Текст книги "Солнце Каннеша (СИ)"

Автор книги: Антон Данилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Вообще же спустя три долгих дня блуждания по перелескам и холмам княжества Майтанне, Ханнок вспоминал сытое бытие в лечебнице с постыдной тоской. Он оголодал, поистрепался, мечтал о горячей ванне и вообще чувствовал себя полнейшим горожанином. На хутора и в деревушки заходить боялся – местные общинники были людьми суеверными и необразованными, зато закаленными вендеттами, набегами на соседей и вечной войной Ламана с Нгардоком. Такие вначале насадят демона на кол, а уже потом будут разбираться пожаловал ли к ним гость из преисподней, или ближайшей зверильни.

Нет, он понимал, что стоило ему пойти с Айваром, и все пути назад оказались отрезаны. Да и в минуты сомнения перед глазами вставала банка с рогатой башкой, посмертно ярящейся сквозь спирт-консервант. Но все же нет-нет, да и проклевывалась неуверенность в совершенных поступках. И что самое неожиданное – чувство вины. Он ведь оставил обитателей главного корпуса на милость волчицы, а сам сбежал. С другой стороны... Подвал. Ну их всех к тьматери.

В тот день пришлось питаться набранными грибами и ягодами. Несмотря на базовую подготовку по выживанию в дикой среде, которую пришлось пройти при поступлении на воинскую службу, пища добывалось с трудом. К тому же от опушки лесов Ханнок старался не отходить, опасаясь, что зайдя в чащу, так там и останется, заблудившись в трех соснах. А так зачатков знаний по ориентированию хватало чтобы идти на юг примерно в сторону Цуна. Впрочем, зверолюд подозревал что дикарем дальше него попросту не пройдет. Так что хочешь, не хочешь, а придется выходить к цивилизации. Город все же, насколько его помнил Ханнок, достаточно неуправляемый, хаотичный и гостеприимный, чтобы у беглого был шанс разжиться необходимым в дороге.

Массивные пирамиды столицы Майтанне показались на горизонте к утру следующего дня, впрочем, прежде пришлось еще миновать предместья – скопление деревушек и починков, населенных по большей части храмовыми и княжьими людьми, а потому более открытыми и законопослушными. По крайней мере никто на одинокого драколеня не позарился и на вилы не поднял. Даже нгардокайская разъезжая стража документов не попросила. Лишь проводили недобрыми взглядами. Ханнок ускорил шаг, хотя давал себе зарок вести себя естественно.

В город он проник через пролом в нейтральной, формально не контролируемой ни Нгардоком ни Ламаном части города. Внутри, на ничейной полосе пышным цветом цвели маленькие лавчонки, кабаки и бордели сомнительного качества, зато дешевые и полные всякой экзотикой. Здесь на него тоже таращились, но за оружие не хватались. Приободрившись, Ханнок постарался действовать так, будто имеет полное право здесь находиться. Очень ненадежная защита.

–

Покачиваясь в седле, Тилив Ньеч пытался вновь и вновь осмыслить произошедшие с ним перемены. Были они премного удивительны. Еще три дня назад он был почтенным человеком, пускай и огарком, но вождь-врачом пользующейся высокой репутацией лечебницы, а также членом научного сообщества, раскинувшего свою сеть от Нгардока до пустынь на Дальнем Севере. А сегодня – кто он? Странствующий лекарь без лицензии? Бродяга без крова и клана? Огарок вдали от формально родного Отомоля, куда возвращаться не хотелось? Ученый, потерявший результат эксперимента, готовившегося годами? Вновь и вновь вопросы без ответа.

Пытаясь отвлечься от мыслей о будущем, Ньеч мысленно прокручивал прошлое.

Стража прибыла к вечеру после побоища, едва они на пару с Сонни успели похоронить тела, вытереть кровь и подлатать героически перенесшего штопку Айвара, которого демон забросил на крышу загона, раскроив пол-лица. Парню больше не радовать деревенских красавиц белозубой ухмылкой и точеным профилем.

