Текст книги "Основное условие мирного договора (СИ)"

Автор книги: Арабелла Фигг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Разбавить холодную кровь Серпентов горячей волчьей кровушкой? – усмехнулся Гуннар. – Молю Предвечных, чтобы такого не случилось никогда. Кого убили, чтобы не дать мне умереть? – спросил он, не дав Дамиану высказаться по поводу смешения змеиной и волчьей крови.

– Вы правда хотите это знать?

– Конечно. За чей счёт я теперь живу?

– Вряд ли вам понравится услышанное. Впрочем, как хотите. Этот мерзавец насиловал и убивал детей от семи до десяти лет, даже подростки были ему уже не интересны. Его ждала мучительная показательная казнь, но Трёхликий оказался к нему незаслуженно милостив – он умирал каких-то четверть часа, просто теряя кровь.

– Это… как-то влияет на того, кто получил жизненную силу? – опасливо спросил Гуннар. То, что ради него зарезали тварь, недостойную зваться человеком, немного успокаивало, но те же охотники из племён, живущих на островах Льдистого моря, свято верили, что съедая кого-то, они получают какие-то его качества. Никогда ни один мужчина, даже умирая от голода, не стал бы есть мелкую вороватую снежную лисичку – это значило бы стать таким же трусливым. Вдруг во всех этих поверьях было что-то… что-то обоснованное?

– Никогда не слышал ничего подобного, – принц дёрнул плечом. – Вы съели кусок говядины – важно, бодливая это была корова или ласковая? Не забивайте себе голову глупостями, дорогой супруг. Преступников режут сотнями, и для большинства из них это спасение от наказания, соразмерного их преступлениям. Но никогда ещё никто, спасённый таким образом, не становился преступником сам.

Он нервно прошёлся по спальне туда-сюда, Гуннар следил за ним глазами – поворачивать голову было больно.

– Почему? – спросил Дамиан. – Ради всех Трёх Ликов и ваших Предвечных, зачем вы это сделали?! Я ведь предлагал вам способ, при котором ваша честь никак не страдала. А слово «долг» вам знакомо, тан Гуннар? Наш брак – то условие, на котором был подписан договор…

– И брак был заключён, – перебил его Гуннар. – А о том, сколько я должен прожить после заключения брака в договоре нет ни слова.

– Брак не был подтверждён!

– Именно так мой брат и скажет моему королю, передав ему полотенце с нашей общей кровью? Связать меня браком по нашему обычаю было вашей идеей, принц. Для любого нордладца мы теперь супруги до моей или вашей смерти. Но как бы мне того ни хотелось, я не могу убить супруга, кроме, – он усмехнулся, – случая, когда застану его изменившим мне. – Дамиан слегка переменился в лице, и Гуннар злорадно подтвердил: – Да-да, почитали бы наше Уложение, что ли, перед тем как жульничать.

– Я его читал и законы ваши знаю, – сухо возразил Дамиан. – Вот только мы с вами не в Нордланде, а в Виссанте, где убийство из ревности остаётся умышленным убийством.

Гуннар, хмыкнув над “ревностью”, с усилием шевельнул правым плечом – в левое острой болью отдавалось из порезанной шеи.

– Мы заключили брак, – повторил он. – Свой долг я выполнил. А после моей смерти разбойники из бывших нордландских воинов с чистой и душой и спокойной совестью, зная, что ничем уже мне не навредят, прошлись бы по вашим северным задворкам с топорами и баклагами горного масла. Ваша северная граница в крови и в огне – неплохой вышел бы погребальный костёр для меня.

Дамиан резко остановился, разом перестав метаться по спальне, как по клетке.

– Неужели, – недоверчиво спросил он, – вы настолько нас ненавидите? Вы ни меня, ни моих родных и не знаете толком.

