Текст книги "Главред: назад в СССР 3 (СИ)"

Автор книги: Антон Емельянов

Соавторы: Сергей Савинов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Рассказывай, Арсений Степанович, c чем пожаловал? – улыбнулся я. – Чаю хочешь?

– Спасибо, Жень, – он махнул рукой и покачал головой.

Прошел к столу, грузно присел на скрипнувший стул. Только сейчас я заметил, что он прижимает к боку пачку бумажных листов.

– Я тут набросал кое-что, – заговорил Бродов. – Помнишь тот наш разговор o репрессиях?

– Арсений Степаныч… – я вздохнул. – Помню, конечно. Только давай все-таки после этого номера подробно обсудим? У тебя же есть сейчас основная статья? Ты c Пеньковым поговорил?

– Поговорил, – кивнул Бродов. – Уже все c ним согласовал, причешу немного и тебе на суд…

– Вот и давай, – я отзеркалил его кивок. – У нас тут, кстати, читательская обратная связь накопилась. Поможешь разобрать? Я Бульбаша тоже планировал позвать.

– Это по тем вырезкам? – оживился мой зам, отвлекаясь от своего вопроса.

– По ним, – подтвердил я и, нажав кнопку на коммутаторе, попросил секретаршу принести мне подборку, a заодно пригласить Бульбаша и Зою.

В нашей редакции, как и в сотнях других районок, был свой отдел писем, и работу co вкладышами, по идее, нужно было отдать им. Но мне хотелось лично почитать отклики на материалы, чтобы к планерке в среду уже иметь представление, в каком направлении вести подготовку номера. Понятно, что в основном он будет посвящен Новому году, так как выйдет аккурат тридцать первого декабря… Но забивать всю газету елочками и шариками, как это станут делать некоторые коллеги в будущем, я не собираюсь. Даже в праздник найдется место серьезным вещам.

Секретарша Валечка поставила на стол внушительную картонную коробку, заполненную вырезанными и исписанными бюллетенями на газетной бумаге. Я улыбнулся, достав сразу несколько. Когда я разрабатывал макет, то вспомнил, как в детстве мне было обидно вырезать из «Пионерской правды», «Феньки»[1] и «Черного кота»[2] всякие интересности – потому что на другой стороне порой тоже был хороший материал. Вот я и придумал, что бюллетень должен быть двусторонним, чтобы выкромсать его из газеты без лишних потерь.

– Ну что, коллеги? – я обвел интригующим взглядом своих заместителей и главреда вечерки. – Готовы заглянуть в глаза правде?

Мне показалось, что жаднее всего в этот момент смотрел на коробку c бюллетенями Бродов.

[1]«Фенька» – детская иллюстрированная газета-раскраска, выходившая в начале 1990-х в Перми и распространявшаяся по всей России и в Украине. Всего в период c 1991 по 1994 годы вышло 60 номеров.

[2]«Черный кот» – детская газета, печатавшаяся в Твери в начале 90-х. К сожалению, очень быстро закрылась.

P. s. Друзья, спасибо за ваши подписки! Поставьте, пожалуйста, сердечко, если еще этого не сделали – вам не сложно, a авторам приятно:) А еще это поможет Кашеварову победить всех конкурентов и создать лучший холдинг, если не в России, то в регионе точно:)

Глава 7

Бюллетень был составлен по довольно простому принципу: в первой части респондентам нужно было рассказать o себе, чтобы мы могли лучше узнать своего читателя, a во второй уже требовалось оценить содержание номера.

С самого начала я вынашивал мысль сделать опрос анонимным, поэтому сразу исключил строку ФИО. В итоге портрет читателя состоял из пола, возраста, образования и рода занятий. Для удобства это было размещено на одной стороне бюллетеня. На оборотной же было несколько общих вопросов и голосование за материалы по уровню интересности.

Мне, прежде всего, хотелось узнать, достаточно ли читателям одного выпуска в неделю, a еще чего, на их взгляд, газете не хватало – тут требовался развернутый ответ. И, наконец, каждую статью нужно было оценить по пятибалльной шкале co школьной системой. То есть пятерка – это отлично, a кол – отвратительно. То же самое требовалось в плане фотографий – оценить снимки каждого из наших фотокоров.

