Текст книги "Монах"

Автор книги: Антонен Арто

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Она стремительно вскочила и принялась за работу, которую проделала с яростью фурии. В одно мгновенье стол был накрыт, ужин готов, огонь разгорелся с новой силой.

С самого начала мне не понравились ее физиономия, ее резкие и грубые манеры, желтая кожа, тощие руки и ноги. Весь ее облик выдавал подневольность, и это странно контрастировало с уверенной решительностью и открытыми, непринужденными, почти приятельскими манерами ее мужа. Мне так и не удалось определить ее возраст, поскольку напряженность поведения и глубокая старческая безнадежность, исходившая от нее, плохо сочетались с явной молодостью черт ее лица. Когда стол был накрыт, Маргарита, воспользовавшись тем, что муж на минуту отвлекся, исчезла. Судя по звуку шагов, она ходила взад и вперед наверху.

Несколько раз Батист выходил, и мы слышали его крики снаружи: он кого-то звал, но никто не откликался. Когда он вернулся, я обратил внимание на его озабоченный вид, и он признался, что ждет двух сыновей, двадцати и двадцати трех лет, и не понимает, что могло их задержать. В это время года и в этих лесах дороги давали достаточно поводов для тревог. Сверху спустилась его жена, и я спросил, не опоздание ли сыновей было причиной ее беспокойства.

– Что? – воскликнула она, сжав кулаки. – Это не мои сыновья, и слава Богу, потому что, если бы у меня были такие дети, я задушила бы их собственными руками!

Окончательно растерявшись, я замолчал, а когда хотел было открыть рот, чтобы извиниться, услышал снаружи сильный шум, и почти тут же в комнату, громко споря, ввалились два человека, вооруженные до зубов. Маргарита повернула голову, и взгляд, который она на меня бросила, меня удивил. Вновь прибывшие, не снимая оружия, устроились около огня, и у меня появилось чувство, что они приглядываются ко мне с несколько преувеличенным вниманием.

– Может быть, перед тем как сесть за стол, мы покажем господину его комнату? – обратился Батист к сыновьям.

Старший подобрал ноги и готов уже был подняться, когда все с тем же выражением разъяренной фурии Маргарита бросилась ко мне с подсвечником в руке.

– Я провожу вас, – фыркнула она со злостью.

Один из сыновей вытряхнул пепел из трубки в очаг и повернулся к нам спиной, другой обогнал меня уже на лестнице. Воспользовавшись тем, что на нас никто не смотрел, Маргарита передала мне свечу и совсем другим тоном шепнула на ухо:

– ОСМОТРИТЕ ВАШИ ПРОСТЫНИ!

Затем быстро пошла к двери.

– Двух сыновей вполне достаточно, – бросил в этот момент отец, впервые повысив голос. – Женщина, к сковородкам!

Он встал у подножия лестницы, корявые ступеньки которой едва доходили до верхнего этажа. Один из сыновей уже поднялся по ней до половины. Я медленно, нехотя поднимался за ним, не решаясь оглянуться на женщину, чьи странные слова еще звучали в моих ушах как мрачное предупреждение. Меня ввели в комнату с низким потолком. Окно было открыто, и через него в комнату вливался леденящий холод. Младший, повинуясь нетерпеливому жесту отца, подошел к окну и закрыл его, затем оба вышли, оставив меня наедине со своими мыслями. Некоторое время я еще слышал их шепот за дверью, затем громкий скрип лестницы под их шагами сказал мне, что они спустились в нижнюю комнату. Тогда я бросился к кровати и быстро сорвал простыни: то, что я увидел, пригвоздило меня к полу. Хотя место действия и было освещено одной-единственной свечой, вставленной в первый попавшийся подсвечник, я смог различить в ее неровном свете огромные темные пятна, которые бывают от жидкостей, глубоко пропитавших ткань.

При виде этой картины тысячи мыслей мгновенно вспыхнули в моем мозгу: сломанная коляска, подозрительная настойчивость форейтора, помешавшая мне добраться до Страсбурга, высказывание Маргариты о сыновьях и, наконец, ее собственное поведение, ее глубокая порядочность, которая меня поразила, – и внезапно я понял все и в ту же минуту оценил весь ужас своего положения. Я оказался в осином гнезде, куда так глупо попал.

