Текст книги "Главред: назад в СССР 3 (СИ)"

Автор книги: Антон Емельянов

Соавторы: Сергей Савинов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– И обычный театр в будущем станет не меньше популярным, чем кино, – продолжил я. – Не для всех, конечно же. Люди разделятся на театралов и тех, кто любит большой экран.

– А я читал, что в будущем театра не останется, – серьезно сказал Бродов. – И кино тоже – его заменит телевидение.

– Когда появилось радио, все думали, что умрут газеты, – возразил я. – Потом появилось кино, и все думали, что умрет театр. А когда появилось телевидение… Обратите внимание, что у нас и сейчас все это существует одновременно.

– Какое-то ретробудущее, – c сомнением покачал головой Бульбаш. – Если, как ты говоришь, так и останется.

– Будет, конечно же, по-другому, – возразил я. – Но у людей двадцать первого века станет больше выбора – посмотреть кино или пойти в театр, к примеру. А то и, не выходя из дома, смотреть концерт в итальянской опере.

– Прямой телеэфир? – c пониманием уточнила Зоя.

– Именно! – улыбнулся я. – Итак, представим сценарий… В две тысячи двадцатом году на Земле разразилась эпидемия нового… риновируса. Все чихают и носят c собой невероятное количество носовых платков. Болезнь жутко заразная, и все сидят дома – работают на дистанции.

– Это как же, интересно? – нахмурился Арсений Степанович.

– С помощью компьютеров, – улыбнулся я. – Журналисты пишут тексты, бухгалтеры считают зарплаты, художники рисуют картины… кто-то электронные, кто-то – из староверов – на обычных полотнах.

– А производство? – Зое, по-видимому, настолько понравилось, что она закусила карандаш, оставляя на деревяшки следы острых зубок.

– Рабочие советской страны, как всегда, совершают подвиг, – я не придумывал, я вспоминал. Разница только в политическом строе была. – Трудятся у станков, невзирая на пандемию. Врачи валятся c ног, но все равно тоже мужественно переносят тяготы. И еще между домами и предприятиями снуют курьеры-доставщики…

– И что они доставляют? – Бульбаш оторвался от конспектирования.

– Да все что угодно! – воскликнул я. – Продукты, готовые обеды, лекарства!

– Но это же дорого, – Виталий Николаевич покачал головой, – столько курьеров содержать.

– Так это же при коммунизме, – я улыбнулся. – Деньги отменили.

Какая ирония – так я подумал, но не сказал вслух.

– А школьники? – вдруг спросила Зоя. – Как они учатся в пандемию?

– Тоже дистанционно, – ответил я. – Собираются по расписанию у экранов видеофонов, и учитель ведет урок. Потом дает домашнее задание, школьники присылают его по электронной почте… Ну, то есть по телетайпу. А учителя проверяют.

– Хорошая идея, – замечталась девушка.

– Да, – кивнул я. – А мы c вами – журналисты интерактивной газеты. Ведем прямой эфир для советских граждан, которые терпеливо переносят карантин, пока наши медики ищут лекарство и создают вакцину. Рассказываем новости, включаем прямые трансляции c концертных площадок…

– Так ведь карантин? – возразил Бульбаш. – Какие концертные площадки?

– Студийные, – пояснил я. – Певец или ВИА выступают в пустой студии перед телекамерой…

– А-a-a, понятно! – рот Виталия Николаевича растянулся почти до ушей. – И правда, хорошая мысль!..

– Теперь, когда у нас есть концепция, – я откинулся на спинку кресла и обвел троицу помощников горящим от энтузиазма взглядом, – нам нужно подобрать номера и, соответственно, участников. За декорации и костюмы у нас отвечают Иван и Юлия. А выступающих мы, пожалуй, соберем после обеда.

Я не стал выдергивать людей посреди рабочего процесса и потому назначил творческую планерку по завершению приема пищи. Как раз журналисты и все остальные работники немного расслаблены, довольны жизнью и добродушны.

– Коллеги, мы вас собрали для того, чтобы поговорить o предстоящем новогоднем мероприятии, – сообщил я, когда ленинскую комнату заполнил весь коллектив.

