Текст книги "Мальчик-менестрель"

Автор книги: Арчибальд Кронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Во время службы Десмонд ни разу не взглянул на нее, но когда подошло время причастия, она преклонила колени перед алтарем и, когда он положил в ее полуоткрытый рот освященную облатку, их глаза встретились, словно между ними произошло некое духовное общение – сладостное и трогательное.

Еще в ризнице Десмонд заметил, что возле церкви до сих пор стоит ландолет с закрытым верхом, и, когда он наконец вышел, госпожа Донован, уже проявляя некоторое нетерпение, ждала его у машины.

– Я сегодня уезжаю в Дублин. Срочное дело, требующее моего присутствия. Не могли бы вы сообщить об этом канонику? Я буду, как обычно, в отеле «Шелбурн». Задержусь дней на десять или около того, – сказала она и неожиданно улыбнулась, показав ровные белые зубки. – Кстати, разведка донесла, что вы здорово промокли во время последнего обхода прихожан. У вас что, нет плаща?

– В Риме этот предмет гардероба не требуется, – рассмеялся Десмонд, продемонстрировав такие же идеальные зубы. – У меня есть приходской зонтик, огромный купол которого во время дождя с завидным постоянством выворачивает.

– Вам просто необходим плащ, – со смехом произнесла мадам Донован. – Тут вам не Рим, и в Килбарраке эта вещь требуется постоянно. А теперь au revoir! – сказала она и протянула Десмонду руку.

После причастия он мог позволить себе только слегка пожать ее пальцы. Но когда автомобиль скрылся из виду, Десмонд опустился на колени и помолился о ее благополучном путешествии по забитой транспортом дороге. И о ее скорейшем возвращении.

Следующие несколько дней жизнь текла своим чередом, хотя Десмонд все острее ощущал отсутствие своего нового друга. Однако в четверг он получил материальное свидетельство того, что госпожа Донован о нем не забыла, в виде роскошного плаща, доставленного службой срочной доставки. Плащ фирмы «Берберри» был спокойного серого цвета и прекрасно сидел на Десмонде, что подтвердил во время примерки каноник, выжидательно смотревший на своего викария.

– Прямо как на тебя сшито, приятель. Очень красивый, а серый цвет – именно то, что и подобает священнику. – Каноник одобрительно погладил тонкий непромокаемый габардин, явно довольный таким знаком внимания со стороны госпожи Донован. – Десмонд, похоже, ты ей действительно понравился. И если будешь вести себя осмотрительно, может, она и прислушается к тебе, когда ты ненароком заговоришь про алтарную преграду.

Однако Десмонд счел за благо промолчать. Он уже решил про себя, что, несмотря на давление каноника, в таком деликатном деле надо вести себя сдержанно и осторожно.

Через шесть дней обитатели дома священника узнали о возвращении госпожи Донован. Оба, и каноник, и Десмонд, получили приглашение по телефону прийти в ближайшее воскресенье к ней на ланч.

Каноник был чрезвычайно доволен, но ответил, что, к величайшему сожалению, прийти не сможет и будет только викарий.

– Десмонд, мадам хочет видеть именно тебя, к тому же ты прекрасно знаешь, что после воскресного обеда я люблю хорошенько вздремнуть.

Итак, Десмонд в одиночестве отправился в «Маунт-Вернон», надев в знак признательности чудесный новый плащ, но на сей раз решив обойтись без шляпы. Подойдя к дому, он обнаружил госпожу Донован, прогуливающуюся по террасе и одетую самым неформальным образом: на ней была розовая блузка, серая льняная юбка и простая соломенная шляпка, завязанная под подбородком. Увидев Десмонда, она с улыбкой воздела руки к небу.

– Боже мой! Неужели пошел дождь?

– Мадам, погода здесь ни при чем. Я просто хотел дать вам возможность полюбоваться своим чудесным подарком.

– Я и любуюсь. Но посмотрели бы вы на себя со стороны! Вы сейчас меньше всего похожи на священника. Вы – самый настоящий юный фавн, переодетый для рекламы «Берберри». А теперь немедленно снимайте плащ!

Что Десмонд и сделал, сдержанно поблагодарив госпожу Донован. Забрав плащ, она перекинула его через одну руку и предложила Десмонду другую.

