Текст книги "Основное условие мирного договора (СИ)"

Автор книги: Арабелла Фигг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Я бы сделал перила повыше, госпожа моя, – сказал он, мельком глянув на каменный парапет, не достающий ему даже до пояса. – Эти слишком легко перемахнуть самому… или помочь в этом недругу.

– Какие кровожадные мысли, – смеясь, сказала княгиня. – Разбойникам довольно сложно попасть на этот мост, тан Гуннар. Дворцовые ворота с одной стороны, Закатные – с другой, а в верхний город допускаются далеко не все желающие. К тому же знать никогда не покинет свой дом без охраны, – она небрежно кивнула назад, где неторопливо ехали верхом с полдюжины вооружённых типов в форме с неизвестным Гуннару гербом. – Вам бы, кстати, тоже следовало попросить охрану у моего брата: у этого брака довольно много противников, причём далеко не все они умны и дальновидны.

– А я ещё вздумал за праздничным столом пугать виссантцев ножом, – усмехнулся он. – И подтвердил тем самым репутацию злобного и дикого варвара, породниться с которым – бесчестье для королей Виссанта.

– Варвар, знающий слово «репутация», – она опять засмеялась. – Расскажите мне ещё о Нордланде, тан Гуннар.

– Что именно, госпожа моя?

– Н-ну… – она поиграла изящным хлыстиком, в котором ей не было никакой нужды: в случае чего Гуннар мог если не остановить довольно мелкую верховую скотину, так хотя бы сдёрнуть всадницу с её насеста – единственное, что в этом седле было хорошего. – Правда ли, что в Нордланде траурный цвет – белый, а не чёрный?

– Правда, – подтвердил он. – Белый – это снег и лёд, это смерть или долгий мёртвый сон почти всего живого…

– А чистота? Разве белый – не символ чистоты?

Гуннар покачал головой. Чистота… безупречная, мёртвая чистота сияющего на холодном зимнем солнце полотна, застелившего землю.

– Значит, наши свадебные наряды выглядят для вас траурными?

– Да, госпожа моя.

– А какой цвет считается у вас праздничным?

Гуннар чуть пожал плечами. Сама княгиня была одета во всё чёрное, но платье её было сшито из ткани настолько тонкой, что сквозь неё легко угадывались очертания ног (слишком худых, на вкус Гуннара). Поверх него Иоланта накинула вовсе уж прозрачную штуку из мелкой сетки с бархатными цветами, капюшон которой закрывал почти всю верхнюю половину лица, и Гуннар подумал, что лиʼца местные женщины, особенно богатые и знатные, прячут под такими накидками вовсе не из скромности, а просто спасаясь от свирепого здешнего солнца. Крестьянки в поле, небось, глубоких капюшонов не носят – много ли в таких наработаешь? – потому и лица у них темнеют от солнца и грубеют от сухого жаркого ветра.

– На праздники каждый надевает лучшее, что у него есть, госпожа моя, – сказал он. – И красят праздничные вещи кто чем может. Кто-то обходится ольховой корой и корнями марены, кто-то развязывает кошелёк и покупает лазурит и кармин.

– Вы знаете даже тонкости вроде краски из коры и корней? – княгиня с любопытством глянула на него. – Довольно странно для сына самого богатого и влиятельного нордландского князя. Вас интересует рукоделие? – спросила она с лукавой улыбкой.

– Меня интересует всё, чем живут люди моего отца, госпожа моя. Не знаю, как с этим в Виссанте, а в Нордланде всё просто – мы защищаем наших людей от разбойников и хищных тварей, они нас кормят, – ответил он, наверное, резче, чем следовало бы. Ну, не нравилась ему эта женщина. Не нравились её улыбочки, её густые, удушливо-сладкие духи, раздражало шуршание её платья на каждом шаге мула, вопросы её дурацкие раздражали тоже. «Расскажите о Нордланде – что там носят?» Не «Как вам живётся», а «Как вы одеваетесь»… Вот уж спасибо принцу Дамиану, удружил. «В следующий раз, – мрачно подумал Гуннар, – попрошу у него охрану, потому что без неё всё равно не отпустят, и схожу в город один, а сегодня отбуду уж это наказание с тряпичными лавочками…»

***

– …Отвратительно, Мин. Ему не понравилась Ксанта, не понравилась я, он отбывал скучную и неприятную повинность и даже не пытался притворяться из вежливости. Испортил мне всё удовольствие от покупок, – Иоланта натянуто рассмеялась, но ясно было, что она уязвлена: за нею ухаживала в разное время едва ли не вся мужская половина двора, а какой-то юный дикарь остался равнодушен к её красоте, уму и обаянию.