Я был еще целиком поглощен своими мыслями, когда вдруг на стеклах заиграли отблески огня и со двора донесся оглушительный шум. Я быстро поднял занавески и, приподнявшись на цыпочках, увидел перед дверью хижины тот блестящий экипаж, который несколько часов назад я заметил во дворе «Серебряного Льва» в Люневиле. Оттуда с помощью своих горничных вышла дама. Батист открыл дверь почти сразу же, наш хозяин, баронесса Линденберг, ее горничные и оба сына хозяина вошли в дом. Однако мне показалось, что в тени кто-то еще прячется, и я не отошел от окна. И хорошо сделал, потому что едва прошло несколько минут, как я услышал прямо под моим окном отчетливый шепот, словно люди оживленно спорили, но говорили намеками. Я с чрезвычайной осторожностью задул свечу, приоткрыл окно и осторожно высунулся наружу.

– Чего ждать? – говорил один голос. – Надо с ним это сделать сейчас же, потому что он наверху один и ни о чем не догадывается. Потом мы вернемся в ригу и отправим следом слуг; у нас преимущество в неожиданности и решительности.

– Их четверо, а нас мало. А ну как они закричат или станут защищаться, что мы сделаем втроем против пятерых? Нет, разумнее подождать возвращения Клода, который отправился предупредить наших (в этот момент я понял, насколько верным было мое предубеждение против этой канальи – форейтора), и тогда уже незачем будет медлить. Как только мы услышим их лошадей, я займусь кавалером и женщинами, вы оба – бегом в ригу вместе с остальными, и все должно быть сделано чисто и быстро.

На этом шепот прекратился. Я закрыл окно, окоченев от холода, но комнатное тепло было бессильно меня оживить. Я был один, без оружия. Моя шпага, пистолеты и все прочее оставались в коляске, и бандиты, должно быть, их захватили. Что делать? Я не осмеливался пошевелиться. Я проклинал и свою неосторожность, и несправедливость судьбы. Я чувствовал себя как мышь в мышеловке. В какой-то момент я хотел забаррикадироваться в своей комнате, но передо мной вдруг возник образ женщины из коляски. Услышав ее звонкий смех внизу, в общей комнате, я почувствовал, что мое место сейчас – рядом с ней. Я спустился вниз, твердо решив не поддаваться судьбе.

Внизу уже начинали ужинать. Маргарита заправляла салат и молча указала мне мое место. В ее глазах, беспокойных и желтых, я прочел в этот миг глубочайшее сострадание.

Я пожалел баронессу в ее неведении. Она болтала без умолку, не переводя дыхания, без конца шутила со своими горничными, строила бандитам глазки и осыпала их остротами. Они откликались на ее шутки, отвечали остротой на остроту, но не спускали с меня глаз. Я ругал себя, заставляя казаться любезным и боясь, как бы какое-нибудь слово или жест не стали сигналом ко всеобщей резне. Однако у меня куски застревали в горле, и моя сдержанность, бледность и неразговорчивость не могли не удивить бандитов, которые время от времени поглаживали рукоятки своих пистолетов, показывая, что они готовы прихлопнуть меня при малейшем движении.

Мои глаза иногда останавливались на Маргарите. На ее лице блуждала вымученная улыбка, которую можно было понять как желание подбодрить. Она словно просила меня держаться, и я понял, что опасный момент еще не наступил.

В это время бандиты сделали попытку усыпить нас всех сразу вином с добавленной туда отравой. Батист, под предлогом, что он хотел бы развеселить нас, а меня, как он не преминул заметить, немного оживить, приказал жене принести бутыль с вином («из старых вин, оставшихся еще после отца»). Он объявил с громким смехом, что это вино подается только по особым поводам.