Но тогда Ньеч учеником был немало впечатлен, о чем и высказал: тот не только превосходно ассистировал ему с аутопсией мутанта, тогда как бедолага Сонни не продержалась дальше первой отрезанной лапы, но и перенес ночную бойню и ее последствия так, словно ему помогал сам Кау. А ведь ему пришлось иметь дело не с одной отвлекшейся волчицей, а сразу с тремя зверолюдьми, и неизвестно кто был опаснее – сверх-волколаки, или более хилый, но куда более хитрый, и, как оказалось, коварный и подлый козлоящер. Что на последнего нашло, если он выпустил на спящую лечебницу мохнатых, Ньеч не мог понять до сих пор. Кормили и одевали его хорошо. Документы уже были готовы. Ньеч даже собирался предложить ему поехать на Симпозиум Сообщества, взамен за деньги и протекцию. Зря. Возможно, предательство у рогатых просто в крови. О чем он и напишет в следующем докладе... хотя какой, к тьматери, доклад теперь?

В любом случае стражники приехали незваными – до ближайшей инспекции было еще три осьмидневки. И вот когда им с трудом открыли ворота, механизмом рассчитанным на дюжих стражников, а не тощего огарка с девушкой, Ньеча поджидал очередной сюрприз. Инспекция приехала сразу с судьей и всем необходимым для делопроизводства. И еще неожиданность – судья сразу затребовал принести свидетеля Айвара, недавно признанного сына славного вождя Кацци. И вот с носилок уже доносится едва слышимый, тщательно протоколируемый хрип, в котором описывается, как главный звероврач лечебницы «Милости Цоррики» Тилив Ньеч сезонами пренебрегал своим долгом ради безумного эксперимента с демоном. Пренебрежение остальными больными вылилось в то, что один из них исказился. Рогатая тварь же отплатила им тем, что спустила с цепей несчастных оборотней, помогла им разделаться со стражей и сбежала, прихватив его, Айвара Кацци, пожитки и чудом не лишив глаза.

Засим, означенный звероврач Тилив Ньеч отныне лишался лицензии на занятие профессиональной деятельностью, и лишь памятуя о его прежних заслугах, не становился вне закона и не подвергался клеймению. Его труды, должность и надел подлежали изъятию и передаче следующему по статусу, коим являлся, кто бы мог подумать, Айвар сын Катарри Кацци из Нгардока.

Все это вихрем, раз за разом проносилось в измученной седой голове, когда он услыхал звонкое «Учитель!» показавшееся ему насмешливой оплеухой воображения. Однако же голос повторился ближе.

– Учитель, подождите!

«Сонни» – отстраненно подумал Ньеч. Ему уже было решительно наплевать на все, связанное с прошлой жизнью. Наверное, так чувствовал себя Ханнок при побеге. Коня огарок не остановил. Впрочем, учитывая, что девушка вместо пони свела лучшую кобылу на конюшне и послала ее в галоп, поравнялись они быстро.

– Учитель, да постойте же!

– Ехала бы ты назад, Сонни, – нехотя, с хрипотцой проворчал Ньеч, – Айвар уже назначил нового повара, обед скоро.

– Да ну этого упыря в Сораково пекло! Он и с носилок так на меня пялился так... грязно. Ведет себя князем, и теперь у него есть основания! Я там не останусь. Нет. Ни за что.

Ньеч сморгнул, чуть улыбнулся, но по-прежнему не смотрел на собеседницу:

– Подумай, ну чего ты добьешься со мной. Мне нельзя даже лечить во всех землях Нгардока, куда уж преподавать. Какой к мракотцу учитель? На мне разве что клейма нет. Все труды насмарку.

– А я теперь тоже с дурной репутацией! – неестественно бодро сказала девушка, протянув дрогнувшей рукой сумку. Внутри лежали пачка конвертов с перепиской, две папки, обтянутые крашенной зеленью кожей с подписями «Тер-╧1» и «Тер-╧2». А еще «Пособие по оборотничеству» из Терканы.

– Сонни, солнце ты мое, тебя Айвар покусал? Его дурость заразна? – спросил Ньеч. Но спросил уже улыбаясь в открытую. И котомку перевесил на плечо.

– Только, это, – пробормотала смутившаяся Сонни, – мне пришлось новому стражу скалкой по голове двинуть, так что нам лучше до Цуна добраться поскорее. Мы ведь в Цун едем, так?

– Не решил. Но Цун ничем не хуже прочих вариантов.