– Ну, а теперь нам придется хотя бы минут десять погулять, иначе Бриджит подаст все полусырым.

– Вы отсутствовали дольше, чем я предполагал, – проронил Десмонд.

– Надо было уладить маленькую неприятность, – ответила та и, поймав вопросительный взгляд Десмонда, добавила: – Какие-то предприимчивые япошки из Токио, успевшие наладить производство контрафактного шотландского виски и продающие его под фальшивыми шотландскими марками типа «Найленд флинг» и «Спорран», обратили свой взор уже и на ирландский виски. И стали выпускать свою отраву в бутылках, точь-в-точь как наши, практически с такой же этикеткой, под маркой «Маунтин крим». – Она сделала паузу и продолжила: – Конечно, их товар и рядом не стоял с первоклассным выдержанным солодовым виски, но подобная путаница наносит нам немалый урон.

– Вы что, подали на них иск в суд?

– Где?! В Токио? Боже правый, ну конечно же, нет. У меня и без них полно судебных тяжб. Нет, я просто-напросто уведомила всех наших агентов, дилеров и оптовиков, что если поймаю их на продаже японского виски, на меня они больше работать не будут. И уже накануне отъезда из Дублина нас буквально завалили верноподданническими телеграммами и письмами. – Она вдруг резко сменила тему, спросив: – Вы, наверное, успели проголодаться, пока шли пешком?

– Умираю с голоду!

– Мне, конечно, следовало вас предупредить, что здесь вы не получите такого вкусного обеда, как у миссис О’Брайен. Что у нее сегодня запланировано?

– Полагаю, вареная свинина с луковым соусом.

– Да уж, после такого обеда добрейший каноник будет храпеть вовсю! Десмонд, я восхищаюсь каноником и ценю его, но иногда он ведет себя как самый настоящий стяжатель. Ведь я подарила эту прекрасную церковь не ему лично, – сказала она и, понизив голос, добавила: – А Господу нашему Иисусу Христу за то, что не оставил меня в годы испытаний и невзгод.

Десмонд с минуту помолчал, а потом смиренно сказал:

– Я хотел бы надеяться, что вы поймете, моя дорогая, дражайшая госпожа Донован, что я никогда – нет, никогда – не принял бы ваше любезное приглашение, если бы имел тайное намерение осквернить нашу дружбу желанием извлечь из нее какую-то выгоду – для церкви или еще для чего-нибудь.

Она сжала ему руку и, повернувшись, посмотрела ему в глаза.

– Я знаю, Десмонд. Я поняла это с первой минуты, как вас увидела.

Мелодичные звуки гонга нарушили тишину, которая воцарилась после этих признаний и говорила о внезапно возникшей трогательной близости.

– Ну вот, нас уже зовет мой пунктуальный Патрик, – вздохнула мадам Донован, а когда они вошли в дом, сказала: – Тут есть ванная комната. Столовая дальше по коридору. Я присоединюсь к вам через минуту.

Столовая была обставлена отполированной до блеска мебелью «чиппендейл». Большой обеденный стол почему-то не был накрыт, зато у окна стоял освещенный солнцем, элегантно накрытый на две персоны небольшой приставной столик.

– Разве здесь не уютнее? – спросила вошедшая в комнату госпожа Донован. – Я всегда ем здесь, если обстоятельства позволяют.

Они сели за стол. Госпожа Донован все еще была в своей очаровательной соломенной шляпке.

– Мадам, – вырвалось у Десмонда. – Я, конечно, понимаю, что должен осторожно выбирать слова, но не могу не сказать, что просто влюбился в вашу прелестную шляпку. Это настоящая летняя шляпка для воскресных прогулок в Боулдерз-Лок. Мне очень хотелось бы пригласить вас на прогулку по реке.

– Вы что, собираетесь грести? В вашем-то «Берберри»?

– Нет, но я могу смотреть, как вы лежите на корме, откинувшись на подушки и опустив прекрасную руку в прохладную, прозрачную воду, в то время как наша лодка проплывает под склонившимися над рекой плакучими ивами.

