Текст книги "Пикассо"

Автор книги: Анри Жидель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

Параллельно с работой над картинами он выполняет многочисленные рисунки, свидетельствующие о его отличном настроении: забавные карикатуры на друзей, изображение очаровательных женщин, с шутливым наказом: «Когда ты хочешь поцеловать – целуй!»

В Барселоне Пабло не удается продать свои картины. Он живет в семье, но денег на личные расходы у него нет, поэтому художник соглашается сделать рекламу, восхваляющую достоинства «Lectina Agell», средства для лечения неврастении (депрессии). Кроме того, наивно рассчитывает прилично заработать на игровых автоматах, пытаясь разгадать комбинации, позволяющие получить солидный выигрыш. Разумеется, это закончилось провалом…

В апреле 1902 года в Барселону возвращается Сабартес, к великой радости Пабло, так как его преданность и постоянное восхищение были жизненно необходимы Пабло в трудные минуты.

А трудных минут хватало: помимо денежных затруднений и разрыва с Маньячем надвигалось новое испытание – служба в армии. 25 октября Пабло исполнялся двадцать один год.

К тому же дядя Сальвадор, которого возмутило поведение Пабло во время последнего визита в Малагу, похоже, не собирался заплатить за племянника залог в 1200 песет, что в то время позволяло освободиться от военной службы. Правда, в конце концов мать Пабло сумела добиться от него этой милости, и он прислал необходимую сумму.

Все больше и больше молодой художник тоскует по Монмартру. Когда он только вернулся в Барселону, а мать стала чистить его костюм, он грустно заметил, что она «изгоняет пыль Парижа».

Пикассо непрерывно сравнивает Париж с Барселоной, где он окружен заурядными художниками, которые едва ли понимают его. Об этом он пишет Максу Жакобу, своему лучшему французскому другу. Пабло еще слабо владеет французским, письмо изобилует ошибками. Он жалуется другу, что с окружающими его друзьями приятно беседовать, но «они пишут скверные романы и дурацкие картины», однако: «Такова жизнь!» – заключает он.

Бесспорно, но, в любом случае, жизнь, которую он ведет в Барселоне, больше не устраивает его…

Затем Пабло узнает, что Маньяч окончательно покинул Париж. Так как он не имел ни малейшего желания встретиться с ним, эта новость сделала для него Париж еще более привлекательным. Только там, далеко за пределами Каталонии, он сможет добиться настоящего признания и известности.

В конце октября Пабло принимает окончательное решение. А дон Хосе еще раз должен оплатить его поездку.

2 октября Пикассо прибывает в Париж. С кем на этот раз, ведь известно, что он не любит одиночества? На этот раз он нашел двух попутчиков: Рокарола, художника, с которым он делит мастерскую, и Хулио Гонсалеса, скульптора, одного из завсегдатаев «Четырех котов».

Но этот третий визит в Париж начинается неудачно: у Рокарола в кармане не больше 35 песет, у Пабло практически тоже ничего, так как он обычно рассчитывает на других, что порой влечет за собой немалые проблемы…

Гонсалес устраивается сам по себе, а Пикассо предлагает Рокаролу снять номер на двоих в «Отеле дез Эколь» на улице Шампольон в Латинском квартале. Номер обходится им в два франка в день, но даже это слишком дорого для бедных юношей, и вскоре Пабло вынужден перебраться к другому испанскому художнику, Аугусту Ахеро, такому же нищему, как и он, который снимает жалкую каморку под лестницей в отеле «Марокко» на улице Сены, 57. Она была настолько крошечной, что один из них садился на кровать, чтобы дать возможность пройти другому. Кроме того, там царил настоящий хаос, намного превосходивший беспорядок в бывшей мастерской Пабло. С тех пор Пикассо использовал выражение «один ахеро», чтобы оценить степень беспорядка, в котором он сам не был повинен…

Постоянная нужда довела его до такого состояния, что однажды, придя к Рокаролу, который по-прежнему занимал тот же номер, он обнаружил, что хозяина нет, но дверь не заперта, на столе он увидел кусок хлеба, который съел без малейшего колебания, а также прихватил несколько су. Позже он покаялся жертве в содеянной краже.

