Текст книги "Основное условие мирного договора (СИ)"

Автор книги: Арабелла Фигг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Кузены помолчали. В дороге они поговорили, кажется, обо всём, что касалось предстоящего Гуннару житья в виссантском королевском дворце и его… м-м… семейной жизни. Начинать заново не хотелось, и Гуннар спросил, кивая на длинные списки под рукой Акселя:

– Имена тех, кто попал в плен к виссантцам?

– Они самые, – кивнул Аксель. Он коротко глянул на две тяжёлые шкатулки, дважды перевязанные толстым шнуром накрест и опечатанные лично королём. Содержимое их оценивалось ютами-ювелирами, которым поневоле приходилось быть беспристрастными: да, работали и торговали они, главным образом, в Виссанте, но слишком большая часть драгоценных камней для их работ добывалась в Нордланде. Даже Теодорих без возражений согласился на то, чтобы стоимость опалов из шахт Костяного распадка оценили именно пройдохи-юты.

Их же мастера изготовили и те украшения, которые Гуннар вёз женщинам, принадлежащим к семье будущего супруга. Мужчинам, разумеется, – даже шестилетнему внуку Теодориха, – в дар предназначалось оружие, пусть и висеть ему, грозному, тяжёлому, ничем не украшенному, на стене до скончания века, потому что вряд ли какой-нибудь южанин, особенно королевской крови, станет носить клинок из настоящей нордландской стали, изготовленный именно для боя, а не для того, чтобы покрасоваться.

– Неужели так много наших попало в плен? – удивился Гуннар, оглядывая стопку листов, исписанных сверху донизу.

– Вряд ли. Здесь списки тех, кого командиры не досчитались в своих отрядах ни живыми, ни мёртвыми. Посмотрим, сколько из них живы до сих пор…

Завязавшийся было разговор на безопасно-нейтральную тему прервала пожилая женщина в чёрном, одетая как служанка из богатого дома, но с осанкой и выговором придворной дамы.

– Прошу прощения у их высочеств, что отрываю от важных дел, – проговорила она церемонно, кланяясь по очереди сначала Гуннару (очевидно, как жениху своего принца), потом Акселю. – Я служу вдовствующей княгине Иоланте, дочери его величества. Моя госпожа просит их высочеств удовлетворить её маленькую прихоть. – «Похоже, прислуга должна не обращаться к знати прямо, а именовать господ «он» или«они», – подумал Гуннар, вспомнив бойкую вроде бы и настырную девицу, которая тоже называла его исключительно «его высочество».

– Какую ещё прихоть? – хмурясь, спросил Аксель.

– Прошу прощения, если это что-то слишком личное, – снова кланяясь, но с холодным достоинством произнесла женщина, – моя госпожа очень любит рукоделие и интересуется любыми его видами. Особенно ей интересны вещи, изготовленные руками чужеземных мастериц. Смею ли я просить у их высочеств вещь, вышитую либо как-то иначе изготовленную вашими женщинами? Моя госпожа будет бесконечно благодарна.

Нордландцы переглянулись. Настраивать против себя внебрачную дочь Теодориха, отказав ей в таком пустяке, было бы глупо. Аксель нашёл в своих, уже разобранных, вещах полотенце и отдал посланнице княгини.

– Как… необычно! – сказала женщина, с любопытством разглядывая руны, вплетённые в цветы и листья, украшающие с обоих концов длинную полосу полотна. – Смею ли я спросить его высочество, чья это изумительная работа?

– Моей сестры, – нехотя ответил Аксель, которому во всём этом чудился какой-то подвох, хотя он понятия не имел, в чём тот может заключаться. Ну, интересны вдовушке тряпки из чужой страны – а какой бабёнке они не интересны?

– И как скоро я должна буду вернуть его высочеству эту вещь?

– Передай своей госпоже, – слегка раздражённо проговорил Аксель, – что она может оставить себе это полотенце на память о моём приезде.

Женщина ещё раз поклонилась, бережно свернула подарок и удалилась наконец.

