Текст книги "Оноре де Бальзак"

Автор книги: Анри Труайя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

Глава одиннадцатая
Обманутые надежды

Неужели Лафонтен, как и Мольер, вышел из моды? Книги не продавались, долги росли, компаньоны Оноре в панике разбежались. Но его это нисколько не заботило, он был рад оказаться один и при поддержке отца, госпожи де Берни и господина Дассонвилля решает отныне быть редактором и владельцем типографии в одном лице. Пятнадцатого июля 1827 года он договаривается с Андре Барбье, бывшим мастером в типографии Тасту, и считает собственное предприятие готовым к работе. Но прежде необходимо получить свидетельство, выдаваемое Министерством внутренних дел после предусмотренного полицейского расследования. Господин де Берни, сама любезность, используя связи в высоких сферах, добивается благоприятного отклика о заинтересованном лице: господин Оноре де Бальзак, «благовоспитанный молодой человек, правильно мыслящий, из обеспеченной семьи, учившийся праву, а также литератор». Оставшиеся экземпляры Мольера и Лафонтена были с убытками проданы владельцу книжного магазина Бодуэну, обязавшемуся позаботиться о том, чтобы удовлетворить часть кредиторов. Типография, расположенная на улице Марэ-Сен-Жермен и полностью оснащенная, была куплена за шестьдесят тысяч франков благодаря ссуде, полученной от госпожи Жозефины Делануа, дочери банкира Думерка, верного друга Бальзаков. Родители Оноре выступили его гарантами.

Госпожа де Берни тоже не оставила его, готовая помочь материально, если выйдет какая-то заминка. Правда, выдвинула условие: он не должен больше видеться с герцогиней д’Абрантес, она слишком страдала от того, что появилась соперница, и теперь в обмен на свою преданность могла рассчитывать на верность Оноре. Как поступить? Какое-то мгновение ветреный любовник не знает, на что решиться: одна возлюбленная хранит воспоминания о наполеоновских походах, другая – искренне любит, да и ее финансовая поддержка никогда не будет лишней. Наконец, здравый смысл и благодарность берут верх, но не без сожаления отказывается Оноре от женщины с историческим именем ради не столь именитой вкладчицы в его предприятия. Брошенная из коммерческих соображений, герцогиня метала громы и молнии: «Этот разрыв смешон. Чтобы рассеять ваши опасения, скажу без гнева, что полное безразличие пришло на смену всему, что было до сих пор… Но не забудьте, что я женщина, и оставайтесь по крайней мере вежливы со мной, как всякий мужчина должен быть по отношению даже к падшему созданию. Если вы настолько слабы, что вынуждены защищаться, мне вас жаль. Это достойно только сострадания. Не потрудитесь ли вы вернуть мне книги, которые я брала в библиотеке Версаля и которые вы получили только благодаря моему имени».

Теперь надо было запустить машину, которую обслуживали тридцать шесть рабочих, что по тогдашним меркам было мизерным: у Дидо работали двести, у Эвера – пятьсот человек. Первый этаж дома занимала собственно типография, окна которой выходили на улицу Марэ-Сен-Жермен. По винтовой лестнице с железными перилами можно было подняться на второй этаж, где находилась квартира Бальзака: прихожая, столовая, спальня (огромная кровать скрывалась в алькове, стены, обитые голубым перкалем, сообщали этому уголку нечто серафическое). Госпожа де Берни наведывалась сюда каждый день, терпеливо сносила присутствие рабочих, шум машин, запах краски, бумаги, клея. Вместе с Оноре она склонялась над книгами счетов, выслушивала его сногсшибательные планы – Бальзак не умел размениваться на мелочи. Первого августа 1827 года он приобретает шрифтолитейную мастерскую, теперь, помимо Бальзака и Барбье, появляется третий компаньон – Жан-Франсуа Лоран. Госпожа де Берни мужественно субсидирует новое начинание.