Потрясенный отчаянным положением Пабло, Макс Жакоб приглашает его жить к себе, на бульвар Вольтера, 137. Его комната гораздо более просторная, но в ней всего одна кровать на двоих.

Ситуация довольно пикантная, так как Макс Жакоб – гомосексуалист и влюблен в Пабло. Конечно, Пабло уверен, что Макс не станет злоупотреблять сложившейся ситуацией. Но что подумают друзья-каталонцы? Конечно, начнутся пересуды. А ведь Пабло, как истинный испанец, должен бережно хранить свою репутацию мужчины.

Но он так настрадался, работая в невыносимых условиях, что принимает предложение друга и перебирается на бульвар Вольтера.

А проблема с кроватью? И она была решена: они спали по очереди. Макс нашел себе место продавца в большом магазине, и так как Пабло любил рисовать ночью, то он спал днем, а ночью предоставлял возможность выспаться Максу.

Друзья влачили нищенское существование: сколько раз Пикассо рассказывал позже историю о том, как однажды они с Максом увидели в витрине кулинарии большую и очень аппетитную колбаску по бросовой цене. В восторге от столь удачной находки, друзья покупают колбаску, выложив последние су. Но когда они решили поджарить ее на сковороде, она неожиданно взорвалась, словно большая петарда, разбросав содержимое по стенам комнаты. В чем причина? Просто в кишке скопился газ, образовавшийся при разложении фарша. Фактически этот взрыв спас друзей от пищевого отравления…

К счастью, не все застолья друзей были столь катастрофичны, бывали и хорошие минуты. Вернувшись в Барселону, Пабло напишет Максу: «Дружище, как часто я вспоминаю комнату на бульваре Вольтера, омлеты, фасоль, сыр Бри и жареную картошку…»

Но гораздо больше Пабло волновало отсутствие покупателей на его картины. Он очень рассчитывал на выставку, организованную Бертой Вейль с 15 ноября по 13 декабря в ее галерее. Помимо работ Пикассо там были выставлены картины трех других художников, в том числе Рамона Пичота. Но ни одна из картин Пикассо не была продана. Он в отчаянии. Берта Вейль напишет позже, что ей никак не удавалось заставить его понять всей сложности задачи, которую он поставил перед собой, и что «его отчаяние пугало ее».

Конечно, ему было бы достаточно, чтобы найти выход из затруднительного положения, быстро написать несколько картин на типичные «испанские» темы или исполнить несколько юмористических рисунков. Но об этом не могло быть и речи. Он будет писать только то, что задумал, и ничего другого. Никаких компромиссов.

Естественно, он мог бы поискать, как его друг, какую-нибудь временную работу… только чтобы внести свою лепту в общие хозяйственные расходы – ведь за все платил Макс. Но и здесь он снова упорно сопротивляется, а поэт слишком деликатен, чтобы попросить его об этом.

Во время третьего визита в Париж Пикассо старается избегать встреч с каталонцами Монмартра. Это вопрос самолюбия. Соотечественники очень ревниво относились к успеху Пабло во время его предыдущего пребывания в Париже, и ему совсем не хотелось, чтобы они стали свидетелями его полнейшего поражения…

Его рассказы позже о том, что нужда заставляла его бросать в печь собственные рисунки, чтобы согреться, кажутся скорее легендой, которой он стремился окружить себя. Пикассо всегда очень бережно относился к своим творениям.

Но то, что этот андалусец, привыкший к солнцу, действительно жестоко страдал от необычайно суровой зимы 1902/03 года, на самом деле правда. И это стало еще одной дополнительной причиной, чтобы покинуть город, который в течение трех месяцев не принес ему ничего, кроме разочарований.

Он пытается продать все выполненные здесь рисунки за 200 франков, но тщетно. Тогда он сворачивает их в рулон и оставляет Рамону Пичоту, который забрасывает рисунки на шкаф и забывает о них…

К счастью, в январе Пабло удалось продать пастель Женщина с ребенком у моря жене торговца красками, мадам Бернар. Этого достаточно, чтобы купить билет до Барселоны.