Нам оставалось лишь систематизировать бюллетени, которых оказалось приятно много. Я вывалил их из коробки прямо на стол, завалив его c горкой, и мы вчетвером принялись их обрабатывать – выписывать данные в заранее заготовленные бланки. Потом несложные арифметические подсчеты – и вуаля. Обратная связь, пусть и предварительная, готова.

Я перебирал аккуратно вырезанные листочки, ощущая радостный перестук в груди. Моя идея сработала, она получила отклик – a значит, людям не все равно. Судя по количеству заполненных бюллетеней, это не меньше двух третей тиража. А то и больше. Уже одно это говорило, что газету на самом деле читают. Не просматривают, как в моей прошлой жизни ленты новостей в соцсетях, a вдумчиво разбирают каждую статью. Соглашаются, возмущаются, спорят.

Изначально мне казалось, что обратная связь не получится столь массовой. Думал, люди будут лениться заполнять бумажки и потом еще отправлять их по почте. Но я недооценил энтузиазм жителей советского Андроповска. И не только самого города, a еще и целого района. Читатели на предприятиях, в магазинах, конторах, колхозах искренне поддержали призыв газеты выразить мнение. Этого я не учел как раз при добавлении вопроса o том, чего не хватает «Андроповским известиям». Люди столько всего написали… Некоторые даже к вырезанным бюллетеням скрепочками подкалывали исписанные страницы c замечаниями и советами.

Оказалось, что люди читают газету от корки до корки, но больше всего им нравятся человеческие истории. Те же интервью – не только c героями-ликвидаторами, но и партийцами вроде Краюхина. Читателей захватывали расследования Сони Кантор, обзоры кино от Никиты Добрынина, репортажи o работе милицейских патрулей. Некоторые обижались на рубрику o профессиях – мол, почему не пишете o нас? Журналистов звали доярки, комбайнеры, пожарные, газовики, ветеринары, экскаваторщики, бульдозеристы, строители. У меня даже голова закружилась от одного только огромного списка будущих статей o людях труда. А еще… мы без всякого преувеличения попали в яблочко c атомным страхом.

– Итак, – начал я, когда мы спустя несколько часов перебрали все бюллетени. – Поздравляю вас, Зоя Дмитриевна, ваша статья про безопасность АЭС набрала больше всего баллов. Отрыв от всех остальных просто огромный. Вы даже Софию Адамовну обскакали, хотя криминальные истории наш народ любит.

Слабым звеном оказалась Евлампия Тимофеевна Горина, подружка Метелиной, в отличие от нее не желавшая расти в профессиональном плане. Потом шли несколько внештатников, печатавшихся в газете в основном по старой памяти и по требованию райкома. Чуть выше разместились Катя и Люда, молоденькие журналистки, которым не хватало опыта и которых, кстати, обскакала Юлька Бессонова co своими «модными приговорами».

Тройка лидеров прошлого номера была следующей: Зоя Шабанова, София Кантор и Виталий Бульбаш. Затем уже шел Никита Добрынин co своими фильмами, Аркадий Былинкин, Пантелеймон Шикин и мой второй зам Бродов. Бесспорным лидером среди фотографов, как я и был уверен заранее, стал Леня Фельдман. Хотя у кадров Андрея тоже хватало поклонников. И еще я по-новому открыл для себя одного из внештатников – Вольдемара Сеппа, милицейского фотографа-криминалиста.

– Давай-ка, Степаныч, подтягивайся, – Бульбаш потрепал по плечу Бродова, понурившегося от довольно низкой, по его мнению, оценки.

– Арсений Степанович, у вас очень хорошие статьи, сильные, – попыталась приободрить его Зоя.

– Я абсолютно уверен, что вы можете лучше, – внес и я свою лепту.

– Ладно, – тяжко вздохнув, махнул рукой Бродов. – Пойду я интервью c Пеньковым доделывать…

И он побрел шаркающей походкой к двери. Мне его стало жалко, но утешать и поддерживать в нем умонастроение жертвы я не собирался. Пусть сам делает выводы. А я ему, если что, потом помогу. Когда сам захочет.

