Текст книги "Мальчик-менестрель"

Автор книги: Арчибальд Кронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

– Весьма, – выдавил из себя отец Петит.

– Это был лучший завтрак со времен моего детства на ферме!

– Десмонд, ведь ты ни разу в жизни не был на ферме!

– Конечно, нет, мадам, но мне так хотелось сгустить краски.

– Ну ладно, хотя в любом случае сейчас на многое не рассчитывай. Тебе нельзя наедаться, так как переедание плохо скажется на голосе.

Им подали бульон с плавающим в нем сырым яйцом, а затем тонкие ломтики ананаса в фруктовом сиропе.

– Это поможет прочистить горло, – заметила маркиза и, озабоченно взглянув на часы, добавила: – У нас почти не остается времени выпить кофе. Досадно, но они там у себя в филармонии блюдут официоз, так что опаздывать нельзя.

Наспех глотнув крепкого черного кофе, буквально через минуту все уже сидели в закрытой машине, которая везла их в сторону расположенного в конце виа ди Пьетра концертного зала, где перед турникетами уже скопились толпы народу.

– Мы пройдем через служебный вход. Не удивляйтесь, там все такое чопорное и старомодное, – отрывисто сказала маркиза, прокладывая дорогу к узкой боковой двери.

Здесь тоже толпился народ, однако после предъявления пропуска Десмонда маркизу и ее спутников незамедлительно впустили внутрь. Их препроводили сначала в служебное помещение, а затем – в зрительный зал, где Десмонд с отцом Петитом заняли места в первом ряду, предназначенном для участников конкурса. Маркиза села во втором ряду сразу за ними, там, где кресла были отгорожены от зрительного зала.

Зал уже был наполовину заполнен, а публика все продолжала прибывать. На сцене на бархатной подставке красовался приз – Золотой патир, – и по мере того как конкурсанты – молодые священники самых разных габаритов – нервно занимали свои места, напряжение росло.

– Какое утомительное ожидание. Наверное, все эти приготовления тебя вконец измотали? – спросил отец Петит, беспокойно ерзавший на сиденье.

– Да, – признался Десмонд. – Пожалуй, я закрою глаза. Растолкайте меня, когда начнется.

Минут двадцать Десмонд сидел с закрытыми глазами, демонстративно не обращая внимания на толчею и суету кругом, пока энергичный шлепок по плечу не вернул его к действительности. Открыв глаза, Десмонд обнаружил, что конкурсанты уже выстроились в ряд, судьи заняли места за бархатным шнуром в левой части сцены, в то время как в глубине сцены вокальный квартет в сопровождении струнного оркестра приготовился открыть церемонию исполнением «Veni Creator Spiritus». Постепенно все присутствующие – конкурсанты, пианист, зрители и даже судьи – присоединились к исполнению этого прекрасного гимна, – и волны сладкозвучной музыки наполнили зал.

После этого вперед вышел секретарь Итальянского общества любителей музыки и кратко обрисовал основную задачу конкурса: всемерно поддерживать и повышать интерес европейских стран к церковному песнопению, сохранять древнюю традицию самого прекрасного обращения к Господу, ибо традиции этой в настоящее время, увы, угрожают суета и спешка, характерные для нашего времени, более того, ею готовы пожертвовать ради неуклонного сокращения продолжительности церковной службы. Он особо поблагодарил членов Римской курии и, в частности, его преосвященство кардинала Граца за согласие войти в состав жюри, дабы способствовать более справедливому и беспристрастному судейству. Затем секретарь многозначительно обвел глазами переполненный балкон первого яруса и нижайше попросил тех, кто пробрался сюда тайком, поддержать своего кандидата, избегать любых манифестаций, так как в любом случае восторжествует справедливость. И наконец объявил о начале конкурса.

Десять конкурсантов, сидевших с краю, поднялись по ступенькам на сцену и заняли место на длинной скамье, ближе к кулисам. После того как было объявлено первое музыкальное произведение, конкурсанты, вызываемые по очереди, начали выходить вперед и петь.

