержимостью совершенствования стоит очень собранный и организованный человек. У меня врожденная способность делать то, что мне говорят, и что я должна сделать, но лучше всего то, что я могу выполнить это в рекордно короткое время, если это возможно. Как-то Мария Феликс сказала мне, что в нашей профессии собранность и дисциплина – самое главное, что должен иметь человек. Я была, есть и буду артисткой. Это сила, которая рождается внутри меня и заставляет, как говорят американцы, проходить лишнюю милю. Я очень увлеченная натура, отдающаяся делу целиком. Я всегда была ранней пташкой, готовой, если нужно, пробовать новый макияж и новые прически с самого рассвета. Иногда я была готова рискнуть собой для того, чтобы хорошо выполнить свою работу, и тому у меня имеется несколько примеров, да и опыт тоже.

В сериале «Маримар» мы снимали сцену, в которой я убегаю, узнав, что мой любимый собрался жениться. Я должна была бежать, как сумасшедшая, вверх по кручам до самого обрыва, как будто подхваченная ветром. Горы и в самом деле был отвесные, и тогда режиссеры предложили надеть на меня страховку, чтобы исключить риск несчастного случая. Но я даже не думала об этом, и дважды повторила, что буду играть только обычным образом, без страховки и дублеров. Я намерено играла без страховки, потому что мне хотелось, чтобы эта сцена вышла как можно более реалистичной. Дело в том, что в кино я всегда жила чувствами своих героинь, близко к сердцу принимая их страдания, я мучилась так же, как они. Думаю, именно поэтому я столько раз впадала в депрессию, снимаясь в сериалах. Каждой клеточкой своего тела я чувствовала боль оттого, что Серхио разбил сердце Маримар, или Хорхе Луис дель Ольмо оставил Марию Мерседес на бобах только потому, что она была бедной и необразованной. Все мои героини в какой-то момент сходили с ума, и я вместе с ними. Когда Марию Мерседес поместили в сумасшедший дом, это была сцена, в которой меня связывают, бросают в мерзкую белую комнату и оставляют там. Эта сцена была для меня настолько тяжелой, что я на самом деле пребывала в шоке. Я должна была кричать и сопротивляться так называемым санитарам. Думаю, что я потеряла представление, что это была всего лишь игра, я поверила в происходящее на самом деле. Мы закончили съемку, и я еще полтора часа не могла перестать плакать, пребывая в истерике. Мне пришлось закрыться в гримерке. Это была эмоциональная разрядка, вызванная, вероятно, усталостью от долгой работы.

Когда я играла Маримар, на меня каждый день приходилось накладывать толстенный слой грима, придавая моей коже золотистый цвет, как у жительницы побережья, и заставляя ее блестеть под солнцем. Меня намазывали кремом цвета черного кофе. Как такое позабудешь! От грима кожа пересыхала, и выступали прыщи, потому что поры были полностью закупорены. Каждую неделю я должна была проводить час в студийном салоне, где заботились о внешнем виде артистов; в этом салоне занимались моим лицом и лечили прыщи лазером. У «поморянки» была и другая проблема – после съемок я приносила с собой домой запах консервированного собачьего корма. Для того чтобы камера показывала, что Блохастый смотрел на меня, когда я с ним разговаривала, дрессировщик брал корм из банки и клал себе на пальцы, чтобы пес почуял и увидел его. И вот пять пальцев с едой лежат на моей голове, и пока снимается сцена, маслянистые куски еды падают мне на голову, оставляя невыносимый мясной след.

Также я вспоминаю еще одну сцену в «Маримар», в которой Анхелика, мачеха Серхио, главного героя, швыряет браслет в грязь и заставляет меня доставать его оттуда ртом. Режиссер фильма, Беатрис Шеридан заботилась обо мне, и для того, чтобы я ничем не заболела, глотая настоящий ил, в котором могли быть разные бактерии и микроорганизмы, решила вместе с группой оформителей и декораторов соорудить специальную шоколадную лужицу, изображающую грязь. Вниз подложили пластик, растопили сотни плиток шоколада, но это не сработало – уже заранее была видна необычная текстура. Когда была снята сцена, в которой я достаю ртом браслет, валяющийся в шоколадной грязи, мы стали просматривать видео, и было заметно, что оранжеватый цвет вокруг моего рта не натуральный. Невооруженным глазом было видно, что грязь не настоящая, поэтому я сказала: «Бетти, у меня нет проблем с этой сценой, давай снимем ее с настоящей грязью». Хотя Беатрис и не хотела, но мой внешний вид на отснятом кадре и моя настойчивость привели к тому, что она согласилась переснять сцену с браслетом в естественной обстановке. Мы снова сняли сцену с настоящей грязной лужей, она и вошла в фильм. Я должна была это сделать. Это была ключевая сцена, определявшая то, что было бы местью Маримар, это была кульминация истории, и она должна была выйти, как можно реальнее. Люди до сих пор говорят мне, что плачут, видя ее, потому что на лице Маримар было написано неподдельное сильное унижение.