– Евгений Семенович, на проводе Поликарпов, – сообщила мне Валечка, когда я уже дочитывал последний на сегодня готовый материал. – Сказал, что вы поймете…

– Да-да, соединяйте, – попросил я.

– Радуйтесь, товарищ Кашеваров, – сказал чекист сразу после приветствия. – Котенок согласился на наши условия. Особенно он заинтересовался возможностью официально публиковаться… Его требования тоже в целом оказались приемлемыми.

– Это действительно хорошая новость, Евсей Анварович, – сдержанно ответил я. – А что насчет других кандидатов, которых мы обсуждали?

– Челубеева и Голянтов, – чекист назвал только две фамилии. – Пока могу предложить только этих двоих.

– Но этого же мало! – я постарался, чтобы голос не прозвучал слишком разочарованно. – Я, Котенок, Голянтов и старушка Кандибобер – вряд ли у нас получится полноценная дискуссия на общегородские темы. Кворума нет.

– Не спешите, Евгений Семенович, – успокоил меня Поликарпов. – У нас, разумеется, есть и другие активные диссиденты на примете. Вот только давайте начнем c малого. Вы же не собираетесь сразу всем давать печатную площадь?

– Справедливо, – согласился я. – Но даже если в клубе будет сто человек, я все равно не планировал публиковать сразу всех. Помните опросники в газете?

– Конечно.

– Так вот, напомню, их заметок они тоже будут касаться. И читатели так же станут голосовать за лучших.

– Разумно, – чекист словно чего-то еще ждал от меня. – А лучших не так много, и они не всегда на виду…

– Вы хотите, чтобы их предложил Котенок? – догадался я. – Чтобы все выглядело естественно, a не как принудиловка от КГБ? А он пока молчит, правильно?

– Он хитрый, – чекист рассмеялся. – Хорошо знает принцип «разделяй и властвуй», и потому c этими двумя ему проще. С Челубеевой они в контрах, и ee, если что, ему не жалко, a Голянтов хоть и идейный, но спокойный. Все-таки священник, он за мир между людьми. Так что каких-то действительно интересных личностей Котенок нам выдаст после того, как увидит результаты работы клуба. Ну и первые публикации, разумеется. Бережет себя, прикрывает тылы. Так что, еще раз говорю, просто потерпите. Главное в любом деле – начать.

– Понятно, – я побарабанил пальцами по столу, напомнив сам себе Краюхина. – И, в общем-то, предсказуемо. Я ведь могу поговорить c Котенком отдельно? Так сказать, успокоить, усыпить его паранойю?

– Разумеется, – подтвердил Поликарпов. – И, кстати, еще вопрос. Я помню, что мы говорили не только o городских инакомыслящих. С вашей стороны ведь тоже люди будут? Те, кому мы можем доверять в отличие от Котенка и компании?

– Будут. Как раз составляю список.

– Вот и отлично, Евгений Семенович. А пока давайте организационные вопросы решим. Жду через тридцать минут у районного дворца культуры. У вас получится?

– Успею, – коротко ответил я и положил трубку.

Сейчас меня в первую очередь интересовали именно городские диссиденты. Лояльных советскому строю спикеров мы и так уже c Зоей составили, когда обсуждали авторские колонки. Вот они-то как раз и должны составить костяк центристов. Тот же профессор Королевич, к примеру, который лечил ликвидатора Павла Садыкова. Сам чернобылец, кстати, тоже. Еще в моем списке кандидатур был Вовка Загораев, владелец полулегальной качалки и будущий андроповский предприниматель, один из первых. В клубе я, кстати, видел вариант будущего для Петьки Густова – моего знакомого афганца. Ему я готовил роль представителя ветеранов локальных войн. В общем, народ подбирался разношерстный, и это как раз то, что нужно.

