Текст книги "Мертвый шар"

Автор книги: Антон Чижъ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

8

Не будем, однако, сгущать краски. И так уж мрачнее некуда. Не только трупы с разбитыми висками или проглоченными киями случаются в столице. Бывают происшествия более приятные. Редко, но бывают. Вот, к примеру, одно из них.

По Невскому проспекту неторопливым шагом прогуливался господин, вид которого притягивал всех жуликов и карманников. На носу его болталось старенькое пенсне, именуемое на воровском жаргоне «камбалой», на голове торчала поношенная шляпа, по-воровски говоря «камлюх», а пиджак, то есть «клифта», был распахнут так широко, что и «распрягать» (аккуратно расстегивать) не пришлось бы. Лицо пожилого господина светилось таким добродушием и наивностью, что любо-дорого обобрать. Но обирать было нечего. «Канарейка» с «кожей» давно улетели из его карманов, поэтому доктор Москвин, кто же еще, наслаждался архитектурой и проходящими дамами. Большего позволить себе не мог. Впрочем, казалось, кого-то напряженно высматривает в толпе и даже останавливается, глядя вслед, будто нарочно подставляет карманы брюк, то есть «шкары», для работы.

Засмотревшись на витрину салона модного платья мадам Живанши, более известного как «Смерть мужьям», Москвин почувствовал легкий удар в плечо. Какой-то молодой человек налетел не нарочно, извинился и даже, раскаиваясь, поднял шляпу. Доктор с улыбкой простил растяпу и сам отсалютовал камлюхом. Он уже вознамерился двигаться дальше, как вдруг какой-то мальчишка дернул за полу и хриплым баском спросил:

– Эй, господин хороший, не вы обронили?

Москвин поискал под ногами и не поверил собственным глазам: около ботинка преспокойно лежал его родной старенький кошелек – драгоценный подарок супруги! Подняв находку, доктор ощупал «кожу» – как есть его, да еще и полная. Что же получается? Думал, обокрали, а оказалось – засунул не в тот карман. Ну и чудеса!

– Спасибо, мальчик! – проговорил растроганный Москвин пустому месту. Добродетельный ребенок, именуемый «затырщиком», растворился как видение.

Раскрыв кошелек, доктор пересчитал ассигнации. Все на месте. И даже на сто рублей больше. Кажется, ведь брал всего двести. Неужели и это перепутал?

В полной растерянности Москвин похлопал по карманам пиджака. В правом что-то было. Засунув руку, слегка дрожавшую, Игнат Семенович вытащил пропавшие часы. «Канарейка» была как новая, даже почищена. Вот до чего ученая рассеянность доводит. Думал, обокрали, а все целехонькое по «верхам», то есть наружным карманам, пряталось.

Чем не радостное происшествие.

9

Облака сбились над городом пеленой. Ранний вечер, а кажется, глубокая ночь. Дождь собирается, осень на пороге.

Ванзаров возвращался на извозчике по Каменноостровскому проспекту. Курочкин был отпущен с твердым приказом разыскать мазуриков, болтавших про глаз. Самому же чиновнику полиции пришлось задержаться в особняке до приезда пристава. Капитан Семеновский, прибывший лично, осмотрел тело, хмуро спросил, действительно ли несчастный случай, уже третий в одном и том же доме за два дня. Но, получив заверения, что никаких сомнений нет, копаться и задавать лишние вопросы не стал, а быстро подписал протокол осмотра. Бородин рвался отвезти сам, но упрямый юноша отказался от подобной чести.

Пролетка шла ровно. Родион посматривал по сторонам, отвлекаясь от раздумий. У театра «Аквариум» бурно играла музыка, кричали восторженные голоса, метались огни. Любопытство заставило остановиться. С пролетки было удобно наблюдать за происходящим.