Она улыбнулась счастливой улыбкой и заглянула ему в глаза, но сразу же взяла себя в руки и отвернулась.

– Предупреждаю вас, Десмонд, сегодня вы ничего здесь не получите, кроме рыбы. Причем рыба эта еще не далее как в шесть утра плавала в море.

Патрик как раз подавал суп в бульонных чашках из тончайшего дрезденского фарфора.

– Мое почтение, ваше преподобие. Это суп-пюре из омара, – шепнул он на ухо Десмонду.

Густой суп из омара, украшенный клешнями, подавался с тертым сыром и шариком густых сливок.

– Ну что? Хотите добавки? Если вы будете, то и я не откажусь. Обед у нас сегодня довольно скромный.

– С удовольствием. Суп просто восхитительный.

После второй порции супа в комнате наступила тишина, так как Патрик как раз начал осторожно открывать покрытую плесенью бутылку.

– Осторожно, Патрик, только не смешивай!

– Может быть, мадам сама попробует?

– Нет, – отмахнулась она и добавила: – Все должно быть, как полагается. Это вино слишком долго ждало, пока мы его попробуем.

Патрик разлил по бокалам прозрачное янтарное вино. Десмонд пригубил вино и с уважением посмотрел на сидящую напротив него хозяйку. Это было старое выдержанное шабли с медовым ароматом.

– Да, – улыбнулась она. – Ужасно хорошее вино. И очень редкое. Поэтому мы должны допить бутылку.

В это время подали второе блюдо. Жареное филе камбалы с анчоусами и пюре из ирландского картофеля.

– Ешьте, не стесняйтесь. Предупреждаю, кроме фруктового салата, больше ничего не будет.

Свежая рыба, поджаренная с обеих сторон. Нет, устоять было попросту невозможно. И Десмонд, естественно, не стал отказываться, когда блюдо начали разносить по второму кругу. Впрочем, так же, как и госпожа Донован.

А затем последовал холодный компот из свежих фруктов, который подали в старинных серебряных чашах для причастия.

– Кофе подадут в гостиной.

Сев на большой диван лицом к окну, они с удовольствием выпили крепкий черный «мокко». Десмонд, захваченный врасплох приступом блаженной эйфории, чувствовал, что не может отвести глаз от госпожи Донован.

– И что же дальше? – улыбнулась она. – Вы что, решили взять пример с нашего достопочтенного каноника?

– Вы меня оскорбляете, мадам… Неужели я могу забыть о вас?

– Мы можем сидеть на разных концах дивана. Что будет удобно и вполне невинно. Кажется, это называется «лицом к лицу».

– Скажите, мадам, вам хочется спать?

– Решительно нет.

– Тогда я хотел бы, с вашего позволения, чтобы вы помогли мне прояснить один вопрос, который мучает меня с той минуты, как я вас увидел.

– Да? – с сомнением в голосе прошептала она, подумав: «Надеюсь, под воздействием шабли он не позволит себе ничего лишнего, такого, что может только все испортить».

– Моя дорогая мадам, со времени нашей первой встречи в «Маунт-Вернон» меня не покидает ощущение, что я уже видел и слышал ваш голос раньше. И теперь после двух блаженных часов, что провел с вами наедине, я не могу не сказать, как сильно вы напоминаете мне Джеральдину Мур, которая несколько лет назад в Уинтоне своим потрясающим исполнением партии Лючии в опере Доницетти «Лючия ди Ламмермур» заставила меня аплодировать так, что я чуть было не отбил себе ладони. – И, помолчав, Десмонд добавил: – И потом, этот чудный портрет в холле… в образе Лючии…

Она, казалось, слегка смутилась, но потом взяла себя в руки и улыбнулась.

– А, Доницетти… Он умеет трогать душевные струны. Но, мой дорогой Десмонд, я полагала, будто все в Ирландии, включая вас, знают, что до замужества я была Джеральдиной Мур и четыре года работала с Д’Ойли Картом и Карлом Роса. Да, припоминаю, я исполняла партию Лючии на тех гастролях. А еще, как мне кажется, партию Тоски.

– Мадам, мы с моим другом слышали вас в «Тоске». Я тогда покинул театр в слезах.