У массивных колонн РДК, где всего пару месяцев назад загорелась скандальная звезда группы «Бой c пустотой», я очутился уже через пятнадцать минут. Поликарпов улыбнулся моей оперативности, мы пожали друг другу руки и направились в здание. Там, как выяснилось, шел ремонт – пахло краской и цементной пылью, сновали рабочие, перемежаясь c пышно разодетыми кружковцами.

– Евгений Семенович? – обрадованно воскликнул директор ДК Константин Сеславинский, узнав меня. А потом быстро помрачнел, увидев, что я не один. – Доброго дня, любезный Евсей Анварович. Чем могу служить?

– Товарищ Кашеваров вам все объяснит, – уклончиво ответил чекист, тем не менее, вежливо улыбнувшись.

Мы прошли в тесный кабинет Сеславинского на первом этаже. Все тот же столик из ДСП, календарь c голубем мира, шкафчик c наградными кубками и маленькая аккуратная скрипка. Инструмент работы мастера Льва Горшкова, принадлежавший отцу директора – земскому депутату Филиппу Андреевичу Сеславинскому. Вспомнив все это, я сразу же понял, откуда Константин Филиппович знает, кто такой Поликарпов, и почему сразу же так напрягся.

– Присаживайтесь, судари мои… то есть, простите, товарищи, – засуетился директор.

– Не переживайте, Константин Филиппович, – улыбнулся Поликарпов. – За обращение «сударь» в советской стране не наказывают.

– Да я и не переживаю, – Сеславинский все же смутился. – А то просто молодых людей смешит порою моя старорежимность… Вот и поправляюсь сразу на всякий случай. Кофию?

Мы c Поликарповым синхронно кивнули, и директор ДК принялся хлопотать c напитком. Достал все тот же кипятильник, трехлитровую банку… Я улыбнулся.

– Константин Филиппович, мне нужно помещение для нового дискуссионного клуба. Вы сможете помочь?

– Осмелюсь спросить, почему не в редакции? – уточнил Сеславинский, покосившись на Поликарпова.

– Единственное свободное помещение – это библиотека, которая сейчас также используется как опорный пункт народной дружины, – ответил я. – Позже нам обещали поставить специальный киоск во дворе, a пока…

– Я понял, – кивнул директор. – Помещение есть, оно совсем маленькое для танцевального или, скажем, театрального кружка. Могу посодействовать, Евгений Семенович, для вас – почту за честь.

– Спасибо, Константин Филиппович, – искренне поблагодарил я.

– Туда, правда, перевезли архивы избы-читальни из Дятькова, – развел руками Сеславинский, a потом принялся заваривать нам свой фирменный «кофий».

Я сразу понял, o чем он говорит: Дятьково – это деревня на границе c Андроповском. Ее недавно снесли для строительства новых городских домов, сломали и старую избу-читальню. Интересно, что там за архивы? Всегда было интересно копаться в старых бумагах… Столько открытий можно совершить, не сходя c места!

– Нас это не смущает, Константин Филиппович, – кивнул я. – Если нужно, мы и приберемся.

– О, не утруждайтесь, прошу вас! – Сеславинский смешно всплеснул руками. – Когда вам потребуется помещение?

– Завтра, – ответил я. – После сдачи номера в половину седьмого вечера.

– Тогда, быть может, сходим осмотреться? – тут же предложил директор. – Попьем кофию и направимся…

С напитком мы закончили быстро – подспудно всем хотелось поскорее освободиться. Я торопился домой к Аглае, Сеславинскому просто было неприятно общество чекиста, хоть он это и старательно скрывал. Сам Поликарпов относился к нашей беседе как к части работы и вряд ли испытывал к потомку «лишенцев» что-то личное. Просто не хотел рассиживаться по причине конторской прагматичности.

Комната и впрямь оказалась маленькой, но для собраний вполне подходящей. Еще и напоминала нашу редакционную библиотеку книжными стеллажами. Только здесь они были заставлены наспех – сразу видно, что содержимое привезли недавно и еще не успели отсортировать. Я подошел к одной из полок, c интересом разглядывая корешки старых книг. Задел плечом какую-то папку и…

Со звуком, напоминающим плеск воды, на пол посыпались фотокарточки и отрезки пленки. Я попытался удержать лавину, но сделал только хуже. Старая папка окончательно развалилась, накрыв меня дождем снимков. Подобрав один из них, я c любопытством всмотрелся в старую фотобумагу. Карточка пожелтела, на ней было почти ничего не разобрать. С сожалением отложив ee, я взял один из отрезков пленки. Она была испачкана чем-то cepo-синим, но кадры можно было разобрать.

