Текст книги "Мальчик-менестрель"

Автор книги: Арчибальд Кронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Да, пошел, как всегда, прогуляться. До кармелитской церкви, чтобы успеть к восьмичасовой мессе.

Десмонд слегка сник, но все же выдавил из себя:

– И к причастию тоже ходил?

– Естественно. Я всегда так делаю. И вообще это прекрасное начало дня.

– Мне необходимо сказать тебе, Алек, – немного помолчав, произнес Десмонд, – что я окончательно порвал с Церковью. Я теперь вообще туда не хожу. Никогда. Уж больно погано со мной обошелся Всевышний.

– А тебе не кажется, что ты не имеешь права решать за Него?! В любом случае готов поспорить на новый молитвенник, что в один прекрасный день ты снова обратишься к Нему. Ладно, не будем тратить такое чудесное утро на теологические споры. Скорей одевайся, мы идем в город.

Через полчаса Десмонд, уже полностью готовый, пришел ко мне в комнату и страшно удивился, увидев на мне темный костюм, черные ботинки, а на голове котелок.

– Послушай, Алек, – спросил он. – У тебя что, какие-то дела в Сити?

– Вовсе нет, – рассмеялся я. – Когда я в первый раз пришел в Голливуд, одна очень влиятельная женщина, которая только что написала сценарий к фильму «Казенный дом»[52]52
  Имеется в виду Фрэнсис Мэрион (1888–1973) – американская актриса, режиссер, сценарист, продюсер. В 1930 году получила «Оскар» за сценарий к фильму «Казенный дом».


[Закрыть], тихонько отвела меня в сторону – а я тогда был в твидовом костюме, пестрой рубашке с широким галстуком и в замшевых ботинках – и сказала: «Алек, ради всего святого, не одевайтесь, как актер. Так вы никогда ничего не добьетесь. Вам надо одеваться, как деловому человеку». И я послушался ее совета.

Мы спустились по лестнице и вышли на улицу. Утро было чудесным, день выдался ясным и солнечным, но прохладным. Плодовые деревья в садиках перед домами стояли сплошь в цвету.

Мы прошли до конца Виктория-роуд и на остановке возле Кенсингтонских садов сели на автобус номер девять.

В зеленеющих садах, где было чудо как хорошо, по аллеям неторопливо прогуливались няньки, толкавшие перед собой детские коляски. Мы миновали Гайд-парк, где деревья уже покрылись молоденькой листвой, затем – Мраморную арку и выехали на Пикадилли с ее замечательными магазинами. Господи, до чего ж замечательным городом был в те времена Лондон! Транспорта мало, только автобусы снуют туда-сюда по мостовой, тротуары чистые, народу немного, полисмен совершает свой обычный обход, молочник развозит молоко, вокруг царит атмосфера честного труда, чистоты и порядка.

Мы вышли из автобуса у Берлингтон-Хаус и повернули налево, на Сэвил-Роу.

– Десмонд, вот именно сейчас для тебя и начинается настоящая работа, – сказал я. – То, чем мы сейчас займемся, – чистое пижонство, но так поступают все, кого я знаю. Так что ничего не остается, как подчиниться общепринятым правилам.

Я отвел Десмонда не к своему портному, а в менее известное ателье «Блютт», куда иногда захаживал.

«Дзинь!» – отозвалась на наше появление дверь, и этот старомодный звук удивительно гармонировал с запахом добротной материи, рулоны которой громоздились на длинном массивном столе из красного дерева, а также с видом почтительно склонившего голову господина с сантиметром на шее.

– Надеюсь, вы узнаете своего клиента?

– Мистер Шеннон? Правильно, сэр?

Стараясь не показывать своего удовольствия, я произнес:

– Мы хотели бы заказать два костюма, если вы, конечно, готовы пойти нам навстречу, сшив костюмы за неделю, а затем точно в срок переслав их в офис судоходной компании «Италиан лайн» в Генуе.

Он задумался, потом исчез в пошивочной, откуда вернулся, широко улыбаясь.

– Поскольку вы наш клиент, сэр, я уверен, что мы можем пойти вам навстречу и выполнить заказ точно в срок. Осмелюсь предположить, костюмы для джентльмена, что пришел с вами?