– Надо было спросить её про ужин, – запоздало спохватился Гуннар, уже достаточно остывший после ванны и потому вспомнивший, что в последний раз ел в полдень, а по причине удушливой жары съедено им было совсем немного. – Или давай, я солдата дворцовой стражи спрошу, будут ли нас вообще кормить сегодня? Я вроде как жених их принца, – натужно пошутил он, – и ещё нужен буду ему живым.

========== Глава вторая, в которой нордландских принцев представляют Великому кесарю Виссанта ==========

Народу в немаленький тронный зал набилось так много, что с дамами случилось несколько обмороков – после ночной грозы посвежело, но не настолько, чтобы людям, стоящим вплотную друг к другу, легко дышалось.

Теодорих Второй, милостью и волеизъявлением Трёхликого Великий кесарь Виссанта, король Миррии и Ютгарда, повелитель скетов, правитель Дымных островов, брат базилевсы-регентши Иллода (впрочем, это уже неофициально) принимал в своей столице наследника трона Нордланда и его кузена, согласно договору являвшегося женихом ненаследного принца Дамиана. После долгой череды побед, включая даже (весьма сомнительную, с точки зрения Дамиана) победу над воинственными скетами, мирный договор с дикими северянами кое-кто при дворе рассматривал как слабость, проявленную стареющим монархом. «Ну-ну, – с усмешкой думал младший принц, – отцовская слабость…» Да, Виссант за десять военных лет так и не захватил злополучный Костяной распадок, более чем оправдывающий своё название. Но две увесистые шкатулки, до краёв полные безупречных огненных и чёрных опалов, легко окупали не только свободу совершенно бесполезных в любом качестве пленных северян, но и немалую часть военных расходов. А главное, война эта, независимо от степени её успешности, стала каким-никаким поводом для общения с нордландцами, до сих пор вообще избегавшими каких бы то ни было контактов с южанами. Кое-кто этого не понимал – что ж, это их проблемы.

Дамиан с интересом следил, как за надутым от важности распорядителем к возвышению со старинным резным креслом, где сидел король, шли нордландцы. Проход был застелен пурпурной ковровой дорожкой, и счастливчики в первом ряду то и дело неловко выгибались, когда на них слишком уж напирали сзади – неумолимый этикет строго запрещал топтать ворс дорожки тем, кто не имел счастья быть приглашённым пред очи Великого кесаря. Северяне шли локоть к локтю, словно в любой момент готовы были встать спина к спине, но лица у обоих были холодны и равнодушны. Две скалы в снежных шапках светлых волос – оба рослые, крупные, у обоих через плечо небрежно переброшены ненужные на такой жаре плащи из какого-то светло-рыжего в тёмных, почти чёрных пятнах меха… Стоя у подножия отцовского кресла, Дамиан отчётливо видел в глазах половины присутствующих мужчин и всех без исключения дам жгучее желание упасть нагишом на этот роскошный пятнистый мех и оказаться под светловолосым варваром… или обоими сразу. Он подумал, что его будущий супруг всё-таки слишком молод, чтобы достаточно долго изображать ледяную невозмутимость, и следует самому озаботиться выбором фаворитки для него, пока северянин не попался в когтистые лапки той же княгини Атанасиос, к примеру.

Нордландцы тем временем дошли до возвышения, разом остановились и разом же коротко кивнули королю, вставшему с кресла, чтобы приветствовать их. Никто не принял бы этот кивок за поклон, и по залу пробежался глухой ропот, но Теодорих милостиво улыбнулся гостям с видом: «Не будем требовать от некоторых слишком многого», – и произнёс:

– Счастлив приветствовать тех, кто привёз мир моей стране и моему народу.

