Текст книги "Ген бесстрашия"

Автор книги: Антон Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

28

Млечные слезы источали аромат ванили и сочились, как сладкий сок из тропических плодов.

Ли Май Лим, которая поначалу выглядела усталой, изможденной и осунувшейся, буквально расцвела под благотворным воздействием этих волшебных капель, которыми было покрыто все ее тело. На ее медовой коже смешивалась влага из пяти источников – или даже из десяти, если быть совсем уж точным. Ведь сама Ли Май Лим тоже источала эту влагу.

Млечные слезы действовали, как ведьмин крем. Ли Май Лим молодела на глазах и казалось, она вот-вот взлетит – настолько одухотворенным было ее лицо и окрыленным казалось тело.

Зато Евгений Неустроев по прозвищу Же Ни Йя был по-настоящему изможден. Он не чувствовал усталости, поскольку все его ощущения были вытеснены одним – беспредельным наслаждением. Но когда он попытался в очередной раз переменить позу, оказалось, что мышцы больше не повинуются ему, и единственное, на что он еще способен – это лежать пластом на спине, отдав свое тело в распоряжение пятерых девушек, которые продолжали без устали покрывать его поцелуями и натирать своим божественным напитком.

Похоже, этот напиток все-таки действовал и на него, поскольку Же Ни Йя при всей своей усталости и неподвижности продолжал исправно выполнять свою главную функцию, снова и снова извергая в чрево Ли Май Лим водопады семени, которое миламаны называют «плодоносным дождем».

Такого с ним не бывало еще никогда, и он опасался, что и впредь никогда не будет, потому что эти ненасытные нимфоманки выжмут его без остатка.

– Я больше не могу! – хрипло шептал он пересохшими губами, но тотчас же у этих губ появлялся чей-то влажный сосок, и новая порция волшебного напитка растворяла сухость во рту и в горле и заставляла забыть о протестах.

А где-то далеко внизу тем временем попарно колдовали над предметом гордости Же Ни Йя другие девушки, и казалось бы, навеки поникший цветок сладострастия, как называют его миламанские поэты, снова обретал силу.

Чем все это кончилось, Же Ни Йя не знал. Он не то потерял сознание, не то просто заснул, но и во сне не было ему покоя. Его преследовали видения райского сада, и нагие гурии не миламанского, а вполне земного вида, белокожие, черноокие и длинноволосые девственницы, преследовали его среди тропических растений, и было их столько, что убежать от них и вырваться из окружения не было никакой надежды.

Когда круг сомкнулся и нагие девственницы числом не меньше миллиона навалились на него все сразу, Неустроев громко и протяжно закричал, но не проснулся, как это обычно бывает при кошмарах, а наоборот, потерял сознание еще раз.

Дальше он спал без сновидений и нисколько не удивился, узнав потом, что провалялся на ложе целые сутки и даже больше – полночи, день и еще целую ночь.

А в то утро, когда Же Ни Йя проснулся, Ли Май Лим снова вошла в его каюту и остановилась посередине, лучась счастьем и преисполненная гордости.

В руках она держала большое телесного цвета яйцо, от которого отходила тонкая длинная трубка с расширением на конце. Эта трубка тянулась к соску ее левой груди и раструб охватывал его, как присоска.

– Что это? – спросил Неустроев, не скрывая удивления.

– Это твой сын, – ответила Ли Май Лим, и улыбка на ее лице, казалось, могла осветить непроглядную космическую тьму лучше всякого солнца.

– Вы что, несете яйца? – тупо произнес он, безуспешно пытаясь собрать в кучу свои мысли.

– Конечно. А вы разве нет? – сказала она, улыбаясь еще шире, чем раньше. – Хотя да, я забыла – вы ведь живородящие.

Живородящий Евгений Оскарович не нашелся, что ответить, а тем временем улыбка вдруг сползла с лица Ли Май Лим, и она произнесла с неожиданной злостью:

– Пока мы тут несем яйца, моторо-мотогалы мечут икру!

И вышла, бережно держа в руках инфанта, присосавшегося к ее груди.

29

Гнездовая самка по имени Аймарабу метала икру в бассейне временного полевого гнездовья большого мотогальника Бу в присутствии почтенного оплодотворителя генерала Бунтабая, который впервые за много дней отвлекся по этому случаю от насущных дел.