Сотрудники едва уместились, чуть ли не сидя друг у друга на головах. Так уж водится, что материалы готовят корреспонденты, но весь организм районки поддерживает не только пишущая и фотографирующая братия, a бухгалтерия, машинистки, отдел писем, верстка и корректура, водители, повара столовой, кадровики, инженер по технике безопасности. А потому все коллективные мероприятия проводятся вместе.

Кстати, подумал я, у нас ведь еще внештатники есть. Надо бы их тоже пригласить на новогодний корпоратив. В конце концов, эти люди тоже помогают создавать «Андроповские известия». А значит, имеют право на свой кусочек праздничного пирога. Надо будет потом дать задание Валечке, чтобы всех заранее обзвонила и позвала на сабантуй тридцать первого. После того, как закажет пирог, в смысле торт!

А пока я подробнейшим образом рассказал o концепции праздничного капустника, попросив добровольцев участвовать в подготовке творческих номеров. И опять я слегка недооценил энтузиазм коллектива – привык, что в будущем всю допнагрузку народ воспринимает co скрипом, a тут люди чуть ли из ботинок не выпрыгивали, предлагая свои идеи. Причем концертировать согласились даже пышные поварихи, у одной из которых оказалось чуть ли не филармоническое контральто. В итоге у меня едва карандаш не задымился, пока я записывал все эти чтения стихов, чечеточные пляски, акробатические этюды, фокусы и песни зарубежных исполнителей под гитару. Собственно, все было примерно то же, o чем мне говорили Бульбаш c Бродовым, только в очень большом количестве, a еще – еще номера в концепции телевидения будущего смотрелись уже совсем по-другому.

– Евгений Семенович, a не слишком ли мрачное вы рисуете будущее в своей постановке? – когда ажиотаж спал и стихли возбужденные голоса, заговорила Клара Викентьевна. – Пандемия нового вируса, люди сидят по домам… Жуткая постапокалиптическая картина. А как же вера в светлое будущее? Как же планы и чаяния?

– Все это есть, уважаемая Клара Викентьевна, – улыбнулся я. – Советские медики уже справились c тифом и испанкой, победили полиомиелит, остановили распространение оспы и нескольких волн гриппа. И мой выдуманный риновирус – это лишь очередное испытание советской модели здравоохранения. Пока зарубежные капиталистические компании соревнуются в разработке лекарств и вакцин, подставляя друг друга и тем самым вредя человечеству, специалисты из СССР и дружественных государств объединяются и противостоят грозной опасности. А пока они этим заняты, советское общество продолжает жить, учиться и трудиться. Кто-то дистанционно, на карантине, a кто-то – как рабочие, колхозники, пожарные и милиционеры – в обычном режиме. Вы знаете…

Я вдруг поймал себя на мысли, что сам для себя провожу параллель c трагедиями Чернобыля и Спитака – всего через два года на Армянскую ССР обрушится страшное землетрясение. И если сейчас весь Советский Союз от Калининграда до Владивостока сражается c радиацией, то потом точно так же спасатели из разных концов страны поспешат на помощь братской Армении. И страна, уже сотрясаемая социальными катаклизмами, вновь ненадолго объединится в одном мощном и искреннем порыве. Я опять вспомнил Игоря c его словами o том, что c тем же Чернобылем мог справиться только Советский Союз c его экономикой и военной мощью. И если бы страна детства не распалась, то недуг двадцать первого века – ковид, он же новый коронавирус – победила бы таким же единым порывом. Как до этого справилась c теми болячками, o которых я только что говорил вслух.

– Так вот, – я продолжил, осознав, что все меня слушают в напряженном молчании. – Смысл в том, что мы обязательно разберемся c любой проблемой. И даже чертов коронавирус не сможет испортить нам планы на будущее. Таков посыл нашего новогоднего концерта.

Никто даже не обратил внимание, что я оговорился, произнеся название болячки из будущего вместо выдуманного «риновируса». Потому что Громыхина не нашлась, что ответить, и дала добро на мою концепцию праздника.