Десмонд, как и можно было предположить, слушал очень внимательно. У всех были неплохие голоса, больше подходящие для хорового пения и несколько теряющиеся в огромном зале, хотя два конкурсанта помоложе явно нервничали и не сумели показать все, на что способны, а третий вызвал смех в зале жеманной жестикуляцией: он прижимал руку к сердцу – сначала одну, а потом и обе сразу, – демонстрируя сценические эмоции.

Потом наступила очередь второй десятки. Попавший в нее Десмонд должен был петь последним, и это его несколько нервировало, причем не только потому, что конкурсант, выступавший непосредственно перед ним – послушник из Абруцци, – пел действительно великолепно и заслужил бурную овацию своей группы поддержки на галерке, но и потому, что появление самого Десмонда, поначалу встреченное крайне равнодушно, вызвало затем свист и улюлюканье на той же галерке.

Десмонд, однако, невозмутимо стоял перед обращенным к нему морем лиц там, внизу, совершенно спокойно ожидая, пока публика успокоится. И только когда зрители угомонились, он подал знак аккомпаниатору, что можно начинать. И зал наполнили чудные звуки музыки Брамса. Тут даже галерка притихла, а зрители в партере разразились аплодисментами.

Сразу же огласили оценки, десять выбывших кандидатов покинули сцену, и отбор продолжился.

Следующим номером обязательной программы была «Аве Мария» Гуно – одно из любимых музыкальных произведений Десмонда. Его появление, встреченное галеркой на удивление сдержанно, вызвало одобрительные хлопки зрителей в партере. Теперь Десмонд больше не чувствовал скованности и пел даже лучше, чем до того. Возвращаясь обратно под продолжительные аплодисменты, он почувствовал на себе ласковый взгляд кардинала.

И снова огласили оценки, причем зал, как обычно, реагировал по-разному, – и еще шесть выбывших конкурсантов покинули сцену. Теперь только четверым предстояло исполнить последнее произведение из обязательной программы, но присутствующим было уже ясно, что именно Десмонду и послушнику из Абруцци предстояло сойтись в финальной схватке.

Наступил антракт, во время которого струнный оркестр исполнял «Времена года» Вивальди.

Тем временем Десмонда и послушника из Абруцци пригласили подойти к жюри, где им должны были сообщить суммарные оценки. Оказалось, что Десмонд опережает соперника на девять баллов. Затем их попросили назвать выбранное ими музыкальное произведение. Послушник из Абруцци выбрал «O Sole Mio» – песню, неизменно вызывающую бурю аплодисментов у благодарных итальянских слушателей и гораздо более сдержанную реакцию входящих в жюри профессиональных критиков, которые теперь вопросительно смотрели на Десмонда. Ни у кого не было и тени сомнения, что Десмонд, имеющий преимущество в девять баллов, выберет вещь попроще, дабы избежать возможной технической ошибки. Однако, к немалому удивлению членов жюри, он сказал:

– Я выбираю арию Вальтера «Розовым утром алел свод небес» из «Мейстерзингеров».

После неловкого молчания последовал вопрос:

– Вы будете петь на итальянском?

– Отнюдь. – Десмонд позволил себе на секунду задержать взгляд на кардинале. – Я буду петь на немецком языке. Как в оригинале.

И снова среди судей воцарилось молчание. Наконец, президент Итальянского общества любителей музыки произнес:

– Это, разумеется, будет для нас большим подарком… но вы, конечно, отдаете себе отчет во всех трудностях… рисках…

Но тут в разговор совершенно неожиданно вмешался кардинал:

– Если этот блестящий молодой священник желает исполнить такую великолепную песню, мы не можем ему запретить. Если он не боится, то и я тоже.

Итак, когда под сдержанные аплодисменты отзвучали последние ноты Вивальди, вперед вышел президент Общества любителей музыки и объявил песни, которые выбрали для исполнения конкурсанты. Послушник из Абруцци должен был выступать первым.

