Текст книги "Господь — Пастырь мой"
Автор книги: Архимандрит Виктор (Мамонтов)
Жанр:
Религия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)
О евхаристическом возрождении
Заповедь Иисуса Христа о единении – да будут все едино; как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино (Ин 17:21) – исполнилась в день Пятидесятницы, когда Его ученики совершили в Иерусалиме первую Евхаристию.
Апостолы в этом таинстве познали Христа как Жизнь – по слову о. Александра Меня, «полнота единения с Господом и между собою стала для них реальностью». Через Христа, через Евхаристию произошло становление собравшихся в одно тело (1 Кор 12:13).
Это единство, которое не может быть установлено человеком (единство снизу), исходит от Бога, это единство свыше. Именно в Теле Христовом Бог собирает и являет народ Божий, именно в Теле Христовом мы обретаем истинную жизнь. «Глубокое и таинственное общение существует между нами: причащаясь Святым Дарам в Церкви Божией, мы вступаем в общение с Отцом через Сына в Духе Святом. Поистине усыновленные в Сыне, мы таинственно и реально стали братьями друг для друга», – говорил патриарх Афинагор.
Природа Евхаристии на протяжении всей истории христианства осталась неизменной, но изменилось наше отношение к «таинству таинств». Ныне у многих нарушено экклезиологическое восприятие Евхаристии. Евхаристии регулярно совершаются в наших храмах, в монастырях и некоторых городских храмах даже ежедневно.
Однако несмотря на все это, по слову протопресвитера Александра Шмемана, «Евхаристия в реальном смысле отсутствует в нашей жизни. И в этом"отсутствии"коренится трагедия Церкви в наше время». Однажды после Евхаристии я спросил женщину: «Вы сегодня были в Церкви или в храме?» Она поняла вопрос и ответила: «К сожалению, я была сегодня только в храме».
В храме, где совершалась Евхаристия, молилось человек тридцать. К Чаше приступило человек десять, остальные только посмотрели на то, как причащаются другие. Женщина, о которой идет речь, была в числе непричастившихся.
В конце Евхаристии непричастившиеся пели со странным воодушевлением: «Видехом свет истинный, прияхом Духа небесного…», то есть благодарили за вкушение Тела и Крови Христовых, которые они вовсе не вкушали. Это звучало фальшиво, как благодарность хозяину дома за чай, который мы не пили у него. Мы воспринимаем ныне Евхаристию не как таинство единения, а как таинство индивидуального спасения. «Христиане хотят, – писал Н. Бердяев, – не столько реального изменения и преображения своей природы, сколько отпущения грехов».
Наше нынешнее церковное сознание крайне индивидуалистично. Ныне мы почти не видим воплощенного в евхаристической жизни древнего правила: «всегда все и всегда вместе», оно заменено другим «не всегда все и не всегда вместе». Мы сейчас почти никогда не бываем вместе, но каждый за себя и для себя. Нигде в чине Евхаристии не сказано о причащающихся и непричащающихся, но в нашей евхаристической практике это разделение давно уже существует. Древнее церковное сознание знало, почему надо быть всегда вместе собранными на одно и то же. Это основной принцип церковной жизни, он вытекает из самой природы Церкви. По слову прот. Николая Афанасьева, «каждый крещен в"одно Тело", и он не может существовать без этого Тела. Отдельное"я"не может существовать вне Церкви, так как оно всегда предполагает"мы", без которого"я"не может быть, так как"мы"первичнее"я". Евхаристия есть"мы", в котором состоит каждое"я"и через которое оно существовало в древней Церкви».
Евхаристия есть выражение нашей жизни в Церкви, поэтому мы должны сознавать ее как жизнь и делание.