Мужчины и женщины в масках двигались друг за другом, будто танцевали первобытный танец с факелами. Под грохот литавр и вой флейт исполняли обряд, таинственный и дикий. Языки пламени отбрасывали странные тени, вырывая то маску, то чью-то ногу. Господа веселились от души. В «Аквариуме» была традиция провожать лето подобным обрядом. Факельзунг, шествие с факелами. Публика обожала этот вечер. Не было никаких правил, только неудержимая радость, свобода и огонь, музыка и танец. Но обязательно в масках, чтобы потом не было стыдно.

Родион смотрел на пляшущие огни и вдруг ощутил, что времени нет, нет прошедших эпох – и он, и эти люди перенеслись на много веков назад, и сейчас не конец XIX, а самая середина V или VII века до новой эры. Огни, вопли, пляски те же. А может, и люди те же? Не изменился человек, не стал лучше. Все дикое и животное вырывается из него при первом зове сумерек. Не было веков цивилизации. И не будет впереди. Разве оденутся по новой моде, и только. Но через пятьдесят, сто или двести лет возьмут в руки факелы и будут плясать, как в эту ночь. Дикарь в человеке всегда торжествует. А мораль – тонкая паутинка, слетает при первом дуновении. Нет истории, а есть непрерывная битва слепой дикости с крохотным лучиком света. Как в грозовом небе: когда черно и мрак кругом – и вдруг в свинцовых облаках пробивается окошко, а в нем свет. И не дает это окошко пожрать себя тучам. Накидываются, а ничего не выходит. Надо обладать огромной волей в любую эпоху, чтобы не стать дикарем. Нет цивилизации и прогресса, а есть безнадежная битва света с пропастью тьмы и дикости.

Кажется, Ванзаров понял, для чего так рвался в полицию. Он приказал трогать.

В этот вечер огни горели не только в «Аквариуме». Три окошка в особняке на Фонтанке свидетельствовали, что Лебедев на месте. А куда еще деваться неженатому человеку? Только и утешений у великого криминалиста, что работа и актриски. Не считая, конечно, кошмарных сигарок. Позднего гостя он принял с жаром, так что Родиону пришлось отбиваться от рюмки коньяка или сигарки. А узнав подробности бильярдного фокуса, печально усмехнулся:

– Конечно, все самое интересное проходит мимо. Ох, доля горькая. Никому я не нужен…

Потребовалось все красноречие, чтобы утешить эксперта. Пришлось согласиться на коньяк, после которого в стальное сердце проникли теплота и нега. Родион уселся на каком-то старом вещественном доказательстве и чуть-чуть развязно сказал:

– Наблюдал сейчас Fakelzung в «Аквариуме», дамы и господа бегают с факелами в масках. И вот пришло на ум, что персона… Что думаете, Аполлон Григорьевич, о персоне?

– Смотря о какой, – ответил Лебедев, вальяжно затягиваясь сигаркой. – О женской персоне – только самое вкусное. О мужских персонах – разное. Про вашу персону и говорить нечего – жулик. Не пойму, как попали в полицию…

– Я не про персону как личность.

– А что же?

– В древнегреческом театре персоной называлась маска, которую актеры надевали на себя. Ну, знаете, такие страшилища с перекошенными ртами. Надевали, чтобы сыграть трагедию. Впрочем, комедию тоже.

– Чудесно.

– Персона прячет человека. Скрывает совершенно. Под маской непонятно, кто перед тобой. Личина, одним словом.

– Еще коньячку?

– Погодите, – Родион загорелся. – Я подумал, что такую маску – персону – носит каждый. Даже вы и я. Кто-то носит маску любящего сына, иная – влюбленной невесты, другая – злобной фурии. Лицо тут ни при чем, персона прячет душу. Надо разглядеть, понять, кто же под ней прячется. Это самое трудное, как я теперь понял. Такое открывается, что лучше не снимать маску.