– Кого вы потеряли на этой войне, принц? – от злости голос Гуннара зазвенел, перестав придушенно сипеть. – Кого ждали с неё, каждый миг боясь получить известие о гибели родных? Никого? Просто выслушивали доклады маршалов о потерях в сколько-то там тысяч безликих и безымянных солдат? Один мой дядя по отцу погиб, другой почти ослеп и ничем не мог помочь моему старшему брату, когда тому пришлось взвалить на себя обязанности ярла. Мой двоюродный брат лишился руки… Расмус Однорукий – славное прозвище для парня двадцати трёх лет, верно? Но его невеста настояла на том, чтобы они всё же заключили брак, а меня и сговорить ни с кем не успели, потому что не ищут жену младшему сыну, пока средний даже не обручён. А слышали вы когда-нибудь, как воет женщина, потерявшая мужа на войне? Она и знать не знала ни про какой Виссант, но вам понадобились наши шахты, и теперь ей тянуть в одиночку троих детей. А ярл толком не может ей помочь, потому что много у него таких, как она, вдов с детьми – как и калек, ставших обузой родным… А, – оборвал он себя, – кому я это говорю? Человеку, который даже сапоги сам снять не может, слуг зовёт?

Он замученно закрыл глаза – вспышка ярости отняла слишком много сил.

– Когда потеряете кого-то из родных, а за жизнь половины оставшихся будете бояться непрестанно, тогда и поговорим о долге, чести и ненависти, – буркнул он через силу. – До того я ваших нравоучений слушать не собираюсь… дорогой супруг.

– Ваш супруг точно нужен вам живым, ваше высочество? – прошелестел бесцветный женский голос, от которого у Гуннара мурашки пробежали по спине. Он открыл глаза, чтобы увидеть женщину в чёрном бесформенном балахоне и низко, по самые брови, повязанном чёрном платке. Смотрела она на принца, но Гуннара ледяной волной обдала какая-то запредельная жуть. – Если нет, чего ради я проводила ритуал? Если да, почему вы доводите его до исступления и потери оставшихся сил?

– Я всего лишь хотел объяснить ему…

– И подождать два-три дня это не может никак? – об её голос можно было порезаться. – Я запрещаю вам видеться и говорить с ним – или вы отказываетесь от моих услуг.

– Хорошо, – на удивление кротко и послушно отозвался Дамиан. – Я ухожу. Скажите мне, когда я смогу поговорить с моим супругом. До этого я обещаю не тревожить его.

***

– У меня от неё мороз по коже.

– У меня тоже, – согласился Юстиниан. – Какое счастье что служителей Тёмного Лика не интересует светская власть. Представляешь себе, Великая Владычица Виссанта Мирта Десница Смерти?

– Даже представлять не хочу, – передёрнулся Дамиан. – Только зачем это ей? Она и так может выгнать принца, хотя бы и ненаследного, из его собственной спальни.

– Бедняга, – хмыкнул Юстиниан. – Ну, поживи пока у меня. Я же знаю, что ты не любишь Полуночные покои, а свободны пока что только они.

– Мне там как-то, – Дамиан опять повёл плечами, – неуютно. Тревожно. Ладно, что там с расследованием?

– О, – оживился старший принц, – если бы покушения не было, его бы стоило выдумать, – они переглянулись и враз коротко ухмыльнулись. – Городская стража начала трясти миррийцев и тех из наших торгашей, кто с ними связан, и представь себе, вытрясли оч-чень занятные сведения. На полноценный заговор пока не тянет, но общее направление… настораживает. Фарсийский посол, кстати, выразил желание возместить тебе и твоему супругу причинённый по его недосмотру ущерб и предлагает вам стоимость красивого мальчика в золоте и бирюзе, раз уж раб оказался настолько жаден и глуп, чтобы ввязаться в чужие интриги.

– Нет-нет, ни о чём серьёзном я со своим супругом в ближайшее время говорить не стану, – Дамиан налил себе вина и сделал несколько глотков. – Он, видишь ли, всей душой ненавидит Виссант вообще и меня лично, а смертью своей хотел развязать руки своим соотечественникам, чтобы те прошлись по нашим северным рубежам, разоряя и сжигая всё, до чего успеют дотянуться. У него на это, оказывается, есть личные причины. А меня он, кстати, действительно имеет полное право убить и даже не платить за это виры, если поймает на смазливой девице или под статным гвардейцем. В кои-то веки мошенник-ют не соврал. В смысле, преподнёс мне настоящий нордландский свод законов, а не сказочки с чужих слов.

