Текст книги "Главред: назад в СССР 4 (СИ)"

Автор книги: Антон Емельянов

Соавторы: Сергей Савинов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Виталий Николаич, двадцатая полоса готова?

– Переделанная?

– Да!

– У корректора.

– Кто читает?

– Марина.

– Черт, долго… С другой стороны, пусть читает, она еще ни разу ничего не пропустила.

Хочется курить. Бульбаш с Бродовым притворяются, будто просто вышли подышать воздухом, но их выдает терпкий запах табачного дыма. Держусь. Восьмая кружка кофе. Или девятая? Надо бы притормозить.

– Евгений Семенович, на тринадцатую подверстка не лезет!..

– Так режьте, Арсений Степанович, режьте!

Чай с баранками и ирисками «Кис-кис». Звонки, телефонограммы, листы на подпись. От чая уже тошнит, а всего-то первая кружка. Впрочем, до этого была конская доза кофеина. С другой стороны… Это же «Новость», там кофе-то почти нет. Еще чашку, и можно остановиться.

– Товарищ редактор, снимки готовы, третья пленка еще в проявке.

– Понял, Леня, поторопись, если это возможно!..

От кофе мутит. Неделю не буду пить. Или две недели. Ладно, кого я обманываю, уже завтра начну свое утро с чашечки ароматного черного от любимой женщины. А потом еще в редакции с Бульбашом, который повадился бегать ко мне на запах молотых зерен – кабинет-то, где он сидит с Зоей и Бродовым, на этом же этаже, даже почти напротив.

Газета ушла в печать только в девятом часу вечера. И у меня не было уверенности, что на сей раз я все сделал гладко.

Глава 3

Еще по своей прошлой жизни я запомнил одно ужасное ощущение: когда ты выжат, как лимон, голова гудит и не соображает, но при этом ты совершенно не можешь уснуть. Последствия адовых переработок и неконтролируемое потребление кофеина. Хорошо еще, что подарок Аглаи на работе закончился, да и у Клары Викентьевны ее личная коллекция давно не пополнялась. В итоге всю вторую половину дня мы вчера пили «Новость», в которой содержание настоящего кофе довольно низкое. И все же…

Привычки меня из будущего причудливо переплетались с привычками Кашеварова. Память реципиента услужливо подсказала, что он и сам был не прочь перебрать с кофеином. Правда, этот хлыщ, в чьем теле я обитаю уже несколько месяцев, активно подбивал клинья к нашей парторгше Громыхиной, и запах молотых зерен ассоциировался у него с Кларой Викентьевной. Твою ж запятую, как хорошо, что нам удалось это все прояснить и остаться добрыми коллегами!

Так или иначе, среда началась ужасно. Во-первых, под утро я все-таки забылся неверным сном и чуть не проспал завтрак с Аглаей. Ей-то на работу нужно было к восьми, и она ждала меня на кухне с тем самым кофе, который я вчера так смело зарекался больше не пить. Свежая и подтянутая любимая девушка, приготовившая мне столь же любимый треклятый напиток, взбодрила меня, и жизнь снова заиграла яркими красками. Но было и во-вторых. Еще с вечера меня не покидало тревожное чувство, будто что-то пошло не так. Или вот-вот пойдет.

Поцеловав меня на прощание, Аглая вихрем умчалась в поликлинику, а я пошел приводить себя в порядок в ванную, сопровождаемый толстым котом. Васька вдруг полюбил пить воду прямо из-под крана, и у него это стало своего рода утренней традицией, когда он перся за мной, запрыгивал на раковину, после чего долго и нудно пил. Потом приземлялся на пол и терся о мои ноги, пока я умывался и чистил зубы. И сегодня кот был особенно активен, словно тоже что-то почувствовал.

Одеваясь, я замотал шею шарфом настолько, что он налезал мне на подбородок и выше, словно я очень боялся простыть. А на самом деле мне не хотелось быть сразу узнанным – похожу по остановке привидением, послушаю разговоры возле газетного стенда. Чувствую, много будет всего интересного.

