Текст книги "Колдовские ворота"

Автор книги: Антон Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

41

Судя по тому, сколько баргаутских воинов вошло в мостовую башню за время, пока Роман Барабин сидел в полуотключке у стены, ругался с Роем из графства Эрде и закрывал глаза мертвой рабыне, это воинство давно должно было заполонить весь замок.

Но когда Роман вслед за королем и принцем дошел до конца тоннеля, проложенного внутри стены, соединяющей мостовую башню с главной частью замка, оказалось, что вся эта орава, за вычетом тех, кто уже умер, толпится здесь, образуя чудовищную пробку.

Передние пытались выломать очередную решетку, вставшую на пути – но это не очень получалось.

Прежде всего им мешали задние, которым не было пути ни вперед, ни назад. Отряд конных рыцарей, непонятно за каким чертом въехавший в тоннель на столь ранней стадии штурма, наглухо перекрыл путь к отступлению.

Может, так оно и было задумано, и конные рыцари играли роль заградотряда, но скорее всего благородные доны либо вообще не знали, что кроме первой решетки у ворот в замке есть еще и другие преграды, либо забыли об этом на радостях, что удалось опустить мост.

Они, как видно, торопились начать разграбление замка и боялись, что их кто-нибудь опередит, но это не объясняло всех странностей происходящего.

Барабин в упор не понимал, например, ради какой такой неотложной задачи в замок с риском для жизни прорвался лично сам король Гедеон. Неужели он тоже не знал да и забыл про вторую решетку, которая гораздо круче первой?

Ведь вряд ли его величество тоже опасался, что ему не достанется добычи.

А вторая решетка и вправду была не приведи господи. Массивная, целиком из железа, с торчащими стальными иглами – близко не подойти. А между иглами протянулись копья, которые держали в руках укрытые за большими щитами бойцы Ночного Вора.

В полном соответствии с тактикой, к которой Барабин уже начал привыкать, за спинами у них расположились метатели, которые действовали довольно искусно.

Перед решеткой росла гора трупов, и никому не хотелось присоединиться к ним – но задние напирали, и передним деваться было некуда.

Но главным затруднением было то, что решетку пытались ломать голыми руками. Мечи, топоры и булавы мало помогали, а таран баргаутские воины, разумеется, забыли захватить с собой.

Потребовалось появление короля, чтобы нужный приказ наконец был отдан. Возможно, кто-то пытался заикнуться о таране и до него, но не сумел перекричать дикий гвалт, царящий возле решетки. А король кричать не стал. Он просто дал команду ближайшему благородному дону.

Это помогло заодно спровадить восвояси часть рыцарей, скопившихся в арьергарде. Но увы, далеко не всех.

Барабин грешным делом опасался, что в армии короля Гедеона, которая вознамерилась штурмовать самый неприступный из всех известных замков, если не считать обиталище Эрка, вообще не найдется тарана. Больше того – он бы нисколько этому не удивился.

Однако таран все-таки был. И даже успел побывать в деле. Этим тараном выламывали ворота мостовой башни на другом краю пропасти, когда штурмовали ее со стороны Берката.

Но вот почему его бросили там же, у ворот, даже не попытавшись перенести через мост – этого Барабину было не понять.

Возникало только одно предположение – уж не рассчитывают ли баргаутские воины на то, что все препятствия на их пути будут уничтожены колдовским образом?

Друида, который колдовством забросил штурмовую группу из пещеры в мостовую башню, Барабин не видел с той самой секунды, когда он скрылся в клубах дыма – но это ничего не значило, поскольку в рядах участников штурма был по меньшей мере еще один общепризнанный маг и волшебник. А именно – сам Роман Барабин по прозвищу Истребитель Народов.

Драккары, которые не должны были загореться, и блоки, которые не должны были провернуться, а впридачу к ним еще таинственные народы, якобы истребленные Романом в одиночку – это такой багаж, имея который за плечами, просто грех не помочь боевым соратникам с каким-то пустяком: убрать очередную решетку, вставшую на пути.