***

Гроза бесновалась половину ночи, Гуннар и представить себе не мог, что молния может перечеркнуть половину неба, а от грома словно бы приседает и сжимается не бревенчатая охотничья избушка, а каменное здание со стенами в локоть толщиной. В Нордланде грозы случались дюжину-другую раз за лето, и одной здешней молнии на всё это лето как раз хватило бы. Закрыв окно, чтобы ветер не швырял в него пласты неожиданно ледяной воды, Гуннар неотрывно смотрел, как синеватые лезвия молний вспарывают отвислые животы низких косматых туч. В северных владениях вроде того же Белого Берега кое-кто до сих пор втихомолку молился Старым Богам, одним из которых был великан с грозовым молотом. Когда он ссорился со своим злокозненным сводным братом, он швырял в негодяя волшебный молот, и тогда над землёй гремела гроза. Похоже, братец его был родом с юга, если великан так норовил изорвать в клочья виссантское небо. Эх, если бы богам требовалась помощь смертных, Гуннар охотно правил бы турами, которые тянули повозку, грохотавшую по небу, пока свирепый бог грозы учил бы уму-разуму подлого родственничка. К сожалению, всё, что он мог – это стоять у окна и смотреть сквозь вогнутые куски стекла на бушующую непогоду. Ему подумалось даже, что следует как можно скорее найти себе напарника для разминок с топором и мечом, чтобы раздражение, копившееся в душе с того самого дня, как он узнал о своей судьбе, не выплеснулось наружу, снося правых и виноватых без разбору.

А за грозой пришли свежесть и тишина, и Гуннар на удивление хорошо выспался, хоть и спал совсем недолго. Свежим было и утро, прохладное и ясное, но вот тронный зал встретил их духотой, густо настоянной на духах и пахучих притираниях. Разодетые придворные показались Гуннару стаей ярких птиц, да только смотрели они на нордландцев вороньём – с тем же жадным хищным любопытством: достаточно ли ты ещё силён, или скоро можно будет выклевать твои глаза?

Он привычно держал равнодушное лицо, хотя совершенно ненужный в такую жару, но полагающийся в торжественных случаях плащ из шкуры пардуса уже порядком давил на мокрое от пота плечо. Хорошо, хоть ткань парадной рубахи никак не оговаривалась, и они с Акселем надели полотняные, выкрашенные безумно дорогой привозной краской в густо-синий цвет и щедро вышитые золотой канителью руками родных сестёр. Обережные руны, вплетённые в узор, вообще полагалось вышивать только кровным родственницам, которые в начале работы кололи себе пальцы иглой и выступившую кровь растирали по нитке. Подружки или служанки тоже могли помогать в работе, но только после того, как родственница оставит свою кровь на полотне. Зная Хельгу, Гуннар был уверен, что пальцы непоседливая сестрица колола часто, и это сознание, что частица его семьи с ним, действовало ободряюще.

Впрочем, ничего особенного ни от него, ни от двоюродного брата и не требовалось – стоять напротив грузного пожилого мужчины, одетого в багряный бархат, и слушать его приветственную речь. Ответную должен был держать Аксель, а самому Гуннару нужно было только сделать знак двоим воинам, которые несли сундук с подарками для будущей родни. Сундук этот после того, как Гуннара представили Теодориху и его сыновьям в качестве жениха, был поставлен в изножие трона. Сам тан лишь откинул крышку, предлагая королевской семье взглянуть на содержимое, но уж решать, кому что достанется – это дело главы семьи, не гостя, пусть он даже вскоре войдёт в эту семью.

Слова, слова, слова… Много слов. От духоты уже начинало ломить в висках, но Гуннар молча стоял и внимательно слушал кузена и будущего… тестя? Свёкра? Двое детишек с не по-детски серьёзными и важными лицами, на удивление терпеливо стоявшие всё это время по правую руку короля, вышли вперёд, распорядитель почтительно подал им мраморную доску с вделанным в неё письменным прибором, и детишки с сосредоточенным видом вцепились в края этой доски. Особенно напряжённой выглядела девочка, у неё даже волосёнки на лбу слиплись под символической, почти из золотой проволоки сплетённой маленькой короной. Кто-то положил на доску два пергаментных свитка с текстом мирного договора. Сердце Гуннара замерло, когда Аксель взял перо с золочёным наконечником и поставил свою подпись на обоих. Следом подписал и Теодорих. Вот и всё, назад пути нет. Собственно, его не было уже тогда, когда король Нордланда дал слово прислать в Виссант своего сына и племянника, но теперь Гуннар особенно ясно понял: домой он не вернётся. Никогда.

