Текст книги "Солнце Каннеша (СИ)"

Автор книги: Антон Данилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Ханнок отпустил руку, циновка съехала обратно. Наверняка его вот так же, словно бешеного пса, приволокли, связанного, беспомощного и смертельно опасного. А потом ходили вокруг клетки и наблюдали – не перекрутит ли его проклятье слишком сильно, и не лучше ли будет пустить в расход перекошенного мутанта, чем тратить первосортное, по словам Ньеча, мясо. Какое, к тьматери, первосортное? Потроха и отбросы небось, как в княжьих псарнях.

Нежданный отдых затянулся надолго, за полдень. Химер успел и подремать и походить кругами по зале, и даже почитать пару кодексов. Один из них оказался простейшей обучалкой, показывающей как слагать буквенные значки в слога. Ханнок полистал забавные, рассчитанные на детей картинки, стало чуть легче. А там и Ньеч появился.

– Хорошие дни кончились, – повторил он с порога, усталый и злой.

– Для меня они и не начинались.

– Вот уж неправда. Ты очнулся, сохранил разум и уже неплохо ходишь. А мы смогли нормально поспать без ночного воя на луны и грызни. Их теперь сразу трое, понимаешь? Советую попросить у Сонни затычки для ушей – ты у нас тут самый чувствительный и нервный. Последнее, надо срочно править – с завтрашнего дня будешь носить с Айваром им еду.

– Я не хочу на это смотреть.

– А придется, – отрезал Ньеч, – Ты слишком печешься о своей уникальности, о тяжести постигшей именно тебя катастрофы. Опомнись. Это сейчас может случиться почти с каждым. Плантации забиты под завязку, а носителей развелось неизвестно сколько – озверевают уже целыми деревнями. Ты еще не слышал о том, что под Сарагаром одновременно прокляло целую заставу? Их отрезало внезапным оползнем. Пока не прибыли ловцы из неозверелых уцелела только пара огарков, да заезжий торговец, запершиеся в погребе.

– Вы не понимаете.

– Это я-то? – Ньеч на памяти Ханнока впервые выглядел изумленным, – Я вырос на этой зверильне. Мы с отцом вас тут десятками лечили, хотя, надо признать, с кинаями проще – те может и отличаются минимальным уровнем когнитивной... А, к тьматери. Они не горюют на тему того как им не повезло в жизни.

– Дело не в этом, – неожиданно резко ответил Ханнок.

– В чем тогда?

– Я из Сарагара. Я с детства знал, что такое озверение и с юности готовился к тому, что могу стать оборотнем. Перейдя в Дом, я узнал, что дело в грехе и искуплении. Укульцы верят, что дело в руках богов и я внутренне готовился принять свою судьбу, если они так решат.

– Но если и так, по твоим словам, был готов стать кин-зверолюдом...

– Кин-зверолюдом! – перебил врача Ханнок, хотя уже знал, что тот подобного сильно не любит, – Кин-зверолюдом! Безмозглой мохнатой тварью, без привязанностей и воспоминаний! Это малая смерть, а воин всегда должен быть готов к смерти...

Угу. Опять. Крупный рогатый скот, начитавшийся красивых книжек.

Ханнок упрямо мотнул головой и продолжил:

– Но не к... этому. Этого я не ожидал. Никто не ожидал.

– Тебя тяготит мнение вышвырнувшего тебя за порог при первом же признаке озверения клана?

– Я подставил свой клан и род. Дважды. Первый раз, когда ушел к укульцам, второй – оказавшись химером. Теперь в Кенна все будут видеть парнокопытных.

– Надо же, не знал, что тер-озверение отращивает не только рога, но и совесть с клановым патриотизмом, – вскинул бровь Ньеч, заставив собеседника кисло сморщить морду, и протянул ему фляжку. Зверолюд зло засопел, но отказываться не стал.

– Я заметил ты у нас решил почитать на досуге. По пути заехал на заставу, мне привезли давно заказанное пособие для начинающих оборотней.

Ньеч извлек из сумки книжицу. Сшита и переплетена она была на новомодный, терканайский манер и качество печати вполне отвечало тамошнему – рисунок и текст были четкие, в отличие от местных кодексов, больше напоминавших лубки деревенской выделки.