Затем началось самое веселое: тщательный выбор тканей, не менее тщательное снятие мерок, настоятельная просьба прийти через два дня всего на одну примерку, после чего нас с величайшим почтением проводили до дверей. Таким образом, Десмонд стал потенциальным обладателем двух костюмов: повседневного – серого в «елочку», и вечернего – темно-синего, почти черного, из мериносовой шерсти.

Бонд-стрит была совсем рядом – узкая, но всегда интересная, всегда оживленная главная артерия города. И тут, в магазине мужских рубашек «Турнбулл энд Ассер», мы купили спортивные рубашки с коротким рукавом, шесть пар носков и полдюжины шелковых галстуков-бабочек консервативной расцветки.

– Но мне страшно нужны и простые рубашки, – тихо сказал Десмонд.

– Не здесь, Десмонд, – ответил я. – Сперва шляпы, потом – рубашки.

Мы перешли через улицу и заглянули в «Хилхаус», где быстро подобрали Десмонду клетчатую твидовую шляпу, которую он тут же и надел, и мягкую панаму на каждый день.

– Мне прислать шляпу вашего друга вместе с панамой? – поинтересовался мистер Хилхаус, осторожно взяв за поля потрепанную реликвию.

– О нет! – поспешно сказал Десмонд. – Если вас не затруднит, выкиньте ее, пожалуйста, на помойку.

– Хорошо, сэр. В свое время это была отличная шляпа, но сейчас… Пожалуй, я ее сожгу.

– Ну как, не очень устал? – спросил я своего друга, когда мы вышли из магазина. – На сегодня у нас запланировано еще две примерки, а потому предлагаю немного перекусить.

– Прекрасная идея! – обрадовался Десмонд. – Я как раз видел там дальше по улице вполне приличную кафешку.

– Спокойно, Фицджеральд! Неужели ты думаешь, что я могу испортить такой день, угостив тебя чаем с булочкой в ближайшей забегаловке?!

Мы снова перешли через дорогу и свернули на Гросвенор-стрит. Но когда вдалеке показался отель «Кларидж», с двумя гигантами в униформе в дверях, Десмонд попятился.

– Нет, Алек, я туда не пойду. Только не в этих лохмотьях. Мне вовсе не хочется тебя позорить.

– Вперед, малыш! Возьми меня за руку и кончай скулить!

Мы прошли через роскошный главный вход и спустились вниз. На диване в холле у ресторана я увидел свою старую знакомую, блистательную леди Крейфорд, которая явно кого-то ждала.

– Итак, Алек, – приветствовала она нас, – что это за красивый молодой человек в такой ужасной одежде?

– Это Десмонд Фицджеральд. На следующей неделе мы с ним едем в Голливуд. Он только-только со съемочной площадки и поленился переодеться.

– А что вы снимаете? – заинтересовалась она.

– Современную версию «Гамлета», мадам, – поддержал шутку Десмонд, пустив в ход свою неотразимую улыбку. – Я третий могильщик.

– А разве их было не два?

– Это ужасно глубокая могила, мадам.

– Ну тогда, перед тем как войти в зал, по крайней мере протрите ботинки. И, пожалуйста, Алек, береги себя. Пришли мне подписанный экземпляр твоей новой книги.

Метрдотель, который видел, как мы непринужденно болтаем с леди Крейфорд, отвел нам первоклассный столик, ибо в противном случае нам пришлось бы жаться где-то в углу длинного зала. Мы принялись изучать меню, набранное золотыми буквами на плотной тисненой бумаге.

– Ну что, не будем выпендриваться и возьмем комплексный обед? Он здесь всегда очень вкусный.

– И никакого вина, – поддержал меня Десмонд. Только «Перье», если хочешь. А что это за милая женщина?

– Сибил Крейфорд. Она сделала много добра нам с женой. Приглашала на званые вечера и на ланч. Даже когда мы только-только приехали в Лондон и были неопытными провинциалами.

Ланч, как и следовало ожидать, оказался на редкость хорош. Мы почти не разговаривали, поскольку мне не хотелось особо засиживаться. Нам предстояла еще целая уйма дел. Было еще только чуть позже двух, а мы уже доели десерт – малиновый мусс со взбитыми сливками, – допили кофе, заплатили по счету, дали на чай официанту и собрались уходить.

– Алек, давай вызовем такси и дадим на чай старшему портье. Мне стыдно выходить бочком в рваных ботинках из такого шикарного места.

