Текст книги "Ген бесстрашия"

Автор книги: Антон Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

5

Отряд спецназа, в котором – уникальный случай для расы миламанов – было больше мужчин, чем женщин, высадился на планету глубокой ночью.

Десантный катер, бесшумный и невидимый на фоне звездного неба, завис над крышей дома, где обитал носитель гена бесстрашия.

Спецназовцы в герметичных скафандрах и шлемах, один за другим спрыгивали вниз и бежали к краю крыши. Первые уже разматывали тонкие, но прочные жгуты для спуска, другие прилаживали к ним карабины, а третьи вели наблюдение и занимали оборону на случай внезапной атаки.

Компьютерный визир, который проецировал изображение дисплея прямо на зрачок, показывал, что воздух планеты вполне пригоден для дыхания, но ученые строго-настрого запретили спецназовцам снимать шлемы и вообще нарушать герметичность. Не хватало еще заразить объект какой-нибудь миламанской болезнью.

Болезнь, конечно, его не убьет, поскольку все миламаны перед высадкой на чужую планету проходят гипериммунизацию – но любая неосторожность может привести к нарушению биологической совместимости, и тогда все труды пойдут прахом.

В своих герметичных одеяниях миламаны были больше похожи на пришельцев, чем если бы они предстали перед аборигенами в обычной одежде и с открытыми лицами.

Но аборигенов нигде не было видно. Только домашние животные двух видов попались на глаза спецназовцам на пустынной улице и в тихом дворе.

Обнаружив это, спецназовцы слегка расслабились. К чему напрягаться, если угрозы немедленного боестолкновения пока нет.

Ударная группа заскользила вниз по тросам, устремляясь к балкону, который каждый спецназовец столько раз видел на статических снимках, видеозаписях и компьютерных моделях.

Они даже знали, что в это время года объект не запирает балконную дверь, потому что у него дома нет климатизационной установки – даже такой примитивной, как те, что уже существуют на этой планете.

Ли Май Лим была единственной женщиной в ударной группе. Ей решили поручить разговор с объектом в надежде, что женщина окажется в состоянии умерить его ярость без применения силы.

Моторо-мотогалы, например, мгновенно успокаивались даже в присутствии трутовок или женщин других рас, не говоря уже о настоящих гнездовых самках.

Но командир научной группы недаром предостерегал спецназовцев во время последнего инструктажа:

– Помните – он не моторо-мотогал. Все аналогии могут быть ошибочными. Мы очень мало знаем об этих гуманоидах и об их взаимоотношениях с самками. А если учесть, что у них весьма сильны индивидуальные особенности, то дело обстоит еще сложнее. Единственное, что можно сказать про наш объект – это то, что он уделяет изображениям самок гораздо больше внимания, нежели самкам во плоти.

Это спецназовцы заметили сразу, как только вошли в помещение через балконную дверь. Противоположную стену украшал большой лист бумаги с цветным изображением женщины с непропорционально большой грудью. И хотя ее волосы были почти того же цвета, что и кожа, на миламанских женщин она нисколько не походила.

«Если здесь любят таких женщин, то я вряд ли смогу ему понравиться», – подумала Ли Май Лим, которая легко могла закрыть свои груди ладонями.

Но тут же бросила взгляд на своего командира и не удержалась от улыбки, подумав:

«В крайнем случае можно родить инфанта от Ри Ка Рунга. Во время кормления грудь станет почти такой, как у этой самки на фотографии. Хоть это и странно – возбуждаться при виде кормящей матери».

Спецназовцы стремительно рассыпались по комнатам, которых оказалось четыре. Судя по догадкам ученых, одна служила для приготовления и приема пищи, другая – для омовений, третья – для отправления естественных надобностей, а четвертая – для сна.

Это было, конечно, убого, но все же лучше, чем у моторо-мотогалов. Рядовые мотогалы вообще не знают личных помещений.

А здесь было даже некоторое сходство с каютой на борту легкого крейсера – не хватало только главного помещения и компоновка не блистала рациональностью.

Зато помещение для сна было больше, чем надо, в то время как ложе – гораздо меньше. Рядом с хозяином на этом ложе с трудом смогла бы разместиться даже одна самка. А ведь любому миламанскому мужчине для того, чтобы получить удовлетворение, их нужно как минимум две. А для успешного завершения цикла размножения иногда и трех бывает мало.