– Ну, что взять с глупого варвара? – развёл руками Дамиан. – Управитель жаловался мне почти в истерике: оба братца-северянина выставляют служанок вон, едва те успеют тарелки на столе расставить или набрать воды в ванну. Спрашивал, не купить ли ему фарсийку для моего будущего супруга: может быть, нордландцу понравится молчаливая и послушная девушка?

– Судя по тому, что он рассказывал о женщинах Нордланда – вряд ли. Купи ему лучше скетскую степнячку, больше привычную к луку и ножу, чем к тряпке и метле, – ядовито посоветовала Иоланта. – Будут на пару тосковать по прежней вольной жизни и бранить злобных и распутных виссантцев.

– Ланта, – Дамиан клятвенно прижал руку к груди, – я тебе обещаю, что на второй или третий день после бракосочетания пройду с тобой по всем лавочкам, в которые ты решишь заглянуть, оплачу все твои покупки и ни единого слова не скажу о том, что ты слишком долго вертишься перед зеркалом. Слово ненаследного принца!

– Все покупки? – сощурилась она.

– На какие хватит моих денег, – поспешно уточнил он. – Сама знаешь, какое содержание мне полагается и как отец любит, когда я почему-то прошу больше.

– Ловлю на слове, братец, – кивнула Иоланта, и он хмыкнул про себя: Ланта есть Ланта – если есть возможность сэкономить хоть грош, она возможностью этой воспользуется. – И что взамен?

– Ничего. Хочу исправить сегодняшнюю ошибку – не стоило портить тебе первый за такое долгое время поход по лавочкам. Прости, ладно? Я надеялся, что тану Гуннару будет интересно побывать в Ксанте просто как приезжему, не по официальному делу.

– Вроде грядущего венчания? – усмехнулась она. Потом стала серьёзной, почти хмурой. – Ты знаешь, что для нордландцев белый – цвет траура? – спросила она.

– Нет, – отозвался Дамиан с лёгким недоумением. – Это важно?

– Не знаю, – вздохнула Иоланта. – Почему-то мне кажется, что да. Ты не будешь против, если я попрошу Мирту быть поблизости от покоев твоего будущего супруга в вашу с ним брачную ночь?

Он опять хмыкнул: эти женщины с их предчувствиями и страхами…

– Если тебе так будет спокойнее, – сказал он, пожимая плечами. – Только покои будут не его – мои. Я совершенно уверен, что добрые люди с удовольствием расскажут северянину о том, кто кого навещает в спальне. Мне всё равно, а нордландец точно будет смертельно оскорблён, если я приду к нему, а не наоборот.

========== Глава четвёртая, в которой сначала Гуннара, а затем и Дамиана ждёт неприятный сюрприз ==========

В ночь перед брачной церемонией прошёл мелкий дождик – прибил пыль, освежил воздух. Гуннар однако не выспался и был мрачен и молчалив. Ему принесли венчальный наряд, попытались было сунуться одеть-причесать, но он рявкнул так злобно, что из его покоев разом вынесло и прислугу, и какого-то важного, раздобревшего на дворцовых хлебах типа, прислугой этой командовавшего.

Разумеется, оделся Гуннар сам. Белая шёлковая рубашка была скроена, как это делалось в Нордланде, и вышита серебряной канителью – похоже, кто-то в дороге рылся в его вещах и не только снял мерки с его одежды, но и дотошно срисовал узоры, вышитые Хельгой на праздничной рубашке, потому что одеяние было бы точной копией его торжественного наряда, если бы не цвет. Белыми были штаны из тонкого сукна, и даже сапоги и пояс из лаковой кожи сияли нетронутой белизной.