«"Я иду в Церковь", – писал прот. Александр Шмеман, – это значит, я иду в собрание верующих, чтобы вместе с ними составить Церковь, чтобы быть тем, кем я стал в день крещения, то есть членом – в полном и абсолютном смысле этого слова, членом Тела Христа<…>Я иду явить и засвидетельствовать перед Богом и миром тайну Царства Божия, уже"пришедшего в силе". Оно пришло и приходит в силе – в Церкви. Вот тайна Церкви, тайна Тела Христова: Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф 18:20). И чудо церковного собрания в том, что оно не"сумма"грешных и недостойных людей, составляющих его, а Тело Христово. Как часто мы говорим, что мы идем в Церковь, чтобы получить от нее помощь, благодатную силу, утешение. Но мы забываем, что мы и есть Церковь, что мы ее составляем, что Христос пребывает в Своих членах и что Церковь не вне нас, не над нами, а мы во Христе и Христос в нас. И не в том христианство, что оно каждому дает возможность"личного совершенствования", а в том, прежде всего, что христианам дано и заповедано быть Церковью – народом святым, царским священством, родом избранным (1 Петр 2:9), являть и исповедовать присутствие Христа и Его Царства в мире».
В Церкви нет и не может быть отдельных действий – вот неизменный закон ее жизни, вытекающий из ее существа. «Отдельный христианин не принадлежит Христу, – говорит прот. Николай Афанасьев, – так как Ему принадлежат все вместе, когда они члены Его Тела, которые не могут жить и действовать без других. В этом был один из соблазнов для эллинского сознания, которое его не преодолело для себя, но внесло индивидуализм в христианство».
Идя на поводу индивидуализма, современная евхаристическая практика предпочла сослужение некоторых, но не служение всех, что сильно нарушило евхаристический характер церковных собраний. Христианин ныне не пребывает в своем достоинстве священника, потому и вопрошает: «Кто сегодня служит?» Он все возложил по существу только на священника, который служит для народа или за народ, а сам пребывает в состоянии пассивной принадлежности к Церкви, удовлетворяясь присутствием на Евхаристии и редким причащением.
Первоначальная и древняя Церковь не знала абсолютной принадлежности к Церкви, а знала только конкретную принадлежность к ней. Пребывание или непребывание ее члена в Церкви зависит от его участия или неучастия в Евхаристии – таинстве исполнения Церкви и исполнения членства Церкви. Нельзя состоять в Церкви без участия в одном определенном евхаристическом собрании. С точки зрения школьного богословия совершение Евхаристии в пустом храме или полном, но без причастников, не ущербляет таинство, не лишает его действенности. В действительности эта точка зрения свидетельствует о глубоких переменах, происшедших в церковном сознании, и означает утерю правильного понимания Евхаристии, Церкви.
Члены Тела Христова не хотят быть организмом, духовной семьей, то есть не хотят жить в Истине. Они не отдают себе отчета о ценности и значении Божественного дара – Евхаристии – и пользуются им неправильно. Грех в том, что человек этот дар хочет «украсть» для удовлетворения индивидуальных переживаний в ущерб осуществлению истинной цели. Семя, не ставшее деревом, – дар без плодоношения. Мое причащение имеет смысл только в контексте общения с другими, в контексте общины.
Когда у пастыря нет общины, нет духовной семьи, а есть приход, то невозможно совершить Евхаристию. Дело не в количестве молящихся: община может быть очень маленькой – три человека, десять, тридцать. Но важно, чтобы члены ее знали друг друга и пребывали в любви.
Совершая Евхаристию без причастников, порою сам не допуская желающих участвовать в ней, как это нередко бывает у нас, например, на Пасху, предстоятель занимается самопричащением, которое разрушает смысл таинства. Тайная Вечеря без апостолов немыслима. Евхаристия есть божественная общенародная служба. Слово «литургия», или «лейтургия», происходит от греческого слова «лаос», что означает «народ», и от «эргон» – «дело», «служба». Каждый верный в Церкви является священником Богу и Отцу своему (Откр 1:6).