***

Когда сквозь голубоватый лёд безразличных глаз прорвалась лютая тоска, Дамиан испытал приступ лёгкого раздражения: этому молодому варвару дали шанс прожить жизнь куда более интересную и комфортную, чем та, которая была бы суждена самому младшему сыну полудикого северного князя. Он же смотрит на пергамент, подписанный его кузеном, так, словно на его глазах подписывается его смертный приговор. Раздражение, разумеется, привычным усилием воли было загнано в глубины души, где много всякого подобного копилось почти без шансов когда-либо вырваться наружу. «В конце концов, – сказал себе Дамиан, – а чего ты ждал от человека, знающего твою страну только по россказням мошенников-ютов да по впечатлениям от долгой, изматывающей дороги? Покажи ему настоящий Виссант, особенно тот, что доступен особам королевской крови. Роскошь любят далеко не все, но уж комфорт способны оценить даже безмозглые создания вроде насекомых, греющихся на утреннем солнце. А если северянин действительно любит читать, дворцовая библиотека должна просто сразить его своим богатством выбора – вряд ли в замке его дядюшки было так уж много книг».

Он перевёл взгляд на племянников, которые с важным и сосредоточенным видом держали переносной пюпитр. Рановато было шестилетним детям, по мнению младшего принца, участвовать в подобных церемониях; но с другой стороны, Маркел с самого детства будет знать, что власть – штука утомительная и доставляющая куда больше забот и проблем, чем удовольствия. Сам Дамиан с того же раннего детства не завидовал, а сочувствовал старшему брату, которому придётся рано или поздно сесть в старинное кресло, несмотря на все усилия прислуги, подточенное жучками, и возложить на свою голову тяжеленную в самом прямом смысле бархатную шапку, расшитую таким количеством драгоценных камней, что в самый чёрный день на неё одну можно было бы купить хлеба на весь Виссант. Ох, Трёхликий, пошли крепкого здоровья отцу и дай долгой жизни Юстиниану, а сам Дамиан охотно останется помощником брату – но не более того. Глупый северянин даже не понимает, насколько проще жить супругом-заложником, который ни за что не отвечает и с которого никто ничего, вот совершенно ничего не требует! Правда, скорее всего, привыкнув в своём Нордланде к жизни, полной опасностей и лишений, он быстро заскучает, но при дворе имеется множество способов бороться со скукой. Посмотрим, что подойдёт ему более всего прочего.

Но торопиться, навязывая своё общество, разумеется, не следует. Пусть будущий супруг осмотрится немного, пусть отдохнёт после церемонии и торжественного обеда. Обед… Дамиан нахмурился. Северные варвары за столом, накрытым по требованиям виссантского этикета – это будет бесплатное развлечение для целой своры придворных. Как же он раньше об этом не подумал? И если принц Аксель в скором времени вернётся в свой Нордланд и для него вся эта морока с церемониями и застольями останется только неприятным воспоминанием, то супруга ненаследного принца Дамиана ещё очень долгое время будут изысканно травить за его неумение обращаться с вилками. Можно будет и даже, скорее всего, придётся хорошенько припугнуть дюжину самых наглых, обвинив их в оскорблении кесаря и членов его семьи, но втихомолку смеяться над неотёсанным нордладцем будут ещё долго после того, как он выучит порядок использования столовых приборов. Если он ещё захочет их учить…

Не удержавшись, Дамиан потёр лоб, покрывшийся за время стояния возле отцовского кресла липкой испариной. Благо, церемония завершилась, и присутствующие начали расходиться, так что некому было обращать внимание на озабоченный вид младшего принца. Кроме невестки, разумеется: разве женщины что-то упустят в чужом настроении?

– Тебе плохо, Мин?

Это от сына Иоланты пошло – «дядя Тин» и «дядя Мин». Мальчишке уже девятый, а не два года, но Тин и Мин прилипло накрепко, даже король так порой звал своих сыновей.