– Прямо хоть сейчас на костёр, – выразил общее мнение Харальд, капитан охраны.

Аксель одёрнул его, но и сам, похоже, думал так же, потому что смотрел на двоюродного брата с бессильной мрачной тоской.

– Учёные из здешнего Университета передают просьбу моему отцу, – сказал он хмуро, – чтобы им разрешили приехать и описать наших птиц и зверей, записать сказания и песни и прочее в том же роде…

– Зарисовать дороги и мосты, отметить на картах крепости, – подхватил Гуннар. – А за это они будут любезно передавать мои весточки вам и ваши ответы – мне. Дотошно копируя нашу переписку, разумеется. Не надо, Аксель. Протянете Виссанту кончик пальца и не поймёте, когда и как вам руку до плеча обглодали. Считайте, что вы и правда меня сегодня похоронили.

Кузен сглотнул, вздохнул судорожно и с явным усилием проговорил:

– Решать будет отец, но я передам ему твои слова. Мне и самому совсем не по душе виссантцы, рыскающие по нашим землям. По мне, пусть и дальше обходятся ютгардскими шпионами.

Видимо, новобрачному полагалось довольно много времени на подготовку к церемонии, потому что Гуннар давно был готов и больше часа проговорил с кузеном и капитаном охраны, прежде чем за ним пришли. Его проводили в тот самый двор, где их встречал в первый вечер младший принц – тот уже ждал, так же одетый в белое с головы до ног, но разумеется, одетый, как полагалось при виссантском дворе. На фоне этой сияющей парчой и шёлком белизны особенно тёмными казались волосы и глаза, и Гуннар почему-то вспомнил пакостного божка из Старого пантеона – тот, единственный из Старых богов, имел чёрные, как смоль, волосы. Он подумал, что местным женщинам принц, наверное, кажется красивым. Самому ему дела не было до наружных прелестей будущего супруга, зато бесконечно раздражала какая-то лёгкая, но неизменная фальшь в голосе и в глазах Дамиана.

– Моя семья и боʼльшая часть двора будут ждать нас в Верховном храме, – сказал тот, кивая на довольно скромную свиту. – А нам предстоит въехать в Ксанту через Нижние ворота и продефилировать по всему городу – подданные должны видеть своих повелителей хотя бы по праздникам, – он улыбнулся, но Гуннар лишь неохотно кивнул.

Им подвели лошадей, и спустя небольшое время кавалькада тронулась.

***

Нордландец выглядел обречённо-спокойным, словно что-то такое для себя решил и собирался следовать своему решению, что бы ни случилось. Знать бы ещё – что? Дамиан глаз не спускал с жениха, умудряясь при этом расточать милостивые улыбки столпившимся вдоль улиц горожанам.

Люди опасно толпились на балконах, сидели на крышах, высовывались из окон, нестройно вопили что-то приветственное. Стражники и выделенные им в помощь солдаты еле сдерживали желающих пробиться поближе к кортежу даже с риском получить плетью от охраны – зато какой повод похвастать багровым рубцом, полученным на свадьбе принца! «Да я же видел его, как тебя, аж каждую бляшку в ремне!» – ради этого можно вытерпеть и тычки стражи, и удары витых плёток. Герольды надрывались, выкрикивая, что вечером на торговой площади нижнего города состоится пир для горожан любого сословия с угощением, выпивкой и представлениями музыкантов, танцоров и лицедеев: его высочество Дамиан угощает всех добрых виссантцев и гостей из любых стран, случившихся в столице в такой радостный день. Это было ожидаемо, но народ всё равно разражался радостными воплями, заслышав подтверждение своих надежд на бесплатную выпивку и закуску.