Барабин почувствовал неладное, когда воины в задних рядах начали расступаться перед ним, и сквозь общий крик стали отчетливо пробиваться слова:

– Пропустите колдуна!

Кричали разные люди, но среди них был принц Леон, и именно в нем Барабин увидел свое спасение.

– Решетка заговоренная! – заорал Роман прямо в ухо принцу. – Колдовством ее не взять! Максимум что я могу – заговорить таран!

Но таран застрял где-то на мосту, который по-прежнему простреливался с двух башен, нависших над пропастью по обе стороны от мостовой.

Мост был достаточно широк, чтобы по нему могли бежать два ряда янычар с тяжелым тараном между ними. Но прикрыть их по бокам цепью тяжеловооруженных воинов уже не получалось. Рыцари и оруженосцы шли, подняв щиты, только спереди, полукругом, но как раз спереди их никто и не атаковал.

Половину янычар убили еще до того, как они добрались до середины моста. Остальные не смогли удержать таран, а их братья по оружию, налегке бегущие следом, не успели его подхватить.

Падая, убитые и раненые янычары тянули таран на себя, и в конце концов он упал на мост наискось, возле самого края. И это еще хорошо, потому что двое наемников, с воплем падая в пропасть, но еще крепко сжимая ручки тарана, едва не утащили его за собой.

Заметив, что таран упал, люди Ночного Вора на боковых башнях сосредоточили на нем всю мощь своего оружия, попросту не давая баргаутам к нему приблизиться.

Мост в этом месте из-за множества воткнувшихся в него стрел стал напоминать спину дикобраза.

Под дождем стрел и градом камней к тарану бросились боевые рабыни. Босоногие девушки в одних туниках пытались оттащить чертово бревно ближе к середине, но падали замертво, так и не дотянувшись до него.

Зато их тела, усеявшие мост, послужили прикрытием для новой партии янычар. Наемники пробились к тарану, прикрываясь трупами, как щитами.

Они рывком оттащили таран от края моста, но дальше продвинуться не смогли.

И пришлось-таки в конце концов взяться за дело рыцарскому отряду. Только у рыцарей латы могли противостоять стрелам, летящим в корпус и в голову.

Правда, нести на себе все это снаряжение да впридачу еще и тяжеленный таран – занятие не из приятных. Но война – это вообще не самое приятное занятие в жизни.

Уже у самых ворот мостовой башни таран перехватили у рыцарей оруженосцы и последнюю часть пути по тоннелю до решетки оружие разрушения преодолело раз в десять быстрее, чем первую половину дороги.

Тут-то Барабину и напомнили о его обещании заговорить таран. Но у него не было ни сил, ни желания валять дурака.

Он только выхватил из рук ближайшего янычара флягу с каким-то пойлом, которую тот секунду назад опустошил наполовину.

Пойло обожгло язык, горло и пищевод, и тотчас же по телу пробежала горячая волна. И сразу в прямом и переносном смысле зачесались руки. Появилось ощущение, что если поднатужиться, то проклятую решетку таки можно выломать голыми руками.

Но таран все же выглядел эффективнее, и Барабин решительно схватился за ручку где-то посередине бревна, увлекая остальных за собой к решетке с криком:

– Раз-два взяли!

Кричал он по-русски, но баргауты, которые были с ним на «Торванге» и в штурмовой группе, первой ворвавшейся в замок Ночного Вора, слышали эти слова уже не первый раз и решили, наверное, что это и есть самое действенное заклинание чародеев из загадочной России, что лежит где-то между страной Гиантрей и страной Фадзероаль.

Баргаутские воины сориентировались мгновенно и хором подхватили этот крик, безбожно перевирая слова, но настойчиво повторяя их в ритме ударов тарана по решетке. И нисколько не удивились тому, что заклинание подействовало.