На улице завывала метель, и в голове мелькнула малодушная мыслишка: эх, надо было организовать сегодня служебную машину. Может, напроситься с Громыхиной? Она ведь живет в соседнем подъезде, и Сева точно за ней заедет. Но я решительно отбросил эти упаднические настроения и, согнувшись навстречу метели, словно полярник в экипировке, выдвинулся в сторону автобусной остановки.

Машин было мало, и в основном по дороге сновали грузовики. Андроповские автовладельцы, похоже, решили не испытывать судьбу, предпочтя общественный транспорт. А потому пассажиропоток сегодня явно будет перегружен. Вон какая толпа на остановке – в первый раз такую вижу. Бедная Аглая в своем нарядном пальто…

– И что вот нам делать, если вдруг холера? – я застал оживленную беседу примерно с середины.

Несколько разновозрастных женщин и с ними компания пенсионеров активно обсуждали наши материалы. Свежий номер газеты уже был заботливо наклеен на стенд, бумага еще даже как следует подсохнуть не успела. Мужчины помоложе стояли поодаль, но было видно, что дискуссия их тоже заинтересовала.

– Что делать… – один из пенсионеров, обладатель роскошной толстовской бороды, попытался неуклюже пошутить. – Сухари сушить!

– Товарищ, мы же серьезно!

– Да кто вам сказал, что холера будет? – не выдержал один из молодых мужчин, даже подошел поближе.

– А кладбище же раскапывают! – замахала руками толстая бабулька в необъятном пуховом платке.

– Статью бы хоть прочитали! – парень, едва сдерживая эмоциональный порыв, постучал пальцем по странице со спецматериалом.

– А вы-то сами читали? – с вызовом надвинулась на него старушка.

– Конечно, читал, – ответил сторонник здравого смысла. – Во-первых, зима сейчас, земля мерзлая… Вирусы и так уже давно погибли, а на морозе тем более бы не выжили. Во-вторых, доктора из Калинина черным по белому пишут: опасности нет.

– Да что там эти доктора в своем Калинине…

– А про очистные? Про очистные читали? Холера же через воду передается, а ее перед трубами хлорируют.

– Кстати, даже Кандибобер согласилась. Не к чему, говорит, придраться.

– Кандибобер? А она-то здесь каким боком?

– Она вместе с Бульбашом статью написала. Сторонний эксперт.

– Я вас умоляю, эксперт! Ее послушать, так все заводы позакрывать надо. А работать-то где людям?

– А здесь вот, видите, полностью поддержала официальную позицию.

– Ну и времена настают… Кандибобер в газете печатается!

Этот диалог я слушал с особенным интересом. Все-таки одно дело, когда мы приводим доводы докторов с регалиями. И совсем другое, когда свою лепту вносит простая советская бабушка с непоколебимым собственным мнением. Особенно если мнение это противоречит политике партии, и тут вдруг она, эта бабушка, встает на сторону власти. Или, как минимум, просто не спорит.

А разговоры-то не прекращаются!

– Читал тут недавно: в аптечках, которые партийцам только выдают, лекарство против холеры есть.

– Тетрациклин, – пробасил широкоплечий мужчина с моржовыми усами и в шапке-пирожке. – В любой аптеке по рецепту врача.

– А вы откуда знаете? – повысила голос одна из женщин. – Вы врач, что ли?

– Я не врач, – покачал головой усатый. – Я просто голову включаю…

Сказал так и выдвинулся вместе с очередью в подошедший автобус. Народ, скопившийся возле стенда, загалдел. Большинство, что характерно, поддержали басовитого мужика – то ли изначально сами думали так же, то ли передалась его спокойная уверенность. Так или иначе, но в целом люди реагировали адекватно, и я мысленно выдохнул. Все-таки есть в андроповцах рациональная жилка, и я рад, что нам удалось ее нащупать и расшевелить. И люди, изначально готовые думать, получили аргументы, чтобы успокаивать паникеров. А потому все не так плохо, как мне казалось еще несколько минут назад и особенно вчера. Просто время сейчас такое, что реакция общества не столь быстрая, как мне бы хотелось.