Оноре располагает семью печатными станками, лощильным прессом и хорошим набором свинцовых букв, знаков, виньеток. Он готов принять любой заказ, печатает исторические мемуары, каталоги коммерческих фирм, рекламные объявления, дешевенькие брошюры, произведения Мериме, третье издание «Сен-Мара» де Виньи, который будет вспоминать о нем как об очень грязном, очень худом, чрезвычайно разговорчивом молодом человеке, путавшемся в своих речах и брызгавшем слюной из-за отсутствия всех передних зубов в его слишком влажном рту.

Несмотря на столь неприглядную внешность Бальзака, госпожа де Берни продолжала видеть в нем сверхчеловека, гениального, хотя и несколько несерьезного, суматошного. «Госпожа де Берни была для меня божеством, – будет он вспоминать годы спустя. – Была матерью, подругой, семьей, другом, советчиком, она сделала из меня писателя, она утешала молодого человека, плакала как сестра, смеялась, приходила каждый день как целительный сон, во время которого забывались все горести». Но и под нежным ее наблюдением Бальзак не замедлил запутаться в делах: он не умел считать, еще менее – предвидеть, управлял хаотично и, как всегда, видел только глобальное, двигался слишком быстро.

К началу 1828 года средства почти иссякли, забыв о хороших отношениях, потребовал вернуть долг господин Дассонвилль, заказчиков становилось все меньше. Госпожа де Берни начала подумывать, не ошиблась ли, поощряя любовника ввязаться в авантюру с типографией: ей было спокойнее, когда тот писал романы. И, будучи женщиной рассудительной, она скорее готова была простить неверность, чем пережить позор банкротства. В феврале, предвидя финансовую катастрофу, типографию покинул Барбье. Товарищество «Бальзак и Барбье» уступило место товариществу «Лоран, Бальзак и де Берни». Dilecta принесла с собой девять тысяч франков, теперь капитал составил тридцать шесть тысяч, восемнадцать из которых стоило оборудование, предоставленное Лораном. На счету Оноре был лишь долг в четыре с половиной тысячи франков. Извещения кредиторов заполонили его квартиру, лежали на столе, креслах, под часами. Ночами ему снились счета, днем он старался не смотреть в глаза рабочим, которым давно не платили.

В конце концов пришлось оставить квартиру, где слишком очевидны были свидетельства банкротства, и перебраться к другу, писателю Анри де Латушу. Потом, скрываясь за именем Сюрвиля, Бальзак снял квартиру на третьем этаже в доме по улице Кассини: так, казалось ему, будет спокойнее, никто не станет его тревожить. Но скоро положение товарищества стало внушать столь серьезные опасения, что он уступил Барбье за шестьдесят семь тысяч франков всю типографию – с оборудованием и даже разрешением на ее работу. Это позволило заплатить долги самым «голодным» кредиторам. В результате Оноре остался должен еще пятьдесят тысяч франков, сорок пять из которых – родителям. Те волновались, что сына посадят в тюрьму как злостного неплательщика, и госпожа Бальзак упросила своего кузена Шарля Седийо, помощника судьи, уладить дело полюбовно. Шестнадцатого апреля 1828 года он распустил шрифтолитейное товарищество «Лоран – Бальзак». Сын госпожи де Берни Шарль-Александр, которому только исполнилось девятнадцать и которого спешно объявили юридически дееспособным, возглавил предприятие.

Бальзак не был теперь ни шрифтолитейщиком, ни печатником, ни издателем, он и писателем-то едва ли себя ощущал. Тем не менее пребывал в уверенности, что знакомство с миром деловых людей было небесполезным: научился плавать среди акул. Это вспомнится, когда будут создаваться персонажи, сражающиеся за жизнь в неумолимом водовороте финансов. Действительно, даже чудная госпожа де Берни, безгранично преданная своему любовнику, сумела извлечь выгоду из ликвидации товарищества, добившись назначения новым руководителем своего сына, который со временем сумеет поправить ситуацию. Но Бальзак, уступивший место, ничего не получит.