Но думать об этом было некогда. Командир спецназовцев Ри Ка Рунг уже расставил своих бойцов по местам и принял окончательное решение наплевать на инструкции вышестоящих чинов ради успеха всего дела.

Слишком уж удобно лежал этот гуманоид, разметавшись на постели и сбросив на пол одеяло. Его руки так легко было приковать к ногам – и тогда он точно никуда не денется. Ни один гуманоид не способен в этой позе оказывать сколько-нибудь эффективное сопротивление.

Командир дал подчиненным новую команду по каналу связи. Звукоизоляция скафандра не выпускала наружу ни единого звука.

В руках спецназовцев появились хватательные жгуты. Резкий бросок – и они туго стянули кисти рук и лодыжки гуманоида, соединив их друг с другом.

Гуманоид рванулся, открыл глаза и издал страшный вопль. Храбрые спецназовцы невольно отшатнулись, решив, что начинается приступ ярости, и у Ри Ка Рунга даже мелькнула паническая мысль: «А вдруг он порвет жгуты!»

Но бывалый офицер не поддался панике и других одернул решительной командой: «Не стрелять!»

И сам от греха подальше поднял свой парализатор дулом вверх, напряженно глядя, как неистово бьется в оковах носитель гена бесстрашия.

6

Евгений Оскарович Неустроев проснулся от болезненного рывка и, открыв глаза, заорал нечеловеческим голосом. И было отчего. Над ним склонились вооруженные фигуры в темных скафандрах и обтекаемых шлемах, и намерения у них были явно недобрые.

Тут Евгению Оскаровичу в самый раз было бы проснуться снова, как это обычно случается при ночных кошмарах. Заорешь бывало, да и просыпаешься в холодном поту. Но сколько Неустроев ни орал и ни дергался – ничего не помогало. Он по прежнему был связан по рукам и ногам – только жуткие фигуры уже не склонялись над ним, а кошачьим прыжком отскочили на пару шагов от кровати.

Тридцатитрехлетний Женя Неустроев назывался Евгением Оскаровичем из-за своей профессии. Он работал в средней школе и учил детей биологии и основам семейной жизни. Последнее было особенно парадоксально, поскольку у самого Евгения Оскаровича семейная жизнь не ладилась катастрофически. Девушки не любили его с детства, как того Паниковского, который тоже жаловался на аналогичную проблему.

Диагноз, который пятнадцать лет назад принес призывнику Неустроеву белый билет, Евгений Оскарович тогда же выучил наизусть и любил щегольнуть им в дружеской компании, со смаком декламируя заковыристую формулировку:

– Стойкий истерический невроз, осложненный синдромом навязчивых фобий с тенденцией к развитию психоза на фоне врожденной патологии нервной системы и аномального течения младенческой черепно-мозговой травмы.

К счастью, это не мешало Евгению Оскаровичу учить детей. Истерический невроз отличается от психоза тем, что больной даже на пике возбуждения сохраняет контроль над собой. И Неустроев был уверен, что еще не пересек роковую черту.

Индикатором были нецензурные выражения. Когда дети заставляли Евгения Оскаровича срываться на крик и проделывать другие типичные для истерики вещи, вроде швыряния на пол мелких предметов и стучания кулаком по столу или головой об стену, он тем не менее сохранял способность фильтровать речь и, несмотря на все старания учеников, нехорошими словами не выражался.

Истерическим типам вообще-то в школе не место. Дети исключительно жестоки и, почувствовав слабину, с садистским удовольствием начинают методично бить по больному месту. Но если долго бить в одну и ту же точку, там нарастает толстая кожа, и чем дальше – тем она толще.

Поэтому стихийные истерики Евгения Оскаровича в классе после нескольких лет работы в школе не слишком отличались от продуманных акций усмирения, которыми славились многие другие учителя во главе с завучем Олимпиадой Семеновной – заслуженным педагогом советского разлива, чья кожа была толще, чем у носорога.

И только дома после всех уроков Евгений Оскарович давал волю чувствам. Размазывая слезы по лицу и закручивая во весь голос такие нецензурные обороты, которые знает наизусть не всякий боцман, он писал и тут же рвал в клочки заявления об уходе, катался по полу и плевался густой слюной в горшки с цветами, что заставило миламанских ученых записать в своем отчете: «Приступы ярости часто сопровождаются усиленным выделением жидкости из организма».