– Ну, за это вам следует винить Пуччини, а не меня, – сухо усмехнулась она.

– Но тогда почему, дорогая мадам?..

– В один прекрасный день, Десмонд, когда мы узнаем друг друга получше, я расскажу вам скучную историю своей жизни, – решительно встав с дивана, сказала госпожа Донован. – А теперь нам обоим не помешает хорошая прогулка. Дайте мне минуту, чтобы я могла переодеть туфли, и я покажу вам короткий путь к дому священника.

И они пошли по дорожке в гору через поместье; миновали аккуратно подстриженные лужайки, окружавшие розовый сад, и домик с колоннами в псевдогреческом стиле рядом с ухоженным теннисным кортом «Ан-ту-ка»[37]37
  «Ан-ту-ка» – название различных спортивных сооружений, обычно теннисных кортов, одноименной строительной фирмы.


[Закрыть].

– Я специально содержу все здесь в образцовом порядке, так как сотрудники моей фирмы, когда приезжают, любят поиграть в теннис. А еще у меня есть племянница школьного возраста. Она тоже играет.

Они уже шли через фруктовый сад.

– У меня только яблони и немного слив, – объяснила мадам. – Все остальное растет здесь не слишком хорошо.

Наконец вышли на опушку соснового леса. Десмонд увидел специально расчищенную тропинку, вьющуюся среди деревьев.

– Здесь приятно гулять, – сказала госпожа Донован. – Я слежу за тем, чтобы мелкую поросль постоянно вырезали. А теперь посмотрите. Там, за верхушками деревьев, виднеется крыша церкви.

– Чудесно, – искренне восхитился Десмонд. – Какой прекрасный вид!

– Да… Я каждый день прихожу сюда полюбоваться им. – Она махнула рукой в сторону церкви и сказала: – А теперь идите. Пора будить каноника. И возвращайтесь сюда поскорее… Да, поскорее… – И с этими словами она повернулась и пошла прочь.

VI

Душная атмосфера Великого поста окутала приход церкви Святой Терезы, и достопочтенный каноник, который особенно любил говяжью вырезку, ногу и седло барашка, жирную вареную свинину, но, пожалуй, больше всего свой «Маунтин дью», так вот, достопочтенный каноник, который призывал к порядку других, к себе проявлял еще большую требовательность. Он соблюдал строгий пост и воздержание от излишеств. Одним словом, он страдал. Он пребывал именно в таком состоянии души, чему немало способствовало и время года, когда ему особенно хорошо удавались разгромные проповеди, которые он обрушивал на головы прихожан.

На весь Великий пост в качестве дополнительной епитимьи он даже взял на себя восьмичасовую мессу. Таким образом, Десмонд служил десятичасовую, а после чтения Евангелия, пока Десмонд с алтарными мальчиками сидели у алтаря, каноник с кафедры наставлял прихожан.

И вот сегодня, во второе воскресенье Великого поста, когда в церкви яблоку негде было упасть и верующие, трепеща, сидели в напряженном молчании, поскольку из личного опыта знали, что очередная проповедь ничего хорошего им не сулит, каноник в кружевном стихаре поверх алой сутаны и красной шапочке, плотно сидящей на его круглой голове, медленно взошел на кафедру и, задумчиво нахмурив лоб, повернулся к своей притихшей пастве, но, прежде чем заговорить, сделал многозначительную паузу. Пауза тянулась невыносимо долго, затем каноник зычным крещендо три раза выкрикнул:

– Черт! Черт! Черт!

Когда первая волна потрясения прошла, каноник начал проповедь.