7

Рынок в Цуне был обширен и радовал глаз. Там было многое и в изобилии. Знаменитые местные густые вина. Нефрит и шелк из Терканы. Ритуальная бумага из коры и хлопок из Тсаана. Пряности, каучуковые мячи и какао с Дальнего Севера. Обсидиан и олово из Тейварской Пустоши. Ханнок нашел даже металлические накладки для рогов и копыт, рассчитанные на тер-зверолюдей. Может и маргинально допустимых здесь, в отличие от его родины, но крайне редко встречающихся. О чем Ханнок едва не позабыл, засмотревшись на лотки и призывно зазывающих торговцев.

Проблемы начались, стоило ему неудачно увернуться от паланкина знатной дамы, расколошматив при этом хвостовым клинком изящную вазу с лотка гончара. Ремесленник сразу же поднял крик, не слушая уверений, что это нечаянно и без злого умысла. Ханнок попробовал откупиться, но торговец заломил за разбитое такую цену, что скудного Айварова серебришка на него и трижды не хватило. Не придумав ничего лучше, Ханнок попытался скрыться в толпе, забыв, что выделяется из нее... как терканай из рыночной толпы. Едва торговец крикнул «Стража! Держи козла!» как народ отхлынул как от зачумленного. Не успел свежеиспеченный преступник дернуться, как на него оказались наставлены две пики и огнестрел. Рядом, также под прицелом, застыл другой химер, в богатой одежде.

Хоть Цун по большей части и считался нейтральной, безвластной территорией, своя, наемная стража у него все-таки имелась. На крепившихся к спине маленьких флажках-штандартах у нее был изображены не нгардокайское Солнце Правды, или Пять Лун Сарагара, а древний символ Майтанне – Колесо Четырех. В стражники Цуна зачастую шли бывшие наемники из вечных войн соседних княжеств, изгои из кланов или, последнее время, нгатайские авантюристы из стремительно укулизировавшегося Ламана. Поэтому Ханнок не слишком удивился, увидев среди них длинноволосого дружка брата. И даже вспомнил имя – Махарик. А вот то, что на поясе у того висел его, ханноков, меч – он узнал его по гарде и приметной царапине на ножнах – стало неожиданностью.

И вот тогда Ханнок совершил очередную глупость. То ли в нем наконец проснулся-таки внутренний зверь, то ли сдали нервы от злоключений последних дней, но он оттолкнул острия и бросился на Махарика рыча «Это мое! Отдай!». Длинноволосый не изменившись в лице подпустил его ближе и с размаху ударил прикладом по носу.

–

Очнулся он в собранной из бруса клетке, конструкция которой была знакомой до щетинящей гриву жути. Помимо него, там оказались три тощих киная, да еще давешний богато одетый химер смурного вида. Сильно пахло псиной.

– Ты что, ума лишился? – поприветствовал химер очнувшегося Ханнока.

Вместо ответа тот попытался коснуться расквашенного носа и глухо застонал. Видеть другого драколеня так близко было странно. Слышать – вдвойне. Сарагарец и не подозревал что у торг-рычания вообще может быть акцент. Чеканный, лающий, прямо как в древних анекдотах про южан, сложенных еще в те времена, когда они покидали Ядоземье не только ради набегов, дипломатии, да крайне жестко лицензированной торговли.

– Они проверили твою котомку, – продолжил южанин, – у тебя нет документов. Какой идиот шляется по Северу без документов? Ты, наверное, тот самый Ханнок Шор, запрос на оформление которого посольство получило осьмидневку назад. Сбежал? На помощь Терканы можешь не рассчитывать. Учитывая клетку – вдвойне. А ведь только подумать – если бы подождал чуток, был бы свободным человеком.

– Господин Каэхан? – раздался голос стражника. Терканай вопросительно повернул голову в его сторону.

– Все документы в порядке. Извините что заставили вас ждать с... этими.

– Я буду жаловаться в совет! – сказал, как плюнул посольственник, но из клетки вылез смирным, напоследок бросив Ханноку:

– Всего тебе нехорошего, обормотень.

Ханнок остался наедине с кинаями и чувством вины.

– Твоя первая клетка? – прохрипел мохнатый, по виду – самый старый и потрепанный жизнью. Даже торговый диалект давался ему с трудом.