Евгений Оскарович не уходил из школы только потому, что ему некуда было идти, а директор не увольнял его только потому, что если выгнать этого психа, то учить детей биологии будет некому совсем.

В эпоху, когда все нормальные педагоги разбегаются как тараканы по частным школам и детским садам, любой, кто согласен работать в муниципальном образовательном учреждении, ценится на вес золота.

Так что Евгению Оскаровичу сходили с рук даже регулярные скандалы с завучем, при виде которой Неустроев начинал трястись раньше, чем она произносила первые слова.

Слова обычно были такие:

– Евгений Оскарович! После ваших уроков с классом невозможно работать. Если вы не в состоянии держать воспитуемых в узде, то вам нечего делать в школе.

После этого Евгений Оскарович не мог сдержать в узде себя. А поскольку Олимпиада Семеновна не была ребенком (и возможно, не была им никогда), в выражениях он не стеснялся.

Слоноподобная дама позднебальзаковского возраста могла переорать своим генеральским басом кого угодно, но только не Женю Неустроева, доведенного до крайней степени ярости. Он кричал, как контуженый, и его звонкий голос глушил все звуки вокруг.

Дети были в восторге.

Самое забавное, что эти скандалы крутились всегда вокруг одной темы. Евгений Оскарович пытался доказать Олимпиаде Семеновне, что детей надо любить.

Он действительно любил детей – и наверное, поэтому они так легко садились ему на шею.

И теперь, едва к нему вернулась способность соображать, Неустроев подумал, что это снова дети. Наверное, старшеклассники, которым мало показалось его сегодняшней истерики на уроке в десятом «б», решили достать его даже дома.

Эта мысль подействовала на Евгения Оскаровича отрезвляюще. Он перестал биться и произнес почти спокойно:

– Нет, это уже переходит всякие границы. Между прочим, хулиганство со взломом карается в уголовном порядке.

– Успокойтесь, пожалуйста! – произнес в наступившей тишине приятный женский голос. – Мы не причиним вам зла.

– Кто это? Караваева, ты что ли? Развяжите меня немедленно!

– Мы не можем освободить вас от оков, потому что опасаемся вашей неадекватной реакции, – послышался другой голос, на этот раз мужской.

Скосив взгляд в сторону говорившего, Неустроев понял, что это никакие не старшеклассники. Глаза уже привыкли к темноте, и было отчетливо видно, что странные визитеры возвышаются чуть ли не до потолка. Только один из гостей имеет нормальный рост, и кажется, именно он говорит женским голосом.

– Черт возьми, а какая у меня должна быть реакция?! – воскликнул Неустроев, вновь свирепея. – Вы вломились ко мне в дом, связали меня какими-то веревками и хотите адекватной реакции? Развяжите меня, я сказал!

– Мы развяжем вас позже, а сейчас, пожалуйста, выслушайте нас, – попросил женский голос.

– Не хочу я ничего слушать!

– Дело в том, что мы – посланцы народа миламанов из звездного скопления Ми Ла Ман. Мы ведем неравную борьбу с жестокой расой моторо-мотогалов, которые покорили половину Галактики. И к несчастью, мы проигрываем в этой борьбе. Помочь нам может только ген бесстрашия, который обнаружен на вашей планете…

Тут Неустроев прервал ее и завопил что есть мочи, адресуясь в сторону открытой балконной двери:

– На помощь! Меня сумасшедшие убивают! Помогите!!! Пожар!!!

При этом он энергично заколотил головой об стену, что в панельных домах с неизбежностью ведет к пробуждению всех соседей, как бы крепко они ни спали.

– Подождите! Позвольте закончить, – заторопилась женщина в скафандре. – Мы просим вас отправиться с нами добровольно. Мы привыкли ценить свободу разумных существ, но свобода родной цивилизации для нас дороже, и мы не остановимся перед применением силы, если возникнет такая необходимость. Заранее просим прощения, но судьба цивилизации миламанов зависит от вас, и мы не можем упустить этот шанс. Пожалуйста, соглашайтесь лететь с нами добровольно.

– Пожар!!! – продолжал надрываться Неустроев. – В доме бомба! Сейчас все взорвется! Спасите!!!

– Все, уходим! – скомандовал на своем языке Ри Ка Рунг, которому сообщили, что на соседних балконах появились люди, и они заметили спецназовцев.

Двое бойцов тотчас же подхватили Неустроева под руки и потащили к балкону.

– Нет!!! – кричал он по пути. – Я не хочу! Я боюсь высоты! Помогите!!! Мама!!!