Решетка начала поддаваться.

42

Адреналин – хорошее средство от усталости. А во фляге у пьяного янычара был если не жидкий адреналин в чистом виде, то наверняка что-то близкое к нему.

Второе дыхание открылось у Барабина после первого же глотка. А когда стальная решетка под ударами тарана обрушилась на каменный пол, придавив самурайствующих молодчиков с длинными копьями, Роман уже чувствовал себя так, словно позади вовсе не было сверхчеловеческого напряжения безнадежного неравного боя в мостовой башне.

Теперь начался новый бой, и Барабина охватил небывалый азарт.

Казалось, адреналин вливается в кровь целыми стаканами, как водка, и телу не страшна уже никакая боль, а остановить его не сможет ни одна преграда.

Сыграло свою роль еще и то, что Барабин был зол, как черт.

Он злился на тупых и безалаберных баргаутов, которые способны при штурме самого укрепленного из известных замков забыть в тылу таран.

Но еще страшнее он свирепел при мысли об Эрефорше, которая погибла, спасая его именной меч, а вместе с ним – его рыцарскую честь.

Черных гоблинов, которые убили ее, навалившись скопом и наплевав на закон честной драки, известный любому ребенку с детства – «лежачего не бьют», – Роман был готов рвать на части голыми руками. Чем он, собственно, и занимался – правда, не голыми руками, а двумя мечами.

Это было уже привычно, и Барабин орудовал клинками с энергией электрической мясорубки. Запах крови пьянил его, а предсмертные крики черных гоблинов вводили в экстаз.

Не исключено, впрочем, что и пьянила его, и вводила в экстаз вовсе не кровь, а знаменитое пойло янычар – то самое пойло, которое более благоразумные воины не рискуют даже пригубить.

Со стороны Барабин, наверное, был похож на того последнего героя, который помог штурмовой группе выиграть время в самый жаркий момент прорыва к механизму подъемного моста. И это даже хорошо, пожалуй, что он не видел сейчас себя со стороны. А то ведь недолго испугаться аж до заикания.

Рядом с Романом то и дело оказывались свежие янычары, буквально только что преодолевшие мост и туннель в составе сводных подкреплений и не успевшие допить свои запасы зелья. И некому было сказать им сакраментальную фразу:

– Барабину больше не наливать!

Первого, кто посмел бы произнести нечто подобное, Барабин разорвал бы пополам. А янычара, который рискнул бы зажилить свою фляжку, вбил бы по уши в каменный пол.

Все вокруг понимали это совершенно отчетливо, и потому никто не решался Роману перечить.

Свежие янычары только спешили допить то, что у них еще осталось, пока все не выпил иноземный колдун. И в результате накачались не хуже его.

У всех – и у Барабина в первую очередь – начались провалы в памяти и потеря ориентации. Но они были вместе, и на пути у них лучше было не стоять.

Несладко пришлось бы даже своим, окажись они поблизости – но к этому времени Барабин с группой самых отмороженных янычар прорвался уже чуть ли не к центру замка, где в помине не было никаких своих.

Янычары неслись вперед подобно стае зверей или разъяренному пчелиному рою, в котором каждая отдельная особь лишена разума, но все вместе прекрасно видят цель.

Впрочем, и цель была не такой уж хитрой – пройти замок насквозь, убивая все, что шевелится, и расчищая дорогу основным силам.

Основные силы завязли было на подступах к башням прикрытия, с которых самурайствующие молодчики обстреливали мост и были уже близки к тому, чтобы разбить его тяжелыми камнями или поджечь огненными снарядами, летящими с катапульт.

Но паника, вызванная стремительным прорывом Барабина и янычар к центру замка, перекинулась и в эти башни. Гонцы по подземным ходам несли туда противоречивые приказы.