– А я говорил тебе, что этот нордландский брак – плохая идея.

– Зато у нордландцев нет понятия развода как такового, – возразил Дамиан. – Жаль, Иоланта ему совершенно не приглянулась, – прибавил он, рассеянно глядя в темнеющее окно.

– А то бы…?

– А то бы рос во дворце внук Великого кесаря и короля Ульфринга одновременно.

– Хм, – протянул Юстиниан задумчиво. – Какая интересная задумка. Но даже если матерью этого ребёнка будет пленная скетская разбойница, ни Ингвар, ни Аксель не смогут отказаться принять мальчишку или девчонку в своём замке, верно? Кровь Ульфрингов как-никак. Ладно, – он собрал просмотренные документы, какой-то обрывок серой грубой бумажки тщательно разгладил и положил в отдельный конверт, и потёр ладонями лицо. – Пошлю спросить у дорогой супруги, одна ли она нынче в спальне. А то делить постель с родным братом, так чтобы об этом не пошли дурацкие слухи, может пока что только моя Цинния, да и ей уже недолго.

– Она всё ещё бегает по ночам к Маркелу? – улыбнулся Дамиан.

– Как и ты ко мне лет этак двадцать с небольшим назад, – хохотнул Юстиниан. – Залезают с головой под одно одеяло, шепчутся, хихикают, строят какие-то страшные козни против наставников… В общем, располагайся, а я пока приму ванну.

========== Глава шестая, в которой каждый возвращается к себе ==========

То ли ведьма поила его сонным зельем, чтобы меньше создавал проблем, то ли просто от слабости, но первые два дня он почти полностью проспал, просыпаясь только для того, чтобы проглотить снадобья, что вливали ему в рот по ложечке молчаливые пожилые женщины, совершенно не похожие на дворцовых служанок. Запредельная тошнотворная горечь сменялась приторной сладостью, всё это заливалось чем-то, полным мятного холодка, а иногда это была просто вода… Частенько он, в общем, и не просыпался толком – открывал мутные глаза, видел перед своим лицом серебряный блеск ложки и послушно открывал рот. Ещё дома он привык к тому, что с целителями не спорят, а уж ссориться с ведьмой, вгонявшей в холодный пот человека, хаживавшего и на медведя, и на троллей… Бр-р, ну её!

На четвёртый, что ли, день, пришёл Аксель. Он ещё не был одет по-дорожному, но у того, кто собрался в путь, меняется и взгляд, и голос. Всё меняется, потому что человека этого уже нет здесь. Тело ещё ходит, говорит, собирает вещи, прощается с близкими, а душа уже улетела туда, куда лежит дорога.

– Я должен возвращаться, – виновато сказал он. – Сам понимаешь…

– Конечно, – Гуннар осторожно кивнул. Каждое движение головы перестало наконец отдаваться болью, оставалась только мерзкая липкая слабость. – На тебе наши пленные, многие из них до сих пор толком не оправились от ран, а лето в Нордланде закончится гораздо быстрее, чем вы туда доберётесь.

– Несколько человек хотят остаться с тобой, особенно после этого покушения.

Гуннар хмыкнул: покушение? Дамиан и Акселю соврал? Ладно, пусть так. Если сказать двоюродному брату правду, то его, пожалуй, сложно будет убедить в своём решении. Непременно захочет оставить хоть кого-то для моральной поддержки.

– Нет, – сказал Гуннар, – забирай всех. До единого. – Аксель нахмурился было, но неохотно кивнул на слова: – У Серпентов не должно быть поводка для меня, понимаешь? Все, кто мне дорог, должны находиться далеко отсюда. Лучше всего – за Вьюжным.

Они помолчали. Аксель сидел ссутулившись и зажав руки между коленями. Солнечный свет лился в раскрытое окно, рассыпался мелкими радугами на гранях ламповых подвесок, мягкими бликами сиял на корешках книг, золотил волосы Акселя, небрежно падающие на лицо – он не заплёл косы у висков, просто зачесал волосы назад, но без обруча или ремешка они свесились, закрывая лицо… или этого он и хотел – не смотреть брату в глаза?