Мамы поблизости не было, а жители соседних квартир как раз вызывали милицию. Но раньше, чем она приехала, спецназовцы, крепко держа Неустроева под мышки, пристегнулись карабинами к жгутам и взлетели на крышу.

– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а! – на одном дыхании тянул Неустроев все те секунды, что висел над бездной.

Остальные спецназовцы еще только пристегивались к жгутам и по очереди поднимались на крышу, когда появилась милиция. Отделение было совсем рядом, а тональность панических звонков колебалась от версии «дом заминирован» до сообщения «там нашего соседа черти забирают» – так что дело было серьезное.

Два сержанта вывалились из канареечного «газика» с криком:

– Стоять, ни с места, милиция!

Но увидев, какие черти забирают соседа, они с возгласом: «Ой-е!» – залегли за «газиком» и решили ждать подмогу.

Подмога не заставила ждать себя долго, и новоприбывшие с места в карьер открыли стрельбу.

Каким-то чудом один из них со второго выстрела попал в Ри Ка Рунга, и миламанам ничего не оставалось, как открыть ответный огонь из парализаторов.

Пока кричащего от боли Ри Ка Рунга, раненого в район бедра с внутренней стороны, тащили к катеру, группа прикрытия сумела положить с десяток бравых милиционеров и организованно отступила к транспортному средству.

Подоспевшие к шапочному разбору пожарные успели увидеть лишь еле заметную тень на фоне предрассветного неба.

Десантный отряд, успешно выполнив задание с минимальными потерями, возвращался к себе на корабль.

7

Просторная адаптационная камера была ярко освещена. Свет лился прямо с потолка, а стены имели приятный цвет, которому трудно было подобрать определение.

Так выглядели все стены, кроме одной, которая изнутри казалась зеркальной.

Снаружи она была прозрачной, и миламаны могли разглядывать своего пленника, как рыбку в аквариуме. Отлично виден был не только сам пленник, забившийся в угол, но и микробот, который лениво кружился вокруг его головы.

Учитель биологии Евгений Оскарович Неустроев тоже видел микробота и отмахивался от него, как от назойливой мухи. Но это было бесполезно – микробот все равно раз за разом находил способ его ужалить.

Жалил он практически безболезненно, но Евгений Оскарович боялся, что его отравят. Или усыпят, чтобы разрезать и посмотреть, что у него там внутри. А может и хуже того – превратят в мутанта или зомби. Черт его знает, что может быть на уме у этих пришельцев.

Однако в неравной борьбе человека с микроботом последний победил по всем статьям.

Он выполнил в кратчайший срок всю сложную программу, которая состояла из взятия анализов, предварительной гипериммунизации и отбора клеток для клонирования.

Сначала идея состояла именно в этом. Взять у объекта клетки для клонирования, внедрить их в ядро инфанта и выкормить его обычным способом. Такую операцию ученые могли провести без всякого спецназа и с энтузиазмом взялись за дело. Но у них ничего не вышло. Инфант отторгал чужеродную ткань.

Тогда решили взять носителя гена бесстрашия на корабль и скрестить его с женщинами из экипажа. Если в результате родится полноценное потомство, то оно будет сочетать ген бесстрашия с повышенной биологической совместимостью как с миламанами, так и с людьми. И тогда станут возможны самые разнообразные комбинации.

Однако 221 женщина – это слишком мало для гарантии успеха. Даже в избранной группе, заранее проверенной на биологическую совместимость, вероятность удачного скрещивания не превышает 1 на 666, 666 в периоде. Так что не зря ученые настаивали на отправке к Земле тяжелого крейсера с экипажем в несколько тысяч миламанов.

Но военные отказали. Тяжелые крейсера в миламанском флоте наперечет, и все они задействованы в боях. Отвлекать их для какой-то сомнительной экспедиции военачальники сочли нецелесообразным.

Вместо этого они предложили доставить носителя гена бесстрашия в скопление Ми Ла Ман. Конечно, это рискованно – но там к его услугам будут триллионы женщин, миллиарды из которых – с положительной биосовместимостью.

А чтобы свести риск к минимуму, научная разведгруппа останется на орбите Земли, и спецназ похитит для нее несколько человеческих самок. Они смогут выносить и выкормить клоны носителя гена бесстрашия, и вероятность того, что биосовместимость при этом сохранится, довольно высока – где-то один к шести.