Страницы были снабжены нумерацией. Обложка – тисненой по бурой коже надписью «Пособие для граждан Терканы по оборотничеству. Издание шестое, дополненное». У Ханнока зародилось подозрение, что в Козлограде о своих озверелых подданных заботятся куда как лучше.

– С завтрашнего дня начнешь заниматься по тамошней программе. В свободное от обслуживания новых пациентов время.

Ханнок полистал книжку наугад, остановился на разделе «Как поддерживать здоровье крыльев». Там были гравюрами изображены зверолюди, типичные козлоящеры с раскрытыми и сложенными крыльями и стрелочками, пояснявшими, как, собственно, это надлежит делать. Цифирью показывалось сколько раз. Способы были порой далеки от практичности. Ханнок задумчиво поскреб когтем рог и спросил:

– Что значит вот это слово? И зачем все это?

– Это слово – значит «зарядка». И как ты успел заметить, она действительно нужна для поддержания здоровья крыльев.

– Я знаком с тренировками. И все же, зачем? Я уже пробовал взлететь. Вы помните, что получилось.

Вождь-врач досадливо цокнул языком. Где-то на вторую восьмидневку серошкурый тайком улизнул в дальний уголок двора и попытался перелететь через окружавшую зверильню стену. Айвар нашел его по обиженному скулежу, когда после особо неудачного прыжка химер шмякнулся на мостовую и вывихнул крыло. Ньеч потом его вправил, крайне болезненно, и с той же степенью сочувствия объявил, что взлетать с земли у зверолюда не получится никогда – слишком тяжелый, а учить планировать с высоты и сбегать он точно не будет. По крайней мере до отработки.

– Сказано же, для поддержания здоровья. Будешь ими пренебрегать – они атрофируются. Я уже наблюдал такое – выглядит неприятно. Если тебя эти махи и подъемы тяжестей так тяготят – по выходу отсюда найди мясника и ампутируй. Я этого делать не стану.

Тилив Ньеч напоследок окинул притихшего пациента внимательным взглядом и повернулся к выходу:

– На сегодня все. Ты полистай его еще, там много интересного и полезного. «Как правильно бегать», например, «Как ухаживать за копытами» или «Как следить за чистотой пасти». Много полезного. А с завтрашнего дня тренировки и еще раз тренировки.

Ханнок и вправду пролистал, но раздела «Как бороться с внутренним зверем» не нашел.

4

Первые дни «зарядки» оказались настоящей пыткой. Мало того, что двигаться полагалось совсем не так, как он сам уже успел привыкнуть, но еще и многие из движений казались чересчур сложными и нелепыми. Вроде того, где полагалось, стоя на одной ноге, поджать вторую, наклониться вперед, выпрямив хвост, складывая и расправляя крылья. А хуже всего было то, что при активном движении раз за разом накатывала жуть. Но затем Ханнок втянулся. По большей части ему уже справляться с приступами паники, но иногда... иногда хотелось выть, биться рогами о стену, загрызть кого-нибудь, лишь бы избавиться от по-звериному острых чувств или ощущения, которых дарили крылья за спиной, хвост или копыта. В особенно тяжелые дни начинали зудеть пропавшие пальцы на ногах.

Кин-зверолюдей уже успели рассадить по отдельным секторам-загонам, но рычание и вой не прекращались. Ханнок начал бояться, что пристрастится к снотворному, коим его поила Сонни, потому как ему затычки для ушей не помогали. Он каким-то непостижимым образом ухитрялся слышать все стоны и бессловесные жалобы несчастных оборотней, не понимающих где оказались и за что им так плохо. Передышка наступала лишь когда они спали или питались.

Вот как раз сейчас, учуяв запах пищи, они жадно приникли к решеткам, просовывая когтистые, успевшие обрасти густым мехом ручищи и пытаясь сцапать явно нервничающего Айвара. Ханнок терпеливо стоял рядом, держа поднос с рубленым мясом. Качественным, как он вынужден был признать. Химероида озверевшие не любили сильнее прочих, но отчего-то побаивались. Но это не делало кормежку сколько-нибудь приятным занятием.