– За нашу и вашу персону! – провозгласил Лебедев, опрокидывая рюмку. – Кстати, о театре. К актрискам прогуляться не желаете? Так и знал. Тогда слушайте, что обнаружил в таинственных посланиях. Чем отрезаны слова, сказать не берусь, скорее всего, ножницы, наподобие маникюрных. Sub speciаe aeterni [13]13
  С точки зрения вечности (лат.).


[Закрыть]это не имеет большого значения, потому что они приклеены сандарачным лаком.

Ванзаров не имел ни малейшего представления, что это такое. Чем добрый друг, он же добрый гений, тут же воспользовался.

– Эх, юноша, в полицию пошли, а таких элементарных вещей не знаете. Сандарачный лак производят путем растворения сандарака в спирте.

– Что такое сандарак?

– Еще его называют реальгаром, или красным мышьяком. Употребляется для бальзамирования трупов, для благовоний, им останавливают кровь, борцы применяют его, чтобы не задыхаться во время поединка. Дымом сандарака лечат катар. Также успокаивает зубную боль и лечит десны. Полезная штучка. Догадались?

– Ни в малейшей степени.

– О Ванзаров! Чему вас только в университете учили? Последняя попытка: немецким сандараком называется смола можжевельника. Ну?

– Что хотите – не знаю, – Родион даже обиделся.

– Театральный лак! – поставил победную точку Аполлон Григорьевич. – Которым приклеивают бороды и усы. Бумагу держит неплохо.

Так вот откуда тот самый странно знакомый запах! Можжевельник!

Впасть в уныние Ванзаров себе не позволил. Вторая рюмка укрепила дух. Занюхав янтарную жидкость каким-то химикатом, Родион весело спросил:

– А слова откуда вырезаны?

Лебедев молча указал на кучу в углу:

– Что-то из подобных брошюрок. Специально держу для образцов бумаги… Поищите, может, найдете подходящую.

Коньяк приятно расслабил члены. Однако Родион все-таки направился в угол и стал перебирать печатные издания. Где-то в середине пачки попалась тонкая книжица с красной обложкой. Полистав, Ванзаров спросил:

– Хотите послушать?

– Валяйте! – согласился эксперт, пребывавший в блаженной расслабленности.

– Цитата: «Какое же несчастье помешало расследовать это дело после такого падения власти». Откуда это? Уверяю, ничего сложного.

Изобразив задумчивость, Лебедев сообщил, что в голову ничего не приходит.

– Тогда другая: «И я слышал об этом, но никто не может указать виновника этого преступления». Кто говорит?

– Не знаю. Отстаньте.

– Последний шанс. Зачитываю: «Я буду бороться за него как за своего отца и приму все меры к тому, чтобы поймать убийцу». Назовите персонаж, даже вы его знаете.

– Да ну вас, – эксперт отмахнулся.

– Эдип-царь! – крикнул Родион, тем самым сравнивая счет. Не стоить думать, что между друзьями было негласное соревнование. Просто Родион Георгиевич не любил оставаться в долгу. Такой уж характер, что поделать.

Лебедев потребовал брошюрку, полистал и признал очевидный факт.

– Сразу понял: что-то знакомое! – бурлил Ванзаров. – Но ведь я читал в оригинале, а здесь мерзейший подстрочный перевод какого-то преподавателя Императорской Царскосельской гимназии «Ив. Мир. Иванова». Тоже мне любитель словесности. Тьфу!

– В лаборатории плевать не принято, у нас стерильная чистота, – сказал криминалист, стряхивая пепел. – Значит, старик Эдип вас морочил. Ловко.

– Вот и знак! – закричал Ванзаров, тыча пальцем в страницу. – После слова «берегись» точка со скобкой! Брак наборщика. Это то самое издание! Если б сразу догадался… Если б увидел, что скрывала персона…

– Что бы изменилось?

– Варвару, конечно, не спасти. Но Липа, быть может, осталась бы живой. И Тонька. И Орест.