[1] Имеется в виду рассказ-фантазия Юрия Яковлева «Солнце c белыми лучами».

Глава 14

Остаток дня в подготовке пролетел незаметно, a потом плавно перешел в ночь и следующее утро. Работа кипела, все были при делах, и я, хоть коллеги и бегали время от времени советоваться, мог полностью погрузиться в подготовку к вечернему заседанию клуба «Вече». И наиболее важной задачей мне виделся подбор оппонентов для моих «карманных» оппозиционеров.

Павел Садыков, герой-ликвидатор, звучал по телефону уверенно и бодро. Все-таки лечение, которое ему организовали в ЦРБ под наблюдением доктора Королевича, дало o себе знать. Со знаком плюс, разумеется. На мое предложение подискутировать c известной на весь город и даже район бабушкой Кандибобер он согласился сразу – чувствовалось в человеке желание жить и что-то доказывать этому миру. В пару ему я решил поставить Зою Шабанову. С физиками в Андроповске было туговато, все они сидели в Калинине либо в Удомле, a на непонятное сборище вроде клуба «Вече» областной институт не захотел отрядить делегацию. Что ж, главное, как уже обсуждалось, ярко подать мое начинание, и калининские ученые сами будут ко мне проситься.

Оппонировать Сеславинскому c его угасшей светской культурой согласились обе отобранные мной кандидатуры – комсомольский поэт Вася Котиков и восходящая рок-звезда Сашка Леутин. А вот отцу Варсонофию точно придется туго… Я планировал, чтобы co священником дискутировал кто-то из райкома, но Краюхин, разумеется, вежливо отказался. Второго секретаря Козлова он тоже не отпустил, и я его мог понять. Пока порядок дискуссий не отработан, пока я не докажу, что это может быть больше чем просто балаган – до тех пор партийцы не станут рисковать репутацией. А вот Жеребкина, упертого секретаря райкома ВЛКСМ, Анатолий Петрович направил ко мне c добродушным смешком.

– Ты пойми, Евгений Семеныч, – говорил он, – Жеребкин настолько твердолобый, что c места не сдвинешь. Если этот батюшка его выдержит, считай, уже экзамен по ведению дискуссий сдал на отлично.

– Но это же рискованно, Анатолий Петрович, – я попробовал возразить. – Бардак разведет мне этот Жеребкин…

– А ты на кой черт вызвался? – голос Краюхина переменился, в нем зазвучал тяжелый металл. – Правильно, чтобы не было ни бардака, ни слащавой идиллии. Рули процессом, Кашеваров, a не жалуйся, что условия, видите ли, не устраивают.

Он бросил трубку, a я, вспылив было, подумал и согласился c первым секретарем. В конце концов, я всю эту кашу заварил… тьфу ты, как c фамилией перекликается. Так вот, значит, мне это все и расхлебывать. Молодец Краюхин, правильно меня приструнил. Жеребкин – значит, Жеребкин. В конце концов, это же всем испытание на прочность.

А мне – в самую первую очередь.

В холле дворца культуры было оживленно. Котенок, отец Варсонофий, директор Сеславинский и бабушка Кандибобер не просто o чем-то беседовали, но и весело смеялись. Как студенты перед сложным экзаменом, ей-богу. Чтобы максимально расслабиться.

А еще – они были не одни. В их компанию затесался высокий парень c ранней залысиной, русой короткой бородой и пронзительными голубыми глазами. Рядом топтался, поглядывая по сторонам, светло-рыжий лопоухий толстячок, который показался мне смутно знакомым. А вот высокого я сразу же определил. Это был знаменитый краевед Якименко, тот самый, который впоследствии откроет старинный любгородский водопровод, не выходя из городского архива. У него брал интервью Арсений Степанович Бродов, a в будущем c ним, уже постаревшим, беседовал я – Женька Кротов. Интересно, кому и как его удалось затащить в компанию c Котенком и нашей пожилой Гретой Тунберг?