– Ты бы хоть морду повеселее сделал, мученик, – процедил Айвар, прицельно швырнув шматок в проем решетки. Рычание оттуда тут же сменилось жадным чавканьем.

– С чего бы? – отозвался Ханнок.

– А с того, что сам можешь там оказаться. Наслаждайся свободой. Пока можешь. Будем откровенны – я тебе не доверяю. Как-то слишком гладко у тебя все вышло, хоть ты и воешь вечно о своем горе. Как бы в тебе вновь не проснулся зверь.

– Господин Тилив сказал, что мне нечего бояться ре-гре-шии.

– Господин Тилив носится вокруг тебя, словно ты из бронзы отлитый. Но я бы на твоем месте не слишком радовался, – Айвар закончил перекидывать порцию зверолюдке, и перешел к ее соседу. Ханноку разговор нравился все меньше.

– Ты особенный случай, это так. Но не первый. Ты знаешь, что его отца убил тер-зверолюд?

– Нет, – осторожно ответил Ханнок. С некоторых пор биографические диалоги его сильно нервировали

– Так вот, мнится мне, тебя он держит не во исполнение долга, и даже не из жалости. Вот узнает о поведении и развитии вашей разновидности все, чего ему угодно и решит покопаться дальше... да что ж ты будешь делать!

А вот это уже относилось не к химеру, а к последнему волколюду. Тот скорчился в углу своего загона и не отреагировал, даже когда мясо упало прямо рядом с ним. Подозвали стрелка и тот расшевелил-таки пациента с пятого шарика. Апатия разом сменилась яростью, вот только бросился к ним мохнатый как-то скособочено. А когда дорвался до решетки, то в брус вцепилось сразу три руки – две обычные, и одна зачаточная. Мех на левой половине тела несчастного бугрился наростами, а рычание более походило на хрип из-за скособочившейся челюсти.

– Плохо дело, – пробормотал разом побледневший Айвар, до сих пор не слишком следивший за состоянием подопечных – положенное жрут – и ладно. Ханноку же впервые пришла мысль, что он и впрямь легко отделался.

Позвали недавно приехавшего господина Тилива. Ньеч неодобрительно цокнул языком, глядя на Искаженного, и устроил разнос ученику что не доложили раньше. Тот клялся, что еще вчера вечером было нормально. В ответ получил убийственное: «руки за ночь не отрастают».

– Всего три дня, как мне надо было съездить за припасами в Цун. Я оставил вас, коллега, приглядывать за ними. Фактически – на свое место. И я не был оповещен об искажении с самого приезда. Вы не оправдываете моего доверия, Айвар. Систематически. Мне кажется, вам здесь не место.

Развернулся и ушел.

–

Уважаемая госпожа Куух.

Прошу простить меня за то, что долго не писал. Последнее время в «Милости Иштанны» выдалось весьма бурным. Я уже писал в наше почтенное Сообщество о том, что привезенный мне тер-зверолюд после необычно долго озверения пробудился. Я подготовил к нашему следующему Симпозиуму доклад о его пробуждении и развитии. Заранее сообщу, что результаты просто поразительные – думаю никому из членов Сообщества не удавалось до сих пор наблюдать процесс тер-озверения вблизи. Как и сообщал мой отец, тер-зверолюди (по крайней мере некоторые из них) поразительно быстро восстанавливают память и разум. Фактически наблюдается сохранение прежней личности при куда более заметном изменении тела чем у кин-зверолюдей. Более того, мною описан феномен шока по пробуждении и последующей долгой депрессии и некоторые мои советы по выводу пациента из оных. Вообще же, подготовлен и отправлен целый пакет документации, с которым я нижайше прошу Вас заранее ознакомится, поскольку мне особо интересно Ваше, как жрицы Иштанны, мнение по некоторым вопросам. Мне даже удалось раздобыть два пособия по оборотничеству из Терканы.

Однако же, задержали меня не эти обстоятельства, а внезапное появление сразу трех кин-оборотней в моей лечебнице. У нас бывали подобные наплывы раньше, однако же этот совпал с тревожными вестями. Под Сарагаром, как вы уже наверное слышали, озверела целая застава. Уцелевшие рассказывали, что озверения наступали с поразительной скоростью, в течении нескольких дней, и сопровождались огромным процентом искажений. Так вот, у нашей партии кинаев наблюдается схожая...

