Текст книги "Основное условие мирного договора (СИ)"

Автор книги: Арабелла Фигг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 6 страниц)

– В пятнадцать лет всё любопытно, и хочется попробовать то и это, – продолжил он, потому что у Гуннара даже слов не нашлось ответить на такое. Южане пали в его глазах окончательно, хотя падать ниже было уже вроде бы некуда. – Мне не понравилось, – никак не желал униматься Дамиан. – Ни самому быть посередине, ни помещать туда девицу. Третий, что ни говори, лишний.

Он поёрзал, пытаясь поудобнее устроиться на слежавшемся комковатом тюфяке. Тюфяк, конечно, изо всех сил трясли и взбивали, но мягче он стал ненамного. Сам Гуннар не страдал, ему приходилось спать и вовсе без всяких тюфяков, и хорошенько привыкнуть к перинам он пока что не успел. Но он прямо-таки восхитился готовностью младшего принца исполнить свой долг левой руки Великого кесаря и побывать в гостях у самых разных подданных, не только у тех, кто мог бы предоставить его ненаследному высочеству просторную спальню с перинами и шёлковыми покрывалами. Ещё, наверное, и умываться утром придётся над тазом с еле тёплой водой – просто подвиг для того, кто вырос во дворце.

– А уж что должна была чувствовать девица… посередине, – буркнул Гуннар. Не говорить же было дорогому супругу, что оценил его подвиг во имя счастья подданных.

– Девицы в заведениях вроде «Кошечки» обучены терпеть и не такое, – возразил Дамиан. – И поэтому обычно ценят клиентов, которые не мучают их изысками, больше похожими на извращения. Отведу вас как-нибудь туда, когда вам надоест… любить собственную руку. Вы тамошним девушкам точно понравитесь. Главное – не лезьте к ним с расспросами, как они оказались в подобном месте и нельзя ли как-нибудь заняться чем-нибудь иным, не торговать собой.

Гуннар фыркнул над «отведу вас туда» и покраснел над любовью к собственной руке. Хорошо, хоть от единственной засалившейся свечи света было немного, и вряд ли Дамиан заметил краску в его лице. Было-то всего разок – до этого последствия смертельной раны милосердно избавляли его от подобных проблем.

– Странно, что вас заботят такие пустяки, – проворчал он.

– А это, дорогой супруг, вовсе не пустяк. Я ведь уже говорил вам: я та рука, что держит сладкий пирог, подданные должны любить меня. А я должен вести себя так, чтобы меня любили. Продажные девицы в том числе. На моё счастье, у меня и вправду нет никаких особых потребностей. Я прост и добропорядочен до зевоты – как и все лучшие клиенты. Это с очередной дворцовой фавориткой приходится демонстрировать настоящий придворный стиль… – он зевнул. – Трёхликий, как я понимаю свою невестку. Вместо того, чтобы ухищряться, поражая фаворита своими талантами, просто выйти ночью в холл и наугад ткнуть пальцем в караульного: «Ты, да-да, ты! Иди-ка сюда…»

– Ну, так кто вам мешает поступать так же? – ехидно спросил Гуннар. Распутство жены наследного принца его покоробило, но, наверное, ей в самом деле проще было потребовать в свою спальню какого-нибудь гвардейца, чем приближать к себе придворного красавца. Который непременно захочет от супруги наследника престола каких-то весомых благодарностей за свои услуги по согреванию её постели.

– Никто не мешает, – согласился Дамиан. – Иногда я сам так делаю. – Он ненадолго примолк, а когда закончил, голос его чуть дрогнул: – Когда совсем невыносимо оставаться одному.

Гуннар резко выдохнул, словно от боли. Слова виссантского принца задели именно потому, что понимал его Гуннар слишком хорошо. Ночь, темнота и одиночество в темноте – это было так знакомо. И не спится, и нечем себя занять, и некого позвать… может быть, и Артемия тащит в свою спальню одного гвардейца за другим, чтобы хоть часок чувствовать рядом чьё-то тепло? Не то чтобы он её оправдывал, но ведь наверняка у неё со старшим принцем такой же брак, в котором супруги вежливо терпят друг друга, как у их родителей. Виссант… что тут ещё сказать?