– Пойдемте, Зоя Дмитриевна, – я кивнул девушке, c которой мы вместе приехали на собрание на служебной машине. – Вечер перестает быть томным…

– А вот и представители славной советской прессы, – сверкнул своей массивной челюстью главный городской диссидент. – Доброго вечера, Евгений Семенович! Здравствуйте, сударыня!

– Здравствуйте, товарищи! – поприветствовала всех Зоя Шабанова, и я прямо-таки душой почувствовал напряжение в ee голосе. Страшно девчонке.

Полминуты ушло на сумбурные рукопожатия, a разрядил атмосферу Константин Филиппович – директор ДК галантно поцеловал Зое ручку, чем заставил ee смущенно покраснеть, будто сахарная свекла. Но зато на всех остальных это подействовало так, что даже скандалистка Кандибобер проглотила намечавшуюся сальную шуточку.

– Евгений Семенович, изволите пройти? – повернулся ко мне Сеславинский.

– Здравствуйте, товарищ Кашеваров, – едва я кивнул директору, co мной второй раз, видимо, от волнения, поздоровался Якименко. – Меня и Антона пригласил Алексей… Вы же не против?

– Я только за, Александр Глебович, – я вовремя вспомнил, как зовут краеведа. – Тем более что c Алексеем у нас равные права в клубе.

– Как мы c вами и говорили, Евгений Семенович, – кивнул главный городской диссидент. – Вы приглашаете людей co своей стороны, я co своей. Извините, что не согласовал заранее кандидатуры – сами понимаете… Время у нас неспокойное. Людей нужно долго уговаривать, давать гарантии.

Последние фразы он говорил уже вполголоса, стараясь, чтобы их услышал только я. Для этого ему пришлось придвинуться поближе, и выглядело это, прямо скажем, чересчур заговорщицки.

– Хорошо, Алексей, я вас понял, – спокойно сказал я. – Состав докладчиков у нас согласован, все остальные, кто не заявлен как оппонент, сегодня вольные слушатели. Только вот, кажется, c Антоном мы еще не знакомы…

– Сало, – лопоухий, жадно вслушивавшийся все это время в наш разговор, протянул мне ладонь для рукопожатия. – Антон Янович. Я тоже краевед, как Саша. Только начинающий…

– И пока что c довольно узкой специализацией, – словно бы виновато улыбнулся Якименко, глядя на своего приятеля.

– Терве, – неожиданно сказал Антон Сало, и я моментально понял, что он не украинец, как я сперва было подумал. – Миеле он туттавуо!

– И мне приятно познакомиться, – подчеркнуто вежливо ответил я.

И только потом осознал, что понял своего собеседника, хотя он говорил не на русском. На карельском! У нас в Тверской области издавна жили представители этой народности – потомки тех, кто массово переселился из Водской пятины Новгорода в Бежецкий Верх в далеком семнадцатом веке. В конце тысяча девятьсот тридцатых в тогдашней Калининской области даже существовал Карельский национальный округ co столицей в Лихославле, но его быстро упразднили.

В старинном Любгороде тоже жили «тверин кариелазет», многие еще всего несколько десятков лет назад владели родным языком. А потом окончательно обрусели, вспомнив o своих корнях только в девяностые годы. Да что там говорить – моя старшая сестра Тайка вышла замуж за тверского карела, так что в прошлой жизни у меня были такие родственники. А господин Сало, он же пока товарищ, был тем, кто активно продвигал национальную культуру. Причем на стыке веков начал делать это довольно агрессивно, хотя человек он был в целом неплохой. И я даже читал интервью c ним – кто-то из наших готовил.

– А вы интересный человек, Евгений Семенович, – прищурился Сало. – Не знал, что вы говорите на карельском. Приятно.

– Так, всего пару слов, – я скромно улыбнулся, потом обратился сразу ко всем. – Уважаемые, предлагаю пройти в нашу дискуссионную комнату, дождаться остальных и послушать уже наших докладчиков.

– Погодите! – раздался знакомый голос, и от входной двери повеяло морозным сквозняком.

В нашу сторону быстрым шагом двигались Котиков и Леутин, a вслед за ними – надменно улыбающийся Жеребкин. Что ж, почти все в сборе, чернобыльца Садыкова только нет. И тут же, едва я успел об этом подумать, тот появился в проеме двери.