– Твою же тьматерь, – Ньеч бросил перо на стол и подпер лоб ладонью. Если бы только его подопечные знали, как он сам перепугался, увидев оборотня-мутанта. Ему уже доводилось работать с искаженными, как и его отцу. Но опытный звероврач всегда мог распознать нежелательные искажения еще на ранней стадии. А он мог поклясться, что еще три дня назад трехрукий волколюд был вполне здоровой «куколкой»-оборотнем. И вообще, слишком уж быстро шло развитие, тот же Ханнок превращался несколько третей, а эти озверели за считанные осьмидневки. Человеческие, даже зверолюдские ткани просто не могут расти или безопасно отмирать с такой скоростью. Что же творится в Нгате? Озверение вышло на новый уровень? Вскоре вместо укульцев, матавильцев и нгатаев останутся одни волколюди с рудиментами культуры и маленькие затерянные резервации огарков – тоже по-своему мутантов?

– Ну, только в жрецы с такими мыслями и перековаться, – усмехнувшись, покачал головой Ньеч. Оставив письмо госпоже Куух на завтра, он погасил лампу и улегся спать. Напоследок промелькнула мысль, что надо было помягче с Айваром, но глубоко не укоренилась.

–

За последующие два дня Искаженный отрастил обрубок еще одной лапы. Свернувшись в клубок, он выл не переставая, распугав по углам даже других оборотней, не говоря уже о прочих обитателях зверильни. У Ханнока чертовски болела голова, поспать удавалось все реже и реже. В конце концов то ли сердце у волколюда отказало, то ли страж втихаря засадил в пациента смертояд и больной отдал богам душу. Хоть химер собратьям по несчастью и сочувствовал, но к стыду своему был в глубине души рад.

Зато остальные двое озверевали просто удивительно хорошо. Оба вымахали выше Ханнока в полный рост с рогами, черная шерсть лоснилась, а мускулатура была как у профессиональных атлетов, сидящих на запретных зельях. Никакого сравнения с тощими плантационными мохнатиками, которых легко могло держать в страхе клановое или храмовое ополчение, не говоря уже о княжьих войсках. А такие вот зверушки могли легко выдрать из лат бронозодоспешного дружинника и порвать на несколько частей. Жрали тоже как не в себя. Ханнок про себя прикинул и понял, что хозяйственный Ньеч уже должен был продержать каждого по году, при его-то расценках.

5

В тот день Ханнока совсем замотали тасканием воды и колкой дров, так что прописанной зарядкой заниматься не хотелось отчаянно. Но потом волколюди вновь завыли, и он понял, что поспать пораньше ему сегодня все равно не дадут – со снотворным пришлось завязать. А потому отлично услышал сопение Айвара, отпирающего засов снаружи. Удивился, но отжиматься не перестал. Лишь хмуро поинтересовался:

– Зачем пожаловали?

– Не спишь? Вот и отлично. Пойдем, покажу кое-что интересное. Только тихо. На вот, – Айвар протянул Ханноку нечто, напоминающее пару круглых сандалий, плетеных из соломы. Зверолюду доводилось слышать, что такие надевают на ноги лошадям, чтобы стук копыт не выдал всадника, но проверить, так ли это, не доводилось. До сего дня.

Накрепко пришнуровав накопытники, Ханнок позволил увлечь себя в ночную тьму. Химер подозревал, что Ньеч не одобрит ночных похождений и отчаянно не доверял Айвару, но любопытство пересилило. Впрочем, когда они достигли, перебежками, ранее не отпираемого погреба и заглянули внутрь, Ханнок крепко пожалел, что не послал тиливова ученика куда подальше.

Большую часть сложенного из рваного камня каземата занимал огромный стол, как раз чтобы поместиться раскинувшему лапы и крылья зверолюду. Собственно, зверолюд там и лежал – давешний мутант. Аккуратно вскрытый как рыба на прилавке у торговца. Внутренние органы были заботливо разложены по банкам с мутной исзжелта-зеленой жидкостью, там же покоились лишние лапы.

