Текст книги "Основное условие мирного договора (СИ)"

Автор книги: Арабелла Фигг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Давай попробуем, – согласился он. – А я пока схожу бабушку проведать. Не нравится мне, что у неё так быстро новый приступ случился. Эй, кто там! Горячую ванну и что-нибудь лёгкое перекусить!

Королева Элина и в юности не могла похвастаться крепким здоровьем, а после рождения Дамиана её личный целитель предупредил Теодориха, что в следующий раз ему придётся выбирать между матерью и младенцем, и никакие жрицы Тёмного Лика не помогут. Чужая жизнь может поддержать силы умирающего до тех пор, пока сам он не справится с раной или болезнью, но у её величества не будет на это сил, даже если пустить под нож целую каторжную тюрьму. А ребёнок, родившийся у настолько ослабленной женщины, всю жизнь будет хилым, и вообще целитель не даёт никаких гарантий, что он не родится уродом, калекой или слабоумным.

Королю не были нужны ни дети-уроды, ни мачеха для здоровых детей. Разумеется, найти хоть вторую, хоть пятую жену Великому кесарю не стоило бы никакого труда, но новая королева наверняка возненавидела бы сыновей от предыдущего брака за то, что у её-то детей никаких прав на тиару не будет, пока живы отпрыски покойной предшественницы. А Теодорих детей своих любил и подобных проблем им не желал. Так что он легко уступил просьбе своей супруги никогда более не навещать её в опочивальне, полагая, что его там с успехом заменит какой-нибудь женоподобный красавчик. Ничего подобного – плотская любовь внушала болезненной королеве такое отвращение, что она полностью посвятила себя любви духовной. Общение с супругом свелось у неё к официальным церемониям, где она стоически присутствовала, несмотря на мигрени и дурноту, а на обычных балах и приёмах она не появлялась вовсе, став настоящей затворницей, принимающей у себя почти исключительно жриц и послушниц.

Дамиану в последнее время казалось, что она и их-то с Юстинианом видит неохотно. Это было… обидно. Глупо, по-детски, но обидно. Они-то её продолжали любить, хотя Дамиану всё меньше нравилась одержимость матери духовными книгами и обрядами.

Выглядела она гораздо лучше, чем он боялся – после прошлого приступа он застал её лежащей в постели и такой бледной и холодной, словно это у неё выпустили кровь из жил, а не у очередного душегуба. В этот раз она сидела в кресле, хоть и была закутана в скетскую пуховую шаль, и лицо, хвала Трёхликому, не выглядело бескровным. Только круги темнели под глазами, да пальцы показались Дамиану ледяными, когда он взял их, чтобы поцеловать. Он попытался отогреть их в ладонях, но мать досадливо отняла руку, и Дамиана опять уколола детская обида, что прикосновения родного сына ей неприятны.

– Как ты себя чувствуешь?

– Ещё года два назад, – со слабой улыбкой ответила она, – я ждала, что, когда ваш отец передаст тиару Тину, а сам останется его советником, я смогу уйти в обитель серых сестёр. Теперь я понимаю, что не доживу до этого дня.

– Матушка!

Она слабо отмахнулась от его возмущённого восклицания.

– А ты как, Мин? Мне сказали, что вы наконец подтвердили брак с нордландским принцем.

– Да, матушка.

– И чем ты думаешь теперь занять своего супруга?

– Занять? – Дамиан чуть усмехнулся. – Нас ждёт весьма насыщенная осень, матушка. Думаю, мне следует набрать побольше приглашений на семейные торжества по всему Виссанту, чтобы Гуннар увидел не только столицу.

– Это хорошо, – кивнула королева. – А то я слышала пока что разговоры только про библиотеку. Так и хотелось послать мальчику ещё и канвы с пяльцами и моток цветного шёлка.

– Канву и шёлк? – удивился Дамиан.

– В дополнение к книгам по истории и землеописанию Виссанта, – усмехнулась мать. – О нашем славном прошлом и блистательном настоящем. И учебник этикета для лавочников, мечтающих выдать дочерей с хорошим приданым за знатных, но небогатых женихов. В самый раз для того, кто в пятнадцать лет возглавил отцовских егерей, или как это в Нордланде называется?