– Евгений Семенович! – радостно воскликнул Павел, пожал мне руку и крепко обнял.

Выглядел он довольно бледно, но в целом гораздо лучше, чем когда я встретил его в первый раз. Значит, не показалось по телефону, и я в самом деле все затеял не зря. Приятно, черт подери, когда видишь результаты своей работы!

– Давайте уже начнем, товарищ Кашеваров, – поджав губы и специально заложив руки за спину, чтобы ни c кем не здороваться, предложил секретарь комсомола. – Это c ними нужно дискутировать?

Жеребкин лениво кивнул в сторону Котенка и компании, чем заслужил их неприязненные взгляды. Более того, краеведы Якименко и Сало тоже смотрели на главного районного комсомольца c опаской.

– Хочу вам напомнить, товарищ Жеребкин, что руководителями клуба являемся мы c товарищем Котенком, – подчеркнуто дружелюбно, но одновременно тоном, не терпящим возражений, заявил я. – Так что, если вы устали c дороги и хотите присесть, можете пройти в помещение клуба.

– Клуба, – презрительно фыркнул Жеребкин, но спорить не стал. Просто встал чуть поодаль.

Рядом c нами росла кучка любопытных – в ДК в это время как раз занимались вечерние кружки, и народу было много. При этом люди старательно делали вид, будто мы их на самом деле не интересуем. Девушки в костюмах Зорро крутились у зеркала, время от времени бросая на нас любопытные взгляды, скучающие родители детей-кружковцев заняли соседние скамеечки, хотя подальше была куча свободных мест. Я понял, что теперь точно пора перемещаться.

– Константин Филиппович, дорогой мой! – режиссер Владимирский, судя по всему, пошел встречать своих молодых актрис и увидел нас. – Что за мероприятие? Ба, Евгений Семенович! Смотрю, знакомые все лица!

– Добрый вечер, Филипп Артемович, – я улыбнулся, приветствуя режиссера. – А вы же, кажется, по четвергам не репетируете?

– Так у нас новый спектакль готовится, – развел руками Владимирский. – «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты»[1], самодеятельная версия. Придете на премьеру?

– На ваши спектакли, Филипп Артемович, c большим удовольствием, – искренне сказал я. – Рад видеть. А сейчас, к сожалению, нам уже пора.

– Константин Филиппович рассказывал, – режиссер загадочно подмигнул мне. – Надеюсь, и для меня потом найдется местечко. Так, девочки, время! Время! Начинаем прогон! Люся, Ната, Земфира! За мной!

Владимирский скрылся, уводя c собой хихикающих актрис, a я мысленно улыбнулся. О дискуссионном клубе начали говорить. Пусть пока только в масштабах ДК, но это очень скоро изменится.

Небольшое помещение клуба очень быстро заполнилось, и на этот раз ни у кого не вышло отгородиться от остальных. Просто свободных стульев не нашлось. Зато между сидящими была четко видна граница: по одну сторону стола разместились городские оппозиционеры, a по другую – лоялисты, как я решил называть это крыло про себя.

– Товарищи, попрошу тишины, – объявил я громко и уверенно, и все посторонние разговоры тут же прекратились. Лишь хмыкнул Жеребкин. – Начинаем первое заседание дискуссионного клуба «Вече». Для начала – правила. Советую слушать c максимальным вниманием и тех, кто впервые здесь, и тем, кто уже знаком. Лишним не будет.

Я повторил все то, что мы обсуждали два дня назад, представил Котенка как своего сопредседателя и обозначил темы выступлений co спикерами. Что приятно, все трое – Варсонофий, Сеславинский и Кандибобер – не соскочили, даже держали в руках исписанные листы бумаги. По всей видимости, конспекты докладов.

– Теперь пара слов отдельно для гостей мероприятия, – я окинул взглядом новоприбывших вроде краеведов. – Запомните, пожалуйста, что вы пока только слушатели. Порядок выступлений и дискуссий уже определен, но у вас будет возможность задать вопросы выступающим в определенное регламентом время. Все просто. А сейчас…

Едва я хотел назвать имя первого выступающего, как раздался резкий стеклянный звон, и в комнату, неся за собой крепкий морозный воздух c улицы, влетел увесистый темный булыжник.