И уже через минуту сладкая мелодия «О Sole Mio» коснулась слуха восторженных итальянских слушателей, хорошо знакомых с этой песней – широко растиражированной и исполняемой несметным числом посредственных теноров по всей стране. Зрители на галерке просто обезумели и начали даже подпевать. Увы, худшее было впереди, поскольку маленький послушник из Абруцци, воодушевленный столь массовым проявлением восторга, в предвкушении триумфа поднял правую руку и начал дирижировать подвывающей толпой. Когда он закончил, на него обрушился шквал аплодисментов. И вот – раскрасневшийся, с довольной улыбкой на лице – певец торжествующе вернулся на свое место.

Теперь настала очередь Десмонда выступать перед беспокойной, взволнованной, возбужденной галеркой. Он прошел вперед и, сделав знак аккомпаниатору, безмятежным взглядом окинул впившихся в него глазами маркизу и отца Петита. Наконец шум в зале стих. И Десмонд запел.

Едва вступительные такты этой величественной мелодии взмыли ввысь и зазвучала крайне сложная для исполнения песня мейстерзингера, слушатели словно впали в какое-то непонятное, похожее на транс оцепенение: звуки музыки будто возвышали и облагораживали их. Да и сам Десмонд, казалось, растворился в музыке Вагнера, высокий порыв которой передался и исполнителю. Он уже был не преподобным Десмондом, а Вальтером, жаждущим признания своего исключительного голоса и стремящимся быть причисленным к избранным – бессмертным. И, ликуя, он выложился целиком, без остатка, в этой дерзкой попытке.

Когда он закончил петь и остался стоять – опустошенный, – подняв глаза к небесам и полностью забыв о том, где находится, в зале воцарилась мертвая тишина. А потом раздался рев, способный, казалось, снести крышу концертного зала – это в едином порыве вскочившие с мест обезумевшие слушатели, стоя, приветствовали победителя.

Овация, подобной которой еще не было в истории Итальянского общества любителей музыки, все продолжалась и продолжалась; она шла по нарастающей, не стихая, до тех пор, пока вперед не вышел улыбающийся президент Общества. Он взял Десмонда за руку и торжествующе поднял ее вверх.

– Мой дорогой отец Десмонд, у меня нет слов! Но можете мне поверить, мы здесь, в Риме, непременно познакомимся с вами поближе, причем в самое короткое время, и я сам об этом позабочусь. Мы высоко ценим ваш талант и не дадим вам затеряться в ирландской глуши. – И успокоив зрительный зал взмахом руки, он продолжил: – Члены Итальянского общества любителей музыки, дамы и господа! Ваш горячий прием еще раз убедил нас в справедливости наших оценок и правильности принятого нами решения, что обладателем Золотого патира становится отец Десмонд Фицджеральд. Как почетный президент нашего Общества, я с огромным удовольствием вручаю ему Золотой патир, а также миниатюрную копию этого приза, которую он может сохранить в качестве сувенира, напоминающего о сегодняшнем триумфе.

И под приветственные крики публики он поднял над головой Патир с прикрепленной к нему коробочкой для ювелирных украшений, а затем торжественно вручил приз Десмонду.

Зрители начали потихоньку покидать зал, причем группа поддержки из Абруцци, так же как и разочарованные сторонники других конкурсантов, ретировалась еще раньше. Маркиза и отец Петит подошли к самой сцене, чтобы привлечь внимание кардинала.

– Ваше преосвященство, позвольте мне представить хозяйку дома, где я остановился, и моего учителя.

– Представить?! Силы небесные! Иди скорей сюда, Маргарита, непослушная девчонка! – кардинал поцеловал маркизе руку. – Смотрю, ты опять взялась за старое: развлекаешь выдающихся ирландцев, причем всегда весьма недурных собой!

– Отец Десмонд недавно потерял свою дорогую матушку. И мне пришлось его усыновить.

– Тогда мы непременно должны поскорее вернуть его обратно в Рим. Для вашего же блага.

– А вы, отец мой… – обратился кардинал к отцу Петиту. – Это, наверное, вы обучили вашего воспитанника нескольким полезным трюкам?

– О, ваше преосвященство! – отец Петит, еще не успевший сбросить напряжение и пребывавший в легкой эйфории, сам едва понимал, что говорит. – Десмонд и сам мастак на всякие трюки.