Дамиан нахмурился. Посадить супруга за пяльцы он, разумеется, в мыслях не имел, но чем плоха история Виссанта? И при чём тут походы Гуннара на разбойников и троллей?

– Я не понимаю, – сказал он.

– А ты подумай, – с горькой улыбкой посоветовала она. – Если не хочешь всю жизнь прожить с человеком, который тебя ненавидит. Может быть, Трёхликий будет милостив к тебе, и ты поймёшь.

***

Гуннар проспал весь день и проснулся аккурат на закате – в самое дурацкое время. Голова налилась мутной тяжестью, во рту словно кошки нагадили, и сам он весь был вялый и потный. Сиделки его больше не стерегли, как ни странно, так что он подумал: наверное, тётка с жуткими, нечеловеческими глазами отказалась выхаживать настолько дурного раненого. Благодарение Предвечным за это.

Он заставил себя сесть и содрать промокшие от липкого пота тряпки. Вода в ванну, сколько он помнил, лилась из посеребрённой трубы, так что можно было не звать служанок с вёдрами. Её только грели, похоже, заранее, но Гуннар и не собирался отмокать в горячей воде: холодной здешнюю воду могли считать только те, кто никогда не обливался колодезной, и нордландец добрых четверть часа плескался под струёй, бегущей и бегущей из трубы. «Хоть что-то хорошее имеется в этом проклятом Виссанте», – подумал он, энергично растираясь полотенцем. После такого купания даже есть захотелось всерьёз, а не сухариков с бульоном.

Но когда он вышел из ванной, завернувшись в пушистое петельчатое полотно, вместо ужина его ждал дорогой супруг собственной помятой персоной. По крайней мере в кресле он сидел он полубоком, и Гуннару стало неловко за свою ночную несдержанность. Понятно, что принц сам напоил его той дрянью, но это всё же не было поводом драть виссантца, словно голодный пардус.

– Больно? – с неожиданно прорвавшимся сочувствием спросил Гуннар. – Простите.

Супруг посмотрел на него с таким изумлением, что просить прощения сразу расхотелось. Понятно, кто же ждёт извинений от северного дикаря?

– Терпимо, – чуть помедлив, ответил Дамиан. – Бывало и хуже. В юности я нарвался на банду дезертиров – решил удрать от охраны, дурак, – и хотя сумел продержаться до того момента, когда охранники меня всё-таки нашли, потрепали меня здорово. Да и в этот раз я сам виноват в своём… недомогании. Так что прощения просить вам совершенно не за что. Вы сможете сидеть за столом? Я тут приказал подать ужин на двоих, но если вам тяжело, можно перейти в спальню.

– Давайте здесь, – буркнул Гуннар, оскорблённый небрежением к его подвигу терпимости и великодушия. – Все бока уже отлежал.

Дамиан, хвала Предвечным, ничего не сказал о том, почему его супруг был вынужден столько времени отлёживать бока.

– Согласно обычаю, эту ночь мы должны провести вместе теперь уже в вашей постели, – проговорил он, пока всё та же не в меру бойкая девица расставляла на столе тарелки и раскладывала приборы, словно забыв о том, что нордландский принц их игнорирует. – Не вскидывайтесь так, я просто лягу к вам под бочок и просплю там до утра. Я не храплю, не лягаюсь и не складываю ноги на лежащего рядом, не беспокойтесь.

– Счастлив это слышать, – проворчал Гуннар.

– А пока мы ужинаем, я вам расскажу кое-что о своих обязанностях, – продолжил Дамиан, небрежным взмахом руки отсылая служанку прочь. Та надулась, но с настоящим, не варварским принцем спорить не посмела.