Я посмотрел на часы. Времени до планерки еще достаточно – специально еще вчера назначил ее на десять. И чтобы коллеги немного в себя пришли после суматошной сдачи номера, и чтобы как раз послушать читателей на остановке. А значит, можно пропустить мой автобус…

– А Якименко-то что, в попы решил податься? – неожиданно разговор перетек в другое русло.

– Это который музейщик?

– Ну да, краевед наш.

– Почему вдруг в попы? – парень, начавший спорить еще на тему холеры, видимо, тоже специально остался, поглядывая на свои массивные командирские.

– Вот опять, вишь, про храмы рассказывает да про надгробия… Не в «Известиях», а в вечерке.

– А Белобров – это кто?

– Какой Белобров?

– Да вот, соседняя колонка, там же. Про кладбищенскую энергетику пишет… Вот бред-то, а!

– Знаю его, он с моей сеструхой в одном доме живет, в соседнем подъезде… Под наблюдением у психиатра он.

– А пишет-то складно!..

– Да ерунда это все! Про церковь зачем вот это?

– А что вам не нравится?

Метель усиливалась, ветер буквально швырял в лицо пригоршни снега, но я ничуть не пожалел, что стою тут и мерзну. С религиозными диспутами на автобусной остановке в этом времени мне еще не доводилось сталкиваться.

– А что мне должно нравиться? – распалялся мужчина в круглых очках и слегка неопрятной шапке-ушанке. Кстати, это даже формовка раньше была, просто ее раздербанили неаккуратным ношением. – Что, говорю, мне должно нравиться? Попы за царский режим были! Не зря их Иосиф Виссарионович к стенке ставил!..

– Эй, вы чего, товарищ? – неожиданно в разговор вмешалась молодая женщина в легкой для такой погоды одежде. Олимпийка с кольцами и талисманом Летних Игр 1980 года в Москве, тренировочные штаны из того же комплекта и спортивная шапочка-«петушок». – За словами следите, пожалуйста!

– А вы чего, дамочка? – повернулся к ней скандалист. – Вы за попов? За царя, может быть? А-а, вы, верно, из этих?

– Из каких «этих»? – спортсменка посмотрела на него с презрительной жалостью.

– Сторонница гласности! – мужчина в круглых очках начал заводиться. – Америку любите? Или Англию? Для вас теперь «Би-Би-Си» вещает?

– Вы… – женщина в олимпийке даже не нашлась, что ответить на столь странный выпад, а скандалист продолжал.

– И Якименко этот ваш! – уже фактически орал он, перебивая возмущенные голоса людей рядом. – Продался! Не добили их, всю эту контру! Храм ему, видите ли, развалили!..

– Мужик, ты не прав! – мне поначалу показалось, что это все тот же парень, но оказалось, что он все-таки сел на автобус, и к нам подошел другой. В теплом бушлате, явно армейском, только без знаков различия. Дембель, решивший оставить удобную и практичную одежду? Похоже на то.

Обстановка накалялась, я чувствовал, что вот-вот или начнется драка, или появится вездесущая советская милиция. Но сама ситуация показательная. Эдакий мгновенный срез городского сообщества. Как один крикун может подавить целую толпу, если не найдется того, кто ему ответит.

– И в чем я не прав? – с вызовом повернулся скандалист в измочаленной формовке, тут же стушевавшийся, увидев габариты дембеля.

– Про расстрелы тут говоришь, – парень внушительно пошевелил желваками. – Мне вот убивать доводилось… И товарищи у меня на руках погибали.

Люди вокруг резко замолчали, кто-то судорожно при этом зашептался с соседом. Прохожие останавливались – я оценил скорым взглядом растущую толпу, которая не рассасывалась даже с приходом автобусов.

– Из Афгана я пришел, – пояснил парень в бушлате, сообразив, что его могли неправильно понять, и по толпе пронесся вроде бы облегченный, но в то же время какой-то неоднозначный вздох. – Так вот, скажу я тебе, папаша, не спеши о расстрелах рассуждать. Смерть – штука неприглядная.

– А я вас туда не посылал, – скандалист все же нашел в себе смелость возразить дембелю. – Так что не надо мне тут этой философии!..