– Говорю ли я это отвратительное слово как бранное, как непристойное и грязное богомерзкое ругательство, которое сплошь и рядом слышишь на улице или в пабах? Иди к черту! Ну и черт с тобой! Было чертовски весело! Да пошло оно все к черту! Черта с два я налью тебе еще! Нет, я говорю сейчас о враге рода человеческого, о Сатане, который вместе с падшими ангелами, по приговору Страшного суда, был низвергнут в геенну огненную, именуемую адом. Ад – это дом, полный бесконечных мучений. Ад – это вместилище греха и порока, самое место для тех, кто плюет в лицо Господа нашего Иисуса Христа, для тех, кто находится сейчас среди нас, кто отвергает благодать Божию, умирает – помоги им, Господи! – без покаяния и попадает в геенну огненную, чтобы присоединиться к легионам проклятых, обреченных на вечные муки. Вы когда-нибудь хоть на миг задумывались о бесконечной агонии тех, от кого отвернулся Господь? Вы когда-нибудь обжигали палец, прикуривая трубку от слишком короткой спички? Вы когда-нибудь пробовали хотя бы минуту подержать палец в пламени обычной сальной свечи? Нет, никогда! Только полный идиот может причинить себе подобный вред. А теперь представьте себе боль, только в миллион раз сильнее, пронзающую все тело. И когда вас окунут в кипящую лаву, всю в столбах пламени, и вы будете задыхаться от дыма, пара, пены и смрада преисподней, а потом черти будут пытать вас раскаленными докрасна вилами и щипцами, и кругом будут раздаваться стоны и вопли таких же потерянных душ, корчащихся в адских мучениях, и при этом только одна мысль будет снедать вас, причиняя непреходящую муку, мысль, что вам некого винить, кроме самих себя, что у вас был шанс, но вы его отвергли, бросив его вместе с ругательством в лицо Всевышнего, что если б вы только послушали вашего бедного старого каноника в оное воскресенье, то теперь были бы уже в раю, в обществе избранников Божьих, где царят вечное блаженство и вечная радость перед светлым ликом воскресшего Господа нашего Иисуса Христа.

После такой убийственной речи в церкви воцарилась мертвая тишина. Не преминув воспользоваться достигнутым преимуществом, каноник продолжал:

– Я говорю с вами об этом в нашей прекрасной церкви, в соборе, подаренном щедрой и поистине святой женщиной, нашей госпожой Донован. Многие из вас, слава тебе, Господи, являются добрыми католиками. Но есть и такие, – повысил голос каноник, – из тех, что сейчас толкутся в дверях или теснятся на задней скамье, которые снимают пиджак не для того, чтобы трудиться в поте лица, а лишь для того, чтобы ввязаться в очередную драку. У них от безделья уже мозоль на спине выросла и задница из штанов вываливается, а они только и знают, что сидеть на тротуаре у дверей ближайшего паба. А вы, расфуфыренные распутницы, с притворной скромностью прячущиеся сейчас за колоннами, вы – размалеванные, напудренные и расфранченные – околачиваетесь каждый вечер у бара в шали поприметнее, чтобы подцепить какого-нибудь недотепу… И, Боже, спаси и помилуй несчастного дурака, когда он проснется на следующее утро! Я к вам обращаюсь, а также ко всем, кто погряз в смертных грехах, и повторяю, что ангел-мститель не спускает с вас глаз. Но если вы не захотите внять моим словам, если отринете их от себя с ругательством на устах, я скажу вам: «Слово мое верно!»

Десмонд, оглушенный проклятиями каноника, сидел на узкой скамье, изнемогая под тяжестью облачения и чувствуя, что потихоньку начинает терять последние остатки сил. Скудный завтрак не мог его насытить, да и сам Десмонд не способен был выдержать строгие ограничения Великого поста, а просить сделать для него исключение и освободить от необходимости поститься было абсолютно невозможно. Он с тоской вспомнил о своем дорогом друге, о госпоже Донован, – казалось, ее уже целую вечность не было в «Маунт-Вернон», – и гадал про себя, что могло стать причиной столь долгого отсутствия, сгорая от нетерпения увидеть ее вновь.

Это случилось десять дней назад. Он как раз совершал свой обычный обход, когда она позвонила и передала через каноника, что должна срочно уехать в Швейцарию. Был ли вызван столь стремительный отъезд юридическими причинами? Нет, невозможно. Летом она три месяца подряд прожила в своем доме вблизи Веве, что по закону давало ей право на постоянное проживание в Швейцарии.

Десмонд, к собственному замешательству, вдруг понял, что безумно хочет, чтобы госпожа Донован поскорее вернулась. Но в этот момент дружный вздох облегчения, а затем шаркание ног и грохот отодвигаемых скамеек, который свидетельствовал, что служба закончилась, вернули его к действительности. Он встал со своего места, а каноник величавой поступью прошел мимо, чтобы преклонить колена перед дарохранительницей.