Нет, он выпрямил спину, посмотрел прямо на Гуннара и сказал:

– Можно будет передавать письма с ютгардскими торговцами.

– Тоже не стоит, – возразил Гуннар, хотя шевельнулась у него робкая мысль, что так он будет, пусть редко и нерегулярно, но узнавать что-то о своих родных. Однако он усилием воли отогнал её. – Торгаши захотят или больших денег, или каких-то уступок, потому что они рискуют: вдруг их обвинят в участии в каком-нибудь мифическом заговоре? Передают, понимаешь, письма заложника врагам Виссанта. И одно их странное божество знает, чего они потребуют в возмещение.

– Но иначе получится, что мы вообще тебя бросаем!

Это было больно. Очень. Для обоих. Хорошо, что оба с раннего детства привыкли терпеть боль.

– Помочь вы мне в любом случае ничем не сможете. – Гуннар положил руку на пальцы кузена, те оказались неожиданно горячими – или это у него самого были такие ледяные руки? – Аксель, если со мной что-то случится, торговцы об этом обязательно расскажут, просто делите все россказни натрое. А если нет никаких известий, значит, всё в порядке – нечего рассказывать.

– Лучшая новость – отсутствие новостей? – Аксель вымучил кривую, натянутую улыбку.

– Ну, да, – подтвердил Гуннар.

– Отец не зря послал сюда именно тебя, Совёнок, – сказал Аксель, растирая руки Гуннара, чтобы отогреть их, хотя день стоял солнечный, а стало быть, жаркий. – Страшно подумать, чего уже натворил бы Бьорн! И чего он обязательно наделал бы чуть погодя. Ты во всём прав, но именно потому я и чувствую себя последней сволочью.

– Ты будущий король, привыкай. Королю постоянно приходится быть сволочью, иначе его страна развалится.

– Хорошего ты мнения о моём отце!

– Аксель! Даже если бы меня зарезали на алтаре этого их Трёхликого, а не обвенчали с принцем Дамианом в обмен на мирный договор, дело бы всё равно того стоило. – Гуннар улыбнулся так же принуждённо, как и кузен чуть раньше. – Думаешь, младшему брату ярла не приходилось быть безжалостным мерзавцем? Тебе случалось казнить женщину-детоубийцу, которая хотела своим детям быстрой смерти от сильного яда, а не медленной – от голода? Мне пришлось. По сравнению с этим отправить племянника туда, где его будут сытно кормить, укладывать спать на шёлковые простыни и подсовывать ему красивых служанок, совсем не страшно, верно?

– Верно, – вздохнул наследный принц Нордланда. – И всё равно паршиво на душе.

« А уж мне-то как паршиво», – подумал Гуннар, но вслух этого, разумеется, говорить не стал.

***

– Как вы себя чувствуете?

– Если какой-нибудь крепкий парень подставит мне плечо, я совершенно точно не умру по дороге в свою спальню.

Дамиан критически осмотрел своего супруга. Ну… губы и правда порозовели, и руки уже не трясутся от слабости, когда северянин берёт в них чашку с водой. Пожалуй, действительно пора обоим вернуться в свои покои, а то Артемия уже откровенно морщится, когда Юстиниан опять и опять является ночевать к ней. Впрочем, им всё равно нужен ещё хотя бы один ребёнок, так что нечего гримасничать… Для чего ещё её выдали за наследника престола?

– Хорошо, – согласился Дамиан, – завтра же вас перенесут в вашу спальню. Но сначала мы с вами должны закончить одно дело.

Дорогой супруг скривился так, словно ему предстояло в одиночку выгрести навоз из дворцовых конюшен.

– Догадываюсь, какое, – кисло сказал он. – Вот только вряд ли у меня что-то получится.

– Получится, – заверил его Дамиан, поставив на столик у кровати флакон тёмного, почти непрозрачного стекла. – Мы подтвердим брак, вы вернётесь в свои покои и сможете навсегда вычеркнуть меня из списка своих партнёров. Только, пожалуйста, давайте больше без покушений. Всё равно умереть вам никто не позволит, как вы уже могли бы понять.

