Текст книги "Мальчик-менестрель"

Автор книги: Арчибальд Кронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Вконец заинтригованный Десмонд не осмелился донимать каноника расспросами, а тот сделал глоток «Маунтин дью», с шумом втянул в себя янтарную жидкость и, аккуратно поставив стакан, произнес:

– Самый замечательный, самый чистый, самый отборный и чертовски дорогой солодовый виски в мире. Произведен с добавлением лучшей торфяной воды, разлит по бутылкам на лучшем донегалском[30]30
  Донегал – город в Ирландии.


[Закрыть] перегонном заводе, выдерживается не меньше шести лет и, наконец, продается через дублинскую контору по всему миру тем, кто ценит все самое лучшее. И принадлежит это хозяйство целиком и полностью милейшей даме, которая лично спланировала и на свои деньги построила и украсила нашу замечательную церковь.

Произнеся эту пламенную речь, каноник сделал еще один глоток и ласково посмотрел на Десмонда, который, в свою очередь, тихо сказал:

– Как замечательно с ее стороны! Она, должно быть, на редкость щедрая старушка.

При этих словах каноник зашелся в приступе гомерического хохота, к его веселью присоединилась и миссис О’Брайен, которая как раз вошла в столовую, чтобы убрать со стола остатки десерта.

– Ага, невероятно щедрая, – сказал каноник, когда тишина в комнате была восстановлена. – Мне даже страшно сказать, во что все это обошлось. Вот только одно, к сожалению, осталось сделать. И то по чистому недосмотру. Ты обратил внимание на алтарную преграду?

– Конечно, обратил, каноник. Очень старая, деревянная. Довольно неуместная.

– Ты правильно подметил. Но ничего, приятель, в самое ближайшее время я ее заменю на такую, что будет достойна такой церкви. Сейчас преграда – моя самая главная задача. И я при каждом удобном случае намекаю на это госпоже Донован.

– Госпоже Донован! – эхом откликнулся Десмонд.

– Тебе что, знакомо ее имя?

– Ни разу не слышал, пока не приехал сюда.

– Ну, теперь будешь часто его слышать. Это ведь на ее особняк ты сейчас смотришь из окна. Кстати, у нее имеется еще и прекрасный дом в Швейцарии.

– Но почему в Швейцарии?

– Налоги, – со значением произнес каноник, понизив голос и для пущего эффекта подмигнув левым глазом, видневшимся над стаканом, а потом, когда Десмонд переварил услышанное, добавил: – Она не только чудесная, разносторонняя, талантливая леди, но еще и самая настоящая деловая женщина с крепкой хваткой, каких разве что в лондонском Сити и встретишь. Если бы ты знал ее историю, понял бы, что я говорю чистую правду. – Каноник замолчал и в полной тишине с удовольствием прикончил свой стакан «Маунтин дью», а затем уже другим тоном продолжил: – А теперь вот что, приятель. Пока я тебя ждал, не сомневался, что меня ждет тяжелый случай. И собирался обойтись с тобой соответственно. Однако, как я теперь вижу, проблема лишь в том, что ты там, у себя в Риме, слишком уж увлекся светской жизнью. Ходил на всякие там вечеринки, где веселятся богатые, – тут каноник бросил взгляд на миссис О’Брайен, – старухи. По правде говоря, ты, как я вижу, немного повеса. А потому мой приказ таков: без моего разрешения никаких приглашений не принимать, и если ты внимательно посмотришь на мое старое уродливое лицо, сразу поймешь, что я человек, которого надо слушаться беспрекословно.

– Да, каноник.

– Ты все понял.

– Каноник, учитель, которого я встретил в церкви, пригласил меня посмотреть на своего первенца.

– Младенцы – совсем другое дело. Можешь заглянуть к ним, но особенно не рассиживайся. Скажи что-нибудь приятное и сразу же уходи.

– Да, каноник.

– Хорошо! У нас тут принято ложиться рано, да и ты, наверное, притомился с дороги. Так что иди-ка ты спать. Я буду служить десятичасовую мессу, а ты можешь взять на себя восьмичасовую. Майкл всегда в ризнице. Он тебе там все покажет. Миссис О’Брайен утром тебя разбудит. Ну а теперь спокойной ночи, приятель. И если тебе будет приятно это услышать, могу сказать, что ты произвел на меня хорошее впечатление. Я доволен.