– Нет, – настороженно отозвался Ханнок, получив в ответ сочувственную клыкастую улыбку. Прочие сверлили его волчьими взглядами исподлобья. Химера это весьма нервировало.

– Есть. Есть! Хочу есть! – внезапно провыл один из них, но первый быстро заткнул его локтем в бок.

– Его голова не долечилась. Говоришь – не первая? Повезло.

– Повезло что не первая, или...

– Кто-то звереет на воле. Потом приходит в себя в логове с костями. Страшно. Говоришь – сбежал? Зря. Очень.

– Что с нами теперь будет?

Волколюд удивленно округлил глаза. Ханнок только сейчас заметил, что шею его, как и двух прочих кинаев охватывает ошейник. Рабский.

– Куда? Ясно. На рынок.

– Тьмать... – только и сумел прошептать Ханнок, осознав до конца в какую историю вляпался.

– Эй вы, мерзости, затихли! – стукнул древком копья по решетке стражник, – Сейчас выйдете по одному. Без глупостей!

Кинаи послушно вылезли из клетки первыми. Ханнок же вцепился в брус когтями, обратив морду к подошедшему Махарику.

– Махарик! Прости! Передай Ашварану...

– Ничего я Ашу передавать не буду, пусть и дальше думает, что ты взялся за ум.

– Но меня же сейчас продадут как скотину! – Помимо воли голос Ханнока сорвался на скулеж.

– И правильно сделают. Эх, Ханнок, Ханнок, рогатая башка, ничему-то тебя жизнь не научила.

-Ма-а-ах!

В спину кольнули острием копья, заставив отпустить клетку и сделать шаг вперед, а затем Махарик и неизвестный страж заломили ему руки за спиной, сноровисто связали их и когти крыльев, вкололи транквилизаторную стрелку в хвост, так что он повис безвольным хлыстом. И, наконец, Ханнок с ужасом ощутил как шею охватывает прочная кожаная полоса с оловянными вставками, надчеканенными городским гербом.

Махарик схватил поводок, прикрепленный к ошейнику и потащил так и не пришедшего в себя химера за остальными зверолюдьми сначала со стражничьего двора, затем через толпу в сторону самой высокой пирамиды. Когда-то, до Войны Саэвара, там приносили человеческие жертвы во славу Кау. Теперь же у подножья расшатанной лестницы расположился помост с вбитыми вертикально столбами. Место для представлений акробатов, актеров, а также проведения рабских аукционов.

–

Пронзительный звук трубы из резной раковины отвлек Шаи от созерцания лотка, заставленного шлифованными нефритовыми топорами и теслами, наборными лезвиями из обсидиана и кремневыми наконечниками. Он читал, что с металлами здесь дело обстояло туго, но чтобы настолько... Бронзовыми клинками и огнестрелом щеголяла лишь знать и клановая стража, металлическими инструментами – лучшие мастера гильдий, вместо денег зачастую выписывали забавные бумажные векселя. В обилии было лишь олово со свинцом – из них здесь лили все, от ложек, до водосточных труб.

– Что это было? – дернул он за рукав Аэдана.

– Аукцион, – нгатай привстал на цыпочки, оглядывая площадь поверх голов прохожих, – Рабов продают.

Лицо у Аэдана было каменное. Шаи знал его давно, но понимать так и не научился.

– А разве этот ваш Саэвар Великий не запретил личное рабство во всем своем царстве? – вполголоса поинтересовался он, придвинувшись поближе к наемнику.

– Запретил. «Да не поработит человек человека», – процитировал Аэдан, – Только вот здесь нашли как этот закон обойти. Порабощают зверолюдей. А Саэвар слишком мертв, чтобы вносить поправки в собственные законы.

– Так там будут зверолюди? – оживился Шаи, до сих пор видавший их лишь издали.

– Да. Но вам не стоит идти туда, вождь. Слишком людно и вообще... ниже вас.

– Позволь мне самому решать, что ниже меня, а что нет, – сказал Шаи и принялся пробиваться сквозь толпу к помосту. Аэдан сплюнул и пошел следом.