Я охотно согласился, но, когда мы уже ехали обратно, заметил:

– Кстати, о чаевых, здесь ходит байка об одном сказочно богатом восточном владыке, который месяцами жил в «Кларидже», но перед отъездом никогда не оставлял чаевых старшему портье, хотя горячо заверял его, что непременно упомянет его в своем завещании. Когда Магомет наконец призвал владыку к себе, завещание огласили. Угадай, сколько получил старший портье?

– Полмиллиона?

– Абсолютно ничего.

– Ну и здорово же его надули, – сочувственно прошептал Десмонд. – Но ведь не все богатые люди такие мерзавцы.

– Десмонд, я вовсе не богач, – засмеялся я. – Но мне нравится тратить деньги. И я никогда-никогда не забуду, как вы с матушкой были добры ко мне, когда я ходил в рваных ботинках.

Мы оказались в конце Берлингтон-эркейд, так как водитель повез нас длинным путем по Сент-Джеймс. Но он сполна получил свои чаевые, ибо ни один коренной житель Лондона никогда не вступит в перебранку с таксистом – эту роковую ошибку совершают лишь туристы. На углу Берлингтон-эркейд и Пикадилли мы зашли в маленькое ателье, на вывеске которого значилось «Бадд». Здесь мы опять принялись за дело: осматривали, изучали, щупали и наконец выбирали самые разные ткани: шелк, поплин, хлопок. И с Десмонда снова сняли мерку.

– А теперь обувь, приятель, – сказал я, когда мы покинули ателье, где нас неоднократно заверили, что все будет доставлено в срок.

– Ради всего святого, Алек, – взмолился Десмонд. – Это уж чересчур. У меня такое чувство, будто меня отправляют в школу-интернат.

– Ты едешь в Голливуд, идиот несчастный! Ты что, хочешь придти туда босиком?! Я по собственному опыту знаю, что твои башмаки долго не протянут.

Через несколько дверей от сапожного ателье Лобба, поставщика двора его королевского величества, до которого я еще, слава богу, не дорос, находилось ателье Черчилля, не столь известное, но гарантирующее не менее высокое качество.

Мой статус постоянного клиента несколько уменьшил шок, вызванный устрашающей обувью Десмонда. Его усадили, сняли с него опорки и начали тщательно обмерять. Мне даже стало как-то спокойнее на душе, когда я заметил всего лишь одну маленькую дырочку у него на носке. Наконец, когда мы заказали две пары черных, две пары темно-коричневых ботинок и одну пару лакированных туфель для выхода в свет, Черчилль, проявив чрезвычайную деликатность, сказал:

– Мне кажется, у меня есть пара ботинок, которые этот джентльмен сможет носить, пока не будет готов ваш заказ.

Он прошел в подсобное помещение и вернулся с парой новеньких черных ботинок.

– Джентльмен, который их заказал, наш старый и уважаемый клиент, мы обслуживали его пятьдесят лет, а тут он скончался, не успев получить заказ. Мы, естественно, не стали требовать от родственников оплаты.

Ботинки оказались Десмонду как раз впору, хотя Черчилль и заметил пренебрежительно:

– Неплохо, сэр. Слишком свободно в ступне, но на первое время сойдет.

Я поблагодарил Черчилля, сказал, что мы их берем, и попросил включить стоимость и этих ботинок в счет.

– Уверен, те, что на вас, сэр, – произнес Черчилль, – очень хорошо носятся. Только не говорите мне, что отдавали их в починку!

– Боже упаси, Черчилль, конечно же, нет, – солгал я. – У меня и в мыслях такого не было.

– Я всегда использую кожу самого высокого качества, – сказал Черчилль и грустно добавил: – Моей обуви сносу нет.

Когда мы вышли из ателье, я спросил Десмонда:

– Ну как тебе в ботинках, шитых для покойника?

– Я будто заново родился. Ты даже представить себе не можешь, какое блаженство чувствовать, что у тебя на ногах добротная обувь!

Офис «Италиан лайн» был последним пунктом на сегодня. И здесь нам опять сопутствовала удача. Принадлежащий компании флагманский корабль «Христофор Колумб» через десять дней отплывал из Генуи. Я узнал девушку за стойкой регистрации.

– Скажите, у вас есть двухместная каюта в середине корабля, по левому борту?

Она внимательно изучила план судна.

– Если пожелаете, сэр, можно взять каюту Си-девятнадцать. В прошлом году вы с женой занимали именно ее.

– Это было бы замечательно.