Вернувшись в свою комнату, Десмонд обнаружил, что все его вещи, высушенные и выглаженные, аккуратно сложены, кровать расстелена, а между белоснежных простыней положена бутылка с горячей водой. Десмонд опустился на колени, чтобы прочесть свою обычную молитву, затем, бросив взгляд на знакомые фотографии на бюро, забрался в постель и с чувством глубокого удовлетворения закрыл глаза.

Итак, его первый день в Килбарраке на удивление оказался более чем удачным.

II

В половине восьмого Десмонд, который после крепкого сна чувствовал себя вполне отдохнувшим, уже был в церкви, где Майкл успел приготовить ему в ризнице облачение на сегодня.

– Обычно на ранней мессе народу у нас немного, ваше преподобие. Но сегодня утром целая толпа.

– Как думаешь, Майкл, это из набожности или из чистого любопытства?

– Думаю, малость того и другого, ваше преподобие.

Теперь и сам Десмонд почувствовал, что ему не терпится посмотреть на благодетельницу, подарившую столь прекрасную церковь.

– Кстати, а госпожа Донован часто ходит к восьмичасовой мессе?

– По правде сказать, да, сэр. Каждый Божий день. А по воскресеньям бывает и на десятичасовой. Вон там ее постоянное место – на передней скамье, с самого краю.

– Надо же!

– Но сегодня утром ее здесь не будет. Уехала в Дублин, по делам. Говорят, в субботу вернется.

Десмонд всегда знал, когда месса удалась, а когда проходила более вяло вследствие волнения и рассеянности. А потому он вышел из алтаря, прочел благодарственную молитву и весьма довольный собой вернулся домой.

Отлично позавтракав, он решил осмотреть Килбаррак. Пока он шел в сторону Кросс-сквер, горожане, к его превеликому удовольствию, приветливо здоровались и раскланивались с ним. Хотя далеко не все были столь любезны. Так, толпа парней, околачивающихся без дела на углу Фронт-стрит рядом с закусочной «У Малвани», молча расступилась, давая пройти, а вслед ему полетели смешки и грубые выкрики. Однако Десмонда такое вызывающее поведение нимало не смутило, так как каноник предупреждал его, что это место самое нехорошее в городе.

Вспомнив о приглашении школьного учителя, он узнал, как пройти на Карран-стрит, где, чувствуя на себе любопытные взгляды соседей, постучался в дверь дома номер двадцать девять. Он специально решил зайти пораньше, чтобы не пришлось принять приглашение остаться на чай и тем самым нарушить предписание, данное ему каноником.

Однако поскольку на его стук никто не отозвался и только где-то в глубине дома послышался плач младенца, он толкнул дверь посильнее и вошел внутрь. А там, в углу чистенькой гостиной, в своей кроватке надрывался от плача прелестный младенец. Ситуация крайне неловкая, но только не для Десмонда.

Он тут же подошел к кроватке, взял младенца на руки и, дав ему срыгнуть, прижал к груди и вот так, с ребенком на руках, стал прохаживаться по комнате, напевая ему «Весеннюю песню» Шуберта, что, по его разумению, было ближе всего к колыбельной. Музыка оказала на малыша магическое воздействие. Он свернулся калачиком у Десмонда на груди и тут же сладко засопел.

Воодушевленный столь неожиданным успехом, Десмонд не рискнул положить ребенка обратно в кроватку, а потому продолжал петь, расхаживая взад-вперед по комнате. Тем временем входная дверь распахнулась, и в мгновение ока перед домом собралась небольшая толпа соседских женщин – в основном в утреннем неглиже, – которые слетелись на звуки музыки, точно пчелы на мед, причем некоторые даже протиснулись в дом.

– Ой, боже ты мой! Дженни, ты только глянь на его преподобие!

– В жизни такого не видала! Это наш новый молоденький священник, прямо из Рима. Ну разве не душка?

– Ради бога, может, он и молоденький, но уж точно знает, как обращаться с детьми!

– Господи, ну до чего ж умильное зрелище! А голос-то, голос-то какой!

Затем одна из женщин, набравшись смелости, сказала Десмонду:

– Простите, святой отец. Но миссис Лавин выскочила на минуточку в булочную за углом.