Стены помещения были рядами обвешаны полками с такими же емкостями, в которых лежали искаженные и нет сердца, печени, прочие органы, порой целые головы. Запах спирта перебивал мертвечину, но для Ханнока она все равно была отлично заметной.

Сарагарцу уже доводилось отнимать жизнь, и он точно помнил, что впоследствии ему временами было гадостно и совестно, но не более того. Кенна вообще славились по всему княжеству безбашенностью и кровожадностью. Однако сейчас к горлу подкатил ком, сердце готово было выпрыгнуть из груди, разум упоенно грыз первобытный ужас. Укульские понятия ритуальной чистоты начисто, под страхом жестокой кары, запрещали подобную расчлененку. Вот только даже в пору увлечения всем законтурным он никогда не принимал их настолько всерьез. Или же лишь думал, что не принимал?

От одного из экспонатов зверолюду поплохело особенно – сквозь толстое стекло скалилась хищная демонская морда. Тер-зверолюдская голова, как у него самого, только рога изогнуты по-другому. Где-то в ином измерении отшагнувший назад на лестницу Айвар подкрутил фитилек у лампы, добавив в полумрак красок, особенно мягкого янтарного отблеска пламени.

Ханнок еще помнил, как мир поплыл куда-то в багровый туман. Как оказался за пределами каземата, в прихожей, и почему в ладони торчит осколок стекла – уже нет.

– Ну... бешеный... – запинаясь, сказал белый как мел Айвар. Но даже при явственном страхе в голосе ученика сквозила странная смесь восхищения с накормленным любопытством – словно такой реакции и ждал. Затем он продолжил, вернув на лицо надменную невозмутимость:

– Счастье твое, что у мертвецкой стены толстые. Никто не услышал. Ладно стол опрокинул, но образцы-то зачем раздолбал?

– А? – тупо проговорил зверолюд. Ладонь немилосердно болела, вмятые спиной в стену крылья дрожали, одежда пахла спиртом. Стоило прикрыть глаза, как начинала мерещиться консервированная жуть.

– Я говорю, повезло тебе, баран.

До Ханнока наконец дошло. Ноги подкосило, как в первые дни после пробуждения. Остекленело таращась в темноту, он сдавленно зачастил:

– Тьмать, тьмать, тьмать!

Что именно сотворит с ним жуткий, балующийся на досуге заспиртовыванием вождь-врач за разгром, лучше было не гадать. За дверью остался поучительный и очень жизненный вариант.

– Тебя рогатая голова взбесила? – голос Айвара заставил Ханнока вздрогнуть, – Так это был пациент номер один. Я тебе о нем говорил. Первый терканай в нашей лечебнице, которого изучал еще отец Ньеча. Вот только что-то у них неладно вышло. Ньеч частенько сюда спускается, подозреваю что не только во имя науки, но и освежить гордость. Ведь он и убил козлоящера, еще совсем юнцом. Убил и расчленил, как этого бедолагу...

Химер смотрел на неестественно повеселевшего говоруна со все более осмысленной ненавистью. На середине предложения схватил его за шиворот и прижал к стене, так что ноги Айвара бестолково заерзали, не достигая пола.

– Зачем?

– Пусти меня, псих! – речь огаркова ученика разом истончилась и растеряла аристократический кураж, – Я не собираюсь ему говорить! Честно! Я вообще завязал с ученичеством! Пусти или орать начну!

Ханнок медленно разжал когти. Айвар с трудом восстановил равновесие, хватаясь за горло. Сарагарец повторил, справившись наконец с клокотавшим рыком:

– Зачем ты меня под это подвел? Зачем ты мне говоришь?

– Животное... Тварь неблагодарная! Кто же знал, что тебе башку сорвет... Я тебе помочь хочу!

– Ты... Чтоб тебя... Как именно?

– Тебя надо уходить отсюда, как и мне. Огарок все безумней. Мне сегодня стало плохо на вскрытии. Видел бы ты как его перекосило!

Уходить... Ханноку отчаянней всего хотелось именно этого. Оказаться как можно дальше от подвала. Это маньяков с резаками. От «образцов». Он был уверен, что спиртовых настоек в жизни теперь в пасть не возьмет. Но та малая часть его, что еще не утонула в багровом тумане, резонно возразила:

– Ума лишился? Куда я пойду без его подписи? Без еды. Без денег. Без крыши над головой.