Два гонца, одновременно влетевшие в правую башню из разных ветвей подземного лабиринта, чуть не убили друг друга, потому что один требовал стоять до конца, а другой настаивал на переброске части воинов вглубь замка, где уже вовсю орудуют баргауты.

Оба ссылались при этом на приказ Ночного Вора и окончательно сбили с толку начальника башни.

Кончилось тем, что примчался еще один гонец, весь в крови и с безумными глазами, крича, что баргаутские янычары громят покои господина Робера.

Рефрен его словоизвержения – нечто среднее между «Спасите, помогите!» и «Спасайся кто может!» – вызвал вполне предсказуемую реакцию. Одни ринулись на помощь господину Роберу и защитникам его покоев, а другие озаботились собственным спасением, и баргауты как-то вдруг обнаружили, что правую башню уже никто не защищает.

А когда над правой башней взвились баргаутские стяги, в левой тоже по нарастающей пошло брожение. Тем более, что там баргауты просочились в подземные коммуникации, и перед защитниками башни встала реальная опасность оказаться запертыми в каменном мешке.

Нервы у них не выдержали, и часть черных гоблинов пошла на прорыв. Другая часть пыталась стоять до конца, но не устояла.

Внутри башни еще шел бой, но на вершину ее уже поднялись баргауты, и это означало, что путь по мосту свободен.

Основные силы баргаутского войска покатились по мосту неудержимой лавиной, и теперь уже казалось, никакая сила не поможет Ночному Вору удержать замок.

В считанные минуты железный поток баргаутских воинов проложил путь до центральной части замка – каменной громады в форме восьмиконечной звезды с восемью башнями по углам и девятой, самой высокой – в центре. По этому пути, не встречая никакого сопротивления, проскакал сам король Гедеон в сопровождении наследника.

В разгромленных покоях Робера о’Нифта и в главном зале замка не было никого – ни своих, ни врагов. Король должен был войти в этот зал первым.

На самом деле через главный зал пронеслись до него по меньшей мере три всесокрушающих волны – отступающие защитники замка, безумные янычары с Барабиным во главе и авангард баргаутского войска. Но это не имело значения.

Сейчас в зале не было никого. И никто не мог с уверенностью ответить его величеству на вопрос, куда девался сам Робер о’Нифт и его рыцарский меч, имя которого все забыли по приказу короля.

А ведь пока именной меч не отнят у предводителя врагов сам по себе или вместе с жизнью, войну нельзя читать законченной.

43

По мере того, как янычары, перекушавшие озверина, углублялись в каменные лабиринты замка, их ряды редели. Человек, утративший инстинкт самосохранения, запросто может разнести в пух и прах целую толпу врагов – но точно так же легко он может нарваться на клинок или стрелу.

Янычары нарывались на смертоносную сталь один за другим, но у выживших это если и вызывало какие-то мысли – то только мысли о деньгах.

Дело в том, что янычары воюют за плату, и плата оговаривается из расчета на отряд. И сколько бы янычар ни осталось в живых, наниматель все равно должен в срок выложить всю сумму.

Поэтому янычары не то чтобы радовались гибели товарищей по оружию – но и не особенно огорчались.

А действие огненной воды, которую Барабин про себя назвал «озверином», было таково, что возникали опасения, как бы эти героические парни, обдолбанные до полной потери человеческого облика, заодно с врагами не перебили и друг друга.

Кризис наступил, когда на пути перед янычарами как-то неожиданно кончились враги. Только что кипел бой в тронном зале замка, но оказалось, что даже у железных ребят из личной стражи Ночного Вора есть нервы, и эти нервы не выдержали.

Безбашенные монстры, с ног до головы покрытые кровью и с горящими глазами вампиров – это такой противник, который кого угодно выведет из равновесия.

А тут еще тайный ход, про который, кажется, прежде не догадывалось даже ближайшее окружение Ночного Вора, оказался открыт.