– В детстве я бегал по ночам к старшему брату. – Видеть ностальгическую улыбку супруга Гуннар не мог, но слышалась она совершенно отчётливо. – Лежали с ним под одним одеялом, болтали шепотком… бывало, даже засыпали так. Но лет в тринадцать Юстиниан перестал пускать меня к себе на ночь. Я злился, ничего не понимал, делал ему пакости, чтобы обратить на себя внимание. Теперь-то понимаю, что он не хотел дурацких слухов о совсем не братской любви сыновей короля, а тогда… Трёхликий, да пока вы занимали мою спальню, я уходил к брату, а он – к супруге, потому что идиотов много и можно залить им глотки оловом, но всё равно они умудрятся распустить идиотские сплетни – письмами, знаками, как у глухонемых…

– И что теперь? – поразился Гуннар. – Всю жизнь жить с оглядкой на идиотов, которые всех меряют по себе?

– Нордландец, – вздохнул Дамиан, но не с укором, а чуть ли не завистливо. – Вы – не оглядывайтесь, вам можно. Я такого, увы, позволить себе не могу.

– Вы не северный дикарь, – съязвил Гуннар.

– Да, – совершенно спокойно подтвердил Дамиан. – Я не северный дикарь. Я сын Великого кесаря, пусть и младший, и я должен вести себя так, чтобы не позорить свою семью, которая на виду у половины обитаемого мира.

Он ещё поёрзал, потом, видимо, смирился и лёг набок, свернувшись, словно кот.

– Ну, – сказал Гуннар неожиданно для себя, – по крайней мере, этой осенью вам поневоле придётся спать не одному.

– Да, – отозвался дорогой супруг, и в голосе ясно слышалась ухмылка. – А зачем ещё я, по-вашему, набрал столько приглашений? Должна же быть от вас хоть какая-то польза.

========== “Когда потеряете кого-то из близких…” ==========

– Уйдите, – не поднимая головы, тускло проговорил Дамиан. – О долге, чести, клятвах… и что там ещё у вас было, когда я потеряю кого-то из близких?.. поговорим позже, если позволите, а пока просто уйдите.

Он сидел на кровати в своей спальне, сгорбившись и стиснув кисти рук между коленями. Давно стемнело, но никто из прислуги не смел войти к его ненаследному высочеству, чтобы зажечь свет или хотя бы сдёрнуть отрез тёмной ткани с аквариума-ночника.

Гуннар, не обращая внимания на слова Дамиана, подошёл к кровати и со стуком поставил на низкий маленький столик большую глиняную бутыль. Нашёл пустой бокал, подозрительно понюхал остатки жидкости в другом, вылил их в так и не растопленный камин, а взамен щедрой рукой плеснул туда из своей уродливой бутыли. Второй бокал он налил почти до краёв.

– Пейте, – приказал он, сунув под нос супругу тот, где содержимого было поменьше.

– Что это? – брезгливо спросил Дамиан, невольно шарахнувшись от мерзкого запаха.

– Шнапс, – коротко ответил нордландец, будто жителю Виссанта это что-то объясняло. – Пейте, Дамиан. С горем надо переспать, а со шнапсом вы уснёте, ручаюсь. И завтра утром вам будет так плохо, что скорбь поневоле отойдёт на второй план. Вот вам яблоко, закусите.

Тон у него был такой, что сын Великого кесаря против воли подчинился. Он взял бокал и поднёс к губам, но от противного запаха все внутренности просто взбунтовались.

– Я не смогу это выпить, – с отвращением сказал он. – Из чего вообще эта мерзость делается?

– Когда как, – ответил Гуннар, пожимая плечами. – Вот именно эта – из гороха. Да не нюхайте вы. Наоборот, выдохните, глотните хорошенько, закусите яблоком и только потом вдыхайте.