– Не посылал, – парень в бушлате побагровел, кулаки в толстых рукавицах заметно сжались, но он сдержался. – Вот только и священников тоже не ты расстреливал. И храмы не ты взрывал. Ты только со стороны поддакивать можешь. Загребаешь жар чужими руками, как шакал Табаки из мультика про Маугли. Потому что хата твоя с краю… Чуть что, и сразу в домик, и как будто не говорил ни о чем таком. А я вот на войне, знаешь, немного по-другому ко всему этому стал относиться… Там, знаешь, сразу видно, кто порядочный человек, а кто так… мимо проходил. И за слова свои, знаешь, там все отвечали.

Парень, по всей видимости, тоже разволновался, стал повторяться, да и вообще все в одну кучу разом свалил. Но в целом я его понял. Не стоит, мол, с теплого дивана подгавкивать на тех, кто делом занят.

– Да я что, – забормотал мужчина в круглых очках. – У каждого свой взгляд… Это Кашеваров все воду мутит. Раньше в газете все правильно было, а теперь антисоветчикам целые полосы отдавать начали.

Толпа вновь загалдела, а я понял, что сохранять инкогнито уже неуместно.

– Очень интересно, – я подал голос, спустив шарф и открывая лицо, и на меня принялись оборачиваться. – И что же вы считаете правильным?

– Кашеваров! – раздались тихие шепотки. – Редактор! Евгений Семенович!

– А вы кто? – с вызовом переключился на меня скандалист, решив, что меня в отличие от дембеля можно не бояться.

– Я тот самый Кашеваров и это моя статья, – я показал на газетный разворот. – Да и все остальное тоже моя ответственность. В том числе вечерка с авторскими колонками. Так какие у вас, товарищ, ко мне претензии?

Народу на остановке уже скопилось не просто много, а как на митинге, и появление милиции оставалось делом пары минут. Но за это короткое время еще много чего могло случиться.

– Ах, так вот как вы выглядите! – облегченно выдохнул мой неожиданный злопыхатель. – Позвольте представиться: Растоскуев. Игнатий Захарович. Ваш давно уже не преданный читатель. Имею честь вам ответить прямо в ваше наглое перестроечное лицо! Вы погубили газету!

– Пусть и не преданный, но все же читатель, – резонно заметил я. – Как минимум колонку Александра Глебовича Якименко вы изучили. Однако на мой вопрос вы так и не ответили. Как же, на ваш взгляд, должно быть правильно? В чем же моя ошибка управления газетой?

К остановке тем временем подрулила милицейская «шестерка», и оттуда вышли трое патрульных. Неспешно, с достоинством, приблизились к нам через образовавшийся коридор из расступившихся людей.

– В чем дело? – старшина обратился сразу ко всем. – По какому поводу собрание?

– Мерзнем на остановке, товарищи милиционеры, – я улыбнулся. – А чтобы не было скучно, обсуждаем статьи в газете. Не желаете присоединиться?

– Мы на службе, – строго ответил старшина. – А почему жильцы соседних домов жалуются на шум и крики?

– Все в порядке, товарищи милиционеры! – скандалист неожиданно извлек из внутреннего кармана пальто синюю потрепанную книжечку и гордо подошел к старшине. – Растоскуев Игнатий Захарович.

– Депутат городского Совета трудящихся? – командир патруля принял книжечку из рук партийца, бегло изучил ее, сравнив вклеенную фотографию с лицом Растоскуева.

– Так точно, товарищ старшина, – довольно кивнул тот.

Очень интересно, подумал я. Оказывается, с людьми на остановке скандалил городской депутат, а его и не узнал никто. Не выходит в народ? Или в гостях у кого-то был, не в своем районе сейчас?

– То-то, я смотрю, рожа знакомая, – простовато, но при этом опрятно одетый дед развеял мои сомнения.

– Значит, все в порядке, Евгений Семенович? – милицейский старшина неожиданно для Растоскуева повернулся ко мне.

– Очень острая тема, – пояснил я. – Не сошлись во мнениях, дискуссия получилась горячей. Прошу прощения, товарищи милиционеры.

– Заканчивайте, пожалуйста, – вежливо попросил старшина, но по голосу было понятно, что просьба настойчивая. – Улица – не лучшее место для массовых дискуссий.