Он не держит зла на плохих советчиков или сотрудников и в восторге от своей новой квартиры. Добрый Латуш позаботился о ее убранстве: деревянная обшивка была тщательно вымыта, стены обиты голубым блестящим коленкором. Драпировка скрывала потайную дверь в ванную комнату с белыми оштукатуренными под мрамор стенами, которая освещалась окном с красными матовыми стеклами. Спальня, бело-розовая, приглашала заняться любовными играми. Главной заботой Бальзака стала покупка мебели и безделушек: за сорок франков приобретены были три ковра, за сто сорок – часы с желтым мраморным цоколем, книжный шкаф из красного дерева, на полках которого выстроились томики в темно-красном сафьяновом переплете. «У меня не слишком роскошно, – пишет он Лоре, – но чувствуется вкус, который всему сообщает гармонию». У обладателя столь элегантной квартиры и внешний вид должен быть соответствующим: Оноре заказывает у Бюиссона, улица Ришелье, 108, черные брюки за 45 франков, белый пикейный жилет – 15, синий редингот из тонкого сукна – 120, брюки из тика цвета маренго – 28 и пикейный светло-желтый жилет – 20. Желание хорошо выглядеть и восхищать столь сильно, что его не заботит вопрос стоимости покупок. Пусть другие, вроде честного Седийо, разбираются с векселями, он намерен наслаждаться жизнью, даже если придется умереть молодым. Тем более что портной Бюиссон оказался человеком понимающим и сочувствующим: уступив напору заказчика, соглашался на все отсрочки, верил обещаниям, не получая ни су, не сомневался, что однажды этот великодушный человек вернет все до последнего сантима.

Оноре считал вполне естественным, что столько людей стараются ради того, чтобы жизнь его была восхитительной: голова полна новых планов, сердце – любовью, довольствоваться обычной судьбой ему не годится. Он вновь продолжал соблазнять двух женщин одновременно: неизменную госпожу де Берни и настойчивую герцогиню д’Абрантес. Его удивило, что интрижка была и у отца в его восемьдесят с лишним лет. По словам госпожи Бальзак, ее муж обрюхатил деревенскую замарашку, родные опасались, как бы та не стала его шантажировать. Отец же был несказанно горд своей мужской силой, о чем, не таясь, делился с дочерью Лорой несколькими годами раньше: «У меня молодая, красивая и сильная любовница, к которой я привязан… Мне уже семьдесят семь, а я все еще силен в любви». Его супругу мало заботила измена этого полусумасшедшего старика, но как противостоять последствиям его похождений. Свою озабоченность она высказывает Лоре: «Во время родов его преспокойно облапошат, заставив сделать все, что угодно, напирая на его честолюбие и страх».

Дабы избежать скандала, всегда возможного в подобной ситуации, и чтобы быть поближе к Сюрвилям, Бальзаки решают переехать в Версаль. Оноре забавляет бегство потешного старика-волокиты. Отец представляется ему чудовищным эгоистом, стремящимся лишь к наслаждениям, смешным и уродливым эпикурейцем, персонажем какого-то романа. Хотя Бальзак больше не уверен в том, что ему хочется писать – он сыт по горло тем, что печатал произведения других. Случайному корреспонденту, барону Лёве-Веймару, который пытался привить на французскую почву немецкую литературу, он с горечью признается: «Уже давно я сам приговорил себя к забвению, публика грубо доказала мне мою посредственность. Я встал на ее сторону и забыл о литераторе, который уступил место печатнику».

Но, по правде говоря, именно теперь, разделавшись с типографией, он вновь подумывает о том, что лучшая в мире профессия – сидеть в одиночестве в тиши кабинета перед белым листом бумаги, с пером в руке и придумывать истории, за перипетиями которых будут следить тысячи незнакомых автору читателей.