– Не знаю, что вы читали и слышали о Виссанте, – проговорил он, с удивительной для его титула ловкостью разложив по тарелкам маленьких птичек, зажаренных целиком до золотистой корочки. – Возможно, вы знаете о том, что королевская власть в нашей семье передаётся исключительно старшему сыну старшего сына и далее. Если с моим отцом и братом, храни Трёхликий, что-то случится, Великим кесарем станет Маркел, будь ему хоть семь лет. Я буду только его регентом… и не могу сказать, чтобы меня это печалило. С очень, очень давних пор старший сын – правая рука короля. Та, что держит плеть, а то и меч. Младший сын – рука левая, со сладким пирогом, потому что люди должны не только бояться своих правителей, но и любить их. Поэтому младший принц, не наследник трона, открывает все праздники, объявляет амнистии, посещает торжества своих подданных.

Гуннар понимающе кивнул. Ему тоже приходилось и весенний танок вести, и погребальные костры разжигать, и даже разок скатить с горки огненное колесо – когда Ларс побоялся, что толком не зажившая рана помешает ему сделать это удачно, так, чтоб оно не завалилось набок на середине склона.

– И худшими кесарями всегда становились младшие принцы, волей обстоятельств вынужденные унаследовать престол, – продолжил Дамиан, запросто взяв птичку руками. – Потому что подданные привыкли считать их щедрыми и милостивыми, а сами они привыкли к тому, что чернь их любит. Правителю однако не слишком нужна народная любовь. Его должны уважать, а стало быть, бояться – сами знаете, для слишком многих это почти одно и то же. Редко кто способен испытывать уважение к кому-то, кто не вызывает в нём страха.

Гуннар неохотно кивнул, соглашаясь. Он тоже, к сожалению, знал уже, что с большинством невозможно по-хорошему. Есть, есть, конечно, те, кто будет вести себя по-людски при любых обстоятельствах. Но точно так же хватает с избытком и тех, кто понимает только кулаком в челюсть, и желательно, чтобы кулак был в латной перчатке, дабы у побитого и мысли не возникало ответить на удар.

– Вот поэтому, – всё тем же размеренным, опытным наставником поставленным голосом проговорил Дамиан, – я, случись нужда, буду регентом своего племянника до его полного совершеннолетия, но мне и в голову не придёт занять его место. Потому что слишком много сил у меня уйдёт на то, чтобы изменить мнение виссантцев обо мне, тогда как Маркела в каком угодно возрасте будут считать королём, которому надлежит повиноваться. К чему я всё это рассказываю? Я хочу, чтобы вы поняли: у ненаследного принца обязанностей хватает. А конец лета и начало осени – это просто кошмар. Праздник Последнего Колоса, потом День Пончиков, потом Равноденствие… А между ними – бракосочетания одно за другим. Каждая хоть сколько-то знатная семья обязательно извещает верховную канцелярию о бракосочетаниях и рождении детей и так же обязательно посылает приглашения на соответствующие церемонии. Я, разумеется, способен побывать хорошо, если на дюжине-другой семейных торжеств, но надеяться может любая семья, хоть разорившиеся и почти безземельные владетели с окраины. Частью, конечно, это те, кого я выбираю вполне осознанно, но большинство… – он чуть пожал плечами. – Впору кости бросать.

Он налил себе лисского из кувшина и сказал:

– Вам я вина не предлагаю, но скажите мне наконец, дорогой супруг, что вы пьёте? Вересковый мёд? Я закажу ютам бочонок-другой и под страхом смертной казни запрещу всем, кроме вас, даже пробовать его. Разве что вы сами пожелаете кого-то угостить.

– Поить им изнасилованных придворных дам в качестве утешения? – хмыкнул Гуннар. – А потом их мужей в знак примирения?

– А управитесь со всеми желающими? – Дамиан опять усмехнулся, потом пристально посмотрел на него. – Ладно, оставим шутки. Разговор у нас серьёзный. Не знаю, как в Нордланде, но в Виссанте мужчина, состоящий в браке, один пойдёт только на дружескую попойку или в гости к самым-самым близким родственникам. Так что с сегодняшнего дня я ни на одну церемонию не смогу прийти без вас. Единственное оправдание для вашего отсутствия – болезнь настолько тяжёлая, что не позволяет вам подняться с постели.

– Понятно, – кивнул Гуннар. – И как ваш супруг, я тоже должен буду открывать праздники и поздравлять новобрачных.

– Именно.