Дамиан послушался. Вонючая бурда обожгла горло и пищевод, заставила раскашляться, так что слёзы брызнули. Хотелось немедленно запить это водой, а лучше – холодным лисским, но северянин не дал. Заставил пару раз откусить от жуткого кислого яблока (где только нашёл такое?) и снова сунул в руки отставленный было Дамианом бокал.

– Давайте за вашу матушку, – сказал он. – Судя по тому, что я о ней слышал, ей недолго блуждать в поисках замка Ледяной Девы.

– При чём тут ваша Ледяная Дева? – буркнул Дамиан, но шнапса глотнул ещё. Второй раз пошло легче, а первый глоток уже превратился в желудке в понемногу расползающийся горячий комок, и в голове начало шуметь.

– Умершие ищут её замок в заснеженном лесу, перебираются через замёрзшие реки и озёра, – словно не понимая, о чём говорит принц, пояснил его супруг. – Чем меньше человек сделал плохого в жизни, тем быстрее находит тропку, которая приведёт его в замок, где всегда жарко натоплено, печётся хлеб, варится пиво… Кто-то блуждает долго, проваливаясь в полыньи и плутая по лесу, кому-то и вовсе путь в замок заказан. Но королева Элина уже должна сушить сапоги у огня и пить горячий грог.

– Наши души идут на суд к Трёхликому.

– Точно знаете? – усмехнулся Гуннар. – Кто-то вернулся и рассказал?

– А вы? – огрызнулся Дамиан.

Шнапс подействовал на него странно. Тупая бессильная тоска отступила, а взамен накатила злость. На себя, на отца, на весь этот паршивый мир…

– А я уже дважды бывал у её Ледяной милости, но она меня выгнала. Не время ещё, видимо.

Проклятый варвар хлебнул своей мерзости и с хрустом вгрызся в яблоко. На него крепкое до остановки дыхания пойло как будто и не действовало вовсе. Глядя на него, Дамиан тоже выпил ещё. Гуннар протянул ему покусанное яблоко, Дамиан брезгливо повертел его в руках и откусил с того бока, которого ещё не касались зубы нордландца. Шнапс, выпитый на пустой желудок, шумел в ушах всё сильнее – и казался не таким уж и противным.

– Налейте ещё, – сказал Дамиан, чувствуя, как его ведёт, и понимая, что допиться до полной потери памяти будет очень легко и просто.

– Сейчас, только раздену вас, пока вы ещё можете шевелиться, – кивнул Гуннар. – Вот скажите мне, кем надо быть, чтобы придумать такую застёжку?

– Палачом, – пробормотал Дамиан. – Просто слишком трусливым, чтобы пытать и казнить.

Он с какой-то расслабленной покорностью дал Гуннару расстегнуть и стащить с себя глухой чёрный камзол, а взамен накинуть на плечи одеяло. Потом тот налил ему ещё бокал, и Дамиан сделал ещё несколько хороших глотков, чувствуя, как теплеет в животе и тяжелеет голова. Руки тоже переставали слушаться, и бокал с с остатками шнапса он выронил. Тот покатился по дорогому ковру, расплёскивая мутную вонючую гадость, Дамиан хотел поднять его, но чуть не свалился сам. Гуннар успел подхватить и дёрнуть его на себя, Дамиан послушно привалился к нему. Гуннар, кажется, хотел его отстранить, но в последний момент передумал и вместо этого обнял за плечи.

– Я его ненавижу, – всхлипнув от сознания своей беспомощности, пожаловался Дамиан, роняя голову на широкое горячее плечо.

– Я тоже, – согласился нордландец. – А что это меняет? Он ваш отец.

– Его все ненавидят, – подумав, сообщил Дамиан. – Кроме нас с Юстинианом. Но мы тоже ненавидим. Иногда. Как сейчас.

– Вы его любите, за это и ненавидите.