Комната стала постепенно наполняться народом, что вызвало у Десмонда некоторое беспокойство, причем не за себя, а за младенца. И тогда он решил, что будет лучше встретить мать ребенка прямо на улице.

– Эй, расступитесь! Дорогу его преподобию с ребенком!

На свежем воздухе Десмонду сразу полегчало. Но он явно недооценил аудиторию. Пока он спокойно шел себе, тихонько напевая, чтобы младенец не проснулся, зрителей постепенно становилось все больше, так как к ним постепенно прибавлялись жители соседних домов, которые на радостях выскочили на улицу, и очень скоро Десмонда провожала уже целая армия зевак.

Но худшее было еще впереди. Все началось с того, что Дженни Мэгонигл крикнула мальчишке-подручному:

– Томми, дорогой, давай ноги в руки и дуй в редакцию «Шамрока»![31]31
  Shamrock – трилистник, символ Ирландии (англ.).


[Закрыть] Пусть Мик Райли подскочит сюда со своим фотоаппаратом.

Мик, почуявший запах сенсации, естественно, не заставил себя ждать, и не успел Десмонд дойти до булочной, как его кто-то окликнул, и, обернувшись, он услышал щелчок фотоаппарата.

– Благодарю, ваше преподобие. Фото появится в субботнем номере «Шамрока».

И в этот самый момент из булочной с двумя буханками хлеба в руках вышла миссис Лавин, заболтавшаяся с женой хозяина.

– О господи! Что все это значит?!

Она со всех ног кинулась к Десмонду, но тот поспешил успокоить ее, объяснив, в чем, собственно, дело.

– Может быть, теперь возьмете ребенка у меня?

– Ой, а куда же мне хлеб-то девать! Святой отец, он так сладко спит у вас на руках. Ну, пожалуйста, пожалуйста, помогите мне донести его обратно до дома!

Надо было видеть эту процессию. Зрелище – не только завораживающее, но и приятное глазу! Молодой священник с младенцем, молодая жена с буханками хлеба в руках в сопровождении целой толпы возбужденных поклонников. Они еще не успели дойти до дома номер двадцать девять по Карран-стрит, а Мик Райли уже отщелкал целую пленку.

– Прошу вас, святой отец, войдите в дом. Ну, пожалуйста, – положив хлеб на стол в коридоре, дрожащим голосом произнесла миссис Лавин.

– В другой раз, – поспешно ответил Десмонд. – Мне уже давно пора возвращаться. Но прежде чем уйти, мне хотелось бы, с вашего позволения, сказать, что у вас лучший малыш из всех, каких мне довелось держать на руках.

Крепко спящий ангелочек был благополучно передан на руки счастливой матери, а Десмонд быстрым шагом отправился назад, на другой конец города. Но прежде ему пришлось выслушать троекратное спасибо, которое все еще звучало у него в ушах, когда он вихрем ворвался в дом священника, в глубине души надеясь, что следующие дни его пребывания в Килбарраке окажутся менее запоминающимися, чем первый.

Вечером за ужином каноник как бы между прочим заметил:

– Десмонд, в субботу из Дублина прибывает старая госпожа Донован. Так что ты непременно встретишься с ней в воскресенье.

– Она что, звонила вам по телефону, каноник?

– Нет, конечно. Тебе, возможно, было бы небезынтересно узнать, как у нас, в Килбарраке, распространяются новости. Утром она позвонила Патрику, своему дворецкому. Патрик, естественно, сообщил об этом своей жене Бриджит. Бриджит сказала девчонке, что прислуживает на кухне, которая, в свою очередь, рассказала об этом молочнику, молочник передал новость миссис О’Брайен, а уже миссис О’Брайен сказала мне.

– Надо же! Вы здесь узнаете о событии раньше, чем оно произошло, – улыбнулся Десмонд.

– Да, приятель. – Каноник наклонился к Десмонду и ободряюще похлопал его по руке. – Вот почему я знаю, что в субботу утром увижу твои фотографии на первой полосе. Но не кори себя. Я понимаю, намерения у тебя были самые добрые, и это сослужит тебе хорошую службу в твоем приходе.