Гуннар вздохнул. А он-то вчера подумал, что больше никому ничего не должен. С другой стороны, чахнуть в этом гадючнике безвылазно, изредка выпрашивая разрешение съездить на охоту – этак свихнуться можно с тоски. А вот посмотреть настоящий Виссант, не вылизанные богатые кварталы Ксанты – это будет интересно и полезно. Можно путевой дневник вести, к примеру… кому, правда, он нужен будет в Виссанте? Домой-то его всё равно не отправишь.

– Значит, мы всю осень будем разъезжать по стране? – спросил он.

– Так вы согласны? – недоверчиво спросил Дамиан. – Вот так сразу? Я, уж простите, приготовился долго и безнадёжно уговаривать вас.

– Не знаю, как в Виссанте, – ядовито произнёс Гуннар, – а в Нордланде очень серьёзно относятся к клятвам. Раз уж меня вынудили признать, что у нас с вами одна плоть, одна кровь, одна жизнь, придётся мне с данной клятвой считаться, что бы я ни думал при этом. И если жизнь ненаследного принца – это бесконечные чужие бракосочетания и имянаречения, очевидно, его супруг обязан сопровождать его на этих чужих праздниках. А я от обязанностей никогда не уклонялся.

Дорогой супруг прикрыл глаза и немного помолчал.

– Да, – непонятно сказал он. – Действительно, пяльцы и моток цветного шёлка… Спасибо, вы мне просто камень сняли с души. Не хотелось врать подданным в глаза, будто мой супруг до сих пор не оправился от раны, тогда как он просто не желает принимать участия в гнусных обрядах развратных виссантцев.

========== Глава восьмая, в которой Дамиан проводит ночь в спальне супруга ==========

Дамиан подзабыл, как действуют вместе вино и обезболивающее зелье, и неприятно удивился тому, как развезло его с несчастных двух кубков. Ещё и дорогой супруг этак понимающе ухмыльнулся, когда вставая, пришлось откровенно держаться за стол.

– Поддержать не могу, уж простите, – сказал он насмешливо, но насмешка не была злой. Бывало, видимо, и у него, что ему требовалась помощь, чтобы добраться до постели. – Самому бы не упасть. Кликнуть гвардейцев?

– Ну, я надеюсь, всё не настолько печально, – ответил Дамиан. Ему случалось напиваться так, что утром с трудом удавалось вспомнить, чем закончился вечер, но было это в заведениях, где подобным никого не удивишь. Во дворце он себе такого никогда не позволял. И звать кого-то, кто потом растреплет подробности, которых и в помине не было… Соображал-то он неплохо, ещё бы ноги слушались получше. Это лисское всегда бьёт по ногам, коварная штука.

– Кстати, я вас хотел попросить, чтобы ко мне приставили слугу, – сказал Гуннар, тоже с заметным усилием поднимаясь из-за стола. – Мужчину, и постарше. Рябого, кривого, хромого… не знаю. Какого угодно, но чтобы в мыслях не имел заигрывать со мной. Или здесь так не принято?

– Да почему же? – Дамиан пожал плечами. – Если не боитесь сплетен о своих странных вкусах, будет вам рябой, кривой и горбатый.

На самом-то деле он подумал, что просто попросит у фарсийского посла не смазливого мальчишку вместо Теймура, а темнокожего громилу вроде тех, какие служат в личной охране шаха. Чтобы, случись нужда, мог пьяного северянина дотащить до кровати в одиночку – напьётся же дорогой супруг рано или поздно, не выдержит постоянной игры в ледяную скалу. И тогда, возможно, понадобится именно здоровенный бывший стражник, чтобы мог без увечий скрутить варвара, с детства привычного к дракам.

А пока, шатаясь, один – от слабости, другой – от выпитого, они доковыляли до Гуннаровой постели, и оба в изнеможении свалились на неё. Нордландцу было проще, на нём только и имелось, что полотенце, а Дамиан рухнул в чём был, то есть, одетым так, чтобы навестить сперва матушку, потом супруга.

– Как зовут эту вашу дурёху? – спросил он, пытаясь непослушными пальцами расстегнуть пуговицы, опять-таки мелкие и нашитые частой полосой.