–

– Не увлекайся, у нас мало денег, а времени и того меньше, – посоветовал Ньеч Сонни, глядя как та приценивается к отрезу ткани для починки потрепавшегося платья.

Девушка скорбно вздохнула, отложила терканайский шелк и остановилась на льне, тоже с юга.

За этим делом их и застал звук аукционной трубы. Ньеч сначала не обратил на него внимания – у него не было ни средств, ни желания покупать себе рабов. Но затем он зацепился взглядом за сегодняшнюю подборку товара, поправил очки, присмотрелся, резко помрачнел, ухватил Сонни за рукав и двинулся к помосту.

– Куда? Зачем? – спросила девушка, но злой огарок лишь процедил что-то про должок и потащил ее дальше. Впрочем, та скоро сама разглядела последний лот партии невольников и примолкла – к четвертому по счету столбу был привязан Ханнок Шор, беглец, устроивший им всем такой переворот в жизни.

– Учитель, а давайте ему рога отпилим для начала, а потом... – кровожаждуще, как потревоженная рысь прошипела Сонни. Ньеч аж споткнулся:

– Что? И откуда это в тебе... Солнце мое, у нас с козлоящером будет длинный разговор, но вести его буду я. И вообще, хорошо бы его для начала выкупить. Хотя вряд ли у нас будет много соперников. Тер-зверолюди – плохой товар.

–

Ханнока вывели на помост последним, когда мохнатых уже накрепко привязали к столбам. Его самого подтащили к последнему – видно жрецы пирамиды любили иронию и продавали рабов четверками – священное число. Один из них в свободное от ритуальной деятельности время и исполнял обязанности городского аукциониста. Вассал божий явно был из массовиков-затейников – ходил в пышном наряде по краю помоста, хорошо поставленным голосом цитировал выдержки из мнений всевозможных святых и ученых на счет зверолюдей, изящно жестикулировал, расхваливал товар, раскланивался с лучшими людьми города.

– Не дергайся – хуже будет, – сказал Махарик, подводя драколеня к столбу.

Первым делом он закрепил ошейник, да так, что Ханноку стало трудно дышать, затем привязал руки, заломив до боли в запястьях. Доведенный до отчаяния зверолюд попытался хотя бы полоснуть мучителя хвостом, но тот после инъекции так и висел бесполезным жгутом.

– Вы только посмотрите какие у нас сегодня звери на продажу, – меж тем соловьем разливался торгожрец. Первый – Сероспин, бывалый горняк, может копать руду часами за миску похлебки, хорошо обучен. Вы посмотрите какие мускулы, какая шерсть! Его можно и для боев использовать. Второй – Длинноклык, беглый плантационный с Ксадье, умеет делать все – копать каналы, сажать картофель, уже приучен нами, храмовой зверильней, к повиновению и отслужил епитимью за побег, так что не бойтесь он у нас мирный. Третий – Златоглаз, совсем недавно вылупившийся, но уже приучен к порядку и почитанию!

Кин-волки воспринимали собственные описания равнодушно, как и собственную судьбу. Старшего, судя по клеймам, слишком часто перепродавали, а младшие были и впрямь хорошо выдрессированы храмовниками.

– И на-а-аконец, четвертый, – подошел к Ханноку аукционист, – Найденный в городе без документов – не стану лгать вам, благородные господа и дамы. Лот – Крылач.

– Мое имя – Ханнок Шор – просипел зверолюд, рванувшись так, что ошейник больно врезался в глотку. Жрец, не переставая очаровательно улыбаться, съездил ему кулаком по морде, и продолжил как ни в чем ни бывало:

– Как видите, упрям, в памяти, и неотесан, но чрезвычайно вынослив и умен. Вы сможете обучить его таким вещам, что ни одному кинаю ни под силу, – тут жрец заговорщицки подмигнул всем сразу и в особенности – дамам. Народ не был вдохновлен. Одно – иметь дело с послушными и туповатыми волколюдьми с храмовых или княжьих зверилен, другое – со злобной и хитрой рогатой тварью. Когда жрец восхвалил стать крылатого особенно сильно, в Ханнока с недовольным свистом прилетело яблочных огрызков и капустных кочерыжек. В Майтанне демонов без документов любили не сильно выше чем в Ламане.