В верхнем городе подданные вели себя пристойнее, конечно, но балконы так же опасно провисали под тяжестью столпившихся на них зевак, а на крышах стояли скамьи с полосатыми навесами – владельцы тех домов, что стояли на улицах, ведущих к Верховному храму, в очередной раз заработали небольшое состояние, продавая места у себя на крышах. Как Дамиан слышал и читал, в некоторых странах новобрачных осыпали цветами, зерном или мелкими монетами. Оставалось только порадоваться, что в Виссанте никому бы и в голову не пришло что-то бросить в принца, будь это хоть букет магнолий. Вытряхивать из-за ворота зёрна пшеницы или овса, размазывать цветочную пыльцу по плечам и рукавам – вот уж удовольствие! Не говоря о том, что в толпе, бросающей всё это добро, несложно скрыться тому, у кого в руках будет метательный нож, а не букет.

Ехали медленно, почти шагом, и на дорогу ушло немало времени. Хорошо, хоть день был облачный – солнце только изредка показывалось между кудрявыми белыми полосами и не успевало снова превратить в духовку узкие каменные улицы, охлаждённые ночным дождём. Не будь его жених нордландцем, Дамиан даже рискнул бы сказать, что сам Трёхликий наилучшим образом устроил день его свадьбы. Помнится, когда в храм ехал со своей невестой Юстиниан, знатные дамы и простолюдинки десятками валились без чувств, не выдержав стояния на солнцепёке, а новобрачную удерживало в седле только фамильное упрямство Стратосов. «Такое впечатление, – подумал, неожиданно развеселившись, Дамиан, – будто белыми наряды молодых сделаны именно для того, чтобы легче было вынести эту поездку».

Он снова посмотрел на своего будущего супруга. Нордландец в седле держался так, словно вообще не видел разницы, ехать верхом или шагать самому, и вид у него был привычно-равнодушный. Соломенные волосы рассыпались по завидным плечам, обтянутым белым шёлком, и какая-то дама со своего балкона довольно громко восхищённо выдохнула: «Снежный лев!» Её поддержали такие же восторженные дуры, и это «Снежный лев, снежный лев…» покатилось вдоль улицы. Дамиан ждал, что северянин усмехнётся несуществующему зверю или поморщится, но тот просто не обратил внимания. Он, кажется, решил вообще ни на что не отвлекаться, и Дамиан с беспокойством подумал, что не стоило, наверное, пускать на самотёк процесс привыкания его жениха к жизни во дворце. Надо было не бояться показаться навязчивым, а быть рядом все эти четыре дня, потому что теперь он не имеет ни малейшего представления о том, чего ему ждать от человека, который вот-вот станет его супругом.

А тот механически, словно заводная кукла, делал всё, что ему говорили: спешился на храмовой площади, вошёл в распахнутые настежь по такому случаю парадные двери, рука об руку с Дамианом прошёл к алтарю, выслушал приветственное слово Первосвященника и его обращение к тем, кто браком своим прекратил затянувшуюся войну, послушно выполнил все ритуальные действия, включая поцелуй с теперь уже супругом… только губы брезгливо дрогнули, когда их коснулся губами другой мужчина, но ни слова против нордландец себе не позволил.

Церемония, в общем, была закончена, но Дамиан поднял руку, требуя тишины. Сдержанно загомонившие было люди в зале затихли, с любопытством ожидая его слов: вообще-то, новобрачному никаких речей произносить на собственной свадьбе не полагалось, только отвечать на вопросы служителя Трёхликого.

– Брак по законам и обычаям Виссанта заключён, – проговорил принц, – и теперь требует только подтверждения. Но мой супруг родом с севера, и мне не хотелось бы, чтобы он чувствовал себя обойдённым, венчаясь по нашему обряду. Я прошу разрешения у своего кровного и духовного отцов провести и нордландский брачный ритуал. Он не требует обращения к Предвечным, – прибавил он, обращаясь больше к гостям, нежели к Первосвященнику, который, разумеется, был заранее посвящён в планы младшего принца. – Похожие ритуалы проводят и наши подданные – правда, вступая отнюдь не в брак, а в военное или иное братство.

– Дозволяю, – кивнул король, хотя в его глазах Дамиану почудилось недовольство. Да, отец был не в восторге от этой идеи и согласился только потому, что у нордландцев вообще не существовало понятия «расторжение брака». Именно в силу их обряда брак был нерасторжим.

– Да будет так, – тоже нехотя обронил Первосвященник.