– Понятия не имею, – отозвался Гуннар. – Я её всё больше выгонял то из ванной, то из спальни, а для этого имени не требуется.

– Да-да, вода, сон и пища, помню, – буркнул Дамиан. – Других потребностей у вас нет. – Оставив безнадёжные попытки раздеться без посторонней помощи, он нога об ногу содрал туфли и поудобнее устроился в супружеской постели.

Сон не шёл. Вместо него накатило дурное состояние, когда язык работает гораздо быстрее мозгов. Дамиан знал за собой такую слабость и обычно старался побыстрее допиться до того состояния, когда языком ворочать уже тяжко. А тут ещё и вино смешалось со снадобьем, облегчающим боль, и на выходе получилось что-то вообще неописуемое.

Ничем иным Дамиан для себя объяснить свои дальнейшие действия не мог, но он спросил:

– А что за женщина ваша матушка?

– Как одевается? – ядовито спросил Гуннар.

– Про это вы лучше моей сестре расскажите, – возразил Дамиан. – А мне интересно, почему Пурга? Я слышал, она дама вспыльчивая, но пурга – это же снежная буря, разве нет?

– Пурга – потому что надо прятаться и пережидать, когда закончится, – проворчал почтительный сын. – А то она и на руку скорая, и на язык.

– А что ваш отец?

– А что отец? Ему нравится.

– Драться с женой?

– Мой отец, храни его Предвечные, даже по нордландским меркам, мужчина видный, – с нотками законной гордости в голосе ответствовал дорогой супруг. – Какие там драки! Он просто обнимает её и держит, пока она не устанет ругаться.

– Ещё скажите, что они в брак вступили по любви, – из всех сил насмешливо заметил Дамиан.

– А что у вас в Виссанте зовут любовью? Как в песенках ваших скальдов: «Ты прекрасней всех на свете, жить без тебя не могу, будь моей…» Вся любовь – задрать любимой подол? Так, кажется, у вас говорят? – Гуннар лёг на спину, закинул руки за голову и проговорил куда-то в потолок: – А беречь друг друга, друг о друге заботиться – это не любовь? Знать, что тебя примут, каким бы ты ни вернулся, а самому считать жену самой красивой и с морщинами, и с сединой? Слишком по-родственному, да?

– То есть, и первая любовь для вас такая же… родственная? Никаких: «Ты лучше всех на свете, мне нужна только ты?»

– Первая любовь очень уж быстро проходит, – чересчур серьёзно для юноши неполных двадцати лет сказал Гуннар. – Если жениться по ней, очнёшься через полгода-год, и окажется, что вы друг другу вовсе не подходите. Меня собирались сговорить с таной Брюнн, родители думали, что мы будем хорошей парой: я – и болтушка-хохотушка Брюнн. А то сосватали бы мне какую-нибудь серьёзную и молчаливую девушку, и мы бы с нею иной вечер и десятка слов друг другу бы не сказали. Что хорошего?

– И никакой выгоды никто не преследует? – иронически спросил Дамиан. – Вот прямо все озабочены будущим семейным счастьем молодых?

Гуннар шевельнул плечом – должно быть, пожать пытался, держа руки за головой.

– Для брака обычно ищут ровню. Но, конечно, бывает всякое. И богатому вдовцу, бывает, хочется молоденькую красотку в постель, и молоденькой красотке хочется нарядно одеваться и сытно кушать. Да и в равном браке не все и не всегда готовы приноравливаться друг к другу. Другого обвинять в своих бедах всегда легче, чем что-то сделать самому.

– Ну, хвала Трёхликому, вы хоть это признаёте, – буркнул Дамиан. Лежать одетым было неудобно – ворот и проймы давили, пряжки и пуговицы врезаʼлись в тело, и он снова попытался расстегнуться. На этот раз удачнее, хотя одолеть в один приём длинный ряд мелких пуговиц сил у него не хватило. – А то можно подумать, будто Нордланд – страна счастливых браков. Непонятно тогда, почему же неверного супруга можно убить и откуда вообще берутся неверные супруги.