Тот, чуть помедлив, кивнул. Прикидывает другие варианты? Или другие способы покончить с собой? Так, чтобы жрицы Тёмного Лика не успели вмешаться? Они ведь могут дать умирающему жизненные силы другого человека, но оживить мертвеца неспособны. Стоʼит, наверное, попросить отца, чтобы отозвал пока своё разрешение охотиться, данное на пиру. Пусть объяснит свой отказ тяжёлым ранением тана Гуннара и его слабостью, как бы тот ни доказывал обратное, а то охота – опасная забава, и в ней, в отличие от войны, служители Тёмного Лика никогда не участвуют. Пусть-ка лучше дорогой супруг в библиотеке посидит, он же любит читать. Вон какая стопка книг уже набралась на столике у кровати.

– Наш с вами первый раз станет последним, если вы того пожелаете, – проговорил Дамиан, расстёгивая длинный ряд мелких агатовых пуговок (и проклиная про себя того, кто ввёл в моду эту дурацкую застёжку). – Но вам просто по статусу необходима фаворитка или фаворит. Мужчин, как я понимаю, в ближайшее время можно вам не предлагать вообще. Однако если вас заинтересовала какая-либо из дам… – Он не договорил, потому что Гуннару явно сразу после дворцовых конюшен предстояло вычистить и свинарник. – А, как же я мог забыть? – усмехнулся Дамиан. – Как любезно отозвался о наших женщинах ваш земляк, они «мелкие, тощие и чёрные, словно их сушили в печи, да передержали». Однако вы наверняка видели в городе женщин из семей купцов и богатых мастеровых – в их среде приняты совсем не придворные каноны красоты.

Тот пожал плечами, неприязненно глядя на раздевающегося супруга.

– Какая разница, какого цвета у женщины волосы и глаза, если она умна, добра и держится с достоинством? Но ваши женщины сами считают себя не людьми, а товаром, который надо выгодно продать. И при этом уверены, что мужчины обязаны ими восторгаться.

– А вы считаете, что они не заслуживают восторгов?

– Соответственно их цене? – ядовито спросил Гуннар, так что Дамиан подумал: «И какой, спрашивается, из него Ульфринг? Такой же змей, как мы». – Я тут перед отъездом сапоги купил, дорогой супруг, аж за полсотни крон! Представляете? Кожа лавовой ящерицы – сносу не будет, да ещё пряжки серебряные. Вашими женщинами следует так же восторгаться и так же хвастаться удачной покупкой перед друзьями?

– Хорошо, не восторгайтесь, – позволил Дамиан. – Хватайте любую приглянувшуюся, тащите к себе, швыряйте на кровать и без всяких прелюдий насилуйте. Это будет так романтично: свирепый северный дикарь, грубо и жестоко овладевший изящной придворной дамой. Жертвы будут показательно страдать и втихомолку упиваться всеобщим завистливым вниманием. У этих бедных глупых клуш, в сущности, особых развлечений и нет, а тут такое приключение.

Нордландец брезгливо дёрнул углом бледного рта, собирался, кажется, ответить что-то резкое и оскорбительное, но смолчал.

– Пейте, – сказал Дамиан, подавая ему флакон. – Я, видимо, опять поторопился с откровенным разговором, но потребности тела есть потребности тела. Когда вы поправитесь, вам придётся что-то с этим делать.

О, вот он, тот самый взгляд, о котором с тихим бешенством говорила Ланта. Так и читалось в нём: «Что ты знаешь о жизни, южный неженка?»

– Потребности тела – это вода, сон и пища, – с раздражающей снисходительностью проговорил Гуннар, свинчивая с флакона крышку. – Остальное – вполне терпимо… дорогой супруг. И даже без сна и пищи можно потерпеть, если есть, ради чего. – Он сделал глоток, подождал чего-то, пожал плечами и допил остальное. – Прошлой зимой жители Закатного предела пожаловались Ларсу, моему старшему брату, что тролли уже не только нападают на одиноких путников и воруют овец, а вламываются в селение по ночам и громят овчарни. Ларс послал меня разобраться с этим делом. А троллей, скажу я вам, совершенно напрасно считают тупыми. Они очень ловко устраивают засады и ещё лучше путают следы, когда оказываются дичью, а не охотниками. Мы искали их логово больше двух недель, у нас осталось еды на один переход, но из ущелья, куда нас привели следы, не было другого выхода, мы точно это знали, так что логово было там. Так вот, принц, у нас был выбор: запомнить это место и вернуться немного позже, потому что те припасы, что у нас оставались, можно было растянуть на два дня пути до ближайшей деревни, где мы могли купить пару овец. Правда, тогда, пока мы бы бродили туда-сюда, тролли убили бы ещё нескольких человек и разграбили бы ещё несколько скотных дворов. А можно было идти в это ущелье и перебить троллей, но потом добираться до ближайшего жилья, затянув пояса, на одном кипятке с замёрзшими ягодами.