Духовник Спасо–Преображенской пустыни под Ригой архимандрит Таврион всегда побуждал и словом, и действием к единению всех молящихся с ним. «Вот это характер апостольской Церкви, когда в храме все люди как один поют, молятся и причащаются», – так всегда он говорил в своих живых проповедях.
Священнодействие совершается на Евхаристии не личной молитвой, а когда все вместе собираются в Церковь, все молятся, все сознательно и реально участвуют в священнодействии. Предстоятель должен молиться не вместо народа, а вместе с народом. Вот почему опущение совместных молитв в таинстве Евхаристии и превращение их в тайные является недопустимым. Они вовсе не тайные, а явные, в них постоянно повторяется слово «мы», что означает совместную молитву предстоятеля со всем собранием верных. Разве предстоятель в молитве: «Нас же всех, от единого Хлеба и Чаши причащающихся, соедини друг ко другу во единого Духа причастие…» молится за себя? Это молитва всего собрания, самой Церкви о собирании Церкви – Тела Христова.
В древней Церкви все молитвы литургии произносились вслух в согласии с их прямым смыслом и содержанием, практика же чтения некоторых молитв про себя, тайно, утвердилась в Церкви поздно. Только к VIII веку она становится всеобщей.
«Великая, таинственная сила"тайных"молитв священника, – писал мне член моей общины, – несказанно способствует концентрации молитвенного внимания и просвещению сознания возвышенным чувством дыхания Промысла Божьего, реальному ощущению присутствия в храме светлых небесных сил, истинному объединению молящихся душ через священника в алтаре как через общий духовный центр. Пастырь и паства – как единое тело – обретают неповторимую исполненность, возрастает глубина и насыщенность тишины в храме во время их чтения, просветляется и както благоизменяется физическое время. Естественный ритм движения антифонов и ектений не нарушается искусственными замедлениями на пении"Господи, помилуй"или"Тебе, Господи"; определенное содержание и отличие каждых из них становится более очевидным, так же как и смысл заключающих их возгласов иерея. Диалог в едином духовном устремлении священника и паствы предстает во всей полноте от самого начала литургии, имея, конечно же, особое возвышенное проявление, подлинную мощь словесной службы во время анафоры.
Трудно молиться без чтения вслух этих молитв. Возникает убедительное ощущение нехватки самых вершинных смысловых моментов службы, вне сознания проходит глубинная связь и последовательность некоторых ее частей, например, после"Достойно есть".
Но главное – в них несравненная высота и Абсолютная Мудрость, явленная в словах, слышание которых сердцем молящегося делает строй его души несказанно облагодатствованным и глубоко готовым к Евхаристии».
Нельзя искать возрождения евхаристической жизни, как это делают некоторые христиане, на пути учащения причащения отдельных членов Церкви. Индивидуальное причащение остается индивидуальным актом, не священнодействием Церкви. По слову Вл. Соловьева, «отдельный человек, оставаясь и утверждаясь в своей отдельности, не находится в Истине и ума Христова не имеет».
Дело не в том, чтобы отдельные члены Церкви чаще причащались, а в том, чтобы вернулось осознание сущности Евхаристии как Трапезы единения и любви.
Вопрос к пастырям о том, как часто нужно причащаться – это вопрос одиночки, человека, живущего вне духовной общины. Тот, кто живет в семье, не спрашивает, когда ему нужно есть: хозяйка дома поставляет трапезу ежедневно. Так и человек, живущий в духовной семье – общине – участвует в Трапезе Господней всегда, когда его собратья собираются в храм на Евхаристию. Христианин, живущий вне общины, не имеет такого евхаристического опыта, не сознает себя в Церкви, он занят «спасением» своей души и в христианстве видит прежде всего религию «личного спасения».
Это человек, сузивший свою веру и духовную жизнь до себя, забывший или не знающий сущности Церкви.