– Попросите их упаковать эту чудную вещь в коробку, чтобы она не привлекала к себе лишнего внимания. А то, не дай Бог, украдут, – улыбнулся кардинал. – Маргарита, вы на машине? Прекрасно! Тогда я, с вашего позволения, пожелаю вам счастливого пути и скажу auf Wiedersehen.

Когда кардинал удалился, маркиза положила руку Десмонда себе на грудь.

– Вот видишь, мой дорогой Десмонд, у меня до сих пор сердце колотится как сумасшедшее. Боже, я так взволнована! Я просто опьянела от счастья! Невозможно передать словами, как ты был прекрасен, когда стоял перед всей этой толпой, словно юный бог, и пел, пел, будто ангел. Ну а теперь поехали домой. Отец Петит уже получил свою коробку с призом, а я получила тебя. Все, нам пора!

Они вышли на улицу через служебный вход. Машина уже ждала их на улице, и они – вымотанные до предела, но счастливые – покатили в сторону виа делла Кроче.

Отец Петит, не выпускавший из рук желанный трофей, сидел впереди рядом с шофером; маркиза, устроившаяся рядом с Десмондом на заднем сиденье, осторожно положила голову юноши себе на плечо.

– Сегодня мы будем отдыхать, и завтра тоже, так как ты, наверно, совершенно измотан, да и я, старая женщина, совсем выбилась из сил, мысленно поддерживая тебя, когда ты пел. Но в понедельник и всю следующую неделю мы будем веселиться на полную катушку: ходить на вечеринки и в оперу здесь, в Риме, а еще совершим короткую вылазку в «Ла Скала», у меня там абонемент.

– Но дорогая маркиза, на следующей неделе мне уже надлежит быть в Ирландии!

– Думаю, ирландцы возражать не будут, они люди добродушные. Ты честно заслужил отпуск. И вообще, как мой приемный сын, ты должен во всем меня слушаться. Я хочу, чтобы ты был счастлив.

– А отец Петит тоже останется?

– Как бы нам ни хотелось, мы не вправе его удерживать. Теперь, получив вожделенный Патир, на котором выгравированы твое имя и название вашей семинарии, он стрелой полетит домой, чтобы поскорей сообщить отцу Хэкетту радостную новость.

Оказавшись наконец в тепле и уюте виллы Пенсероса, Десмонд сразу же прошел к себе в комнату и черкнул пару слов на открытке. Затем позвал служанку и вручил ей открытку, а также золотую копию Патира, попросив положить это на туалетный столик мадам. Потом он принял расслабляющую горячую ванну и, завернувшись в большое полотенце, лег на кровать. Господи, как приятно было вспоминать о своем ошеломляющем успехе и предстоящих праздниках! Ему казалось, что Килбаррак сейчас где-то далеко-далеко, совсем в другом мире, где ему предстоит столкнуться с грубостью крестьянской жизни, служить в полуразвалившейся церкви – с ее кустарной росписью, с режущими глаз стигматами на теле Христа, с безликими, фабричного производства, статуями Девы Марии в чем-то бело-голубом, с застоявшимися запахами свечного сала и ладана – словом, с ароматами, обычно связанными с конюшней. Ладно, он должен пройти и через это. А сейчас да будут веселье, музыка и море изысканных удовольствий, которые он честно заслужил!

Часть третья

I

Прибытие Десмонда в Килбаррак не было особо радостным и отнюдь не способствовало поднятию бодрости духа нового викария. С самого утра зарядил мелкий дождик, а путешествие по железной дороге из Дублина в Вексфорд стало еще одним подтверждением неторопливости, присущей ирландским поездам. На узловую станцию Десмонд прибыл с опозданием на час, а потому ему пришлось долго дожидаться местного поезда, который должен был доставить его до места назначения. И вот, оказавшись со своим чемоданом на продуваемой всеми ветрами платформе, Десмонд беспомощно оглядывался в поисках кэба. Только спустя десять минут кэб все-таки появился; он был запряжен клячей, которую даже при самой богатой фантазии трудно было представить победительницей дерби в Ирландии.