– И правда, товарищ Растоскуев, – я снова улыбнулся депутату, чем изрядно его разозлил. – Завтра у нас очередное собрание в клубе «Вече», я вас приглашаю. Сможете задать все интересующие вопросы товарищу Якименко и другим выступающим. А если захотите, то можете и сами выступить, бросите вызов мне, как убийце газеты.

– Вы не просто убийца газеты, Кашеваров, – процедил сквозь зубы Игнатий Захарович. – Вы еще и предатель интересов партии!

– Товарищ Растоскуев, следите за выражениями! – строго сказал ему старшина.

– Ничего, ничего, – я примирительно поднял руки. – Мы уже договорились с товарищем обсудить все наши разногласия вне городских улиц.

– Тамбовский волк тебе товарищ, – фыркнул депутат и быстренько юркнул в автобус, чуть не сбив с ног какого-то дедульку в папахе.

– Расходитесь, – напомнил старшина, покачав головой от выходки Растоскуева.

Патрульные отошли к машине, но садиться в нее не стали, беседуя о чем-то своем и время от времени поглядывая на толпу. Народ и впрямь начал понемногу рассасываться, но многие перед этим подходили ко мне, чтобы пожать руку. Кто-то благодарил за статьи, другие сразу за всю газету, третьи просто говорили о том, что я правильно расшевелил «все это болото». Приятно.

Были, наверное, и те, кто разделял точку зрения Растоскуева, но они, похоже, предпочитали промолчать. Разве что парочка человек, заходя в автобус, покосились с напряженными лицами.

Впрочем, а мне-то что? Если кому-то не нравится то, что я делаю, бюллетени в газете никто не отменял. Я даже почувствовал облегчение после этой странной дискуссии на остановке, и ощущение чего-то неправильного, преследовавшее меня еще с вчерашнего вечера, улетучилось.

Надолго ли?

Глава 4

В редакцию я приехал даже с запасом – до планерки оставалось еще целых двадцать минут. Захватив из приемной свежий номер, чтобы полистать, я попросил Валечку пригласить ко мне Бульбаша. Видимо, он курил где-то за зданием, потому что сначала я заглянул в их с Зоей и Бродовым кабинет. Виталия Николаевича там не было. Я поприветствовал коллег и направился к себе.

Газету я разглядывал скрупулезно и с фаталистской готовностью к ошибкам, но ничего такого не обнаружил. Во всяком случае в первой половине, когда ко мне заглянул мой зам.

– Садись, Виталий Николаевич, – мы поздоровались за руку, и Бульбаш действительно обдал меня запахом табачного дыма. Понял это, смутился, но я отмахнулся от его попыток оправдаться.

– Как тебе номер? – мой высокий друг и коллега даже приплясывал от нетерпения на стуле. – У меня на остановке фурор был.

– У меня тоже, – я кивнул. – Выстрелили мы номером, Виталий Николаевич, выстрелили. Предлагаю в следующую среду так же сделать, даже еще лучше.

– А перед этим в пятницу, – напомнил Бульбаш. – «Вечерний Андроповск».

– Согласен, поможем Зое, – улыбнулся я, вспомнив заодно, как принял и за нее удар. – Но всему свое время. На планерке обсудим. Ты мне вот еще что скажи… Растоскуев тебе знаком? Депутат горсовета.

– А зачем тебе? – удивился Бульбаш.

– Да вот побеседовали с ним, понимаешь, претензии у него к газете, – и я коротко рассказал о нашем случайном знакомстве.

Виталий Николаевич почесал висок, одновременно протянув мне распакованную плитку шоколада «Цирк» со слоненком, крутящим обручи. Я отломил кусочек, благодарно кивнув. Бульбаш закинул в рот остатки, смял упаковку и положил ее в карман.

– Своеобразный тип, – жуя, сказал мой зам. – С инициативами особо не выступает, но если где-то что-то происходит, старается быть в первых рядах. Выслуживается, правда, уже давно и безуспешно. В райкоме на него внимания не обращают – Краюхин, ты знаешь, мужик ответственный, ему такие в команде не нужны. Кислицын тоже при всех его недостатках хороший хозяйственник…

– Смотрю, Виталий Николаевич, ты в политической повестке хорошо разбираешься, – отметил я, и Бульбаш, для виду замахав руками, все же довольно улыбнулся.