Если мы хотим действительного возрождения евхаристической жизни, мы должны обрести понимание Церкви как Евхаристии, как организма любви. Сознательное участие в таинстве Евхаристии само отменит неверный вопрос о режиме причащения. В Церкви всегда есть те, которые понимают и с особой силой переживают космическое, всеобъемлющее призвание Церкви, и с ними связаны надежды евхаристического возрождения.
Церковное возрождение должно начаться тихо и медленно, в очень маленьких группах людей, опытно познавших тайну Евхаристии и тайну братского единения во Христе.
Не в пышности и многолюдстве, а в небольшой иерусалимской горнице, в теплой семейной обстановке принял Иисус Христос своих учеников и разделил с ними Трапезу любви.
Ныне нужно восстановить опыт Церкви как общины, возродить в сознании верующих исчезнувшее понятие общины, ибо уже давно в нашей церковной жизни община как бы растворилась, стала приходом, внешним собранием.
Когда появятся евхаристические общины, живые духовные семьи, находящиеся между собой в братском общении, в котором каждая личность открывается для своего брата как дверь к Отцу Небесному, то вновь, как в апостольское время в древней Церкви, каждый христианин почувствует себя во Вселенской Церкви, живущей чудом единства. Евхаристия всегда пребудет увенчанием этого единства.
Подвиг ученичества
Слова «подвиг», «ученичество» вызывают у нас привычный образ лестницы: необратимое движение вперед и вверх, последовательное восхождение по ступеням. В идее лестницы мы находим план, расчет, программу, гарантию, и все выглядит благополучно, удобно, хотя и трудно, поскольку совершаются усилия восхождения, но они обязательно должны вознаградиться. Дойти бы только до последней ступени… А где она? Какая она по счету? Было бы очень успокоительно знать, что тебе осталось пройти 613 ступеней, а завтра – уже 612, и когда‑нибудь их останется 10, 9, 8…
Но дают ли нам эти гладкие образы понять и уяснить великую идею христианского ученичества? Очевидно, нет. Весь опыт нашей церковной жизни показывает, что христианское ученичество – это не мерное восхождение по ступеням, а скорее – падения и взлеты, умирания и воскресания, хождения по водам.
Познать тайну христианского ученичества жизненно необходимо каждому из нас.
Как становится человек учеником Христа и чему и как он учится в школе Христа, мы видим из Евангелия.
Учиться в этой школе приглашает нас Сам Христос. Приидите ко Мне, все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; Возьмите иго Мое на себя, и научитесь от Меня… (Мф 11:28–29).
Иисус Христос приглашает к Себе, но не приневоливает, ибо Он всегда общается с человеком на расстоянии двух свобод. Христос приглашает к Себе человека затем, чтобы тот познакомился с Ним и понял, что Он есть Жизнь и без Него нет Жизни.
Призваны быть учениками все, но Его любовь может и привлечь человека, и отпугнуть. Когда человек начнет учиться у Христа – это тайна его сердца. Именно отклик человеческого сердца на призыв Христа и становится единственным «вступительным экзаменом» для поступающих в школу Христа. В сердце нужно встретиться со Христом, то есть потянуться к Нему всем своим существом, полюбить Его и пожелать соединения с Ним навсегда.
Но как человек узнает, что он принят в школу? Если он остро ощутит, что глубоко любим, так любим, как его не любил и не полюбит никто в этом мире: ни мать, ни отец, ни жена, ни дети, ни братья и сестры, так любим, что невозможно устоять перед этой любовью, – это и будет означать, что он принят в школу Христа, что на отклик его сердца Христос сказал: «Следуй за Мной».
Какова главная цель обучения? Всякая учеба – не самоцель, а подготовка к чему‑то, к какой‑то другой жизни, в основном профессиональной.
Здесь главным тоже является подготовка к жизни, но жизни иной, вечной. Поэтому внешние предметы в этой школе – а их, как во всякой школе, много – составляют лишь фон.