– Я тут подумал про обед, – обречённо проговорил Дамиан. – Как будем спасать наших северных соседей от осмеяния?

***

Серебро, хрусталь, кружевные скатерти… Не праздничный стол, а заморозком прихваченный. Гуннар с аппетитом поел утром в своих покоях, но после долгого утомительного стояния в душном переполненном зале изысканная столовая вызывала лишь очередной приступ раздражения, а яства на словно бы заснеженных столах – тошноту. Нет, наверное, всё это было вкусно… ну, почти всё, вот только никакого желания участвовать в совместной с гадючьим клубком трапезе Гуннар не испытывал. И отказаться нельзя – прямое оскорбление хозяев, которым то ли не доверяешь, подозревая в попытке отравить, то ли просто брезгуешь разделить с ними хлеб и вино.

Их с Акселем ещё и разлучили, усадив наследного принца Нордланда по правую руку от виссантского короля, между Теодорихом и его женой, а самого Гуннара – по левую, так что его соседкой слева оказалась супруга принца Юстиниана. Она улыбнулась Гуннару, слегка коснулась его рукава и проговорила по-южному певуче:

– Это грубое нарушение этикета, мой принц, но позвольте мне поухаживать за вами?

– Благодарю, – холодновато отозвался Гуннар, – но вам не стоит утруждаться, госпожа моя. По словам моей матушки, я уже в год сам неплохо управлялся с ложкой.

Он аккуратно собрал на одну из своих тарелок целый ряд блистающих серебром столовых приборов и отставил её в сторонку, оставив себе единственную вилку, показавшуюся ему удобнее прочих, а рядом с нею выложил на стол, вытащив из ножен, охотничий нож, с которым впору было на кабана идти.

С нижних столов, где сидели придворные, на него и вообще на королевский стол уставились во все глаза. Гуннар ухмыльнулся и демонстративно потрогал большим пальцем хищное кривое лезвие. Он обвёл «птичник», как обозвал про себя это сборище бездельников и дармоедов, тяжёлым взглядом, продолжая поигрывать тяжёлым ножом. Кто-то из стражи, хмурясь, двинулся было к столу – как же, вооружённый варвар рядом с кесарем! – но Теодорих сделал движение рукой, словно отгоняя назойливое насекомое, и гвардеец с мрачным видом подчинился.

– Вряд ли вам понадобится подобный прибор, тан Гуннар, – неожиданно мягко проговорил виссантский король. – При моём дворе не подают к столу целые туши. Это удовольствие для охотничьих домиков, в любом из которых вас с радостью примут в любое время.

– Благодарю за позволение охотиться, ваше величество, – Гуннар чуть склонил голову. – И если вы говорите, что нож за вашим столом не требуется, кто я такой, чтобы в этом сомневаться?

Он не глядя, привычным движением, вбросил нож обратно в ножны, сам же смотрел при этом вниз, высматривая ехидные улыбочки на лицах придворных. Улыбочек видно не было: кажется, представление «дикий и злобный северный громила с огромным ножом» вполне удалось. Даже, похоже, чересчур: в глазах иных дамочек загорелся боязливый, но при этом хищный интерес. Вот ведь, Предвечные прости, суʼчки течные! Своих мужиков мало, что ли? Хотя… если их мужики ложатся друг с другом, жёнам, видимо, только и остаётся, что облизываться на дикарей.

Бесшумно сновавшая по залу прислуга раскладывала угощения и подливала вина в бокалы. Оркестр за кружевной решёткой балкона что-то негромко наигрывал, над столами стояло лёгкое гудение, как над цветущими кустами малины ясным тёплым утром. Гуннар отломил себе корочку какого-то пирога («Непременно попробуйте, мой принц – это божественно») и делал по глотку слабенькой кислой дряни каждый раз, когда его соседи по столу поднимали бокалы. Воркование соседки сливалось для него со струнными переливами с балкона, мешая слушать, о чём говорят Аксель с Теодорихом; в столовой скоро стало так же душно, как до этого в тронном зале, и единственное, о чём Гуннар мог думать, было: «Да когда же всё это кончится?»