Барселона. Конец января 1903 года. Улица Мерсед, 3. Дон Хосе и донья Мария ведут себя в высшей степени тактично, они понимают, что лучше не задавать Пабло вопросов. К тому же его взгляд достаточно красноречив… За столом царит тягостное молчание.

Если не считать рисунков, то Пабло сравнительно мало написал в Париже. Здесь ему необходимо наверстать упущенное. Его творческий пыл нисколько не поколебали неудачи и лишения, преследующие его в течение последних четырех месяцев. Проблема с мастерской быстро решена: Пабло устраивается в студии на улице Риера де Сан Хуан, которую он разделяет со своим другом Анхелем де Сото. Впрочем, именно здесь он когда-то работал вместе с бедным Касаджемасом. С тех пор минуло уже два года…

Из его мастерской открывается вид на башни собора и церковную колокольню. Он напряженно работает, а в минуты отдыха мысленно переносится в Париж, вспоминает Макса, единственного друга-француза, которого он сохранил. А между тем бедный Макс, совершенно неспособный выполнять обязанности продавца, довольно быстро потерял эту работу. И тогда Пабло приглашает его в Барселону, иллюстрируя свое письмо рисунком с видом города, открывающимся из окна мастерской. «Ты не можешь вообразить, какое удовольствие я испытываю», – пишет он другу. И уточняет, что собирается остаться здесь на зиму и «кое-что сделать». Следует понимать: «работать не покладая рук».

На самом деле он проведет в Барселоне целый год, и именно этот период, все еще под знаком голубого, будет особенно богатым на шедевры, практически все они посвящены теме человеческих страданий и отчаяния, которые он стал еще более обостренно ощущать после неудач в Париже. Красноречивы названия картин, которые, впрочем, не всегда давал сам художник: Нищие на берегу моря, Бедняки у моря, Семья нищих, Старый еврей, Слепой, Трапеза слепого, Старый гитарист. Названия могут быть не всегда показательны, но сюжеты все так же посвящены несчастным: на пастели Объятие[56]56
  Пастель 1903 года, 98 на 57 сантиметров, не следует путать с другими произведениями с тем же названием.


[Закрыть] изображена пара в полном изнеможении, а в Жизни[57]57
  Жизнь написана поверх Последних мгновений, картины, представленной на Всемирной выставке в Париже в 1900 году.


[Закрыть], наиболее знаменитой картине «голубого» периода, почти все персонажи выглядят крайне подавленными. Оставим специалистам-искусствоведам разбор глубокого смысла этих полотен, породивших огромное количество комментариев, вызывавших у художника ироническую улыбку…

В этот период Пикассо создает рисунки, практически полностью посвященные барселонской жизни, целую галерею персонажей, встреченных им на улицах города, – нищих, бедняков, голодных детей, калек, проституток… прохожих. Создается впечатление, что он старался аккумулировать впечатления о городе, который собирался вскоре покинуть. А чтобы развлечься – выполняет и другие, на этот раз – эротические рисунки, впрочем, он не раз делал это в последние два-три года, считая, что художник имеет полное право отражать, без ложной скромности, все аспекты человеческой жизни[58]58
  До 1970-х годов репродуцирование части этих рисунков Пикассо считалось, тем не менее, недопустимым.


[Закрыть].

За исключением Жизни, которую он уступил за приличную цену в июне 1903 года, Пикассо практически ничего не сумел продать. Он считал зазорным суетиться, чтобы «пристроить» свои картины. Но постоянная нужда причиняла ему столько страданий, не давала возможности удовлетворить собственные запросы, например прилично одеться. И это толкало его подчас на непредсказуемые поступки. Чтобы хоть как-то поправить свое бедственное положение, он решает оплатить натурой костюм, сшитый портным Солером: он пишет портрет Солера, а затем и всю его семью на загородном пикнике, что очень напоминает наивные полотна Таможенника Руссо, которым Пабло заинтересуется четыре года спустя.

Мало-помалу интерес, который Пабло испытывал к барселонской жизни, стал угасать. Он пресытился большинством своих друзей, их беседами, их избитыми шутками, над которыми они продолжали делано смеяться.