III

Воскресенье выдалось теплым и солнечным, что предвещало погожее лето. Десмонд, успевший привыкнуть к ласковому солнцу Испании, особенно любил это время года. Каноник сообщил Десмонду, что поручает ему, как викарию, читать десятичасовую мессу, а он возьмет на себя восьмичасовую вместо обычной десятичасовой. Такое перераспределение обязанностей несколько озадачило Десмонда. Но в чем здесь дело, уже за завтраком объяснил сам каноник.

– Я хочу представить тебя старой леди в самом выгодном свете. Для меня крайне важно, чтобы ты ей понравился, – сказал каноник, покосившись на вошедшую в столовую с полным подносом свежих тостов миссис О’Брайен, и, помолчав, добавил: – А почему это так важно, если Господу будет угодно, ты и сам в свое время узнаешь.

Подобные приготовления не слишком понравились Десмонду. Он вовсе не собирался быть марионеткой в руках каноника и помогать тому в осуществлении каких-то непонятных замыслов, а потому решил игнорировать почетное место, неважно, занятое или пустое, на передней скамье.

Когда отзвенели десятичасовые колокола, Десмонд, уже успевший надеть облачение и получить одобрительный кивок Майкла, в сопровождении четырех алтарников, одетых в монашеские рясы, прошел к алтарю, намеренно опустив взгляд. И хотя за всю мессу он так и не поднял глаз, к своему немалому раздражению, в течение всей службы он чувствовал на себе чей-то пристальный, пронизывающий, изучающий взгляд.

После чтения отрывка из Евангелия на кафедру взошел каноник, чтобы прочесть проповедь, а Десмонд занял место между алтарниками справа от алтаря. И только тогда позволил себе бросить взгляд в сторону отгороженного места на передней скамье. И тут же вздрогнул от удивления, причем вздрогнул так явно, что алтарные мальчики уставились на него в полном недоумении.

На скамье он увидел элегантную молодую женщину в сером чесучовом костюме и соломенной шляпке с прямыми полями, небрежно сидящей на ее каштановых волосах; с ледяным спокойствием, совершенно не таясь, она рассматривала Десмонда. Поймав взгляд ее холодных серых глаз, которые она и не подумала отвести, Десмонд не выдержал и смущенно отвернулся. Это, конечно, была не сама госпожа Донован – возможно, ее дочь или богатая родственница, – но демонстративное, невежливое любопытство, которое та проявила к его особе, Десмонд счел вызывающим и даже оскорбительным.

К этому времени каноник уже закончил проповедь, которая оказалась короче обычного, и под пение церковного гимна по кругу пустили корзиночку для пожертвований. Краешком глаза Десмонд заметил, что расфуфыренная нахалка в шикарной одежде не пожертвовала даже серебряного шестипенсовика.

После того как отзвучал гимн, Десмонд вернулся к алтарю и продолжил службу. Он не рассчитывал, что та женщина пойдет к причастию. Но тут он ошибся, так как она подошла к алтарю, хотя и самой последней, и когда он положил ей на язык гостию, то с облегчением заметил, что глаза у нее были закрыты.

Вскоре месса закончилась. Последний гимн – и Десмонд прошел в ризницу. Прочитав благодарственную молитву, он поспешил вернуться в дом священника, чтобы съесть второй завтрак и, если удастся, получить разъяснения по поводу загадочной женщины.

Ростбиф к воскресному ланчу еще не был готов, но миссис О’Брайен поставила перед Десмондом кофе и подогретые ячменные лепешки, чтобы он перекусил на скорую руку.

– Каноник! – воскликнул Десмонд, залпом выпив кофе. – Кто эта заносчивая молодая особа, сидевшая на месте, отведенном для госпожи Донован?

Каноник обменялся многозначительными взглядами с миссис О’Брайен, которая как раз принесла свежезаваренный кофе.

– Ты что, имеешь в виду ту красивую, хорошо одетую женщину в шикарной шляпке?

– Именно. Это, вероятно, ее дочь?

– А может, внучка?

– Вполне может быть! Выглядит она очень молодо.

– Десмонд, – произнес каноник, бросив осуждающий взгляд на миссис О’Брайен. – Мы вовсе не собирались над тобой насмехаться. Но наша шутка, пожалуй, зашла слишком далеко. Ты представлял себе госпожу Донован старухой, чем здорово нас позабавил. Сегодня утром на почетном месте сидела госпожа Донован собственной персоной.

Десмонд аж подпрыгнул от удивления.