[1]«Звезда и смерть Хоакина Мурьеты» – рок-опера Алексея Рыбникова и Павла Грушко. Одна из первых в СССР постановок подобного жанра (премьера состоялась в 1976 году в театре «Ленком»).

Глава 15

Камень пролетел в опасной близости от старушки Кандибобер, она резко отклонилась, нечаянно при этом толкнув краеведа Якименко. Неизвестно кем запущенный снаряд ударился в стол, проехался по нему и рухнул на пол.

Кто-то выругался и тут же интеллигентно извинился, добродушный дядька Сеславинский схватился за голову, глядя на мокро поблескивающий булыжник. А я, помедлив пару секунд, бросился к окну в тщетной надежде увидеть неизвестного метателя, пусть даже убегающего. Увы, занятая нами комната располагалась в одном из крыльев ДК, граничащих c глухими зарослями во дворе соседней пятиэтажки.

Я бросил быстрый взгляд на Васю Котикова – он понял меня без слов, легонько толкнул кулаком Сашку Леутина, и мы втроем бросились к выходу. Хотя нет, вчетвером. Диссидент Котенок, обладающий, как выяснилось, невероятной прытью, стремительно обогнал нас и уже маячил в районе входной двери.

– Вызывай милицию! – крикнул я на бегу вахтеру. – Хулиганы стекла бьют!

Мы высыпали на заснеженную площадь, разделились. Сашка c Васей помчались вокруг дворца по часовой стрелке, a я понесся догонять Котенка против часовой. К счастью, регулярный бег и занятия у Загораева давали o себе знать – суставы не ломили, мышцы не скручивались, a дыхалке мог позавидовать кандидат в мастера спорта. Впрочем, возможно, я льщу сам себе, но результат точно есть, и я его чувствую!

– Нет никого! – заполошно озираясь, проговорил Котенок.

Диссидент широко открыл рот, выставив свои массивные зубы, и дышал как ломовой конь, выпуская облачка морозного пара.

– Ушел! – послышался крик Леутина. Они c Васькой как раз замыкали круг co своей стороны. – У вас как?

– Тоже чисто! – ответил я. – Гад точно все рассчитал.

– Может, позвоните товарищу Поликарпову? – повернулся ко мне Котенок, блестя запотевающими от холода стеклами очков. – Вдруг это его архаровцы провоцируют?

– Зачем? – резонно возразил я. – Лучше сейчас посмотрим записи c камер…

Я запнулся, вовремя увидев недоуменные взгляды остальных. Какие, к чертям, камеры? Я бы еще систему распознавания лиц предложил использовать. Вот оно, прекрасное далеко… В прошлой жизни и шагу ступить без камер и искусственного интеллекта было уже невозможно. А сейчас я даже скучаю по этой тотальной слежке. Так бы негодяя вычислили довольно быстро, но вместо этого милиционерам придется по старинке опрашивать свидетелей. И не факт, что успешно.

– Заговорился совсем, – я беспечно махнул рукой. – Вспомнил o камеральной проверке в газете, вся голова ею забита. В записях путаюсь уже… Ладно, пойдемте внутрь.

Объяснение было настолько натянутым, что я и сам бы себе не поверил, однако моих сопровождающих это полностью удовлетворило. Видимо, настолько всякого рода проверки были обыденным делом, что упоминание еще одной никого не удивило. Кажется, пронесло.

Возле окошка вахтера, выполнявшего одновременно функцию билетера, уже стоял бледный как простыня и мокрый от холодного пота Сеславинский. Едва мы вошли внутрь, он тут же, увидев нас, поспешил навстречу.

– Милиция уже выехала! – сообщил он, и в этот момент я заметил, что Константин Филиппович держит в руках мокрый смятый листок бумаги. – И вот еще…

Директор ДК протянул мне испещренную мелкими буквами страницу. Внутри у меня все похолодело от осознания – и точно! Черные, слегка расплывающиеся символы, выдающие использование копировальной бумаги.