Ему казалось, что он ходит по замкнутому кругу. «Глупцы», – с неприязнью бросает он Сабартесу, покидая одну компанию. И даже присутствие друга, похоже, не способно дольше удерживать его в городе.

И вновь, как и в 1903 году, им овладевает непреодолимое желание увидеть Париж. Несколькими неделями ранее, в январе 1904-го, он сменил мастерскую, обосновавшись на улице Комерс. Затем, стремясь к полной независимости, снял небольшую комнату. Но все это временно. Впрочем, его каталонские друзья никогда не тешили себя иллюзиями: как только он вернулся в Барселону, они стали заключать пари на дату его нового отъезда. Они были даже удивлены, что он так надолго «задержался» в Барселоне.

12 апреля 1904 года Пабло отправляется на вокзал, сопровождаемый на этот раз Жуниером, с которым подружился в «Четырех котах». Жуниер – тоже художник, на три года старше Пабло, которому уже двадцать два. В финансовом отношении Жуниер не знает проблем, так как унаследовал фабрику одежды. Он веселый, остроумный спутник; Пабло не раз изображал его на эротических рисунках. Его можно также увидеть на картине, представляющей довольно грубую пародию на Олимпию Мане: Пабло изобразил двух обнаженных мужчин, себя и Жуниера, пытающихся соблазнить молодую женщину. При этом он изменил одну существенную деталь – чернокожая служанка занимает место госпожи и принимает ее позу…

Поездка в Париж доставила Пабло такое удовольствие, что он решил запечатлеть ее в целой серии юмористических рисунков.

Глава VI ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ПЕРЕЕЗД В ПАРИЖ. БАТО-ЛАВУАР

Наконец Пабло и Жуниер на вершине холма Монмартра, перед домом № 13 по улице Равиньян[59]59
  Позже она была переименована в площадь Эмиля Гудо, а в мае 1970 года здание уничтожено пожаром.


[Закрыть]. Это здание уже знакомо Пикассо – он жил по соседству на улице Габриэль во время первого визита в Париж. Кроме того, после разрыва с Маньячем он нашел здесь приют на несколько дней в мастерской своего друга – скульптора и мастера по керамике Пако Дуррио, протянувшего ему руку помощи в трудную минуту суровой зимой 1902/03 года.

В данный момент Пако собрался переезжать, и Пабло решил поселиться в его студии вместе с Жуниером, который будет оплачивать аренду жилья, что, впрочем, нисколько не ставит под сомнение искренность их дружбы.

В 1904 году это здание на улице Равиньян представляло собой довольно странное сооружение: фасад – один этаж, дверь и три окна. Но так как дом стоял на крутом склоне холма, то с противоположной его стороны, выходящей на улицу Гарро, было уже три этажа. Эта задняя часть дома пятнадцатиметровой высоты практически полностью состояла из дерева и витражей. На крыше возвышалось несколько застекленных сооружений, похожих на маленькие теплицы. Весь ансамбль сооружения напоминал, по меткому выражению Макса Жакоба, Бато-Лавуар – баржу-прачечную, одну из тех, что стояли в те времена вдоль берегов Сены. Это название закрепилось за домом и стало знаменитым. Правда, существовала одна немаловажная деталь, которая не оправдывала придуманное поэтом название, – отсутствие воды. Умывание для обитателей было настоящей проблемой. Более того, на тридцать-сорок жильцов имелся всего один туалет, двери которого не закрывались из-за отсутствия щеколды и постоянно хлопали от сквозняков, гуляющих по многочисленным коридорам и лестницам. В здании не было ни электричества, ни газа на всех этажах, что, впрочем, характерно в те времена для многих старых жилых домов Парижа.

Здание, построенное для фабрики по изготовлению замков, превратилось в своего рода улей из мастерских и студий, на поддержание которых хозяин отказывался тратить даже ничтожные суммы. Но это обусловило небольшую арендную плату, что привлекало начинающих художников, скульпторов и других бедняков…

В момент прибытия Пикассо в Бато-Лавуар уже проживали два его товарища – Хоакин Суньер и Рикардо Каналс. А неподалеку поселились Маноло и Рамон Пичот, нынешний спутник Жермен. Короче, молодой художник оказался в окружении знакомых.