– Зарезервировать для вас столик в ресторане, сэр?

– О, ради бога, не утруждайтесь! На борту я увижу Джузеппе. Не сомневаюсь, что он меня узнает.

Когда, закончив с делами, мы вышли на улицу, я повернулся к Десмонду и сказал:

– Вот теперь ты точно устал. Так что больше никаких автобусов. Все, домой, и не будем тратить бензин понапрасну!

Я поймал такси, и вскоре мы были дома, причем нам ужасно хотелось чаю, который я попросил миссис Палмер принести в кабинет – заставленную книжными полками уютную маленькую комнату, вход в которую был прямо с лестничной площадки первого этажа.

– Какие-нибудь сообщения, миссис Палмер? – поинтересовался я у нее, когда она вошла в кабинет с хорошо сервированным подносом в руках.

– Звонила мисс Рэдли из Меллингтона, сэр. Говорит, ничего срочного. Так, кое-какие контракты на подпись, мальчики вернулись в Эйлсфорд, у мадам все в порядке, и она надеется, что вы скоро приедете.

– Спасибо, миссис Палмер, особенно за эти аппетитные кусочки торта.

– Да всего и трудов, что испечь один торт, сэр. Совсем простой. Именно так, как вы любите.

– Ну, тогда еще раз благодарю вас за вашу заботу обо мне, – сказал я, и миссис Палмер прямо-таки зарделась от удовольствия.

Первую чашку чая мы выпили в полной тишине, наслаждаясь каждым глотком. После того как я налил Десмонду вторую чашку, он решился нарушить молчание.

– Алек, надо же, как здорово ты умеешь обращаться с людьми! Знаешь, как найти к ним подход. Я весь день за тобой наблюдал и еще тогда это заметил. И как счастливо и удачно складывается твоя жизнь!

– Да, и я каждый вечер благодарю за это Господа на коленях, – произнес я, уже в который раз заметив, что при одном упоминании о Всевышнем на лицо моего друга ложится тень.

– Так теперь ты, должно быть, очень богат, – продолжал Десмонд.

– Вовсе нет. Да, у меня неплохие доходы, но по доходам и расходы. Я трачу все до последнего пенни, – заявил я, решительно вставая с места и направляясь к двери. – А сейчас мне надо позвонить жене.

Спустившись в холл, я позвонил в Меллингтон. К телефону подошла мисс Рэдли.

– Ну что, Нэн, мамочка поблизости?

– Только-только вышла в сад. Позвать ее?

– Нет, Нэн, я просто хотел сказать, что завтра буду.

– Замечательно. У меня для вас тоже хорошие новости.

– Не может быть. Передай мамочке, что я привезу с собой друга. Мы пробудем только один день. А как там мой сад?

– Чудесно. Клубника почти созрела!

– Небось общипываешь потихоньку?

– Хозяин! Эта милая привычка свойственна только вам. А кроме того, Дугал накрыл ягоды сеткой.

– Нэн, я собираюсь приехать на большой машине и оставить ее там. Хочу взять «Моррис». Не возражаешь проехаться с нами, чтобы потом отогнать автомобиль обратно?

– Конечно же, нет, хозяин. Но… надеюсь, вы не собираетесь опять уезжать?

– Всего на три-четыре недели, Нэн.

– О боже! Здесь ведь в начале лета так хорошо. И мне будет не хватать наших прогулок по холмам.

– Я вернусь, Нэн. Отдыхай и береги себя. Когда я вернусь, у нас с тобой будет работы невпроворот. Может, попросишь мамочку приготовить нам завтра на ланч легкий овощной салат?

– С удовольствием, хозяин.

Я повесил трубку и подумал: какая же она все-таки прекрасная девушка – надежная и работящая. Задержавшись у подножия лестницы, я задрал голову и заорал:

– Хочешь поехать со мной завтра в Меллингтон?

– С удовольствием! – крикнул в ответ Десмонд.

Я прошел в комнату, закрыл дверь и прилег на кровать. Впереди меня ждали непрочитанные письма. Но сперва необходимо было хоть немного вздремнуть.

III

На следующее утро после завтрака, состоящего из кофе со свежими булочками, мы отправились в Меллингтон. День обещал быть хорошим – теплым, солнечным и безоблачным. Я был счастлив, что наконец еду домой, ведь именно в Меллингтоне и был мой настоящий дом, а в Лондоне – всего лишь аванпост, мне хотелось петь, но меня сдерживало присутствие в машине маэстро. Какое счастье снова увидеть любимую жену и Нэн, поговорить о своих сорванцах и вместе с Дугалом проверить, как там мой любимый сад. Нет, я не мог не поддаться охватившему меня порыву.