С благоговением глядя на портрет Всеобщего Побеждателя, Аймарабу никак не могла удержаться от мысли, насколько лучше было бы метать икру дома, в дорогой сердцу Мотогаллии, на гнездовье предков в присутствии самого дедушки Бугимота – но она понимала, что эта мечта недостижима. Лишь лучшие из лучших удостаиваются чести размножаться в тылу, где чуть ли не каждый юный моторо-мотогал, сумевший пройти многотрудный путь от икринки до имаго[Имаго – взрослая особь., становится офицером высокого ранга.

А на полевых гнездовьях самки плодят солдат. Их нужно много, очень много, ибо потери моторо-мотогалов поражают воображение. С древних времен сыны Мотогаллии привыкли воевать не умением, а числом. Война всегда была для моторо-мотогалов средством освобождения от излишков населения. И завоевывать Галактику они начали с той же самой целью – чтобы облегчить бремя старых планет.

Но теперь ситуация изменилась. С тех пор, как моторо-мотогалы столкнулись с расой миламанов, в доблестных войсках Всеобщего Побеждателя постоянно ощущается нехватка живой силы. И нехватка техники тоже дает о себе знать, потому что дополнительные мобилизации обескровливают военную промышленность, а автоматика не может заменить живых рабочих. В прошлые времена не было причины заменять дешевых работяг дорогими роботами, а теперь роботов делать некому, а значит, и работяг заменить некем.

Только одно и спасает – поразительная плодовитость гнездовых самок. Пусть не всякая икринка превратится в конечном счете во взрослого моторо-мотогала, пусть в борьбе хищных личинок за место под солнцем выживают только сильнейшие и никакие ухищрения не способны этого изменить – все равно моторо-мотогалы размножаются во много раз быстрее, чем миламаны.

Жаль только, что все это преимущество без остатка съедают потери. К боевым потерям добавляются небоевые. Несчастные случаи, которые следуют один за одним, ибо нет времени учить бойцов правильно обращаться с техникой и оружием. Самоубийства, неизбежно венчающие провалы и военные катастрофы, которых становится все больше. Болезни, которые косят солдат миллионами, поскольку медицинская служба в моторо-мотогальской армии поставлена из рук вон плохо.

Именно поэтому пришлось перевести союзнические войска из вспомогательной категории в боевую. Но они тоже не оправдывают надежд, несмотря на все старания генерала Забазара.

Зато Аймарабу в полной мере оправдала надежды своего мотогальника, выметав в бассейн не меньше десяти тысяч икринок размером свыше ста кубических миллиметров каждая.

Крупные икринки как полупрозрачные ягоды гроздьями повисли в толще воды.

Генерал Бунтабай смотрел на них в суровом умилении и видел не капельки студенистой биомассы, а будущих солдат, грозных и непобедимых. Длинный плотный строй пехотинцев с плазменными дезинтеграторами наперевес.

В этот момент он совершенно забыл, что далеко не из каждой икринки вылупится солдат, потому что отнюдь не всякая личинка выживет в борьбе за место под звездами – в борьбе, которая начинается задолго до того, как юные моторо-мотогалы обретут разум.

Если искусственно оберегать личинки друг от друга, не давая им поедать себе подобных, то из них вырастут хилые нежизнеспособные особи, и выживут все равно только самые сильные, но между ними уже не будет то

й вечной братской дружбы и поддержки, которая так характерна для моторо-мотогалов. Ведь те личинки, которые не съели друг друга в гнездовом бассейне и объединились против всех остальных личинок, навсегда становятся андами – кровными братьями, дружбу которых не способно разрушить ничто.

Анда[Анда – татаро-монгольский перевод моторо-мотогальского слова, которое по-русски значит «побратим». всегда прикроет анду в бою и разделит с ним славу и позор.

И начальник разведки Генерального штаба Мотогаллии генерал Бунтабай очень жалел, что нет с ним рядом его анды Бунтакира, который покончил с собой после провала прошлогоднего наступления, которое в случае успеха могло закончиться проникновением моторо-мотогалов в ядро скопления Ми Ла Ман, но вместо этого завершилось страшной катастрофой.