– Точно! – восхитился дивной северной логикой Дамиан. – За это тоже надо выпить.

– Обязательно.

Поднимать с пола упавший бокал Гуннар не стал, а отдал Дамиану свой. Шнапса там было ещё очень прилично, и Дамиан, шумно выдыхая и давясь, выпил всё.

– Не тошнит? – спросил Гуннар.

Дамиан помотал головой. Голова кружилась всё сильнее, комната плыла и качалась. Надёжным, твёрдым и горячим было только плечо под головой, и Дамиан вцепился в рубаху Гуннара, прижимаясь к нему.

– Не уходи, – пробормотал он. – Я тут один весь день, как вернулся из усыпальницы. Не знаю, как там отец с братом… видеть не могу обоих. Никого не могу. Тебя тоже, но ты всё равно не уходи, пожалуйста.

– Раз видеть не можешь, просто не смотри, – хмыкнул тот, поправляя сползающее с супруга одеяло.

– Не уйдёшь?

– От человека, который утром мать похоронил? Нет, конечно.

– Налей мне ещё.

– Хватит, спи лучше.

– Не смогу.

– Ещё как сможешь. – Гуннар слегка толкнул его, заваливая навзничь. Потом нагнулся, разувая, стащил штаны и закинул ноги на кровать. Нашарил ещё одно одеяло, укрыл Дамиана до самых ушей и лёг рядом. – Вот, – сказал он, – я здесь. Набок повернись, вдруг ночью затошнит.

– А ты точно не уйдёшь? – по-детски обиженно и недоверчиво спросил Дамиан. – Холодно.

– Да куда ж я от тебя? – с досадой отозвался Гуннар, обнимая его со спины. – Одна кровь, одна плоть, одна жизнь. Сам ведь так захотел.

– Потому что я умный и предусмотрительный, – пробормотал Дамиан. – Вот Артемия ни за что не пришла бы к Юстиниану.

– Сходить к нему?

– Нет, – Дамиан упрямо мотнул непослушной головой. – Ты же мой супруг, не его. Тебе у него нечего делать ночью.

– Ох, Предвечные! Неужели я не могу проведать родственника, у которого умерла мать, чтобы не дать при этом повод сплетникам трепать наши имена?

– Не можешь, – подтвердил Дамиан. Он нашарил руку, лежащую поверх его бока, прижал к своему животу и прерывисто вздохнул.

– Виссант – одно слово, – проворчал Гуннар. – Спите, дорогой супруг. Не хотите делиться ручным варваром с родным братом – мне же проще. Пить ещё и с Юстинианом у меня вряд ли хватит сил.

Дамиан не ответил, стремительно проваливаясь в сон. В этом сне мать, молодая и красивая, с ярким румянцем на тугих щеках, шла через заснеженный лес по натоптанной дорожке, и её дыхание инеем оседало на пушистом воротнике нордландской женской шубки.

========== Потребности тела ==========

Комментарий к Потребности тела

Скорее всего, последний драбблик к этой истории, и гораздо повеселее предыдущих.

– Вот, дорогой супруг, – сказал Дамиан, указывая на девицу, ничуть не похожую на работниц «Кошечки», – учитесь, как надо устраиваться в чужой стране.

Сидели они пока что в общем зале, заняв низкий кривоногий диванчик в нише, слегка задрапированной бархатной занавесью – и не среди толпы, но и не в отдельном кабинете. Гуннар, неловко ёрзавший под взглядами жриц любви (и кое-кого из посетителей тоже), посмотрел на означенную девицу. Облачённая в лёгкую броню и вооружённая кривым коротким мечом, она, на вкус висантцев, наверняка выглядела уродливо: невысокая, плечистая, кривоногая, да ещё и с явно ритуальными шрамами на плоском лице. Тёмно-рыжие, даже на вид жёсткие волосы были заплетены в толстую длинную косу с шипастым грузиком на конце. Дамиан сделал ей знак подойти, и она неторопливо двинулась к нему, продолжая цепко оглядывать зал.