– Это еще по старой памяти. Когда я редакторствовал, много приходилось на эту тему работать. Сейчас проще немного…

Я опасался, что Виталий Николаевич взгрустнет от воспоминаний, но он, судя по всему, уже давно избавился от амбиций, вполне довольствуясь позицией зама.

– А ты прав, – задумался я. – Хороший журналист обязательно должен быть в курсе политической повестки. Знать депутатов, чиновников, разбираться во всей местной кухне…

– Я тебя умоляю, Женя, – Бульбаш покачал головой. – Там годами ничего не меняется. И неудивительно, что ты о Растоскуеве не знал. Знаешь же прекрасно, что там все формально…

Мой заместитель осекся, поняв, что позволил себе крамольное высказывание, но тут же быстро расслабился. Все-таки помнит он еще о старом Кашеварове, это порой проскакивает, вот как сейчас. Однако хорошо, что в целом Бульбаш привык к тому, что мне можно доверять.

Помню, как мои родители уже в поздние девяностые и нулевые рассуждали, насколько сильно стали отличаться депутаты с советских времен. Мол, тогда были действительно лучшие представители народа, которые отстаивали интересы трудящихся. Хотя на наш с Тайкой резонный вопрос, почему в бюллетенях было по одной фамилии, мама с папой внятно ответить не могли. Пытались сказать что-то вроде того, будто кандидатами изначально были достойные люди. Я вроде как верил, Тайка, как более старшая, скептически хмыкала. Еще было интересно, как вязалось с демократией то, что кандидаты могли быть только от КПСС либо беспартийные. Но это все было потом, а в детстве, когда страна действительно воспринималась как лучшая в мире, и в юности, когда была горечь потери такой страны, я меньше всего интересовался политикой. И, наверное, это хорошо. Слишком жирная ложка дегтя в ностальгической бочке меда.

Потом, когда я начал уже разбираться в теме, избавившись при этом от юношеского максимализма, я научился мыслить более гибко. Отделять, так сказать, зерна от плевел. И меня всегда удивляли люди, которые либо с пеной у рта отрицали все то хорошее, что было в Союзе, либо делали то же самое, отрицая минусы. А ведь именно из-за таких крайних позиций, на мой взгляд, развалилась страна, которая пусть и не была идеальной, но могла максимально к этому статусу приблизиться. Если бы… Любимая формулировка реваншистов в моей прошлой жизни. И вполне себе рабочий механизм текущей реальности. Реальности, которую можно пустить по лучшему пути.

– Знаю, – ответил я Бульбашу после затянувшейся паузы. – Но скоро все поменяется. Сначала появятся альтернативные выборы. Потом и разные партии…

– Догадываешься? – недоверчиво посмотрел на меня заместитель. – Или… знаешь?

– Знаю, – я улыбнулся. – Ты думаешь, почему нам разрешают такие эксперименты ставить? Потому что страна уже готовится к переменам. И весной все будет по-другому.

Я не боялся откровенничать с Бульбашом. Последнее, что он бы решил – это будто бы я переселился в новое тело из будущего. Или что я советский коллега Ванги. Нет, как редактор районной газеты я был частью системы, членом райкома КПСС. А значит, был гораздо более информирован.

Уже скоро, в конце месяца, состоится Январский Пленум Компартии, где примут то самое решение, о котором я сказал своему заместителю. Альтернативные выборы. Звучит как плеоназм, то есть замаскированное масло масляное, но это реалии моей страны. На выборах в Советы появится несколько фамилий, а вскоре действительно начнут действовать альтернативные партии. А еще на Январском пленуме возьмут курс на поддержку кооперативов. Поначалу это будет сфера общественного питания и бытового обслуживания. Так что Вовка Загораев очень скоро сможет официально легализоваться, как и его друзья Рокки с Монголом. А может, и Сивый, если все же решит завязать с мелким криминалом. Правда, официально это все начнется только в мае – после вступления в силу Закона об индивидуальной трудовой деятельности. Но что тут осталось-то, в принципе…