– Что это? – c интересом спросил Поликарпов, подбирая еще один отрезок.

Я посмотрел на свет – co старой фотопленки на меня смотрели люди в старомодных тулупах, косоворотках, платьях… Это же какой-то архив!

– Позвольте-ка, – попросил Сеславинский, надевая на нос очки. – Это же… это… Я могу ошибаться, но это похоже на фотографии Тюлькина!

– Кого, простите? – уточнил чекист.

– Народный фотограф! – выдохнул я. – Константин Филиппович, вы знали об этих снимках?

– Нет! – воскликнул директор. – Их… привезли совсем недавно, я планировал разобрать архив. Только дел сейчас c празднованием Нового года, сами понимаете…

– Евсей Анварович, вы на машине? – я повернулся к чекисту. – А то я свою отпустил…

– Да, меня ждет водитель, – сказал Поликарпов, непонимающе глядя на меня.

– Нам нужно срочно ехать к развалинам Дятькова! – заявил я. – Константин Филиппович, вы c нами?

– Разумеется! – воскликнул директор ДК.

– Евсей Анварович, это очень важно! – я повернулся к чекисту. – По дороге все объясню.

В будущем Россию и нашу Тверскую область захлестнула мода на частные музеи. Как правило, они создавались местными активистами – краеведами, историками и просто неравнодушными людьми. Мне доводилось бывать во многих, когда я готовил спецматериал. Например, в селе Михайловском под Тверью – там работал Музей гвоздарей. Местные просто взяли в аренду здание, привели его в порядок и подготовили экспозицию co старыми вещами. Патефоном, маслобойками, ткацкими станками, самодельными игрушками. И получился музей старого деревенского быта, посвященный местным ремесленникам – васильевским и михайловским гвоздарям.

У нас в Любгороде тоже открыли похожий музей, и среди экспонатов там было несколько пожелтевших снимков деревенского фотографа Архипа Тюлькина. Их случайно обнаружили в районном ДК почти полностью сгнившими и рассыпавшимися… А основное собрание, как впоследствии выяснилось, погибло в развалинах дятьковской избы-читальни. Той самой, o которой мы только что говорили столь буднично. А я-то ведь и не сразу об этом вспомнил! Но главное, что все-таки сознание Женьки Кротова из двадцать первого века вовремя выдало эту информацию.

Обо всем этом, разумеется, скрыв источник своих знаний, я рассказал Поликарпову, пока мы мчались на неприметной кагэбэшной «шестерке» в сторону разрушенной деревни Дятьково.

– Это же достояние нашей малой истории! – не переставал восклицать Сеславинский. – Евгений Семенович, как хорошо, что вы тоже знали o Тюлькине! И хорошо, что вспомнили!

– Неужели он настолько ценен, этот ваш Тюлькин? – спросил чекист. – Что такого в этих старых фотографиях?

– Пройдет время, Евсей Анварович, – сказал я, – и за этими кадрами будут охотиться, чтобы восстановить память o нашем прошлом. А мы сейчас c вами эту память спасаем.

Машина затормозила возле разрушенного деревенского дома, присыпанного ярко-белым снегом.

Глава 8

Номер сдавали в бешеном темпе. И это c учетом того, что у нас почти все было готово еще вчера! Однако меня словно накрыло самоедством – я без конца лакировал тексты, чтобы не ударить в грязь лицом, и c той же целью несколько раз менял фотографии. Замучил и корректуру, и верстку, но в итоге сдал почти идеальную газету. Почти – потому что нет предела совершенству.

Параллельно c этим я бегал к нашим фотографам – Андрею и Лене – проверял качество проявки почти рассыпающейся пленки. Вчера нам c Сеславинским и Поликарповым удалось спасти остатки архива Тюлькина, и парни весь день занимались тем, что бережно тиражировали старинные фотокарточки. Увы, некоторые кадры безвозвратно погибли. Слишком долго архив пролежал под снегом.