– Вот же далось вам это убийство, – фыркнул Гуннар. – Да, можно, и виру платить не будешь. Если застанешь жену в таком положении, когда и сомнений никаких нет, что изменила. А то ведь она могла и просто на прощание твоего друга поцеловать, без всяких мыслей об измене. Доказал, что виновата – сам чист. Да только детям своим как ты объяснишь, почему у них больше нет матери? Не разбойники, не хищные звери – ты сам её убил. Мачеху к ним приведёшь? А кто за тебя дочь отдаст, если ты привык чуть что ножом или топором махать? И кто за твоего сына пойдёт – за сына убийцы? Изменяют в Нордланде и жёнам, и мужьям, только втихомолку, не как вы.

– Да? – у Дамиана вырвался пьяный смешок. – Ну, спасибо, утешили. А то я уже беспокоиться начал: и без фаворитки мне неприлично, и жизнью рисковать ради получаса удовольствия как-то не хочется.

– Да Ледяная Дева с вами, кувыркайтесь с кем хотите, – вяло отмахнулся Гуннар. – Ко мне только со своей любовью не лезьте. Я должен вас сопровождать на праздники? Ну… буду сопровождать, куда я денусь? А в остальном…

– А в остальном будет у нас примерная виссантская семья, – с неожиданной злобой подхватил Дамиан. – Сплошное виссантское «У нас всё прекрасно!» Это какой-нибудь мирриец может в наказание оставить жену дома за прялкой, а сам уйти развлекаться. Виссантец провинившуюся супругу поколотит, потом велит ей запудрить синяки и улыбаться. И она будет улыбаться ему в гостях или в театре, а дома с той же улыбкой плеснёт ему отравы. Слабенькой, конечно – какой резон оставаться вдовой, если детей придётся отдавать родне мужа, а самой вступать в новый брак и привыкать к новому супругу? Нет, всего лишь полить мясо тем маслицем, что сначала вызывает дикие рези в животе, а потом неукротимую рвоту и понос одновременно. А потом ещё и посочувствовать супругу, обругав мошенника-мясника с его тухлятиной и дуру-кухарку, польстившуюся на дешевизну. И все будут по-прежнему говорить: «Прекрасная пара!» Кроме незаслуженно наказанной кухарки, конечно.

– А вы чего от меня ждёте? – ехидно спросил нордландец. – Любви пылкой и страстной, как в ваших песенках? Или что я, как мой отец, буду возвращаться к вам раз за разом и говорить: «Я знал, что ты меня ждёшь, и поэтому не мог не вернуться»?

Дамиан резко повернулся к нему и приподнялся на локте. Нерасстёгнутые пуговицы с треском полетели с камзола.

– Не знаю, – выдохнул он прямо в лицо Гуннару. – Но вести себя, как мой отец, я не буду точно. Они оба любили нас с Юстинианом – и отец, и мать. Наверное, любят до сих пор. Но отец совершенно равнодушен к матери, а она тихо ненавидит его. И так – всю совместную жизнь, с самого венчания. Её убивает двор, статус королевы, необходимость присутствовать на церемониях, как бы плохо ей ни было. Отпусти отец её в обитель, как она хотела бы давно, она бы прожила там, может, и недолгую, но по-своему счастливую жизнь. Но семья Великого кесаря не может подавать дурной пример подданным, и моя мать скоро умрёт, до конца выполняя свой долг кесаревы. Кому это нужно и зачем? Трёхликий знает. Но отец её не отпустит, а сама она даже не станет просить об этом. А может, ему всего-навсего стоило попытаться узнать её получше ещё до рождения наследника? Узнать и попытаться стать… друзьями, родственниками, не знаю… но сделать хоть что-то, чтобы семья не выглядела безупречной, а хотя бы просто была? Была семьёй?

– Вот уж мне точно не надо набиваться ни в друзья, ни в родню, – сказал Гуннар, брезгливо отстраняясь. – Вы, может, и забыли, что я заложник, да я-то отлично это помню.

Дамиан прикусил губу. «А чего ты ждал от нордландца, дурак? – спросил он себя. – Что он радостно кинется тебе на шею? Ты для него враг, врагом и останешься, как ни старайся».