Толпа замерла в предвкушении чего-то новенького и, возможно, пикантного. Высоко под куполом, упираясь ногами и поясницами в проёмы стрельчатых вентиляционных окошек, рискованно свесили отчаянные головы мальчишки, сумевшие как-то вскарабкаться на такую высоту. Служки никогда не гоняли их – отчасти не желая портить праздники смертями тех, кто разбился, пытаясь удрать; отчасти понимая желание юных уличных попрошаек заработать горсть монет, рассказывая всем желающим о том, что они видели своими глазами. А желающие находились всегда, поскольку в храм не попадала и сотая часть желающих.

Дамиан нашёл глазами Иоланту, которую уговорил-таки присутствовать на его венчании. Она неторопливо выступила вперёд и в сопровождении сына двинулась к алтарю, пока принц объяснял гостям:

– Новобрачные в Нордланде готовят к свадьбе два полотенца, один конец которых вышивает невеста с сёстрами и подругами, другой – мать или сёстры жениха. Моя возлюбленная единокровная сестра Иоланта любезно вышила для нас с таном Гуннаром мой конец венчальных полотенец. С другого конца полотенца вышиты руками дочери короля Ингвара прекрасной Хильдур. – За его спиной у принца Акселя вырвался придушенный негодующий возглас, но северянин сдержался и больше не издал ни звука.

Иоланта подходила, держа за руку сына, важно шествующего к алтарю. Через вторую руку мальчика были перекинуты два коротеньких полотенца, получившихся из того, позаимствованного у Акселя. Один конец каждого был расшит цветами и листьями, на втором красовался виссантский трёхглавый змей. Ребёнок старательно расправил оба, разложив их накрест на алтаре, а его матушка протянула сводному брату нож. И где только прятала? Рукава её нового платья (тёмно-синего уже, не чёрного) были кружевными, так что не в рукаве точно… впрочем, это не имело значения.

– Одна кровь, – проговорил Дамиан, полоснув себя по левой ладони ножом, – одна плоть, одна жизнь до самой смерти.

Кровь весело закапала на оба куска полотна, принц протянул нож нордландцу, не сдержав усмешки при виде его изумлённо распахнувшихся глаз: не всегда получается изображать ледяную статую, верно, дорогой супруг?

– Одна кровь, – повторил тот, принимая нож и также порезав себе левую ладонь, – одна плоть, одна жизнь. – Он сделал небольшую паузу, пока его кровь лилась на полотенца, смешиваясь там с кровью Дамиана, и последние слова прозвучали особенно веско: – До самой смерти.

***

Во дворец возвращались по мосту Кесарей, так что дорога вышла гораздо короче. Затем, разумеется, последовал праздничный ужин, который виссантцы звали обедом. Гуннар заставил себя немного поесть и выпил даже с полкубка мерзкой кислятины, звавшейся в Виссанте вином. Левая ладонь, хоть и подлеченная какой-то жрицей, слегка саднила, он старался не тревожить её. И так же старался не думать о том, чем закончится сегодняшний день.

Консуммация брака. Подтверждение того, что супруги действительно теперь «плоть единая» – надо же сколько общих понятий в брачных обрядах таких разных народов. Гуннар искоса поглядывал на своего теперь уже супруга и тоскливо спрашивал себя, зачем Дамиану это нужно? Полотенца с разводами смешавшейся крови никто, разумеется, не станет вывешивать на башнях или воротах, – бесстыдники-южане не мелочились, они простыни выставляли на всеобщее обозрение, – но несколько сотен свидетелей могли бы подтвердить слова обоих новобрачных об общей крови и всего, что из этого следует. Этого недостаточно? Нужна всё-таки простыня с совсем другими пятнами?

В общем, какой бы неприятной и тягостной ни была обязанность молодого супруга сидеть за праздничным столом, выслушивать речи и здравицы и благодарить за поздравления, Гуннар в кои-то веки желал бы, чтобы всё это словоблудие растянулось подольше. Увы, всё имеет конец, даже речи королей и их приближённых.

– Вы ведь так и не были до сих пор в моих покоях, – сказал Дамиан, подавая Гуннару руку. – Полагаю, эту ночь мы проведём у меня?

