Текст книги "Господь — Пастырь мой"

Таинство общения

Человек таит в себе жажду общения. Это именно жажда, а не просто желание, потому что жаждем мы того, без чего невозможно жить. Чтобы утолить эту жажду, человек на протяжении истории искал разные формы единения. И, казалось бы, наша эпоха достигла почти совершенства в этих поисках. Ныне мир, как никогда, стремится к единению. Он поистине стал теснее: в любом крупном аэропорту мира можно встретить людей со всего земного шара. Есть потребность жить без государственных границ, иметь одну валюту, например евро. Предельно сократились расстояния, очень усовершенствовалась связь: не выходя из своей квартиры можно побывать всюду и вступить в контакт с любым человеком. Сидя на пеньке в лесу, можно с помощью компьютера сообщаться с любым человеком на земном шаре, осуществлять любые деловые операции, участвовать в конференциях и т. д.

Можно романтизировать картину общения в современном мире и представить ее как невиданный прогресс – пространство преодолено, люди приблизились друг к другу, наступило всеобщее единение. Достоевский пророчествовал: «Не верьте этому единению». И, действительно, в наступивший век информации к человеку относятся как к некоему объекту, которым можно манипулировать. Человек стремился к общению, а попал в мировую паутину, в сеть сообщений.

По словам Бердяева, «сообщения устанавливаются без общения, без интуиции и любви. Общение онтологически реально, сообщение – символично».

Грех жаловаться: мир сделал все от него зависящее, чтобы дать людям соединение и возможность сообщаться друг с другом. Но жажду общения он не утолил. Человек одинок.

Значит, эта жажда – особой природы. «Общение выходит за пределы органической природы, оно есть духовный феномен. Выход из одиночества есть выход в Дух» (Н. Бердяев). У мира нет Воды Живой, которая способна ее утолить, чтобы не жаждать вовек. Поэтому нужно прийти к Источнику Живой Воды.

Что значит для человека общаться с Богом? Это, во–первых, – пойти на риск взыскания Его близости, на риск предстояния; вовторых, должна произойти встреча с Богом и, наконец, должен совершиться брак души со Христом – Сыном Божьим, чтобы началась жизнь вдвоем, жизнь вечная.

Когда человек осознает, что Бог является источником жизни, что без Него жизнь – не жизнь, а умирание, тогда он может принять всерьез это решение жить с Богом. Об этом говорят евангельские притчи.

Еще подобно Царство Небесное сокровищу, скрытому на поле, которое, найдя, человек утаил, и от радости о нем идет и продает все, что имеет, и покупает поле то (Мф 13:44).

Когда душа увидит Бога, возрадуется Его милосердию и уже ничего другого не может и не хочет любить так, как полюбила Господа. Она прилепляется к Богу, как ребенок к любящей его матери, и нет такой силы на свете, которая могла бы ее оторвать от Господа.

Человек отдает Богу все, чтобы всегда видеть Его, слышать Его. Он входит в такое состояние свободы, которое позволяет действовать Творцу. «Господи, Сам во мне живи, Сам говори, Сам действуй». Так умел жить и общаться с Богом преподобный Силуан Афонский, великий подвижник веры ХХ столетия. В благоговении предстоя пред Господом, он умел сходить в глубину неземной тишины, безмолвия, чтобы слышать голос Бога.

«Скучает душа моя по Тебе и не может найти Тебя. Ты видишь, Господи, как влечется она и плачет, ища благодати Твоей. Ты восхотел и дал мне ее, и снова Ты восхотел и взял ее от меня. Когда я не знал ее, то и просить не мог. И как могу я просить того, чего не знаю? Но теперь молю Тебя, потому что душа моя познала Тебя, и усладилась Духом Твоим Святым, и возлюбила Тебя, Создателя своего».

В общении преподобного Силуана с Богом не было воображения, которое препятствует Духу Святому войти и вселиться в нас.

Он общается с реальным, а не воображаемым Богом, ибо в месте воображаемом, по слову С. Аверинцева, встреча с Богом невозможна, там «можно встретить только поддельный призрак, но не живого Бога».

Всякий грех препятствует общению с Богом, но вовсе не исключает общения. Духовный самообман, или, на языке аскетики, «прелесть», особенно опасен тем, что подменяет собой реальное Богообщение и тем устраняет его.

Что мешает человеку реально общаться с Богом?

Наша «самость». Две ее главные формы – эгоизм и эгоцентризм.