– Тцк. Плохо дело, – прошептал Махарик. Непроданных рабов часто добивали прямо на древнем жертвеннике, чтобы не тратиться на содержание. До длинноволосого только сейчас дошло, что одно дело – объясняться с Ашвараном на тему того, куда пристроили на перевоспитание его непутевого братца, а другое – сообщать ему подробности смертоубийства.

Аукцион меж тем набирал силу. Богатые горожане Майтанне выкрикивали ставки, жрец разогревал толпу речевками, в толпе поймали вора и вспыхнула короткая потасовка, добавившая всем задора. Три киная были быстро распроданы – кого для боев, кого в шахты, а последнего, самого молодого и пушистого, купила томного вида госпожа на паланкине, который уже тащила пара волколюдей в намордниках. К Ханноку пока никто даже не приценивался.

– И-и-и наконец, четвертый лот! Стартовая цена – один золотой – крикнул аукционер, картинным жестом развернув ладонь в сторону Ханнока.

Народ начал расходиться. Жрец, недовольный тем, что продажи грозят оборваться досрочно, продолжил расписывать уже откровенно мнимые достоинства рогатого товара.

– Ну и покупай сам своего черта! – выкрикнули из толпы.

Уверившись в том, что интерес майтаннаев к действу сильно поугас, жрец с сожалением крепкого хозяйственника кивнул Махарику в сторону жертвенника. Толпа азартно подтянулась обратно.

– Да будьте вы все прокляты! – проорал Ханнок, когда его шею прижали к ритуальному каменному полумесяцу-ярму, а нервничающий Махарик занес над ним меч. Добрые горожане ответили на это яростным, но восхищенным гомоном. Представление сегодня было славным.

– Один золотой – вдруг произнес тихий, с хрипотцой, голос, парадоксальным образом перекрывший весь людской шум. Ханнок узнал Ньеча и похолодел, хотя куда, казалось бы, в его положении хуже.

– Один золотой от огар... господина в очках! – радостно выкрикнул жрец, стукнув церемониальной булавой по освободившемуся столбу.

– Полтора! – отозвался другой голос, молодой и задорный с сильным тягучим тсаанским акцентом. Зверолюд скосил глаза и увидел потенциального покупателя – молодого, богато одетого, худощавого, смуглого и черноволосого. Запоздавшее лето наконец раскочегарилось. Погода сегодня была жаркая, многие горожане из одежды ограничились штанами, а то и вовсе набедренными повязками или юбками. Этот явно был настолько теплолюбив, что и сейчас одет был полностью. За его спиной маячил высокий нгатай с дозволенным каменным клинком. Напоминавший барельефного вождя каноничностью черт лица, недобрым прищуром и несмешливостью, коротко, по-воински, стриженный.

– Полтора золотых от господина из Тсаана! – жрец возликовал так, словно ему явился сам Саэвар во плоти.

– Два золотых!

– Два золотых от...

– Три!

– Учитель, у нас нет таких денег, потянув Ньеча за рукав прошептала Сонни. Тот дернул плечом и выкрикнул, заставив толпу жадно притихнуть:

– Четыре!

Паренек скорчил недовольную гримасу, и повернулся к помосту спиной. Сердце у Ханнока ухнуло в копыта – он уже представлял себе, что может сделать с ним лекарь, великолепно разбирающийся в анатомии зверолюдей.

– Четыре золотых от господина в очках! Два! Три! Про...

– Пять золотых! – гаркнул молчавший до того высокий мечник, да так, что подскочил даже тсаанай:

– Ты же сам говорил, что тебе зверолюди не нравятся! – различил лихорадочно обострённым слухом Ханнок.

– Кинаи мне не нравятся, а этот – другой.

– Тьмать, – а вот это уже от Тилива.

– Пять золотых от господина с мечом раз! Два! Три! Продано!

– Повезло тебе, – сказал Махарик, убирая клинок в ножны, Ханнок вполголоса послал его к предкам, по весьма извилистому маршруту, зная, что чужую собственность стражник портить уже не осмелится.

Рано обрадовался.

Бывший соклановец подошел к небольшой жаровне с углями и извлек оттуда раскаленный до красноты бронзовый штырь с тавром на конце. Подойдя к ничего не подозревающему Ханноку, стражник прижал клеймо к правому плечу. Вой зверолюда заглушил треск паленой плоти, в ноздри ударил запах жареного. Ханнок забился в путах, заскреб копытами по доскам, но сделать Махарику ничего не смог.