– Эй! Эй! Вы не могли бы меня подвезти?

Из-под накидки из намокших мешков для картошки послышался чей-то голос:

– Конечно, могу. Залезайте сюда, ваше преподобие.

Десмонд втащил чемодан в кэб и уселся рядом с кучером.

– Выходит, вы меня ждали?

– Ждал, – сказал кучер и осторожно прошелся кнутом по мокрому крупу лошади. – Каноник велел встречать вас с дневным поездом. Я Майкл.

– Простите, Майкл, что заставил вас лишний раз прокатиться.

– Да не беда, ваше преподобие. Всего и делов-то. Я тут работаю на каноника, а еще в церкви прислуживаю. Я вас провезу мимо скотного рынка и прямо по Хай-стрит, поглядите на наш городок.

Килбаррак – город как город, не хуже и не лучше сотни подобных захолустных городишек, – не слишком удивил Десмонда. В детстве он видел много таких. Но когда они протрусили мимо замусоренного двора, пабов в темных закоулках, бакалейной лавки, лавки мясника, пекарни, скобяной лавки с разложенными прямо на тротуаре сельскохозяйственными принадлежностями, затем снова мимо пабов, смутно проглядывающих сквозь пелену дождя и тумана, Десмонд вдруг как-то особенно остро почувствовал, какое расстояние отделяет его от виа Венето и прекрасного особняка маркизы на виа делла Кроче.

Неужели кучер прочел его мысли?

– Немножко непривычно для вас, ваше преподобие. А мы ничего, того этого. Весь город гудит, как нам свезло заполучить нового молоденького священника не откуда-нибудь, а прямо из Священного города.

– Надеюсь, что не разочарую вас, Майкл. По крайней мере, постараюсь…

– Да что вы! Я ведь, того этого, только увидел, как вы там стоите на платформе под дождем, весь из себя такой молодой и красивый, так сразу вас и признал. – И когда они свернули с главной улицы, кучер нагнулся к Десмонду и доверительным шепотом произнес: – Вы уж простите меня, ваше преподобие, если я немножко поучу вас уму-разуму. Каноник – хороший человек, великий человек, он здесь для нас прямь чудеса творит, но неплохо бы вам поначалу с ним поласковее, поласковее. А потом, когда приноровитесь друг к дружке, он за вас самому дьяволу глотку перегрызет, если улавливаете, куда я клоню… Ну вот, у нас здесь и церковь для вас есть, и школа при ней – аккурат через двор, – и дом священника позади.

Церковь, сложенная из хорошего серого камня, со сдвоенным шпилем, на удивление большая, потрясла Десмонда размерами и добротностью. Она возвышалась над городом, и весь комплекс с примыкающими к церкви школой и домом священника все из того же хорошо обработанного камня располагался в небольшой рощице, переходящей где-то вдалеке уже в настоящий лес.

– Майкл, какая изумительная кладка! Я имею в виду и церковь и школу.

– Ваша правда, того этого. Чего не сделаешь, чтобы угодить госпоже Донован.

Но они уже подъехали к аккуратному каменному домику с портиком, и кучер бросился вытаскивать чемодан молодого священника. Десмонд спрыгнул на землю.

– Майкл, сколько я тебе должен?

– Да что вы, ваше преподобие. Нисколько. Мы тут с каноником между собой уж как-нибудь разберемся.

– Майкл, прими это в знак моей благодарности. Очень тебя прошу.

– Ну, может, если доживу до ста лет, тогда и разрешу вашему преподобию мне платить, – Майкл дотронулся до полей шляпы и подстегнул лошадь.

Десмонд проводил его глазами, чувствуя, как внутри его озябшего и продрогшего тела разливается приятное тепло. Наконец он отвернулся, поднял чемодан и нажал на кнопку звонка.

Дверь ему тут же открыла низенькая пухленькая аккуратная маленькая женщина в наглаженном белоснежном рабочем халате. Она приветствовала его улыбкой, продемонстрировав ровный ряд зубов, явно не искусственных и достаточно белых для ее возраста, а ей было никак не меньше пятидесяти.