– И вы, я так понимаю, выбрали второе? – безнадёжно спросил Дамиан. Этот тип, совсем ещё мальчишка по виссантским меркам, временами просто пугал его.

– Разумеется. Иначе тролли вполне могли перебраться в другое место, и нам опять пришлось бы бродить по лесам и скалам две-три недели, разыскивая их новое логово.

Он вдруг страдальчески поморщился, и вряд ли от воспоминаний о своём голодном походе. Должно быть, зелье начало действовать, и действие это северянину не понравилось.

– Потребности тела, – с отвращением прошипел он.

Дамиан усмехнулся, лёг рядом и провёл ладонью по прохладному и неожиданно гладкому крепкому плечу. Пока что – по плечу. Ему ни разу не приходилось пить ту дрянь, которая нарасхват шла у молодящихся стариков, но если уж она поднимала старческую дряблую плоть, несложно представить, как она действовала на юношу. Наверное, это было даже болезненно.

И ни разу ещё ему не приходилось ласкать кого-то, кто брезгливо передёргивался от каждого его прикосновения. Сначала это злило, потом Дамиана захватил какой-то тёмный азарт. Нет уж, он добьётся, чтобы этот брак был подтверждён как доʼлжно! Тебя учили пренебрегать потребностями тела, глупый маленький варвар? Зря. Очень зря. Сейчас ты в этом убедишься.

***

Одежда была отстирана, откатана и аккуратно сложена на одной из полок, занимавших почти целую стену в спальне принца. Гуннара мотало от слабости, усилившейся после приёма проклятой отравы. Вспоминать о том, что случилось, было противно, но теперь уж он точно выполнил все свои обязанности по договору. И по брачному, и по мирному. Оставаться в комнате, от которой его уже тошнило, Гуннар не хотел, и потому начал одеваться, хотя до настоящего утра было ещё верных полтора-два часа. Вставали же во дворце, сколько он мог судить, когда народ попроще уже заканчивал завтрак и принимался за работу, так что он без помех оделся и даже сумел кое-как затянуть шнуровку сапог.

Какое-то время он сидел на краю кровати, пережидая приступ головокружения. Потом снова поднялся и, придерживаясь рукой за стену, доковылял до дверей спальни. Дамиан, как ни странно, не проснулся, хотя Гуннара разбудило бы одно пыхтение, не то что тяжёлые, неверные шаги. «Утомился, бедный, – ядовито подумал Гуннар. – На своей шкуре испытал, каково это – когда тебя грубо и жестоко насилует свирепый северный дикарь. Ну… сам захотел. Ещё и средство приволок такое, что чуть ли не полчаса невозможно было остановиться. Мерзость какая…»

В круглом холле несли дежурство трое гвардейцев. На Гуннара они уставились так, будто он встал с погребального костра. Он привалился к стене спиной, переводя сбившееся дыхание, и потребовал:

– Отведите меня в мою спальню.

– Его высочеству нужны носилки, – попытался возразить старший.

– Его высочеству нужно в свою спальню, – с придушенной ненавистью повторил Гуннар. – Приведите двоих из резерва, пусть проводят меня.

Гвардейцы переглянулись, старший, помедлив, кивнул, и один из двоих помоложе скрылся в каком-то коридоре, чтобы спустя короткое время вернуться с подмогой в лице десятника.