А еще… Весной в Ленинграде начнутся протесты против сноса гостиницы «Англетер», которые и станут началом культуроохранной деятельности в северной столице. Кстати, мы в маленьком Андроповске уже их в этом опередили… Пойдут первые рок-фестивали – и здесь мы опять пионеры, ведь мои ребята из «Боя с пустотой» уже выступили на Дне комсомола официально как рокеры. Разве что политические деятели западных стран вроде «Железной Леди» Маргарет Тэтчер к нам не приезжают. В остальном же провинциальный Андроповск мчится быстрее всего СССР. А сколько еще всего впереди!

– Надеюсь, что все будет на пользу, – на сей раз паузу прервал Виталий Николаевич. – Время, Жень. Скоро планерка начнется.

* * *

– Поздравляю с очередным успехом, коллеги! – эти слова были первыми, что услышал от меня коллектив обеих газет. – Выпуск, с которым мы вчера так намучились, произвел настоящий фурор.

– А я, Евгений Семенович, не соглашусь, – когда стихли крики «ура», смешанные с аплодисментами, Хватов поднялся со своего стула и шутливо погрозил мне пальцем, сверкая зубами. – Не соглашусь, что сдача номера была мучительной. Да, она была трудной, мы задержались, но результат того стоит. Это первое. А второе – это то, что каждый из нас, я уверен, испытывал удовольствие от процесса. Каким бы сложным он ни был.

– Спасибо, Богдан Серафимович, – улыбнулся я. – Справедливо меня поправили. А теперь, коллеги, давайте планировать следующий номер «Андроповских известий». Но для начала… Короткое подведение итогов.

Я оглядел замершие в напряжении заинтригованные лица. Молодые и старые, женские и мужские, светящиеся от энтузиазма и взвешенно-мудрые. Заматеревшая на расследованиях Соня Кантор, которая больше не была забитой мышкой, стесняющейся своих именитых предков. Обретшая уверенность Зоя Шабанова, самый молодой редактор газеты в нашем районе, если начинать с НЭПа. Жизнерадостный Виталий Бульбаш и угрюмый Арсений Бродов. Старички вроде Шикина, Метелиной и Гориной. Еще одна добрая старушка Мирбах. Девчонки Люда, Катя, Анфиса и теперь уже постоянный член нашей команды Юлька Бессонова. Парни-корреспонденты – Аркадий Былинкин, Никита Добрынин. Фотографы Леня и Андрей, их коллега Федор Данилович Трунов, отставник-внештатник, которого я уговорил выйти на оклад. Художник Ваня, которого мы с Аглаей называли между собой Бужем. И Клара Викентьевна, которая теперь была полностью на моей стороне, более того помогала с клубом «Вече», а потому ставшая желанным гостем на каждой планерке.

Я смотрел на них, и в мозгу билось неоном словосочетание «команда мечты». Да, забитое и неоригинальное, вот только не становящееся от этого менее подходящим для моей редакции. Все эти люди со своими амбициями и особенностями стали мне бесконечно дороги за последние месяцы. И это здесь еще нет корректоров, водителей, машинисток, поваров, уборщиц, верстальщиков, бухгалтеров, кадровиков, секретарши в приемной, завгара с завхозом… Всем тем, кто вместе со мной делает газету в это непростое переходное время.

– Вот уже несколько номеров мы с вами накапливаем обратную связь от читателей, – начал я. – Напомню, оценивается как работа журналистов, так и конкретные темы, рубрики, материалы. И вот результаты. Меньше всего читателей стали интересовать сообщения об удоях, собранном урожае и прочем таком. Восемьдесят девять процентов высказались в пользу того, чтобы давать эту информацию кратко, в виде небольшой справки на развороте второй и третьей полос – там, где у нас новости. Людмила Григорьевна, Евлампия Тимофеевна – ваша задача полностью перейти на новый формат. Цифры остаются за вами, но даете их короткой строкой с отдельным оформлением. Это уже к верстальщикам, я их проинструктирую. А вы сами основной упор теперь делаете на аналитику. Дискуссии с опровержением ведутся все чаще, и газете необходим ваш опыт.