Гуннар досадливо дёрнул плечом. Да, он знал, что муж навещает жену в её опочивальне, и Дамиан, можно сказать, идёт на уступки, предлагая свою спальню для первой ночи. Однако испытывать благодарность к принцу у него никак не получалось. Единственное, чего он хотел – чтобы его наконец оставили в покое. Но, разумеется, желание это было невыполнимо.

Они прошли между длинными рядами столов, им кланялись и желали приятно провести время. Дамиан милостиво улыбался и кивал, Гуннар молча бесился, изо всех сил стараясь удержать на лице ледяную маску.

Постель была уже разобрана, подушки взбиты, одеяла сдвинуты в стороны, и простыня тончайшего миррийского полотна просто-таки сияла девственной белизной. Брызни на такую чистой водой – и то, кажется, останется заметное пятно. Дамиан повалился на неё, не раздеваясь, раздирая крючки своего парчового одеяния, так что они брызнули в разные стороны.

– Хвала Трёхликому, наконец-то! – возопил он. – Теймур, бездельник, раздеваться, масло, полотенца и холодного лисского кувшин!

Вынырнувший откуда-то смазливый парнишка, круглолицый и с непривычным разрезом чёрных и блестящих, как спелая смородина, глаз поспешно хлопнулся на колени и принялся снимать с принца сапоги.

– Ванна готова? – спросил тот.

– Да, господин.

– Желаете принять ванну? – спросил Дамиан Гуннара.

Тот подёргал липнущую к телу рубашку. Она могла быть какой угодно тонкой, но в духоте переполненного храма, а затем и столовой он взмок бы, даже если б был раздет до пояса. Или вообще раздет.

– Теймур…

– Нет, – оборвал новоявленного супруга Гуннар, – сам управлюсь.

– Как хотите, – пожал плечами Дамиан. Слуга с привычной ловкостью уже стащил с него сапоги и верхнюю одежду, рубашку принц расстегнул самостоятельно и вообще махнул слуге рукой: «Неси вино и всё остальное, дальше я сам». Он сел на смятой постели и сказал, растрепав тщательно уложенные, в безупречном порядке выдержавшие долгую церемонию волосы: – Не надо так на меня смотреть, дорогой супруг. Честное слово, я не любитель насилия, даже принуждения не люблю.

– Полагаю, вам уже лет с тринадцати приходилось отмахиваться от чересчур настойчивых предложений, – ядовито предположил Гуннар, расшнуровывая жёсткие сапоги, мало того, что совершенно не разношенные, так ещё и покрытые лаком так, что кожа еле сгибалась.

– Мужчины начали набиваться мне в фавориты ещё раньше, – усмехнулся Дамиан, – так что опыт у меня богатый во всех смыслах. Гуннар, – сказал он неожиданно мягко и проникновенно, – я не сделаю ничего, что вам не понравилось бы. Собственно, я вообще всё сделаю сам, просто доверьтесь мне.

– Довериться вам?

– Да. Поверьте, я и сам бы охотно отложил эту несчастную консуммацию на месяц-другой, когда мы хоть сколько-то узнаем друг друга. К сожалению, завтра эта простыня должна уже будет висеть на главной башне. И если на ней не будет ни единого пятна, наш брак признают недействительным. А он, как вы помните, основное условие мирного договора.

– Я помню, – кивнул Гуннар, с наслаждением стянув сапоги и расстегнув непривычно лёгкий без ножа пояс. – Правда, мы уже поклялись быть семьёй до самой смерти, но для виссантцев это значения не имеет, верно?

– Ну, вы же и сами всё понимаете!

Гуннар снова кивнул и двинулся в умывальную.

– Совсем не обязательно кому-то из нас, – вдогонку ему сказал Дамиан, – исполнять женскую, скажем так, роль. Достаточно просто… помочь друг другу, словно двум подросткам.

– Я понял, – чтобы отвязаться, отозвался Гуннар.