– Познакомьтесь, дорогой супруг, – продолжил принц. – Красавица Каракурт. – Красавица хищно оскалилась, обнажив бурые, но крепкие и острые с виду зубы; кажется, она их просто красила чем-то тёмным. – Нанялась в обоз, везущий шерсть в Миррию, в Миррии вступила в наёмничье братство, добралась понемногу до Виссанта, а попав в Ксанту, решила выступать на арене. Прославилась там и в самый разгар своей славы ушла работать в «Кошечку».

– Мне вы тоже предлагаете устроиться вышибалой в бордель? – поинтересовался Гуннар.

Каракурт расхохоталась, а Дамиан сказал возмущённо:

– Я вам говорю о том, как легко иные люди приспосабливаются к новой обстановке и даже извлекают из этого выгоду.

– Бабка моя укоряла мать, будто та брала на свою кошму юта, – с усмешкой сказала Каракурт. – Нос у меня не ютгардский, но даже сами юты чуют во мне родную душу. Если хочешь купить моё время, сын брата луны, плати распорядителю: я на службе.

Дамиан кивнул и махнул рукой смазливому юнцу со сладкой улыбочкой и холодными жёсткими глазами.

– Почему брат луны? – с любопытством спросил Гуннар. Он не был уверен, как понимать «купить время», и не торопился это выяснять – интересно было просто поболтать со скетской степнячкой, о которых он столько читал и слышал.

– Когда Виссант и Степь договорились о вечном мире, здешний правитель был объявлен братом нашей Большой Матери, а та зовётся воплощением луны. – Речь у степнячки была довольно правильной – видимо, ей в своём наёмничьем братстве частенько приходилось общаться с грамотными людьми. А вот здешнюю манеру обращаться к знати «он» или «она» Каракурт не переняла, прямо обратившись к принцу, да ещё и на ты.

Дамиан сообщил распорядителю (подошедшему гораздо быстрее, чем вышибала), что нанимает на этот вечер Каракурт для своего супруга, а сам возьмёт… он рассеянно обвёл взглядом зал… ну, хоть вон ту, с накладными ушками – новенькая, кажется? Девицу тут же отправили наверх готовиться к великой чести принимать его ненаследное высочество, а Дамиан сказал:

– Я оставляю своего супруга на тебя, Каракурт. Позаботься о том, чтобы он не скучал.

Она кивнула и, едва он встал с диванчика, тут же уселась рядом с Гуннаром.

– Я не встречала похожих на тебя, – сказала она. – В степи бывают купцы и воины из Словена, у них тоже светлая кожа, а волосы темней твоих, но гораздо светлее, чем у виссантцев, и черты лица совсем не такие.

– Я знаю, – подтвердил Гуннар. – Они бывают у нас, когда мы с ними не воюем. Не всерьёз воюем… так, мелкие стычки.

– Всерьёз, так чтобы захватить и подчинить, воюют Виссант да Фарсистан, – согласно покивала Каракурт. – Мы тоже совершали набеги на соседей, но брали не больше, чем могли унести с собой.

– А Виссант, похоже, уже нагрёб столько, что начинает из рук вываливаться, – буркнул Гуннар.

Каракурт усмехнулась.

– Пока ещё нет, и он ещё долго будет очень ловко перекладывать мешки с плеча на плечо. В Миррии только разговоры пошли о том, что надо воспользоваться моментом, как здешний король тут же заключил мир с вами.

– Я смотрю, ты много знаешь.

Она пожала плечами, звякнув стальными кольцами брони.

– Известных бойцов арены часто приглашают на застолья, а вышибала в борделе – это вообще вроде собаки. При нас много чего болтают, а я так и вовсе женщина, да ещё и глупая степнячка. Чего меня стесняться?

– А почему у вас воюют женщины? Или, – спохватился он, – об этом спрашивать неприлично? Тогда прости.