Действительно, бедняжка Маргарита понимала, что была причина его нести; я, как и она, ясно чувствовал всю трудность ее положения: взгляд, который она бросила на Батиста в ответ на его приказание, меня потряс. Без сомнения, она понимала, что ситуация была безвыходной как для нас, так и для нее и что один-единственный жест протеста с ее стороны может только ускорить катастрофу, поэтому она решила взять ключ, который ей протянул Батист, и спустя несколько минут на столе появилась странная бутыль, значительно более чистая, чем полагалось бы бутыли со старым вином. Баронесса и ее горничные выпили его, ни о чем не подозревая; я украдкой бросил на Маргариту отчаянный взгляд, она так же глазами ответила, что прежде всего не стоит слишком явно отказываться пить, чтобы не вызвать какое-нибудь подозрение, – по крайней мере, я именно так понял ход мыслей, которые мне передал ее лихорадочный взгляд. Вдруг в темноте, снаружи, раздались неясные звуки, тотчас же на губах Маргариты обозначилась улыбка и в ее глазах вспыхнули необычные искорки. Сыновья выразительно посмотрели на Батиста, он дал знак, и младший, резко открыв дверь, выскочил наружу. Он вернулся, улыбаясь. Я видел, как свет в глазах Маргариты стал постепенно угасать, и в это время второй сын, подтолкнув брата, вышел вместе с ним.

Баронесса и горничные храпели, как кучера. Что касается меня, то я как мог изображал сон совершенно одурманенного человека, но в моем храпе слышалось больше тревоги, чем сна. Сквозь полуопущенные ресницы я посматривал то на дверь, через которую вышли оба сына, то на Батиста, который время от времени кидал на меня равнодушный и уверенный взгляд мясника, прикидывающего вес мяса животного, приготовленного к убою. Маргарита, замерев на своем конце стола, напоминала нарыв, который грозил в любой миг прорваться.

Ветер донес до нас долгий звук рожка, и под стук копыт, четкий, как орудийный залп, большая группа всадников подъехала к хижине.

Бросив короткий взгляд на жену и на меня, Батист, встав с места, быстро направился к комоду, в приоткрытых ящиках которого поблескивало оружие. Тут Маргарита подала мне знак и, вскочив, жестом дала понять, что момент наступил.

Я весь подобрался и бросился на Батиста с отчаянием обреченного. Я почти оседлал его и с ожесточением впился в его горло судорожно сведенными руками. Под моей тяжестью он упал, не успев схватить оружия из-за внезапности моего нападения. Мы катались по полу, как звери. Пока мы боролись, Маргарита с быстротой мысли схватила кинжал, оставленный мужем на столе, и, бросившись на Батиста, без колебаний стала наносить ему удары в сердце до тех пор, пока он не испустил дух. Из его рта хлынула черная кровь. Не глядя в его сторону, женщина открыла дверь, тогда как я, взвалив баронессу на плечи, как тюк, бросился вслед за Маргаритой в темноту. Лошади бандитов стояли привязанные к крюку двери риги и отфыркивались. Маргарита села верхом на одну из них, я закинул свой тюк на другую, сел сам, и мы рванули с места так быстро, как только позволяла нам моя ноша. Свет факелов, зажженных бандитами, освещал нам дорогу, неимоверно удлиняя тени наших лошадей. Адский шум и суматоха, казалось, наполнили всю ригу, и отовсюду раздавались крики наших погибающих слуг. Если бы мы остановились и вернулись, чтобы помочь им, мы погибли бы сами и не спасли их. Угрызения совести, ужас, чрезвычайное возбуждение, страх – все, что я пережил в этот момент, невозможно передать.

Ночь была леденящей и прекрасной. Маргарита, которая знала дорогу, гнала во весь опор, увлекая меня за собой. Я беспрестанно вонзал шпоры в бока моей лошади, Маргарита подгоняла свою с помощью того самого кинжала, которым она только что зарезала Батиста. Наконец мы выбрались на равнину, вдали мы уже видели колокольни Страсбурга, и я считал, что пришел конец моим испытаниям, когда Маргарита обернулась и вскрикнула, указав мне на ходу рукой на то, что быстро приближалось к нам. Я отчетливо услышал стук копыт нескольких лошадей и почти сразу же увидел на склоне холма, совсем неподалеку, дюжину темных всадников, которые не таясь приближались к нам.

– Мы погибли! – воскликнула Маргарита. – Изверги нас догнали!

– Вперед, вперед, – ответил я, – я слышу топот лошадей со стороны города.

Мы удвоили наши усилия, и через некоторое время перед нами появилась большая группа всадников. Они мчались во весь опор и уже почти миновали нас, когда Маргарита, повернув лошадей, бросилась к ним наперерез.

Первый из них, который, казалось, служил им проводником, круто осадил свою лошадь и, спрыгивая на землю, заорал:

– Это она, она! Остановитесь, сеньор, остановитесь! Они спасены, это моя мать!