Метелина, еще недавно бывшая для меня вредной старушкой, важно кивнула. Видно было, что она не просто довольна моей похвалой, она больше радуется применению своих талантов и знаний. Вот Гориной, ее подружке, пока еще не хватает цепкости и свободы мышления. Сразу несколько читателей прямым текстом назвали ее «инертной», другие оказались чуть более дипломатичными. Но смысл все равно тот же.

– Отдельно для вас, Евлампия Тимофеевна, – я с обезоруживающей улыбкой посмотрел на пожилую корреспондентку. – Вы очень вдумчивы и скрупулезны, многие читатели это отметили, – Горина улыбнулась. – И, зная об этом, будьте смелее. Боритесь со штампами, их в ваших текстах пока что хватает… Если что – всегда рад помочь. Остальные коллеги, уверен, тоже.

Гул одобрения. Теперь можно продолжать.

– София Адамовна, – я посмотрел на приосанившуюся Соню. – Ваши расследования бьют рекорды популярности, и все же… – я внимательно посмотрел на нее, и девушка заметно смутилась. – Работайте над формулировками, читатели пишут о том, что вы стали злоупотреблять специфическими выражениями сыщиков. Признаю, это и моя недоработка – я это видел, но не придал значения. Будем исправляться вместе.

Соня моментально расслабилась и даже улыбнулась, когда я оттянул на себя часть недоработок.

– Марта Рудольфовна… – я перевел взгляд на Мирбах. – От вас читатели ждут интервью не только с деятелями искусства, но и с другими интересными людьми. Расширяйте свои горизонты. Вас уже смело можно называть виртуозом, порой вы знаете гораздо больше о предмете, чем ваши собеседники. Представьте, каких высот вы добьетесь в любой другой сфере!

– Но я… – интеллигентная театралка встала, взволнованно теребя шарфик. – Понимаете, переключаться с одной сферы на другую довольно проблематично. Помните, что было с моим репортажем из продуктового магазина? Мне… если можно, Евгений Семенович, хотелось бы остаться на театральных подмостках…

– Нельзя, – мягко, но в то же время категорично ответил я, и Мирбах опустила глаза в пол. – Вы талантливый человек, Марта Рудольфовна, и я не позволю вам затухнуть в болоте однотипных статей. Вылезайте из скорлупы, мы ждем возвращения Марты Мирбах, молодой и смелой, не боящейся нового.

– Я постараюсь, – театралка покраснела, ее руки слегка дрожали.

– Я в вас верю, Марта Рудольфовна, – с улыбкой сказал я. – А вы, коллеги?

Простой прием, но насколько эффективный! Иногда хорошего человека достаточно просто подтолкнуть, напомнив ему о талантах и показав уважение окружающих. Вот и товарищ Мирбах, потонув в аплодисментах и возгласах одобрения, пустила слезу и села, но все оставшееся время держалась уверенно и храбро. А я пошел дальше, сообщив каждому журналисту его плюсы и минусы, исходя из общественного мнения. В целом нельзя было сказать, будто кто-то стрельнул, а другой невероятно деградировал. Скорее журналисты были стабильными. Общей проблемой оказались разве что излюбленные штампы и боязнь экспериментировать в непривычных жанрах. Но был один уникум – Виталий Бульбаш. Его тексты, по-прежнему интересные, значительно уступали его же прошлым опусам. И я еще утром, отследив временную шкалу, пришел к неутешительному выводу: с тех пор, как Виталий Николаевич бросил пить, он стал хуже писать. Говорить ему я об этом, конечно же, не стану, пока просто понаблюдаю. А заодно, как и обещал, выплачу премию – он ведь и впрямь не употребляет алкоголь уже давно. Вот только не верю я, что человек способен творить исключительно в объятиях зеленого змия. Нет, дело в другом, и я выясню корень проблемы.

– По материалам, – продолжил я. – Читателям очень нравятся наши топы… То есть хит-парады. Просят ставить почаще. Рубрика «Человек труда», к сожалению, теряет позиции, будем ее сокращать…