– Я уже собрал тебе котомку. В Цуне сможешь разжиться документами, были бы деньги да добрые друзья. А наша стража будет... невнимательной. Я проставился напоследок.

– Добрые друзья... Это ты? Кау сохрани, да за то такая благодать? От тебя-то?

Айвар поджал губы, как закалывающий врага князь с триумфальной стелы.

– Я все же хочу стать звероврачом. То, что делает этот Ньеч, не имеет к науке никакого отношения. Не ему спасти Каннеш от проклятия. Но речь идет больше о твоей жизни.

– Жизни? Ньеч все же...

– Повторяю. Ты для него не несчастная жертва проклятья, а научный эксперимент, а то и повод отомстить второй раз. Заруби себе на носу. Морда у тебя теперь длинная, места хватит.

Ханнок и впрямь потер переносицу. Что-то не сходилось. Но что, он не понимал – ночь была слишком алой, с отблеском янтаря, и пахла спиртом.

– Он не стал бы тогда так следить за моим благополучием.

– А зачем ему заморыш, ты подумай? Помяни мое слово, стоило тебе быть хоть чуть-чуть самостоятельным, а не прибитым своей ах-трагедией, и тебя бы не выпустили из загона. А начал бы понимать, что к чему, распилили на части, как того бедолагу. Я Тилива Ньеча знаю уж куда побольше твоего, поверь. Ты не выйдешь из этих стен живым, разве что в клетке, как пособие для его дружков. Я читал его письма.

– Но...

– Ладно. Слушай меня. Говорю просто. Для тебя. Я здесь и часа не задержусь. Можешь идти со мной. Я помогу. И отработок не потребую. Можешь остаться. От меня Ньеч не узнает. Но следы когтей в подвале – явно твои. Его выводы?

Ханнок ответил не сразу. В вольной жизни была своя прелесть. Объясняться за разгром перед звероврачом не хотелось. Да и само название профессии теперь наверняка будет являться ему в кошмарах. И еще. Подвал. Он рядом.

-Но ведь по чести... – сделал последнюю слабую попытку отпереться Ханнок.

– Ох, Кау ради. Унылей сарагарца только начитанный сарагарец. Никому из них хуже от нашего отсутствия не станет. Ньеч перебесится. Я пошел?

– Стой! Что от меня потребуется?

– Быть тихим, да еще помочь лестницу подтащить. Идем.

Они выбрались из каземата, заперев за собой дверь. Успешно пробрались мимо стражницкой. Из нее опять слабо, но ощутимо для Ханнока тянуло медовухой. Верхняя галерея также была самым безалаберным образом пуста. Лестница оказалась как раз дотянуться до вершины загона, окружающая кольцом лечебницу стена была вдвое выше. Поэтому, забравшись на верхнюю решетку, пришлось втянуть лестницу и потащить к кладке. До сих пор план сработал без осечек и проволочек. Дальше события понеслись к тьматери.

Один из оборотней то ли очнулся от транквилизатора, то ли просто проснулся, но вдруг взревел и заскакал по загону. Ханнок предусмотрительно забирался над пустым и тварь до них дотянуться никак не могла, однако же попыток не прекращала. Этим она разбудила вторую, а тут и стражники подоспели. Едва переставляя ноги, словно пили не легкую бражку, а водку. Стаканами.

Химер как раз приставлял лестницу к стене, как услышал окрик, в хлам пьяный и по-детски удивленный:

– А в-вы там какого козло... ящура... ползете?

Ханнок лихорадочно подбирал слова, как бы получше покаяться, но Айвар вдруг подскочил к краю населенных камер и топнул ногой. То ли он заранее подпилил брусья, то ли существовал скрытый механизм, но с ужасающим грохотом решетки рухнули. Пока остолбеневшие от такого поворота событий стражники и Ханнок приходили в себя, оборотни времени не теряли. Первого копейшика они разодрали сообща, а потом с нечеловеческой скоростью ринулись к прочим.

– Т-ты чего наделал? Зачем? – только и сумел выдавить из себя Ханнок.