– Десмонд, спой что-нибудь. Что-нибудь мелодичное, трогательное и незамысловатое.

Десмонд никогда не отказывался от подобных предложений. Он любил петь. И мы ехали по дорогам Суссекса, где я знал все кратчайшие пути, под звуки «The Bonnie Banks of Loch Lomond»[53]53
  «Прекрасные берега Лох-Ломонд» – известная шотландская песня.


[Закрыть], обдавая облаком пыли ошеломленных сельчан, которые смотрели нам вслед, широко раскрыв рот, и гадали про себя, то ли это мираж, то ли передовой отряд артистов из цирка Барнума и Бейли.

Но все замерло в нетерпеливом ожидании, когда мы свернули на узкую дорогу на Меллингтон, въехали в распахнутые белые решетчатые ворота бывшей фермы, которые я решил сохранить, и остановились перед старинным домом викария. На меня тут же с радостным лаем бросился, чуть не сбив с ног, ирландский сеттер Пэдди, затем из дому вышла жена под руку с Нэн, за ними выбежала, широко улыбаясь, Энни, низенькая, пухленькая, но сильная деревенская девушка, которая сразу же поинтересовалась, надо ли нести багаж. За ними в тени портика я заметил Софи, кухарку из Австрии, а у сарая – Дугала, ни с того ни с сего набросившегося на клумбу с желтофиолью.

Я нежно обнял и поцеловал жену, порадовавшую меня своим цветущим видом, и пожал руку Нэн.

– Дорогая, наконец ты можешь познакомиться с Десмондом Фицджеральдом, – сказал я жене.

– О, муж столько о вас рассказывал, что мне кажется, будто мы давно знакомы, – улыбнулась она.

– Мадам, – поцеловал ей руку Десмонд. – Ваш муж говорит о вас с такой любовью, что я просто очарован встречей с вами.

– Очарованы? Десмонд, но я вовсе не колдунья. Так что приберегите красивые слова и изысканные манеры для Голливуда. Ну, а о нашей дорогой Нэн вы, наверно, тоже наслышаны?

– Конечно, я слышал о мисс Рэдли, – прошептал Десмонд, самолюбие которого было явно уязвлено.

– Тогда пойдемте в дом. Кофе хотите? Нет? Ладно, в таком случае можете посмотреть сад.

Мы начали с окруженного стеной сада – моей радости и гордости. Там под сенью прелестной розовой стены, построенной еще в восемнадцатом веке, Дугал холил и лелеял ранние растения. Цветочный бордюр радовал весенними красками, а на огороде уже созрели первые овощи: салат-латук, сельдерей, редис, цикорий, красная фасоль, горох и – предмет гордости уже Дугала – кабачки, которые зелеными воздушными шарами красовались на грядке, но наверняка будут срезаны безжалостной рукой Дугала, дабы быть представленными на деревенской выставке садоводов. Затем шли разноцветные кусты смородины, белой, красной и желтой, крыжовника, уже обобранного по вполне понятной мне причине, но все еще украшенные янтарными шариками, надежно огороженные кусты малины с тяжело свисающими спелыми ягодами, шпалерные персики – увы, пораженные типичной для этих мест болезнью, а потому редкие и незрелые, и, наконец, грядки с клубникой, наливающейся первой спелостью роскошной «Ройал соверен».

Я повернулся к Дугалу, который молча следовал за нами по пятам.

– Мои поздравления, Дугал! Все выглядит просто отлично. Особенно клубника.

– Да, ей здесь очень хорошо, сэр. Я знаю, вы ее страсть как любите. И мне пришлось здорово попотеть, чтобы отогнать от нее двух леди, – улыбнулся он. – Я даже застукал мисс Рэдли, когда она пыталась просунуть свой маленький пальчик сквозь сетку.

– Дугал, за это она будет примерно наказана. Малина тоже великолепна.

– Да, сэр, шикарная малина. Особливо после того, как вы разрешили мне закрыть ее сеткой.

Я искоса посмотрел на Нэн, которая давилась от смеха.