Не требовалось слишком долго шевелить мозгами, чтобы догадаться, что в последний момент перед тем, как озверелые янычары ворвались в тронный зал, через тайный ход из зала смылся сам хозяин замка. Но у янычар и их предводителя Барабина с мозгами в этот момент была большая беда.

После убойной дозы озверина они могли функционировать только на рефлексах – как собаки Павлова, которые вырвались из вольера на волю и рвут на куски проклятых экспериментаторов.

Так что тайный ход янычары заметили только тогда, когда последние враги обратились в бегство и ломанулись, недолго думая, как раз в эту самую дырку.

Барабин погнался за ними первым, и какое-то время еще слышал впереди себя топот самурайствующих молодчиков, а позади – хриплое дыхание последних выживших янычар.

Но потом вдруг как-то сразу Роман оказался один в совершенно темном лабиринте, с пустой головой и совершенно без понятия, куда теперь идти.

Адреналин еще кипел в крови, и Барабин шел куда-то, не разбирая дороги и отчаянно матерясь нечеловеческим голосом, особенно когда натыкался на стены.

Орал он так, что по идее его должны были слышать на милю вокруг. Но в замке Ночного Вора была хорошая звукоизоляция.

Хорошо что Роман по-прежнему ничего не соображал, а то впору было уже впасть в отчаяние.

Он понятия не имел, кто накинулся на него из темноты. Возможно, это были друзья-янычары – только разбираться Барабин не стал. И лишь когда схватка уже близилась к концу, Роман неожиданно обнаружил, что кто-то рядом дерется на его стороне, размахивая рассыпающим искры факелом.

В глазах стояла какая-то багровая муть, и Барабин не сразу узнал союзника. Понял только, что это женщина и, кажется, обнаженная, но с тяжелым рыцарским мечом в руке.

На мгновение Роману показалось, что это Эрефорше. Он никогда не верил в привидения, но сейчас вздрогнул и похолодел. Пьяное воображение рисовало дикие картины, а остатки здравого рассудка наводили на мысль, что в этом безумном мире может быть все что угодно.

Тут до Барабина дошло, что в его руке опять нет Эрефора. Вместо него в правой руке был янычарский ятаган, а в левой – трофейный самурайский клинок.

Но когда клинки прозвенели в последний раз и наступила гулкая тишина, женский голос еле слышно прошелестел над ухом Барабина:

– Теперь я буду беречь твой меч. Если хочешь, зови меня Эрефорше.

Барабин вздрогнул снова, но тут женщина поднесла факел к лицу, и Роман наконец узнал Тассименше.

В голове его начинало проясняться, и он буркнул с простительным раздражением человека, которого догнали мучительные отходняки:

– Зачем мне вторая Эрефорше?

– Я могу ее заменить, – ответила боевая гейша. – Я буду хорошей рабыней.

– Да пошли вы все к черту! – отмахнулся Барабин и перешел на русский, потому что ему слишком трудно было строить в непослушном мозгу фразы на чужом языке, да еще артикулировать их непослушными губами.

– Рабыни, горбыни, – проворчал он на языке далекой России, что лежит где-то между страной Фадзероаль и страной Гиантрей. – Никто мне не нужен. Блин, где бы водки взять.

Но тут здравый рассудок прорвал, наконец, вязкий туман в голове, и Барабин вспомнил, что в этом замке все-таки есть рабыня, которая нужна ему позарез.

Вероника Десницкая.

Черт возьми, он не намерен оставаться в этом чертовом мире вечно, и ему надоела до крайности эта бесконечная резня. До такой степени, что от запаха крови уже начинается аллергия. А теперь еще и башка трещит нестерпимо от растреклятого янычарского пойла. И так хочется простой русской водки – но вся она, увы, осталась где-то между страной Гиантрей и страной Фадзероаль.

Но даже если отбросить трудности с локализацией этих стран и неясность по поводу способа возвращения в Россию, которая лежит между ними, остается главная загвоздка.