Его не смущали крайне обветшалое состояние дома и царящая там грязь: прогнивший деревянный пол, шаткие ступеньки лестниц; был даже трагический случай, когда кто-то из жильцов, поскользнувшись зимой на лестнице, рухнул в пролет и разбился насмерть, причем его обнаружили только на третий день…

Мастерская Пикассо была светлая, достаточно просторная, но расположение под железной крышей и большие окна превращали ее летом в тропическую оранжерею, а в период с декабря по февраль она охлаждалась настолько, что недопитый чай замерзал в чашках. В студии был небольшой альков, который Пабло окрестил комнатой. Дуррио забрал всю мебель, поэтому друзьям пришлось приобрести по умеренной цене самое необходимое у другого художника. Они купили матрац, на котором спал плативший за жилье Жуниер, а Пабло пришлось довольствоваться ковриком; широкий плоский оцинкованный таз, который служил не только как необходимая принадлежность туалета, но в то же время… как аксессуар художника для написания с натуры моющейся молодой женщины. Убогий интерьер мастерской дополняли старая ржавая чугунная сковорода, использовавшаяся как подставка для глиняной лоханки, и белый деревянный стол, где лежали полотенце и кусок марсельского мыла. Следует упомянуть также керосинку, стул, провалившееся кресло и маленький черный дорожный сундук, на который можно было присесть. Ну а когда собиралось много друзей, то они рассаживались просто на полу…

Это, впрочем, было не совсем просто, так как пол мастерской был изрядно загроможден мольбертами, тюбиками с краской, консервными банками со скипидаром, в которых отмывались кисточки, и многочисленными картинами, стоящими на полу вдоль стен. Пабло заранее отправил в Париж несколько ящиков с работами из Барселоны. Большинство из них, написанных в Каталонии, относились к «голубому» периоду. Занавесок на окнах не было, и все это хаотичное нагромождение вещей освещалось тусклым дневным светом.

Естественно, Пабло вновь обрел своих испанских друзей, которые были рады его возвращению и часто навещали его, в основном во второй половине дня, что не особенно беспокоило художника, так как он предпочитал работать ночью при свете керосиновой лампы. Впрочем, не заявлял ли он позже, что это особое освещение сильно повлияло на преобладание голубого в его картинах того периода?

Как бы то ни было, но прибытие Пикассо в Париж вовсе не означало его немедленного разрыва с прежним состоянием духа: словно все несчастные, обездоленные Барселоны продолжали преследовать Пабло. Конечно, Монмартр не относился к богатым кварталам Парижа, но молодой художник, с его явно избирательным видением окружающего, не хотел замечать ничего, кроме нищих, безумцев в лохмотьях, бормочущих неразборчивые слова, голодающих слепых или калек на костылях. И лишь изредка в его работах можно заметить чисто стилистические изменения: силуэты персонажей удлиняются или изгибаются под острыми углами, напоминая о маньеризме в духе Эль Греко.

Важной вехой в художественной карьере Пикассо стал его офорт[60]60
  Гравюра, которую Пикассо выполнил несколькими годами ранее, – Левша, была лишь первой неудачной попыткой.


[Закрыть] – Скудная трапеза, который он выполнил в сентябре 1904 года на пластине из цинка (это дешевле, чем медь) с помощью Рикардо Каналса, благодаря советам которого он мастерски овладел техникой гравюры. Исследователи часто недооценивают важность гравюр в творчестве Пикассо, рассматривая их как побочное, второстепенное увлечение. Однако сам художник очень серьезно и с огромным увлечением относился к этому виду творчества, о чем свидетельствует тот факт, что он оставит своим наследникам более 30 тысяч гравюр…

Летом 1904 года Пикассо познакомился с двумя женщинами, сыгравшими важную роль в его жизни. Сначала он встретил Мадлен, чей портрет случайно обнаружил в 1968 году.