В школе Христа нет ставки на умственную выучку, ученик Христа осознает себя не искателем теоретической истины, а человеком, желающим научиться жить со Христом, быть с Ним всегда. В этом – разительный контраст: в земной школе учатся, чтобы уйти от учителя и зажить своей самостоятельной жизнью, а в школе Христа – для того, чтобы навсегда остаться с Учителем. Ученики Иисуса Христа не могут оставить своего Учителя, потому что связаны не с Его учением, а с Его личностью.
Он – Жизнь, без Него нет Жизни. Одна уверовавшая во Христа женщина выразила это недавно очень просто в своей молитве: «Господи, давай жить вдвоем».
Каков же Учитель в этой школе, что ученики ее стремятся познать не столько предмет ее, сколько Его Самого? Земных учителей мы оставляем, небесного нашего Учителя мы оставить не можем, потому что Он – совершеннейший Учитель, Которого превзойти никому не дано, и потому мы учимся у Него всю свою жизнь. Его учение не ветшает, но пребывает вовеки. Среди земных учителей – рабби, философов – Он выделяется как явление исключительное не столько потому, что не имел выучки у другого учителя, а потому, что учит как власть имеющий, а не как книжники и фарисеи (Мф 7:29).
Главный предмет школы – Любовь. Ученики Христа постепенно познают тайну Его любви. Что поразило учеников во Христе? То, что Он любит всех.
Законнического деления людей на чистых и нечистых, достойных и недостойных, у Христа нет. Никто не отвергнут Им: ни самарянка, ни блудница, ни мытарь. Все люди были Ему братьями и сестрами, были возлюбленными Божьими детьми, которые потеряли свой путь и которых Он пришел взыскать.
Блудницу, эту несчастную женщину, ее соплеменники отвергли и хотели по закону предать смерти за тяжкий грех. Но Христос не осудил ее, а помиловал. Спрашивается: а за что Христос ее полюбил? Не за грех, не за блуд. Своим поведением Он говорит: То, что ты делаешь, Я ненавижу. Это мерзость, это зло, это уродство, поругание красоты. Но это не ты. Грех – это не твоя природа. Твоя природа – это образ Божий. Я его люблю и хочу, чтобы он был всегда чистым и ясным. Иди и не греши.
Обвинители блудницы поступали по закону, но Христос – выше закона, и человека Он ставит выше закона. На наших глазах человек возвышается, и закон отступает. Жизнь, человек предпочитаются закону, идее справедливости и добра, отвлеченной и бессильной. Это было настоящей революцией в истории человечества, и люди до сих пор не в силах принять ее вполне. Суббота для человека, а не человек для субботы, – говорил Христос. Но и Евангелие, и наша жизнь показывают, как часто люди из любви к правилу, букве впадают в «священную ненависть», забывают о человеке и готовы убить его – как им кажется, во имя Христа. Христос претворял преступление в любовь, а мы способны превратить любовь в преступление. Не потому ли Гоголь писал о «грусти оттого, что не видишь в добре добра».
Архимандрит Серафим (Тяпочкин), известный белгородский старец, верный ученик Христа, умел смотреть глазами Христа, глазами Любви на согрешившего человека. Он видел прежде всего не грех, не тяжкий проступок человека, а его страдание и его муку. Сердце его исполнялось жалостью к согрешившему, и он начинал усиленно за него молиться.
«Когда Бог глядит на человека, – говорит митрополит Антоний Сурожский, – Он не останавливает Своего взора на зле и на недостающем в нем, потому что для того Сын Божий стал человеком, чтобы искупить человека, исцелить человека, вернуть его к той полноте бытия, к которой он призван. Он не глядит также на добродетели наши, потому что добродетелей у нас так мало, да и добродетель не наша, потому что все добро, что в нас, – это дары Божии; но Он глядит в глубины нашего естества, в те глубины, где отпечатлен Его образ, в те глубины, где этот образ живет и трепещет тем дыханием Божиим, которое Он вдохнул в нас. Эта связь между Богом и человеком не прерывается никогда».