– Ну вот, наконец-то и вы собственной персоной, святой отец. Входите, входите. Мы ужасно боялись, что вы опоздаете на дневной поезд. Вы, должно быть, вымокли насквозь. Позвольте, я возьму ваш чемодан.

– Нет-нет, благодарю вас.

– Тогда давайте мне ваше пальто, оно насквозь мокрое. – И с этими словами она решительно забрала у Десмонда пальто. – А теперь я покажу вам вашу комнату. Каноник сейчас на совещании школьного совета, но к шести вернется.

Они вошли в выложенный плиткой просторный холл, где Десмонд заметил массивную подставку для шляп и зонтов, статую в нише и большой медный гонг. Аккуратно повесив пальто на вешалку, женщина продолжала:

– Я миссис О’Брайен, экономка, и остаюсь ею, слава те Господи, вот уж больше двадцати лет.

– Рад познакомиться, миссис О’Брайен, – протянул ей свободную руку Десмонд.

Расплывшись в улыбке, отчего ее карие глаза еще больше заблестели, миссис О’Брайен пожала Десмонду руку. Глаза у нее были даже не карие, а практически черные, особенно на фоне гладкой бледной кожи.

– Господи, вы, наверное, совсем продрогли, – сказала она, пригласив Десмонда следовать за ней вверх по навощенной дубовой лестнице. – И уж точно ужасно проголодались. Наверняка и пообедать-то толком не успели.

– Я позавтракал на корабле.

– Надо же, выходит, у вас всю дорогу от Рима до Килбаррака в животе, кроме кофе с булочкой, ничего путного не было. – Она провела его по коридору на втором этаже и распахнула перед ним одну из дверей. – Вот ваша комната, святой отец. Надеюсь, она вам подойдет. Ванная в конце коридора. Я скоро вернусь.

Комната оказалась маленькой и совсем просто обставленной. Застеленная безукоризненно чистым бельем белая эмалированная односпальная кровать с распятием над изголовьем; у одной стены незамысловатый комод, у другой – небольшое бюро красного дерева; у двери – скамеечка для молитвы из того же полированного дерева; на блестящем линолеуме пола – квадратный прикроватный коврик, – одним словом, комната была прибрана и сияла чистотой. Именно о такой он и мечтал – конечно, не о монашеской келье, но располагающей к аскетичному существованию, правда, без ущерба для элементарного комфорта. Поставив чемодан на комод, Десмонд стал распаковывать вещи и раскладывать их по ящикам. На бюро он поставил фотографию покойной матери, а рядом – небольшую репродукцию «Благовещения» кисти Фра Бартоломео в рамке.

Поняв, что насквозь промочил ноги, Десмонд скинул ботинки и начал стягивать сырые носки, и тут вдруг раздался стук в дверь. На пороге стояла миссис О’Брайен с подносом в руках.

– Слава Богу, святой отец, – улыбнулась она. – Хорошо, что вы догадались снять хлюпающие ботинки. Просто оставьте здесь мокрые вещи, а я их отнесу вниз, чтобы хорошенько просушить. – Откинув одной рукой крышку бюро, миссис О’Брайан поставила поднос. – Вот ваш чай, ну и еще кое-что. Это поможет вам дотянуть до ужина, который в семь.

– Спасибо огромное, миссис О’Брайен. Вы чрезвычайно добры.

– У вас достаточно сухих носков?

– Вроде бы есть еще пара на смену.

– Еще пара! Так не пойдет, святой отец. Только не в Килбарраке с нашими-то дорогами, уж не говоря о нашей погоде. Похоже, самое время поработать спицами, – заявила миссис О’Брайен и, заметив фотографии на бюро, добавила: – Вижу, вы уже достали свои сокровища.

– Это моя мать. Умерла прошлым летом. А эта дева, надеюсь, в представлении не нуждается.

– Боже мой, конечно же, нет. Как мило с вашей стороны, отец Десмонд, поставить сюда ее изображение. Что может больше соответствовать вашему сану, отец Десмонд, чем поездка в подобном обществе? А теперь пейте-ка поскорее чай, пока он совсем не остыл!