– Его высочеству лучше вернуться в постель, – проникновенно начал тот. – Утром его…

Гуннар махнул рукой, отодрал себя от стены и двинулся вдоль неё, то и дело наваливаясь на неё плечом, чтобы справиться с накатывающим волнами головокружением. За спиной у него десятник прошипел какое-то ругательство, забухали тяжёлые шаги, и мгновение спустя его подхватили под локти с обеих сторон. Отлично. А то он и дороги-то к своим покоям толком не знал.

Его довели… вернее, почтительно доволокли до самой кровати, и он с чувством невероятного облегчения рухнул на неё. После коридора, ярко освещённого лампами через каждые пять-шесть шагов, в спальне было почти темно, только слабо светился шар, наполненный водой, в которой плавали жутковатые пучеглазые создания. На день их полагалось укрывать плотной тканью, потому что они боялись солнца, а ночью они светились сами и заставляли мерцать воду в стеклянном шаре.

– Помочь его высочеству раздеться? – неуверенно предложил один из гвардейцев, тускло блестящий пластинами брони в этом слабом, призрачном свете. Гуннар прямо-таки услышал его мысли: «Надо было вообще помалкивать, да ведь пожалуется, что его тут бросили одного и даже не спросили, нужна ли помощь».

– Не надо, идите. Спасибо, – помедлив, добавил он.

Выражения лиц он разобрать не мог – и, наверное, к лучшему. Дождавшись, когда стражники уйдут, Гуннар нога об ногу содрал сапоги (зашнурованы они были кое-как, только чтобы не потерять их по дороге, и потому их удалось стянуть, хотя шнуровка опасно потрескивала), а с одеждой даже связываться не стал.

«Вот и всё, – подумал он. – Больше я никому ничего не должен».

========== Глава седьмая, в которой немного говорится об обязанностях особ королевской крови ==========

– Ты заболел, да? – На Дамианову кровать плюхнулась упитанная тушка, а мгновение спустя Цинния торжественно выложила на дядину подушку увесистую пачку разномастных конвертов – от самодельных из дешёвой, грубой и серой бумаги до расписанных модными рисовальщиками из лавки того иллодца, который приехал в Ксанту, чтобы продать себя какому-нибудь скоробогачику, а в результате завёл лавочку с пафосными конвертами, письмовниками, стихами о любви, как готовыми, так и на заказ, и вообще всем тем, что позволяло иным аристократам, а пуще того – богатым суконщикам и бакалейщикам считать себя культурными людьми. Приглашения, Бездна их поглоти. Опять сезон бракосочетаний надвигается на бедного ненаследного принца.

– Да, – сказал Дамиан, отодвигаясь подальше от племянницы, чтобы она как-нибудь нечаянно не свалилась, вертясь и ёрзая, на его пострадавшую… часть тела. – У меня был приступ глупости.

Цинния хихикнула и тут же сообщила:

– А у бабушки Элины тоже был приступ. Только настоящий.

– Опять? – неприятно поразился Дамиан. – Так скоро?

– Ага. И целитель Астий сказал деду, что он её убивает.

– Это просто такое выражение, – заверил её Дамиан, хотя сам хмуриться не перестал. – А тебе говорили, что подслушивать некрасиво?

– Некрасиво попадаться, – парировало невинное дитя. – Тогда всем неудобно: и кто подслушивал, и кого подслушивали. А если не попадаться, тогда это данные разведки, вот.

– Это тебе, я так понимаю, дедушка Димитриос сказал? – усмехнулся Дамиан.

Внучка не только Великого кесаря, но и верховного маршала энергично кивнула и похвасталась:

– А ещё он сказал, что сам будет учить меня драться на мечах, вот! У Маркела с Гелом будет свой учитель, а меня дед станет учить.

Дамиан неопределённо хмыкнул. Отец и Юстиниан были категорически против, но Стратос громыхнул: «Я же не стану делать из девчонки скетскую наёмницу. Пусть просто поучится защищаться, чтобы, случись чего, сумела дожить до помощи Тёмных. Мия вон у меня из арбалета стреляет получше половины моих дармоедов, а поглядишь на неё – так бабёнка ничего тяжелее вышивальной иглы отродясь в руках не держала». Дамиан очень сомневался в том, что Артемия умеет вышивать, но на скетскую наёмницу невестка и впрямь совершенно не была похожа. Тут он, пожалуй, с маршалом был согласен: умение хотя бы продержаться до прибытия охраны никому ещё не вредило. А Циннии совершенно точно не мешало заняться чем-нибудь подвижным – и детскую пухлость пора сгонять, и скипидар, кипящий в одном месте, следовало направить на что-то полезное.