Он прикрыл глаза и медленно выдохнул, подавляя невесть откуда взявшееся разочарование. Да, это варвар, которому непонятны и противны вежливое враньё и притворство, естественные для Виссанта. Настолько впитавшиеся в жизнь виссантцев, что они считают их необходимым условием существования. Да, тебе с ним легче и свободнее, чем с любым жителем Виссанта, исключая разве что брата и сестру с племянниками – а ему? Ему противен ты, лживый виссантец. И что ты будешь с этим делать? Станешь таким же, как он? Не заботящимся о том, кто и что о тебе подумает? Ха-ха, очень смешно.

– Доброй ночи, – сказал он, отворачиваясь.

– И вам того же, – буркнул дорогой супруг.

***

Спал Гуннар плохо – ещё бы, проснувшись только к закату, трудно даже за полночь заснуть. Да ещё рядом, вопреки своим уверениям, беспокойно ворочался, чуть ли не метался во сне виссантский принц. В конце концов Гуннар, не утерпев, содрал с него и камзол, и штаны, надеясь, что без тесной одежды Дамиан будет спать спокойнее. Это и правда помогло: метаться и стонать во сне тот перестал, пробормотав что-то про ванну и горячий лимонад – похоже, спросонок он решил, будто его раздевает кто-то из прислуги. Гуннар сам было задремал рядом с притихшим супругом и глаза открыл, когда в окно уже зацедился серенький свет раннего утра. По дворцовым меркам, и не утра вообще, а так…

Дамиан, видимо, замёрз в комнате с раскрытым настежь окном, южный неженка, потому что жался к Гуннару, словно кот. Лицо у него было бледным и помятым, губы страдальчески кривились, и нордландец подумал вдруг, что принц прекрасно знал, чем для него обернётся подтверждение брака. Наверное, готовился и к худшему – вряд ли он надеялся, что опоённый пакостным зельем супруг будет с ним осторожен и ласков. Хотя мог бы напоить той же сонной отравой, чтобы самому овладеть бесчувственным телом. Кому какая разница, что там за пятна на простыне? Есть какие-то, и славно. Брак закреплён. Так нет же, пытался быть честным. Честный виссантец. Не желающий изображать прекрасную семью, а надеющийся действительно поладить с супругом, которому совершенно не за что любить ни его самого, ни его страну. То ли наивный дурак (ага, наивный виссантский принц), то ли упрямый.

Гуннар вздохнул. Наверняка на это и был расчёт, но как же сложно ненавидеть человека, который пытается переступить через себя, чтобы поладить с тобой. Ненавидеть после того, как пожалел. А впереди ведь долгие годы вынужденного брака, и рядом не будет никого по-настоящему близкого. Так что, возможно, в конце концов рад будешь и таким вот отношениям, когда с тобой хотя бы стараются быть честным? Предвечные знают…

Испустив ещё один тяжкий вздох, Гуннар укрыл Дамиана до самых ушей и отодвинулся к краю. Тот, не просыпаясь, досадливо мотнул головой и подполз поближе, не желая менять живое тепло на кусок дорогого сукна. Перебираться в кресло, лишь бы не терпеть близость чужого человека, было лень. «Да Ледяная Дева с ним, – с досадой подумал Гуннар, не пытаясь больше отстраниться. – Потерплю два-три часа…»

========== Эпилог, в котором ничего в сущности не меняется, хотя… ==========

Дочка небогатого землевладельца, пунцовея от неслыханной чести – сам младший принц с супругом почтили их празднование Последнего Колоса своим присутствием! – старательно среʼзала серпом одинокий колосок на краю поля и с поклоном вручила его Дамиану. Тот милостиво кивнул, принял подношение, а взамен снял с пальца кольцо. Довольно скромное, по его представлениям, но сказочно дорогое для семьи, вынужденной чуть ли не вместе со своими арендаторами работать в поле. Впрочем, вряд ли его продадут, как бы плохо ни обернулись дела. Наверняка кольцо с руки принца будут хранить как величайшую ценность, передавая из поколения в поколение.