– Да, Дугал, ты был прав, совершенно прав. А я нет. И вовсе она не выглядит такой уродской, – заметив довольное выражение его лица, решил я развить свой успех и, чтобы задобрить его, сказал: – Дугал, я знаю, что ты терпеть не можешь собирать незрелые ягоды, но не мог бы ты набрать хоть капельку клубники нам к ланчу? Мой гость – очень важный человек из Голливуда.

– Сэр, я сразу смекнул, что это важная персона. Как только увидал его старую-престарую одежду. Ладно, сэр, уж как-нибудь исхитрюсь набрать для вас корзинку. И еще, сэр, если у вас найдется свободная минутка, я бы хотел, чтобы вы собственными глазами увидели, что там приключилось возле сарая.

– Конечно, Дугал. Схожу прямо сейчас.

Я подошел к углу сарая и, чувствуя, как в душе закипает гнев, уставился на испорченную клумбу с желтофиолью.

– Черт бы их всех побрал! Кто это сделал? Пэдди?

– Я так и думал, сэр, что вы здорово разозлитесь. Совсем как я. Нет, сэр, не Пэдди. Это очень воспитанная собака. Это все ваши мальчишки, с этим их футболом. Я говорил им не озорничать, а они только смеялись и знай продолжали гонять мячик.

Я действительно здорово разозлился и даже счел уместным несколько преувеличить свой гнев.

– Моя чудесная желтофиоль! Ну я им задам! Они у меня получат! Уж это я гарантирую! Обещаю тебе, Дугал, впредь они будут играть в футбол исключительно на дальнем поле и больше нигде. А ты можешь хоть как-то подправить клумбу?

– Да запросто, сэр. Куплю в питомнике рассаду, пару дюжин новых ростков, и все заменю, – ухмыльнулся Дугал. – Сэр, а можно мне прикупить хоть дюжину для себя? Я тоже страсть как люблю желтофиоль!

– Разумеется, Дугал, – искренне обрадовался я. – Хоть две дюжины, если надо.

– Нет-нет, сэр. С меня и дюжины хватит. И не ругайтесь на ваших парней. Дети есть дети, что с них возьмешь! Сами знаете. И еще раз большое вам спасибо.

Я заметил, что он не только утихомирился, но и остался весьма доволен. Я пожал ему руку, и он тут же растворился среди грядок с клубникой. Дугал был бесценным подарком, полученным мною от старшего садовника большого поместья по соседству, которое, помимо прочего, снабжало меня фазанами. Прекрасный работник и настоящий трудяга, он пришел ко мне после того, как сцепился со старшим садовником, у которого в подчинении было еще пятеро таких. Я сразу по достоинству оценил Дугала и постарался приспособиться к его крутому нраву. Он любил меня за то, что я истинный шотландец, хотя и скрывающийся под ирландским именем. Теперь я знал наверняка, что он никогда меня не оставит. И уж конечно, не подведет. Действительно, не прошло и получаса, как он вручил моей жене полную корзинку спелой клубники.

А я тем временем присоединился к остальной компании, которая как раз показалась на тропинке, змеившейся по нашему лесочку.

– Скажи, Алек, почему ты называешь ее Тропой каноника? – поинтересовался Десмонд.

– Рассказывают, что прежний священник, каноник Херберт, каждый день ходил по тропинке и читал требник. Соседские фазаны тоже облюбовали тропинку. И в результате прямиком попадают на наш обеденный стол.

– Алек, а почему мисс Рэдли называет тебя хозяин?

– Дурацкая история, – рассмеялся я. – Когда Дугал еще только начинал здесь работать, он собирался накрыть малину проволочной сеткой. А я сказал «нет». И у меня был весомый аргумент, который я выложил ему на хорошем шотландском диалекте: «Не забывай, Дугал, что хозяин здесь я». Нэн присутствовала при нашем разговоре и сочла это весьма забавным. С тех пор она величает меня только так и никак иначе. Само собой, на следующий год Дугал уговорил меня поставить сетку, и был совершенно прав. Он отличный парень.

– Мисс Рэдли – тоже отличная девушка, – с тоской в голосе заметил Десмонд.

Когда мы вернулись в дом, ланч уже был готов. Мы сидели в залитой солнечным светом столовой и за обе щеки уплетали «Императорский» омлет, который приготовила нам Софи, и роскошный салат из только что сорванных овощей. Затем нам подали клубнику со свежими сливками, доставленными с соседней фермы. Сливки были просто пальчики оближешь! Завершил ланч прекрасный кофе.