– Да почему? – она опять пожала плечами. – Мужчины пасут скот, уходят с ним далеко и надолго, кочуя по степи. Нам что, сидеть дома, распевая за прялкой? На это невольницы есть.

– Но чтобы защищать скотину от хищников и воров, надо тоже носить оружие.

– Конечно, – она одобрительно посмотрела на него. – Сразу видать умного человека. Никто нашим мужчинам не запрещает носить луки и ножи, и пальцы на руках им не отрезают. – Она даже фыркнула над такой чушью. – Другое дело, что драться на мечах их не учат – зачем пастуху меч? – Она щёлкнула по лезвию своего меча (ножен у него не было – как засунешь в ножны изогнутый клинок, расширяющийся от гарды?)

– А ты не позволишь мне взглянуть поближе на него? Если можно, конечно. У наших соседей, к примеру, никто не смеет коснуться чужого оружия, потому что в нём душа его хозяина.

– Его привязывают своей кровью? – с живым интересом спросила она. – Я слышала о таком, но не знала, правда ли. Нет, нам оружие привозят фарсийские купцы, а от тамошних кузниц до Степи кто только этого оружия не касается.

Она вытащила из-за пояса свой клинок, Гуннар взвесил его в руке, аккуратно замахнулся, следя, чтобы не зацепить никого, кто сдуру полезет именно в этот момент в его сторону.

– Странный баланс, – сказал он, хмурясь. – И колоть таким мечом невозможно. Да у него и конец лезвия не заточен вообще!

– А зачем точить конец скимитара? – удивилась Каракурт. – Им рубят, а не колют.

– Скимитар?

– Фарсийцы зовут такие мечи шамширами, а у нас они зовутся скимитарами…

– …Трёхликий! Вы что, так и просидели тут всё это время?

Оторвавшись от оживлённого обсуждения преимуществ прямого лезвия перед изогнутым и наоборот, спорщики подняли головы от предмета спора и непонимающе уставились на вернувшегося Дамиана.

– Э, – сказала Каракурт, смущённо почёсывая в затылке, – с твоим мужем так славно было поболтать, сын брата луны… я увлеклась. Давно мне не попадались настоящие воины в вашей стране.

– Да, – усмехнулся Дамиан, – на солдатское жалование в «Кошечку» не сходишь. Ну, подвиньтесь, что ли, если собираетесь ограничиться разговорами.

– Нет, – Каракурт встала и с хищной улыбочкой позвала, – пойдём, северный воин, хочу взглянуть на твой клинок. А тебе покажу, зачем мне такие кривые ноги, что я усижу на любом бешеном жеребце без седла.

Гуннар покраснел, но предложение было сделано таким тоном, словно ему бросали вызов на арене. Было у здешних женщин-бойцов такое развлечение: «Кто победит меня на тупых клинках, тот получит моё тело на один раз». Желающие обычно находились из числа стражников или солдат, но случалось, что и богатенькие молодцы, свято верящие в свои дуэльные таланты, спускались на песок.

– Да, – смеясь, ответила Каракурт, когда Гуннар сказал ей это. – Я сама так любила делать. Выходит на арену разряженный в шёлк и бархат красавец, сам куда больше похожий на женщину, чем я… ну, кого в Виссанте зовут женщинами… и нагло скалясь, предлагает мне десяток золотых, чтобы я проиграла. Сперва десяток, а там и до сотни доходило. А что я? Я сперва от души луплю его палкой, а потом проигрываю так, что любой, кто хоть раз меч в руках держал, хохочет про себя над гордым лицом победителя.

Они поднялись по широкой полукруглой лестнице, и Каракурт уверенно двинулась в конец просторного светлого коридора. Продолжая болтать на ходу:

– У виссантцев такие смешные мысли об этом. Будто ткнув женщину своим дряблым копьём, они как-то утверждают свою власть над нею. Ты слышал, как они об этом говорят? «Овладеть женщиной»… – она опять захохотала. – Даже если женщина двинула им в челюсть, привязала руки к изголовью и оседлала их бёдра.