Имея издревле заповедь любви, до Христа люди не знали в полной мере, что значит Любовь. Христос Своей жизнью явил ее, Любовь абсолютную, Любовь безусловную, Любовь неизменную, которая не ищет своего. Только такая Любовь в силах прервать бесконечную цепь зла, способна перевести людей в другой план жизни.
Когда мир слышит об убийствах, террористических актах, то христиане должны понимать их как крик о помощи заблудших детей Божьих, крик, неосознанный ими самими, вырывающийся из их душевного подполья.
Только ученики Христа, только в школе Христа, а не на страницах газет или по радио или телевидению нам правильно объяснят происшедшее и покажут истинный путь из нравственного тупика.
«Меня не любили, меня мало любили, меня обижали, меня не научили любить. А я хочу любви, хочу жизни», – вот что мы должны услышать в этих выстрелах и взрывах. Юридический закон глух к этому крику. Он не может дать просимую в такой парадоксальной форме любовь. Вместо нее он дает оковы, тюремную решетку, иногда – казнь.
Христос дает нам Свою любовь, не имеющую ни границ, ни предела, освобождающую от рабства правилам, и делает возможным то, что невозможно для закона.
В школе Христа сердце ученика начинает расширяться, и у него появляется жажда ближнего.
О ней хорошо сказал патриарх Афинагор в своих беседах с Оливье Клеманом: «Мне нужен другой, чтобы осознать собственное мое существование и существование Божие. Мое самосознание проходит через другого, самосознание, которое я воспринимаю от Бога как и познание моего ближнего. Мы стремимся соединить то и другое и совместно находим"центр, где сходятся все лучи"».
Ученик Христа понимает, что без ближнего, без служения ему нет пути в Царство Небесное, – только мой ближний, которому я должен служить всей моей жизнью, открывает мне дверь в Царство Небесное и вводит в него.
Жизнь для себя – самоубийство, только в отдаче себя Богу и ближнему мы обретаем Жизнь. «Всякий живет не для себя одного, но и для ближних; мало самому быть убежденным, если не убеждаешь и других», – писал святитель Григорий Богослов. Когда ближний мешает нам и в храме, и дома, и на улице, нужно серьезно подумать о том, что случилось в нашем сердце, почему оно слепнет.
Как часто ученики духовных школ жалуются на то, что, учась богословским наукам, все время говоря о Боге, ощущают, что сами становятся все суше и суше. Возникает конфликт ума и сердца. Один ученый монах рассказывал мне о себе:
«Я учился богословским наукам в лучших европейских духовных заведениях, слушал лекции многих знаменитых богословов. И голова моя стала очень большой, а сердце – очень маленьким, с грецкий орех. Это был конфликт, и я оказался в духовном тупике. В это время кто‑то посоветовал мне поучиться в другой школе. Я оказался в общине Жана Ванье.
Однажды больной подросток лет 13–14, даун, впал в агрессию, бросал стулья, кидался на всех, и я не мог с ним справиться. Я почувствовал, что ненавижу его настолько, что готов убить его, изрезать на куски. Я понял, что во мне сидят и Гитлер, и Сталин. Я не знал, что делать с собой… Вдруг сзади кто‑то подошел ко мне, обнял меня за плечи и поцеловал. Это был разбушевавшийся мальчик. Он как бы сказал мне:"Ты такой же больной, как и я. Со мной можно говорить только на языке любви". Так в этой школе любви я исцелился».
Христос дает Своим ученикам заповедь совершенства: Будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный (Мф 5:48). Он Сам воплощает ее Своей жизнью.