Десмонд тут же вернулся к алтарю и, преодолевая усталость, завершил богослужение. Через двадцать минут он уже был в доме священника.

Он сразу прошел к себе в комнату и лег на кровать, которую миссис О’Брайен застелила чистым покрывалом. Несколько минут Десмонд лежал просто так, ни о чем не думая, но затем мысли его снова вернулись к госпоже Донован и к предположительному времени ее возвращения. Причина ее долгого отсутствия оставалась для него загадкой. Но почему, почему его мысли настойчиво возвращались к этой женщине, которая и сама была в некотором роде загадкой?! Может, он влюблен? Десмонд беспокойно заворочался на кровати. Чистую любовь между мужчиной и женщиной еще никто не запрещал, а госпожа Донован, как ни крути, на десять лет его старше. Но до чего же она хороша, до чего обворожительна и остроумна, не говоря уже о ее незаурядном уме!

Отдаленный звук гонга, который миссис О’Брайен деликатно приглушала на время Великого поста, заставил Десмонда соскочить с кровати. В столовой он обнаружил каноника, уже сидевшего за столом и печально взиравшего на маленькую тарелку макарон с сыром, которая, если не считать той, что стояла перед тем местом, за которым обычно сидел Десмонд, служила единственным украшением стола.

Сев за стол, Десмонд вдруг поймал на себе сочувственный, почти нежный взгляд каноника.

– Что-то ты бледный, приятель. Да, месса слегка затянулась. Так вот, я решил нарушить правила и налить тебе стакан «Шерри».

– Только вместе с вами, каноник.

Каноник, уже собравшийся было встать, тяжело опустился обратно и, потянувшись через стол, ласково пожал Десмонду руку.

– Вот проявление настоящей привязанности и истинного уважения. Я глубоко ценю твои чувства. Что ж, будем страдать вместе.

– Во всяком случае, проповедь сегодня была просто потрясающая.

– Потрясающая? Да, вполне возможно. – Каноник осторожно подцепил вилкой макаронину и отправил ее в рот. – Но я тебе, приятель, прямо скажу. Большинство из этих ублюдков забудут ее уже на полпути к питейному заведению «У Мерфи». Как думаешь, в этом вареве достаточно сыра? Абсолютно безвкусная еда. И почему нельзя сделать макароны потолще?! – И не дожидаясь ответа на свой риторический вопрос, каноник продолжил: – Пойми, приятель. Я вовсе не какой-нибудь средневековый мракобес, представляющий ад местом, где черти разгуливают с длинными вилками для поджаривания тостов. Я только хочу их слегка припугнуть. Но ад и в самом деле существует, причем наказывают там так, что страшнее не бывает. Это скорбь и безысходное отчаяние, утрата возможности предстать перед лицом Создателя и ощущать Его божественное присутствие. И еще скажу тебе, приятель, что я ужасно огорчен, причем не только положением дел в нашем приходе, но и общим упадком нравственности в нашем проклятом мире. – С этими словами каноник подцепил очередную макаронину и брезгливо проглотил. – Теперь не существует никакой разницы, абсолютно никакой, между тем, что хорошо и что плохо. Ибо любые средства хороши и все идет в ход. Обман в бизнесе, неверность в супружестве, неразборчивость в половых связях в любом возрасте. Сходи как-нибудь вечерком на пристань. Как думаешь, что там выбрасывает прибоем? Волны, словно дохлую рыбу, выносят использованные гондоны, которые плывут по божественному океану, как свидетельство человеческой развращенности. – Каноник мастерски поймал вилкой последнюю макаронину и проглотил ее. – Я тебе по-простому скажу, приятель, без всяких там экивоков: современный мир катится, твою мать, прямиком в ад! – Выдав этот потрясающий афоризм, каноник взял тарелку, вылизал ее дочиста и удовлетворенно заметил: – Вот теперь блестит как зеркало. И мыть не надо. – Он поднялся и потрепал Десмонда по плечу. – Ну, а тебе не мешало бы подышать свежим воздухом. Это пойдет тебе на пользу. Прогуляйся-ка до «Маунт-Вернон», узнай, не вернулась ли мадам.