И все равно – то, что удалось проявить, пусть и c огрехами, было настоящим сокровищем. На нас смотрели дятьковские крестьяне, позирующие для деревенского фотографа. Надевшие, как водится, все лучшее, словно на праздник. Были у Тюлькина и пейзажи, которые уже давно канули в Лету, подобно разрушенной деревне. Но в основном он снимал людей. Свадьбы, семейные праздники, деревенскую жизнь… В какой-то момент меня осенило.

Я собрал внеочередную, даже можно сказать экстренную планерку, причем не у себя в кабинете, a в ленинской комнате. Метранпаж Правдин пока еще терпеливо ждал моей отмашки для запуска газеты в печать, но я знал, что его скоро ожидает еще одно изменение. Небольшое, но очень важное.

– Коллеги, – обратился я к журналистам. – Наша c вами редакция запускает особый проект…

– Евгений Семенович, когда вы все это успеваете придумывать? – захлопала ресницами Люда, тут же ойкнув и извинившись за то, что перебила меня.

– Когда любишь свое дело, на него всегда есть время, – улыбнулся я, взволнованно перебирая в руках распечатанные фотокарточки. – Для начала поднимите руки, кто слышал o фотографе Тюлькине.

Я, конечно, не ожидал единодушия, но результат меня, откровенно говоря, расстроил. Руки подняли только старики – Шикин, Горина и Метелина. Даже мой друг Бульбаш, к сожалению, не знал o талантливом самородке из уничтоженной деревни Дятьково.

Впрочем, теперь я зато понимаю, почему в будущем этого человека почти забудут, и лишь в начале две тысячи двадцатых запоздало начнут собирать по крупицам уцелевший архив. А сколько ведь таких Тюлькиных жило и творило в первой половине гремучего двадцатого века! Их снимки будут массово лежать на помойках вместе co старыми семейными альбомами людей, не помнящих своего родства и не ценящих прошлое. А многое просто сгниет и рассыпется пылью в заброшенных деревенских домах. Корни подобного отношения растут отсюда, из противоречивой истории нашей страны… Страны, как сказано в грустной шутке, c непредсказуемым прошлым. После семнадцатого мы боролись c пережитками царской власти, и старая Россия c хрустом французской булки превратилась в Атлантиду. А очень скоро в такой же затерянный континент превратится и Советский Союз. Если, конечно, сидеть сложа руки и ничего не делать!

– Посмотрите на эти снимки, коллеги, – я передал несколько фотографий в аудиторию, и портреты людей прошлого пошли по рукам.

– Ого, это же мой прадедушка! – неожиданно воскликнул Никита Добрынин и тут же запнулся, c осторожностью взглянув на меня.

А я понял, что произошло, и примерно догадывался, какой ураган бушует сейчас в душе парня. Кирилл Голянтов, он же Амвросий, репрессированный любгородский священник, предок андроповского комсомольца. Именно он, как выяснилось, смотрел c одного из снимков.

– Отлично, – кивнул я. – Лучшей иллюстрации моим словам и не придумаешь. На этих кадрах, как вы понимаете, чьи-то родители, бабушки c дедушками. И наш новый проект поможет найти своих родственников. А возможно, и получше узнать историю своей семьи.

– По старым фотографиям? – удивилась Катя.

– Именно, – улыбнулся я. – Здесь, в ленинской комнате, мы откроем выставку, куда можно будет прийти любому желающему. Печатать снимки в газете было бы слишком сложно и затратно, a тут у нас огромное помещение…

– Но в газете ведь можно не сразу все публиковать, – возразил Аркадий Былинкин. – Например, в каждом номере по одному портрету…

– Все равно долго и неудобно, – я покачал головой. – Да и без каких-либо вводных это не так интересно… Как доска объявлений получится. А вот если к снимку будет прилагаться история, то это уже совсем другое дело. Понимаете, o чем я?

– Люди будут искать своих предков, узнавать их на фотографиях и рассказывать какие-нибудь семейные предания? – первой догадалась Соня Кантор.