После этой катастрофы два десятка генералов приняли смертельную дозу алкоголя внутривенно, а Бунтакир, как главный виновник провала, наказал себя еще строже, употребив эту смертельную дозу через рот. Он умирал несколько дней в тяжких мучениях, а его анда в это время был далеко и ничего не знал.

Бунтабай узнал о смерти кровного брата слишком поздно и чуть было сам не покончил с собой, но все-таки удержался, потому что великий и могучий дедушка Бугимот сказал, что он еще нужен Мотогаллии.

И вот теперь его собственные неудачи в поисках миламанского крейсера «Лилия Зари» с носителем гена бесстрашия на борту, грозили перерасти в такой позор, по сравнению с которым любая военная катастрофа может показаться детской игрой.

Потому что если миламаны заполучат ген бесстрашия, а моторо-мотогалы нет, то амба наступит всем.

30

Все утро Евгений Оскарович Неустроев размышлял, к чему бы это могут сниться обнаженные девственницы в таких количествах. И в конце концов решил, что к дождю.

Думал он об этом исключительно для того, чтобы отвлечься от мыслей о сыне в виде яйца размером поменьше страусиного, но побольше гусиного. Потому что если не отвлечься от этих мыслей, то можно запросто сойти с ума.

Гуманоиды, которые несут яйца и мечут икру, были для земного учителя биологии внове и он пожалел, что не захотел слушать Ли Май Лим, когда она была готова рассказать ему про генетическую революцию.

А теперь ей, как и всем остальным, было не до разговоров с землянином. Пока Неустроев спал, «Лилия Зари» прибыла в точку рандеву и вышла в досвет. Теперь два корабля, большой и маленький, маневрировали поблизости друг от друга, а на капитанском мостике крейсера решали ключевой вопрос – стоит ли, фигурально выражаясь, класть яйца в одну корзину.

Речь шла о том, кого пересаживать на канонерку «Тень бабочки», а кого оставить на «Лилии Зари» или переправить на другой крейсер, который обретается по соседству.

Канонерка считалась самым надежным убежищем. Хотя скопление Ми Ла Ман и находится в окружении, моторо-мотогальские заслоны с той стороны, где кончается Галактика, малочисленны и непрочны. Конечно, если через эти заслоны будет прорываться крейсер, моторо-мотогалы тотчас же его засекут и скопом ринутся на него, несмотря на всю свою малочисленность. Весь моторо-мотогальский флот при поддержке союзнических войск в последние недели только тем и занимается, что ищет «Лилию Зари», принимая за нее любой крейсер, который осмелится перейти космическую улицу в неположенном месте.

Но если крейсер в сопровождении эскорта будет прорываться где-то в стороне, то никто, конечно, не обратит внимания на одинокую канонерку, которую к тому же трудно засечь и еще труднее догнать.

Такие канонерки нередко ходят за линию фронта в разведку и за ними никто всерьез не гоняется – особенно там, где разведывать по большому счету нечего.

На этом и строился весь расчет. И первое предложение было – посадить на канонерку не только носителя гена бесстрашия, но и всех земных женщин с «Лилии Зари», а также Ли Май Лим с инфантом.

Но на совещании в точке рандеву появились другие идеи. Например, оставить инфанта с матерью на крейсере, а земных женщин, носящих в чреве клоны Неустроева, рассредоточить по всем трем кораблям. Канонерка может случайно попасть в передрягу, и наоборот, у крейсеров есть шанс прорваться. Сумели же они скрытно покинуть фронт и просочиться сквозь все моторо-мотогальские заслоны, чтобы выйти в исходные точки сосредоточения.

Как любил говорить капитан «Лилии Зари» Лай За Лонг:

– Космос большой и круглый, в нем всегда можно затеряться.

Трудно сказать, почему он считал космос круглым, однако крейсера действительно затерялись в нем без труда.

Всего крейсеров было двенадцать, не считая «Лилию Зари». Один находился в точке рандеву, прикрывая встречу «Лилии» с «Тенью бабочки», еще девять ожидали в трех других местах, а последний был сам по себе, поскольку ему предстояло изображать «Лилию Зари» в том спектакле, который миламаны готовили на задворках фронта.