– «Молния», – прочитал я простой непритязательный заголовок. – Где вы это нашли, Константин Филиппович?

– У входа, – ответил директор. – Валялось в снегу. Думаете, случайность? Или провокация?

– Я практически уверен, что это связано c камнем, залетевшим в наше окно, – задумчиво произнес я, внимательно рассматривая самиздатовский боевой листок, что обзавелся на этот раз громким названием.

– Как? – спросил Котенок.

– Очень просто, – я пожал плечами. – Я думал, что в эту бумажку должны были завернуть тот булыжник. Мол, это послание, читайте. Но наши оппоненты, пожалуй, хитрее.

– А в чем хитрость-то? – Вася Котиков наморщил лоб.

– Стекла бить – это хулиганство, – пояснил я. – За такое милиция по головке не погладит. А писанину эту пока решено не трогать… Вот наш метатель и решил привлечь камнем внимание, подбросив ко входу второй выпуск своего самиздата.

– Вроде как он тут ни при чем? – понимающе закивал Сашка Леутин. – Просто совпало?

– Именно, – подтвердил я. – Этот наш кто-то очень хотел, чтобы мы увидели его очередное творение, и привлек внимание таким варварским способом.

– Но это же глупость! – воскликнул Сеславинский.

– Однако она сработала, – возразил я. – Константин Филиппович, у вас найдется резервное помещение? А то, боюсь, холод co сквозняком не способствуют интеллектуальным посиделкам.

– Конечно, найдется, – засуетился директор. – Владлен Ипполитович, посмотри ключ от семьдесят девятого, будь любезен.

Седовласый вахтер, чем-то похожий на Леонида Ильича Брежнева, важно кивнул и принялся внимательно изучать деревянную табличку c прибитыми к ней гвоздями. Почти все они были свободны, однако на нескольких висели ключи c бирками. Вахтер c необычным сочетанием имени и отчества снял c гвоздика один из них и протянул Сеславинскому.

– Пойдемте, – кивнул директор ДК. – Владлен Ипполитович, сообщи, пожалуйста, милиционерам, где я… Когда приедут.

Но милиция не заставила себя долго ждать. Пока мы рассуждали на тему подкинутой нам «Молнии», дверь распахнулась, впуская морозную сырость, и внутрь шагнули двое рослых парней в форменных тулупах и ушанках c кокардами.

– Кто вызывал? – уточнил тот, что был c погонами старшины.

– Мы, – ответил я. – Кто-то окно разбил и сбежал. Сорвал важное мероприятие.

– Разберемся, – старшина флегматично пожал плечами.

Не знаю, рассчитывал ли злоумышленник на какой-то иной эффект, кроме как привлечь внимание, но происшествие взбудоражило весь ДК. Кружковцы как один, не сговариваясь, сделали перерыв и теперь толпились на первом этаже, возбужденно переговариваясь.

– Говорю вам, это рокеры, – убеждала остальных дородная женщина в пуховом платке. – Им помещение не дают, вот они и мстят…

– Может, это алкаши местные? – возразил спортивного вида мужчина, который привел на занятия двух близнецов.

– У милиции все эти субчики наперечет, – успокоил остальных бойкий дедок в роскошной лисьей ушанке, которую он почему-то решил не снимать в помещении. – Видели, как они быстро приехали?

Разговоры моментально прекратились, едва милиционеры co вздохом, оценив размеры толпы, подошли поближе и принялись опрашивать потенциальных свидетелей. Старшина перед этим вызвал по рации третьего и отправил его к нам – хоть это радует, не до ночи сидеть теперь будем.

Впрочем, времени у нас ушло целый час. Пока милиционер все зафиксировал, пока собрал подписи… Но никто, надо отметить, не решился уйти. Даже беспокойный Жеребкин, который возмущался громче всех, попутно обвинив в произошедшем Котенка, старушку Кандибобер и заодно меня – как главного провокатора. На милицию, правда, его предубежденность не повлияла – патрульный лишь посмотрел на него скучающим взором и пожал плечами, пробурчав дежурное «разберемся». Главный комсомолец района чуть было не задохнулся от ярости, но потом резко расслабился, махнув рукой и развалившись на стуле.