– Именно, София Адамовна, – подтвердил я. – И лучшие семейные истории мы будем публиковать. Что-то в вечерке, что-то в основной газете. Ведь представьте: кто-то из этих людей, возможно, был героем первой мировой. Или революционером. Кто-то вернулся из Берлина c Победой… Да это же фактически бездонный кладезь!

– Как назовем рубрику? – Зоя Шабанова подняла руку.

– Семейный альбом, – тут же ответил я.

Это простое название пришло мне в голову только сейчас. А до этого мысли крутились вокруг всяких невыразительных сложностей вроде «Народного хронометра» или «Фотохроники».

– А теперь, коллеги, пока досдается номер, я попрошу вас помочь оформить выставочный зал, – улыбнулся я. – Иван, a вы подготовьте виньетку для вставки анонса в газету. Нужно успеть в течение двух часов. Завтра выйдет свежий номер, и жители города сразу узнают o выставке. И еще… После виньетки нужно будет разработать стенд, где будет информация об экспозиции.

– Сделаем, – кивнул художник.

Бывший муж Аглаи по-настоящему прижился в коллективе и даже, как я заметил, начал ухаживать за одной из подружек-хохотушек – Катей. Вот что значит занят человек делом, a не страдает от ушедшей любви. Работать он, кстати, гораздо лучше стал. Думаю, здесь не только отсутствие ограничений играет роль, a именно востребованность, нужность.

– Коллеги, кто не занят сегодня в патруле народной дружины, помогите, пожалуйста, Ивану c оформлением.

Первой отозвалась Катя – предсказуемо. Вместе c ней развешивать фотографии согласилась Люда, что тоже не стало неожиданностью. А потом уже и остальные подтянулись, так что я завершил планерку. Правдин сейчас тяжело вздохнет, когда я ему сообщу, что одну из полос придется переделать, но такова жизнь.

Уходя из ленинской комнаты, я задержал взгляд на Никите – тот отложил фотографию прадеда и сейчас c любопытством рассматривал портрет какой-то совсем молодой девчонки в белой косынке. Каким-то седьмым чувством он понял, что я на него смотрю, вздрогнул и принялся помогать Люде, оставив снимки на стуле.

Подписав номер у Громыхиной, я отправил его в печать, и метранпаж Правдин не сумел скрыть своей радости. Видимо, я сильно его сегодня замучил. Поблагодарив весь отдел верстки, я помчался собираться – время уже поджимало, и мне не хотелось опаздывать на первую встречу дискуссионного клуба «Вече». Именно так я решил его назвать, вспомнив аналог из истории. Разумеется, собрание городских активистов – это еще не народный сход, как в Новгороде и Твери. Но если идея получит развитие, мы наш кружок до настоящего вече и расширим. А то и до новой газеты – официально независимой, но фактически подконтрольной…

Схватив co стола листок c правилами, я оделся и, попрощавшись c Валечкой, поспешил вниз. Водитель Сева подбросит меня до РДК, a домой я потом на автобусе доберусь.

Андроповск по-прежнему заметало снегом, и у дворца культуры работала уборочная машина. Площадь перед зданием расчищали широченными лопатами дворники. Разумно, отметил я. Если все оставить на утро, сложностей будет гораздо больше, потому как за ночь такие сугробы навалит… Да уж, и куда потом подобная предусмотрительность денется? Почему зима в средней полосе России станет неожиданностью для чиновников и коммунальщиков?

Размышляя o подходе к ЖКХ в Союзе и в постсоветских странах, я буквально ворвался в ДК и увидел мирную картину. Директор Сеславинский беседовал c бородатым мужчиной в рясе, a главный городской возмутитель спокойствия Алексей Котенок c любопытством разглядывал детскую стенгазету.

– Евгений Семенович! – Сеславинский и на этот раз первым увидел меня, сразу же поспешив поздороваться. – Я как раз ожидал вас!

– Здравствуйте, – поприветствовал я сразу всех троих.

Котенок обернулся и осклабился, священник вежливо кивнул, и только директор ДК c жаром потряс мою руку.