VII

Воодушевленный добротой каноника – человека, казалось, сделанного из железа и весьма скупого на похвалу, – Десмонд вышел из дому в приподнятом настроении. Так как ведущая к лесу тропинка была довольно крутой, он шел медленно и осторожно и, достигнув лесной опушки, подавил в себе желание отдохнуть в травянистой лощине, где тропинка обрывалась и начиналась частная просека в сторону «Маунт-Вернон».

Смолистый запах хвойных деревьев, предвещающий близость поместья, вернул Десмонда к жизни. Он сразу воспрянул духом, а сердце неожиданно бешено забилось в груди. За это время он успел полюбить чудесный старый дом, целиком соответствующий его представлениям о гармонии и хорошем вкусе. В душе Десмонд питал слабую надежду застать там и саму хозяйка – своего дорогого друга госпожу Донован, которую любил самой чистой и светлой любовью.

Увы, выйдя из леса, он обнаружил, что ставни закрыты, а в саду никого нет. Тем не менее он спустился вниз, задержавшись сначала у греческого атриума возле теннисного корта, а затем и на террасе особняка, по которой с удовольствием прошелся, испытывая странное чувство владельца чужой собственности.

Неожиданно входная дверь распахнулась, и на пороге появилась Бриджит в своем лучшем воскресном платье.

– О, ваше преподобие, входите, входите, пожалуйста. Почему вы топчетесь у дверей, словно чужой?!

– Бриджит, но дом ведь закрыт.

– Вовсе нет, сэр. Я сейчас мигом подниму жалюзи в гостиной. Мадам в жизни не простит мне, если я оставлю вас мерзнуть на улице. И, кроме того, там для вас письмо.

Узнав о письме, Десмонд все же решился войти. Он прошел в дом вслед за Бриджит, которая, верная своему слову, быстро открыла ставни и, прежде чем Десмонд успел ее остановить, поднесла спичку к сложенным в камине дровам.

– А теперь, сэр, позвольте угостить вас чашечкой чаю и кусочком торта. У Патрика сегодня выходной, а девчонку я отпустила домой проведать мать, но я буду счастлива вам услужить.

– Если это вас не слишком затруднит, Бриджит. Я с удовольствием выпью чаю, но… никакого торта.

– А… Я и запамятовала, что вы поститесь. Как только чайник закипит, я мигом принесу вам чашечку чудесного чая. И ваше письмо.

Когда Бриджит ушла, Десмонд подсел поближе к камину. Сухие поленья сразу занялись и весело потрескивали. Господи, как приятно снова оказаться здесь! Десмонд буквально впитывал в себя тепло очага и чудесную атмосферу комнаты. Ему не терпелось поскорей прочесть письмо, но в то же время хотелось продлить приятное состояние предвкушения, а потому он решил сначала выпить чаю, оставив письмо на десерт.

Ему не пришлось долго ждать. Бриджит принесла большую чашку ароматного, бодрящего чая, вкуснее которого он еще не пробовал. И когда Бриджит пришла спросить, не хочет ли он еще, Десмонд воскликнул:

– В жизни не пил такого чудесного чая. Это что, какой-то особенный сорт?

– Положа руку на сердце, – улыбнулась Бриджит, – когда я увидела, какой вы замученный, то решила плеснуть туда добрую толику «Маунтин дью».

– Тогда все. На сегодня хватит, – рассмеялся Десмонд. – Но я непременно расскажу мадам, что вы своим чаем вернули меня к жизни. Бриджит, раз уж вы так любезно затопили камин, можно я посижу у огня и с полчасика отдохну?

– Сэр, не только можно, но и нужно. Мадам сказала, что, коли вы придете, чтобы чувствовали себя как дома.

Когда Бриджит вышла, бесшумно прикрыв за собой дверь, Десмонд затаив дыхание вскрыл письмо.

Мой дорогой, мой драгоценный Десмонд!