– Вы шутите! Ей ведь не больше двадцати четырех – двадцати пяти лет!

– Прибавь еще десяток, и узнаешь возраст мадам. Она привлекательная женщина в полном расцвете сил. И молодая душой. Кстати сказать, она заботится о себе, а потому действительно молодо выглядит.

– И она правда глава, хозяйка… всего…

– Если тебе доведется узнать историю госпожи Донован, если ей когда-нибудь захочется с тобой поделиться, ибо, будучи ее исповедником, я не вправе ничего рассказывать тебе, ты поймешь, что при ее железной воле она вполне способна управлять бизнесом и полностью его контролировать, так же как и все остальное.

– Ну, в этом я не сомневаюсь. Вы бы только видели, как она на меня смотрела!

– Не горячись, приятель. Мне почему-то думается, что ты пришелся ей по душе. Когда мы с ней болтали после мессы, она пригласила тебя на чай – в четверг, в «Маунт-Вернон».

– Значит, она плохо воспитана, если приглашает меня через посредника.

– Повторяю, не горячись, приятель. Спорим, что письменное приглашение привезет Патрик – ее дворецкий, – когда придет в церковь. А теперь успокойся и жди. Посмотрим, кто из нас окажется прав.

Предсказание каноника полностью оправдалось. В тот же вечер, в половине седьмого, Десмонд уже вскрывал запечатанный конверт и разворачивал лист тончайшей бумаги ручной работы, в верхней части которого прописными буквами было напечатано: «Маунт-Вернон, Килбаррак».

Записка гласила:

«Дорогой отец Фицджеральд!

Не могли бы вы зайти ко мне на чай в ближайший вторник, в четыре часа, если вам, конечно, позволят ваши служебные обязанности.

Искренне ваша,

Джеральдина Донован».

«Какая наглость! – пробормотал Десмонд. – Какая вопиющая, чертовская наглость! Не могли бы вы зайти. Я ей докажу, что я ей не лакей».

IV

На дворе все еще стояла хорошая погода, вторник выдался солнечным, с легким морским ветерком, который подгонял просвечивающие на солнце пушистые облачка. Все утро Десмонд был занят по горло и после второго завтрака решил отдохнуть. Он лег на кровать прямо в нижнем белье и так и лежал, не сводя глаз с циферблата часов, и не потому, что боялся оказаться непунктуальным, а потому, что был твердо намерен прийти с опозданием на навязанную ему встречу в «Маунт-Вернон».

Он немного вздремнул, полежал еще с полчаса, а потом встал, побрился, умылся и причесался. Затем надел чистую рубашку, воротничок и чудесный легкий костюм от Карачини. Результат его вполне удовлетворил, даже более чем, и, когда часы показали ровно четыре, он неторопливо двинулся в сторону «Маунт-Вернон».

Когда он прошел через внушительные ворота и стал подниматься по широкой подъездной дорожке, на часах было уже половина пятого. Но Десмонд даже не прибавил шагу. Отсюда дом уже был хорошо виден – чудесный особняк в георгианском стиле, с типичным для ирландских поместий портиком с колоннами. Но этот дом отличался особым совершенством, свидетельствующим о постоянном и тщательном уходе, что выгодно отличало «Маунт-Вернон» от полуразвалившихся особняков Зеленого острова[32]32
  Зеленый остров – неофициальное название Ирландии.


[Закрыть] в псевдоисторическом стиле. Длинный ряд сдвоенных окон ослеплял своим блеском, рамы были недавно покрашены, так же как и украшенная сверкающей медью дверь и безупречная покатая крыша, завершала ансамбль резная каменная терраса с балюстрадой – словом, картинка, достойная обложки журнала «Кантри лайф».

Десмонд поднялся по ступенькам и позвонил в звонок. Дверь ему открыл слуга, конечно, не во фраке, но в камзоле и ливрее. Слуга проводил гостя в просторный холл с мраморным полом, покрытым ковром «керманлавар»[33]33
  Ковры «керман» – ковры, изготавливаемые в одноименном городе южной Персии. Стиль «лавар» – это сад, дерево жизни, ваза и множество цветочных узоров.