Глава двенадцатая
«Шуаны» некоего Бальзака

Самый удивительный период в жизни любого литератора, когда он, мучимый желанием писать, не знает пока о чем. Долгие недели Бальзак чувствовал, что вновь готов взяться за перо, но, перебирая сюжеты, ни на одном не мог остановиться. Его интересовала история Франции, полная кровавых событий: он думал то о Варфоломеевской ночи, то об эпохе террора и восстании в Вандее, читал об этом в воспоминаниях Тюро и госпожи де ля Рошжаклен, погружался в сочинения Савари, среди которых была и «Война вандейцев». Но, как ни странно, высоко оценивая рассказы о происходившем у него на родине, больше думал о Вальтере Скотте и его романах, навеянных историей Шотландии, или Фениморе Купере с его «Последним из могикан», где индейцы сражались с бледнолицыми на просторах Нового Света. Его, Бальзака, «краснокожими» станут партизаны Нормандии. Инстинктивно Оноре понимал, что, добавив сентиментальный сюжет к их истории, сделает ее близкой всем. Он был уверен, что гордость, смелость, хитрость шуанов, их верность традициям заслуживают того, чтобы потомки воздали им должное. В то же время не хотел принимать чью-то сторону, достоверность картине придает, как ему казалось, только абсолютная беспристрастность автора. Братоубийственное противостояние «синих», республиканцев в душе, поставленных под ружье, в военной форме, с закаленными офицерами во главе, и «белых», фанатичных, неграмотных крестьян, взявших в руки старинное оружие и косы, одетых в козьи шкуры, подчиняющихся вернувшимся из Англии аристократам. Чем больше Бальзак узнавал об этих событиях, тем сильнее увлекали его заговоры, столкновения, перестрелки, пытки, любовные увлечения на фоне бури. Наконец, отвергает другие сюжеты ради шуанов. В 1827 году останавливается на названии «Молодец» и набрасывает предисловие. Оноре все еще не намерен печатать роман под собственным именем и выбирает псевдоним Виктор Морийон. Но работа так увлекает его, что он отказывается и от предисловия, и от псевдонима и окончательно решает, что автором романа – памятника литературы, коему не будет равных, – станет Оноре Бальзак.

Очень скоро ему становится недостаточно читать рассказы других – так не воссоздать атмосферу времени и места. Непременно надо самому отправиться туда, чтобы поговорить с людьми, осмотреться.

Оноре с одинаковым интересом вглядывается в души и вещи, ведь неожиданное выражение лица, пейзаж, безделушка, жест, манера одеваться, говорить, есть лучше всякого психологического анализа способны охарактеризовать человека. Автор так захвачен своими героями, что порой ему кажется, те заходят в комнату и склоняются над рукописью, он видит их во плоти, слышит голоса, вдыхает запах. Бальзак надеется, что читатели тоже примут их как живых людей, попутчиков, к которым привыкаешь в дороге.

И вновь его ободряет госпожа де Берни, которая каждый день наведывается к нему. Она приходит пешком, ведь поселилась совсем рядом, и шуаны вдохновляют ее гораздо больше, чем общение с поставщиками и клиентами в типографии. Друг Латуш – услужливый брюзга – тоже уверяет, что вандейская эпопея – золотое дно, публика с жадностью набросится на нее. К тому же исторические романы в моде: огромный успех выпал на долю «Сен-Мара» де Виньи, говорят, что Виктор Гюго принялся за события вокруг собора Парижской Богоматери. Все это не могло не подстегивать Бальзака: пора отбросить все сомнения – Франция ждет его нового творения. Но он поклялся не садиться за роман, пока не посетит место действия! И тут вспоминает, что когда-то в Туре отец был в хороших отношениях с генералом Франсуа-Рене де Поммерёлем. Тот умер в 1823 году, но его сын Жильбер, тоже генерал в отставке, живет в Фужере, самом сердце страны шуанов. У него прекрасный дом в городе и два замка неподалеку. Бальзак несколько раз виделся с ним в Париже и теперь со спокойной уверенностью обращается с просьбой приютить на некоторое время: «Я потерпел поражение в делах, но благодаря преданности матери и доброте отца удалось спасти честь семьи за счет моего состояния и их тоже, а потому в свои 30 лет я еще полон сил и отваги, а имя мое незапятнано… Я хочу вновь взяться за перо… которое поможет мне выжить и вернуть долг матери. Уже много месяцев я сижу над историческими трудами… По чистой случайности наткнулся на исторический факт, касающийся войны между шуанами и вандейцами в 1798 году, и хочу взять его за основу своего произведения. Оно не требует никаких дополнительных изысканий, кроме разве знакомства с местом, где все происходило. Сразу подумал о вас и решился просить вашего гостеприимства дней на двадцать – муза, ее рожок, бумага, а также я сам не слишком обременительны, хотя на самом деле второй моей мыслью было, что, вне всякого сомнения, помешаю вам… Но вообразите, генерал, все, что я прошу, это походная кровать, тюфяк, стол на четырех ножках, целый, стул и крыша над головой. Рассчитываю на вашу столь драгоценную и милую доброжелательность».