– Ах! Так ведь это Мадлен! – воскликнул он с радостным изумлением в присутствии своего друга Пьера Дэкса, посетившего его в Мужене. – А ведь у нас чуть было не родился ребенок, – уточнил он и добавил: – Ты представляешь меня с сыном шестидесяти четырех лет?

К сожалению, немного известно о Мадлен: она была натурщицей; ее портрет написал в 1907 году Васкес Диас, назвав Мадлен, подруга Пикассо, но сохранилось несколько рисунков Пикассо – Женщина в блузке в Галерее Тейт (Лондон) и еще несколько рисунков отличного качества, где запечатлена Мадлен. Зимой 1904/05 года Мадлен была возлюбленной Пабло.

Вскоре Пабло встречает другую молодую женщину – Фернанду Оливье. Позже она вспоминала: «В доме проживал испанский художник, с некоторых пор я повсюду встречала его. Он внимательно смотрел на меня своими огромными глазами; его взгляд был тяжелый, пытливый и задумчивый одновременно, полный внутреннего огня и настолько интенсивный, что буквально гипнотизировал меня. Я не могла определить его возраст. Красивые губы молодили его, а глубокая складка, спускающаяся от носа к уголкам губ, напротив, старила. Крупный нос придавал лицу некоторую вульгарность. Несмотря на улыбающиеся губы, глаза оставались печальными. Его жесты выдавали некоторую застенчивость, хотя не исключали и надменности»[61]61
  Olivier F. Souvenirs intimes. Paris, 1988.


[Закрыть].

Однажды, в августе 1904 года, когда разразилась сильная гроза, сопровождаемая ливнем, Пабло, столкнувшись с Фернандой у входа в дом, смеясь, сунул ей в руки маленького черного котенка, которого только что спас от проливного дождя. Воспользовавшись моментом, он приглашает девушку посмотреть его картины. Фернанду потрясла безграничная печаль, исходящая от его полотен, но больше всего она была покорена личностью самого художника, и, когда Пабло увлекает ее к своей кровати, она не сопротивляется…

Фернанда Оливье родилась в Париже 6 июня 1881 года, ее настоящее имя – Амели Ланг. Фернанда – внебрачная дочь знатного человека, после смерти матери он доверил ее воспитание родственнице, мадам Бельвале, которая дала Фернанде неплохое образование. За четыре года до встречи с Пикассо она вышла замуж за некоего Поля-Эмиля Першерона. После того как муж стал нещадно бить ее, Фернанда сбежала. Ее приютил скульптор Лоран Дебьен. Он познакомил ее с такими художниками, как Болдини, Каролюс-Дюран, Эннер и Кормон, которым она служила моделью. Отчаянная по природе, она бросается от одного любовного увлечения к другому. В момент встречи с Пикассо Фернанда живет со своим скульптором… в Бато-Лавуар. Она называет себя Фернандой Оливье потому, что предпочитает скрыть свое истинное имя – мадам Першерон[62]62
  Источником практически всех сведений о Фернанде Оливье являются ее две опубликованные книги – «Пикассо и его друзья». Stock, 1933 и «Интимные воспоминания», появившиеся на свет в 1988 году после ее смерти на восемьдесят пятом году жизни.


[Закрыть].

Как бы то ни было, Пабло покорен, даже потрясен красотой Фернанды. Какой контраст с большинством молодых женщин, с которыми он сталкивался до сих пор – обитательницами публичных домов, красотками, шатающимися по ночным улочкам, бульварам Монмартра. К сожалению, его нищенское положение позволяло завоевывать расположение лишь дам легкого поведения.

Новая избранница – рыжеволосая красавица с миндалевидными зелеными глазами и соблазнительной фигурой; элегантная манера одеваться, изящные шляпки, обворожительный аромат духов – все это разжигает страсть Пикассо. Кроме того, Пабло уже достаточно знает французский, чтобы оценить, что она изъясняется намного изысканней, чем все те, с кем он сталкивался до сих пор.

Короче говоря, юноша страстно влюблен, и чтобы подчеркнуть особую важность этого события, Пабло вскоре делает рисунок, где изображает их тела, слившиеся в любовном порыве (Музей Пикассо, Париж). Более того, он фиксирует дату – Август 1904, словно это означает для него начало новой жизни, однако отношения молодых людей еще долгое время оставались довольно неопределенными. И только год спустя Фернанда наконец переедет к Пикассо.