Надеюсь, Вы окажете мне честь, посетив «Маунт-Вернон» в мое отсутствие, и тогда получите и прочтете это письмо. Когда перед отъездом я позвонила вам, к телефону подошел каноник, который сообщил, что вас вызвали к больному. Поэтому я не стала вдаваться в подробности, а сказала только, что мне необходимо срочно уехать в Швейцарию. Теперь о причинах столь неожиданного отъезда. После смерти моей несчастной сестры, которая умерла каких-то четыре года назад после энного числа лет крайне неудачного замужества, на моем попечении осталась ее дочь и, соответственно, моя единственная племянница Клэр. У Клэр, без сомнения, было крайне несчастливое детство, что, естественно, не могло не сказаться на ее характере. Она отличается крайней безответственностью, если не сказать необузданностью. Последние два года она училась в одной из лучших швейцарских закрытых школ – в пансионе благородных девиц «Шато-ле-рок». Школа, расположенная в горах в районе Ла-Typ-де-Пельц, находится поблизости от моего дома в Бурье, где моя племянница проводит вместе со мной летние каникулы.

С Клэр все было более или менее хорошо, хотя учителя в своих отзывах действительно указывали на определенную недисциплинированность моей племянницы и ее склонность к нарушению правил, что объясняли живостью ее характера. Однако накануне вечером я неожиданно получила телеграмму от директора школы майора Култера, извещающую, что Клэр исключили из школы и мне необходимо приехать ее забрать.

Я, естественно, тут же позвонила узнать, в чем дело. Оказалось, что Клэр и еще одна девочка после отбоя в 21.30, дождавшись темноты, вылезли из окна своего дортуара, спрыгнули на землю, взяли свои велосипеды из велосипедного сарая и покатили в Монтре. Здесь девочки – заметьте, одетые в школьную форму – отправились прямо в дансинг, где быстро отыскали себе партнеров для веселья, которое затянулось далеко за полночь. К счастью, школьная форма их и выдала; портье позвонил директору, который тут же вскочил в машину и примчался туда, причем как раз вовремя, ибо девчушки уже собирались покинуть дансинг на спортивной машине молодого человека весьма сомнительной репутации.

Нет нужды говорить вам, Десмонд, как я расстроилась и как умоляла майора Култера не предпринимать ничего до моего приезда. Я очень надеюсь, что сумею уговорить его оставить Клэр еще на год; за это время она, несомненно, наберется благоразумия и приспособится к нашему размеренному образу жизни. И если майор Култер действительно настоит на ее немедленном исключении, то, боюсь, сейчас мне с ней будет просто-напросто не справиться.

Я прямо сейчас выезжаю на машине в Дублин, чтобы успеть на пароход.

Пока меня не будет, я очень прошу Вас навещать время от времени «Маунт-Вернон» и не стесняться заходить в дом – его двери для Вас всегда открыты, а Бриджит предоставит в ваше полное распоряжение кладовую со съестным. Устраивайтесь поудобнее в гостиной и думайте – хоть чуть-чуть – обо мне. Я со своей стороны могу Вас заверить, что все мои мысли только о Вас.

Нежно любящая вас,

Джеральдина.

Десмонд дважды перечитал письмо, и не потому, что чего-то недопонял. Нет, ему грела душу интимность, даже нежность, сквозившая в этих торопливых, наспех написанных строках. И, хотя он страшно жалел, что ей пришлось срочно уехать в Швейцарию, в ее отсутствие он получил еще одно доказательство, что их связывает некое светлое чувство: уважение, преданность и даже любовь, причем в самом чистом понимании этого затертого слова. Десмонд ни секунды не сомневался, что Джеральдина Донован без труда уговорит директора оставить в школе свою непослушную племянницу, и с нетерпением ждал ее скорого возвращения.

Сложив письмо, Десмонд засунул его во внутренний карман и вскочил на ноги. Он вдруг ощутил прилив сил, что было вызвано письмом и, вероятно, «Маунтин дью», а также потребность в решительных и немедленных действиях. Его взгляд упал на рояль. Поддавшись неожиданному порыву, он сел за инструмент, открыл крышку и пробежался пальцами по клавишам. «Блютнер» с мягким звучанием – именно таким, как он любит. Десмонд не пел уже несколько месяцев, но сейчас, поддавшись искушению, он сделал глубокий вдох, и комнату наполнили звуки чудеснейшего гимна «О, жертва искупительная».