– А без драки никак? – хмыкнул Гуннар, потирая челюсть, уже порядком коловшуюся щетиной – бриться для похода в бордель показалось ему… ну, много чести, короче.

– С тобой? – Она глянула на него через плечо, глаза остро блеснули. – С тобой я не хочу драться.

… – Зачем? – удивлённо спросила она, когда он, тяжко переводя дыхание, почти в полубмороке притиснул её к себе – но уже после того, как ненадолго отстранился. – Одарять своей любовью тряпки – зачем?

– Мне не нужны бастарды. Тебе, думаю, тоже не хочется растить ребёнка в одиночку, – морщась, сказал Гуннар. Он едва не упустил нужный момент, потому что да, ноги степной наездницы обхватили его очень крепко, уперевшись пятками в его поясницу, да и… между ними… мышцы тоже были железными.

Каракурт фыркнула.

– Смотри сюда, – сказала она, высвобождаясь из его рук. – Раз уж твой муж не сказал тебе. Видишь бляшки на моём поясе? – Она крутанула на талии узкий лаковый поясок, повязанный прямо на голую кожу. – Эта – от дурных болезней, эта – от ненужных детей, а эта – от тех, кто ворует жизненную силу у того, с кем лёг.

– И такие есть? – поразился Гуннар.

– Сколько угодно. В здешнем заведении хозяйка бережёт своих девушек и всем выдаёт такие пояса, а в дешёвых и просто на улицах девушки часто страдают от того, что их просто высасывают.

– А это не запрещено?

– Запрещено, – кивнула Каракурт. – Но кто станет слушать дешёвую потаскушку? Мало ли с чего ей стало плохо? Может, от грошового вина?

Она села, откровенно разглядывая его.

– Я ушла с арены, когда поняла, что дальше вверх некуда и теперь мне путь только вниз, – сказала она. – Я там хорошо заработала, и выигрывая бои, и проигрывая, у меня уже есть дом в предместье. Здесь меня тоже часто зовут наверх – меня ещё помнят с арены, да и просто… любопытно же, как оно с женщиной-воином. Мне нужны ещё три-четыре сотни золотых, чтобы вложить их в богатый торговый дом, и тогда я до конца жизни смогу ни о чём не беспокоиться и ребёнка своего обеспечу.

– У тебя есть ребёнок? – Гуннар в сомнении посмотрел на её плоский, без следа растяжек, живот и острые груди.

– Ещё нет, но будет обязательно, – убеждённо сказала она. – Ты был бы хорошим отцом. Нет, – она вскинула жилистую, по виссантским меркам, наверное, совершенно мужскую руку. – Мне не нужно ни имени, ни денег. Ты здоровый, сильный, правильный мужчина.

– Я супруг младшего принца, – кисло проговорил Гуннар. – У твоего ребёнка никогда не будет спокойной жизни, Каракурт. Его обязательно используют для каких-то интриг. Ты правда этого хочешь?

Она подумала и с тяжким вздохом признала:

– Нет. Что ж, тогда просто приходи. Только посылай гонца заранее, чтобы я была свободна. Не хочу в один вечер принимать тебя и какого-нибудь богатого старика, который хочет немножко побояться, но доказать при этом себе, что он ещё, – она издевательски фыркнула, – мужчина не из последних.

Гуннар хотел сказать, что вряд ли придёт, потом вспомнил, каких нечеловеческих усилий ему стоило в последнее время не срываться из-за любого пустяка. «Потребности тела», чтоб их. Никакая ледяная вода не помогала, и он малодушно принял предложение очень недовольного супруга сходить наконец в бордель и перестать смотреть на окружающих с таким видом, будто прикидывает, как именно будет их убивать.

– Конечно, – сказал он. И слегка натужно пошутил: – Может, мне в следующий раз свой топор захватить? Чтобы было, о чём поговорить?

– Думаю, – прищурилась Каракурт, – мы и так найдём.