***

Да, это было… впечатляюще – сгрести на десертную тарелку все лишние, по мнению будущего супруга, приборы, а взамен вытащить из ножен такое страшилище… Дамиан как-то сразу пожалел, что Виссант – не Фарсистан, где в присутствии шаха даже заколки в волосах женщин недопустимы, не то что оружие у мужчин, кроме рабов-стражников. Впрочем, тан Гуннар легко послушался короля, убрав нож, но впечатление на придворных произвести он успел.

Дамиан пристально осмотрел нижние столы, выискивая записных остряков. Ага, вон тот автор корявеньких куплетов, кажется, всерьёз перетрусил – с ним в ближайшее время проблем, похоже, не будет. А вот от той парочки проблемы вполне могут быть, но совсем другого свойства: у обоих, похоже, вся кровь от головы стекла в штаны при виде опасного и свирепого крупного хищника, который всё-таки слушается разумных доводов. Как бы объяснить недоумкам, что идея переспать с северянином близка к желанию забраться в клетку к медведю? Или как раз не стоит объяснять? Пусть-ка тан Гуннар сам объяснит, простыми словами, а лучше действиями, что он думает о подобных вещах? А то после того, как он выгнал из умывальной служанку, эта дура растрепала всему дворцу, что варвар женщинами не интересуется вообще… Кстати, чем глупая курица нордландцу не угодила? Не уродина, молодая, бойкая… Ютскую девчонку, что ли, к нему приставить, с кроткими оленьими глазами… и характерным ютгардским носом?

«Послезавтра, – наконец сказал себе Дамиан. – Завтра пусть придёт в себя и немного поскучает, а послезавтра я его навещу и предложу небольшую прогулку по городу. Или вообще для начала натравлю на него Ланту…»

========== Глава третья, в которой Гуннару выпадает честь сопровождать даму королевских кровей ==========

Следующий день выдался хлопотным, но хлопоты эти не изматывали скукой и напряжением, а, наоборот, заставили отвлечься от мрачных мыслей: Аксель потребовал встречи с выкупленными пленными, и Гуннар поехал с ним в какие-то бараки даже не на окраине Ксанты, а вообще далеко за городской стеной. Забрать их оттуда нордландский принц не мог, – кто бы ему позволил привести всю эту озлобленную, пусть и ослабевшую от голода, ран и болезней толпу во дворец? – но он оставил с земляками часть своей охраны, чтобы в любой момент знать о том, что происходит в бараках, и дал денег, чтобы пленники купили нормальной еды и наняли лекаря. Сам же с помощью кузена полдня сверял списки пропавших без вести, отмечая в них нашедшихся в Виссанте и записывая отдельно тех, о ком кто-то слышал какие угодно неверные известия, и тех, о ком не было известно вообще ничего.

– Пленных, которых уводили жрицы Тёмного Лика, однозначно можно записывать в погибшие, – мрачно сказал Гуннар, разглядывая листы дорогой, гладкой и белой бумаги, на которых ещё сегодня утром ровными столбцами красовались аккуратные поимённые списки. Теперь они были исчерканы и исписаны вкривь и вкось на полях и вообще где место нашлось. «Аксель полдня убьёт на то, чтобы всё это привести в порядок», – подумал Гуннар.

Кузен устало кивнул на его замечание. Спросить каждого, как зовут, откуда родом, в чьём отряде служил, что слышал о других пропавших, есть ли какие-то мысли о том, куда южане могли отправить тех, кто доставлял слишком много проблем даже для нордландца… С частью пленных, правда, разговаривал Гуннар, но большинство всё-таки желало поговорить к наследным принцем, а не с его братом, который хоть и останется в Виссанте, но вряд ли чем-то сумеет помочь хотя бы себе. А больше всего нордландцев возмущало грядущее бракосочетание, в котором они видели насмешку развратников-южан над настоящими мужчинами: нет бы честно и прямо назвать заложника заложником!