Поммерёль ответил, что будет счастлив видеть его, Бальзак немедленно пустился в путь. По дороге в Бретань заночевал в Алансоне, осмотрел город, в Фужере высадился с энтузиазмом исследователя, готового к встрече с неизвестным. Генерал и его жена встретили Оноре как давнего друга, хотя были едва знакомы с ним. Баронесса Поммерёль, гораздо моложе мужа, была очарована вновь прибывшим с горящими глазами и хорошо подвешенным языком, который так забавно рассказывал о своем путешествии, словно в брюхе у рыбы. «Это был мужчина небольшого роста, с большим животом, которого еще больше полнила плохая одежда, – вспоминает она позже. – Руки его были великолепны, шляпа – уродлива, но, когда он ее снял, все остальное оказалось неважным. Я смотрела только на его голову… Тот, кто не видел, не сможет понять, какими были его лоб и глаза: высокий, будто озаренный светом лоб и коричневые с золотом глаза, которые говорили обо всем с той же выразительностью, что и слова. У него был большой квадратный нос, огромный рот, который все время смеялся, несмотря на ужасные зубы, густые усы, очень длинные, зачесанные назад волосы, в это время, особенно сразу по приезде к нам, он был скорее худ и показался нам голодным… Набрасывался на еду и пожирал все, бедный мальчик… Ну, что еще сказать? Во всем его существе, жестах, манере говорить, держаться было столько доверия, доброты, наивности, свежести, что невозможно было, узнав, не полюбить его. Но самым удивительным в нем было его непременно хорошее настроение, бьющее через край и невероятно заразительное. Несмотря на пережитые несчастья, не пробыв у нас и четверти часа, не видав еще своей комнаты, он уже заставил нас, генерала и меня, смеяться до слез».

С первых дней путешественник и хозяева стали друзьями. Госпожа де Поммерёль считала своим долгом откармливать писателя, который казался ей чересчур исхудавшим для того, чтобы приняться за серьезное дело. Уступив ее настойчивому вниманию, Оноре ел за четверых и нарек баронессу «госпожой Бурран» (bourrant – по-французски означает сытную еду, переполняющую желудок). Он полюбил свою комнату, обожал хрустящее печенье на завтрак, с увлечением слушал рассказы генерала о гражданской войне, каждое утро осматривал с ним песчаные равнины, покрытые дроком и утесником, густые леса, в которых прятались шуаны, готовя засады, окрестности замка, где собирались те, кто стоял во главе восставших. Благодаря своему гиду познакомился с несколькими свидетелями трагедии, которые с ужасом вспоминали о жестокости «синих», записывал все, беспокоясь, что столь важные многочисленные сведения забудутся или перепутаются со временем. Как подчинить их себе, превратить в роман? Очень осторожно набрасывает Бальзак первые главы. Госпоже де Поммерёль не нравится название – «Молодец», он находит другое – «Шуаны, или Бретань тридцать лет назад», позже изменит его на «Последний шуан, или Бретань в 1800 году» и, наконец, в 1841 году просто на «Шуаны».

Латуш из Парижа торопил заканчивать подготовительные работы и скорее возвращаться на улицу Кассини с рукописью в багаже. Госпожа де Берни жаловалась, что ее опять оставили: «Дорогой мой, обожаемый, твоя кошечка хочет сидеть у тебя на коленях, обняв тебя, и чтобы ты положил голову ей на плечо… Посылаю тебе поцелуй, который ты так хорошо знаешь… Боюсь, как бы ты не задержался там слишком надолго. Но если тебе хорошо там и ты работаешь, я буду только рада. Дорогой, разум мой согласен принять все, что ты считаешь нужным, но сердце – слишком избалованный ребенок, чтобы добровольно согласиться на лишения».