Победное настроение разбилось вдребезги. Родион резко протрезвел. И на душе стало только хуже.

10

В подворотне маячили какие-то странные фигуры, но Ванзаров пошел напрямик. Не пристало чиновнику полиции шарахаться от теней. Навстречу отделилась фигура невысокого роста.

– Добрый вечер, Родион Георгиевич.

Обух выглядел все тем же неуловимо серым человечком, которого и филер не возьмется описать.

– И вам, Семен Пантелеевич.

Коротко присмотревшись, вор спросил:

– С вами все в порядке? Выглядите странно.

Родион заверил, что это показалось, уличное же освещение. Несколько устал, но и только. Полон сил, кипит энергией.

– Очень рад. Просьба ваша исполнена. Господин доктор на улице нашел потерянный кошелек. Вещей не было, не наши постарались. Но ему компенсировано.

– Благодарю. Это справедливо.

– И еще одна мелочь, – теперь Обух смотрел прямо в глаза, как умел. – Я решил, что ваша жизнь еще пригодится. Столице и вообще…

– Вот как?

– Я не шучу, Родион Георгиевич. Наверное, знаете, что на своей территории держу порядок. Не скажу, что каждый кошелек срезанный знаю, но что касается убийства – с этим у нас строго.

– Кого убили? – спросил Родион.

– Собирались вас. Были заплачены деньги, оставалось только наше согласие. Но я подумал, что такой чиновник, как вы, дороже каких-то двадцати рублей.

Обиднее всего, во сколько оценили его жизнь. Хотя бы сотню-другую накинули. А так – по ставке бильярдной партии.

– Желаете взглянуть на гайменника?

Из-за темных спин, маячивших в отдалении, выступил довольно крепкий парень в сюртуке, ворот сорочки расстегнут. Не силач, примерно двадцати лет, худощав, среднего роста, нервный, волосы длинные, прямые. Ничего примечательного. С таким запросто справиться в честном бою. Но кому нужен честный бой? Ударил сзади по затылку – и был таков. Парнишка глаз не отводил и вообще не показывал, что ему стыдно или неловко, как будто заявлял: каждый имеет право зарабатывать, как умеет. Ты – умом, я – кистенем. Извини, дружище, ничего личного.

– Он ответит на любой ваш вопрос.

Вынув одну из карточек, запасливо хранившихся в кармане сюртука, Родион молча предъявил.

Так же молча ему кивнули.

– Вот и поговорили, – обрадовался Обух, незаметным знаком отсылая безвестного подручного. – Теперь ваш черед. Услуга за услугу.

– Что вы хотите?

– Назовите, кто погубил Марфушу.

Родиону потребовалась пауза, чтобы собраться с духом. Сами понимаете, не с начальством разговаривать, тут каждое слово на вес чьей-то жизни.

– Марфушу убил лакей Орест. Ударил сзади бильярдным шаром. Она умерла сразу. Чтобы замести следы, изобразил несчастный случай: якобы стукнулась о ручку лестницы. Убил в первый раз, поэтому, конечно, наделал много ошибок. Сразу было видно, что несчастный случай грубо сфабрикован.

– Зачем слуге убивать блаженную?

– Жадность и глупость, что же еще.

– Прошу подробности.

– Марфуша – внебрачная дочь Филомены Платоновны, матери господина Бородина. Не знали? В том-то и дело. Она держала ее при себе. По завещанию Бородиной, в случае ее смерти Марфуше оставалось содержание. А лакею – ничего. Случайно узнав об этом, Орест решил отомстить, сделать больно хозяйке. Филомена Платоновна так рыдала над телом дочери, у меня чуть сердце не выскочило.

– Спасибо за искренность, – глухо сказал Обух. – Теперь уж мы сами.

– К сожалению, вас опередили, – честно признался Родион.

– Кто посмел?