Во дворец двоюродные братья вернулись довольно поздним вечером. И дорога в оба конца требовала времени, и перепись всех нашедшихся тоже, а ещё, разумеется, бывшие пленные жадно расспрашивали, как там дела дома, в Нордланде, и рассказывали о своей жизни в Виссанте – этих Гуннар слушал особенно внимательно. Ужин кузены, как обычно уже, потребовали в покои Акселя, и за ужином этим к ним (к большому неудовольствию обоих) присоединился Дамиан.

***

М-да… Оставил жениха отдохнуть-поскучать денёк, а тот удрал, увязавшись за братцем не к кому-нибудь, а именно к тем, кто наилучшим образом, быстро и надёжно, способен был настроить его против Виссанта, его законов и обычаев – к пленным северянам. И не пускать приличного повода нет, вернее, вот так сразу и не придумаешь…

– Какие у вас планы на завтра, тан Гуннар? – спросил Дамиан, усаживаясь за стол вместе с нордландцами. Разумеется, они не были ему рады. Разумеется, оставшееся до брачной церемонии время они хотели бы провести вдвоём, думая, что расстаются чуть ли не навек. Но Бездна его поглоти, будущему супругу следовало привыкать понемногу к мысли, что семья его отныне здесь, а не за Вьюжным перевалом!

– Поедет вместе со мной в лагерь наших пленных, – за кузена ответил Аксель.

– Боюсь, мой принц, – возразил Дамиан с приличествующим случаю лёгким сожалением в голосе, – у вас самого не будет на это времени. Мой отец хотел бы обсудить с вами некоторые вопросы, не вошедшие в договор, чтобы вы могли передать их вашему государю. Поскольку после церемонии бракосочетания вы вряд ли задержитесь в Ксанте, у нас всего несколько дней на то, чтобы обсудить некоторые возможности.

– Я передам моему королю всё, что вы сочтёте нужным довести до его сведения, – холодно отозвался Аксель, – но я не вижу никаких возможностей для чего бы то ни было. Договор подписан, я слежу за его выполнением вашей стороной – о чём ещё нам говорить?

«Лишние» тарелки опять аккуратной стопкой стояли чуть в стороне, на верхней лежали все приборы, кроме двух вилок, а кувшин с вином сиротливо приткнулся к отвергнутой посуде – то-то радовалась, должно быть, прислуга, нагло выпивая вино, предназначавшееся для чужеземных принцев, поскольку сами северяне его даже не пригубили. Нет уж, чем меньше будущий супруг станет общаться с таким родственником, тем скорее привыкнет к другой жизни.

– Это мы обсудим завтра, – сказал Дамиан. – А к вам, там Гуннар, у меня большая просьба.

– Какая? – не скрывая откровенного нежелания выполнять какие угодно просьбы, спросил тот.

– Мой отец планирует новый брак моей единокровной сестры. Ей велено сменять понемногу траур на обычную одежду, поэтому она хочет пройтись по лавкам – сами понимаете, у вдовы не могло быть никаких развлечений весь этот год.

– А при чём тут я? – недоумённо спросил нордландец.

– Приличная женщина не может разгуливать по городу одна, – пояснил Дамиан, и оба северянина одинаковым движением саркастически заломили бровь: «В самом деле?» Любопытные же у них обычаи, если простое и понятное нежелание отпускать женщину из дома одну вызывает у них такую реакцию. – Её должен сопровождать родственник-мужчина. Отец требует моего присутствия на завтрашнем разговоре с принцем Акселем, – он обозначил короткий поклон старшему нордландцу, – а вы, тан Гуннар, практически уже член нашей семьи. Честно говоря, – он заговорщицки улыбнулся, – я только рад тому, что не смогу сопровождать сестру в город. Всё-таки она почти целый год была лишена возможности купить себе что-то новое. Но я обещаю вам, что заставлю Иоланту поклясться быстренько выбрать самое тёмное из синего и зелёного, а не мучить вас, часами роясь в тряпках.

Будущий супруг содрогнулся – похоже, нордландские женщины, сколько бы вольностей им ни позволяли мужчины, так же доводили своих спутников до тоскливого бешенства, когда выбирали себе ткани на новые наряды.