Наконец Бальзак решает тронуться в путь, но, вместо того чтобы вернуться на улицу Кассини, останавливается в Версале, рядом с родителями и Сюрвилями. Отсюда пятнадцатого сентября 1828 года он пишет генералу де Поммерёлю, благодаря за чудесно проведенное время: «Я здесь работаю и не уеду, пока не завершу теперь уже не „Молодца“, название, которое так не нравилось госпоже де Поммерёль, а „Шуанов, или Бретань тридцать лет назад“… Не думайте, что этим письмом я прощаюсь с вами, все время, что буду заниматься моим романом, мне будет казаться, что мы рядом в Фужере. Но за столом приходится забыть об этом – нет ни печенья, ни масла».

Латуш торопит, ему невмоготу ждать, пока Оноре отделывает каждую фразу, но Бальзак спешить не хочет – текст должен быть безупречен. Хорошо было бы выпустить его в двух томах форматом в восьмую долю листа, как это принято для качественных изданий, а не в двенадцатую, как поступают с самыми заурядными. Только в конце октября автор возвращается на улицу Кассини, куда призывает Латуша, чтобы прочитать ему роман. Тот взамен покажет несколько страниц из своей «Фраголетты», истории неаполитанского гермафродита. Привыкший к резким суждениям друга, Оноре ожидает суровой критики. Но тот восхищен и говорит, что видит роман в четырех томах, синем переплете, расходящимся, точно горячие пирожки.

Он готов обеспечить публикацию и говорит об издании романа с Юрбеном Канелем. Тот колеблется, Латуш берет на себя расходы по набору. Но о формате ин-октаво речи быть не может, достаточно двенадцатой доли листа. Всего получится четыре тома. Рукопись передана в типографию тринадцатого января 1829 года, контракт с издателем подписан пятнадцатого: тираж тысяча экземпляров с выплатой писателю скромной суммы в тысячу франков наличными. Впервые на титульном листе будет значиться имя Оноре Бальзака. Автор прекрасно понимает всю ответственность этого шага. Ему кажется, что таким образом удалось уйти от поделок, приблизиться к настоящему искусству. Стремление к совершенству заставляет без конца править гранки, на полях появляются добавления, исправления, приводящие сотрудников типографии в отчаяние. Все это задерживает выход романа, одновременно растет стоимость печати, Латуш торопит. Бальзак, напротив, смеется над коммерческими соображениями, литературная ценность – вот главное, книга должна быть безупречна. Чем больше он возвращается к ней, исправляет, тем сильнее верит в успех. В романе есть все необходимые составляющие: столкновение двух миров, двух моралей, напряженный сюжет, перестрелки, осада Фужера, захват дилижанса, ужас и ярость преследуемых священников, кровь на каждой странице, но и любовь повстанца Монторана к соблазнительной Мари де Верней, свадьба на скорую руку и, как неизбежное завершение драмы, напоминание об уважении, которое внушает солдатам честный неприятель.

Роман вышел из печати в марте 1829 года. Предваряя отправку экземпляра будущей книги, Бальзак писал барону де Поммерёлю: «Она немного и ваша тоже, так как в действительности составлена из историй, которые вы мне столь захватывающе и щедро рассказывали за стаканчиком чудного вина, пахнущего песками, и хрустящим печеньем с маслом… Все принадлежит вам, сердце автора, его перо, его воспоминания».