В «Марии из предместья» я тоже пережила интересные моменты, в которых адреналина было в избытке. Мария зарабатывала себе на жизнь, собирая бутылки на помойке, и съемки проходили на самой большой мусорной свалке Мехико. Все время пахло мертвечиной и дохлыми мышами. На этой свалке мы проводили очень много времени. По роли я не могла прикрыть себе лицо, но и во время перерыва я не зажимала нос рукой, потому что во время отдыха я разговаривала с нищими, живущими на свалке, потому что они зарабатывали себе на жизнь, роясь в помойке в точности так же, как и Мария из предместья. Пока они копошились в горах настоящего мусора, я копалась в мусоре бутафорском. Техники уже соорудили свалку из предварительно отсортированного мусора, более «чистую», как мы говорили, строго следя за тем, чтобы не допустить ни малейшего риска ни для моего здоровья, ни для здоровья членов съемочной группы. Вид детей, отыскивающих среди мусора какую-нибудь еду, а также игрушечные машинки и куклы или какие-нибудь другие игрушки, которые они делали своими, навсегда запечатлелся в моей памяти. Несколько месяцев спустя, я вернулась туда с едой и игрушками для семей, живших вокруг свалки.

Для меня всегда было важно пообщаться с реальными людьми, которые вдохновили писателей и сценаристов на создание моих героинь, поговорить с Мариями Мерседес, со множеством таких же Маримар и Мариями из предместья. Когда мы делали перерыв между съемкой разных эпизодов, я подходила к людям, живущим на свалке, и спрашивала: «Послушайте, что Вы делаете? Я смотрю, как Ваш ребенок бегает там в подгузниках по всей свалке. Почему? Неужели Вы не боитесь, что он заболеет?» И они мне отвечали: «Нет, сеньорита, они уже привыкли». Это просто потрясло меня! В особенности потому, что там можно было столкнуться со всем, начиная от голов животных и заканчивая человеческими руками и ногами, равно как и разлагающимися зародышами. Это на самом деле было тяжело! Когда я шла по свалке, то чувствовала, что земля шевелится под моими ногами, как живой ковер. Это были тараканы и мыши, которые носились под пластиковыми мешками и картонными и бумажными коробками. Все это выглядело движущимся ковром. Едва заканчивалась съемка, и я тут же вставала прямиком под душ в своем прицепчике-гримерке. Я не знаю, чего хотела, то ли избавиться от запаха, то ли смыть эти яркие картины, вихрем крутившиеся в моей голове.

Это были тяжелые, а в чем-то и жесткие моменты, но я храню их в душе, как экстраординарный жизненный опыт в моей артистической карьере.

Были и другие моменты, которые повергали меня в уныние и жутко выматывали. Это были эпизоды, в которых по сценарию мне приходилось плакать. Я плакала по-настоящему, ощущая боль внутри себя, я страдала, и вдруг: «Сто-о-оп! Свет сместился» Что? Кто это сказал? Мне хотелось убить того, кто заорал, кто не закрепил лампу, кого-нибудь, потому что очень трудно снова вернуться к этому моменту и к тому состоянию. Конечно, как хороший сериальный актер ты можешь снова и снова входить в роль для того, чтобы отыграть сцену столько раз, сколько понадобится, но тот первый момент, когда ты был напуган до глубины души, до каждой клеточки своего тела, уже не вернется. Снова ухватить ту же нить начальных чувств – нелегкое дело.

В «Росалинде» мы снимали еще одну сцену на крутом берегу. Эпизод, когда Росалинда сходит с ума и вот-вот выбросится из здания, мы тоже снимали без страховки. Не было ни защиты снизу, ни каких-то приспособлений, не было ничего, даже надувного матраса. Был момент, когда я подумала: «Если бы я и вправду захотела броситься вниз прямо сейчас, то могла бы и в самом деле умереть». Я не хотела покончить жизнь самоубийством, ничего подобного, но я поняла, что слишком сильно рисковала без всякой на то необходимости. Я всегда ходила по лезвию ножа, всегда рисковала, что, никогда не сделала бы теперь.