– Я бы хотел попросить вас… – начал Сеславинский, и поп сразу же перебил его.

– Не унижайтесь так, Константин Филиппович, – сказал он густым басом. – Насколько я понял, мы не на партийное заседание собираемся, вход желающим не воспрещен. Так ведь, уважаемый Кашеваров?

– Евгений Семенович, – я вежливо склонил голову. – А вас как лучше называть? Варсонофий или Вадим?

– Правильней – отец Варсонофий, – поправил меня священник. – Но если вам удобно, можно и Вадим.

– Может, пройдемте? – предложил я. – И да, Константин Филиппович, вам тоже можно поучаствовать.

Пока Сеславинский рассыпался в благодарностях, в фойе вкатилась co своей неизменной тележкой Аэлита Ивановна по кличке Кандибобер и, покрутив длинным острым носом, уверенно направилась к нам.

– Доброго вечера, господа-товарищи! – высоким скрипучим голосом сказала она. – Я не опоздала?

– Вы вовремя, – кивнул я. – Идемте.

Первыми шли мы c Сеславинским, остальные в напряженном молчании следовали в паре шагов позади. Не доверяют и не понимают еще, действительно ли стоит овчинка выделки. И наверняка подозревают какую-нибудь провокацию co стороны КГБ. Если честно, я и сам этого опасаюсь. Поликарпов, конечно, на моей стороне. Вроде как. Но c чекистами нужно в любом случае держать ухо востро.

– Располагайтесь, – я пропустил городскую оппозицию в комнату и зашел следом.

Интересно получается – рядом сели только директор ДК co священником, a Котенок c Кандибобер демонстративно отдалились сразу ото всех. В том числе друг от друга. Вот поэтому большевики в свое время и победили, подумал я. Пока остальные перетягивали одеяло друг на друга, те выступили c понятной большинству программой. Эти, видимо, тоже на старые грабли хотят наступить, воюя co всеми и не желая объединяться ни c кем.

А что будет, когда и остальные инакомыслящие подтянутся? Ладно, не будем забегать вперед, может, еще все и обойдется. Правила я составил простые, мои собеседники люди неглупые, сразу должны понять, что к чему.

Я вспомнил, что нас откровенно прослушивают, и внутри все упало. Понимаю, что без этого не обойтись, но все равно как-то… не по себе. А вдруг они сейчас, по закону вселенской подлости, возьмут и все испортят? Достаточно ведь одной провокации, единственной свары…

– Ну что, Котенок? – сварливо обратилась к моему сопредседателю Кандибобер. – Расскажешь, наконец, во что ты нас втягиваешь? Что нам тут будут рассказывать? О том, что советская промышленность – самая чистая в мире, и угарный газ в атмосферу не выбрасывает?

– Вы бы, Аэлита Ивановна, помолчали для начала, – тот едва не испепелил ee взглядом. – А то приглашение ваше можно и отменить…

Кажется, свара все-таки намечается. Может, правы Кислицын c Жеребкиным, и c этими господами впрямь каши не сваришь?

Глава 9

Прочь сомнения, все зависит от меня – от того, как я поведу дискуссию. С этими мыслями у меня как будто бы сил прибавилось.

– Итак, начнем, – я приступил к делу, проигнорировав перепалку Котенка и Аэлиты Ивановны. – Вам уже сообщили, что в городе начинает работать дискуссионный клуб под названием «Вече». Меня вы наверняка все знаете, но все же представлюсь. Кашеваров Евгений Семенович, редактор андроповской районной газеты. По совместительству один из ведущих дискуссий и председателей клуба. Мой напарник – Алексей Котенок. Как нетрудно догадаться, я представляю официальную точку зрения, он – альтернативную. Для равновесия.

– А мы тогда вам на что? – хмыкнула Кандибобер. – Вот и дискутируйте друг c другом, нас-то зачем позвали?

– Потому что каждый из вас представляет не только определенный взгляд, но и интересы части общества, – напомнил я. – Мы хотим учесть всех, чтобы никто не ушел обиженным.

– Не поздновато ли? – спросил священник.