«Для любого общения, и для общения с Богом как самого глубокого из общений, – пишет С. С. Аверинцев, – эгоизм и эгоцентризм равно губительны, но, возможно, эгоцентризм даже злокачественнее грубого эгоизма. Эгоизм – явное, очевидное, постыдное торжество самого низменного в человеке; а эгоцентризм, переориентируя на иллюзию весь внутренний состав человека, способен обратить в ложь и возвышенное в нем. Находящийся в"прелести"эгоцентрик может весь замирать от восторга перед собственной готовностью на жертву ради Бога и ближнего. Но его необходимое условие при этом – чтобы и ближний, и Бог были его фантазиями, проекциями вовне его собственной психики. Ни реального ближнего, ни реального Бога эгоцентризм не принимает».

Общение человека с Богом может быть только на расстоянии двух свобод, когда уважается свобода личного бытия того, с кем мы общаемся. «Самость», посягая на свободу Бога, пытается обладать Богом. Прося ежедневно воли Божией, мы в действительности не желаем ее, она нас пугает; нам кажется, что Бог у нас хочет что‑то отнять, нам сладка наша человеческая воля. Находясь в ее власти, мы начинаем решать все за Бога: учить Его, подсказывать Ему, то есть пытаемся управлять Им.

Как, оказывается, трудно человеку принять свободу Бога. Она уязвляет даже праведников, о чем свидетельствуют многие примеры из Священного Писания. Вспомним, как пророк Иона, уязвясь свободой Бога, пытался воспрепятствовать Ему любить врагов его народа – ниневитян.

Лишая Бога свободы, мы творим себе кумира, то есть божество, которым можно манипулировать.

Но вот, преодолевая все эти искушения «самости», святой соединяется с Богом в истинном общении. Чего еще желать? Но почему‑то и сам человек, и Бог хочет для человека чего‑то еще – общения с другим человеком. Адам был не один, с Богом, а Бог, тем не менее, сказал: Не хорошо быть человеку одному (Быт 2:18). В этом – тайна. Дар общения – главный, центральный, важнейший дар, который подается каждому человеку Богом. В своей полноте он раскрывается только в Церкви Святого Духа.

Вот свидетельство одного брата из нашей общины: «Оживая, возрождаясь в покаянии, я обретаю дар общения с Богом и людьми, которые становятся для меня моими ближними. Я начинаю молиться. Я начинаю интересоваться людьми, живущими вокруг: думать о них, всматриваться в их лица, пробую вести разговор. Начинаю входить в их жизнь. Это (новое) общение вдохновляет. Все силы новой жизни текут из такого (рожденного в Духе) общения. Это же общение и ранит: приносит страдания, боль, бередит совесть…»

Что может ранить меня в общении с ближними? Если вдуматься, это моя собственная духовная слепота, моя нетрезвенность, мой максимализм по отношению к другим. Я не только ожидаю, но уже почти требую от других святости, совершенства, любви. Ко мне приступила сестра с обидой на ближних, которых она посетила в группе. Некоторые из них сильно задели ее своей нелюбовью. «У них нет любви, – пожаловалась она, – как же я могу с ними общаться?» Я ей сказал, что, конечно же, каждый человек хочет любви, имеет потребность чувствовать и знать, что его любят. Пока мы не будем любимы, мы не сможем выйти из‑под власти зла и совершенствоваться в любви. Только тот, кто был любим, способен возрастать как личность. «Твое желание любви так понятно, но парадокс в том, что если я ищу любви к себе, я никогда ее не найду. Для того чтобы быть любимым, я должен стать любящим, то есть начать с себя, с попытки начать кого‑нибудь любить. До тех пор, пока я обращен на себя, моя способность к любви замирает или вымирает. Но если я прекращу интересоваться исключительно собой и перенесу фокус внимания с себя на моего ближнего, я становлюсь любящим и буду сам любим. Каждому из нас дан дар любви, способность любить. В той мере, в какой мы пожелаем делать усилия к перемещению нашего сознания с самих себя на ближнего, мы будем укреплены и наполнены любовью других. Нужно пытаться препятствовать мыслям и желаниям получить что‑то взамен, ибо этим мы умерщвляем любовь.

И еще твоя беда в том, – сказал я ей, – что ты настроилась увидеть святых с нимбами, настроилась на приятное, на обоняние фимиама, а они тебе преподнесли зловоние. Но разве они сказали тебе, что они пылают, как серафимы, любовью? Нет. Ты увидела в них только зло. Но зло – не Христос. Христос в них никогда умереть не может. Он присутствует в них всегда. И может в них воскреснуть и, рано или поздно, воплотиться в их делах. Но, конечно, сразу увидеть это присутствие Христа очень трудно».