Вернуться без Вероники он не может ни при каких условиях. Безутешный отец достанет его даже из-под земли, и умирать будет мучительно больно.

И тут в мозгу Барабина снова всплыла важная подробность, о которой он в горячке и опьянении боя совсем забыл.

Он же не просто так напросился в штурмовую группу. Да и когда глотал обжигающую жидкость из фляги янычара, чтобы без тени страха ринуться вглубь замка впереди всех, он еще помнил, что должен добраться до места, где держат Веронику, самым первым. Ведь только в этом случае она будет считаться его законной добычей.

А теперь было, наверное, уже поздно. Тассименше намекнула мимоходом, что замок взят, а следовательно, баргауты наверняка уже рассыпались по всему замку в поисках добычи.

Но раз они пока не добрались до этих темных подвалов, куда в полубеспамятстве занесло Барабина, то может, они не нашли еще и те подземелья, с которых началось первое знакомство Романа с замком Ночного Вора.

Вот только как их вообще найти? Соображать надо было быстро, а мозги наотрез отказывались работать, и извилины скрипели, как несмазанные шестеренки.

Наверное, мучительная работа мысли отражалась на его лице, и Тассименше заметила это в свете факела, потому что она прильнула к нему нагим телом, отставив далеко в сторону руку с факелом, и промурлыкала на ухо:

– Ме кнов ан гоот ремеди фор будун ойянучар.

«Я знаю хорошее средство от янычарского будуна», – машинально перевел Барабин, и даже понял, что за средство она имеет в виду – тем более, что гейша уже тянулась к его губам своими.

Но тут Романа будто обухом ударили по голове.

Слово «будун» во фразе рабыни прозвучало по-русски!

Можно спорить, какая в нем должна быть первая гласная – «у» или «о», и происходит ли оно от слова «бодать» или от слова «будить». Но одно бесспорно: баргаутская рабыня только что произнесла его совершенно четко – через два «у» и с местным акцентом, но вполне по-русски.

– Будун? – переспросил он обалдело.

– Ну да, будун, – ответила Тассименше и, решив, что иноземец ее не понял, поспешила объяснить: – Это когда плохо после выпивки. От янычарского зелья всегда бывает плохо.

Барабин, конечно, подозревал, что он не первый русский на этой планете. А как минимум второй – потому что первой из тех, кого он знал, была Вероника Десницкая.

Но судя по поведению ее похитителей, канал доставки девушек из России существовал и до этого инцидента и был неплохо отлажен.

Однако чтобы русское слово попало в местный язык и стало привычным, людей из России тут по идее должно быть много. И странно, что Роман пока ни одного из них не встретил.

А с другой стороны, из-за этого будуна (не состояния, а слова) начала проясняться ближайшая перспектива в решении проблемы возвращения на Землю.

Прежде всего надо найти русских, которые смогут объяснить все чудеса, что здесь происходят, не на местном головоломно-зубодробительном языке, а на нормальном человеческом.

Но это все потом. А сейчас надо найти только одну русскую, которая, наверное, понимает в происходящем еще меньше, чем сам Роман. Надо найти Веронику.

Поэтому Барабин мягко, но решительно отстранил от себя Тассименше, сказав ей:

– Не здесь. Пол сырой, а на весу я тебя не удержу.

Судя по всему, гейше было наплевать на сырой пол, но слово хозяина закон.

– А пойдем в тайные покои Робера, – весело предложила она. – Там, наверное, никого нет. Про них никто не знает.

– А ты знаешь?

– А я знаю, – сообщила Тассименше с хитринкой, но не стала уточнять откуда.

И тогда Барабин поинтересовался напрямик:

– А может, ты знаешь, где Ночной Вор держит самых ценных своих рабынь?

– Конечно знаю, – ответила гейша. – Я ведь три года была рабыней Робера о’Нифта. Я в замке каждый закоулок знаю. Иначе как бы я тебя тут нашла?