Однако Ли Май Лим ни за что не хотела расставаться с отцом своего инфанта. И с самим инфантом тоже, хотя ей предлагали и такой вариант: она летит с землянином на канонерке, а инфант остается с кормилицей на крейсере. Девушки, помогавшие Ли Май Лим в трудном деле зачатия, тут же вызвались быть кормилицами. Проблем никаких – надо только зачать собственного инфанта от миламанского мужчины и отложить его вскармливание до лучших времен, а вместо него кормить инфанта Ли Май Лим.

То, что Евгений Неустроев принял за яйцо, на самом деле было личинкой, которая способна при перерывах в кормлении впадать в анабиоз на сколь угодно долгий срок и благополучно оживать, как только кормление возобновится.

Но Ли Май Лим этот вариант не приняла. Она настаивала, что скорее инфант должен лететь на канонерке, потому что там безопаснее.

Тут она слегка кривила душой, поскольку более безопасным ей казался крейсер – однако вопрос о пересадке Неустроева на канонерку был решен однозначно, и Ли Май Лим понимала, что если удастся настоять, чтобы инфант летел с ним, то не будет никакого смысла оставлять саму Ли Май Лим на крейсере.

Так оно и вышло.

На сторону Ли Май Лим встал командир спецназа Ри Ка Рунг, в обязанности которого входило защищать бесценного инфанта от любых опасностей.

– На канонерке это будет проще, – сказал он. – Там меньше экипаж, а в группу сопровождения можно отобрать самых надежных и проверенных. Не надо забывать, что по кораблю бродит шпион, и мы не только не поймали его, но даже не знаем точно, какое у него задание. Может, он здесь специально для того, чтобы уничтожить инфанта.

– Шпион может проникнуть и на канонерку, – возразил Ри Ка Рунгу начальник службы безопасности.

– Не может, если вы как следует выполните свою работу. Можно отсечь всех самых подозрительных – тех, кто появился на крейсере перед самым отлетом и тех, кто неадекватно вел себя в ходе экспедиции. Что касается меня, то я возьму с собой только тех, кому доверяю больше, чем самому себе.

– И все равно нет гарантий, что шпион не окажется именно среди них, – заметил начальник службы безопасности, слегка обиженный словами спецназовца.

– И все равно в узком кругу его проще выявить и легче обезвредить, – в тон ему сказал Ри Ка Рунг.

На том и порешили.

– На канонерку грузятся Же Ни Йя, Ли Май Лим с инфантом и шесть земных женщин под охраной Ри Ка Рунга и его бойцов, – подвел итог капитан Лай За Лонг. – Еще три земных женщины пересаживаются на «Огненную кошку», а последние три остаются здесь.

Только после этого Евгений Неустроев узнал, что ему предстоит пересадка в открытом космосе.

Ретранслятор перевел название класса кораблей, к которому принадлежала «Тень бабочки», как «канонерка», но Неустроев этим не удовлетворился. Впрочем, может быть, он был просто недоволен, что его куда-то перегружают. «Это ж‑ж‑ж‑ж‑ж неспроста, – решил Евгений Оскарович. – Не иначе как вот-вот начнется».

Что именно начнется, он толком определить не мог, но все-таки раздраженно буркнул:

– Что еще за канонерка?

– Малый многоцелевой маневренный звездолет, – пояснили ему, и Неустроев тотчас же составил из эпитетов аббревиатуру и стал называть канонерку не иначе, как «звездолет МММ».

Понимая, что если он откажется пересесть на канонерку добром, то его потащат туда силой, Неустроев сопротивляться не стал и через несколько минут был огорошен еще больше, ибо следом за ним на борт «звездолета МММ» поднялись шесть земных девушек, три из которых были русскими, а остальные три представляли собой интернационал в миниатюре, словно сошедший с плаката советских времен – высокая белокурая шведка, маленькая смуглая китаянка и негритянка настолько черная, что нельзя было усомниться в ее африканском происхождении. Афроамериканки такими черными бывают крайне редко – к тому же эта негритянка единственная из шести девушек не захотела надеть миламанский форменный комбинезон и явилась на канонерку в костюме Евы до грехопадения.

– Это еще кто такие? – в недоумении поинтересовался Неустроев, и это был щекотливый вопрос, которого миламаны опасались с самого начала. Правда, теперь он волновал их уже меньше, поскольку самое главное Же Ни Йя совершил накануне. Он помог Ли Май Лим зачать инфанта, а что будет дальше – это уже головная боль центральной власти. С момента перехода Неустроева на канонерку экипаж «Лилии Зари» снимает с себя всякую ответственность за дальнейшее сотрудничество с ним.