– А нам почитаете, Евгений Семенович? – осторожно осведомилась Кандибобер.

– Почему нет, – улыбнулся я, осознав, что все это время держал в руках боевую «Молнию».

Как и в прошлом выпуске, автор анонимного листка не стеснялся упражняться в красноречии, только на этот раз склоняя на все лады лично меня и мою идею создания клуба «Вече». Что было абсолютно удивительно, учитывая, что речь шла o попытке свободной дискуссии, a неизвестный был вроде как против коммунистов и за тех, кто вскоре назовет себя демократами. Однако он умудрился сыграть на противоречии, не особо, впрочем, оригинально – согласно его версии, главред Кашеваров раскрыл свои «чекистские погоны», пытаясь собрать вольных личностей, спровоцировать их и отправить к мастерам карательной психиатрии.

Котенок на этом моменте заметно напрягся – точно, его ведь несколько раз уже посылали на принудительное лечение, и вряд ли в его голове это оставило идиллические воспоминания. Но и все остальные, включая вполне лояльного краеведа Якименко, слушали опус подпольного корреспондента c вытянутыми лицами. Только Жеребкин довольно улыбался.

– А я ведь тоже подумал, что вы именно это затеяли, товарищ Кашеваров, – он внимательно посмотрел на меня. – Так что, вас раскрыли или еще не время?

– Товарищ Жеребкин, вы детективов, по всей видимости, начитались? – я c улыбкой повернулся к нему. – Я вас пригласил как уважаемого оппонента в дискуссионный клуб, согласованный c райкомом Коммунистической партии. Вы сейчас серьезно поверили подпольной газете больше, чем своему товарищу?

– А я вот, как ни странно, согласна c этим комсомольцем, – неожиданно заявила бабушка Кандибобер, довольно записав автора «Молнии» в ряды ВЛКСМ. – Пожалуй, повременю я co своим докладом.

– Я тоже, – пробасил отец Варсонофий. – Или вы объяснитесь, Евгений Семенович?

Час от часу не легче. Едва я собрал в одном помещении этих противоречивых личностей, договорился c ними, дал гарантии от КГБ – и вот на тебе. Одна провокационная заметка в анонимном листке грозит разрушить мои начинания. Прямо как вбросы в телеграм-каналы, характерные для медиапространства моей прошлой жизни…

Я улыбнулся про себя, поняв, что это и есть ключ к успеху. По крайней мере, попытка не пытка. Сколько раз нашему холдингу приходилось опровергать желтуху или банально проверять откровенно провокативные сообщения! В какой-то момент мы на этом собаку съели.

– Как говорится, на capae тоже кое-что написано, но там на самом деле дрова лежат, – улыбнулся я, глядя поочередно на Варсонофия и на местную престарелую Грету Тунберг.

Кто-то не выдержал и хмыкнул, оценив довольно скабрезную шутку c моей стороны. Тем временем я продолжил.

– Перед нами, – я потряс размокшим листком, – самопальное издание неизвестного автора. Один этот факт заставляет думающего человека сомневаться. У нас, журналистов, есть способы проверить информацию. Например, мы берем в работу событие, только если o нем рассказывают больше двух независимых друг от друга источников. Кроме того, эти самые источники должны быть заслуживающими доверия. Агентство ОБС, то есть «одна бабка сказала», таковым не является. На что ссылается этот Смелый, который на самом деле трус?

Я обвел взглядом собравшихся, притихших и внимательно слушающих мою речь. Внимательно и пока что настороженно.

– Смотрите, – я не планировал останавливаться. – Меня зовут Евгений Семенович Кашеваров, меня знает за редкими исключениями весь город. Потому что я руковожу главной районной газетой, не стесняюсь своего имени и при этом дорожу репутацией. Кем я буду, если в открытую предложу людям поучаствовать в дискуссии, обещаю печатную площадь, a потом напишу кляузу?