– Он сказал, – с потрохами выдала деда Цинния, – что Серпентам давно пора было вспомнить, с чего начинался Виссант, и породниться с теми, кто сделал его нынешним. – Вряд ли она как следует поняла эту фразу, но память у девчонки была отменная, и воспроизвела сказанное она наверняка дословно.

М-да, и не поспоришь ведь. Матушка как-то лет пять-шесть назад обмолвилась, что союз со Стратосами убережёт наследника престола от заговорщиков получше всякой тайной службы: пока Димитриос Стратос командует виссантскими войсками, ни один заговорщик не получит даже части этих войск, чтобы захватить тиару, которую рано или поздно наденет внук маршала Стратоса. И если кто-то считает заслуженного вояку недалёким солдафоном, то пусть посмотрит, как ловко его якобы простоватая и не особенно умная дочь уклоняется от любых попыток впутать её в чужие интриги. Кое-кто считал Артемию Стратос похотливой дурой, ничего с детства не знавшей и поныне знать не желающей, кроме казармы. Дамиан же полагал, что его невестка – женщина осторожная и дальновидная. Через её спальню, при отсутствии официального любовника, промаршировала вся дворцовая стража, от капитанов до флейтистов? Пф-ф, она даже имён никогда не спрашивает, и все милости, полученные её любовниками – золотая монетка, чтобы выпили за её здоровье или купили своим подружкам какой-нибудь подарочек. Все эти крепкие молодцы в блестящих кирасах – это же просто потребности тела…

А вот о потребностях тела он явно вспомнил зря, потому что это несчастное выражение потянуло за собой воспоминание о неумеренно бурной ночи и совершенно феерическом пробуждении. Когда оказалось, что дорогой супруг уполз с брачного ложа, не дожидаясь носилок. Как только сил хватило? Дамиан был уверен, что после ночных подвигов Гуннар проснётся только к вечеру. Он честно сказать, даже испугался ночью: сперва – за себя, потом – за нордландца. За себя, как оказалось – зря, потому что этот осенний лось не только не порвал ненавистного супруга, но даже умудрился ни одного синяка не оставить. Так что валялся в постели Дамиан больше затем, чтобы отдохнуть денёк после всех этих забот и проблем с бракосочетанием и последовавших за ним неприятностей – что отец, что старший братец поводом для безделья считали исключительно недомогание, вот младший принц и недомогал по мере сил.

– Ты меня не слушаешь! – укорила его Цинния.

– К бабушке тебя не пустили, зато тётя Ланта отвела тебя в канцелярию и велела выбрать из ящика две дюжины конвертов. Любых, какие тебе понравятся, но ты просто отсчитала две дюжины.

Цинния недоверчиво посмотрела на него.

– Ты меня не слушал, – убеждённо сказала она. – Думал о своём. А мои слова повторил точь-в точь. Научишь? Я так на уроках делать буду.

– И зря. Наставников надо слушать внимательно. Вдруг они скажут что-то очень важное, а ты прохлопаешь своими розовыми ушками.

– Что-то важное они по косточкам разберут и десять раз повторить заставят, – резонно возразила она. – А ты возьмёшь меня с собой к кому-нибудь на бракосочетание? Недалеко от Ксанты, конечно? Далеко меня не отпустят.

– Мне туда ещё дорогого супруга тащить, – пробормотал Дамиан. – Трёхликий, что же я такого плохого сделал, что меня при жизни так карают?

– А давай, я буду с ним учить столовые приборы, – предложила добрая девочка Цинния. – Он же гордый, не захочет, чтобы над ним смеялись. А я будто бы сама буду их зубрить, а его попрошу меня проверять? Ему пока вставать нельзя, а всё лежать и лежать скучно, тут я и приду, потому что отцу с матушкой некогда, бабушка болеет, тебе приглашения эти разбирать… Давай?