– Судьба или высшая справедливость, уж не знаю. Сегодня утром лакей принялся играть в бильярд, шарик неудачно отскочил и пробил ему висок. Орест умер на месте. Похоже, рок любит подобные шутки. Его тело в мертвецкой 4-го участка Московской части, можете проверить.

Обух молчал. Ждал и Ванзаров.

– Так тому и быть, – сказал вор, кивнул и пропал в ночи вместе со свитой.

А чиновник полиции до печенок прочувствовал, что если б не странная прихоть судьбы или рока, валялся бы под воротами с проломленным черепом. Так и не сыграл бы свою партию с Бородиным. Какая все-таки капризная дама – судьба. Надо жить и радоваться, пока дают.

Круазе

На биллиарде никакой хороший игрок никогда не может обыграть даже самого простодушного, но «технически» лучше его играющего партнера. Никакие ухищрения и никакая тонкая ложь ему не помогут. Победа остается за последним.

Там же

1

Участок затих в напряженном ожидании. Ждали чиновники, уткнувшись в бумажки и прислушиваясь к каждому шороху из дальнего угла присутственной части. Ждал старший городовой Семенов, отдыхая на лавочке во дворе и подкармливая воробьев кусками колбасы. Даже Желудь был в напряжении, гулял по кабинету как тигр в клетке, хотя какой из пристава тигр, так, барбос облезлый. Все ждали, что прикажет коллежский секретарь. Но Ванзаров, как нарочно, впал в спячку. Только карандашом шуршал по листку. Больше ничего ему не оставалось. Родион сделал огромную ставку, и теперь оставалось просто терпеливо ждать.

Дверь участка чуть не слетела из петель. Курочкин вбежал, как видно, из последних сил и, хватая воздух, прохрипел:

– Нашел!

– Где?!

– В чайной на Демидовом…

– Детали – по дороге!

И Родион выскочил так стремительно, что падающий карандаш еще не приземлился на пол, а он уже был за порогом. Ну, может, чуть медленней.

Чайные заведения столицы обладали волшебной способностью: чем дальше располагались от Невского, тем крепче был чаек. Вблизи роскошного проспекта еще подавали заварку с кипятком, а дальше цвет слабел, зато градус повышался. Фокус этот заметили после того, как вышел указ, запрещающий разливать в чайных водку. Но разве откажется умный хозяин от прибыли? Какие законы, когда народ жаждет. Постоянным посетителям, проверенным и надежным, а также всем другим чаек подавался в обычных чайниках, да только забирал он так, что соленая закуска была как раз кстати.

В таком вот теплом местечке чаевничали Колька Лык да Ванька Шило. Чайничек только начали, а потому настроение у приятелей было уже приподнятое, но еще не боевое. Не созрели, значит, для подвигов. Чокнувшись чашками, бродяги приняли чайку, закрашенного заваркой, как вдруг обнаружили за столом гостя. Был он незван, незнаком и по виду чужак – круглый да чистенький. Такого ножиком пырнуть в глухом месте да кошелек отобрать – одно удовольствие. Сам в руки идет, дурачок.

– Чего тебе, мил-человек? – щурясь на добычу, спросил Лык.

– Дыхало закрой, фраер малахольный, – ласково ответил плотный юнец. – Здесь я вопросы задаю.

Лык с Шилом обменялись взглядами: вроде еще трезвые и этакое чудо не кажется. То есть на самом деле оно. То есть двух отважных молодцов вот так, за здорово живешь, оскорбил какой-то прыщ. Что за птица чудесная?

– Ты чьих будешь, парнишка? – мирно спросил Шило, все-таки поумнее приятеля.

– Из тех, кого ты, гайменник, бояться будешь.

– Ну, говори, раз такой прыткий. – Лык подправил под руку финку в голенище. Чтоб легче вышла.

– Вы, мазурики, второго дня нищенку обидели?

– Тебе-то что за печаль? – Теперь и Шило изготовил ножик.