Маргарита с громким криком кинулась в объятия незнакомца и стала судорожно его целовать. Второй всадник, отделившись от основной группы, направился к нам. Его вид говорил о крайней тревоге.

– Где баронесса Линденберг, – спросил он, – она не с вами?

Он остановился, увидев ее без чувств в моих руках. Сначала он подумал, что она мертва, но, услышав слабые удары ее сердца, немного успокоился:

– Хвала Господу! Она спасена!

Я прервал его излияния, показав ему на группу негодяев, скачущую к нам во весь опор. Он подал знак, и тут же всадники, которые его сопровождали и в большинстве оказались солдатами, вскочили в седла и помчались навстречу бандитам.

В этот момент я смог оценить, насколько истинная храбрость несовместима с преступлением: едва бандиты увидели, что солдаты собираются их атаковать, они бросились врассыпную. Двум или трем удалось убежать, остальные спешились, и мы их согнали в кучу, как баранов. Они тут же стали предавать друг друга, и те, кого мы захватили, указывали нам, где искать остальных. Они показали нам все тайники, и к утру основная часть банды, окруженная в своем логове, вынуждена была сложить оружие и сдаться на милость победителей. Ни один из банды не ускользнул от нас, и вся округа была таким образом очищена от проказы.

Я счел, что должен сам вести солдат к зловещей хижине, где чуть было не погиб, чтобы там перерыть все снизу доверху. Трупы слуг еще не были убраны, но в глубине риги мы обнаружили ребенка четырех-пяти лет, закопавшегося в огромную кучу соломы. Он был перепуган до полусмерти и весь дрожал, стараясь при этом как можно меньше шуметь, потому что принял нас за врагов. Мы взяли его с собой в Страсбург, в гостиницу «Австрийский орел», где нас ждали барон Линденберг, его жена и Маргарита.

По дороге мы пытались отгадать, чей бы это мог быть малыш, но как только мы вошли в гостиницу, Маргарита сорвалась с места и бросилась к нему с отчаянным воплем. Она выхватила у нас мальчика и изо всех сил сжала его в объятиях. Она упала перед нами на колени, обливаясь слезами, и ее горящие глаза буквально кричали о безграничной глубине ее благодарности. Мы поняли, что это был ее второй сын. Позже она нам поведала, что это была одна из причин ее рабства в доме ужасного бандита, потому что от ее покорности и послушания каждую минуту зависела жизнь маленького существа, которое Батисту ничего не стоило зарезать за здорово живешь.

Когда первые проявления материнской нежности немного утихли, я попросил ее рассказать, как случилось, что ей пришлось жить рядом с Батистом, образ жизни которого так расходился с ее натурой. Она поднялась и, рыдая, стала рассказывать нам свою плачевную историю.

Она родилась в Страсбурге, в семье уважаемых людей. Но ради отца, который еще жив и не заслуживает того, чтобы его имя было покрыто позором, она не стала называть его фамилию, а мы оказали бы ей плохую услугу, настаивая на этом.

Она уже давно махнула рукой на свою добродетель, следуя за ничтожеством, которому удалось завоевать ее любовь. Конечно, сначала она не подозревала, какому мерзавцу она отдала свою руку, но она любила этого человека и была ему верна. Оба мальчика, которые теперь оставались ее единственным утешением, были его сыновьями.

Но вот этот недостойный человек, который не нашел ничего лучшего в жизни, как примкнуть к банде разбойников, вдруг умирает, и его смерть внезапно открывает Маргарите всю пропасть ее падения. В сущности, она благословляла эту смерть, которая ее освободила, но условия, в которых она осталась, заставили ее пожалеть о своем предыдущем рабстве. Ее муж, несмотря на его тумаки, выходки и глубокую безнравственность, все-таки оставался человеком, способным на чувства, на страстные порывы, храбрость и жалость.

В ту роковую ночь его привели к ней всего израненного после неудачного нападения на английского путешественника. До сих пор она знала, что он вор, сбившийся с пути человек, не обремененный угрызениями совести, но только в эту ночь она поняла, как глубоко она пала, поняла, что она столько лет дарила свою любовь убийце. У человека, которого она выбрала вопреки всему и всем, ради которого она покинула семью, пренебрегла своей репутацией, честью, – у этого человека оказались руки в крови невинных! Он был вне закона, он был ЧУДОВИЩЕМ! И она разделила его судьбу!