И, тепло улыбнувшись Десмонду, миссис О’Брайен подхватила его мокрые вещи и осторожно прикрыла за собой дверь.

Чай действительно оказался горячим, крепким и очень бодрящим. Не менее восхитительными были горячие, намазанные маслом пресные ячменные лепешки и большой кусок бисквита «мадера» прямо из печи.

Предубеждение Десмонда против Килбаррака, которое возникло в свое время исключительно из-за дурных предчувствий и после радушного приема начало постепенно исчезать, теперь, благодаря воздушному бисквиту, растаяло почти без следа.

Еще когда он подъезжал к церкви в сопровождении неподражаемого Майкла, он заметил застекленную галерею, идущую через двор к дому. И сейчас Десмонду захотелось пройти по галерее в церковь.

В свой последний день в Риме Десмонд решил совершить сентиментальное паломничество в собор Святого Петра. Когда молодой священник вошел в приходскую церковь захолустного и грязного ирландского городка, в его памяти еще были свежи воспоминания о величественном римском соборе. Он рассчитывал увидеть – и даже морально подготовил себя к ожидающему его потрясению – стандартную часовню с аляповатым алтарем и стенами, размалеванными ужасами крестного пути Христа.

И Десмонд действительно испытал потрясение, причем настолько сильное, что ему даже пришлось сесть. Он не верил своим глазам. Церковь была поистине прекрасна: подлинная готика, кладка и резьба по камню – настоящее произведение искусства. Величественный неф с проходами с обеих сторон. Готические колонны, поддерживающие ажурные воздушные арки, подчеркивали высоту сводчатых потолков. Изображения крестного пути Христа также были вырезаны из камня, причем, достаточно простые композиционно, они отличались изяществом и тонкостью исполнения. Невозможно было отвести глаз от освещенной алтарной части щедро позолоченного алтаря с прекрасной резной запрестольной перегородкой.

Десмонд упал на колени и возблагодарил Небеса за столь неожиданный подарок, за эту величественную церковь, где он, несомненно, сможет укрепиться в своем святом призвании и еще сильнее возлюбить Господа нашего Иисуса Христа. Он все еще был погружен в молитву, как вдруг послышались звуки органа и мальчишеские голоса, исполняющие хором гимн «Назови Его царем царей».

Десмонд тут же вскочил на ноги и по винтовой лестнице поспешил подняться на хоры. Там группа мальчиков разучивала гимн под руководством какого-то молодого человека, но при неожиданном появлении Десмонда все сразу же замолчали.

– О, пожалуйста, продолжайте, Продолжайте. Простите, что помешал вам. – С этими словами Десмонд подошел к молодому человеку и протянул ему руку: – Я отец Десмонд Фицджеральд.

– А я Джон Лавин, школьный учитель, святой отец. Мы здесь обычно репетируем.

– Ради бога, простите меня, – произнес Десмонд. – У меня просто нет слов. Я не ожидал услышать столь прекрасное пение… и этот необычный, чудесный гимн в таком захолустье, как Уэксфорд.

– Это все благодаря госпоже Донован, отец мой. Она любит красивые мальчишеские голоса и, само собой, организовала здесь хор мальчиков.

– Вы замечательно их подготовили. Вам удалось добиться удивительной слаженности.

– Благодарю вас, святой отец, – улыбнулся молодой человек и, помедлив, добавил: – Если у вас, когда будете посещать прихожан, вдруг выдастся свободная минутка, может, заглянете к нам с женой, посмотрите на нашего первенца. – Он застенчиво улыбнулся. – Мы им так гордимся.

– Всенепременнейше, – Десмонд даже позволил себе произнести ирландскую идиому, пожал руку учителю, улыбнулся мальчикам и все еще под впечатлением от увиденного и услышанного вышел из церкви.

Когда он вернулся в дом священника, в холле его встретила миссис О’Брайен.

– Каноник вернулся, отец Десмонд. Вы сможете встретиться за ужином. Я уже накрываю на стол. Сделайте одолжение, пройдите в столовую, я там камин разожгла – специально для вас.