– Эй, это что еще за шутки! – молодой меднокожий успел подняться на помост и теперь, скрестив руки, с негодованием смотрел на подкоптивших новую собственность.

– Этот пойман без документов и продан в Майтанне. Теперь все будут это знать, – сказал вместо примолкшего и отступившего назад Махарика жрец. И продолжил, как ни в чем не бывало: – У нас и другие услуги есть. Хотите, можем выдрать ему клыки с когтями. Отрубить крылья? Хвостовой клинок? Кастрировать?

У себя на жертвеннике Ханнок зашипел змеей, ругаясь самыми черными словами.

– Видите? Этот совсем не ручной, небольшой урок ему не помешает.

– Спасибо, но мне он нужен целым, – а вот это уже произнес мечник, голосом спокойным, но отбивающим всякое желание спорить.

– А вы смелый человек. Но да дело ваше, забирайте своего раба и не жалуйтесь потом нашему мистику, если вас загрызут во сне.

Толпа начала расточаться. Одними из последних ушли Ньеч с Сонни.

8

Покупатель так и не доверил поводок спутнику, хотя тот ужом крутился рядом, разглядывая зверолюда словно тот был диковинным насекомым. Ханнок чувствовал себя товаром едва ли не сильнее, чем стоя на помосте. Но молчал, безропотно перебирая ногами по разбитой мостовой. Его отвели в гостиницу на нгардокайской стороне города – небогатое, но чистое и ухоженное заведеньице с пристроенными конюшнями. Ирония судьбы – сюда он вольным точно не сунулся бы – не хватило наглости и денег. По орденскому кодексу полагалось усиленно продумывать план побега, но сил уже ни на что не оставалось. Да и то, каким воином по мнению ламанцев и славных граждан Цуна он оказался, уже было ясно. Плечо зверски болело, как и стянутые веревкой крылья.

Комната располагалась на втором этаже, и выходила окнами на двор. Перед тем как подняться, молодой тсаанай заказал у хозяйки лохань с горячей водой, ужин на двоих, и перекус для нового раба. Владелицу появление в своих стенах парнокопытного явно не обрадовало. Постояльцам пришлось накинуть еще полновесный залога, на случай если мерзкая Кау тварь выкинет какую-либо пакость.

– Даже здесь паленым пахнет, – сказал тсаанай, когда дверь за ними закрылась, – Клеймение, торги... вот ведь варвары!

Высокий недовольно хмыкнул, но промолчал. Ханнок был удивлен – в Тсаане к зверолюдям лучше не относились. В некоторых дальнесеверных княжествах их вовсе убивали сразу после обращения. А затем произошло еще более странное. Отодвинув юнца, новый владелец пододвинул стул, поставил спинкой вперед, сел, и, многозначительно помолчав, сказал:

– Меня зовут Аэдан Норхад, из клана Кан-Каддах, – мечник вновь умолк, словно одни эти слова должны были расставить все по местам. Не дождавшись ответа, спросил, помрачнев:

– Так. Откуда ты?

– Из Сарагара.

Слово «хозяин» Ханнок выдавить из себя не смог. На счастье, собеседник не стал учить его почтительности. Только удивленно приподнял брови.

– Сарагарай? Вот уж не ожидал. Там такие вылупляются редко. Значит, вот так звучит ваш акцент в химерьем исполнении? Мне-то казалось у тебя просто глотку пережало. Да, ошибка вышла.

Аэдан выпрямился, смотря на собственность с явным разочарованием, но без злобы. Ханнок понимал все меньше и нервничал все сильнее.

– Значит, местный, и ничего о самом себе не знаешь. А еще если жрец говорил правду – сунулся в город без верительных. Глупо. Так. Не слишком-то хорошо для тебя. Впрочем, ладно, это подождет. Мой спутник...

– Шаи Тсомтаав, – вклинился веселым говорком тсаанай, – Вот, это должно помочь, – и прижал тряпицу, смоченную чем-то с запахом спирта прямо к ожогу.