Вопреки ожиданиям критика встретила «Шуанов» недоброжелательно. Конечно, были и хорошие отзывы, в «Le Corsaire», например, принадлежавшем Лепуатевену, или в «Le Mercure du XIX-e siècle». Латуш, непосредственно заинтересованный в успехе новичка, расхваливал в «Le Figaro» «поэзию, силу выражения, оригинальность оттенков, высокий стиль», но не мог отказать себе в удовольствии и не осудить «ужасающее однообразие» целого, расплывчатые мизансцены и долгие описания, сбивающие с толку читателя. В «L’Universel» Бальзака упрекали за вычурный язык и постоянные отступления. Критик из «Trilby» нанес последний удар, заметив, что в романе очень запутанная интрига, слишком много невнятностей, чувствуется неопытность автора, плохо прописаны персонажи, и в довершение всего – невероятная разболтанность стиля, что, по всей видимости, писатель считает оригинальностью. И только «Revue encyclopédique» осмелился высказать мнение, что героиня «Последнего шуана» восхищает достоверностью, чувствуется знание материала и прекрасное владение информацией, что речь идет, даже если иметь в виду «Сен-Мара», о первом французском историческом романе. Но эта похвала появилась позже, в июне 1829 года было продано только триста экземпляров книги.

Латуш сожалел о потерянных деньгах, но втайне радовался неуспеху Бальзака. Спустя несколько месяцев увидел свет написанный им роман «Фраголетта». Его появление в книжных лавках Оноре приветствовал статьей в «Le Mercure» ни «за», ни «против»: «Лаконизм господина Латуша подобен удару молнии: вы ослеплены и не знаете, куда идти. И каковы бы ни были мои личные впечатления, это произведение призвано ослеплять, его нельзя ни хвалить, ни критиковать». Уклончивый отзыв задел друга, который был оскорблен. Они стали врагами. Хотя на самом деле их всегда разделяло слишком многое: манерного, любящего четкость и околофилософские рассуждения, замкнутого в себе Латуша не могли не раздражать экспансивность и шутки, простодушие и плохие манеры доброго малого Бальзака, Оноре с трудом выносил его мелочные придирки по любому поводу. Провал «Шуанов» ознаменовал конец их дружбы.

Бальзак потребовал, чтобы близкие воздержались от комментариев по поводу этого сочинения, особенно не хотелось ему выслушивать замечания матери. «Я увижусь с вами только после появления „Шуанов“, – пишет он Лоре Сюрвиль четырнадцатого февраля, – и предупреждаю, что не желаю ни от кого ничего о них слышать, ни хорошего, ни плохого. Родные и друзья не в состоянии судить автора».

Но долго оставаться вдали от сестры, которой поверял свои тайны, не мог. Лора пыталась убедить брата, что роман хорош, что он найдет свой путь, несмотря на неудачу с продажей «Шуанов». Она гордилась им и пыталась познакомить со своими друзьями. Эжен Сюрвиль свел его с выпускником Политехнической школы, ныне преподавателем военного училища в Сен-Сире недалеко от Версаля Франсуа-Мишелем Карро и его женой. Урожденная Зюльма Туранжен в свои тридцать два года была некрасива, но ее открытое, умное, по-мужски энергичное лицо никого не оставляло равнодушным. С первых же визитов в дом четы Карро Оноре нашел здесь понимание и поддержку, которых ему так не хватало: со стороны родных была только грусть, горечь и даже озлобленность. Отец сожалел, что пришлось покинуть Вильпаризи, где у него были свои «привычки», пичкал себя лекарствами и угасал на глазах. Мать упрекала сына в неблагодарности, в том, что тратит деньги на безделушки и одежду, будучи не в состоянии заработать себе на жизнь. Писателю, пыталась втолковать близким Лора самоотверженно, но, впрочем, безуспешно, необходим покой и комфорт, чтобы выносить шедевр. Не зная, к кому приклонить голову, Оноре вновь становится добычей герцогини д’Абрантес – они регулярно видятся у нее в доме в Версале. Ревнивая дама требует ради нее отказаться от старых «цепей», он слишком слаб, чтобы не дать обещания подчиниться. На деле прилежно продолжает навещать госпожу де Берни, которая, несмотря на свои пятьдесят два года, еще восторженнее, чем была, когда их роман только начинался. Теперь она обожает не только любовника, но и писателя, чей гений взошел не без ее поддержки. «О, ты, ты, божественный дорогой, – пишет она ему. – Я в восторге, полна воспоминаний, и это все, что мне остается. Как высказать тебе мое счастье?.. Что я могу сделать? Где найти силы, власть, все, что мне хотелось бы, все, что мне нужно, чтобы отплатить тебе за любовь». Госпожа де Берни знала, что Оноре проводит время не только у нее, но и у госпожи д’Абрантес, смиренно принимала его неверность из боязни потерять, порой пыталась урезонить: «Не верю, что эта женщина может и хочет быть тебе полезной… Она не хочет, так как не в Версале ты можешь сделать себе карьеру, но удались ты от нее, думаю, она не будет рада».