[Закрыть] с цветочным узором, который Десмонд, оценив толщину ворса, безошибочно датировал семнадцатым веком. На стене над уставленным серебром столиком в стиле «чиппендейл» висел портрет пожилого человека кисти Лавери[34]34
  Джон Лавери (1856–1941) – ирландский и шотландский художник, мастер портретной и пейзажной живописи.


[Закрыть], а противоположную стену украшал портрет женщины в затейливом платье работы того же художника. В дальнем конце холла виднелась красивая широкая лестница со статуей, возможно греческой, на площадке, а из самого холла вправо и влево вели два широких прохода.

Проследовав за слугой направо, Десмонд не мог не заметить через полуоткрытую дверь большую библиотеку, заставленную книжными полками.

Слуга провел Десмонда в просторное, украшенное куполом помещение в конце коридора, которое когда-то служило оранжереей, а теперь было с большим вкусом ловко переделано в гостиную, именуемую в Ирландии салоном. Здесь паркет также был устлан выцветшими от времени старинными коврами – персидскими или китайскими. У одной стены стоял открытый рояль, у другой – обитые шелком диванчики и кресла, повсюду в художественном беспорядке были расставлены вазы с цветами, залитыми мягкими лучами апрельского солнца, словом, обстановка в стиле «рококо», способная сразить наповал посетителя, попавшего сюда впервые.

В дальнем конце гостиной за столиком в стиле «буль» с книгой в руках сидела стройная, элегантная женщина лет тридцати. У нее было бледное ухоженное лицо с тонкими, правильными чертами, которое даже сейчас, в минуту отдыха, сохраняло сосредоточенное выражение, и коротко стриженные, что очень ее молодило, прекрасные каштановые волосы. Одета она была просто, но изысканно – в темно-серый шелковый костюм без излишеств, украшенный потрясающим шелковым, алым с серым, восточным шарфом.

Десмонд, действительно сраженный наповал, отдал шляпу слуге и остался стоять у дверей, выпрямившись и опустив руки по швам. Так, замерев, он простоял достаточно долго, тихо радуясь про себя, что его опоздание явно вывело ее из себя, чего он, собственно, и добивался.

Наконец, так и не сумев заставить Десмонда совершить хоть какую-нибудь промашку, она подняла глаза, но осталась сидеть. Она молча рассматривала его – критически и не слишком дружелюбно, не преминув отметить про себя великолепный римский покрой его костюма, который, и этого она не могла не признать, еще больше подчеркивал красоту молодого человека.

– Итак, вы и есть наш новый викарий? – холодно поинтересовалась она.

– Полагаю, что так, мадам, – ответил Десмонд, не сдвинувшись с места.

– Я слышала, что для плейбоя вы неплохо управляетесь с младенцами.

– Мадам, я был бы счастлив, если это самое плохое, что вы про меня слышали.

– Поскольку в городе вас любовно зовут отцом Десмондом, – сдержанно улыбнулась она, – можно и мне вас так называть?

– Мадам, я не смею рассчитывать на такую степень доверия при первом знакомстве, но надеюсь в дальнейшем заслужить вашу любовь.

Почувствовав, что подобный обмен любезностями ничем хорошим для нее не кончится, дама сказала:

– Садитесь, пожалуйста.

Что Десмонд и сделал – легко, непринужденно и без лишней суеты. Она же не сводила с него пристального взгляда холодных серых глаз.

– По крайней мере, вы хотя бы отличаетесь от вашего предшественника, – заметила госпожа Донован. – Я как-то пригласила его на чай. Только раз. Но мне и одного раза хватило. Он сидел на краешке стула, поджав губы и словно язык проглотив со страху, а руки у него дрожали так, что чай выплескивался из чашки.

– По крайней мере, он хотя бы не был плейбоем, мадам.

– Нет, не был. Хороший, трудолюбивый пастырь и при этом невыносимо скучный. Я была счастлива, когда ему дали собственный приход. Могу я предложить вам чашку чаю?

– Я пришел в надежде, что меня угостят вашим знаменитым чаем, – улыбнулся своей неотразимой улыбкой Десмонд. – И рад, что вы меня не разочаровали.

Она потянула за шнур звонка рядом со стулом и отложила книгу – прекрасно переплетенное издание «О подражании Христу», – обронив:

– Я получила Фому Кемпийского[35]35
  Фома Кемпийский (1380–1471) – католический монах; считается наиболее вероятным автором знаменитого трактата «О подражании Христу».