– Вы сможете добыть для нас двенадцать самок? – поинтересовался командир ученых у помощника Ри Ка Рунга, который замещал раненого офицера на посту лидера спецназа.

– Не вопрос, – ответил спецназовец. – Хоть сто сорок четыре.

– Сто сорок четыре у нас не поместятся, – с сожалением сказал ученый.

Конечно, лучше, если крейсер с носителем бесценного гена на борту все-таки прорвется в скопление Ми Ла Ман. Клонирование – дело долгое. Придется ждать как минимум лет шестнадцать, а может, и все тридцать. Кто знает – возможно, биологическая совместимость у людей развивается с возрастом.

Так что вся надежда на крейсер. Чтобы помочь ему преодолеть моторо-мотогальские заслоны, в условленном месте ожидают крейсеры-двойники. Один из них должен встретиться с бригадой эскорта – чтобы моторо-мотогалы подумали, будто носитель гена бесстрашия летит именно на нем. Другие будут прорываться поодиночке, и «Лилия Зари» среди них, но на ней уже не будет носителя гена.

Пока моторо-мотогалы будут гоняться за крейсерами и драться с кораблями эскорта, носителя доставит к границе скопления юркая канонерка, на которую никто не обратит внимания. А там ее возьмут под охрану тяжелые крейсера и линкоры, которые способны уберечь ценный груз от любой опасности.

Полностью этот план был известен лишь небольшой группе старших офицеров, и капитан «Лилии Зари» радовался этой предусмотрительности. Ведь если бы о плане знали все, то знал бы и шпион, который пытался скопировать запись пройденного пути из главного компьютера. А так он почти наверняка ничего не подозревает и думает, что крейсер пойдет напролом, подставляясь под лобовой удар моторо-мотогалов.

А может быть, он рассчитывает, что моторо-мотогалы не нападут. Или знает, что те тоже задумали какую-то хитрость.

Так или иначе, этого гада надо найти. На борту «Лилии Зари» всего 333 миламана – не так уж много, чтобы среди них нельзя было вычислить предателя.

Однако шеф службы безопасности корабля, похоже, даже не знает, как подступиться к этому делу.

– Надо ждать, – сказал он в ответ на требование капитана принять срочные меры для поимки вражеского агента. – Он не смог получить нужную информацию – значит, наверняка попытается снова. А мы будем к этому готовы.

Он еще добавил, что никто на корабле не знает про первую попытку взлома сети, а значит, сам шпион не в курсе, что его засекли.

Но уже на следующий день старший навигатор, которого никто из посвященных не вводил в курс дела, вдруг обратился к капитану с вопросом:

– Что это за слухи, будто у нас на крейсере шпион?

– Кто тебе сказал? – удивился капитан.

– А что, это большой секрет? По-моему вся команда об этом говорит.

Капитан срочно вызвал к себе шефа службы безопасности и устроил ему разнос в спокойном миламанском стиле, закончив его распоряжением установить, откуда пошла утечка информации.

Но даже с этим он оказался не в силах справиться. А в оправдание просил дать ему хоть немного времени, чтобы во всем разобраться. 333 миламана – это, конечно, немного. Но и не мало.

Хорошо еще, что корабль отправляется домой не завтра. Спецназ должен еще добыть для ученых двенадцать человеческих самок, а медики на крейсере – приготовить все для экспериментов с носителем гена бесстрашия.

Ученые из состава обеих экспедиций безумно хотели добиться хоть каких-то результатов до того, как по прибытии в Ми Ла Ман землянина у них заберут.

А землянин сидел в одних трусах в адаптационной камере и никак не мог унять дрожь в руках и ногах. Его, кажется, не отравили и не усыпили, но это еще ничего не значит.

У человека, который с детства страдает навязчивыми фобиями, логика имеет привычку хромать.

В пятом классе он спал с включенной настольной лампой, занавешенной бабушкиным платком, потому что смертельно боялся темноты.

А теперь в странной ярко освещенной комнате без мебели, больше всего похожей на палату для особо опасных психов, он имел массу оснований бояться всего сразу.

Они что-то говорили про какой-то ген. Но черт его знает, каким образом они собираются изъять этот ген из его организма. Если бы речь шла о капельке крови или кусочке кожи, то совершенно необязательно было тащить его сюда.

И больше всего Неустроев опасался, как бы его не съели.

Ведь от этих пришельцев действительно всего можно ожидать.