Как ни странно, застольная беседа не клеилась, и мне теперь стало совершенно очевидно, что и моя жена, и моя секретарша явно не расположены к Десмонду, а он, бедняга, почувствовав напряженность, наоборот, вовсю старался им угодить.

Когда мы встали из-за стола, Десмонд вопросительно посмотрел на Нэн.

– Мисс Рэдли, если вы расположены немножко пройтись, не покажете ли мне меловые холмы?

Она посмотрела ему прямо в глаза и сказала:

– Мистер Фицджеральд, у меня ни минутки свободной. Но если вы выйдете из ворот, повернете налево и пойдете прямо, через две минуты будете на холмах.

– Благодарю, – вежливо ответил Десмонд. – Алек, отпустишь меня на часок?

– Конечно, дорогой. Гуляй себе на здоровье, только к трем, пожалуйста, возвращайся.

Когда Десмонд ушел, я сказал своим дамам:

– Очень некрасиво. Вы откровенно его третируете. Относитесь к нему, как к парии. В чем дело?

– Что-то с ним не так, дорогой, – ответила моя жена. – У него какой-то надлом в душе.

Я вопросительно посмотрел на Нэн, которая тут же сказала извиняющимся тоном:

– Я согласна с мамочкой. И еще меня раздражают эти его китайские церемонии. Всякие там расшаркивания и целование ручек.

– Это оттого, что он чувствует себя не в своей тарелке. Бедняге дали подножку, он плюхнулся лицом в грязь и чувствует себя так, будто его выкинули на обочину жизни. И, кроме того, я не могу забыть нашей детской дружбы. Я хочу помочь ему встать на ноги. И надеюсь, у меня получится.

– Дорогой, какой же ты у меня хороший! – вздохнула жена.

– Чепуха! А теперь иди, полежи часок, а потом съездим навестить мальчиков в Эйлсфорде, всего на пять минут.

– О, это было бы прекрасно, – ответила жена.

Мы с Нэн поднялись ко мне в кабинет, маленькую комнату окнами в сад. Выглянув во двор, я заметил Дугала, который самозабвенно копался в клумбе с желтофиолью. Все нужные бумаги были уже разложены на письменном столе. Я быстро их просмотрел и подписал, где нужно.

– Интересно, зачем итальянцам по четыре экземпляра каждого договора? Насколько я понимаю, некоторые из них – всего лишь договоры о намерениях.

– Хозяин, плохо, что вы опять уезжаете. Мамочке это не нравится. Нам здесь так одиноко, когда вас нет.

– Обещаю, что через две недели вернусь. А может, и раньше, если удастся продать права на экранизацию романа. И тогда тебе, бедняжке, придется терпеть меня ближайшие сто лет. Мы с мамочкой едем в Эйлсфорд. Так, туда и обратно. Хочешь прокатиться с нами?

В половине третьего мы всей компанией отправились в Эйлсфорд, до которого было всего шесть миль. Десмонд только-только успел вернуться, выглядел он слегка посвежевшим, но утомленным. Он сел со мной спереди, а мамочка с Нэн устроились на заднем сиденье. Мы и оглянуться не успели, как оказались в переделанном под школу большом загородном доме с просторными игровыми площадками и даже бассейном. Наши сорванцы были на поле для игры в крикет. Заметив нас, они тотчас же бросились к нам со всех ног.

– Ну что, были удачные иннинги? – поинтересовался я.

– Да нет. Не особо, – отозвался Роберт.

– Другими словами, – резюмировал Джеймс, – он был выведен из игры. А у меня двадцать семь пробежек.

– Просто мяч соскользнул с кончика биты. Я два раза пропустил, стоя в защите.

– А у меня мяч три раза вылетел за пределы поля, и мы получили шесть очков.

– Мальчики, мы ненадолго. Но мне хотелось вас повидать, а заодно предупредить, что если вы, паче чаяния, приедете домой до моего возвращения, то очень-очень вас прошу пощадить клумбу с желтофиолью. Если дадите мне такое обещание, то Нэн угостит вас чем-то вкусненьким.

– Обещаем, папочка, – в один голос ответили мальчики.

– А теперь скорее бегите, поцелуйте мамочку и скажите, что вы ее любите. А потом поздоровайтесь с мистером Фицджеральдом, который увозит меня с собой в Голливуд.