В умывальной он снял рубашку, посмотрел на ванну, полную горячей воды, хмыкнул и взял в руку один из флаконов с душистым маслом. «До самой смерти», – пробормотал он, аккуратно разбив склянку об край ванны так, чтобы масло потекло в воду, а не на пол: оставлять калеками служанок, которые несомненно кинутся к нему и наверняка поскользнутся в масляной луже он вовсе не собирался. Осколки получились кривые и зазубренные, он выбрал тот, что покрупнее, и поморщился, потрогав край пальцем. Ладно, терпеть придётся недолго. Место на шее, где жила подходит опасно близко к коже, он знал прекрасно, но всё-таки нащупал его для полной уверенности.

– Ледяная Дева, – тихо сказал он, – иду к тебе. Надеюсь, я не так много успел сделать плохого, чтобы блуждать в твоих владениях вечно…

И полоснул себя осколком стекла по горлу.

========== Глава пятая, в которой ведутся сплошные разговоры ==========

Встать на пути у взбешённого Акселя Ульфринга – всё равно что заступить дорогу лосю во время гона. Дамиан точно бы не рискнул. Мирта осталась стоять, сложив руки на груди, и нордландский принц налетел на её взгляд, как на стену.

– Прежде чем вы сделаете или скажете что-то, о чём после пожалеете, – равнодушным тихим голосом обронила жрица Тёмного Лика, – вам следует знать, ваше высочество: ваш брат жив ровно потому, что его высочество Дамиан зажимал рану у него горле всё то время, что я готовила и проводила ритуал.

Нордландец резко выдохнул и словно бы стал ниже ростом. Впору поверить, будто жрицы Тёмного Лика уже не совсем люди. Или не люди вообще, и чистая правда, что матушка Мирты одним взглядом загнала тигра обратно в клетку, из которой он вырвался.

– Как это случилось? – спросил Аксель, переводя глаза на куда более безопасный предмет – на Дамиана, вокруг которого хлопотали служанки: обтирали мокрыми полотенцами, держали наготове чистые вещи вместо перепачканных кровью – в умывальной тоже приходилось вытирать кровавую лужу и собирать с дна ванны осколки. А ещё у Дамиана банально не было сил на то, чтобы встать и пойти умыться в любую другую свободную комнату.

– На него напал один из моих слуг, когда он был в умывальной, – утомлённо проговорил он. Теймура было немного жаль, но жизнь фарсийского смазливого раба уж точно стоила куда дешевле, чем жизнь законного супруга младшего принца Виссанта. Следовало только, выждав некоторое время, – достаточное для поверхностного расследования, – послать заверения шаху, что Виссант ни в коей мере не считает Фарсистан ответственным за это происшествие. Да, Теймура подарил Дамиану именно посол великого шаха, но уже здесь, в Виссанте, глупый раб поддался на чьи-то лживые уговоры. Так, и только так – совсем не время ссориться с фарсийцами. – К сожалению, ваш брат, даже получив смертельную рану, сумел убить его, – продолжил Дамиан. – К сожалению – потому что допросить мертвеца невозможно. Но я уверяю вас, это дело будет расследовано со всем тщанием. В конце концов, тан Гуннар – не только ваш брат, но и мой супруг, и никто не смеет поднимать руку на члена семьи Великого кесаря.

Аксель, всё ещё хмурясь, посмотрел на торопливо расчерченный на полу сигил, в центре которого лежал бритоголовый тип в тюремной робе. Судя по ярким лоскутам, нашитым на грудь и на спину робы, мерзавец умер незаслуженно легко и быстро.

– Он… выживет? – сглотнув, спросил нордландский принц. – Гуннар, я имею в виду?

– Да, – так же равнодушно ответила Мирта. – Он потерял много крови, но это поправимо.

Дамиан послушно поднял руки в ответ на шепоток служанки: «Его высочество дозволит надеть рубашку?» На него быстро и ловко напялили чистую сухую рубашку, и он заставил себя встать.

– Идёмте, – сказал он Акселю. – Я понимаю, вы хотите убедиться, что ваш брат жив. Он в моей спальне, не пугайтесь повязки на шее – рана затянулась и больше не опасна, если не тревожить её.