«Слишком часто христиане, – со скорбью говорит митрополит Антоний Сурожский, – остаются недорослями, благочестивыми, чистыми жизнью, но недорослями в том смысле, что в них две–три струнки звучат, а не весь орган… Но нам нужны люди расцветшие, люди, живые до глубин, которые могут в других родить жизнь».
В чем наше совершенство? Пытаясь воплотить в своей жизни евангельскую абсолютность, мы часто обманываемся, сводя подвиг совершенства во Христе к норме и правилам нашей жизни. Мы как ученики прилагаем усилия, чтобы добиться результата в нашей личной и общественной молитве, в посте духовном, душевном и физическом, в служении ближним.
Но совершенство Отца невозможно мыслить как норму, правило для грешного мира, потому что оно абсолютно. «Совершенство Отца Небесного, – писал Н. Бердяев, – ни к чему не относится и неприменимо, как правило».
По слову апостола, нас закон не может сделать совершенными (Евр 10:1). Закон всегда относится к греху, совершенство всегда относится к Богу, к Его любви.
Совершенство не исполнимо, как правило, потому что оно абсолютно. Ученик должен прилагать много усилий, много учиться внешнему и внутреннему деланию, но у него не должно возникнуть самонадеянности, чувства самодостаточности, которые разрушают до основания духовную жизнь и смысл ученичества. Случаи падения святых мужей порой даже в конце их духовного пути ясно показывают, что в христианстве нет никаких гарантий. Что же, все наши усилия тщетны? Нет, ни одно доброе дело, ни одна святая молитва, ни одна слеза ученика Христа не пропадают, они запечатлеваются в Книге Жизни. Но страницы ее остаются тайной до тех пор, пока не будут сняты с нее все печати. Потому каждый новый день ученик должен начинать так, как будто в этой Книге о нем еще ничего не написано. Читая утреннюю молитву оптинских старцев, он может произнести в своем сердце: «Господи, хочу святого дня!»
«Христианин, – по слову митрополита Антония Сурожского, – должен постоянно следить за собой и постоянно себе напоминать, что он ничто, если им не руководит Божия благодать, и что Божия благодать ему дается не как постоянный дар, а в меру того, как он сам смиряется перед Богом, как он сам отрекается от себя и как он сам отдает свою жизнь другим, на служение… Я помню, – продолжает владыка, – отец Софроний мне как‑то сказал, что Церковь построена словно пирамида, причем пирамида, стоящая вверх дном, стоящая на самом острие своей вершины. И чем человек делается ближе к Богу, чем он хочет больше себя отдавать на служение другим, тем он должен сходить ниже и ниже, глубже и глубже в этой пирамиде, и в конечном итоге вершина этой опрокинутой пирамиды – Сам Христос, на Котором все покоится, вся тяжесть мироздания, вся тяжесть человеческой грешности, все».
В земном ученичестве действует принцип «меня все больше, учителя все меньше». Учитель умаляется, уходит в тень, ученик возрастает и обретает самодостаточность, уровень, потом он сам становится учителем для других.
В евангельском ученичестве иной принцип совершенствования: «меня все меньше, Учителя все больше и больше». Участь христианина – «ученик не выше Учителя своего». Светский ученик ориентирован на наполнение и обогащение знаниями, фактами, теориями, ученик Христа, напротив, – на умаление и обнищание, и тогда он наполняется Самим Христом. «Господи, Сам во мне живи, Сам говори, Сам действуй». В светской школе – ставка на результат, в школе Христа – ориентация на стояние в любви. «Не мои умения нужны Христу», – сказал один из нынешних учеников Христа, я его свидетельство приведу в конце моего слова.
Быть всегда в любви – вот в чем подвиг ученика Христа. Христос всегда и неизменно нас любит, и наши грехи не могут отменить Его любви. Он не сводит счетов с нами. Он принимает нас такими, какие мы есть. Так и мы должны подражать Его любви, Его жизни, быть похожими на Него. Ведь святой человек – это тот, кто похож на Христа.