– Я обеспечил нам свободный отход, – быстро, испуганно, но решительно бросил Айвар, – Живо!

– Но... ведь пострадать не должны... Были.

-Идиот! Соврал я! На лестницу, живо! – бывший ученик уже паниковал.

Багровый туман разом стаял.

– Ну ты и сволочь, Айвар, – прорычал Ханнок, подскочил к нему, опасно балансируя на брусьях и от души двинул когтистой лапищей по лицу. Айвар без звука отлетел на добрые два метра и раскинулся на решетке сломанной куклой. Ханнок подхватил котомку и рванул к лестнице.

Во дворе между тем царила бойня. Стражники были опытными и хорошо снаряженными, но айварова чудо-медовуха и чудовищные силища и скорость сверх-волколюдей не оставили им шансов. Разобравшись с охраной и парочкой заполошно выскочивших во двор слуг, женщина принюхиваясь покралась к главному корпусу. Второй единым прыжком взлетел на крышу загона и с утробным рычанием начал карабкаться вверх по лестнице.

– Вот же тварь, – прошипел химер и саданул озверелого копытом по морде. От удара морда мотнулась в сторону, а соломенная сандалия разлетелась в лохмотья. Зверь рявкнул и подобрался еще поближе. Ханнок уцепился за край стены и с размаху распрямил ноги в этот раз угодив по черепу удачно. Хрустнуло и волколюд мохнатым мешком рухнул вниз. Айвар зашевелился и застонал.

Ханнок вновь выругался. Как день ясно, на кого сегодня свалят побег, если только к утру в лечебнице вообще хоть кто-нибудь уцелеет. Проверять, что с ним за это сделают не хотелось. Это уже не разбитая банка. Химер, скорчившись на кладке венца стены на прощание оглядел место, успевшее стать если не родным, то знакомым, и повернулся к миру снаружи. Там были рощицы пиний, пожухлые луга, деревушка невдалеке, а также громада стены, обрыв и речка внизу в придачу.

– Соракова жарь, – пробормотал оценивший высоту зверолюд, затем пошатнулся от налетевшего порыва ветра. Копыта скрипнули по камню, крошки обмазки живописно осыпались вниз. Ханнок собрал все мужество, что у него оставалось, расправил крылья и с воплем прыгнул. И даже полетел. Ненадолго. Потом его закрутило и он штопором врезался в речку, подняв дождь блеснувших в лунном свете брызг.

Спасла его разве что вошедшая в поговорки тер-демонская непрошибаемость. Едва не утонув, он выбрался на берег, и, пошатываясь от удара об воду, поплелся на свободу, с каждым шагом все тверже и быстрее переставляя ноги. В лес, а куда дальше – неизвестно.

–

Сонни Кех защелкнула замок и забилась в угол, держа в руке скальпель. Она знала, что это ее, в общем-то, не спасет – уже слышала, как вырвали с петлями дверь и загрызли жившую в нижней комнате прачку. От страха зуб на зуб не попадал, шептать молитвы быстро осозналось опасным. Оставалась ждать и слушать как когти стучат по доскам лестницы.

Ток. Ток. Ток.

Все ближе.

Дверь дернулась, затем сильнее, исходя на щепу. За тонкими досками недовольно заворчали и рванули так, что последняя преграда вылетела разом. В проеме нарисовался огромный мохнатый силуэт с сверкнувшими в улыбке клыками. Волчица сделала шаг и тут громыхнуло, зазвенели стекла в окне. Крупнокалиберная пуля попала ей в торс, крутанула и швырнула на пол. А затем молча подбежал Ньеч и, не давая подняться, огрел прикладом бронзового огнестрела по голове. И штыком в спину, пригвождая к доскам.

Когда волчица перестала дергаться и скулить, Ньеч подошел к Сонни, осторожно отвел скальпель в сторону:

– Ты как?

Сонни сглотнула, молча убрала с лица прядь волос и кивнула.

– Н-нормально.

– Молодец, настоящий звероврач.

– М-можно я потом поплачу?

– Можно, солнце, хоть всю бочку залей. Но сначала мы должны посмотреть, есть кто живой и мертвый, хорошо? Я пойду первым, ты держись за спиной. И главное – помнишь – без паники.