Его невольно передёрнуло от воспоминаний о том, как толчками уходила жизнь его супруга из-под пальцев. Благослови Трёхликий Иоланту и её женские предчувствия: достаточно было заорать: «Мирта!» – чтобы та явилась спустя считанные минуты. И благослови Трёхликий десятника, сообразившего, что жрицу Тёмного Лика просто так не зовут, и немедленно пославшего своих людей за преступником из дворцовых казематов. Мирта, конечно, отдала жизнь Теймура за жизнь Гуннара, но благодаря десятнику, складывалась достоверная и убедительная картина покушения. Кстати, какой роскошный повод прищемить хвост миррийцам! Помнится, незадолго до свадьбы брат миррийского наместника имел неосторожность при свидетелях возмутиться, что его племянника променяли на северного дикаря? Вот с этого следствие и начнём.

Так он думал, провожая северянина в свою спальню, куда гвардейцы перенесли бессознательное тело новобрачного, не успевшего подтвердить брак по виссантскому обычаю. Ну, по крайней мере, первую ночь после свадьбы он всё-таки проведёт в постели супруга…

Гуннар лежал бледный до синевы, дыхания почти не было слышно, и Аксель нагнулся к самому его лицу, чтобы почувствовать на своей щеке чуть заметное шевеление воздуха.

– Его нельзя беспокоить, – предупреждая вопрос, сказал Дамиан. – Он останется здесь до тех пор, пока целитель не позволит его перенести. Сейчас любое лишнее движение способно его убить. Благодарите мою сестру за то, что она настояла на присутствии служительницы Тёмного Лика поблизости. И позволите совет? Никогда не отмахивайтесь, если жена или сестра вам что-то настойчиво советует.

Северянин кивнул, хоть и нахмурился, когда Дамиан заговорил о Ланте.

– Прошу прощения за то, что так вышло с вашим обрядом… и с вашим полотенцем, – устало сказал Дамиан, отлично понимая, почему нордландец недоволен. – Я до последнего не знал, удастся ли мне уговорить отца, а тем более – Первосвященника провести этот обряд, и не хотел обнадёживать попусту. Могу я послать какой-то подарок вашей сестре? Мне неловко перед нею, что всё вышло так внезапно и без её дозволения.

– Как пожелаете, – безразлично отозвался Аксель, напряжённо вглядываясь в лицо спящего.

– Прекрасно, я попрошу Иоланту подобрать приличествующий случаю подарок. Вы, наверное, хотите остаться на эту ночь с братом? Спросите разрешения у Мирты. Боюсь, она и меня прогонит из моей же спальни.

Нордландец посмотрел на него недоверчиво, очевидно, думая, что это шутка, вряд ли уместная у постели раненого, но Дамиан даже не думал улыбаться. Он решал, идти ли проситься на ночь к брату или попросту приказать наскоро соорудить ему постель на кушетке в кабинете. По всему выходило, что надо идти к Юстиниану. Хотя бы для того, чтобы изложить ему события, какими они были на самом деле и какими выгоднее было бы их подать.

***

– Умереть, лишь бы не ложиться в одну постель со мной… Давненько меня так не оскорбляли.

– Предложить нордландцу разделить постель с мужчиной – так меня не оскорбляли вообще никогда, – парировал Гуннар. – Думаю, мы квиты.

Говорить было больно и требовало немалых усилий, голос сипел, но не молчать же, когда к тебе обращаются с едва прикрытым бешенством в голосе и в глазах. Такой Дамиан, к слову, был даже как-то симпатичнее, чем вечно любезно улыбающийся. Понятнее, так уж точно.

– Кстати, – сухо сказал виссантец, – вся Ксанта восхищается вашими силой, мужеством и выносливостью – убить собственного убийцу!

– Что? – оторопев, спросил Гуннар.

– Вас пытались убить, дорогой супруг, – ласково, только тёмные глаза опасно сузились, проговорил принц. – А вы вырвали нож из рук убийцы и ударили его точно между рёбрами. Ваши поклонницы визжат от восторга и поскуливают от нетерпения, ожидая, когда вы сможете встать. А по нижнему городу ходят крамольные разговоры о том, что надо было требовать с северян не принца, а принцессу – раз уж варвары так живучи, неплохо было бы смешать с ними кровь не только на полотенце.