– Мне печали нет, а вот Обух и весь мир очень ее уважали. Трекнулись?

Тут Лык с Шилом насторожились. Грозное имя прозвучало. Паленым запахло.

– Мы-то при чем? – без лихости спросил Шило.

– На кого руку подняли, ироды? Это же Марфушенька, блаженная, что в Казанской части обитала. Весь мир ее уважал, она счастье приносила, а вы, звери лютые, глаз у нее вырвали. Отчего бедная в тот же день и преставилась. Как Обух об этом прознает, что с вами будет, фраеры?

Пояснений не требовалось. Лык да Шило быстро сообразили, что теперь земля под ногами будет у них гореть, нет им спасения нигде, везде достанут, а потому – крышка. Обидеть того, кто находился под защитой Обуха, – это не банк ограбить, суда и адвокатов не будет. Спасаться надо, но как? Сами собой финки юркнули в сапоги, парнишки засуетились.

– Слышь, добрый человек, ты не спеши, – мирно попросил Лык.

– Да уж, откушай чайку нашего, – поддакнул Шило. – Может, уговор сложим.

– Чай с вами пить нечего, а уговор будет один. – Юнец сурово замолчал и усами передернул, тоже очень даже сурово. Ну, показалось так напуганным бродягам.

– С нашим удовольствием, – за обоих согласился Шило.

– Выкладывайте, кто и зачем надоумил вырвать у Марфуши глаз. За это сдам вас, фраеров, не Обуху, а местному приставу.

– За что же приставу? – встрял Лык.

– Да хоть за канарейку, что у тебя за пазухой сидит, – уверенно, как знал, сказал гость страшный. Тут Лык и Шило порешили, что мучитель видит насквозь одежды, совсем, значит, беда. Эх, такого в компаньоны – цены бы не было в карточной игре, всех бы разули.

– Ты, это, барин… лады… согласны, – поспешил Шило.

– Только вола мне не водить.

– Как можно, барин. – Шило весь изошел тяжким вздохом. – Так дело было. Под утро в лакши перекидывались…

– Где?

– В чайной на Крестовском, ну, Лык и спустил кровь.

– Кому?

– Да мне же. Захотел отыграться, а сары нету. Видит в окно: нищенка бредет. Говорит, давай, мол, на ее глаз поставлю. Это у него фокус такой: собаке или кошке глаз вырезать, на киче обучили. Я принял. Кинули, он продул. Говорю: давай глаз. Пошли, значит, за ней. Лык прихватил ее в охапку и ножиком ковырнул. Она даже не пикнула. Лык дает мне глаз, все, долга нет. Жалко ее стало, глаз в ладонь положил и отпустил. Она не поняла ничего. Пошла куда глаза глядят. Это все Лык…

– Ух ты гад, – прошипел соучастник. – Сам-то ржал да глаз подкидывал.

– Ты уж, барин, не сказывай Обуху, не ведали мы, – совсем пригорюнился Шило.

Никакой жалости стальное сердце не испытало. Бессмысленная жестокость не лечится: раз попала в организм – спасения не будет. Последняя деталь, не дававшая покоя, стоявшая поперек логики, наконец нашла объяснение. Все просто и на удивление буднично: глаз был вырван по нелепой случайности. Как тут не поверить в рок даже рациональному уму.

Однако размышления не мешали закончить дело. В чайной появился Семенов, местный пристав с двумя городовыми, и Курочкин, который за ними бегал. Лык с Шилом были скручены, признались в краже золотых часов и отправились в участок. Получив благодарность от пристава, Ванзаров честно передал эту честь филеру, который не только подслушал разговор уголовников, но и приметил, как они любовались крадеными часами. На чем полицейская операция победоносно завершилась.

Родиону же осталось последнее – выяснить отношения с роком. Уж больно неприятный субъект, хуже Лыка с Шилом.