Десмонд вымыл руки и прошел в просторную столовую, где огонь от горящих брикетов торфа освещал красивую старую мебель красного дерева: стол, стулья и буфет. Из окон с двойными рамами открывался потрясающий вид на море вдали, поля и леса, а также на виднеющуюся сквозь деревья крышу большого особняка.

– Вам нравится вид, отец Десмонд?

Вопрос задал каноник Дейли. Это был крепко сбитый коренастый человек с мощными руками и плечами разносчика угля, но без намека на шею и с утопающей в плечах круглой, как ядро, словно присыпанной пеплом головой, которую украшала красная четырехугольная шапочка с помпоном. Выражение его кирпично-красного лица с глубоко посаженными честными голубыми глазами было открытым и простодушным, хотя каноник и пытался придать ему некоторую значительность.

– Мне очень нравится вид, каноник. Но еще больше мне понравилась ваша величественная и такая изысканная церковь. Она меня просто потрясла.

– Да, здесь уж ни прибавить, ни убавить. Я очень рад, что вы решили начать с посещения церкви.

В это время миссис О’Брайен принесла ужин: внушительный кусок говядины и отдельно картофель и зеленые овощи.

– Присаживайтесь, – предложил Десмонду каноник.

Каноник занял свое место во главе стола, взял разделочный нож для мяса и принялся так энергично им работать, что вскоре перед Десмондом уже стояла полная тарелка тонко нарезанной говядины, рассыпчатого картофеля и капусты нового урожая.

– Еда у нас здесь простая, зато сытная.

– Да что вы, еда просто восхитительная, – ответил Десмонд с набитым ртом.

За время путешествия он успел здорово проголодаться и теперь набросился на то, что лежало перед ним на тарелке, с не меньшим энтузиазмом, чем сам каноник, которой украдкой бросал на Десмонда довольные взгляды.

– А я-то боялся, что вы окажетесь одним из этих избалованных приверед, которым все не этак и все не так. По правде говоря, я ожидал увидеть изнеженного римского хлыща. А вы совсем другой.

– Каноник, я вовсе не итальянец, а простой ирландец, долгое время живший в Шотландии.

– Да что вы говорите! Вот так-так, ведь и я тоже. Я восемнадцать лет прожил с родителями в Уинтоне, прежде чем они вернулись на родину. Но вы, видно, и сами догадались об этом по моей манере говорить.

– Каноник, благодаря вашему акценту я чувствую себя здесь как дома, и он прекрасно сочетается с вашей недюжинной силой.

Когда они отдали должное основному блюду, миссис О’Брайен убрала со стола, принесла большую тарелку с яблочным пирогом и незаметно удалилась.

– Приятель, ты, похоже, успел найти подход к нашей миссис Оу-Би. Когда я вернулся, она была прямо сама не своя, все нахваливала тебя. – Каноник отрезал Десмонду огромный кусок сочного пирога, при этом не обидев и себя. – А ее мнению я очень доверяю. Она уж без малого как двадцать лет при мне и ни разу меня не подвела.

– Но ваша церковь, каноник… Какая великолепная церковь! Как, во имя всего святого, вам удалось получить такую? Я ведь прекрасно знаю ирландцев и Ирландию. Такую церковь не построишь на те жалкие гроши, что может дать Килбаррак.

– Твоя правда, приятель. Ее и за десять лет не построить, даже если собрать все гроши из всех кружек для пожертвований по всей стране. – Справившись с десертом, каноник подошел к буфету, достал стоявшую там на самом виду бутылку и налил себе ровно на два пальца янтарной жидкости. – Я всем обязан вот этому и самой чудесной, праведной, милостивой и щедрой женщине во всей Ирландии.

Десмонд, сгорая от любопытства, следил за каноником, который внимательно изучал содержимое стакана.

– Я не разрешаю держать дома спиртное, приятель. Но я старый человек, а это меняет дело. Я позволяю себе выпить только раз в день – причем всегда на два пальца и ни каплей больше – «Маунтин дью».