Ханнок зашипел сквозь плотно сжатые зубы, боль была такая, словно клеймили второй раз. Когда удалось отдышаться и сфокусировать глаза, Ханнок увидел, что Аэдан недобро, совсем не как подобало наймиту, ухватил непрошенного лекаря за плечо и оттащил в угол комнаты. Тот неловко замер, не в силах вырваться.

– Куда лезешь? Я предупреждал не соваться к зверолюдям, пока не разрешу!

– Да кто ты вообще такой, чтобы мне указывать! – на редкость вежливо для подобных слов возмутился Шаи.

– Тот, без которого ты давно бы уже с предками возлияния пил. Может как раз с подачи этого вот. У некоторых тер-зверолюдей запах спирта вызывает амок. А у него по морде видно, что близко.

– Он связан!

– Это зверолюд. Осторожность продлевает жизнь.

– Раньше нельзя было сказать...

– Я говорил. Только же ты своего Иллака Многоглазого лучше слышишь.

– Многовидавшего! – вякнул напоследок тсаанай, но держаться стал настороже.

Аэдан, и не перестававший сверлить драколеня взлядом, вновь обратил на него полное внимание.

– Ты же у нас не урожденный, так?

– Нет. Я оборотень.

– Княжий человек? Взятый на войне? Кабальный?

– Общинник.

– Стой, тебе в клане что ли не смогли нормально... Ах да. Сарагар.

Ханноку стало обидно. Не Кенна повинны в его бегстве из лечебницы. И не Кенна сделали его изгоем. Но обстановка к проявлению кланового гонора не располагала. Да и что сделаешь, если о родном городе за границей все больше судят по укульскому населению?

– Так, теперь слушай внимательно, – продолжил Аэдан, – Я думал, что оказываю помощь... скажем так, знакомому. Я ошибся. Но никто еще не может с основанием сказать мне, что я переменчив и непоследователен. Поэтому помогу и тебе. Веди себя смирно, без глупостей, играй свою роль при остальных, и, когда мы доберемся до цели, можешь идти своей дорогой. Не забудь напомнить эти слова Кау при встрече. Звать-то тебя как?

– Ханнок Шор.

– А по-укульски? Так, для интереса.

Химер с тоской припомнил попытки заново освоить укулли. Язык этот был тоновым, звонким и беспощадно карающим огрехи в произношении. То есть совершенно не приспособленным для зверолюдей. А после всего произошедшего и говорить на тему имен хотелось все реже.

– Не могу выговорить.

Аэдан усмехнулся и разрезал стягивавший руки ремешок. Ханнок, даже не разминая, сразу потянулся к ошейнику.

– Эй, мне нравится такая реакция, но еще рано, – окоротил его нгатай, – Вот посмотрим на твое поведение и за городом снимем.

Когда срезали все путы, химер осмотрелся, чтобы ничего не разбить, и с наслаждением расправил затекшие крылья. В комнате сразу стало тесно.

– Провалиться мне на этом месте! – восхитился Шаи и полез в сумку. Извлек свинцовый карандаш и кодекс – сложенный гармошкой, на старомодный манер. У Ханнока зародилось нехорошее чувство.

– Я изучаю зверолюдей, – охотно усилил его Шаи, – Эй, чего тебя так перекосило? А ты, Аэдан, не лезь. Твое золото от моей семьи, так что пусть этот его мне и отрабатывает. А теперь, Хааноок, стой смирно и дай мне замерить размах крыльев.

Ханнок вспомнил, как называл это чувство Ньеч. Дежавю.

–

– Учитель, я узнала где они остановились на ночь! – с ходу выпалила раскрасневшаяся Сонни, влетев в комнату дешевой гостиницы.

Едва кончились торги, как девушка тихонько ускользнула в толпу, шепнув ему напоследок: «Ждите меня на постоялом дворе». И вот теперь, наконец, явилась. Сам звероврач уже два часа нервно ходил из угла в угол, подумывая о том, чтобы обратиться в стражу, но страшась, что Цуна уже достигли вести о краже из «Милости Иштанны». И о произошедшей там бойне. С одной стороны, будь так, о побеге твердили бы на каждом перекрестке, а козлоящер точно не пережил бы поимки и аукциона. Но скорость распространения слухов – переменная непредсказуемая.