Когда госпоже де Берни казалось, что Бальзак в Париже, она шла пешком на улицу Кассини, чтобы застать его врасплох. Через раз ее останавливала на пороге горничная: «Господин вышел». Гостья понимала с полуслова: Оноре в Версале с другой. Считалось, что те двое трудятся над мемуарами герцогини, но они могли бы проявлять чуть меньше прилежания. Мучимая ревностью, госпожа де Берни упрекает Бальзака в непоследовательности: «Умоляю, скажи, могу ли я, забыв про солнце и дождь, прийти в три часа на улицу Кассини?.. Прощай, Диди… Прощай!» Раскаяние заставляет его сжалиться над безутешной Dilect’ой, но отказать пылкой герцогине он не в силах. Смутно ощущает, что эти две женщины дополняют друг друга, каждая по-своему, но они необходимы ему обе: госпожа де Берни – его общение с миром иллюзий, герцогиня – с самой реальностью, обманывая первую со второй он не столь виновен. Dilecta должна смириться с его похождениями, его идеальная, неземная любовь – все равно она. Но ее такое положение не устраивает, время от времени к ней возвращается вполне земной аппетит, и Оноре приходится доказывать, что она по-прежнему желанна. Бальзак уверен, что в ситуации, когда он разрывается между двумя столь несхожими страстями, его извиняет артистическая натура: право, долг писателя пережить как можно больше. Чем он будет питать свои романы, если станет руководствоваться благоразумием? Тем хуже для женщин, связанных с ним! Они заплатят за всех читательниц, что будут таять над его романами.

Такой взгляд нашел бы полную поддержку старого греховодника Бернара-Франсуа, но теперь не время думать о пустяках: здоровье отца ухудшалось с каждым днем. Тот, кто хвастался, что доживет до ста лет, опасается не перевалить за восемьдесят три, и никакие рецепты долголетия тут не помогут. В конце апреля 1829 года обеспокоенные врачи начинают говорить об абсцессе в области печени, который необходимо срочно вскрыть. Операцию сделали в больнице, но неудачно. Девятнадцатого июня Бернар-Франсуа умер. Отпевание состоялось два дня спустя в церкви Сен-Мерри, похороны – на кладбище Пер-Лашез.

Все состояние покойного было вложено в пожизненную ренту, вдова оказалась в весьма непростой ситуации: она имела право на свое приданое и материнское наследство, а также наследство племянника, что составило немногим менее двухсот тысяч франков, но наличность не превышала ста пятидесяти тысяч. Бальзаки не стали вступать в права наследования, так как каждый уже получил свою долю: Оноре – аванс в тридцать тысяч франков первого июля 1826 года, Лора – приданое на такую же сумму шестого декабря 1828 года. Госпожа Бальзак напрасно пыталась выторговать пятнадцать тысяч франков своему второму сыну, Анри, когда ему исполнится тридцать, и столько же немедленно для бывшего зятя, отвратительного Монзэгля. Оноре был в отъезде и не присутствовал на совещании у нотариуса. Смерть отца его глубоко взволновала. Посмеиваясь над старческими причудами Бернара-Франсуа, уловками и заботами в попытке избежать болезней, сын испытывал к нему благодарность: своеобразие, оптимизм, наивность этого человека даже в воспоминаниях продолжали очаровывать, контрастируя с жесткостью и авторитарностью матери. Рядом с ним он никогда не испытывал неловкости, в ее присутствии нередко ощущал себя чужаком в доме. И теперь потому предпочитает общество женщин, что ищет в них то, чего не получил в детстве от госпожи Бальзак.