[Закрыть] от вашего отца. Которого я хорошо знала и любила.

– Благодарю вас, мадам. За своего отца и от себя лично.

В эту минуту принесли чай. Слуга осторожно поставил тяжелый серебряный поднос со старинным сервизом марки «Споуд»[36]36
  «Споуд» – марка тонкого фарфора, названная по имени основателя фирмы Дж. Споуда.


[Закрыть] и трехъярусной вазой для пирожных.

– Спасибо, Патрик, – произнесла мадам, а когда Патрик вышел, поклонившись и бесшумно закрыв за собой двери, добавила: – Ирландские слуги, если их как следует вышколить, лучшие в мире, святой отец. Но если этого не сделать и распустить их, они сразу становятся худшими в мире. Запомните мои слова. Они еще пригодятся вам при общении с прислугой в доме священника.

– Нашу добрейшую миссис О’Брайен испортить невозможно. Скорее она испортит нас.

– Я вовсе не желаю, чтобы меня портили, – отрезала мадам, которая, похоже, восприняла слова Десмонда как мягкий упрек в свой адрес. – Или чтобы меня окружали одни лизоблюды. Патрик – мой дворецкий и одновременно шофер, его жена Бриджит – замечательная кухарка, ей помогает на кухне деревенская девушка Морин. А сын одного из арендаторов три раза в неделю приходит ухаживать за моим скромным садом.

Десмонд никак не прокомментировал полученную информацию, словно хотел показать, что дама слишком много говорит и это дурной тон.

В результате ей ничего не оставалось, кроме как заняться подносом с чаем.

– Сливки? Сахар?

В ответ Десмонд только покачал головой. Тогда она протянула ему чашку чистого чая – горячего, ароматного и очень вкусного. Внимательно проследив, как он с видом знатока осторожно отхлебнул чай, она вопросительно подняла брови.

– Мадам, ирландский чай всегда хорош, но этот, словно манна небесная, должно быть, послан Небесами.

– Нет, вовсе не Небесами. Он доставлен прямо с особой цейлонской плантации. Что будете есть?

Десмонд взял два тончайших, восхитительных на вкус сэндвича с водяным крессом и отставил тарелку.

– Как? А торт?! Бриджит не переживет, если вы не попробуете хоть кусочек. Я-то думала, что все викарии обожают пирожные и торты.

– Не только викарии, но и клир в целом, – улыбнулся Десмонд, послушно взяв кусок роскошного домашнего торта, и весьма остроумно рассказал забавную историю об отце Бошампе и шоколадном торте.

Однако госпожа Донован, вовремя вспомнив, что собиралась проявить строгость к молодому священнику, даже не улыбнулась.

– Мне не нравится, когда высмеивают доброго пастыря. Однажды я слышала проповедь вашего отца Бошампа. Она меня просто потрясла.

– В Уинтоне, мадам?

– Да. Я как-то была там проездом.

Десмонд сидел, не в силах произнести ни слова, – его вдруг захлестнуло какое-то странное чувство, необъяснимое ощущение того, что когда-то, давным-давно, он уже видел мельком эту замечательную женщину, которая теперь сидела рядом с ним и предлагала ему вторую чашку чаю.

– Я с нетерпением жду, что вы поделитесь со мной своими кошмарными впечатлениями о Килбарраке. После Рима вы, должно быть, испытали настоящий шок.

– Ничего подобного, мадам. Я ведь ирландец, впрочем, как и вы, сударыня. Что действительно меня потрясло и заставило испытать несказанную радость, так это воистину прекрасная, просто великолепная церковь, где мне, скромному рабу Божию, дозволено служить нашему Создателю. И здесь я не могу удержаться, чтобы не сказать о неожиданном удовольствии получить приглашение на чашку чая в согретом Божией благодатью доме дарительницы этой изумительной церкви.

– К чему столько слов, отец Десмонд?!

– Да, когда меня что-то трогает до глубины души, я сразу глупею и начинаю говорить слишком много. Словом, я не просто люблю, а обожаю эту церковь и благословляю ее дарительницу.