Эта мысль помогла ей расценить его смерть как освобождение. Но каким же был ее ужас, когда она поняла, что теперь она целиком находится во власти банды негодяев, что тайные законы воровского мира навсегда закрыли для нее возможность вернуться в общество достойных людей. Они обращались с ней, как с какой-нибудь вещью, и она стала против своей воли супругой Батиста, который с этого дня имел право распоряжаться жизнью и смертью ее и ее детей. Детей у нее отняли, как только она вышла замуж (позже она рассказала нам, какими непристойными сценами, пародирующими святые обряды, было обставлено это «замужество»). В руках бандитов дети стали заложниками для того, чтобы принудить ее к молчанию и задушить в ней даже малейшую попытку бунта.

– Я пропускаю, – сказала она, – описание всех тех душераздирающих сцен, при которых мне пришлось покорно присутствовать. Я с трудом сдерживалась, с нетерпением дожидаясь случая освободиться, и этот случай мне представился с вашим неожиданным появлением. К счастью, в этот момент не было сыновей моего так называемого мужа, поэтому я сразу же попыталась этим воспользоваться. Я прокралась незамеченной в комнату моего старшего сына и, связав две простыни, помогла ему выбраться наружу. Он должен был добраться до Страсбурга как можно скорее, чтобы найти солдат и привести их сюда. Когда я вернулась, Батист велел мне подняться и приготовить вам постель. Я постелила простыни, на которых несколькими днями раньше был убит какой-то проезжий и на которых еще не до конца отстиралась кровь. Вы прекрасно поняли смысл моего предупреждения не пить отраву, которая отдала бы вас прямо в руки убийц. Таким образом, вы смогли в нужный момент помочь мне, как я и рассчитывала, а остальное вы знаете.

Барон в свою очередь попросил Маргариту поделиться своими планами на будущее. Я присоединился к его просьбе, уверяя, что она полностью может рассчитывать на мою признательность.

– Я чувствую теперь отвращение к этому миру, который не дал мне ничего, кроме страданий, – сказала она. – Единственное, что я хотела бы, – уйти в монастырь. Но я не могу этого сделать, не обеспечив сначала будущее своих детей. И если мою мать, не выдержавшую моего позора, преждевременно унесла смерть, то мой отец еще жив, и он не жестокий человек. Может быть, несмотря на мою неблагодарность по отношению к нему, увидев мое нынешнее плачевное положение и особенно – положение моих детей, у отца смягчится сердце. Ваше вмешательство безусловно может мне очень помочь, и услуга, которую вы мне оказываете, в тысячу раз важнее той, что оказала вам я, вырвав вас из рук Батиста и его негодяев.

Мы обещали Маргарите ни перед чем не останавливаться, чтобы добиться для нее прощения у отца, и мы преуспели в этом так, как этого только можно было бы пожелать. Он расценил возвращение дочери как истинное благословение небес. Он встретил их – дочь и ее детей – с распростертыми объятиями, поселил их в своем замке, несмотря на противодействие дальних родственников, которых ради этого выдворил вон: в отсутствие Маргариты эти родственники расположились в замке и подавляли старика своей предупредительностью, поджидая его кончину. Поэтому нам было не слишком трудно убедить Маргариту отказаться от мыслей о монастыре и остаться рядом с отцом, для счастья которого это было просто необходимо.

Что касается Теодора, ее старшего сына, которому мы в значительной степени были обязаны своим спасением, то никакие доводы не помогли отговорить его от намерения следовать за мной. Он привязался ко мне всем своим существом и со слезами умолял взять его на службу. В конце концов я решился на это, и, не без труда получив согласие родственников, он был торжественно пожалован званием моего пажа.

Баронесса, придя в себя и узнав о тех опасностях, из которых я ее вызволил, не могла выразить свою безграничную признательность. Она настаивала, чтобы я согласился отправиться вместе с ней и бароном в их замок в Баварию; муж присоединился к ее просьбе, и неделю спустя Теодор, барон де Линденберг, его жена и я выехали в направлении замка Линденберг.

Вы видите, каковы были те средства, которыми воспользовался авантюрист Альфонсо д‘Альворадо, чтобы проникнуть в замок Линденберг, и, следовательно, можете судить, насколько заслуживают доверия остальные утверждения вашей тетушки.