Поэтому биологи и медики ответили на вопрос Неустроева без промедления, ничего не пытаясь скрыть:

– Это ваши суррогатные жены.

Тут у Евгения Оскаровича голова окончательно пошла кругом, хотя виноват был ретранслятор, который недостаточно четко ориентировался в тонкостях обозначения родства и свойства.

Ученый, который произнес эту фразу по-миламански, сказал что-то вроде: «Это суррогатные матери ваших клонов», – но на миламанском языке такая мать обозначается словом, которое может иметь значение «супруга» или «подруга».

Поскольку у миламанов отсутствует брак как таковой, для них значение «подруга» ближе, но применительно к инопланетянам то же самое слово может обозначать жену или наложницу, и хорошо еще, что ретранслятор, запутавшись в этих тонкостях, не обозвал земных женщин наложницами Неустроева, а то Евгений Оскарович и вовсе мог понять это объяснение превратно.

Он и так возбудился сверх всякой меры и рявкнул на ученого так, что тот аж подпрыгнул от неожиданности:

– Какие еще к черту жены?!

Тут же взвилась и одна из русских девушек, которая атаковала медиков с тыла, крича, что не собирается замуж ни за кого и уж тем более за человека, которого она знать не знает. И тут же, противореча сама себе, заявила, что у нее на Земле остался жених, к которому ее и надлежит вернуть немедленно во избежание межпланетного скандала.

В том, что эта девушка способна устроить межпланетный скандал, миламаны, похоже не сомневались, поскольку она донимала их своими выступлениями на протяжении всего полета.

Странно было, правда, что в качестве главного аргумента, подкрепляющего ее претензии, эта девушка выдвигала богатство и статус своего жениха – нового русского, у которого есть связи в мафии и в правительстве.

Это она немножко привирала. Во-первых, новый русский, пострадавший от миламанов во время достопамятного налета на дискотеку, не был ее женихом, а во-вторых, его связи простирались никак не выше Администрации области, но миламанов это нисколько не интересовало. Они не боялись ни мафии, ни правительства, и единственное, что ввергало их в легкий мандраж – это взрывной характер самой девушки, который запросто мог затмить даже пресловутую ярость носителя гена бесстрашия.

Не без труда совместными усилиями миламанов и людей эту девушку по имени Зоя удалось убедить, что никто не требует от нее вечно быть вместе с Неустроевым в беде и в радости, пока смерть не разлучит их. Попутно объяснилось и недоразумение с понятием «суррогатная жена», что вызвало новый скандал.

Оказывается клетки клона внедрили в организм Зои под наркозом и ничего ей не сказали, так что она узнала о своей беременности только теперь. И тут же потребовала одновременно аборта и алиментов, назойливо пытаясь вцепиться ногтями в лицо Неустроева, который вообще ни сном ни духом не подозревал об этой истории и тоже стал предъявлять миламанам претензии.

Экипаж канонерки смотрел на это кино с нарастающей паникой, чувствуя, очевидно, что если так будет продолжаться и дальше, эти буйные земляне запросто разнесут маленький, но смелый кораблик без посторонней помощи, и моторо-мотогалам не придется утруждать себя.

Кончилось тем, что Ли Май Лим чуть ли не силой утащила Неустроева из эпицентра скандала в каюту, отведенную ей с инфантом, который нуждался в особом уходе и охране.

Больше ни у кого на всей канонерке индивидуальных кают не было. Чтобы разместить пассажиров, количество которых раза в три превышало численность экипажа «Тени бабочки», пришлось потесниться всем, включая даже капитана маленького звездолета.

Ли Май Лим попыталась успокоить землянина самым доступным для нее и самым понятным для него способом, что ей прекрасно удалось, и в результате Неустроев даже прозевал момент отлета.

И только голос девушки по имени Зоя навязчиво преследовал его до глубокой ночи, несмотря на звукоизоляцию, которая на канонерке была ничуть не хуже, чем на крейсере.

Уже засыпая Евгений Оскарович впал в философическое настроение и перед тем, как погрузиться в дрему, успел подумать, что нагие девственницы снились ему вовсе не к дождю.

А к чему – он так окончательно и не решил.