– Вам же в любом случае пора хотя бы бегло ознакомиться с Ксантой, – прибавил Дамиан. – Иоланта покажет вам, скажем так, приличную сторону города. А с… м-м… неприличной я вас попозже охотно познакомлю сам.

***

Порядочной женщине, кроме спутника из родственников мужского пола, полагалось ещё верховое животное или лёгкий возок – не пешком же ходить знатной даме! К мужчинам местные правила были не так строги, но Гуннара всё-таки спросили, нужна ли ему лошадь. Он отказался, а для княгини оседлали занятное золотисто-рыжее существо, похожее на лошадь, но с длинными ушами и куда помельче.

– Это мул, – пояснила княгиня Иоланта, привычным движением ставя ногу в изящном сапожке на спину скрючившемуся конюху, чтобы удобнее было сесть в седло. – Смесок лошади и осла.

Гуннар рассеянно кивнул, изумлённо глядя, как она усаживается боком в совершенно, по его мнению, немыслимое приспособление на спине у мула, кем бы тот ни был. На его вопрос, почему бы не сесть в нормальное седло, свесив ноги по обе стороны, княгиня шокированно возразила:

– Что вы, ведь так юбка собьётся почти до колен!

– Но есть же раздвоенные, специально для того, чтобы ездить верхом.

– Но… – она наморщила носик, – это же так вульгарно! Женщина в мужском седле? Нет-нет, у нас есть свои.

– Неудобные и опасные?

Сообразив, что от него требуется, Гуннар взял мула под уздцы, и тот неторопливо затрусил, ровно и красиво выставляя гладкие ноги.

– Ради красоты приходится кое-чем жертвовать.

Он покачал головой. Никогда не позволил бы он ни сестре, ни жене ездить в подобном седле, каким бы изящным его ни считали.

– А у ваших женщин есть специальные юбки для верховой езды? – спросила княгиня.

– Есть, – подтвердил Гуннар. – Правда, полагаются они всё больше для торжественных случаев, и обычно наши женщины просто надевают штаны.

– Штаны? О, – она изумлённо замолчала.

– Юбки, платья – это вообще или для праздника, или по дому, – кивнул Гуннар. – Когда снег по колено или весной всё раскисло, или осенью затяжные дожди, в юбке до пят не особенно походишь, штаны удобнее. Что толку от сапог, если измажешь в грязи подол? Обычно женщины, встав утром, просто обёртывают плед поверх рубашки и подпоясывают его ремнём. А если надо куда-то идти, надевают штаны.

– Бедняжки! – сочувственно проговорила княгиня. – Как это должно быть ужасно, когда нет возможности одеться, как пристало женщине.

Гуннар пожал плечами. Ни матушка, ни сестра, сколько он мог заметить, ничуть не страдали от необходимости одеваться почти по-мужски. А уж усадить их обеих в пыточное устройство под названием «дамское седло» удалось бы разве что для смеху.

Они миновали ворота – какие-то другие, не те, через которые Гуннар с Акселем и их эскортом въезжали во дворец в первый день и через которые покидали его для встречи с пленными нордландцами. Дворец со службами, дворами и садами занимал обрывистую возвышенность на излучине реки, и с того берега к нему вели два моста – по первому, не заезжая в собственно Ксанту, нордландцы и попали в резиденцию виссантских королей; другой вёл из дворца в город. Точнее, в верхнюю, «приличную» его часть, оставляя далеко внизу рассыпанные по низкому восточному берегу серенькие хибарки.

– Мост Кесарей, – с гордостью проговорила Иоланта. – Его длина больше лиги, почти лига с четвертью.

Гуннар без особенного интереса кивнул. Опоры моста, больше похожие размером и формой на сторожевые башни, выглядели, разумеется, впечатляюще, и само покрытие моста из безупречно-квадратных каменных плит позволяло хоть танцевать на нём, но нордландцу случалось дома и пересекать пропасти по подвесным мостикам, опасно раскачивающимся на ветру, и посылать работников подновить ограждение дорог там, где они обвивали скалы по самым краешкам обрывов.