«Однако, – как сказал наш брат из Риги, – нельзя овладеть этим Присутствием, причем"сразу". Первый трудный урок общения состоит в том, что я могу сейчас только терпеливо стоять перед лицом сокрытой Тайны, но я не властен сокрытое сделать открытым; я не могу овладеть ни тайной Бога, ни тайной человека (кто бы ни был этот человек: супруг в браке, брат во Христе, ребенок или взрослый, немощный или сильный, любящий или не любящий). И вот это стояние перед сокрытой Тайной – с невозможностью отойти и невозможностью пройти дальше по одному своему желанию – и составляет содержание аскетики общения».

Как бы ни было трудно, нужно терпеливо предстоять перед ближним, нельзя уйти от него. В обход ближнего невозможно прийти ко Христу. Как сказал другой брат нашего прихода: «Всякий человек – путь ко Христу». Всякий, а не только святой.

Мы все святые по призванию, но не по исполнению.

«Христианство, признающее одних чистых и совершенных, – говорил Бердяев, – было бы христианством фарисейским. Максимальное требование к другим есть лицемерие и фарисейство». Церковь Христова и существует, прежде всего, для грешников, для несовершенных, для погибающих. Она не требует извержения из себя грешников и несовершенных, как этого хотели в древней христианской Церкви сектанты монтанисты.

Если бы Церковь была собранием святых, любящих друг друга, это было бы прекрасно, но не удивительно. Удивительно и убедительно то, что собрались вместе грешники, казалось бы, несовместимые для общей жизни люди, но таинственным образом они живут вместе и, обогащенные нищетою, являют миру любовь.

Наше общение в Церкви друг с другом опирается на состояние нищеты, потому что ты отдаешь мне себя, и я отдаю тебе себя, и каждый получает от этого с избытком. Это наращивание таинственной глубины общения, но не наращивание знаний или слов. Предел нашего общения в Церкви – совместное благодарение за жизнь с Богом, за жизнь в Духе Святом, совершаемое в таинстве Евхаристии, таинстве Благодарения. Община призвана к такому высокому общению, она собирается ради него. Евхаристия лежит в основании общины.

Праведный Иоанн Кронштадтский [13]13
  Ныне канонизированный Русской Православной Церковью.


[Закрыть] называл Евхаристию общением. «Какое преискреннее теснейшее общение! – говорил он о Евхаристии. – „Ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь пребывает во Мне, и Я в нем“,"Ядущий Мою плоть и пиющий Мою кровь имеет жизнь вечную". Но"если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни"(Ин 6:56, 54, 53). Таково‑то общение любви с начала и поныне!»

В Евхаристии мы «всегда все и всегда вместе» участвуем в Телотворении Христа, в этом являет себя дух созидания и творчества. Каждый умаляется – Христос перед нами, мы перед Ним и друг перед другом и принимаем жертву другого. Без умаления невозможно ни принести, ни принять жертву жизни. Если нет принятия, то нет и общения, нет жизни во Христе. Евхаристия является истинным утолением жажды общения. Но в чем наивысший, предельный смысл самого общения и общины? Мы ведь вышли не из общины, а из Живого Бога, и, следовательно, должны возвратиться к Нему, пройдя очень трудный путь и в конце времен соединиться с Ним. Наше сердце жаждет вечности, поэтому не может удовлетвориться конечным, всегда несущем в себе смерть.

В глубине бытия каждого из нас зияет рана одиночества. Ее нужно понять и мужественно принять. Но в одиночку принять рану одиночества невозможно. Для этого нужен другой, «ты», нужна община, семья. Не будем думать, что община или брак могут в совершенстве утолить жажду общения и до конца излечить эту рану. Община и брак – не самоцель, не последнее прибежище. Это место, где мне даются благодатные силы ощутить язву моего одиночества и увидеть рану ближнего, не убегая от них.

Принимая себя и другого в этой ранимости, а не в здравии, в этой немощи, а не в силе, мы стоим друг перед другом, понимая, что сами не можем спасти друг друга. И тогда, как на крик ребенка откликается мать, так на нашу взаимную немощность отзывается Утешитель – Господь Иисус Христос, ибо сказано: где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них (Мф 18:20).

«Наше человеческое призвание, – писал митрополит Антоний, – не только знать Бога, не только поклоняться Ему, не только служить Ему, не только трепетать перед Ним, не только любить Его, но, в конечном итоге, стать причастниками Божественной природы (2 Пет 1:4), то есть именно приобщиться Богу так, что Божественная природа нам прививается, и мы становимся подобными Христу в этом отношении. В конце времен, когда вся тварь дойдет до полноты своего существования, когда человек дойдет до своей полноты, все человечество в единении с Единородным Сыном Божьим силой Святого Духа станет единородным Сыном Божьим».

Таково наше призвание в конечном итоге – полнота Божества, полнота человеческого естества. Уже не я живу, но живет во мне Христос (Гал 2:20). Я – весь в Нем, в Отце Его, в Духе Святом.