– Я тоже люблю свою церковь, отец Десмонд. Только это и держит меня в ирландской глуши. Это, да еще мой дом, который я тоже люблю. После смерти мужа мне пришлось стать деловой женщиной, а в Дублине у меня головной офис с многочисленным персоналом. И волей-неволей приходится туда ездить. Однако, так как у меня есть своя выделенная телефонная линия, я стараюсь принимать решения здесь и выбираться в Дублин как можно реже. – Тут она замолчала, а потом спросила: – Но почему мне приходится говорить одной?

– Потому что я вас внимательно слушаю, мадам. Возможно, до вас дошли странные истории о моем пребывании в Риме. В них нет ни капли правды. Я просто старался быть вежливым. И мне было скучно. Но какое счастье оказаться на родине, в обществе ирландской леди, столь очаровательной и утонченной, столь благородной и – о боже! – дорогая госпожа Донован, вы должны остановить меня… Я пришел сюда, исполненный решимости быть с вами таким же невежливым, как и вы со мной тогда, в воскресенье, в церкви. Но я получил такое удовольствие от общения с вами, что и сам теперь не знаю, что говорю. – С этими словами Десмонд решительно поднялся и произнес: – А сейчас мне пора идти… Вечером у меня молитва на благословение, а наш добрейший каноник требует от меня пунктуальности.

– Тогда в следующий раз вы должны прийти пораньше, – тепло улыбнулась мадам Донован, тоже поднявшись. – Я провожу вас.

Она на секунду задержалась рядом с ним в мощеном портике. На небе уже показались первые звезды.

– Ну разве не божественно? – выдохнула она. – Божественный вечер. Если вы опаздываете, Патрик может вас подвезти.

– Спасибо, но не стоит, мадам. Я с удовольствием прогуляюсь.

– Есть короткий путь до церкви через лес. Как-нибудь я вам покажу. Доброй ночи, Десмонд, – протянула ему свою нежную теплую руку мадам Донован.

– Доброй ночи, дорогая госпожа Донован.

Она смотрела, как он энергично шагает по подъездной дорожке, и вдруг ей почему-то ужасно захотелось, чтобы он оглянулся.

И он действительно оглянулся.

Когда Десмонд скрылся за высокими воротами, она прошла к себе в комнату и посмотрела на себя, возбужденную и разгоряченную, в зеркало. Ей понравилось то, что она там увидела, и она улыбнулась, но затем отпрянула от зеркала и громко сказала:

– Не будь дурой, Джерри! Ну пожалуйста!

V

В результате Десмонд, не имевший привычки ходить пешком, на целых шесть минут опоздал на службу. Однако, когда он вернулся после службы в дом священника, каноник, весьма строгий в вопросах пунктуальности, сделал вид, что не заметил проступка викария. За ужином каноник с видом победителя взмахнул салфеткой, аккуратно заткнул ее себе за воротничок и улыбнулся.

– Ну что, приятель, хорошо провел время в гостях у ее милости?

– Замечательно, каноник. Хотя, боюсь, пробыл там чуть дольше положенного.

– Да будет тебе, пустяки какие! А скажи, она… словом, как думаешь, ты ей понравился?

– Сперва она, конечно, попыталась вставить мне несколько шпилек, но потом стала сама доброта. Так что мы с ней отлично поладили.

– Я знал, что ты сможешь. Я знал, что ты сможешь, – довольно хмыкнул каноник и, взяв разделочный нож, вонзил его в хрустящую корочку аппетитной бараньей ноги. – Все идет отлично, дружище Десмонд.

Следующие несколько дней от мадам Донован не было ни слуху ни духу. В воскресенье каноник решил сам отслужить десятичасовую мессу, так как это позволяло ему обрушивать громы и молнии на головы большего числа прихожан. Естественно, Десмонду пришлось служить восьмичасовую, к которой ходило гораздо меньше народу.

И когда в воскресенье утром он подошел к алтарю, то не мог не заметить, что почетное место на передней скамье занято мадам Донован, обычно приходившей в церковь в одиннадцать часов. На сей раз на ней были короткое черное кашемировое пальто в стиле «милитари» с широким воротником и накладными карманами, плиссированная юбка, шелковые чулки и туфли с простроченными швами, а на голове – низко надвинутая на лоб шикарная шляпка «колокол». В таком виде она казалась лет на десять моложе, и сказать, что она выглядела элегантно, – значит не сказать ничего. В любой из модных парижских церквей она, несомненно, привлекла бы к себе восхищенные взгляды.