А до тех пор Пабло продолжает встречаться с Мадлен, и именно осенью 1904 года у них появилась надежда, что Мадлен родит ему сына. Кроме того, Пабло какое-то время был любовником Алис Жери, будущей жены художника Дерена. А Фернанда, оставаясь любовницей Лорана Дебьена, одновременно вступила в связь с Хоакином Суниером, каталонским художником, которого она встретила у Рикардо Каналса. По ее словам, Суниер доставлял ей физическое наслаждение, хотя она и не была влюблена в него. «Если мои чувства говорили, то сердце мое оставалось закрытым», – напишет она об этом позже, подобрав такую довольно условную формулировку для своего поведения…

Мемуары прекрасной Фернанды, кстати, весьма удачно написанные, очень ценны: они создают живой, яркий образ молодого Пикассо, несколько неожиданный по сравнению с тем стереотипом, каким представляли его после Второй мировой войны, с тем образом, который был растиражирован прессой – невысокого, коренастого мужчины с массивным лысым черепом, черными глазами хитреца, всегда готового к провокационным шуткам…

Вот несколько отрывков из «Дневника Фернанды» (1904–1905): «Я вернулась к моему испанскому художнику (Пабло). Он меня обожает, и это меня трогает, так как он очень искренен. Но мне приходится встречаться с ним тайно, так как я не хочу, чтобы Лоран догадался о наших свиданиях. К счастью, он должен вскоре отправиться на военную подготовку на тринадцать дней.

…Его глаза смотрят на меня с мольбой, он благоговейно хранит любую вещь, принадлежащую мне».

И это действительно так, в мастерской Пабло создает своего рода «алтарь», посвященный возлюбленной (так поступают в некоторых испанских семьях, оказывая особую честь одному из близких). Он покрывает голубой тканью ящик, раскладывает белую шелковую блузку, в которой была Фернанда в день их первой встречи. Две ярко-голубые вазы эпохи Луи-Филиппа с искусственными цветами завершают эту странную, довольно мещанскую композицию. А над «алтарем» – портрет Фернанды, мадонны, которой он поклоняется…

В этом поступке Пабло тесно переплелись фетишизм, религия, суеверие и грубая шутка. Ни в коем случае нельзя исключать искренности его чувств, в которых он стыдится признаться и якобы насмехается над ними из гордости…

Фернанда, как тонко чувствующая натура, анализирует мотивы столь сложного поведения Пабло.

Она делится с нами некоторыми деталями, вызывающими улыбку: «Он нежный и добрый, но неопрятный, что меня огорчает. Мне наплевать на беспорядок, царящий в его мастерской, но меня ужасает его плохо ухоженное тело. Я не решаюсь дать ему это почувствовать, это слишком деликатный вопрос, но я все-таки постараюсь изменить это и я добьюсь своего…»

Она доверяет дневнику сомнения: «Я не решаюсь перейти жить к Пабло. Он ревнив, он без гроша в кармане и в то же время не хочет, чтобы я работала. Но это глупо! И, вообще, я не хочу жить в этой жалкой мастерской».

А Пабло категорически против того, чтобы она работала, потому что она – модель. А он знает по собственному опыту, как художники не могут устоять от искушения овладеть позирующими им молодыми женщинами. И он не теряет надежды убедить ее перейти к нему. «Он часами смотрит на меня печальным, умоляющим взглядом своих огромных глаз, который буквально пронизывает вас помимо вашей воли…»

Однажды вечером Пабло предложил ей попробовать опиум. Его приобщили к наркотику знакомые в кафе «Клозери-де-Лила». Курение опиума вошло тогда в моду в некоторых литературных и артистических кругах. Юный поэт Кокто выкурит первую трубку у актера Эдуарда де Макса, а романист Пьер Лотти, вернувшись из путешествия по Востоку, тоже «привезет» вкус к этому наркотику. Толкаемая любопытством Фернанда соглашается покурить трубку, купленную для нее Пабло. Не хотел ли он использовать наркотик как средство соблазнения? Находясь под влиянием опиума, «испытывая обостренное возбуждение», Фернанда обнаруживает или верит в то, что обнаруживает, что она начинает лучше понимать Пабло: «Любовь вспыхнула, переполняя меня страстью».