Христианин не может быть сегодня любящим, а завтра – не любящим, сегодня – добрым, а завтра – злым, сегодня – щедрым, а завтра – скупым. Свойство добродетели – постоянство, ее всегда можно узнать в лицо, она его не меняет.
Бритва всегда должна быть острой, христианин должен быть всегда горячим, не теплохладным, постоянно поддерживать очаг своего сердца, ибо его тепло – жизнь для ближнего. Я не имею права лишать его жизни. Я не могу сказать: пусть мой ближний сам заботится о своем очаге. Мое сердце без его сердца – словно куча хвороста без искры, которую мне должен дать он, мой брат во Христе.
Жизнь в духовной семье помогает этому горению. Рядом со мной всегда есть те, о ком нужно заботиться и всегда есть те, кто позаботится обо мне. Когда я отдаю, я богатею, и когда принимаю любовь и заботу – тоже богатею. Так в общине рождается полнота жизни, полнота любви.
Мы без любви будем только параллельны друг другу, будем людьми, занимающимися самоспасением. Но христианство не есть религия самоспасения. Из одного камня не высечешь искру.
Параллельных линий в христианстве нет, здесь есть только радиусы, которые всегда должны идти к центру, где мы соединяемся с Богом и с ближними, – тогда мы действительно пребываем в любви.
Теперь мне бы хотелось привести свидетельство ученика Христова Иоанна Калниньша из Риги о том, как он познал тайну своего ученичества.
«Для всякого верующего остро стоит вопрос о его личном отношении ко Христу. Кем я могу быть перед Богом, перед лицом Его безграничной, отдающей себя до конца любви, при моей радикальной неспособности достойно ответить на эту любовь? Как мне остаться с Ним, когда я ясно понимаю, что больше мне"некуда идти", и столь же ясно понимаю, что единственно честными могут быть для меня слова Петра:"Выйди от меня, Господи, потому что я человек грешный"? Я думаю, что в этом духовном пространстве и происходит ученичество у Христа.
То хорошее, что я, как кажется, имею, при проверке жизнью неумолимо оказывается подделкой. Я хочу восходить по лестнице совершенств, а вместо того все более жестоко проваливаюсь. Я дерзаю ступать по водам, но едва не погибаю; на грани погибели удерживает меня рука Христова, когда я в последний миг успеваю к Нему возопить.
Учитель может научить ученика делать то, чего тот никогда не умел и не делал. Тот, кто учится делать чертежи или плотничать, никогда не делал этого раньше. Не мои умения нужны Христу. Ученичество происходит на основе принятия друг друга. Иисус меня принял. Он меня зовет. А я? С моей стороны принятие Учителя означает молитву: внутренний взор, обращенный на Него.
Глаза подмастерья, обращенные на руки мастера, научатся ремеслу; сердце человека, обращенное на Христа, учится любить. После того, как Петр, утопая, возопил:"Спаси, Господи, погибаю", он научился молиться так, как никогда не умел молиться раньше.
Но иллюзия самодостаточности, гордость изживается с превеликим трудом. В конечном итоге она приводит к разрыву, нравственной катастрофе, крушению. Мы видим в Евангелии, какие нравственные трагедии переживали ученики Иисуса, переживали их на путях своего ученичества. На этих путях, когда случилось самое страшное, апостола Петра сохранила только молитва Учителя: Симон, Симон, се сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу, но Я молился о тебе, чтобы не оскудевала вера твоя (Лк 22:3132). Так и нас, когда наступает"власть тьмы", на путях ученичества сохраняет молитва братьев и сестер, живых и усопших, с которыми мы составляем одно Тело.
Действительно, обо всем можно сказать совсем просто: Христос учит любить. В последнем смысле – это все, что нужно. Только в любви мы можем быть вместе. Иначе быть вместе – ад.
Самое страшное, когда мы пытаемся любить без Христа. Тогда любовь становится убивающей, губящей.