Когда все мои указания были выполнены, Нэн, тоже получившая свою порцию поцелуев, протянула им пакет с крыжовником.

– Вот здорово, Нэн! Джеймс, послушай, а я-то думал, что мы дочиста обобрали все кусты!

– За это время новые успели созреть, дурак!

– Мальчики, в машине не есть! Мне очень жаль, но нам уже пора ехать. Усаживайтесь под деревом и ешьте сколько душе угодно.

И вот в мгновение ока мы снова оказались в Меллингтоне.

Поставив машину в гараж, я первым делом пошел к Дугалу и радостно сообщил ему, что специально съездил в школу, чтобы приструнить мальчишек.

– О-хо-хо, не стоило этого делать, сэр, – сказал Дугал и, улыбнувшись, добавил: – Можете на меня положиться. Уж я присмотрю за вашим садом, покуда вас нет.

Теперь пора было подумать об отъезде, если мы хотели, чтобы Нэн вернулась до темноты. Припарковав у входных дверей «Моррис-Оксфорд», я отправился на поиски жены, которую обнаружил на диване в ее комнате.

– Прости, что так рано уезжаю, дорогая. Я вернусь буквально через три недели, и тогда мы сможем побыть вдвоем. Вид у тебя уже гораздо лучше. Ты должна больше о себе заботиться.

– Обо мне заботится Нэн. Она просто прелесть.

– Ты у меня тоже. И я очень тебя люблю.

Я нежно ее поцеловал; губы у нее были мягкие и нежные, как у ребенка. Не успел я выйти из комнаты, как она уже заснула.

Через пять минут мы тронулись в путь. Десмонд раскинулся на заднем сиденье, я сел за руль, Нэн устроилась рядом со мной. Ехал я быстро, очень быстро, правда, особо не рискуя, но, где можно, срезая путь. Я знал эту дорогу как свои пять пальцев, к тому же днем она бывала практически пустой. Ехали мы в полном молчании, за всю дорогу никто не проронил ни слова. Ровно в четыре мы подкатили к крыльцу моего дома в Кенсингтоне.

– Надеюсь, я не слишком тебя напугал? – спросил я Десмонда, когда мы, потягиваясь, вышли из машины.

– Алек, меня теперь невозможно напугать, – ответил он все с той же грустью в голосе. – Как бы то ни было, ты отличный водитель. За что бы ты ни взялся, ты все делаешь хорошо.

– Ладно, пошли, пошли. Это никуда не годится, ты срочно должен выпить чаю.

Когда мы поднялись на второй этаж, я попросил Нэн сказать миссис Палмер, чтобы та принесла в кабинет чай на троих.

– Я, пожалуй, быстренько попью чаю с миссис Палмер на кухне, – улыбнулась Нэн. – Хочу успеть домой, пока еще нет большого движения на дорогах. Мне забрать вашу почту?

– Будь добра, дорогая Нэн. И ответь на письма по своему усмотрению.

Я заглянул ей в глаза. Я знал, что нас с ней связывает глубокое чувство. Я любил ее, а она любила меня. Мне безумно хотелось сжать ее в объятиях.

– До свидания, дорогой хозяин, возвращайтесь скорее, – словно прочитав мои мысли, слегка улыбнулась Нэн.

– До свидания, моя ненаглядная Нэн. – Я нежно прикоснулся губами к ее щеке и направился к себе в комнату.

И только услышав шум отъезжающей машины, я зашел в кабинет. Десмонд был уже там, впрочем, как и чайный поднос. Я налил чаю сначала ему, а потом себе.

– Десмонд, я очень сожалею, что идея отвезти тебя в деревню подышать свежим воздухом оказалась не слишком удачной. Только зазря проездили на машине туда-сюда. Словом, впустую потратили день.

– Вовсе нет, Алек. Я увидел твое прекрасное поместье и оценил его по достоинству.

– Боже милостивый, дружище, я вовсе не за тем тебя туда возил.

– А еще я увидел твоих замечательных мальчиков и тоже их оценил.

– Да заткнешься же ты, наконец! Что на тебя нашло?

– А еще я познакомился с твоей милой женой, которая любит тебя, и любезной мисс Рэдли, которая тоже любит и уважает тебя. И я пришел к весьма грустному заключению, что для таких чистых и добропорядочных женщин я – не более чем самый заурядный, никчемный, распутный и отверженный Господом сукин сын.