И действительно, она привыкает к этому чувству и однажды принимает окончательное решение. Это было 3 сентября 1905 года. «В воскресенье, в яркий солнечный день, я переехала к Пикассо».

Так началась их совместная жизнь, которая продолжалась семь лет, до 1912 года, когда Пабло исполнится тридцать один год…

Чтобы доставить удовольствие Пабло, Фернанда больше не позирует Кормону и другим художникам. Теперь она ведет праздный образ жизни, большую часть времени оставаясь у любовника. «Пабло меня очень любит; я много сплю. Привычка ложиться рано после утомительного рабочего дня приводит к тому, что я засыпаю. А Пабло любуется мною, рисует, работает ночью и засыпает только около шести утра. Он предпочитает работать ночью, когда никто ему не мешает […], а меня он упрекает в том, что я все время сплю. Мне необходимо привыкнуть к новому образу жизни и постараться подольше оставаться рядом с Пабло в бодрствующем состоянии».

Фернанда не зря опасалась нищеты, когда отказалась от работы, чтобы жить с художником без единого су в кармане. Зимой 1904/05 года у них не было денег на уголь – печь оставалась ледяной, а чтобы хоть как-то согреться, она вынуждена была оставаться в постели. К счастью, друзья старались им помочь, чем могли. Так, Пако Дуррио, например, оставлял перед дверью банку сардин, хлеб, бутылку вина. Иной раз друзья давали даже деньги, в том числе и Макс Жакоб, который сам пребывал в крайне бедственном положении.

Доведенные до отчаяния, влюбленные иногда прибегали к хитрости, заказывая доставку товара на дом: когда посыльный привозил им, например, пакет с углем, Фернанда кричала через дверь:

– Я не могу сейчас открыть вам – я голая… Пожалуйста, оставьте пакет у порога, я заплачу вам в следующий раз.

Подобным трюком они выигрывали еще неделю, во время которой Пабло удавалось заработать несколько су…

Впрочем, Пикассо ненавидел продавать свои картины. Во-первых, он никогда не считал их окончательно завершенными и с огромным трудом расставался с ними. Во-вторых, ему было отвратительно торговаться, вступать в дискуссию, доказывая достоинства картины. Он не умел заключать сделки, что приводило его в ярость. Он предпочел бы просто отдать свои работы даром…

К счастью, преданные друзья, Макс Жакоб и Пако Дуррио, пытались помочь, продавая его рисунки. Это была крайне тяжелая и неприятная миссия. И все-таки они не всегда возвращались ни с чем.

Макс Жакоб, к тому же, очень страдал от постоянного присутствия Фернанды рядом со своим идолом. Он с тоской вспоминал время, когда они с Пабло жили вместе на бульваре Вольтера… Тогда их связывали такие задушевные отношения, каких он больше никогда не испытает, в этом он не сомневался. И его охватила жгучая ревность к Фернанде, впрочем, он ее будет испытывать и ко всем последующим возлюбленным его Пабло. Но в то же время благодаря Пабло он встретил столько новых друзей, в первую очередь Андре Сальмона и Аполлинера.

В октябре 1904 года Маноло привел Андре Сальмона в Бато-Лавуар и познакомил его с Пикассо. Маноло надеялся, что после этого визита поэт, под впечатлением работ Пикассо, напишет о нем хвалебную статью. К сожалению, тогда он не написал ни строчки. Зато через пятьдесят лет он не забудет описать свою первую встречу с выдающимся художником и впечатление от его работ: «Я полностью погрузился в „голубой“ период… Керосиновая лампа на столе слабо освещала мастерскую, и Пикассо был вынужден демонстрировать свои полотна при трепещущем свете свечи, которую он держал высоко, в это время деликатно знакомил меня со своими обездоленными, голодными, увечными, несчастными матерями, лишенными молока, принадлежащими сверхреальному миру Голубой нищеты.