Ньеч перезарядил огнестрел и они пошли по непривычно тихому дому, затем во двор. Ночь была алой и пахла кровью.

6

Издалека Цун казался куда величественнее, чем вблизи. Громады зиккуратов, словно острова поднимавшиеся из утреннего тумана, скрывали на себе обветшалые храмы и осыпавшуюся облицовку. Могучие стены зияли проломами, причем некоторые явно были сделаны самими жителями, растащившими дорогой тесаный камень на постройку домов и мастерских. Некогда самое блистательное из нгатайских княжеств, Майтанне слишком много раз громили армии Святопоходов, а последнее время – соседних Ламан-Сарагара и Нгардока. Теперь оно утратило всякое политическое значение, настолько, что по итогам последней войны ламанцев с нгардокаями граница прошла прямо посередине столицы, а на месте княжьего дворца до сих пор чернело пепелище. Однако город, расположенный на самом перекрестье торговых путей ведущих с запада, из Сарагара и земель Ордена, в Нгардок, а также из южной Терканы в северный Тсаан, раз за разом возрождался из пепла, как легендарный феникс.

– И что, все города в Восточном Нгате такие? – спрыгнув с обломка поваленной стелы, растягивая гласные, с непередаваемой смесью аристократической брезгливости, любопытства и изрядной толики лежащей подо всем этим зависти поинтересовался Шаи. На его родине все было гораздо более процветающим на вид, чистым, утонченно украшенным... но и меньших масштабов. Сильно меньших.

– Цун лишь тень того, чем был раньше, о вождь. Нгардок и Сарагар намного богаче, – почтительно отозвался высокий мужчина средних лет. Одет он был как общинник, без клановых знаков, но выправка и тяжелый обсидиановый меч на плече не давали принять его за обычного слугу. Скорее из вольных наймитов, немногим лучше изгоев в глазах полноправных граждан. Вот только полноправные граждане от чего-то быстро разубеждались в желании подобное высказывать.

Едва они оказались вне слышимости прохожих, наемник тихо, спокойно, но на редкость нелюбезно сказал Шаи:

– Так. Повторяю. Следи за языком. Мы еще недостаточно далеко ушли.

По-тсаански меднокожий, черноволосый, аристократично горбоносый и раскосый, Шаи скривился, словно сливу-клыкодер сжевал.

– Слушай, Аэдан, если уж здесь такое захолустье, могли бы и пройти более живописными местами. Тем же Сарагаром, например. Иллак Многовидавший пишет, что там замечательные образцы как древней янтарной архитектуры, так и колониального стиля...

– Сарагар переполнен психами и орденцами, – Аэдан Норхад отвечал на далеко не первую на этой осьмидневке провокацию ровным тоном, словно жрец с высшей квалификацией в ежедневной ритуальности. Шаи пытался вызвать в нем хоть какие-то человеческие эмоции, хоть бы и раздражение, но спутник был вспыльчив и кровожаден на редкость избирательно.

– А мне казалось, отец дал тебя телохранителем, а не нянькой, – с досадой сказал Шаи.

Аэдан не ответил, но посмотрел так, что молодой нобиль сам почувствовал себя котом в мешке, да еще снабженным привязанной за хвост княжьей грамотой с угрозами.

– Пойдем хоть на рынок сходим, поглядим.

– Как пожелаете, о вождь.

–

Пятнистый олень утолял жажду на водопое, не подозревая о нависшей опасности. Опасно балансируя на суку здоровенного дуба, зверолюд обнажил клыки в хищной улыбке, перехватил поудобнее самодельное копье и, расправив крылья, камнем рухнул на добычу. И промахнулся. Опять. Похоже, полеты были не его стезей. Невинная жертва вначале ломанулась в заросли росшего по берегам орешника, затем разглядела что перед ней всего лишь оборотень-химер, фыркнула и перешла в атаку.

Следующие минут десять Ханнок, воя благим матом, то отбивался от другого рогача палкой, то спасался бегством, то костерил тварь лесную с ветки. Еще полчаса ушло на то, чтобы воинственно храпящий олень убрался восвояси. Слезал с дерева зверолюд от греха подальше сложив крылья.