Девица полыхнула щеками и прижала кулак с кольцом к пышной, совсем не в придворном вкусе груди. Дамиан заметил, как Гуннар, удивительно к месту смотревшийся на сжатом поле, невольно проводил глазами девичью ручку и задержался взглядом там, куда она прижалась. Дамиан ухмыльнулся про себя (внешне он, разумеется, милостиво улыбался безмерно счастливым подданным). Что вы там говорили про потребности тела, дорогой супруг? После верховой прогулки, после изобильного, но незатейливого деревенского пира без придворных мучений с этикетом и россыпью лишних столовых приборов, после подносимого раз за разом домашнего вина – вы всё равно откажете этой деревенской дурочке в мимолётной благосклонности? Ну-ну…

***

Свирепое южное солнце палило так, что впору было печь лепёшки из свежей муки прямо на каменных плитах дороги (второе, что нравилось Гуннару в Виссанте – это здешние дороги). Однако после дворцовой духоты даже горячий ветер казался облегчением. А уж избавленный от необходимости соблюдать хоть какое-то подобие придворного этикета, Гуннар и вовсе чувствовал себя так, будто с него сняли кандалы. Во дворец, разумеется, они с Дамианом, небольшой свитой и охраной вернутся уже завтра к вечеру, но хоть два-три дня относительной свободы – это ли не счастье?

Девушка, обменявшая колосок на золотой перстень, рдела и опускала глазки, но лукавый взгляд так и метался между знатными господами. Сколько серебра надо отсыпать в твой подол, скромница, чтобы ты сама его задрала? Тело всё-таки требовало своего, но девица, готовая легко обменять свою невинность на краткую милость принца или кого-то из его свиты, вызывала отвращение. Были и в Нордланде такие, кто же спорит? Но Гуннар и дома относился к ним с той же брезгливостью. Делать исключение для виссантских женщин он не собирался. А надеяться, что и здесь кто-то будет любить его не как сына ярла, а просто самого по себе… Пошлите Предвечные всяческих благ Гудрит, её будущим мужу и детям, но здесь таких точно не водится.

Хозяин поместья, то лепеча про великую честь, то извиняясь за скудость обстановки и угощения, повёл гостей во двор, где уже были накрыты столы. Череда праздников, которые были обязаны осчастливить своим присутствием младший принц и его супруг, только начиналась.

========== Ночные разговоры ==========

Комментарий к Ночные разговоры

Как и обещала, принцы, уходя в закат, машут ручкой. Драбблик вместо сиквела на полсотни страниц.

– Изображаем примерную супружескую пару? – недовольно спросил Гуннар, когда в хозяйскую спальню, предоставленную на эту ночь высоким гостям, вернулся Дамиан, куда-то на полчасика отлучавшийся.

– А вы как хотели? – удивился тот. – Его ненаследному высочеству, конечно, многое охотно простят, в том числе и соблазнённую девицу, но не ночь, проведённую не с законным супругом. Это во дворце у нас разные спальни, а в поездках нам придётся делить постель.

– И вы, разумеется, просто забыли предупредить меня об этом перед отъездом?

– А вы хотели пригласить кого-то в эту постель? Даже если вам приглянулась сама хозяйка, эта спальня до утра принадлежит только нам с вами. Так что если вы надумали отступить от своих принципов, зовите прислугу и требуйте, чтобы вас отвели к выбранной вами даме. На часок, не больше. Потом вернётесь ко мне – проснуться мы должны в одной кровати.

Дамиан разделся полностью, заставив Гуннара досадливо поморщиться: единственную их совместную ночь принц провёл всё-таки в белье.

– Только не прижимайтесь ко мне под утро, – брезгливо сказал нордландец.

– А то вам и любовное снадобье не понадобится? – усмехнулся дорогой супруг. – Да я не против, брачный долг свят.

– Вечером – девица, под утро – мужчина. Не много ли для одной ночи?

– У меня бывали оба враз.

Старая кровать страдальчески скрипнула под весом второго тела – хрупким, как ни крути, Дамиан не был, хоть Гуннар и был выше его на полголовы и заметно пошире в плечах. Принц накинул на себя покрывало и поморщился от слегка затхлого запаха – дорогую вещь не из хозяйкиного ли приданого, похоже, крайне редко доставали из сундука.